Текст книги "Зимние забавы в Ривенделле (СИ)"

Автор книги: Magnus Kervalen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Эрестор услышал, как растерянный голос Глорфинделя сказал ему вслед: «Эй, Эрик, ты чего?», Элладан и Элрохир возмущенно завопили: «Папа! Советник забрал наш десерт!», а Элронд, совсем опечаленный, ответил им: «Ах, оставьте, мальчики: пусть у нашего советника будет хоть какая-то радость в жизни…». Тут уж и без того расстроенные нервы Эрестора не выдержали и он принялся прямо на ходу поглощать одно пирожное за другим.

Когда советник добрался до своего кабинета, на блюде сиротливо лежало одно-единственное пирожное. Эрестор, не отказав себе в удовольствии с грохотом захлопнуть дверь, бросил блюдо на письменный стол, заваленный бумагами, и, сев в кресло, с тоской посмотрел на оставшееся пирожное, которое лежало на блюде одно-одинешенько. Эрестор чуть надавил на него, собрал пальцем вылезший заварной крем и размазал его по губам. Облизнул губы. Вздохнул. Со злостью отпихнул от себя блюдо.

Из малой трапезной доносились веселые голоса. Глорфиндель распевал какую-то песню… Пахло яблочным пирогом, сбитнем и этой злосчастной индейкой. Эрестору вспомнилось, как Глорфиндель, отрывая для себя ножку индейки, наваливался на него, сам того не замечая, – такой большой, сильный, горячий, пахнущий солнцем и снегом… «Неуклюжий болван», – поспешно поправил себя Эрестор. В малой трапезной уже раздавался топот ног: должно быть, близнецы пустились в пляс под песню Глорфинделя – судя по звону посуды, еще и на столе. Кто-то хлопал в ладоши. Вдруг раздался грохот, рев, а вслед за тем – восторженный визг близнецов, хохот Глорфинделя и укоризненный голос Элронда: «Больг, ну зачем же ты на стол полез?..». Эрестору захотелось заткнуть уши, чтобы не слышать отголосков этого праздника жизни.

Он обвел взглядом свой стол, бесчисленные свитки, своды законов, чернильницы, перья, географические карты… пакет из серебряной бумаги. Эрестор притянул его к себе, недоуменно осмотрел и только потом уже вспомнил, что это подарок лорда Элронда: в пакете лежал вязаный чехол для письменных принадлежностей (советник порадовался, что здесь нет Элладана и Элрохира, а то озорные близнецы уж точно не упустили бы возможности сострить, для каких именно принадлежностей предназначен этот длинный узкий чехол) и фаллоимитатор, точно такой же, какой этим утром достался Леголасу. Эрестор вынул фаллоимитатор из пакета. «Буду использовать как пресс-папье», – кисло усмехнулся он, представив, как лорд Элронд деликатно спрашивает советника, понравился ли ему подарок, а Эрестор язвительно отвечает, что подарок прекрасный, спасибо, он как раз искал что-нибудь под пресс-папье.

Эрестор повертел фаллоимитатор в руках, с показным равнодушием рассматривая этот шедевр гномьего мастерства. Штучка была весьма изящной, с небольшим утолщением на конце, с приятной наощупь эмалевой поверхностью, розоватой, искусно разрисованной тонкими прожилками. Эрестор задумчиво провел пальцем по длинной венке, начинавшейся у основания и потом разделяющейся надвое; осторожно, едва касаясь, погладил кончиком пальца головку. Чудесный гномий металл быстро согревался от соприкосновения с руками Эрестора и теперь казался почти живым; на головке «члена», к изумлению советника, даже заблестела капелька смазки…

Любопытство в Эресторе наконец одержало верх над гордостью: он поднес произведение гномьего искусства к губам и слизнул капельку, пробуя ее на вкус. Она оказалась совсем безвкусной, но сердце Эрестора отчего-то бешено заколотилось. Почти задыхаясь от смешанного чувства стыда и возбуждения, он торопливо, будто боясь передумать, снял с пирожного кремовую розочку, мазнул кремом головку «подарка» и, зачем-то закрыв глаза, медленно ввел его в себя.

На несколько мгновений Эрестор перестал дышать, ошеломленный давно забытой болью, обещавшей наслаждение. Он опустился грудью на стол, с трудом загоняя воздух в легкие. Эрестор чувствовал, как его щеки пылают от стыда, холодел при мысли о том, что кто-то может войти и застать его в таком… таком… скажем так, неподобающем виде, но вместо того, чтобы вынуть из себя гномью безделушку и поскорее привести себя в порядок, пока никто его не увидел, Эрестор завел руку за спину и надавил на основание фаллоимитатора, вводя его еще глубже.

Из глаз Эрестора брызнули слезы. Он тихо застонал, неосознанно подаваясь навстречу игрушке и выгибаясь, отыскивая наиболее чувствительное положение. Даже сейчас, каждый миг задыхаясь от боли и наслаждения, Эрестор не переставал думать о том, насколько низко он пал: удовлетворяет себя искусственным членом, лежа на столе в своем кабинете… Советника бросило в холод от мысли, что было бы, если б кто-нибудь узнал о его позоре.

И не успел Эрестор подумать об этом, как дверь в его кабинет распахнулась, и на пороге возник Глорфиндель собственной персоной. Он так и застыл, не донеся до рта ножку индейки, ошеломленно глядя на советника, лежащего грудью на столе со спущенными штанами и с Элрондовым подарком в заднице, а Эрестор смотрел на него, не зная, что предпринять сначала: вытащить из себя фаллоимитатор, натянуть штаны, подняться со стола или крикнуть Глорфинделю, чтобы тот убирался вон.

– Вот те на, – наконец смог вымолвить Глорфиндель. – Лорд Элронд места себе не находит, говорит – иди проверь, как там наш старший советник, обидели мы его сегодня, нужно его утешить… а ты тут, значит, гномьим дрыном развлекаешься!

Пока Глорфиндель говорил, Эрестор все же быстро выдернул из себя подарок Элронда, охнул от уже позабытого им чувства, натянул штаны и, прибегнув к своему излюбленному способу защиты – нападению, напустился на Глорфинделя:

– Прекрасный утешитель из вас получился, сударь, – ничего не скажешь! Явился утешать с куриной ногой в лапах!

– Это не курица, а индейка, – глупо поправил его Глорфиндель и тут же пожалел об этом, потому что от его реплики Эрестор распалился еще пуще.

– О, в еде-то вы разбираетесь! Только о еде и думаете! Вам лишь бы жрать, пить и совокупляться! – советник почувствовал, что у него на глаза наворачиваются слезы – то ли от стыда, то ли от того, что внезапное появление Глорфинделя помешало ему закончить начатое, а Эрестор и так уже сходил с ума от неудовлетворения… Плакать перед Глорфинделем Эрестору уж точно не хотелось, и он попытался скроить свою обычную презрительную мину, но презрительная мина почему-то никак не получалась, а вместо нее выходило нечто жалкое и плаксивое.

Глорфиндель совсем растерялся.

– Ну хорошо, хорошо, если дело в индейке – я ее отложу вот сюда, ладно? – он попытался положить недоеденную ногу на блюдо рядом с пирожным, но Эрестор, возмутившись еще сильнее, закричал на него:

– Кто кладет индейку на блюдо с пирожными, невежественная вы скотина!?

Глорфиндель, опасаясь, что индейка, которая отчего-то так волнует Эрестора, окончательно выведет советника из себя, решил положить ее на одну из бумаг, что в обилии лежали на столе – славный воевода искренне полагал, что бумага нужна только для того, чтобы класть на нее что-нибудь жирное… ну, или ходить с ней в сортир.

– Что вы делаете!? – Эрестор чуть не задохнулся от возмущения. – Это же послание от Кирдана Корабела!

– Да куда ж мне ее девать-то?! – в конце концов не выдержал Глорфиндель – и в сердцах отшвырнул индейку: ножка ударилась об портрет лорда Элронда, сползла по нему, оставив на лице владыки Ривенделла жирный след, и, наконец, шлепнулась на пол. Воцарилась тишина.

А в следующее мгновение Эрестор бросился на Глорфинделя с кулаками. Он истерично плакал, колотил опешившего воина по широкой груди и кричал, что Глорфиндель сломал ему жизнь. «Ничего не понимаю», – сокрушенно подумал Глорфиндель, но на всякий случай скрутил Эрестора, аккуратно уложил его на стол и навалился на него всем телом, чтобы тот не вырвался, – но советник продолжал извиваться под ним, брыкаясь и заливаясь слезами, и кричать:

– Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу!..

Глорфиндель уже и не знал, как его успокоить; тут в голову славного воина пришла гениальная идея. Он схватил Эрестора за плечи, приподнял его над столом, словно советник был легкий, как пушинка, и запечатал ему рот поцелуем. Эрестор успел промычать еще одно «ненавижу» и вдруг обмяк, прильнул к груди Глорфинделя, со всхлипом ответил на поцелуй… Они рухнули на стол, остервенело целуя друг друга. Эрестор нетерпеливо разрывал на Глорфинделе одежду (Глорфиндель даже слегка растерялся, не ожидав от всегда сдержанного советника такой прыти) и жарко шептал ему что-то, выгибался, кусал его до крови… Глорфиндель чувствовал, как трепещет тело Эрестора под его руками.

– Дурак, идиот, скотина, – нежно шептал Эрестор, покрывая поцелуями лицо Глорфинделя, – я же люблю тебя, тварь ты неблагодарная… Всегда любил… Только тебя… любил…

Глорфиндель содрал с советника штаны, не сняв с него сапог, ловко закинул его ноги себе на плечи и по-хозяйски схватил Эрестора за бедра.

– Так откуда ж мне было знать, чего тебе надо-то? – хрипло выдохнул он в перерывах между поцелуями.

Эрестор застонал от нетерпения и, закусив губу, сам насадился на член Глорфинделя.

– Какой же ты… недалекий, – он вскрикнул, почувствовав, как в него проникает могучий член Глорфинделя, не шедший ни в какое сравнение с той изящной безделушкой, которой он только что баловался, – …ты должен был догадаться!

– Да ты только и делал, что огрызался и злобился – как я должен был догадаться? – недоуменно возразил Глорфиндель, немного запыхавшись не столько от возбуждения, сколько от всех треволнений сегодняшнего дня. – Так бы прямо и сказал, что хочешь перепихнуться!

– Перепихнуться! – воскликнул Эрестор, возмущенный до глубины души. Вместо того, чтобы поглубже насадиться на член Глорфинделя, как ему хотелось, он собрался с силами, приподнялся и влепил Глорфинделю пощечину, которую тот почти не заметил и только рассмеялся, чем привел Эрестора в бешенство. Вдобавок ко всему Глорфиндель оперся о блюдо и раздавил своей лапищей последнее пирожное, но в этот момент Эрестора вдруг прошил разряд наслаждения такой ослепительной силы, что он сдался, упал обратно на спину и, схватив руку Глорфинделя, со стоном слизал крем с его пальцев.

Этот-то стон и услышал лорд Элронд, который, обеспокоенный долгим отсутствием Глорфинделя, решил все-таки узнать, всё ли в порядке у старшего советника, чьи расстроенные нервы в последнее время весьма тревожили сердобольного владыку Ривенделла. Добрый хозяин дома, испугавшись, что Эрестору стало совсем худо, заглянул в кабинет, чтобы поинтересоваться, как чувствует себя его старший советник, – и слова застряли у него в горле. Тихонько прикрыв за собой дверь, Элронд поспешил ретироваться, чувствуя, как сердце колотится у него в горле, и, закрывшись у себя в спальне, дрожащими руками накапал себе успокоительного, которым еще недавно отпаивал Леголаса. Перед глазами все еще стояла нечаянно подсмотренная им картина: Эрестор, его старший советник, всегда такой сдержанный, высокомерный, язвительный, лежит на столе среди скомканных бумаг и опрокинутых чернильниц и вдохновенно сосет пальцы Глорфинделя, умоляя взять его сильнее, глубже, сильнее, глубже… Лорд Элронд потряс головой, отгоняя наваждение, и схватился за спицы. Владыка Ривенделла чувствовал – чтобы пережить сегодняшнее потрясение, ему придется связать очень длинный шарф. И, возможно, даже не один.

========== Не туда попал ==========

Стоило Элронду покинуть малую трапезную, как Элладан и Элрохир, не сговариваясь, запрыгнули к Больгу на колени. Больг покачнулся – скорее от неожиданности, чем от тяжести – и от всей души рассмеялся, обнажая ровный ряд острых зубов; в его желтых глазах зажглись веселые огоньки.

– Ну, Больг, выбирай, – заявил Элрохир, удобно устроившись на крепком жестком орочьем колене, – кого из нас ты хочешь первым?

– Больг хочет меня, неужели не ясно? – перебил брата Элладан, обвивая руками мощную шею орка. – Ты ведь сам сказал, что я – хороший. Да, Больг?

Больг, для которого всё это эльфийское тарахтенье не несло в себе ни капли смысла, просто добродушно осклабился и продолжил поедать кабанью ногу, аппетитно обгрызая кость. Элладан, видя, что их эльфийское кокетство явно не действует на орка, ловко соскользнул с колена Больга и, оказавшись у него между ног, игриво погладил его пах через одежду.

– Ну же, Больг, – проворковал он, торопливо расстегивая на Больге широкий кожаный ремень с массивной бронзовой пряжкой, – я знаю, ты хочешь меня, правда?

– С чего это ты взял? – ревниво фыркнул Элрохир – и шлепнул брата по рукам. – Больг хочет меня. Верно, Больг?

Больг наконец доел кабанью ногу, тщательно обглодал мосол и, по орочьей традиции бросив кость прямо на пол, поднялся на ноги, не обращая внимания на близнецов, которые все еще висли на нем.

– Больг любит Ласи, – прогудел он и заулыбался.

Леголас просиял – мало того, что Больг ухаживал за ним за завтраком, обнимая, гладя по волосам и шепча какие-то жутковато звучавшие орочьи любезности, так еще и теперь он предпочел горячим сыновьям Элронда его, Леголаса!

– Ах, Больг, – прошептал принц, слегка зардевшись.

Больг же аккуратно отцепил от себя недовольных близнецов, шагнул к Леголасу, легко подхватил его на руки и с принцем на руках потопал прочь из трапезной.

– Ну вот, – разочарованно протянули Элладан и Элрохир, – ни тебе Больга, ни тебе Леголаса… Даже пирожные – и те Эрестор заграбастал!

Больг внес Леголаса в спальню принца. Приблизившись к камину, он бережно опустил свое хрупкое эльфийское чудо на пушистый ковер, а сам лег рядом, ласково и даже несколько робко перебирая жиденькие Леголасовы прядки. Леголас повернулся к Больгу и с тихим вздохом прильнул к нему всем телом.

– Больг, – прошептал Леголас, медленно расстегивая ворот рубахи орка и поглаживая жесткую орочью кожу. – Ты скучал по мне?

– Больг скучал, – ответил орк – и попытался ласково куснуть Леголаса за кончик уха. У Леголаса возникло подозрение, что Больг просто повторил незнакомое эльфийское слово, но принц предпочел притвориться, что орк действительно по нему скучал.

– Я тоже скучал, – сказал он, целуя Больга в шею. Кожа орка была удивительно горячей, шершавой, терпко пахнущей острым мускусным запахом… Леголас игриво хихикнул и лизнул Больга за ухом – ему захотелось попробовать, каков его орк на вкус.

А Больг вдруг повалил Леголаса навзничь и принялся ласкать языком его всего: лицо, шею, грудь, подмышки… Орк содрал с принца одежду, оставив только носки – на взгляд Больга, носки никак не могли им помешать, потому снимать их и не требовалось – и начал покрывать его тело по-орочьи неумелыми, но страстными поцелуями, шумно вдыхая его запах и пылко порыкивая. Леголас постанывал и трепетал, захваченный новыми для него ощущениями: влажный, шершавый язык, касающийся его сосков, живота, внутренней стороны бедер… Принц широко раздвинул ноги, отчаянно желая, чтобы язык Больга коснулся его там, но не смел его попросить; а Больг отчего-то остановился и застыл, удивленно глядя на Леголаса.

Похоже, орк рассматривал своего любовника, любуясь и удивляясь одновременно: принц лежал перед ним такой тоненький, бледный, хрупкий, совсем не похожий на короля Трандуила, чьим сильным, гармонично сложенным телом Больг упивался долгими зимними ночами в Лихолесье – но отчего-то при виде Трандуила сердце Больга не сжималось так болезненно-сладко, как сейчас, когда он смотрел на Леголаса… Чувство, которое он испытывал, было слишком сложным, чтобы Больг смог выразить его на эльфийском, да и в нехитром орочьем языке он не мог найти подходящих слов, поэтому просто еще раз сказал:

– Больг любит Ласи.

Леголас, уже изнемогший от желания настолько, что сам того не замечая, терся спиной и ягодицами о пушистый ворс ковра, ответил, протягивая к Больгу руки:

– Я тоже тебя люблю… Больг… Пожалуйста… Иди же ко мне…

Больг заулыбался, притянул к себе Леголаса, все еще поражаясь, какой он легенький и хрупкий (орк определил это одним метким орочьим словом «хлипкий»), погладил его по голове своей огромной лапищей, уткнулся носом в шею, шумно вдыхая почти неуловимый запах эльфа, а потом вновь уложил принца на спину. Леголас закусил губу, ожидая, что сейчас Больг войдет в него – принц все еще помнил ослепляющую, оглушающую, будто бы раздирающую его тело на части боль, которую он испытал в миг, когда Больг силой взял его в первый раз, – но к своему изумлению ощутил нечто совсем иное.

С трудом приподняв голову, он посмотрел вниз и увидел коротко стриженную макушку Больга у себя между ног. От удивления Леголас не сразу понял, что происходит: Больг, осторожно раздвинув худые ноги принца, ласково вылизывал его тоненький твердый член, яички, ложбинку между ягодиц…

– Ох, Больг, что ты делаешь? – простонал Леголас, уронив голову обратно на ковер и закрывая глаза.

Шершавый язык орка уже проникал в Леголаса, да так глубоко, что принц не мог поверить собственным ощущениям. Он стонал, выгибался, вырывал из ковра целые клочья пуха, сходя с ума от восхитительного ощущения чего-то горячего, влажного и шершавого, что проникало в него так сильно и в то же время – так нежно… Конечно, добрый лорд Элронд часто ласкал «своего воробушка» языком – он любил это делать; но с ним Леголас никогда не испытывал такого ошеломляющего наслаждения – лишь негу и удовольствие от того, что кто-то о нем заботится. Сейчас же Леголас едва не терял сознание от жарких волн, захлестывающих его от каждого движения орочьего языка; он неосознанно сжимал коленями плечи Больга, шептал «еще!», уже сам не понимая смысла своих слов, и плакал от наслаждения и счастья.

Больг почувствовал, как тело принца содрогнулось, а с губ Леголаса сорвался особенно жалкий всхрип. Больг, встревоженный, оторвался от своего занятия, обнял любовника за плечи и вгляделся в его измученное лицо, пытаясь понять, что случилось. Леголас прижался к Больгу всем телом, вцепился в его руки, запрокинул голову и вдруг застонал, закричал, забился в объятиях орка так отчаянно, что Больг с перепугу уронил Леголаса обратно на ковер.

Наконец Леголас затих. Больг осторожно потыкал его в бок, проверяя, жив ли он, – Леголас никак не отреагировал. Тогда Больг подхватил обмякшее тело принца на руки, прижал его к груди и со всех ног побежал к лорду Элронду.

Тот сидел у окна в своей спальне, довязывая шарф. Завидев Больга с Леголасом на руках, владыка Ривенделла вскочил, выронил спицы и кинулся к орку:

– Великие Валар, Больг, что случилось?!

– Ласи умирает, – сообщил Больг печально.

От этого известия у Элронда едва не подкосились ноги.

– Как умирает? Что с ним?! Клади его на кровать!..

Элронд бросился было за своими целебными травами, но Леголас вдруг приоткрыл глаза и проговорил слабым голосом:

– Да не умираю я… Больг, дурачок ты мой… Я просто… ну… – он покосился на лорда Элронда и зарделся.

Элронд всплеснул руками.

– Ну и переполошил же ты меня, мой друг! – он сел рядом с Леголасом, заботливо укрыл его одеялом, украдкой бросив взгляд на следы спермы, засыхавшие на животе принца, и на всякий случай все-таки потрогал его лоб. – Может быть, я дам тебе что-нибудь укрепляющее? А то эти ваши… забавы совсем тебя утомили.

– Нет, – ответил Леголас, поворачиваясь набок и устраиваясь в постели поудобнее, – мне просто нужно отдохнуть… немного… – он обнялся с краем одеяла, сонно почмокал и почти сразу же сладко заснул.

Элронд погладил принца по щеке, умиляясь на его расквашенную мордашку.

– Пойдем, мой друг, – сказал он Больгу, взяв орка под локоть и выводя его из комнаты, – не будем тревожить сон нашего возлюбленного. У Леголаса деликатная конституция – следует проявлять бОльшую осторожность, если захочешь с ним… м-м-м… быть более близок, – взгляд Элронда скользнул на все еще стоящий колом член орка – владыка Ривенделла смутился и отвел глаза. – В данном случае размеры… э… которыми тебя одарила природа, совершенно несопоставимы с возможностями нашего юного предмета воздыханий, – Элронд посмотрел на Больга – тот, склонив голову набок, старательно делал вид, что внимательно слушает владыку Ривенделла, но явно не понимал, да и не вслушивался в витиеватую речь этого пусть и доброго, но странного, на орочий взгляд, эльфа. Встретившись со взглядом Элронда, Больг решил, что все-таки будет невежливо не ответить на такую длинную тираду, и потому с приветливой улыбкой прогудел:

– Элли хороший.

Элронд сокрушенно вздохнул.

– Ну ступай, ступай, Больг, – сказал он устало, подталкивая орка в сторону трапезной. – Я велю слугам приготовить для тебя еще одного кабанчика.

– Кабанчика, – с благодарностью осклабился Больг.

На пороге трапезной они наткнулись на Глорфинделя, опорожняющего бочонок с вином. Глорфиндель был в одной рубахе, да и то – распахнутой на груди, так что могучее тело эльфийского воителя предстало перед Элрондом во всей своей красе. Беднягу Элронда бросило в жар от смущения. Перед глазами вновь всплыла соблазнительная сцена, случайно подсмотренная им в кабинете старшего советника: Эрестор, лежащий на столе в одних своих остроносых сапожках, и Глорфиндель – большой, сильный, распаленный, с влажными от пота золотыми волосами – наяривающий советника так, что даже стол под ними вздрагивал и трясся. На миг перед мысленным взором Элронда даже возникли крепкие ягодицы Глорфинделя, то сжимающиеся, то расслабляющиеся…

– О, это ты, любезный Глорфиндель, – выдохнул Элронд, от смущения зачем-то принимаясь собирать со стола грязные тарелки и складывать их горкой. – Давеча видел вас с советником, – только договорив, Элронд понял, что сморозил глупость, и поспешно добавил, чтобы исправить неловкость: – Я так рад, что вы наконец… м-м-м… объяснились.

Глорфиндель оторвался от бочонка и с досадой хлопнул ладонью по столу.

– Объяснишься с ним, как же! – фыркнул он. – Не успел я штаны натянуть, как он снова начал со мной лаяться. Видите ли, он всю жизнь меня любил, ночи не спал, места себе не находил, а я, скотина такая, трахнул его один раз и уже штаны натягиваю, – Глорфиндель в сердцах сделал еще один добрый глоток вина. – Ну, я ему и говорю: если ты еще раз хочешь, так я ж не против! Раздвигай, говорю, ноги. А он мне: ага, значит, тебе все равно, кого и как, лишь бы ноги перед тобой раздвигали! Нет, ну что это за эльф, ты мне скажи? – Глорфиндель с сожалением заглянул в опустевший бочонок. – Сам не знает, чего хочет.

Элронд, который уже было порадовался за Глорфинделя с Эрестором, совсем сник.

– Может быть, ты вернешься и поговоришь с ним? – предложил он деликатно. – У нашего советника… э… чуткая натура, с ним нужно быть ласковым, предупредительным… Любое грубое слово его коробит…

– Вот ты и будь с ним ласковым, владыка, – хмуро ответил Глорфиндель. – А я больше к нему и на шаг не подойду. Уж лучше я помру во второй раз, чем снова свяжусь с этой… гхм… «чуткой натурой», – Глорфиндель повернулся к Больгу, усмехнулся заметной выпуклости в штанах орка и хлопнул его по плечу. – Вот то ли дело ты, приятель! Немало перебил я твоих сородичей, да и насолили они нам немало, но вот за что я уважаю орков – так это за их прямоту. Эльфам следовало бы у вас поучиться. А то, видите ли, натура у них чуткая… – Глорфиндель приобнял Больга за плечи и снова его похлопал – на этот раз по колену. Больг приветливо взблеснул глазами.

– Ну, я вас оставлю, – поспешно сказал деликатный Элронд, отступая к двери. – Больг, друг мой, когда ты закончишь… э… свою трапезу, отправляйся отдохнуть. Слуги уже приготовили для тебя комнату рядом с моей, – он с сомнением посмотрел на улыбающуюся рожу Больга и для пущей наглядности потыкал себя в грудь. – Моей комнатой. Понятно? Ты сразу ее узнаешь – на ее двери резьба в виде стилизованных птиц и цветов… Ты понял, Больг? Твоя комната – следующая после моей. Не перепутаешь, да?

Больг, услышавший только очередное нагромождение дурацких эльфийских слов, которые для орка сливались в одно мелодичное «брлим-мрлим-мрлим-брлим», понял, что Элронд зачем-то показывает на себя, и повторил, почтительно улыбнувшись:

– Да…

– Ну вот и славно, дружок, вот и славно, – сказал Элронд, бросив на Глорфинделя встревоженный взгляд: прекрасный золотоволосый воитель уже наваливался на Больга всем телом, совал ему под нос кубок вина и с хмельным пафосом говорил что-то насчет «выпить на брудершафт за наших и ваших воинов».

Элронд прикрыл дверь, некоторое время послушал в коридоре, как Глорфиндель жалуется Больгу на Эрестора и тихонько ушел, удрученно покачивая головой. Вернувшись в свою спальню, Элронд с сожалением обнаружил, что Леголас ее уже покинул, но утешил себя мыслью, что это хорошо – значит, его мальчику уже полегчало. Он взялся за спицы, связал несколько рядов и со вздохом уронил руки на колени. Известие о разрыве Глорфинеделя и Эрестора совсем выбило доброго владыку Ривенделла из колеи; он так распереживался, что снова схватился за спицы и вязал, не переставая, до тех пор, пока на дворе не стемнело, и комната не погрузилась в темноту. Тогда Элронд поднялся, зажег свечу, отыскал в сундуке клубок красивой ярко-красной шерсти и уже начал привязывать к краю шарфа пушистые кисточки, когда дверь в комнату распахнулась, и в спальню, покачиваясь, ввалился Больг.

– Элли, – пьяно прогудел он, раскрывая Элронду свои объятия.

Элронд отложил вязание.

– Нет, мой друг, ты перепутал, – сказал он мягко, со смутным опасением наблюдая за тем, как Больг нетвердой походкой топает к нему, улыбаясь во весь рот и ласково блестя глазами. – Это не твоя комната. Твоя комната рядом, на ее двери узор в виде… – тут Элронд осекся, потому что Больг, подхватив ошеломленного владыку Ривенделла на руки, как ребенка, прижал его к себе и, к ужасу лорда Элронда, понес его на кровать.

– Нет, нет, Больг, – лепетал бедняга Элронд, тщетно пытаясь высвободиться из горячих объятий орка. – Отпусти меня, иди в свою комнату… Ты не туда попал!

Больг, все это время деловито стягивавший с владыки Ривенделла его уютную вязаную одежду, поднял голову, напряженно вслушиваясь в слова этого смешного запутанного языка, ничего не понял, но по встревоженному тону лорда Элронда заключил, что «Элли» сетует на нерасторопность Больга. Поэтому орк успокаивающе похлопал Элронда по обнаженному заду, раздвинул ему ноги, благодушно заверил его:

– Туда попал! – и, по своему орочьему обыкновению желая подкрепить слова делом, со всего маху всадил в Элронда свой могучий член.

Владыка Ривенделла тоненько взвизгнул – до этого момента Элронд и не подозревал, что способен так визжать – но все-таки собрал последние силы и вновь сделал попытку втолковать Больгу, что тот неправильно понял, что Элронд совсем не хотел… Однако Больг уже давно научился воспринимать эльфийскую болтовню как неизбежный шумовой фон – ну, вроде жужжания мух: крепко удерживая несчастного владыку Ривенделла за бедра, орк продолжал долбить лорда Элронда в своем обычном бешеном темпе, не обращая никакого внимания на его задыхающийся лепет. Поэтому вскоре увещевания лорда Элронда превратились в слабые стоны; он уронил голову на подушку, обреченно закрыл глаза и сдался… вернее, отдался на милость победителя.

========== Стручок ванили ==========

На следующий день весь Ривенделл высыпал провожать Больга. Стояло ясное, солнечное зимнее утро: снег искрился под ослепительно-голубым небом, в воздухе пахло холодом и свежестью, повсюду слышались веселые голоса эльфов, лошади, нетерпеливо переступая копытами, оглашали заснеженные просторы радостным ржанием. Больг, одетый в сияющие золотом доспехи и золотистый плащ, удивительно подходивший к его желтым глазам, красовался на великолепном черном жеребце – подарке Трандуила; могучий конь всхрапывал, тряс густой длинной гривой и свирепо косил большим блестящим глазом на эльфов, которые толпились у стремени, желая лично попрощаться с гостем. Больг, как истинный благовоспитанный орк, улыбался и благодушно позволял эльфам пожимать ему руку. Рядом вертелись Элладан и Элрохир, которые – не без хитрого умысла – вызвались проводить Больга до границы: близнецы переглядывались, шептались о чем-то и хитро поглядывали на орка, предвкушая поездку – причем сыновья Элронда, конечно же, намеревались оседлать вовсе не лошадей. Леголас наблюдал за отъездом гостя с балкона – лорд Элронд, всё еще беспокоившийся за здоровье принца, не позволил своему мальчику выйти на улицу холодным зимним утром; поэтому Леголас улыбался Больгу с балкона, как какая-нибудь прекрасная дама, провожающая рыцаря в поход, и махал ему рукой в вязаной варежке.

Элронду наконец удалось протолкаться к Больгу через толпу провожающих. Завидев гостеприимного хозяина, Больг обрадовано прогудел «Элли», наклонившись, приподнял владыку Ривенделла над землей и душевно обнял – Элронду, который еще не успел прийти в себя после вчерашнего, показалось, что любвеобильный орк переломал ему все кости.

– Ну всё, всё, полно, мой друг, – прохрипел он, высвобождаясь из жарких орочьих объятий. – Вот, возьми, передашь королю Трандуилу, – Элронд подал Больгу плотно закрытую баночку. Больг с благодарной улыбкой принял баночку, открыл крышку, понюхал большой шмат Элрондовой целебной мази (коей владыка Ривенделла, к слову, пользовал Леголаса, а этим утром и сам лечился после бешеного натиска орка) и осторожно лизнул ее.

– Вкусно, – сказал Больг, вновь благодарно осклабившись.

Элронд всплеснул руками.

– Нет, что ты, дружок, это же мазь, она не предназначена для внутреннего употребления! – воскликнул он, отбирая у Больга банку и вновь тщательно закупоривая ее. – Передай ее королю Трандуилу. Ты понял, Больг? Думается мне, мазь весьма ему пригодится, учитывая твои… эм… размеры и твою… гм… орочью неутомимость, – Элронд вновь невольно взглянул на заметную выпуклость в штанах Больга и слегка покраснел, вспомнив о прошедшей ночи. – Передай королю Трандуилу эту мазь и мои соболез… то есть, мои самые наилучшие пожелания. Хорошо, Больг?

– Хорошо, – вежливо ответил Больг, принимая банку с мазью из рук Элронда. Орк наклонился, снова понюхал ее и облизнулся. Элронд удрученно покачал головой.

– Да нет же, Больг, не ешь ее, – он с сомнением посмотрел на Больга, который почтительно кивал, но продолжал с аппетитом посматривать на банку с мазью, и проговорил медленно и ясно, словно обращался к неразумному ребенку: – Это, – Элронд потыкал пальцем в банку с мазью, – для Трандуила. Для Рэнди, понимаешь? Отдай банку Рэнди.

Больг просиял, порадовавшись, что этот глупый болтливый эльф наконец-то сказал хоть что-то дельное.

– Рэнди, – повторил он, бережно укладывая банку в мешок с провизией. – Для Рэнди.

Элронд перевел дух.

– Правильно, мой друг, отдай мазь Рэнди. Боюсь, она ему понадобится очень скоро.