Текст книги "Истоки державности. Книга 1. Бояре Рюрика"

Автор книги: М. Лютый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

За воротами их встретили четверо добротно одетых людей. Один из них – по виду воин, но хотя и без оружия, выступил вперёд:

– Вы что, взбунтовались? Здесь сын князя Дражко Цедраг. Погубить его хотите?

Оскол разглядел среди стоявших напротив самого молодого, недоверчиво смотрящего на появившихся:

– Ну, здравствуй, князь бодричей Цедраг! Считай, что взбунтовались. А помог им в этом я.

Заинтересованный Цедраг подошёл и встал рядом:

– Ты почему меня зовёшь князем? Я княжич, а князь бодричей – Славомир.

– Славомир заключил союз с данами и сейчас сидит в темнице короля франков. Так что теперь ты князь бодричей.

– А ты кто сам-то будешь?

– Я-то? – усмехнулся Оскол. – Я Оскол – дружинник Рюрика, сына твоего дяди Годослава.

– Не было такого сына у Годослава, – мрачно заметил стоящий рядом с Цедрагом воин. – Один был сын у Годослава, да и тот, видимо, погиб – ни слуху от него, ни духу… Я сам дал ему в провожатые двоих воинов, чтобы они охраняли княжича в пути к его деду, но не вернулись они.

– Честимысл, Мезислав и мать его Умила погибли: cтрелами нас даны закидали, а Рюрик и я выжили и от них на ладье сумели уплыть.

– Да, так звали воинов. Но сына Годослава звали Юрий!

– Юрий, Юрик, Рюрик – какая разница? Главное – он живой остался!

– Так Юрий жив? – обрадовался воин.

– Погоди, Траскон, – нахмурился Цедраг. – Я его помню. Он сейчас – отрок, а ты хочешь сказать, что его дружина напала на данов, чтобы освободить меня?

– Да, Рюрик ещё отрок, и находится сейчас у князя Яромира. А напали охочие люди руян и княжич Вратибор со своими русичами, бывшими воинами князя Руса Бравлина. Что ты здесь – никто не знал. Пока воинов данов нет, вот и решили поживиться за их счёт. Не всё же им разбойничать!

– А с чего ты взял, что данов нет?

– Так весть нам пришла, что они в набег на фризов ушли.

– Что-то я не заметил, чтобы здесь их воинов меньше стало, – заметил Траскон, а Корлин добавил:

– Да и ладьи их как стояли за мысом, так и теперь стоят.

– Та-ак! – протянул Оскол. – Значит, вляпались в дерьмо…

– Слышите, – заметил Цедраг, – как будто битва тише стала?!

Оскол прислушался: шума и звона оружия уже не было слышно, и только изредка раздавались визги и крики женщин данов, которых хватали славянские воины для своих утех.

– Действительно тише – видно неспроста. Надо к войску возвращаться, а то нас даны поодиночке только так побьют, – Оскол повернулся к бывшим рабам. – Ну, кто вместе со мной? Кто не побоится кровь пролить за свою свободу?

– Веди нас, Оскол. – ответил за всех Корлин.

– Мы пойдём с вами. Траскон, – Цедраг повернулся к боярину, – подбери мечи у убитых!

– Останься, князь! – мрачно произнёс Оскол. – Чую я, страшная сеча будет. Немногие могут выжить…

– Мой долг с бодричами вместе в битве быть! – гордо ответил Цедраг, и Оскол не стал ему возражать.

Оскол быстрым шагом повёл всех к оставленным на побережье ладьям славян. Из ворот одного из домов его окликнул Градомир:

– С кем это ты, Оскол? И куда спешишь? Помоги лучше добычу отнести!

– Беда, Градомир! – бросился к нему Оскол. – Со мной князь бодричей Цедраг и его люди. Так они говорят, что даны с острова никуда не уплывали.

– Во-он как дело повернулось! – протянул Градомир и окликнул одного из своих воинов: – Гудой, найди Остромысла и передай ему эту весть. Пусть со своей дружиной срочно на берег идут. Заодно и остальных по дороге собери – сейчас вместе держаться надо.

Славяне оставили селение и чуть ли не бегом направились к побережью, по дороге собирая своих воинов. Из-за деревьев показались вытащенные на песок ладьи, которые обороняла дружина Вратибора от окруживших их со всех сторон врагов. Градомир и Цедраг остановились, оглядывая сражение. Около трёх сотен данов пытались сломить сопротивление руян, но те стойко оборонялись, хотя среди них были уже убитые и раненые.

– Эх, сколько их! – заскрипел зубами появившийся около Градомира Остромысл.

– Чего стоим? – мрачно спросил Оскол. – Сечи всё равно не избежать.

– И то правда! – почему-то весело воскликнул Остромысл и, подняв щит, шагнул в сторону битвы.

Часть данов повернулись к появившимся у них за спиной славянам. Они сомкнули щиты, выставили копья и неспешно и сплошной стеной шагнули навстречу. Остромысл со своими воинами попытался с налёту пробить этот строй, но противник отбил наскок и всё также неторопливо продвигался вперёд.

– Эх, не так надо, – процедил сквозь зубы Оскол. – Жалко, что Рюрика здесь нет, а то увидел бы как данов «солнышко» прожарит!

Он выскочил перед строем славян, согнул туловище параллельно земле, выставил как крылья птицы в разные стороны свой тяжёлый, окованный металлом щит и секиру и на полусогнутых ногах закружился, приблизился к врагу и начал ими отбивать в сторону копья, крушить противника, нанося раны и сбивая с ног. В появившуюся брешь вслед за Осколом бросились руяне, вагры и бодричи. Пробив стену, Оскол распрямился и, мотая закружившейся головой, отпрянул за спины славян передохнуть.

– Славно ты их!.. – похвалил его оказавшийся рядом князь Цедраг, отбивая удары недругов вместе с Трасконом.

Оскол огляделся: враги снизили натиск на воинов Вратибора и, наоборот, бросили всю мощь на появившегося противника. Некоторые воины уже сражались с двумя, а то и с тремя данами. Недалеко от Оскола Остромысл сдерживал аж четырёх, и было видно, что он с трудом отбивал удары противника.

– А-а-а! – с яростным криком бросился Оскол ему на помощь и двумя страшными ударами секиры перерубил двоих.

Неприятель отхлынул от неожиданной поддержки, и, залитый кровью врагов Остромысл, только улыбкой поблагодарил Оскола. Страшная это была улыбка! На искривлённом яростью лице с налитыми бешенством битвы глазами она вызывала скорее ужас, а не радость. Увидев перед собой славянина, который смог разрушить их, казалось, неприступную шеренгу воинов, даны с новой силой набросились на Оскола и Остромысла, надеясь обрести славу победы над таким умелым воином. На помощь соплеменникам бросились славяне, но под напором большого количества ворога они отступили.

Рядом с Осколом остались Остромысл, подоспевший им на помощь Траскон и ещё один воин, который вскоре пал, пронзённый копьём. Оставшись втроём, они встали в окружении данов спиной к спине и с трудом отбивали наскоки врага. Мешавшиеся под ногами трупы сковывали движения, приводили к тому, что приходилось оступаться и спотыкаться. Одно такое неуклюжее движение чуть было не стоило Осколу жизни, но подоспевший Остромысл заслонил его собой и отбил предназначавшиеся Осколу удары.

Свистнули стрелы, и сражающиеся с Осколом, Остромыслом и Трасконом даны попадали на землю. Оскол оглянулся: воины Вратибора, почувствовав ослабление натиска противника, сами усилили напор и начали приближаться, а из-за их спин летели стрелы. Он вдруг почувствовал, что враг не так уж яростно нападает, а начинает шаг за шагом отступать и, наконец, его стройные ряды рассыпались. Одна часть данов, бросилась к ближайшим деревьям, пытаясь скрыться за спасительной зеленью, и вдогонку им полетели стрелы-убийцы, а другая часть отступила к кромке воды, и окружившие врагов руяне, бодричи и вагры начали методично их уничтожать.

Всё было кончено. Оскол стоял среди трупов на залитом кровью берегу. Со всех сторон слышались стоны раненых. Славяне ходили между тел и выискивали ещё живых. Своих перевязывали и осторожно относили на ладьи, а данов безжалостно добивали. К Осколу повернулся Остромысл:

– Славная была битва! Выстояли русичи, а ты вовремя им подмогу привёл. Одним словом – молодец, храбро сражался и меня в бою спас.

– Да и ты меня от смерти оберёг…

Вокруг них начали собираться выжившие. Подошедший Градомир озабоченно произнёс:

– Уходить надо, а то даны могут вернуться.

– А добычу бросить? – не согласился с ним Остромысл. – Разве не за этим мы сюда приплыли?

– Добыча живым нужна, а ты посмотри – сколько народу побито! – мрачно произнёс Крутослав – воин княжича Вратибора. – Да и покалеченных много!..

– Всё в руках богов! – беззаботно махнул рукой Остромысл.

– Вот-вот, и я о том! – продолжил русич. – Взывай к Святовиту, Остромысл, княжича Вратибора здорово посекли даны, а ты закон знаешь…

Крутослав не договорил и пошёл прочь, а за ним двинулись и остальные воины. Остромысл враз изменился в лице и двинулся вслед за ними.

– О каком законе он говорил? – с недоумением спросил Градомира Оскол.

– Не надо пока об этом. Боги всё видят, Святовит видит, и я видел, как ты храбро сражался. Такие воины мне нужны. Ты лучше скажи о другом: не зря, значит, ты такой щит выбирал? Откуда у тебя такое умение?

– Отец в молодости учил, как видно знал, что может пригодиться мне в жизни.

– Видно – знатный воин был твой отец! – вмешался князь Цедраг. – Как его имя?

– Раковором его величали.

– Постой, постой! Знакомое имя, – воскликнул Траскон.

– Гонцом он был направлен к князю Дражко, и не вернулся. Сказали, что погубили его даны.

– А-а, гонцом! – протянул Траскон. – Помню я его. Послал его князь Дражко за помощью к лютичам. Ан видишь, как произошло! Не даны его погубили, а страшной смертью замучил его князь лютичей Милогост.

Потемнел лицом Оскол, а князь Цедраг, медленно растягивая слова, произнёс:

– Вот видишь, Оскол, и твой отец служил князю бодричей. Служи мне! Дел много – неспокойно сейчас на нашей земле.

Оскол отрицательно помотал головой:

– Я уже выбрал князя. Мой князь – Рюрик, а я его дружинник.

– Возьми нас в свою дружину, Оскол! – загалдели стоящие рядом «охочие люди» руян или как их называл Остромысл – «бездельники». – Мы с таким воеводой, как ты, огонь и воду пройдём! Ты же видел – воевать мы умеем. Ну что, возьмёшь?

– Возьму, но не в свою дружину, а в дружину князя Рюрика.

– Согласны! – обрадовано зашумели теперь уже дружинники Рюрика. – А ты у нас за воеводу будь!

– Хватит медлить! Уходить надо,– услышав эти слова, раздражённо пробурчал Градомир. – Ты со мной, Оскол, или со своей дружиной?

– Как уходить? А жёнки и дети бодричей там остались.

– Уже не остались, – сзади Оскола ответил Корлин. – Я людей послал, чтобы сюда их вели. А ещё послал, чтобы две ладьи данов сюда пригнали, а у остальных днища топорами пробили, чтоб неповадно гнаться за нами было. Спаси тебя боги, Оскол, за заботу о нас. Не забудем мы этого. И если помощь будет нужна или беда какая, то дай весть – обязательно на помощь придём.

Цедраг внимательно оглядел руян, окруживших Оскола, бодричей и вагров во главе с Корлином и недовольно поджал губы.

* * *

Славяне плыли под парусами к родным берегам. Уже давно скрылся из глаз берег данов, а Оскол всё оглядывался назад, выискивая – нет ли погони? Во всех ладьях были раненые, а также отдельно лежащие, прикрытые плащами мёртвые, которых планировали предать огню на родной земле.

– Оскол, – окликнул его дружинник Таислав, – русичи сигналят. Что делать будем?

Оскол увидел, как на одной ладье упал парус, и к ней начали приставать остальные ладьи русичей.

– Спускайте парус и доставайте вёсла! Посмотрим, что там случилось.

– Опасно, Оскол! Как бы ладьи не повредить!

– Ничего! Волны не такие большие – выдержат.

Посреди моря, сгрудились суда славян. Под напором волн их борта ударялись между собой, тёрлись, сдирая смолу с досок, но все понимали, что только важное событие может вот так собрать в единое целое посреди моря эти струги.

Крутослав и все русичи стояли без шлемов, и их длинные клоки волос, оставленные на выбритой голове, развивались на ветру. Перед ними, смотря перед собой вдаль, стоял Остромысл.

– Ты повёл всех в набег, тебе и ответ держать, – Крутослав говорил громко, стараясь, чтобы каждое его слово не заглушали ни шум волн, ни удары бортов ладей. – Не уберегли мы все князя Вратибора. Да, князя! Для нас он – князь. Ты закон знаешь, и не мне тебя учить!

Остромысл вздохнул и снял с себя меч в ножнах:

– Так тому и быть. Я готов!

– Погоди! – Крутослав выставил вперёд свою ладонь, останавливая Остромысла. – Перед смертью князь Вратибор просил выполнить две его просьбы: позаботиться о своём сыне Мирославе и не убивать тебя. Мы выполним волю князя и оставим тебя в живых, но ладью ты должен покинуть!

Оскол в душе ужаснулся: покинуть ладью в море, где не видно берега – это неминуемая гибель, но Остромысл не показывал страха:

– Я чту закон и выполню его. А ещё я должен отдать свой меч тому, кого я считаю достойным носить его, – он нашёл глазами Оскола. – Оскол, возьми этот меч! Вы все видели, как он бился, и поэтому я ему передаю свои ладьи и имущество. Желыба! – Остромысл позвал одного из своих воинов. – Вот вам новый воевода! А нет, то ищите себе нового.

Желыба, соглашаясь с Остромыслом, кивнул головой, а тот, скинув сапоги, прыгнул с ладьи в воду.

– Погоди! – Оскол схватил пустой бочонок и кинул ему вслед. – Может это тебе поможет…

Остромысл охватил одной рукой бочонок, а другой начал грести, удаляясь от ладей.

– Не захотел, значит, ты его гибели, – Крутослав пристально взглянул на Оскола.

– Не захотел… Спас он меня в бою.

– Не боишься, выходит, нарушить закон?..

Оскол промолчал, а Крутослав понимающе кивнул головой:

– В бою он спас тебя, ты спас его, ты спас и нас. И сейчас хочешь ему помочь. Нет ничего выше доблести, чем выручить из беды своего товарища. Я видел, как ты бился с данами. Хорошо бился! Если бы был жив князь Рус, то он непременно бы взял тебя в свою дружину. Ты духом наш. Многого может достигнуть тот князь, у которого есть такой воин. Вот тебе моя рука. – Крутослав протянул Осколу руку, и тот пожал её. – Знай, когда будет тебе трудно, то всегда можешь обратиться к русичам.

У рядом стоящего князя Цедрага от услышанного нахмурились брови. Он ещё раз поглядел на Оскола, на мелькающего среди волн с бочонком Остромысла и, цедя слова сквозь зубы, промолвил:

– Ну что, закон исполнили – пора в путь!..

– Да, пора, – согласился Градимир, и славяне, поставив паруса, направились к родным берегам: ладьи руян и русичей с изрядно поредевшим войском – к своему побережью, а бодричи и вагры на бывших ладьях данов – к своему, и только Цедраг на своём судне замешкался. Он смотрел на удаляющиеся ладьи, и на лице его возникло недовольство:

– Не по нраву мне этот Оскол, хотя, надо признать, воин он отменный, – Цедраг посмотрел назад, туда, где боролся с волнами Остромысл.

– Чего так? Ведь он нас спас, – не понял Траскон.

– Много чести ему воздали. Освободить нас – это был его долг. А ты слышал, как он сказал: «Я дружинник князя Рюрика!» Ты слышал – князя! А каких это таких земель?..

– Так у его отца Годослава был удел. И он твой брат…

– Эта земля сейчас под моей дланью, а насчёт брата… – после паузы Цедраг добавил: – Надо ещё посмотреть – мой ли он?

– Как ты думаешь, князь: почему Славомир находится в темнице у императора франков, а не княжит у бодричей?

Цедраг недоумённо пожал плечами:

– Почему?..

– Не простил ему народ ему союз с данами. Не поддержали его бодричи в его делах неправедных, а без этого править тяжко.

– Народ не поддержит – поклонюсь в ноги франкскому императору Людовику. С его поддержкой нам сила данов будет не страшна.

Траскон внимательно посмотрел на князя, и это не ускользнуло от него:

– Что смотришь?

– Как ты похож на своего отца!

Князь Цедраг самодовольно улыбнулся:

– Он многому чему меня научил. А сейчас скажи людям, чтобы свернули парус – на вёслах пойдём.

– Зачем? Под парусом-то быстрее…

– Я тоже не боюсь нарушить закон.

Глава 5

(819 г. от Р.Х.)

– Не спеши! Не спеши! – прерывисто дыша, тихо шептала служанка, которую камергер императора Людовика Бернар, приобняв, затащил в тёмный угол недалеко от императорских покоев.

Он целовал её голые груди, а руки настойчиво поднимали подол её платья.

– А вдруг император зайдёт?

– Не волнуйся, глупышка! Он сейчас молится, – успокоил девушку камергер и долгим поцелуем заставил её замолчать.

– Бернар! – раздался грозный окрик.

В проёме двери стоял император франков Людовик:

– Ты всё никак не утихомиришь свою похоть?!

Нисколько не смущаясь, девица опустила подол своего платья, и на ходу пряча под одеждой свою голую грудь, выбежала из комнаты. Бернар, потупившись, принял почтенную позу:

– Я весь во внимании, государь!

– Бернар, я устал от мирской жизни и поэтому принял решение постричься в монахи33
  Огорчённый смертью любимой жены Ирменгарды император решил удалиться в монастырь.


[Закрыть].

– Помилуй, государь! Государство без правителя, что новорождённый без титьки.

Император надменно приподнял голову:

– Alea jacta est! – произнёс он на латыни, что означало – жребий брошен. – Империя в надёжных руках моих сыновей. Так что не медли и собирайся в путь! Много людей не бери, только охрану. Выезжаем сегодня же…

– А куда направляемся, государь?

– Мой друг Бенедикт Анианский44
  Монах Бенедикт Анианский был главным советником по церковным вопросам Людовика в бытность его королём Аквитании, королевства, которое в составе империи, возродил Карл Великий.


[Закрыть] посоветовал мне монастырь в пригороде Вероны. Данная обитель особо отличается праведностью бытия и служению Господу.

Озабоченный и расстроенный этой неожиданной прихотью Бернар шёл по императорскому замку в Ахене, направляясь к комнатам, где отдыхали воины, охраняющие дворец. В одном из коридоров он нос к носу столкнулся со своим братом Госельмом – графом Руссильоном. По его яркому румянцу на щеках и по нетвёрдой походке было видно, что тот изрядно пьян:

– Бернар, ты куда спешишь? Выпей с нами! – граф показал на закрытую дверь за своей спиной. – Я сейчас ещё принесу вина.

– Некогда веселиться, Госельм! Беда! Император Людовик решил удалиться в монастырь!

– А тебе-то что? – развязно улыбнулся брат. – На то он и государь! В его власти делать то, что он хочет.

– Как ты не понимаешь? На кого останется империя? На его сыновей? Они и сейчас не ладят друг с другом, а потом и вообще дойдёт до войны.

– Нам ли её боятся?!

Бернар в ярости схватил брата за грудки:

– Власть императора – это власть одного человека. И его прихоти и несправедливости – это несправедливости и причуды тоже одного… С этим можно смириться. А если в государстве смута и полно правителей, то зла будет во сто крат больше, беды не обойдут стороной никого, могут пролиться реки крови, и можно запросто потерять то, что уже имеешь.

– А может в этой неразберихе получится и прихватить что-нибудь ещё, а? – Госельм щёлкнул пальцами у себя над головой.

Бернар отпустил брата:

– Ты пьян и не видишь дальше своего носа.

– Наоборот, я трезв. А вот когда я принесу ещё вина, то тогда может быть…

Госельм повернулся и, покачиваясь, пошёл прочь.

Бернар толкнул дверь, из которой вышел брат. За столом, вальяжно развалясь, сидели три графа: Ламберт Нантский, Матфрид Орлеанский и Вельф Баварский. Судя по виду, Вельф был самым трезвым, и поэтому Бернар обратился к нему:

– Император Людовик выразил желание посетить монастырь рядом с Вероной. Ваше сиятельство, распорядитесь насчёт охраны. Выезжаем сегодня же.

Едва граф Баварский скрылся за дверью, Бернар продолжил:

– Вы бы прекращали с выпивкой – император не любит пьяных, а вам придётся его сопровождать.

Матфрид, подняв голову, гордо произнёс:

– Моя рука в любом состоянии способна держать меч.

Бернар сдержал улыбку и вышел, не прикрыв полностью за собой дверь.

– Ты слышал, что он сказал? Людовик направляется в Верону, – услышал Бернар голос графа Нантского. Камергер остановился и прислушался.

– А тебе-то что из этого? – спросил Матфрид довольно грубо.

– Ха! Так в Верону можно проехать и через владения графа Баварского. Ты знаешь, я был как-то проездом у него в гостях. У Вельфа такая дочь – пальчики оближешь: стройная как лань, взгляд – ангела, её пухлые губки так и жаждут поцелуя, щебечет как птичка, одним словом – красавица. А жеманница!.. Зовут – Юдифь. И, судя по всему, она не чурается плотских утех. Ещё чуть-чуть и я бы её обломал.

Бернар сделал значительное лицо при этой вести и продолжил слушать.

– Зачем тебе это – «обломал»? Нет ничего лучше для воина, чем меч! – было слышно, как граф Орлеанский вынул из ножен свой кинжал и опять его задвинул. – И нет ничего лучше, чем война: здесь тебе и добыча, и любая девка твоя. А ты – «обломал»!

– Интересно, а что он забыл в этом монастыре?

– Может он считает, что там Бог скорее услышит его молитвы? Или хочет соответствовать своему прозвищу? Как же – Людовик Благочестивый! Мне эта благочестивость вот здесь, – Матфрид постучал ребром ладони по шее чуть ниже затылка.

– Чем же она тебе не нравится?

– Ладно, пусть… – граф Орлеанский закачал головой. – Я не против того, что при вступлении на престол Людовик заточил в темницу любовников своих сестёр, а их самих постриг в монахини. Пусть… Какое мне дело до баб?! Пускай император отстранил всех соратников своего отца, которые тому служили верой и правдой, и заменил теми, кто прислуживал ему, будучи в Аквитании. Это его воля. Но зачем он раздал всё имущество Карла Великого монастырям и церквям? Поэтому он Благочестивый?.. А разве не мог Людовик от щедрот своих выделить хоть что-то незаконнорождённым сыновьям короля Карла? А?

– У тебя сейчас в голове сумбур и нездоровая благотворительность – нужно срочно прочистить мозги и выпить! Дети короля Карла! Что о них думать! Что ты о них беспокоишься?

Матфрид не ответил, а взял стоящий перед ним кубок и попытался отхлебнуть от него, но тот был пуст. Граф раздражённо стукнул им по столу:

– Где Госельм с его вином?

– Ты не ответил на мой вопрос, – не унимался Ламберт.

– А может я один из них, и обидно, что мне ничего не досталось из богатства моего отца… А может мне по крови суждено быть герцогом, а не графом?

– Ха-ха-ха… Так ты – брат императора Людовика? Поэтому к тебе так благосклонно относится архиепископ Меца?!

Матфрид осоловело уставился на собеседника, потом поник головой и после небольшой паузы произнёс:

– Может – брат, а может – и нет… К чему ворошить прошлое… Обо всём ведает Господь, в том числе и о кровных узах, а я здесь сижу, пью с вами этот божественный нектар из перебродивших ягод и не хочу кончить так же, как мои братья Гуго и Дрого55
  Сводные братья Людовика участвовали в мятеже 817 года, поднятого племянником императора – королём Бернардом Итальянским, сыном его брата Пипина. Братьев после подавления мятежа насильно постригли в монахи.


[Закрыть], а ещё не хочу, чтобы об этом знал Людовик. Так где же этот граф Руссильон с вином? – вдруг закричал граф Орлеанский.

Бернар тихо покинул своё место и пошёл, размышляя: сколько всего можно узнать из пьяных разговоров, и как в дальнейшем это может пригодиться.

* * *

Императорская кавалькада на окраине Ахена повстречалась с двумя десятками конных воинов, которые ехали навстречу и довольно непочтительно сгоняли со своего пути всех, кто мешал им следовать дальше. Граф Орлеанский вытащил меч и грозно закричал на них:

– В сторону! Здесь император Людовик!

Всадники дороги не уступили, но один из них спешился, снял шлем и, гремя шпорами, направился к императору.

– Бернар, кто это? – равнодушно спросил Людовик, не выказывая ни страха, ни удивления.

Маркиз выехал навстречу воину и своим конём загородил от него императора:

– Ты кто?

– Я – Цедраг, сын князя бодричей Дражко – союзника императора франков. Вот вырвался из плена данов и прибыл засвидетельствовать ему своё почтение.

– Ты приехал только за этим? – всё также равнодушно спросил император.

– Сейчас у бодричей нет князя, а эта земля принадлежит мне по праву. Ты держишь у себя моего дядю Славомира, который отдал меня данам в качестве заложника. Я бы не хотел скорейшего его освобождения. Пусть он почувствует на своей шкуре – каково быть в заточении.

– Так ты боишься смуты? – впервые Людовик улыбнулся. – И хочешь быть законным князем? Что ж, ободриты66
  На западе бодричей называли ободритами.


[Закрыть] – хорошие подданные. У меня с ними было не очень много проблем. Но сейчас я отдаляюсь от всех дел в империи, а те земли находятся под протекторатом моего сына Лотаря. Я думаю, что он тебе поможет. Бернар, напиши ему от моего имени!

Император пришпорил своего коня, и кавалькада тронулась в путь, оттеснив славян. Мимо Цедрага, обтекая его с двух сторон, проезжали воины франков и насмешливо смотрели на князя сверху вниз, но он не сделал и шага, чтобы уступить им дорогу. И только когда последний франк миновал князя, тот направился к своей дружине. Цедраг сел в седло, взял из рук Траскона поводья, за которые тот придерживал его коня, и, хмуря брови, смотрел вслед удаляющимся всадникам. Он был зол и раздражён, так как совсем не ожидал встретить такого холодного приёма. Боярин, похлопывая ладонью по шее своей лошади и смотря в ту же сторону, что и князь, мрачно произнёс:

– Ещё недавно мы были союзниками. Ты слышал, княже, – теперь мы превратились в его подданных.

– Это он так считает.

– Как бы император не считал, но если мы приезжаем кланяться франкам, чтобы он позволил тебе стать князем бодричей, то уже являемся их подданными.

От укора этой правды Цедраг с яростью взглянул на Траскона:

– Ты много себе позволяешь! Я – князь или не князь?! Как ты смеешь дерзить мне?

Он выхватил плеть и хлестнул боярина по спине. Воин не вздрогнул и не попытался уклониться, только на миг зажмурил глаза. Надетая на тело кольчуга украла этот удар, но сам этот поступок был оскорбителен.

– Ты – князь, – cпокойно ответил Траскон. – Я всю жизнь служил бодричам и вашей семье и всю жизнь говорил правду. Но я тебе не раб, а вольный человек. А вольные люди сами решают, кому им служить, и быть подданным императора франков у меня совершенно нет желания.

Злость переполнила Цедрага:

– Что, отправишься к Рюрику?

– Может быть.

– Ты жестоко поплатишься за это!

– Я никогда не боялся смерти, а тем более угроз. Прощай, князь! – Траскон повернул коня, а вслед за ним поскакали и четверо воинов.

Цедраг с ненавистью смотрел им вслед.

– Глупец! – чуть слышно прошептал он. – Земля бодричей – моя земля, и никому другому я её не отдам. Тем более Рюрику…

* * *

Шумный прибой бил о берег. Высокие волны налетали на большие камни, выступающие из воды, перекатывались через них с большим количеством брызг, набегали на узкую полосу песка вперемешку с галькой, и, откатываясь, оставляли хлопья белой пены. Взобравшийся на большой валун Корлин, прищурившись, смотрел на небольшую ладью, на которой три рыбака упорно сражались с кипящими бурунами, без устали работая вёслами. Судно, перекатываясь с волны на волну, медленно, но неумолимо приближалось, пока у самого берега не уткнулось днищем в дно. Из него в море спрыгнули мореходы и начали вытаскивать корабль на отмель. Он раскачивался, грозя подмять под себя замешкавшихся, но людей это не останавливало. Набегавшие волны захлёстывали их брызгами и поднимали судно над дном, помогая продвигать его к берегу.

Корлин, не раздумывая, бросился в воду:

– Войдан, давай подсоблю!

Он вцепился мёртвой хваткой за борт ладьи и, напрягая жилы, чуть приподнял её нос. Её протащило ещё на несколько шагов, и она, наконец, заскрипев днищем по гальке, остановилась, перестав поддаваться усилиям людей. Войдан, прерывисто дыша и глотая воздух после каждого слова, произнёс:

– Всё… Теперь… Она… Никуда… Не денется… – переведя дух, продолжил: – А ты, значит, выжил после битвы с данами? Давненько я тебя не видывал. Ну, дай хоть обниму на радостях!..

Друзья обнялись, и Войдан продолжил расспросы:

– Где же ты пропадал? Как жил?.. Рассказывай!

– У данов в рабах все эти годы провёл, – хмуро ответил Корлин. – Вот вернулся, а вместо дома – пепелище, да и жену с детками не нашёл…

– Так не пожалели их франки – побили, когда князя Славомира усмирять приходили.

– Та-ак! – Корлин сжал в кулаке свою бороду.

– Много народу тогда они погубили, – продолжил Войдан, – не щадили никого, лютовали сильно. А как на помощь морачане, варны, глиняне и смольняне подоспели, так вороги и присмирели, но Славомира с собой забрали. Вот и Попельвар тогда погиб. Осталась после него эта посудина, на ней мы с сыновьями и промышляем…

Корлин окинул взглядом молодцов:

– Сыновья?! Не узнал – подросли. А ты сдал, Войдан! Ладью на берег вытащил и задыхаться начал. Раньше так не уставал.

– И не говори! – махнул рукой Войдан. – Сам уж чувствую. Видно боги скоро заберут меня к предкам. Жалко, что детям нечего оставить – всё франки разорили. Вот Тыре эту посудину старую отдам, а Еловиту – только меч в руки, и пусть он с ним удачу ищет. А ты-то что делать собираешься? Может – с нами рыбачить будешь? Как раньше…

Корлин помотал головой:

– Хватит, нарыбачился!.. Дожили: мало мы с лютичами воевали, так ещё нас даны начали притеснять, да и франки тоже… А Цедраг ещё к ним на поклон поехал.

– Цедраг объявился? – удивился Войдан, а его сыновья – Тыра и Еловит, выгружая из ладьи корзины с рыбой, с интересом слушали Корлина.

– Вот я и говорю: не тот у нас князь, не тот! С таким любой нас унижать может.

– Да где ж другого-то взять? – вздохнул Войдан. – Силушка-то у нас немалая, но сами-то, – он растопырил пальцы, – вон чего! А с хорошим князем нас не сломить!

– Есть для нашего народа такой – сын князя погибшего Годослава – Рюрик.

– Да ну?! Живой?

– Живой, – кивнул головой Корлин.

– А чем он лучше Цедрага?

– С князем Рюриком не сталкивался, но с одним из его дружинников общался. Благодаря ему на свободе оказался, и не только я. И в сражении был с ним вместе. Хороший воин – из наших, из бодричей. Доблесть у него в крови: в схватке – один из первых, за товарища готов жизнь отдать. Сманивал его Цедраг посулами, но остался он верен Рюрику. И милосердие ему не в тягость – сам видел. Если у князя такие люди в чести, то великое будущее его ждёт, ибо сила его в них. А если воинство не боится голову сложить за народ, то чего ещё думать-то? Вот решил к Рюрику податься, в дружину его. И не только я об этом думаю, но и многие из тех, кто со мной из плена вернулись.

– А где он, Рюрик-то? – заворожённый рассказом Корлина и бросивший из-за этого разгружать ладью, спросил Тыра.

– Да где же ему быть?! – усмехнулся Корлин. – У руян он живёт.

– Так руяны с лютичами заодно… – встревожился Войдан.

– Заодно… – согласился Корлин. – Но приветили Рюрика, не обидели. Всё-таки руяне славянской крови. И нет у них врагов хуже, чем даны и франки. Пойми – я же не воевать с ними собираюсь, а к Рюрику направляюсь, в дружину его. На двух драккарах датских я сюда вернулся, на двух драккарах и к нему поплыву.

– Отец, – радостно возбуждённый, с горящими глазами Тыра шагнул к Войдану, – отпусти меня к Рюрику! А ладью эту лучше Еловиту отдай.

Войдан от услышанной просьбы опешил, переводя взгляд от одного сына на другого, а затем вздохнул:

– Что ж поделать!.. Вырос ты, и решай свою судьбу сам теперь. Так тому и быть… Ты уж, – обратился он к Корлину, – присмотри там за ним. Мало ли чего…

– Присмотрю, – кивнул головой Корлин.

– А ты, – Войдан строго посмотрел на Тыру, – отца с братом не забывай, да и совесть с честью не теряй! Понял?

– Понял, отец, – враз посерьёзнел Тыра.

Глава 6

(819 г. от Р.Х.)

Солнце давно уже закатилось за горизонт, и в ночной тишине влажный и прохладный ветерок, дующий с моря, чуть шевелил волосы Милолики, которые пахли тмином и шалфеем. Оскол, уткнувшись в них лицом, с упоением вдыхал этот запах.