Текст книги "На лезвии карандаша (СИ)"

Автор книги: Маниакальная Шизофрения

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Юноша закричал почти дико, с надрывом. Он сам от себя не ожидал такого. Только его вряд ли кто-то услышит сейчас: малая библиотека пуста, да и люди в замке заняты сейчас – им не до криков. Наслушались уже… Кирилл в ужасе отшатнулся от своей картины, наткнувшись на ту самую отодвинутую полку и чуть ли не половину безделушек повалив с неё. Ну как же: услужливое воображение тут же дорисовало и второй стилет, висящий в ножнах на поясе, и чёрный камзол с серебряным шитьём по краю, и длинные волосы, разметавшиеся по плечам, и даже глаза – отчего-то неуместно-живые, ярко-синие, с чуть расширившимся зрачком... – Почему?.. – после крика шёпот казался едва ли уместным, но всё же: – По-че-му… ты? Кусочек угля из его онемевших пальцев легко упал на каменный пол, глухо стукнувшись о него и разлетевшись на несколько осколков. Как хрупко дерево становится, когда сгорит почти дотла… Таким же хрупким, как человеческая жизнь…

Комментарий к 8. “Стилет”

====== 9. “Улыбайся чаще. И тогда, чаща улыбнется тебе” ======

Что может быть ужаснее всего? Что может убивать не оружием, но пустотой? Что может свести с ума, ни разу не послав и ложного образа? Одиночество. Даже в Космосе – там, где нет ничего кроме сжигающе-холодного света звёзд, да тонкой, но невероятно прочной вязи траекторий небесных тел… Даже там, в вечном холоде, нет одиночества. Такого, какое может пожирать человеческое сердце. Но это скорее болезнь, чем что-либо ещё. Притом болезнь излечимая. Много сил нужно приложить, чтобы избавиться от неё, много времени потерять и душевных мук претерпеть. А ещё нельзя отчаиваться. Самое последнее – опускать руки, даже если наперёд знаешь судьбу свою и знаешь, от чьей руки погибель придёт. Даже если сам себе предрёк такой путь и встал на него пусть недавно, но твердо.

Кирилл сначала просто сидел, привалившись к стене и глядя на разбившийся уголёк. В том месте, куда он упал, на каменном полу были чёрная угольная пыль и пара крошек – остальное разлетелось по углам. Он прекрасно понимал, ЧТО нарисовал. И понимал – именно так и будет. После потрясения и понимания пришла обида: что же надобно сотворить такого, за что тебя убьют? Да и кто убьёт? Тот, кому, по большому счёту, ты спас жизнь. Искусный и безжалостный воин, закалённый сотней битв, искупавшийся в крови своих врагов. Мужчина, который подарил ему свой поцелуй однажды… Единственное – никто не должен увидеть его, Кирилла, художество. Так – теперь уже точно – некстати вырисованное на стене у камина. Тут даже шкаф не спасёт, да и глупо будет его задвигать обратно. Мало ли кто может на него наткнуться невзначай? Тяжёлая занавесь – тёмно-синяя, переливчатая, с искусной и витиеватой вышивкой серебряными нитями – отрывалась от карниза неохотно. Но только вот никакой другой, более-менее подходящей тряпки, чтобы стереть со стены угольный рисунок, юноша больше не нашёл. Идея отрезать от неё лоскут с треском провалилась: резать банально было нечем, а плотная ткань рваться не хотела – пришлось парню заниматься вандализмом. Ну, а что ещё делать, если рисунок руками не стирался? Уголь размазывался по рыхлой побелке, и становилось ещё хуже, а с тряпкой дело пошло гораздо лучше: юноше удалось хоть и неполностью, но стереть собственное изображение. – И что ты здесь устроил? – Гвеош уже пару минут стоял за спиной парня и наблюдал за его потугами. Несчастный вздрогнул, но не обернулся, внаглую продолжая тереть основательно почерневшей шторой стену. – Ничего. Порисовал… неудачно. – По тому, как была напряжена его спина – словно палку проглотил – было видно, что воин был последним, кого он вообще хотел видеть в данный момент. – Я вижу. Вернуться хотел? – мужчина спросил это чуть с насмешкой. Ну да, правильно. Было над чем насмехаться. – Да… – у Кирилла не было смысла врать. Ровно так же, как и говорить о большем, чем его спросят. Мог бы предупредить, – Гвеош стоял совсем рядом с юношей, нахмурив брови и всматриваясь в почти стёртый рисунок. Там и увидеть-то можно было только разве что кроссовок, всё ещё щеголяющий прорисовкой и поблёскивающий чешуйками угля. – Смысл? – Убирай всё. Я поесть нам принёс. – Да, именно. Смысла не было. А воин так и не положил руку на плечо Кириллу, не развернул его и не посмотрел в его серые глаза. Расхотелось. Зря, наверное.

Он ждал его всё за тем же столом. Только пустую бутылку убрал вниз, а на столешнице лежал развёрнутый кулёк из блёклой красной салфетки. Большой ломоть хлеба, кувшин с водой, кусок сыра и кусок вяленого мяса. Много, если сравнивать это с порциями, скажем, простых стражей или слуг, что не покинули замок, взятый в осаду. Еду экономили: кто знает, сколько это продлится? Кирилл пришёл и молча сел напротив воина, разглядывая свои чёрно-красные – от угля и от того, что опять пришлось двигать тяжеленный шкаф, – ладони. Он только мельком посмотрел на еду и, сложив на краю стола руки, положил на них голову. – Я не голоден. – Действительно, после всего, что произошло, юноше кусок в горло не лез. Гвеош только плечами и пожал, отламывая себе кусок хлеба и выпивая пару глотков воды прямо из горлышка кувшина. Он-то как раз не испытывал проблем с аппетитом. – И… ты мне ничего не скажешь? – Кирилл теперь смотрел на мужчину. Нет, не в глаза – на то, как напрягаются его желваки на скулах, когда тот жует, или как дёргается кадык, на влажные губы… – Смысл? – Счёт сровнялся, получите и распишитесь. – Я не знаю. Разговор явно не клеился. Да и что тут склеить можно было? Так, мелкие осколки остались, да и те пылью обращаются, стоит только попытаться что-то с ними сделать. Юноша не боялся Гвеоша, нет. Он себя и преданным не чувствовал. Скорее одиноким и неуместным. – Этот дворец в осаде. В стране разгром. Сегодня доложили – в лесах севернее столицы собралось тысяч тридцать мятежников. Говорят, их Таркел поддерживает. Негласно, конечно, но фураж им передаёт. И оружие, – воин сдавленно вздохнул и, переплетя пальцы, хрустнул суставами. Не хотел он этого мальчишке говорить: тот юн и глуп, для того чтобы влезать в политику, а он обязательно влезет. Такова уж суть его. И обязательно влезет куда-нибудь не туда, а уж будучи Связующим, пусть и недоучкой… – горя не нахлебаешься. – Таркел? – Таркел – это государство, граничащее с нашим – Мэтосом и Орриим. Орриим – в южных степях, Таркел – западные плоскогорья и излучина реки Таш. Её русло и является нашей с ними границей. – А ваш Монарх помощи не может попросить у другого государства? Ну, чтобы помогли остановить войну гражданскую… – Точно влезет. Уже начал. – Они предпочитают не вмешиваться в наши дела. А если и делать что-то, то негласно, – кажется, мужчина смирился и начал объяснять мальчишке суть: – Ждут, пока Мэтос пожрёт сам себя, вот тогда и придут. – Ясно, – на этот раз был уже юноши черед вздыхать. – Ты говорил, что дворец в осаде. – Воин кивнул. – А ещё есть те, кто поддерживает... ну... Монарха? Они что делают? – То же что и предатели. Собирают войска, организовывают сопротивление. Только если они ко дворцу подобраться попытаются, то не выйдет: почти вся столица во власти мятежников. – И в храм мне не попасть? В котором обучают… таких же как и я? – Если недавно, оттирая свою жуткую картину со стены, юноша чуть ли не клялся больше не рисовать никогда, то теперь… Теперь он тоже не хотел рисовать. Но только себя. И ему вовсе не хотелось ни в чём участвовать: ни помогать сопротивлению, ни вставать на сторону тех, кто против Монарха. Он просто хотел доказать самому себе, что не сгинет и тут, раз вернуться в свой мир не вышло. – Не попасть – это верно. Да и разгромлен он, говорят. Хорошо, что не подожгли его, как грозились, выгоняя жрецов. Кирилл всё же не вздохнул ещё раз. Вместо этого таки протянул руку и отломил себе хлеба с мякишем, уже успевшим немного подсохнуть. – Знаешь, я хочу тебя Монарху показать, – ни с того ни с сего весело заявил Гвеош и встал из-за стола, прихватив себе ещё кусок хлеба и всё мясо, которое было. – Зачем? – а вот Кирилл уж точно веселья не то что не разделял – не понимал вовсе. – Пусть решает, что делать с тобой. Ты вроде как и ценен, и не ценен. Этакий перевёртыш, – воин ещё шире усмехнулся, а юноша… Ему оставалось только кивнуть. Уже заранее зная, что же решит этот таинственный Монарх, против которого восстал народ, и дни которого, похоже, сочтены… А так... Кирилл вспомнил одну фразочку, которая ему очень понравилась в своё время: улыбайся чаще. И тогда чаща улыбнётся тебе. спасибо всем, кто это комментирует. У меня сейчас очень странные вещи с интернетиком и здоровьем, так что доползти до ноутбука для меня – уже проблема. Поэтому сижу с телефона по большей части. А он хоть старый и верный, но оставить с него комментарий сродни вскрытию вен ложкой. Так что извиняюсь за то, что такая жопа. Надеюсь, в дальнейшем станет легче и я наверстаю упущенное.

Комментарий к 9. “Улыбайся чаще. И тогда, чаща улыбнется тебе”

====== 10. “Что значит “хуже”?! ======

За предательство всегда одна кара – смерть.

Монарх – юноша, немногим старше самого Кирилла. Коротко стриженные каштановые волосы, высокие скулы, нос с горбинкой и искривившиеся в презрительной ухмылке тонкие губы. А в руке с широкой ладонью и пальцами, на которых надеты печатки и массивный перстень – символ власти над народом… В руке этой, в уже не юношеской, худой и трепетной длани, а в ладной руке, знавшей и мозоли от меча, и ласку лечебных масел, – изогнутый кинжал. И предатель, чьё мёртвое тело ещё подрагивает в конвульсиях, истекает кровью у ног Монарха, обутых в простые солдатские сапоги. Он стоял посреди небольшой залы, освещённой только сиянием свечей, торчавших практически везде: на столе, заливая полированное дерево горячими восковыми слезами, на полу, ближе к стенам комнаты, на полупустом книжном шкафу, даже на резных спинках стульев. В комнате не было ни единого окна, только глухие каменные стены, обтянутые светло-бежевым шелковистым полотном, призваным мягко отражать свет, идущий от свечей. От них же исходил тяжёлый запах расплавленного воска и, немного, копоти. Его семья – две сестры и мать – жила в таких же комнатах без окон, укреплённых и охраняемых лучше, чем дворцовая сокровищница. Монарх вздохнул и кивнул двум стражникам, неприметными тенями стоящим около двери, те без слов понимали властителя своего. Через минуту мертвеца уже не было. Только красно-бурая кровь, чернеющая не то от предательства, не то от того, что так ей и положено, размазанной лужей на каменной плитке пола напоминала о произошедшем здесь только что. Грязь. Но недолго властителю суждено было оставаться в одиночестве, окружаемым лишь своими мыслями да сотней пляшущих огоньков свечей. – Ваше сиятельство. Дверь открылась, впуская двоих: странно одетого парня и капитана отряда дворцовой стражи – Гвеоша. Мужчина вёл его, схватив за предплечье и толкая перед собой. Незнакомец и впрямь был странным: почти белоснежные волосы – редкость для южан – сейчас растрёпанные, в трепещущем свете свечных огней казались словно сотканными из золотых нитей, а глаза были серыми. Как лесной туман поутру. Только обречённость в этих глазах была, будто мальчишка этот уже знал наперёд, что сейчас будет и чем всё для него закончится. Монарх смерил хмурым взглядом Гвеоша и швырнул кинжал на стол. Тот с грохотом упал на него и, проскользив немного, опрокинул свечной огарок, мигом его затушив. Кровь, ещё не до конца запёкшаяся на обоюдоостром лезвии, смешалась с призрачно-белёсым воском и тут же почернела. Под стать той луже на полу. Мужчина, секунду позволив себе смотреть в глаза Монарха, низко поклонился, заодно хватая чужака за загривок и тоже заставляя согнуться чуть ли не пополам. Тот даже не пискнул от такого обращения, только неуклюже взмахнул руками с растопыренными пальцами, чтобы не потерять равновесие, да так и застыл, разве что пол волосами не подметая. – Опять предателя притащил? – Монарх здороваться не счёл нужным, да и виделись уже. – Хуже, – Гвеош встряхнул мальчишку, который удостоил его таким гневным и суровым взглядом, что властитель даже усмехнулся. – И что в твоём представлении «хуже»? Один из твоего отряда шпионил на повстанцев. Причём он сознался: не без его помощи они сюда проникли. Так кто же этот твой «хуже», воин? – Связующий он. Необученный причём. По его милости я был заточён в бумажный лист на несколько лет. Да. Определённо: необученный Связующий гораздо хуже предателя. – Вот значит как… И ты ко мне его привёл затем, чтобы я что-то сделал? Уж не обучать ли мне его прикажешь? – Я его привёл затем, что силы у этого мальчишки немерено, если он такие вещи творил по наитию. Во время всего разговора этот самый мальчишка стоял прямой, словно столб, да разглядывал на полу лужу почерневшей крови. Ну да, и так бывает. – И всё равно: он как вообще здесь оказался? Чужак он, чувствую это. Да и одет вычурно. – Он чужак, ваша правда, властитель. Он… за мной пришёл, я так полагаю, – воин невесело улыбнулся и мельком глянул на юношу, который, казалось, оцепенел. А Монарх посмотрел на этих двоих, кивнул своим мыслям и подошёл к мужчине, вкрадчиво так в глаза заглядывая. – Как же угораздило тебя так? – он спросил это тише некуда, даже тонкий ручеёк в чаще леса журчит громче. Только поняли его и ответили в тон. – А ты побудь с моё бумажным листком, ещё и не так угораздит. Мальчишка силён несомненно, да вот только справляться с силой не умеет. – Я может и знаю некоторые штуки, что делают жрецы из храма Времени, но сам знаешь, что творится. Боюсь, попросту не смогу. – От тебя никто не требует его в ученики брать. Просто, чтобы ты знал о нём, и все. – О да, воин, этот мальчишка просто незаменимая фигура в разыгрывающейся партии. – Яд, что пропитал этот шёпот, был тягучим и непременно смертельным. – Забирай его с потрохами. А ещё лучше – пусть возвращается в свой мир. Нечего ему тут делать. – Я так думаю, он и пытался это сделать. Только у него не получилось ничего. Неуч, одним словом. Краем глаза воин следил за «оттаявшим» мальчишкой, который осторожно, чтобы не шуметь, прокрался к столу и теперь норовил сцапать с него кинжал. – Им только что человек убит был. Всё ещё хочешь его себе взять? – властитель даже не оборачивался, так и стоял спиной к малость ошеломлённому юноше, рука которого застыла на расстоянии пары сантиметров от рукояти кинжала, перепачканного в подтаявшем воске. Руку тот поспешно отдернул. – Простите, – парень, обходя по широкой дуге кровавое пятно на полу, чуть не сшибая свечи, попятился ближе к Гвеошу. От того он хотя бы знал, чего ожидать. А вот Монарх… Он производил впечатление сильного властителя, несмотря на молодость. И явно, что у того слова с делом не расходились. Непонятно, с чего вдруг народ взбунтовался. Хотя, возможно, было с чего. – Оба с глаз моих уйдите. К вечеру, Гвеош, соберёшь своих воинов опять. Будем думать, что делать дальше. Неизвестно, что знают восставшие. – Как скажете, ваше сиятельство, – мужчина опять поклонился и вышел, на этот раз не хватая мальчишку за руку. Тот и рад был поскорее убраться из этого каменного мешка, в котором даже дышать было сложно. Они успели отойти от комнаты властителя всего на несколько шагов, как их чуть не сбил с ног стражник, нёсшийся по коридору очертя голову всё к той же неприметной двери, что только что закрылась. Мятежники, что не дождались своего шпиона до заката, начали штурм дворца, и без того ослабленного предыдущей атакой.

Комментарий к 10. “Что значит “хуже”?!

====== 11. «За Родину, за Сталина?» ======

Единожды совершив ошибку, убиваемся по ней всю жизнь, остерегаемся её повторения, расхлёбываем её последствия. Но, увлёкшись, мы абсолютно не задумываемся над остальной частью нашей жизни и тем самым совершаем ещё большую ошибку. Естественно, всё это для того, чтобы ещё сильнее сокрушаться, быть ещё более осторожными и… Ошибиться по-новой. Куда более серьёзно, чем в первый раз. Число таких ошибок стремится к бесконечности в принципе, но отмеряется только стуком человеческого сердца. Как и жизнь. Можно сказать, что эти ошибки – неотъемлемая часть жизненного пути, но… Нет. Они и есть жизнь. Люди умирают, осознав их и прекратив их совершать… А может быть… Смерть и есть наша последняя ошибка? Кто знает…

Воин остановился как вкопанный, примерно секунду глядя в одну точку. Он даже не дышал – настолько задумался. Но «оттаял» он так же быстро. – Биться сможешь? – мужчина спросил Кирилла, не заметившего его остановки и успевшего сделать пару шагов. Явно надеясь на положительный ответ, спросил, между прочим. Только вот с парня уже хватило и крови, и смертей. Ещё не везде кровь на полу и стенах отмыли, и запах горелых гобеленов выветрился не до конца. И не забыты страх и отвращение, которые у него возникли при виде мёртвых тел. – Нет, – Кирилл коротко обернулся на воина и пошёл дальше по коридору, освещённому догорающими факелами. – Я не буду в этом участвовать. – Это он уже прокричал, сорвавшись на бег. Гвеош тихо зарычал и стиснул кулаки, не став его догонять. В конце концов, он точно не нянька для этого мальчишки с явными замашками истинной истерички. А потом послышался топот с другого конца коридора и крики. Воин по годами отработанной привычке опустил руки к ножнам, но рукоятей стилетов не нащупал: в суматохе он позорно забыл их, оставив в той самой зале. У него даже ножа не было. Оставалось только одно: добыть себе оружие в бою… Противников было девятеро. Все вооружены, но видно, на этом их боевая подготовка оканчивалась. Куда уж тому, кто ничего страшнее сенных вил в руках не держал, тягаться с опытным воином? Хотя неумение легко восполнялось их числом. Будь у Гвеоша хоть один стилет или, на худой конец нож, который он оставил мальчишке и которым был спасён. Этим же самым мальчишкой… Но нет – куда там. Мужик с отвисшим пузом, болтающимся при каждом шаге над слишком сильно затянутым поясом засаленных серых, некогда бархатных штанов и мерзкими маленькими глазками, виднеющимися в прорезь шлема на его голове, рванулся вперёд, не слишком-то умело выставив вперёд меч. А за ним рванули и остальные девять. Стадное чувство – воистину великая вещь. От первого удара Гвеош попросту уклонился, не забыв поставить подножку и прислонившись спиной к стене. Его волосы мазнули по пламени факела, от чего концы оплавились и слегка задымились. Теперь уйти от ещё одного удара и, схватив какого-то деревенщину за замызганные патлы, наклонить так, чтобы тот впечатался носом в резко подставленную коленку. Тот от неожиданности меч свой выронил. Только поднять его воину не дали. Пришлось отбиваться от остальных, чуть ли не в кольцо его взявших. Нагнуться и поднять клинок – смерти подобно. Хотя, с другой стороны, что же тут смерти не подобно? – Капитан! – Помощь, как ей и полагается, пришла почти в самый последний момент. Воина уже успели ранить в плечо – пусть лишь глубокая царапина, но кровь так и хлещет, унося силы. Орин и ещё двое из его отряда стоят совсем рядом, с обнажёнными мечами, уже окроплёнными кровью. Они понимают друг друга без слов: момент – и изогнутый обоюдоострый меч, как у западных наёмников из Таркела, подброшен высоко и поблёскивает остро наточенным лезвием в жёлтом свете факелов. – Ах ты, суууукааааа! – вопит тот жирдяй, что первым напал, когда ему, ещё толком не поднявшемуся после падения, вспарывают брюхо, выпуская блестящие белёсо-розовые кишки из его чрева. Он бьётся в истерике, пытаясь собрать трясущимися от страха руками, запихнуть обратно, но кровавые края раны расходятся ещё шире. Его мучения прекращаются: один из его же соратников вонзает меч в сердце, даруя ему быструю смерть, и сам, спустя пару мгновений, на которые отвлёкся, отправляется в лучший мир. Мятежники мятежниками, но направляемые одними только принципами и идеями они долго не повоюют.

Опять привычный запах крови насытил воздух. Начинается резня.

Кирилл решил опять отсидеться в библиотеке. Благо коридор сворачивал только дважды, перед третьим поворотом и была дверь в Малую библиотеку. Уж туда-то мятежники если и заглянут, то не в самую первую очередь. Сражаться юноша не хотел да и не мог. Он не представлял себе, как можно убить человека. Он когда нож метнул – даже не чувствовал, как лезвие распарывает кожу, но и того хватило с лихвой. А ещё ему было интересно, на что надеялся Гвеош. Уж не на то ли, что он, Кирилл, нарисует себе на стене меч, тот, естественно, станет тут же настоящим. А потом он схватит получившийся суррогат и помчится в пущу битвы с криком «за Родину, за Сталина»? Так не бывать такому…

Библиотека была ожидаемо пуста. На столе так и осталась лежать та самая красная салфетка с кусочком уже засохшего хлеба и крошками. И кувшин с остатками воды стоял рядом. Юноша хотел было подойти и попить, но в этот момент прямо под дверями библиотеки послышался металлический лязг, кто-то вскрикнул, и на каменный пол что-то глухо упало, тоже металлическое. Парень так и застыл на месте, боясь пошевелиться. Вдруг сейчас кому-то придёт в голову распахнуть двери библиотеки? А вдруг видели его, входящего сюда, ищущего убежище в обители знаний? И там, под дверьми, явно кто-то убит. Гвеош… Парень выдохнул и на цыпочках пошел обратно к дверям. Совершать одну из самых больших глупостей в своей жизни. Ну не мог он оставаться равнодушным к тому, что происходило. Нет, ввязываться в это он не собирался, но беспокойство за человека, из-за которого он, по сути, вообще оказался в этом трижды проклятом мире… О! Да это даже беспокойством назвать нельзя. Страх. Опять страх. И стыд. За проявленное малодушие. Уж лучше бы согласился сражаться. Взял бы в руки оружие и пошёл... А куда пошёл бы? На смерть! Осторожно, чтобы никто не заметил, юноша чуть приоткрыл одну из створок двери. Только вот он не рассчитал, что дверь тут же рванут в сторону, и попросту вылетел в коридор, упав прямо на кого-то. На остывающий труп стражника – под ним и лужа крови успела натечь, пока сердце билось. – Прячешься, гадёныш?!! – Какой-то мужик с рассечённой щекой схватил Кирилла за волосы и поднял того с трупа. Мальчишка попытался вцепиться в его руку или хотя бы нащупать ногами пол, чтобы не было так больно, но только поскользнулся на застывающей крови. – От… отпустите!!! – Ещё пара мгновений – и к его горлу был приставлен короткий меч. Острый и тёплый от человеческой плоти, что недавно пронзил. Ещё одно мгновение, и… – Стойте!!! Я на вашей стороне!!! Кто знает, сколько ошибок ещё предстоит совершить этому юнцу… Вот, к примеру, ещё одна.

Комментарий к 11. «За Родину, за Сталина?»

====== 12. “Единственный выход?” ======

К чему стремятся люди? Кто-то хочет денег, кто-то власти, а кто-то – досыта поесть и согреться в холодную зиму. Но как только у человека появляется желаемое, то через некоторое время он всё равно начинает желать чего-то большего. А если человек хочет что-то изменить? Если он понимает, что все устои, на которых до этого держалось общество, прогнили настолько, что вот-вот рухнут, опрокидывая это самое общество на самое дно? Смешивая с грязью, обращая людей в животных? Думаете, общество радостно примет все изменения? Безболезненно перенесёт? Нет же! Оно будет вгрызаться зубами, вонзаться когтями в старый уклад жизни и с пеной у рта доказывать, что всё просто замечательно. И смерть тому, кто без армии за спиной этого общества решил что-то менять… Так всегда было. Юноша сидел на резном деревянном столе, скинув все бумаги на каменный пол и наплевав на правила этикета, да и вообще на приличия. Сейчас было не до того: пусть этот дворец – Дараас – удалось отстоять вновь, но жертв было слишком много. Недопустимо много. А уж если считать не тех, кто сражался на его стороне, а всех павших… Они граждане одного государства, его подданные. Люди, которые грызутся меж собой за убеждения. За право обладать своими рабами – бесплатной, бесправной силой – люди превращаются в животных, готовых пойти даже против своего правителя. Нет, это не всё, конечно же, до чего может довести людская алчность, но юноша такого не ожидал. Он лишь хотел провести реформы, изменить жизнь своего народа. К лучшему же! И тут такое: его опять едва не убили. Хорошо, ещё стража подоспела вовремя. Он сражался, но против десятерых, которые каким-то чудом умудрились найти его убежище. Мог и не выстоять. Теперь всё закончилось. Кровь прекратила течь, раненые в лазарете, раньше бывшем обеденной залой. Мёртвых оттаскивают на задний двор – погребальный костер будет готов к ночи. И вот теперь Монарх сидел на собственном рабочем столе и смотрел в пол. Нет, он вовсе не разглядывал трещинки на каменных плитах, он просто задумался настолько, что ему уже плевать было, на что смотреть. Рядом с ним стояли трое воинов, ослабших после битвы, только-только смывших кровь с рук и лиц. Один из них опирался на плечо товарища, поджимая накрепко перебинтованную ногу. Серые тряпки, которыми она была перевязана всё равно пропитались кровью, но не сильно. В комнате было тихо, молчали все четверо. Не потому, что было нечего сказать, нет. Просто все они понимали: ещё одной такой атаки дворец не выдержит точно. Только что эти трое доложили обстановку и рассказали о жертвах. Было ради кого хранить тишину. Радовало только одно: мятежники не рискнут пока что опять нападать на дворец. К тому же, судя по всему, они нашли что-то ценное, раз сравнительно быстро убрались восвояси. Только Монарх ещё пока не знал, что именно. Да и знать уже не хотел: он решился. Резко соскочив со стола, он вихрем выбежал из душной комнаты, стены которой, пусть и обтянутые светлой тканью, уже начинали настолько давить, что казалось, вот-вот сомкнутся, раздавив всех, кто был внутри. – Ваше сиятельство… – только и успел крикнуть вдогонку юноше воин, у которого была перебинтована нога. Он даже вперёд подался: то ли догнать, то ли ещё что, но его остановил товарищ, перехватив поперёк живота и всё так же поддерживая за плечо. – Оставь его, Тирин. Ты как сам-то думаешь, каково ему сейчас? – третий воин вздохнул, встретившись взглядом с раненым. – Я схожу за ним. – Ладно… Монарха ноги сами несли в тронный зал. Не потому что там скоро должно в скором времени начаться собрание. Потому что в этом самом зале, с покрытыми позолотой стенами и расписным потолком, был выход на балкон. Широкий, с витыми каменными балясинами и широкими, но низкими перилами. С него объявлялись приказы, на нём Монарх должен был каждый день встречать Восход и Закат, как того требовали священнослужители. Только теперь юноша уже одиннадцатый день не выходил туда и не поклонялся Времени. Куда там?! Ему запрещено было вообще высовываться из той комнатушки. Куда важнее религиозного культа была его собственная жизнь. Впрочем, ненадолго. Перелезть через перила ему не дал всё тот же стражник, которому ума хватило последовать за Монархом. Ладно, хоть этого никто не видел. Те, кто всё же не принял ни одну из сторон, прятались по домам, заперевшись на тридцать три замка, а мятежники, почти полностью заполнившие главную площадь, сейчас заняты были отнюдь не тем, что созерцали окна дворца. Сегодняшний день унёс жизни многих. – Ваше сиятельство… – Юноша обмяк в руках воина, едва успевшего предотвратить страшное, и позволил себя отвести внутрь. Там уже было достаточно народа: человек пять стражников и обе сестры Монарха. Хорошо, хоть мать не явилась: ей нездоровится в последнее время. И так позору не оберёшься. – Оставьте меня. Я ничего с собой не сделаю, – несмотря ни на что голос юноши был твёрд. Он не боялся смерти – он просто решился на этот шаг. Раз уж по-другому никак нельзя остановить то, что творится в стране. Его уже не примут как правителя, а гражданская война не прекратится до тех пор, пока одни не убьют других. Или если его самого – Монарха – не останется в живых. Воины, нисколько не успокоенные обещанием юноши, всё же сподобились уйти прочь – Брат… Как ты мог? – высокая и статная девушка с длинными распущенными каштановыми волосами и не подумала покидать тронный зал вслед за остальными. Девочка лет семи стояла рядом с ней, держась за длинную коричневую юбку и укоризненно смотрела на Монарха своими большими карими глазами. – Простите… – юноша опустил голову и провёл по своим коротким волосам рукой. – Я не имел права это делать. Хотя… Забавно бы выглядели лица тех, кто нашёл бы моё тело под дворцовыми стенами. – Эрим! – Его старшая сестра практически никогда не повышала голоса, но сейчас, судя по побледневшему лицу и сжатым кулачкам, был как раз тот случай, когда она кричала. – Прости меня. Но это единственный выход: я не могу допустить того, чтобы мой народ убил сам себя. Если ради этого я должен буду умереть, то я умру. Это долг мой. – Эрим, твой долг – бороться. Сам же говорил, что скоро придет подмога с севера страны. Не всё потеряно, мой брат. – Знаешь… – юноша отошёл от балкона и до половины задёрнул тяжёлую синюю штору, полотно которой было украшено золотым шитьём. – Я соврал тебе тогда. – Пять шагов, неторопливых, но широких – и он уже рядом со своими сестрами. Сел на корточки, чтобы быть на уровне лица своей младшей сестры, щёлкнул ту по носу лёгонько и заговорил, словно сказку рассказывал, на ночь убаюкивая: – Малышка Весси, сестрёнка моя, а ты знаешь, что судьба нас не балует? В шикарном дворце Дараас найдём мы своё последнее пристанище. Нас либо убьют, либо мы сами по… Правитель умолк тут же, едва утих звон от пощёчины. Левую его щёку словно холодом обожгло, но подействовало отрезвляюще. Сестрёнка его так и смотрела, не проронив ни слова. Только по-детски ещё пухлая нижняя губа едва заметно подрагивала. Пусть она ребёнок, и многое ей ещё непонятно, но девочка всё равно чувствует, что грядет что-то очень плохое. – Прекрати! Неужели ты наш Монарх? Надежда и опора страны?! Справедливейший, сильнейший духом, мудрейший?! – Ты права, Тилла. Это не я…

Комментарий к 12. “Единственный выход?”

====== 13. “Сбывшееся предсказание” ======

Что ты изберёшь, когда встанешь перед выбором: верить или не верить? Что ты изберёшь, когда встанешь перед выбором: слушать сердце своё или верить глазам своим? Что если видишь ты одно, а сердце подсказывает тебе совсем другое? Конечно же, ты изберёшь правильный путь… Или неправильный – только тебе решать.

Двое мужчин сидели за низким столом, на котором стояли только два стакана да пузатая глиняная бутыль, снизу оплетённая грубой верёвкой. Ещё четыре таких нашли последнее пристанище под низким столом из рассохшихся деревянных досок. В маленьком помещении было тепло, даже жарко от уже почти потухшего камина, а полумрак не рассеивался от света нескольких свечей, стоящих на ещё одном столе с длинными массивными ножками. Раньше на него складывали оружие стражники, пришедшие с дежурства, чтобы передохнуть, а теперь он предсказуемо пустовал. Один из мужчин– тот, у кого были достаточно короткие каштановые волосы и уродливый шрам под кадыком, который теперь не скрывал изящный шейный платок или высокий ворот камзола – то и дело прикладывался к стакану, держа его чуть дрожащей рукой. – Он мне как отец был… – пусть руки и дрожали, но вот язык у него не заплетался даже после всего выпитого. Повод пить был, брага в дворцовых погребах не переводилась, да и почти все сейчас стоят во внутреннем дворе, у погребального костра. Запах горелой плоти, копоть и расплавленный жир, стекающий по хворосту, кипящий и пузырящийся, когда его лижет огонь. А ещё, этот самый огонь уносит с собой тела тех, кто был дорог, но не смог выстоять в этой схватке. – Я знаю, Орин, – второй из мужчин был не менее печален, но напиваться не спешил. Какой бы сильной ни была боль от потери друга, сейчас было не то время, когда можно позволить себе расслабиться. Мало ли что мятежникам опять на ум придёт? Хотя эти псы сейчас наверняка тоже зализывают раны. С тем только отличием, что подмога к ним придёт скоро, а людям, оставшимся на стороне Монарха помощи ждать еще долго – если она вообще будет. Замок Дараас отнюдь не неприступен, это даже не крепость. Стены слишком тонки, чтобы выстоять против примитивного тарана, а окна широкие и низко начинаются. Когда-то в них были вставлены витражи, теперь вместо них лишь осколки, которые разрезают ветер, проникающий в разгромленные коридоры. Только чудом и ценой больших потерь удалось отстоять этот дворец. Дважды. В третий раз уже вряд ли получится. Мужчина провёл рукой по длинным чёрным волосам и посмотрел исподлобья на своего собутыльника. Тот крепостью нервов отнюдь не отличался: теперь у него дрожали не только руки – его всего знобило. Не так уж и много он пролил на своём веку крови, хоть и успел с лихвой смертей навидаться. Врагов он убивал безжалостно и быстро, чтобы не мучились, но каждого убитого товарища оплакивал: слишком уж он привязчив. – Он всегда рядом со мной был, помогал, когда я бы сам не справился… Он мне жизнь спас! А я вот… Я его подвёл, понимаешь?! Я видел, как его убивали, и не смог помочь!!! Это навсегда останется со мной… – он всхлипнул как-то уж совсем громко, но всё же смог сдержаться. – Я виноват, виноват… – Зато Звет умер как настоящий воин, – Гвеош не смотрел ему в глаза. Не мог заставить себя это сделать, видно тоже ощущал вину за смерть друга. Ведь если бы он тогда помог, не отвлёкся на какого-то доходягу, который с секирой-то толком обращаться не умел – размахивал ей, словно мух отгоняя… Если бы он встал со Зветом спиной к спине… Это он должен был быть мёртв, его тело должны были сейчас предать огню, сказав перед этим пару слов о том, каким хорошим он был боевым товарищем… – Но это я виновен… – мужчина, не переставая подрагивать, опустил голову на лежащие на столе руки и тяжело вздохнул: – Я ви-но-вен… – Орин, он и моим другом тоже был. И я тоже был там, рядом с ним, и с тобой сражался бок о бок. И неужели ты думаешь, что мне сейчас так легко? Отчасти вина в его смерти лежит на мне, – воин сделал пару глотков из своего стакана и вылил туда остатки из глиняной бутылки. – Гвеош, я просто не могу… Он… я… Я виноват… – у парня началась истерика. Он всё твердил и твердил про то, что виновен, что не может смириться с потерей, что Звета больше нет… Гвеош сидел рядом, больше ничего не говоря, и только крепко сжимал того за предплечье. Тут слова утешения не помогут: от них ещё хуже становится. Терять кого-то близкого всегда больно и страшно. Тем более когда такое случается впервые. Они просидели так достаточно долго. Орин уже не всхлипывал – просто так и сидел, положив голову на руки и смотря в одну точку: – Оставь меня, пожалуйста… Воин не стал спорить, только вздохнул и, подбадривающе сжав ещё раз его руку, вышел из-за стола, чуть не опрокинув пару бутылок, стоявших на полу у его ног. Куда пойти он не знал: во дворце ещё не спали, но видеть никого мужчине не хотелось. На душе и так было противно. От всего сразу: от уже ставшего почти родным запаха свежей крови, от смерти друга, от слёз другого… Ноги сами принесли его в тот коридор. Рядом был кабинет Монарха, дверь которого была скрыта так, что если не знать, где искать, то и не найдёшь… А через несколько десятков шагов по холодному каменному полу, липкому от крови, Малая библиотека. Двери нараспашку, на ковре в помещении тоже кровь. И погром, словно коня загнали и калёным железом прижгли, вот он и метался, сшибая всё на своем пути. Гвеош медленно, словно боясь увидеть то, что всё же ожидал увидеть вошёл в библиотеку. Никого. – Кирилл?.. – Вдруг мальчишка прячется где-то? Вдруг он всё же умудрился схорониться от мятежников? Тишина. – Кирилл!!! – уже громче. Голос у мужчины сиплый. Не то от выпитой браги, не то от молчания, не то связки ещё не пришли в норму после сражения. Нет ответа. Со злости Гвеош аж зарычал и смёл книги с уцелевшего стеллажа. Листки, пожелтевшие, а местами и покоричневевшие, исписанные ветхими, почти «слепыми» чернилами с сухим шорохом разлетелись по полу, закрывая собой пятна крови на ковре. Мужчина методично сшибал всё, переворачивал, топтал, расшвыривал… Он даже опрокинул тот шкаф у камина, за которым этот мальчишка что-то нарисовал на стене. Нет, не «что-то», а себя. Пытался убежать. И зачем он вообще пришёл за ним? Почему не остался в своем мире?.. Сейчас бы цел был и… жив.