Текст книги "Сексология с профессором Снейпом (СИ)"

Автор книги: Magenta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Профессор Снейп доварил Волчелычное Зелье, снял с таганка и наложил охлаждающее заклинание. Стук в дверь лаборатории возвестил о том, что Ремус Люпин, как ни странно, сегодня явился вовремя.

– Сварил – взволнованно спросил Ремус.

– Во-первых, здравствуй, – сказал Снейп. – Да, остывает. С тобой все в порядке Присядь. – Профессору показалось, что Люпин выглядит чем-то обеспокоенным.

Ремус плюхнулся на лабораторный табурет.

– Северус, – начал он. – Мне надо с тобой поговорить. Ты у нас теперь специалист.

– В какой области – поднял бровь Снейп, уже догадываясь и заранее досадуя.

– В интимной. В сексуальной. Ну, сам понимаешь, – Люпин положил руки на стол и нервно заскреб ногтями по столешнице. Снейп заметил, что ногти Люпина уже начали удлиняться, и с удовлетворением отметил, что в этом месяце оборотень пришел к нему вовремя.

– Какая такая интимная жизнь у волков – буркнул Снейп, накладывая дезинфицирующее заклинание на пробирки.

– В том-то и дело, что никакой, – горестно вздохнул Люпин и посмотрел на профессора тоскливыми волчьими глазами.

– А ты чего хотел – хмыкнул Снейп. Он перемешал Волчелычье, отлил черпаком в пиалу и придвинул ее Ремусу. Оборотень мрачно поглядел на варево.

– Скажи мне, Северус… Скажи мне как специалист по Сексологии. Как мужчина мужчине. Ну хоть просто как человек.

– Пей, остывает, – перебил Снейп.

Люпин обвел длинным ногтем по ободку пиалы.

– Выслушай меня, я прошу. Короче…как бы это тебе сказать…

– Короче и скажи, – раздраженно бросил Снейп.

– Короче – я люблю волчицу. Я жду полнолуния, как никогда не ждал раньше. Я смотрю в лунный календарь и считаю дни. Я люблю ее так, как никогда не любил Нимфадору. То есть да, я люблю Нимфу, но… это совсем другое. Я не могу их сравнивать. Потому что когда я волк… Это уже не я.

Профессор Снейп помолчал. Затем окинул Люпина изучающим взглядом

– Почему же это не ты Волк – это тоже ты. Не я же.

– Я человек! Я больной человек, и не надо над этим глумиться! – с обидой выкрикнул Ремус.

– Да брось, никто не глумится, – рассердился Снейп. – Ты забыл что значит «Люпин» Волк! А это что такое, знаешь – профессор метнулся к полкам, схватил какую-то банку и ткнул ее под нос оборотню – Это растение Люпин, волчий цветок!

– Хочешь сказать, это судьба – Ремус взял щепотку лепестков из банки и задумчиво растер между пальцами. – Какой хороший запах, – вздохнул он.

– Конечно, хороший. Это твой запах. И нечего открещиваться от волчатины. То есть, от твоего второго «Я», – поправился Снейп.

– Ты считаешь, я должен смириться, и я неизлечим

– Какой болван тебе внушил, что ты болен Это твоя вторая ипостась, и не пойму, зачем себя в чем-то ограничивать. Нравится волчица – ну и слава Мерлину. Уж лучше с волчицей в кустах шуршать, чем на детей нападать, – сказал профессор.

– Ты мне это как сексолог

– Какой я к дементорам сексолог! Это мое мнение, раз уж оно тебя так интересует.

– Мы не шуршим. Это не то, это совершенно не то, Северус!

– А что это, по-твоему

– Если бы ты знал, как преданы волки. Если бы ты только знал, как они умеют любить, – простонал Люпин.

– Не завывай раньше времени. И не вздумай это все Нимфадоре рассказать, – фыркнул Снейп.

– Ты не знаешь женщин. Нимфадора – понимающая, – вздохнул оборотень.

– А то ты их знаешь, – буркнул профессор. – Притворится понимающей, а сама не простит и однажды тебе всё припомнит. Взвоешь потом и без всякого полнолуния. Впрочем, твое дело.

– Нет-нет, я тебе верю, – испугался оборотень. – Может, ты и прав. Сексологам виднее.

Снейп скривился.

– Пей зелье и иди. Мне некогда.

– Северус, если всё, как ты сказал… Если я в душе волк… и могу… могу позволить себе любить мою волчицу… Это зелье слишком успокаивает. Я силен физически, но…

– Понятно. Зелье не успокаивает, оно сохраняет твое человеческое сознание, и это тебе мешает… почувствовать себя волком. А не оборотнем-импотентом.

– Точно, – обрадовался Люпин.

– Ну, это как раз поправимо, – профессор взял банку с сухими лепестками Волчьего цветка, отмерил на магических весах щепоть и всыпал в пиалу с Волчелычным зельем.

– Теперь пей, – приказал Снейп. – Потом расскажешь, как все прошло. Может, нужна другая дозировка.

Ремус Люпин залпом выпил густой травяной напиток.

– Спасибо, Северус. Я знал, что на тебя можно рассчитывать, – оскалился он.

Профессор Снейп вздохнул. Если бы и свои проблемы решались так легко, как чужие, подумал он и вслух сказал

– В каждом мужчине живет волк.

«Триста двадцать – сто! Победа Слизерина!» – Трибуны взорвались радостным ревом слизеринцев и негодующим криком гриффиндорцев.

Гарри Поттер упустил снитч. Гарри Поттер подвел команду. Гарри Поттер подвел факультет.

Гарри бросил взгляд на трибуну, где стоял профессор Снейп, сложив руки на груди и щурясь на заходящее солнце. Его длинные черные волосы шевелил ветер, и Снейп отбрасывал их со лба безотчетным грациозным жестом.

Гарри сжал ногами метлу, придал ей максимальное ускорение и взмыл в небо. Он не видел, как изменилось равнодушное лицо профессора. Черные глаза, полные тревоги и затаенной боли, следили, как становится все меньше и растворяется в небесной синеве силуэт прильнувшего к метле лучшего ловца Гриффиндора.

– Поттер покинул поле, – донесся до Снейпа чей-то голос. – Переживает, что продул

– А Мерлин знает. Поттер съехал с катушек в последнее время.

– Рон говорит, даже на тренировки престал ходить. Оно и заметно. Снитч перед носом торчит, а Поттер завис на метле, как мешок с дерьмом.

– Если так и дальше пойдет, нам придется тренировать другого ловца.

«Ад и черти», – подумал Снейп.

Глава 2. Сексология – в массы

Профессор Снейп быстро вошел в кабинет Зельеделия, предварительно бросив взгляд на дверь. Вчера на ней с чьей-то легкой руки появилась надпись «Сексоделие», и это не был почерк Пивза. Снейп стер глумливую надпись и наложил на дверь заклинание Липучести. В следующий раз художник наверняка попадется, приклеившись рукой к двери.

Он кивнул ученикам, что должно было означать приветствие, и бросил на стол пачку проверенных работ.

– Разбирайте ваши шедевры, – буркнул он, брезгливо ткнув палочкой в стопку пергаментов. Заклинание разнесло листки по классу, вернув сочинения авторам. Семикурсники, прикрываясь друг от друга, начали читать комментарии профессора.

– А где же оценка – спросила Гермиона, покрутив в руках пергамент.

– Зачем она вам, мисс Грейнджер – дернул бровью Снейп.

– Ну как же. Сексология – такой же предмет, как и остальные, это важная отрасль социологии и пси…

– Не надо мне цитировать Локхарта, мисс Грейнджер, – перебил профессор. – Да, я не ставил никому из вас оценок. Нельзя ставить хорошую оценку тому, кому нравятся розы и плохую тому, кто любит герань.

– Но баллы… – не унималась Грейнджер.

– Я буду давать вам темы для размышления. Вы будете обсуждать их всей группой в качестве домашних заданий. Группа, которой удастся раскрыть тему наиболее полно и оригинально, получает наибольшее количество баллов для своего факультета.

Профессор Снейп бросил быстрый взгляд на Поттера.

Он заметил, как тот судорожным движением смял свой пергамент с сочинением и бросил в сумку. Гарри снял очки и потер ладонью лоб, будто у него раскалывалась голова. Снейп, воспользовавшись минутой, пока парень без очков и не может хорошо разглядеть лицо своего учителя, буквально застыл, глядя, как Поттер вытирает глаза тыльной стороной ладони. Жест человека, пытающегося скрыть навернувшиеся слезы.

Профессор Снейп больше не мог себя обманывать. Сочинение Поттера не было розыгрышем. Ад и черти в полном составе присутствовали здесь, в его кабинете, на его уроке. В его душе, в его теле, в его мыслях. Ад и черти плясали ритуальный танец, отбивая тамтамы в измученном профессорском сердце.

Он заговорил, и класс стих.

– Ваши работы заставили меня задуматься, – сказал он, старательно избегая взглядом Гарри. – Только один из вас смог подойти к понятию сексуальности достаточно близко.

– Кто – раздалось несколько голосов.

– Я предупреждал вас, что не буду называть имен, – холодно сказал Снейп. – Любопытство наказуемо.

Ученики умолкли.

– Итак, сексуальность. Знаете, в чем разница в отношении к данному вопросу между вами и взрослыми людьми

– Мы уже взрослые, – усмехнулся Малфой. На его лице было написано, что слово «секс» ему знакомо не понаслышке, и вообще, он человек уже поживший и много повидавший.

– Дело в том, мистер Малфой, что юношеская сексуальность и сексуальность взрослого – разные вещи. Когда я говорю «юношеская», я имею в виду эмоциональное состояние, присущее вашему возрасту. Подросток ваших лет спрашивает «А как это бывает Приятно Гадко Больно Щекотно Куда А как надо Что я почувствую» В то время как человек более зрелый задает себе вопрос «Кто он, мой партнер Какую часть своей души я отдам ему Нравится ли мне то, что получу взамен» И только потом следует список его достоинств или недостатков, которые, кстати, будут для вас так же дороги, как и достоинства. Этот список будет индивидуальным. Но в этом перечне будет много больше, чем арбузные груди, ноги от коренного зуба, чеховское лицо, голос, походка и все то, что вы описали в своих работах. В этом списке на первом месте будет человеческая душа.

Ученики смотрели на Снейпа, как завороженные удавом кролики. Он и о зельях иногда интересно рассказывал, но спрыснутые хорошей дозой яда и сдобренные сарказмом, эти рассказы не имели должного эффекта, поскольку омрачались сложными практическими заданиями со снятием баллов и всеми вытекающими неприятностями.

– И если грубо обобщить все то, что я вам сказал, можно предположить, что юным нужно тело, зрелому человеку – тело и душа, а пожилому – только душа. Опять же, это очень грубая схема, просто для наглядности. На самом деле не заметно, когда одна фаза сменяет другую.

Гарри Поттер поднял руку.

–Да – Снейп замер. Он смотрел, как пальцы Гарри судорожно мнут конспект.

– Значит… если юноша встречается со зрелым человеком, это плохо Ему нечего тому предложить Даже если он готов отдать всего себя Разве у молодых нет души, профессор – голос Гарри исказила боль.

Профессор с силой провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть собственные эмоции.

– Отдать всего себя – это безумие. И у этого безумия есть красивое название. Любовь, – глухо сказал он и вдруг взвился – Какого черта писать это в конспект, мисс Грейнджер!

Гарри продолжал стоять, глядя на профессора дикими зелеными глазами.

– Мы не обсуждаем здесь любовь. Этот предмет вы изучите без помощи педагогов. Во всяком случае, без моей помощи.

Среди девушек Слизерина пронесся вздох. Очевидно, кто-то втайне рассчитывал на помощь педагога.

Профессор Снейп вдруг выхватил из мантии свою палочку. Он быстро коснулся доски, и на ней возник красный круг. Молниеносным движением Снейп изобразил маленький сектор внутри круга.

– Если представить себе, что круг – это человеческая эмоция, которую называют Любовь, то вот эта лимонная долька – сексуальность. Вам это понятно, Поттер Вы выходите за рамки… программы.

Гарри кивнул. Его губы искривила болезненная улыбка.

– И если рассмотреть ваш вопрос в аспекте сексологии, а не любви, то могу вам сказать, что такой союз обречен. Это не равноценный обмен, это сексуальный мезальянс. Союз возможен, если один из них поднимется до уровня партнера, или второй опустится до уровня первого. У юного и зрелого человека разные системы ценностей, и кому-то придется чем-то жертвовать. Жертвы принимает только любовь, с готовностью подставляя свой алтарь. Да, мисс Патил

– Вы так рассказываете, будто речь идет о мужчинах, профессор.

Снейп скривил губы, будто выпил кислоты.

– Ошибаетесь, мисс Патил. Партнер – человек любого пола. Того пола, который вы выбираете в качестве сексуального объекта. Мы еще будем обсуждать вопрос о выборе партнера, и что движет человеком при этом выборе, – сказал Снейп.– Мы и так уже достаточно отвлеклись. Мистер Поттер, – голос Снейпа вдруг неуловимо смягчился – Почему вы стоите Я… ответил на ваш вопрос.

Гарри сел. Он опустил голову и обнял себя руками, будто ему холодно.

– А теперь я еще раз вернусь к вашим работам. Скажу откровенно, одна вещь мне сразу же бросилась в глаза. Почти все вы написали мне о каких-то стереотипах, которые невесть кто вам навязал, которые будут мешать вам жить и не позволят правильно выбрать своего спутника. К сожалению, наш мир стоит на стереотипах. Мы подражаем родителям, мы подражаем друзьям. Мы носим фасон мантий как у всех, давимся шоколадными лягушками, потому что ими давятся все, любим арбузную грудь и длинные ноги, потому что их любят все, и читаем Чехова, потому что кто-то нам сказал, что классиков надо читать всем. Если вам нравится так жить и дальше, то ваша судьба будет настолько предсказуема, что мне неинтересно об этом говорить. Дом как у всех, работа как у всех, семья как у всех. Но в один прекрасный день вы откроете глаза и поймете, как ненавидите свою работу, как вас раздражает общество друзей, и, что самое страшное, тот близкий человек, которого вы назвали когда-то супругом, превратился в вашего врага. Сказать вам, почему так произошло

Ученики смотрели на профессора во все глаза.

– Вы не позволяете себе быть самими собой. Не позволяете любить в себе то, чего нет у других, а есть только в вас. И пока вы не примиритесь с собой, с тем, кто вы есть, вы будете цепляться за арбузные стереотипы и в конечном итоге разочаруетесь.

– Как это сделать Как можно быть собой, профессор – спросил вдруг Невилл.

– Прежде всего, быть честным. Не только с собой, но и с друзьями. Например, не поддакивать тем, кто называет женскую грудь дойками, в то время как вы сами считаете, что это грудь, которую с трепетом целует мужчина и которой касаются губы младенца.

По классу пронесся вздох. Очевидно, голос Снейпа действовал на многих своеобразно.

– Дело в том, что наше социальное и сексуальное благополучие зависит не от того, насколько мы соответствуем абстрактным нормативам, таким как длинные ноги или большая грудь, таким как, кто сколько раз имел половую связь и в каком возрасте он ее начал. Это благополучие зависит от того, насколько свойства объекта согласуются с нашим самосознанием и нашей системой ценностей. И если мы будем примерять на себя чужие одежды, они никогда не будут нам впору. Мы будем выглядеть в них нелепо и чувствовать себя несчастными. Ваше домашнее задание будет выглядеть… немного необычно. Я прошу вас написать список того, что вызывает у вас чувственное волнение. Но при этом не будет относиться к человеческому телу. Запахи, цвета, звуки, цветы, любые предметы, явления. Я прошу вас написать это, честно прислушавшись к самим себе. Это пригодится, прежде всего, вам.

Профессор Снейп обвел взглядом задумавшихся учеников.

– Всё. Все свободны, – сказал Снейп. Его лицо приняло выражение привычной хмурости и высокомерной недоступности.

Профессор Макгонагалл вздохнула.

– Альбус, тебе не кажется, что он заметил, что мы подслушиваем Эта реплика про лимонные дольки…

– Конечно, заметил. Он, как ты помнишь, не только зельевар и сексолог. Все замечать – его прямая обязанность, Минерва.

– Северус ничего не делает наполовину, я вижу.

– Если бы он хоть что-то сделал для себя самого, – проворчал Дамблдор. – Для своей личной жизни он не постарался и на треть.

– Может, у него нет времени. Теперь-то уж точно нет, – вздохнула Макгонагалл. – Уж я как никто знаю, сколько времени занимает подготовка к лекции…

– За это можешь не волноваться. Он не готовится, а говорит то, что думает. Это же очевидно, – сказал Дамблдор.

– Тогда… Я знаю, чем это кончится. Министерство не любит, когда говорят то, что думают. Думающие преподаватели сидят сам-знаешь-где.

– Минерва, ты слишком мнительная, – махнул рукой Дамблдор.

Минерва Макгонагалл деликатно поскребла ноготком дверь.

– Северус, – позвала она.

Снейп развеял защитные чары, и профессор Макгонагалл вошла в комнату.

– На консультацию – мрачно спросил Снейп.

– Как ты угадал – поразилась декан Гриффиндора.

– Я догадливый. В последнее время, – безрадостно ответил профессор.

Макгонагалл нервно помяла в руках носовой платок с вышитым гриффиндорским львом.

– Северус… Мне нужна твоя помощь, – вздохнула она.

– Я весь ваш, мэм, – обреченно сказал Снейп. – Чай, кофе, коньяк – он покосился на подставку с метлой, прикидывая в уме, удастся ли трансфигурировать ее обратно или предоставить это коллеге.

– Спасибо, Северус, не стоит суетиться. Я пришла за твоим советом. Советом сексолога.

– Это я уже понял, – Снейп положил ногу на ногу и откинулся в кресле. – Я тебя слушаю, Минерва.

– Я не буду ходить вокруг да около. Я знаю, как дорого твое время и знаю, что у тебя его мало, – начала Макгонагалл.

Снейп не пошевелился, а только опустил ресницы, молчаливо соглашаясь с гостьей.

– Ты знаешь, почему я стала анимагом, Северус Не потому, что мне был интересен предмет, и не потому, что я в нем была лучше других, – с горечью сказала она. – Но раз уж я к тебе пришла, я намерена быть искренней до конца. Поэтому я должна признаться, что анимагия – единственный способ для меня вести нормальную сексуальную жизнь и не страдать от холодных объятий одиночества.

Снейп молчал, но его поза и взгляд говорили о том, что он весь – внимание.

– Я женщина только тогда, когда я кошка, – тяжело вздохнула Минерва. – А когда я человек, в моей постели только книга… и плед… и чашка чая, – по ее щеке скатилась слеза.

– Звучит уютно, – мягко сказал Снейп. – Но я тебя понимаю. У меня свой плед и своя чашка… рюмка, – добавил он.

– Я не буду говорить, сколько мне лет, Северус. У меня все на лице. Не только следы глубокомысленных морщин, но и следы разгула безумной кошки, сменившей столько котов, сколько не снилось бы любой женщине.

– Тебе есть чем гордиться, Минерва. Многие дамы могли бы позавидовать, – предположил Снейп.

Макгонагалл вдруг взвилась, будто ей под хвост плеснули скипидара

– А ты знаешь, сколько времени длится половой акт кота

Снейп уставился на нее расширившимися черными зрачками.

– Понятия не имею.

– Минута, две! – с обидой выкрикнула декан Гриффиндора. – Ты понимаешь, Северус

Снейп надел маску сочувствия

– Могу тебя утешить, Минерва, некоторые мужчины держатся не дольше котов.

– А сколько криков, Северус, сколько мяуканья попусту! Пока друг друга не перекричат, не передерутся…

– За тебя же дерутся, – заметил Снейп. – И кто же побеждает

– Тот, кто не орет, а незаметно подползает ближе.

– Весьма по-слизерински, не находишь – ухмыльнулся Снейп.

– Мы ушли от темы, – сказала Макгонагалл. – Так вот, о чем я. Когда я в своей анимагической форме, я… общаюсь с простыми котами. Разве можно полюбить обычного уличного кота, скажи мне, Северус

Снейп хмыкнул, вспомнив Люпина.

– Не пробовал. А почему нет – сказал он.

– Нет, только не я. У меня всегда были завышенные требования к кота… к мужчинам. Я искала свой идеал так долго, что потеряла всякую надежду. Даже мой покойный муж не был идеалом, – вздохнула она. – И вот сейчас, когда мои волосы поседели, а лицо обезобразили морщины – я встретила того, кого ждала всю жизнь.

– Породистого

– Мерлин с тобой, Северус! Он не кот. Он анимаг, как и я. Мы понимаем друг друга без слов, вместе мечтаем, мурлычем и гуляем под луной. Мы любим друг друга больше, чем любят кошки. Мы кошки, которые любят так, как люди.

– Ну и чудесно, – Снейп потянулся в кресле и мельком незаметно глянул на часы. Разговор о кошках становился утомительным.

– Чем конкретно я могу помочь

Минерва придвинулась к Снейпу и прошептала

– Я не знаю, кто он. А он не знает, кто я.

– Что за ерунда. Кто вам мешает превратиться в людей и честно посмотреть друг другу в лицо

На глазах Макгонагалл появились слезы.

– Мы боимся не понравиться друг другу. Стать людьми и потерять то малое кошачье счастье, которое нам выпало на долю.

– Он тоже боится

– Да, Северус. Он тоже боится.

– Минерва, зачем ты подслушиваешь мои уроки, если они не идут тебе впрок Я говорил о том, что себя надо принять такой, какой ты есть, а не прикрываться чужой кошачьей шерстью!

– Это моя шерсть, – вздернула подбородок Макгонагалл.

– Нет, не твоя. Ты женщина, и ты сильная женщина. Ты должна признаться, кто ты.

– Он увидит мою седину и морщины и убежит, подняв хвост.

– Да откуда ты знаешь, – сердито сказал Снейп, – может, у него полно своей седины и морщин Почему он тебе не открылся А твоя седина… Распусти волосы, – вдруг сказал Снейп.

Минерва удивленно моргнула глазами. Она подняла руки и вынула из волос шпильки. Каскад живого серебра заструился по ее плечам.

Снейп схватил ее за плечи

– Ты красива. В тебе есть красота английской королевы. В тебе есть достоинство настоящей леди. И если он этого не увидит, он тебя не достоин, гнусный похотливый кот!

– Не говори о нем так, – Минерва посмотрела на профессора с надеждой – Полагаешь, мне открыться

– В любом случае. Возможно, что твой кот… занимает высокое положение на магической социальной лестнице, – вдруг сказал он. – И трусливо ждет окончания выборов.

– Ты провидец, Северус – поразилась Макгонагалл. – Я это почувствовала… что он…

– Что он породистый, – фыркнул профессор. – Я сразу тебе сказал.

Профессор Снейп влетел в свою комнату и запечатал заклинанием дверь. Он ринулся к стопке домашних работ по Сексологии и через секунду держал в руках работу Поттера

«Крылья ворона. Лилии. Свист ветра в Астрономической Башне. Тучи. Запах листьев. Холод металла. Шум леса. Ночь. Звезды. Крик козодоя. Скрипка. Рояль. Хроноворот. Туман. Пар над котлом. Запах дождя. Дым. Солнце на рассвете. Солнце на закате. Все вокруг напоминает о нем!

Черный цвет. Потому что это цвет его глаз.

Бледная луна. Потому что я вижу в ней его лицо.

Огонь свечи. Потому что я чувствую огонь его сердца.

Запах мяты. Потому что так пахнет его мантия.

Тишина. Потому что это тишина Подземелий.

Бархат. Потому что это его голос.

Темная метка. Потому что я боюсь, что однажды он не вернется.

Змея. Потому что она похожа на его имя.

Кровь. Потому что я бы отдал ему свою жизнь».

Под текстом был старательно изображен большой красный круг.

– Ммерлин, – простонал Снейп и повалился в кресло.

Профессор Снейп перестал метаться по комнате. Несколько раз он писал ответ под работой Поттера и тут же стирал заклинанием. Он чуть было не нарисовал в ответ черный ромб, потому что это была та геометрическая фигура, с которой он себя внутренне отождествлял. Слова «Вы переходите все границы», «Я ваш преподаватель», «Это юношеская романтика», «Неуместный пафос», «Возьмите себя в руки, Поттер» и прочие критические замечания к сочинению были уничтожены заклинанием. В какой-то момент было уничтожено и само сочинение – сначала разорвано, потом испепелено проклятьем. Остаток ночи ушел на восстановление пергамента. И только когда первые солнечные лучи робко коснулись кровель древнего замка и окрасили его башни в нежно-розовый цвет утра, профессор Снейп принял новое решение.

Он сел к столу, расправил многострадальный пергамент и, окунув перо в красные чернила, начал аккуратно и методично вычеркивать слова в тексте. Ровной красной линией он зачеркнул и крылья ворона, и лилии, и свист ветра, и все остальное. Линии напоминали свежие кровавые царапины. Пергамент стал похож на бледную руку Судьбы, взрезанную безжалостным лезвием. Но Северус Снейп был слишком слизеринец. Он не закрыл дверь Судьбы. Он оставил щель, лазейку, куда проникал ветер надежды.

Он вычеркнул все слова в сочинении Гарри.

Кроме одного.

Громкий настойчивый стук в дверь оторвал профессора от проверки бездарных работ по Зельеделию.

– Открыто, – буркнул Снейп. В последние дни посетители к нему являлись так часто, что не было смысла запечатывать дверь заклинанием.

Профессор поднял голову от стопки контрольных. В дверях стоял профессор Гилдерой Локхарт, театрально склонив кудрявую голову и изящно опираясь рукой о дверной косяк.

– Чем обязан – неприветливо сказал Снейп.

– Профессор, – Локхарт жизнерадостно раскинул в стороны руки – Сколько лет, сколько зим!

Снейп встал и слегка наклонил голову в знак приветствия. Он пожал протянутую руку писателя, намеренно сжав чуть сильнее, чем требовал этикет. Локхарт невольно поморщился.

– Садитесь, профессор, – с каким-то нехорошим ударением на последнем слове сказал Снейп и указал в кресло. Теперь у камина всегда стояло два больших кресла, чтобы не возиться с трансфигурацией колченогого табурета для визитеров.

Гилдерой Локхарт аккуратно подтянул брюки, чтобы не растянулись на коленях, и уселся в кресло, продолжая улыбаться беззаботной солнечной улыбкой. На нем был элегантный бежевый костюм. Слегка приталенный пиджак, освеженный белой бутоньеркой, был ему определенно к лицу. Из-под рукавов пиджака выглядывали манжеты белой рубашки, шитые очень тонкой золотистой нитью.

В мрачных темных Подземельях, где царила строгость и тишина, где магия замка была такой плотной, что ее, казалось, можно было потрогать рукой – профессор Локхарт был так же неуместен, как тропическая бабочка в кротовой норе.

Во всяком случае, профессор Снейп обрадовался гостю не больше, чем вышеупомянутый крот.

– А у вас тут ничего не меняется, все так же мрачно, – заявил Локхарт, вертя головой по сторонам.

– Неужели – холодно сказал Снейп. Он разжег в камине огонь и сгреб лопаткой рассыпанную золу. – Чай Кофе

– Давайте выпьем шампанского, Северус… Можно называть вас Северус – Локхарт улыбнулся своей самой располагающей улыбкой.

– Можно, – криво ухмыльнулся Снейп. – А в честь чего, собственно говоря, праздник, Гилдерой

– Разве не праздник – встреча с дорогим коллегой, пусть и бывшим

Снейп молча поставил на столик один бокал.

– А вы, профессор

Снейп отсалютовал ему чашкой кофе.

– Я работаю, – сурово сказал он, рассматривая Локхарта из-под ресниц и размышляя, как быстрее вытянуть из него цель визита и выставить жизнерадостного писаку за дверь.

Он откупорил заклинанием принесенную эльфом запотевшую бутылку шампанского и аккуратно налил в бокал писателя.

– Вы как всегда точны, профессор. Я вот то недолью, и это выглядит жалко, то перелью, и маленькие волшебные пузырьки вздымают пенистую шапку солнечного напитка и с клокочущим весёлым шипением распространяют…

– Гилдерой, у меня нет времени, – грубо оборвал Снейп. – Попробуйте это понять. Как бывший коллега.

– Ах что вы, Северус, ну конечно же, я прекрасно вас понимаю. Все эти рабочие моменты, узколобость недалеких преподавателей, неблагодарность юных бездарей и полуграмотные творения неокрепших умов, вызывающая душевный протест проверка контрольных и прочая проза преподавательской жизни, ах, как я вас понимаю, дорогой мой друг!

– В таком случае, Гилдерой, скажите мне то, что хотели сказать. Вы ведь пришли сюда не для того, чтобы посочувствовать бывшему коллеге, ведь так

Гилдерой Локхарт вдруг как-то сник, будто на солнце набежало облако.

Он отпил маленький глоток шампанского и медленно повернул между пальцами бокал.

– Северус, нас никто не слышит

– Не волнуйтесь, Гилдерой. Вы можете говорить спокойно.

– Это хорошо, – Локхарт понизил голос до шепота – Северус, до меня дошли слухи о ваших успехах в области сексологии.

– Это слухи, – сказал Снейп. – И этим все сказано.

– Нет, Северус, мне говорили о вас те, кому вы помогли. Тем страдающим, которые уже были на грани…

– Не видел пока никого на грани. Пришли несколько коллег, мы просто разговаривали. Не драматизируйте, Гилдерой.

– Верное слово… Драма. А ведь это драма, Северус! Моя личная жизненная драма, и вот я принес ее вам, как ребенка с лицом старика, завернутого в многочисленные пелены, с тем чтобы развернуть его перед вами, приоткрыть страшную правду, я пришел, прижимая сверток к болящему сердцу, втайне от всех прокравшись во мрак Подземелий…

– Я видел ваш приезд, Гилдерой. Упряжка из шести белых коней с золотыми помпонами в гривах, а карета…

– Я выражаюсь фигурально, Северус, – возмутился Локхарт. – Неужели так сложно это понять!

– Гилдерой, а нельзя ли быстрей разворачивать… эти ваши пелены Меня ждет работа.

– Конечно, мой дорогой Северус, – торопливо сказал Локхарт, словно испугавшись, что профессор сейчас встанет и уйдет. – Но мне придется начать с чего-то… Выслушайте меня, профессор, – почти жалобно сказал Локхарт.

– Я слушаю, – вздохнул Снейп. Проверять контрольные придется ночью, понял он.

– Как вы знаете, я писатель, – начал Локхарт, отпивая небольшой глоток шампанского.

Снейп шевельнул бровью.

– Люди в большинстве своем слепы. Они не видят драгоценные перлы слов, эти россыпи дивной красоты, которые они попирают ногами, чудный бисер, зовущийся слогом… Они мечут этот бисер беспорядочно, хаотично, забывая о ценных бусинах и подбирая дешевые подделки… Но я не таков, о нет. Я подбираю жемчужины слов, затоптанные грубой ногой невежд, и нанизываю их на нить своего повествования, создавая узоры, сплетая нити, вышивая бесценные гобелены историй…

Профессор выжидательно смотрел на Локхарта.

– Вы знаете, Северус, ведь я бисексуален, – без всякого перехода сказал Локхарт. – И скажу без ложной скромности, я красив. Во всяком случае, так считают мои поклонницы и поклонники, от которых я получаю многочисленные письма, которые ищут со мной встречи всеми правдами и неправдами… И я добр. Я не могу им отказать, – тем, кто увидели мой талант, прониклись, распознали, оценили по достоинству. Да, Северус, когда-нибудь я напишу книгу о моих приключениях… на личном фронте, – он улыбнулся так обезоруживающе, что профессор Снейп невольно криво улыбнулся в ответ.

Вечер был в любом случае испорчен, и Снейп утешал себя мыслью, что аппарировать в театр в разгаре семестра было бы неразумно, и можно скрасить вечер спектаклем одного актера.

– Но самое страшное, что более всего угнетает, Северус, – Локхарт заговорил тише, – это то, что ни с кем из них я не испытал настоящего удовлетворения. Ни с кем я не испытал и сотой доли того, что испытываю тогда… когда… – он замялся.

– Когда.. – подбодрил рассказчика Снейп.

– Северус, если бы вы только знали, что такое писательский труд. Я вынашиваю в себе мысли, я грею их у сердца, оберегаю ладонями, как сокровище…

– Чьи мысли – не удержался от ехидного замечания Снейп.

– Источников много, Северус. Но далеко не все умеют из них зачерпнуть, – возразил Локхарт.

– Не все, напившись, забрасывают источник песком, – насмешливо сказал Снейп.

– Ах, вы об этом, – беспечно сказал писатель. – Если люди не сумели с умом воспользоваться своими воспоминаниями, какая им от них польза А я терпеливо, как пчела, собираю нектар и наделяю медом многих и многих читателей… Что с того, что один голоден, если накормлены тысячи