Текст книги "Истоки державности. Книга 1. Бояре Рюрика"

Автор книги: М. Лютый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

М. Лютый
Истоки державности. Книга 1. Бояре Рюрика

Предисловие

9 век – особый век нашей истории, век рождения нашей государственности, век разбойных походов дружин викингов и варягов, которые оказали определённое влияние на другие народы. В западных источниках варяги отождествляются с викингами (да и не только в западных), со скандинавами, но есть ряд нестыковок с этой версией. В «Повести временных лет» приводятся потомки Иафета, от которых пошли европейские народы: «Афетово же колено и то: варязи, свеи, урмане, готе, русь, агляне», т.е. варяги перечисляются отдельно от шведов, норманнов, готов, руси, англов. И там же, когда описывается призвание варягов на правление: «Идоша за море к варягом, к руси. Сице бо звахуть ты варягы русь, яко се друзии зовутся свее, друзии же урмани, аньгляне, инеи и готе, тако и си» («И пошли они к варягам, к руси. Те варяги зовутся русью, как другие зовутся шведы, а иные – норманны, англы, а ещё готы – вот так и эти»). Кроме того, дружина князя Олега при заключении договора с Византией клялась богами Перуном и Велесом, а не Одином и Тором – богами скандинавов. Нельзя утверждать, что в дружинах русских князей не было викингов, ибо они за хорошую оплату нанимались служить любому. В 839 году вместе с послом из Византии к королю франков Людовику прибыли несколько человек, которые хотели через земли франков вернуться к себе на родину. Король расспросил их и выяснил, что они свеи (шведы).

А что варяги? Вернее – кто они? Давайте сравним производные от славянских слов: работать – работяга, бродить – бродяга, доходить – доходяга, летать – летяга (белка-летяга), бедный-бедняга, коряжить – коряга, трудиться – трудяга, скромничать – скромняга, бедствовать – бедолага, тянуть – тяга, бодяжить – бодяга. Можно предположить, что слово «варяги» происходит от слова «варить». Так что же варили варяги? А варили они соль, а соль ценилась у всех народов. Не случайно основной торговый путь между Европой и Азией в то время шёл от прибалтийских славян через Ильмень, по Волге к хазарам, а далее через Каспий. Найденные археологами серебряные арабские дирхемы указывают на то, что торговля была довольно значительная. Торговать воздухом никто не будет, а это значит, что были ремёсла и ремесленники. Исторические хроники указывают, что в 808 году датский конунг Готфрид, разорив земли бодричей, вывез множество ремесленников и с их помощью построил город Хедебю.

Бодричи или ободриты занимали земли в нижнем течении реки Лабы (Эльбы). Восточнее жили велеты (вильцы) или лютичи, как их называли все остальные племена, в том числе и бодричи. Союз бодричей включал в себя собственно бодричей, а также вагров, варнов, смольнян, полабов, морачан, бытенцев и глинян. Так уж сложилось, что бодричи в основном были союзниками франков, изредка вступая с ними в конфликты.

В союз лютичей входили черезпеняне, доленчане, хижане и самое мощное племя ратаре. Изредка к ним присоединялиясь стодоряне, моречане и спреване. Обособленно стояло племя ранов или руян, которые располагались на острове Руян и на части побережья по соседству с островом. Одни источники сообщают, что они поддерживали бодричей, другие – лютичей, но чаще всего руяне диктовали свою волю другим племенам. На это была существенная причина: на острове находился храм бога Святовита, которого почитали славяне. Были случаи, что даже даны преподносили ему свои дары. Датский миссионер 12 века Гельмольд указывает, что главным промыслом руян были морские разбои. Жрецы храма Святовита носили красные мантии. Такого же цвета паруса были на ладьях руян. Скандинавские викинги, увидев их алые паруса, спешили подобру-поздорову свернуть в сторону.

Но давайте всё по порядку.

Итак – начало 9 века. Империя короля франков Карла Великого достигла неимоверного могущества. Разгромив в конце 8 века могущественных авар и захватив в 801 году Барселону, франки свои устремления направили на славян: хорват, сербов, ободритов и лютичей, постепенно пряником и мечом делая их своими вассалами.

Это было время наивысшего рассвета империи франков, но центробежные феодальные силы и грызня потомков Карла Великого, особенно его внуков – детей Людовика Благочестивого, привели в течение этого века к распаду обширной империи.

Не последнюю роль играли и внешние воздействия. С начала второй четверти века участились набеги викингов на северное побережье империи франков, а также на Британские острова. На своих быстроходных ладьях, способных ходить не только под парусом, но и на вёслах, они не только нападали на побережье Испании, но и пиратствовали в Средиземном море.

В борьбе с викингами королю Экберту, чьи владения находились на юго-западе Британии, удалось создать такую армию, которая смогла захватить соседние королевства, и в первой трети 9 века образовалось одно англосакское королевство Англия.

Слабеющая в непрерывных войнах с болгарами и арабами и постепенно теряющая свои территории Византийская империя познакомилась с этими пиратами девятого века: в середине века корабли руссов и славян подошли к Константинополю, но разыгравшаяся буря потопила и раскидала по морю множество кораблей. Этот случай священнослужители объяснили покровительством Богородицы, и вследствие этого возник праздник Покрова Пресвятой Богородицы.

В самой Византии с начала века не прекращались междоусобицы и череда переворотов, завершавшихся убийством императоров, пока в 867 году к власти не пришёл Василий Македонянин, основавший на полтора столетия Македонскую династию.

В середине века в 843 году в Вердене три внука Карла Великого разделили империю франков на три части, в результате чего образовалось три государства: Западно-Франкское (будущая Франция), Восточно-Франкское (будущая Германия) и Срединное королевство, которое после смерти его короля Лотаря распалось на королевства Прованс, Италия и Лотарингия. Королевство Лотарингия просуществовало до 870 года, когда Людовик Немецкий и Карл Лысый разделили её между собой.

В 845 году четырнадцать чешских князей приняли христианство. Вначале богослужения велись по греко-византийскому обряду, но в следующем веке постепенно перешли на латинско-католический.

Многие историки считают 862 год (дату призвания варягов с князем Рюриком в Новгород) – датой образования Руси. А до этого княжил Гостомысл, отстаивая рубежи новгородских земель от норманнов, воевал с хазарами, и в этих войнах погибли все его сыновья. Кстати, славянские имена с окончанием «-мысл» характерны для западных славян. Можно предположить, что князь Гостомысл – выходец из западных славянских земель, на которых жили бодричи, как и его отец – князь Буривой. Так что ниточка наличия государственности тянется задолго до призвания варягов.

Небольшое смущение возникает от осознания одного факта, приведённого в «Повести временных лет». Там сказано, что перед своей смертью в 879 году князь Рюрик передал своему родственнику Олегу своего маленького сына Игоря, рождённого в 877 году. Выходит, что ребенок у князя родился, когда ему было 72 года! Мне б такое здоровье!

Есть много версий решения этой несуразицы. Попробуем одну из версий с использованием художественного вымысла реализовать в этой книге.

P.S.

Автор надеется, что вышеизложенная информация поможет читателю понять взаимоотношения и поступки героев книги.

Глава 1

(808 г. от Р. Х.)

Молодой ворон, изредка взмахивая крыльями, парил над землёй, густо усыпанной камнями, выискивая хоть какую-нибудь падаль. Он только недавно вылетел из гнезда, расставшись со своими родителями, и поэтому первые попытки охоты не приносили ему удачи – мыши благополучно ныряли в норы, а ящерицы проворно скрывались в трещинах скал.

Наконец он заметил сидящего на большом плоском камне сокола, терзающего пойманного им голубя. И хотя ворон сам мог стать жертвой этого хищника, он с надеждой, вдруг и ему достанется что-нибудь от трапезы стремительной и беспощадной птицы, уселся на одинокую сосну над пернатым убийцей и начал каркать. Но все было тщетно. Сокол, не обращая внимания на вчерашнего птенца, не представляющего для него никакой угрозы, сосредоточенно вырывал голубиные перья и пух, а затем погружал свой изогнутый клюв в кровавое мясо, отрывая от него куски.

Над сосной молча пролетели несколько сородичей ворона. Шумный шелест взмахов их крыльев отвлекли молодую птицу от поедающего жертву сокола, и он, оставив надежду на возможность поживиться остатками пиршества, полетел вдогонку. Стая летела к побережью моря, где уже кружила огромная туча таких же чёрных птиц. Подлетев ближе, ворон разглядел череду длинных и узких кораблей, на которые грузили поклажу множество подданных конунга данов. Высокие и изогнутые носы некоторых посудин были украшены вырезанными из дерева головами различных животных и даже чудищ с оскаленными ртами, полными острых зубов, видимо призванных заранее напугать противника. Воины называли эти судна драккарами. Над ними стоял сплошной гомон. Вороны садились на снасти, на головы чудищ, на вершины мачт, летали кругами, осыпая сверху все своим пометом. Наконец корабли отчалили, и чёрные птицы, обгоняя их, устремились через море к далёкому берегу.

Там за горизонтом, вдали от суши, ладья славян-вагров качалась на волнах, а сами славяне вытягивали из воды мокрую, тяжёлую сеть. Рыбы в ней было мало, и поэтому старший, Попельвар, угрюмо бурчал себе под нос:

– Мало рыбы стало в море. Зря мы здесь остановились. Надо бы на мели идти – там она кормится. А здесь – горе, а не рыба.

Двое других вагров, крепких и коренастых – Корлин и Войдан, молча помогали ему тащить сеть. Войдан поднял голову и крикнул своему шестилетнему сыну, сидящему на вершине мачты и крепко к ней привязанному:

– Тыра, ты что – заснул там?

– Не-е! – прокричал Тыра. – Всё чисто пока! Никого не видно!

– Как чисто? А это что? – Войдан показал рукой на черное облако воронья, летевшего вдали.

– Так это же не ладьи…

– Это их предвестники. Вороньё всегда слетается на поле битвы. Чует оно что ли?

Попельвар приложил ладонь ко лбу и прищурился:

– Со стороны данов летят. Похоже, что они в поход собрались. На кого интересно: на руян, бодричей или на нас – вагров? Давайте скорей! – прикрикнул он на помощников. – Уходить надо. Их боевые ладьи быстрее нашей. Не попасться бы нам на их пути. Тыра, слезай!

Мальчишка соскользнул вниз по мачте, а взрослые, сдирая кожу с рук до крови, быстрее начали вытаскивать сеть, уже не освобождая её от пойманной рыбы. Наконец снасть была на палубе, и ладья под наполненным ветром парусом побежала под защиту родных берегов.

* * *

Невысокий, но плечистый бодрич Раковор, недалеко от шумного прибоя среди россыпи больших валунов, за любым из которых мог спрятаться даже всадник, заканчивал конопатить свою небольшую ладью. Узкие щели между досками он затыкал просмоленной конопляной нитью, заодно поучая своего восьмилетнего сына Оскола:

– Хорошо проконопаченная ладья воду не пропускает и быстра на ходу. От хорошей и лёгкой ладьи многое в море зависит. Она и воду лишний раз бортом не черпанёт, и буруны прибоя преодолеет… А вот потом мы днище просмолим – никакая буря ей не будет страшна. Ладья для бодрича – это…

– Отец, смотри… – перебил его Оскол, показывая рукой в сторону моря.

Там, вдоль берега, вереницей плыли драккары. Паруса на них были убраны, и корабли двигались только за счёт слаженной работы гребцов.

– Эх, сколько их! Трудновато нам придётся, – покачал головой Раковор.

– Кто это, отец?

– Это ладьи данов.

– А чего они к берегу не пристают?

– Мелко здесь. Ищут где подходы пригодные. Это наши ладьи и по морю, и по реке могут плавать. Когда надо, мы их и через порог на руках перенести можем. А у них ладьи тяжёлые – глубоко в воде сидят. На мели застрянут – трудно будет потом снимать. У мурманов они немного другие – полегче. Те бы и здесь пристали к берегу.

Раковор задумчиво провожал взглядом проплывающие драккары данов, а потом решительно повернулся к сыну:

– Всё, бросай работу – теперь не до неё. Пошли в град! Надо воеводе Земидару сообщить.

Все города бодричей были похожи друг на друга. В центре стояла высокая деревянная крепость. Её широкие стены – необхватные, вертикально поставленные брёвна, связанные между собой такими же толстыми стволами, были внутри заполнены землёй. В крепости находились дома князей или бояр с ближними дружинниками. В минуту опасности в неё переходили люди и воины, жившие в посаде, окружающем крепость. Посад защищал земляной вал, иногда превышающий высоту роста четырех человек. По его вершине шёл частокол, за которым могли прятаться защитники.

В городе уже было оживлённо, но без особой суеты. По угрюмым и сосредоточенным лицам горожан и тому, что многие из них были вооружены мечами, Раковор понял, что о нападении данов здесь уже знают. В крепости было сравнительно безлюдно. Немногочисленные дружинники обступили воеводу Земидара, который давал им распоряжения. Раковор протиснулся к нему и произнёс:

– Даны пришли…

– Знаю, гонец прискакал, – хмуро ответил Земидар. – Их войско соседний город обложило, а до этого ряд селений разорило. Я уже полторы сотни воинов на помощь послал.

– Я говорю, что даны на ладьях вдоль берега проплыли – ищут, где высадиться. Ладей около двух десятков.

– Вон оно что! – Земидар на минуту задумался, а затем решительно произнёс: – Мало нас. Город можем не удержать. Бери коня и скачи немедля к князю – помощи проси.

Перед отъездом Раковор заехал домой повидаться с сыном.

– Оскол, помнишь место в лесу, где мы с тобой по осени сохатого добыли?

– Это недалеко от родника?

– Да. Там на склоне оврага я приметил упавшую от бури сосну. Под её вывороченными корнями небольшая пещерка образовалась – от непогоды в ней можно укрыться. Ты в граде не задерживайся, а бери самое необходимое: хлеб, крупу, лук со стрелами – и жди меня там. Мало ли что может произойти… И поспеши – время дорого. Понял меня?

– Хорошо, отец. Возвращайся скорей – я буду тебя там ждать.

* * *

Рано утром в дверь опочивальни князя бодричей постучали, и взволнованный голос произнёс:

– Княже! Выйди, княже! Гонец прискакал.

Недовольный князь Дражко поднял голову и гаркнул:

– Чего там? До утра не подождёт?

– Нельзя, княже, время дорого.

Жена князя испуганно подняла голову с подушки:

– Случилось что?

– Да что там может случиться? – недовольно пробурчал Дражко. – До утра не могут подождать. Дармоеды…

За дверью князя ждал молодой боярин Траскон и плечистый бородатый воин.

– Беда, княже. Вот Раковор прискакал, – боярин кивнул головой на воина, – говорит, что ладьи данов пристали к нашему берегу. Ладей много, да и воинов на них не счесть… Сейчас войско движется сюда – к Велиграду, по дороге разоряя селения и убивая людей.

– Выслать дружину им навстречу… – вскипел Дражко.

– Не спеши, княже. На рубеже с саксами неспокойно. Саксы тоже выступили. Неспроста всё это – видно договорились они заранее…

Дражко побледнел:

– Собрать всю дружину в Велиграде – защищать город будем.

– Сейчас воинов мало в граде, – промолвил боярин. – Чтоб её собрать – время надо. Да одной дружиной не осилить их, княже. Помощи надо просить.

– Когда данов можно ждать? – повернулся Дражко к Раковору.

– Основные силы завтра к вечеру могут появиться, но их передовые воины рассыпались по нашей земле и уже разорили многие селения. Я думаю, что часть дорог уже перекрыто и к ваграм не пробиться.

– К лютичам надо за подмогой посылать.

– Опасно, княже, – молвил Траскон. – Недруги они для нас.

– Они королю франков присягнули после своего поражения. А король франков – наш союзник. Не посмеют… – князь задумался, а потом взглянул в глаза Раковору. – Ладно, ты поезжай к варнам. Пусть их войско идет к Велиграду. А потом скачи к лютичам, к князю Драговиту. Проси у него помощи…

– Конь мой притомился.

– В конюшне любого возьми. Не медли, ступай!

Раковор ушёл, а Траскон озабоченно произнёс:

– Бодричи не только в Велиграде живут. Я думаю, что всё-таки надо попытаться послать гонцов к ваграм и не мешало бы – к смолянам. С их помощью другие города удержим – ведь народ спасать надо.

– Что народ! Бабы ещё нарожают. Власть князя надо спасать. Не будет князя, не будет княжеской власти – не будет народа, разбредутся все по другим племенам под другую княжескую руку. А под сильную княжескую руку люди всегда прибьются. Им так спокойней и сытнее.

Траскон нахмурился:

– А если рожать некому будет?

– Не о том думаешь! Была бы дружина! А с дружиной можно любых баб захватить; обрюхатим – нарожают они нам. Да и из других мест ремесленников можно пригнать. Дружина – это сила, на которой держится мощь князя. Ладно, рано ещё. Пойду досыпать, – и за Дражко закрылась дверь опочивальни.

– Видно чего-то не понимает князь, – зло усмехнулся Траскон. – Долго бодричи его терпеть не будут.

* * *

Молодой норовистый конь, доставшийся Раковору, вначале плохо слушался его под седлом. Он пытался взбрыкивать и совсем не хотел подчиняться незнакомому всаднику. Раковору в эти моменты приходилось несколько раз стегать его плетью. Но вскоре конь вроде бы смирился и в минуты отдыха, когда после бешеной скачки Раковор переводил его на шаг, храпел и, повернув свою гривастую голову, косил большим чёрным глазом на нового хозяина. Этот норов молодого жеребца и подвёл гонца бодричей, когда он, заметив большое количество пеших воинов и множество вооружённых всадников, свернул в кусты и попытался там переждать. Это были не варны, те обычно сражались пешими. Конь Раковора призывно заржал, и на это ржание вмиг прискакали всадники, не дав возможности скрыться.

– Ты кто? – нахраписто и в то же время надменно спросил один из всадников.

– Я гонец к великому князю Драговиту от князя Дражко, – ответил Раковор, поняв, что про варнов лучше не упоминать.

Всадник ухмыльнулся:

– Здесь князь Милогост. Вот и сообщишь ему всё, что хочет ваш Дражко. Свяжите его! – скомандовал всадник.

Раковора стащили с коня, отобрали меч, и со спутанными руками ему пришлось бежать за всадником, державшим веревку, к которой он был привязан. Иногда пленник не поспевал за ним – веревка натягивалась, и он падал на землю. Всадник останавливался, и недовольно поддёргивая верёвкой, заставлял его подниматься. Наконец Раковора, грязного, усталого и мокрого от пота, представили перед Милогостом.

– Вот, князь, бодрича поймали. Говорит, что скакал к Драговиту от их князя Дражко.

– Говори, что просит Дражко от нашего князя?

– На нас напало большое войско данов. Наш князь просит у великого князя Драговита помощи.

– Помощи захотели! – Милогост процедил сквозь зубы. – Ваше племя много крови нам попортило. А теперь помощи просите? Не дождётесь – возмездие пришло. Я – князь черезпенян веду своих воинов помочь данам.

– Ты не можешь так поступить.

– Ты мне указывать будешь, смерд? – Милогост ударил Раковора плетью.

Раковор вздрогнул от удара:

– Но вы же присягнули королю франков…

Милогост зло усмехнулся:

– Присягали ему, но не князю Дражко.

Он повернул голову к воинам:

– Свяжите и бросьте в обоз – я подарю его Готфриду датскому.

* * *

Всю крепость Велиграда заволокло едким дымом от сгоревшего посада. К этой едкости добавлялся слащавый запах горелого мяса. Уже третий день в воздухе витал запах смерти, после того как объединённое войско данов и саксов, а также подошедшие воины лютичей сломили сопротивление жителей города. На высоких стенах крепости столпились немногочисленные её защитники. В основном это была семья князя и приближенные к нему дружинники. Здесь, на стенах, можно было вдохнуть желанного чистого воздуха. Все смотрели, как к воротам крепости мимо дымящихся головёшек от былых строений шёл воин, размахивая белой тряпкой.

– Князь ободритов! Тебя Готфрид, предводитель войска данов, призывает выйти из крепости и обсудить с ним условия сдачи! – прокричав это, воин повернулся и ушёл прочь.

– Что делать думаешь? – обратился к Дражко его брат Годослав.

– О сдаче не может быть и речи. Не бывало того, чтобы мы – бодричи, сдавались кому-то. Крепость им не взять, а вскоре должна подойти помощь от варнов. Лютичи – сволочи, нас предали. Мало мы их с франками били. Я жестоко отомщу! – Дражко отвернулся от того, что раньше было городом Велиградом. – Карла франкского попрошу о помощи, и опять пройдём с карающим мечом по их землям. Пощады никому не дам.

Князь отошёл от края стены и присел на один из деревянных чурбанов, во множестве лежащих на стене, приготовленных для отражения возможного приступа.

– Лютичи – знатные воины, – промолвил Годослав. – Может много крови пролиться с нашей стороны. И так уже сил мало, что приходится просить помощи у франков. Не боишься, что можем попасть в зависимость от Карла и стать его слугами?

Стоящий недалеко Траскон внимательно слушал, что говорил Годослав.

– Но он-то всегда просит у нас помощи, – возразил Дражко.

– Просят помощи у сильного. Нам самим нужно быть сильными, а для этого нужен мир, чтобы окрепнуть. Хотя бы лет пять без войны.

– За пять лет и лютичи сил наберут, – желчно произнёс Дражко.

– Эй, князь! – раздалось снизу крепости.

Годослав выглянул. Недалеко от ворот стояли два всадника. Один из них держал верёвку, к которой был привязан побитый человек в изодранной одежде. Траскон пригляделся:

– Раковор это. Гонцом его посылали к варнам.

Всадник продолжил:

– Я – князь черезпенян Милогост. Призываю тебя, князь, сдаться.

– Ваш великий князь лютичей Драговит слово давал: жить в мире с нами! – прокричал в ответ Годослав.

– А Драговит в мире с вами и живёт, но не мы. Вы часто нападали на наши земли, пленяли наших людей. Теперь пришёл наш черёд. Выходи из крепости – поговорим. Не заставляй нас ждать. Мы захватили много твоих людей, и если не одумаешься, то с каждым разом будем убивать их в два раза больше. А этот будет первым. Милогост махнул рукой. Воин схватил за волосы пленника и двумя уколами кинжала выколол ему глаза. Стоящие на стене услышали, как вскрикнул Раковор. Затем воин двумя движениями отрезал уши и после этого полоснул кинжалом ему по горлу. Всадники ускакали, оставив лежать труп как напоминание князю.

Годослав повернулся к Дражко.

– Я выйду к ним, брат. Людей надо спасать. Они на этом не остановятся.

– Убить могут… – ответил Дражко.

– Но они же хотят поговорить. А убьют – что ж, такова воля богов да наша княжья доля. Без народа князь – ничто. На то он и князь, что ответственен за них. За народ он и голову сложить может, и за это народ его любит и в своём сердце хранит, если заслужил. О таком князе своим детям люди будут рассказывать. До сих пор ведь помнят нашего предка Владимира – сына князя Вандала. Если что, позаботься о моей семье, брат. Умила, – шагнул он к жене, – давай попрощаемся на всякий случай.

Враз побледневшая Умила прижалась к мужу, затем они троекратно расцеловались. Годослав поднял на руки своего трёхлетнего сына Юрия:

– Ну что, Юрик, мамку слушаться будешь? – тот молча кивнул головой. – Если не вернусь, то отомсти за меня, когда вырастешь.

Годослав прижал родное тельце сына к своей широкой груди и поцеловал в лоб.

Ворота открылись, и Годослав, высоко держа голову, направился к стану врагов. Все напряжённо смотрели за ним со стены. Умила, зажав рот рукой, чтобы не разрыдаться, глядела, как мужа окружили даны, и он пропал из виду. Затем все увидели, как высоко вверх взлетел один конец бревна, на котором висело тело брата князя. Громко вскрикнула Умила и начала оседать вниз. Траскон бросился к ней, стараясь удержать, а Дражко побледнел от гнева, повернулся и пошёл прочь со стены. С презрением смотря ему вслед, боярин тихо произнёс:

– Какого человека потеряли! Вот кто был достоин стать князем бодричей, – и уже громче: – Крепись, Умила, у тебя его сын. Юрика надо вырастить, а теперь нелегко будет, ведь на этого, – он кивнул в сторону ушедшего Дражко, – надёжи нет.

Умила вытерла слёзы и властно, словно это была не просьба, а приказ, произнесла:

– Помоги мне, Траскон. Я хочу вернуться к отцу и там вырастить сына.

– Это будет непросто сделать. Ночью я выведу вас из крепости через подземный ход. Дам в провожатые двух воинов. Они доведут вас до побережья. Постарайся там найти ладью. Это всё, что в моих силах. Я не могу сейчас оставить князя.

Умила кивнула:

– Для меня, в моём положении, это уже много. Спаси тебя боги за твою доброту. Вот возьми, – Умила сняла с себя тяжёлые золотые серьги. – Пусть это будет для тебя память обо мне и моём муже. В трудную минуту для тебя двери нашего дома всегда будут открыты. Я накажу это своему сыну, чтобы он не забывал об этом.

Траскон подозвал воинов:

– Честимысл, Мезислав! Собирайтесь в путь – проводите Умилу с сыном до моря. Из крепости пробирайтесь на княжью пасеку, там есть кони. Пусть наш бог Радегаст поможет вам в пути.

Глава 2

(808 г. от Р. Х.)

Милогост торжествующе поглядел на крепость и радостно сказал подъехавшему к нему Радиму во главе сотни воинов:

– Теперь без князя они долго не продержатся.

Радим мрачно произнёс:

– Неправедно вы с Готфридом поступаете. Зачем пленных мучаете и убиваете? Вятко так никогда не поступал.

– Что ты мне тычешь своим Вятко: Вятко так делал, Вятко – этак… Мне он не указ. Да и где он этот Вятко-то? Я сам знаю, что мне делать. И вы будете делать то, что скажу я.

– Ошибаешься, князь. Мы будем делать то, что способствует спокойствию и процветанию народа.

– Ты, Радим, перечишь своему князю? Да я тебя…

– Не грози, князь. Святовит видит всё. И он покарает того, кто поступает вопреки воле наших богов.

– Теперь ты мне грозишь? – вскричал Милогост с изменившимся от злобы лицом.

– Не кричи, князь. Я никого не боюсь. Мне ли бояться? – Радим усмехнулся. – Я видел в своей жизни многое: был рабом у ромеев, с Вятко был во многих сражениях – и кого мы только не били! Ты забыл, когда мы сражались с франками, ты со своими воинами в крепости отсиживался? А ведь Вятко всех пленных не казнил, а отпустил. И только потому, что от них враги узнали нашу силу, более пяти лет они не нападали на нас. И если бы франки не пронюхали, что вятичи и резане нас покинули, король Карл не посмел бы потом напасть. А ты поступаешь не как воин, а как тать последний – убивать пленных не пристало.

– Ну и убирайся к своему Вятко.

Не от таких ли необдуманных слов и поступков правителей приходят в упадок, погибают и исчезают целые народы? Не от таких ли спонтанных порывов и несдержанности власть имущих возникают войны и рушатся уклады жизни? Но в любом случае это отражается на судьбах простых людей. Можно не сомневаться, что в большинстве случаев в прошлом именно несправедливость бытия заставляла отдельных людей, их семьи и даже народы бросать родные края и переселяться в другие места.

– Ты подал мне сейчас дельную мысль, Милогост.

Князь заметил, что Радим первый раз назвал его не князем, а просто по имени.

– Я для тебя – князь Милогост, – процедил он сквозь зубы. – Я с тобой обо всём поговорю дома, когда закончится эта война.

– Не князь ты нам больше. Мы свободные люди, и я со своими воинами покидаю тебя.

– Ты, ты… – в бешенстве Милогост не находил слов. – Схватите его!

Но ни один из воинов князя не осмелился это сделать.

– Не позорь себя, князь черезпенян, – усмехнулся Радим. – Или ты уже готов проливать и кровь народа своего племени?

Радим привстал на стременах и зычно крикнул:

– Черезпеняне! Вы все видели меня в битвах. Кто из вас считает, что нет доблести в убийстве пленников и безоружных людей – присоединяйтесь к нам. Это уже не наша война. Мы уходим.

Радим неторопливо тронул коня, и вся сотня воинов медленно проехала мимо князя, а за ними пошли внявшие его словам и присоединившиеся к нему почти две сотни пешцев. Едва крепость Велиграда скрылась из виду, к Радиму подъехал его младший брат Позвизд:

– Милогост нам не простит этого унижения и будет мстить. Ты понимаешь, что сейчас объявил ему войну? Кого думаешь брать в союзники? Или думаешь, что ратаре и их князь Драговит заступится? Хоть Драговит и великий князь всех велетов, но сейчас он слаб и не в его интересах затевать междоусобицу. И ни одно из племён велетов: ни ратаре, ни хижане, ни доленчане не пойдёт против Милогоста.

Радим спокойно ответил:

– Я не собираюсь ни с кем воевать. Народ устал от войн. Вятко рассказывал, что там далеко, где просыпается наше солнце, а затем согревает нас своим теплом, находятся малонаселённые земли, которые богаты и рыбой, и зверьём. Он увёл туда своих людей. Я собираюсь последовать за ним и хочу, чтобы мои внуки не видели этих ужасов войны и росли в мире, и думаю, что многие люди наших племен захотят последовать за мной.

Позвизд ничего не ответил Радиму, а только соглашающе покачал головой.

Кто знает? А может быть и таким образом племя радимичей появилось на обширных просторах восточной Европы.

* * *

У Оскола уже второй день от голода ныло в животе. Последние два дня его пищей была только сваренная на костре похлёбка, состоящая из воды и горстки муки. Но теперь кончилась и мука. Как назло, поблизости исчезла вся дичь, а далеко он уходить не решался, ожидая появления отца. Несколько дней назад он подстрелил сову, но как не экономил, птицы хватило всего на два дня. Да и мяса-то на ней было мало, к тому же довольно жёсткого. И Оскол решил вернуться в град, который встретил его запустением и разрухой. Все строения вокруг крепости были сожжены. В одном месте деревянная стена прогорела, и из нее высыпалась земля. Было тихо, даже вездесущие воробьи и голуби, во множестве обитавшие в граде, и те пропали.

Оскол шёл по былым улицам, испуганно озираясь и затыкая нос от невыносимого смрада от неубранных и разлагающихся трупов. У некоторых тел были вырваны куски мяса и отъедены конечности, видимо пировавшими здесь собаками или волками. В одном месте Оскол увидел неимоверно раздутый труп лошади, на котором сидела ворона. Он потянулся за стрелой, но птица, подпрыгнув два раза, взмахнула крыльями и улетела.

Оскол скорее угадал, чем узнал место своего сгоревшего дома. Вместо него осталась куча золы и пепла. Он упал на колени, и непроизвольные слёзы полились у него из глаз. Наплакавшись, Оскол, испачкав щёки, вытер оставшиеся слезинки с лица грязными от золы руками, поднялся и пошёл в крепость, уже почти не надеясь найти что-нибудь съестное. Подавленный всем увиденным, Оскол осторожно вошёл в открытые ворота. Большой дом, в котором жил воевода, и остальные строения были целы, но казались совершенно безжизненными. Внутри крепости было пустынно и не было видно погибших. Его взгляд привлёк рассыпанный в пыли овёс, на его счастье до сих пор не склёванный птицами. Оскол горстями хватал зёрна овса вместе с пылью и бросал их в подол своей рубашки.