Текст книги "По острому лезвию фортуны (СИ)"

Автор книги: Luda Grant

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Деймон почувствовал, что она снова начала отдаляться, закрываться в себе, смотря всего в одну сторону. А эта ночь должна была стать откровением для неё, ответом для него, освобождением для них обоих.

– Не делай этого, – попросил он.

– Не делать чего? – недоуменно переспросила она.

– Ты отдаляешься.

– Всё это так сложно… Я ведь понимаю, что ты ждешь, но не понимаю, зачем.

– Эта ночь не обо мне, она о тебе.

В отдалении послышалась музыка и почти мгновенно исчезла. Елена подумала о проехавшей машине. Ей почему-то все время казалось, что она отдалена от других людей, что их разделяет расстояние какой-то одной узкой извилистой дороги, ведущей прямо к побережью. Думала, что её как можно глубже спрятали от чужих глаз. Оказывается, магистраль совсем и не далеко. Но каким бы не казалось это открытие чудесным, оно не сможет ей помочь. Ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Пока она проводила день в оглушительном одиночестве, представляла, сможет ли сбежать, просчитывала шаги, строила планы. В конечном итоге пришла к явственному факту: она не сбежит, даже если сильно этого захочет. Ей бы силы не хватило, не физической, а моральной. Поэтому магистраль оставалась лишь фактом, а не надеждой.

Отводя взгляд от неба, она подтянула плед чуть выше. Было тепло, временами жарко, но Елена чувствовала исходивший холод, только от чего именно – не знала. Деймон не торопил, он давал возможность подумать, несмотря на то, что у неё на это был целый день. Елена только сейчас действительно осознала, что провела на воздухе почти целые сутки. Медсестра приносила ей сюда поесть, тут же ставила капельницу и отсюда же её увозила, сюда же выходил и доктор, не настаивая вернуться в палату. Весь день был незаметно проведен на балконе в непривычно уютном кресле.

– Посмотри наверх. Видишь? Перед тобой вечность, подарившая тебе частичку себя, а ты этим пренебрегла, отказалась.

– Деймон, неужели ты веришь, что выслушав меня, поможешь? – она ухмыльнулась, пытаясь показать ему, что это глупо.

– Дело не в том, помогу ли я тебе; если ты попросишь, я сделаю это. Ты сама себе можешь помочь, только начни говорить.

Проходят секунды и долгие минуты, прежде чем она снова решает говорить. Сегодня всё было в её власти: эта ночь, эти звезды, время и любые подобранные слова. Она, наконец, была за той гранью, которую никак не решалась переступить из-за преследовавшего её страха сделать что-то неверно.

– Я не хочу тебе врать, тогда это будет убивать меня намного больнее, чем те таблетки. Не перебивай, – сказала она, заметив, что он собирается заговорить. – После того, как ты меня отпустишь, даже если это произойдет нескоро, никогда не смогу обещать, что не повторю эту попытку снова, потому что, скорее всего, я это сделаю. Знаю, через несколько часов ты бы попросишь пообещать, поклясться, ведь это обязывает. А я этого не сделаю.

– Давай посмотрим на эти слова чуть позже, ладно? А пока я хочу слушать тебя, разговаривать и даже упрекать.

Елена снова смотрит на него, с некоторой надеждой. Он сидит рядом, спокойный и, как и днем, все так же немного напряженный. «Он единственный, кому я доверяю. Так почему же я молчу?». Она прикрыла глаза и глубоко вдохнула, стараясь оттянуть разговор. Тишину разрушало море, когда к берегу время от времени с шумом приходили волны побольше остальных. Когда она открыла глаза и посмотрела на горизонт – она видела бескрайний простор. Туда стремились её мысли и её душа.

– У меня всегда было всё, что я пожелаю. Самые новые куклы, необычные игрушки, затем дорогие телефоны, ноутбуки и одежда разных знаменитых брендов. Мечта каждой девочки – жить в свое удовольствие и ни о чем не заботиться, только о себе. За спиной всегда говорили, насколько мне повезло жить ни в чем не отказывая. Временами мне это даже нравилось, но чем старше я становилась, тем больше понимала, что может снаружи я выгляжу опрятно и богато, но зато никто не видел, что происходит по ту сторону завесы. Знаешь, как оно бывает: на сцене одни декорации, роскошь и красивый слог, а за тяжелым и пыльным занавесом бардак, разбросанные повсюду костюмы, разбитые неубранные вазы и грязь, которую никто не хочет убирать. Вот так у меня. Тут было красиво, а там отвратительно.

Ненадолго притихла, задумываясь о чем-то. Пыталась подобрать в голове сложенные фразы, как бы правильно и доступно описать всё, что он хотел услышать. Но мысленно ей было слишком сложно строить предложения, признания, изливать эту исповедь. Получалось всё по ходу и пока ей казалось, что все идет относительно неплохо, однако знала, что это лишь пока. Вроде бы заглядывая обратно в прошлое, думаешь, что все это слишком мелочно для такого поступка. Но когда возвращаешься в настоящее, понимаешь, что все те мелочи слишком тягостны.

– Дома всегда был разлад в семье. Как на поезде, ездили от одной истерики к другой. А в какое-то время это стало настолько привычным для моих родителей, что пустяки уже казались поводом для нового крика, ведь день спокойствия всегда был преддверием сильнейшей грозы. У меня не было примера идеальных отношений, хотя бы наполовину правильных и от этого я перестала брать какие бы то ни было уроки от родственников. Пришел тот период, когда я поняла, что в будущем хочу иметь хоть наполовину нормальный характер и здоровые отношения. Поэтому свое воспитание я предоставила книгам и обществу. Но, все же, отношения дома оставили свой отпечаток, довольно заметный.

– Значит, всё дело в семейных узах?

– Может быть и так, потому что тогда зародились все те качества во мне, что начали меня съедать, как микробы. Благодаря ним я начала считать и, в конечном счете поверила, что бездарная, глупая, тупая, неспособная ни к чему. И я начала искренне себя ненавидеть, хотя как могла, показывала всем обратное. У меня фактически не было друзей, я получала мало поддержки, особенно в сложный подростковый возраст. А споры и неполадки в отношениях с отцом сыграли заключительную роль. Он, может и, не говорил этого вслух, но считал меня бездарностью. Порой это слишком ярко выражалось в его пылком характере.

– А мать?

– Она хоть и не была такой же, как он, все равно не уделяла мне должного внимания. Поэтому, как только я поступила в университет и обзавелась работой, я с радостью съехала, оставив их обоих наедине и предоставив себе желаемую свободу. Первое время приходилось нелегко, но вскоре все начало налаживаться. Только в то время я еще не знала, что проблемы мои только начинаются.

Подул легкий теплый ветерок, развевая и запутывая волосы Елены. Она с наслаждением подставила ему свое лицо, вкушая эти кратковременные порывы природы. В это мгновение всё казалось почему-то таким простым и необузданным, легким, словно не было никаких камней, тянущих на дно. Ненависть подавлялась всепоглощающей влюбленностью в окружающее, пусть она находилась замурованная в больничных стенах. Губы тронула мягкая улыбка, ветер прекратился, волосы выглядели растрепанными и попадали в глаза.

– Ты ведь не звонил моим.

– Нет, не звонил.

И из задних карманов своих джинсов Деймон достал пачку уже раскрытых сигарет вместе с зажигалкой. Ночь обещала быть настолько долгой, что больше он не мог терпеть перед возможностью немного убавить свое напряжение.

========== Глава 4. Часть II ==========

Елена перестала замечать, как понемногу рассказывает ему всё, о каждой существенной и несущественной мелочи, о каждом падении, обо всех неудачах, которые её преследовали всегда и везде. Губы открывались сами по себе, слова вылетали незаметно; это было нельзя остановить, да и она не хотела. Хотя казалось, что прошло уже несколько часов, на самом деле, всего чуть больше часа она без умолку говорила, а он не перебивал, за это время выкурив всего одну сигарету. Они были поглощены, она ночным заревом и всеми дверьми, что открывала, а он – её исповедью. Он бы хотел назвать это откровенным признанием, но исповедь почему-то напрашивалась сама собой. Скорее всего, от того, что он чувствовал, как, выговариваясь, Елене становится лучше.

– Ты не устал? – спросила она спустя минуту молчания, откинув голову на спинку кресла.

– Я никогда не устану слушать тебя, – ответил он.

– Тебя это даже не утомляет?

– Вовсе нет. Теперь не ты, а я нахожу причины для твоего… самоубийства. Не режет слух? Могу не говорить.

– Это всего-навсего слово, двенадцать букв, имя существительное. Вряд ли на потенциального самоубийцу это как-то повлияет.

– Пока что я нахожу только отчаяние в личной жизни, в отношениях с людьми. Но все еще нужна вся составляющая картины.

Они посмотрели друг на друга. Деймон с примесью неготовности и где-то глубоко внутри трепещущего страха, а Елена с неуверенностью, период, к которому они подошли, был самым сложным для неё во всех отношениях, и даже произнося фразы, она не хотела проживать всё заново. Все её самые страшные кошмары выползали из-под кровати, вот, где таилось то, что перевернуло переливавшуюся чашу.

– Если ты ничего не упустила, а я не растерялся, мы подошли к нашей с тобой ступеньке, но, так как здесь я всё знаю, – ведь знаю, да? – мы её переступим и начнем с того дня, когда… нас уже не стало.

Деймону было непривычно сложно говорить «мы» и «нас», он тихо скучал по тому времени и с удовольствием вернул бы его, исправил все неправильно повернутые рычаги, лишь бы все было хорошо и у неё, и у него. Ведь тогда только он был её, хоть и далеко ненадежной, но все же, стойкой опорой. Как это редко бывало, сейчас он почувствовал настоящую злость на самого себя, истинный гнев.

– Может, оставим это на следующую ночь? Тот оставшийся год требует намного больше времени.

– Нет, Елена, есть только сейчас. И ты сделаешь это, потому что следующей луной ты будешь просить об этом снова, а потом еще. Разве не проще отделаться сегодня? Осмотрись вокруг. Тишина, никаких людей, не слышно голосов врачей и медсестер, их шагов, пациенты не хамят и не устраивают сцен, никто тебя не отвлекает, все дарят тебя эту возможность.

– А ты довольно красноречив. Но, может, это ты не захочешь слушать.

– С чего бы?

– Тот год был самым темным и самым грязным в моей жизни. Потому что в нем меня поглотило одиночество, а оно не было со мной милым.

– Значит, я закурю.

Чувство, что она утрирует, не покидало его. Ведь не бывает такой тьмы, которой страшно было бы делиться, если только ты не бывший военный. Но это было единственным, что Деймону не удавалось пока понять. Елена была солдатом, прошедшим сквозь гражданскую войну, и когда в ней больше не осталось сил для выживания, она сдалась, так, как это делали на войне все, кого уже ничто не держало. Бойцовский дух умер, оставив только ничтожное тело.

Все же он дал ей время собраться и на этой части. Часы показывали уже больше двух ночи, до рассвета оставалось часа три, мужчина снова достал пачку сигарет, но не закурил. Просто крутил в руках орудие смерти и иронично улыбался. Ему истошно нужно было знать, зачем хотела погубить себя Елена, а в то время, пока слушал её, сам убивал себя, медленно и мучительно отравляя легкие. «Брошу курить, если она захочет жить. А она не захочет». Иногда ему казалось, что он знал Елену лучше себя самого. Ход её мыслей, желания, он знал о её непреклонной упертости, продолжая безнадежно надеяться на её спасение.

– Когда ты ушел, – прошептала она, – я совсем растерялась. Наговорил мне столько слов, услышать которые я уже никогда не надеялась… Жалкая. Ты видел меня таковой, другие видели. И когда дверь за тобой захлопнулась, я сломалась. Впрочем, первые недели шли довольно не плохо и безобидно, я только стала намного меньше есть и перестала следить за своим внешним видом. Понемногу начинала соответствовать образу, в котором меня все видели. А раз они видели, я решила, что как ни старайся, результат будет тем же, поэтому просто стала той «жалкой паршивкой», как многие меня начали называть впоследствии.

– Извини?.. – нахмурившись, переспросил Деймон. Елена говорила об этом так спокойной, будто это было само собой разумеющимся, а потому разозлился на неё, на себя и на тех, кто позволил себе так её называть. – Я…

– Ты о «жалкой паршивке»? – уточнила она, перебив его, а затем пожала плечами. – Если захочешь узнать больше подробностей, вернись в район, в котором я жила и спроси любого в баре. Тебе распишут все в подробностях и даже расскажут, насколько я легкая добыча. Ты не перебивай. В один из вечеров, когда я шла с работы, на нашей улице перегорели все фонари, была абсолютная темнота. Мне оставалось к дому всего ничего, но двоим особо настойчивым мужчинам не понравилось, что я, в таком легком летнем платье, одна иду домой. Пока я пыталась от них отойти, они успели решить, что мое платье слишком закрыто. Вот тогда…

– Остановись, – прошипел Деймон, зная, о чем она ему собирается рассказать и чувствуя стремительно разраставшуюся внутри ярость.

– Тогда они не пожалели меня. И когда я осталась в проулке одна, потерявшая любые силы и любую страсть к жизни, пролежала так до утра, пока мне не помогла заметившая меня женщина. Это был второй раз, когда я увидела жалость к себе. Я не знаю, кто были те мужчины, но знаю, что они описали меня всем своим друзьям и рассказали все в мельчайших подробностях, потому что…

– Прекрати.

–… они все меня стали узнавать, сначала по синякам, а затем уже не нужно было гематом, чтобы знать, как выглядит одинокая беззащитная паршивка, которую каждый…

– Ты меня слышала? Я сказал – замолчи! – прокричал Деймон, обезумев.

Не выдержав весь наплыв неудержимого гнева, не сумев сдержать в себе весь порыв злости, Деймон неожиданно подорвался с кресла. Схватил Елену за тонкие руки и резко потянул на себя, причиняя ей боль. Она подлетала со своего места и негромко вскрикнула, когда он с силой толкнул её в каменную опору, не заметив, что она довольно сильно ударилась головой. Вдавил её в стену крепким телом, которое она не могла оттолкнуть от себя, и, схватив её правой рукой за горло, прижал голову к стене. Его ослепила та непостижная ярость. Каждое слово, вылетавшее из её уст, бесило сильнее предыдущего, а когда представления картины стали более реальными и приобрели все отточенные контуры, он не смог продолжать терпеть, ведь отчасти виновным чувствовал себя. В каждом перенесенном ею синяке и шраме, он чувствовал свою причастность. И за это причинял ей боль. Она разбудила в нем зверя, голодного и злого.

Ослабив хватку на её горле, он посмотрел ей в глаза, наполнявшиеся слезами. В них не было страха, больше не было. Она не боялась его, его рук на шее, его гневных побуждений. В её глазах, словно картина, отображалась горькая обида. И все ожесточение вдруг испарилось, теперь он чувствовал сострадание, и где-то внутри тоже расцвела обида за неё. В его руках она была как игрушечная кукла, худая, не сопротивляющаяся никаким управлениям, и такой же куклой она была для многих других. От этого Деймон возненавидел себя. За чужие ошибки расплачивалась она, некогда наполненная оптимизмом и жизнью. Она не знала, что все перевернулось по его вине, что последняя ниточка была оборвана не происходящим в переулках, а собственноручно её темным дьяволом.

По щеке пробежала слеза и Елена, не выдержав, всхлипнула. Полностью придя в себя, он убрал руку с её шеи, вытирая переполненные перенесенной болью слезы, и все шепча ускользавшее «прости, прости, прости». Не представляя, как еще он может извиниться перед ней, утешить, привлек в свои объятия. Деймон ждал, что она оттолкнет его, он надеялся на это, потому что не понимал её эмоций, хотел найти хотя бы ненависть к себе. Но она лишь сильнее прижалась к нему, крепко цепляясь руками за его футболку и почти беззвучно продолжая выплескивать прошедший год наружу. Елена ждала, что перед ней предстанет образ каждого из тех, кто её обидел, она ждала, она была готова отбиваться, но на место Деймона никто не приходил, призраки не возвращались. Было лишь лицо её искусителя. Поэтому она обнимала его и плакала, уткнувшись в его теплую шею. С ним она чувствовала защиту.

Спустя чертовски продолжительные минуты она успокоилась и притихла, не разжимая сжатых кулаков с его одеждой. Они стояли, обняв друг друга и вслушиваясь в мелодию моря. Елена как раз смотрела в его сторону, и, может ей показалось, но лунная дорожка начала колыхаться и расходиться, будто большая рыба разводила воду. И только здесь она чувствовала, что не сходит с ума. Морской бриз её лечил. Деймон, погладив её по спине, поцеловал в макушку головы, а затем поднял на руки и понес в палату. Елена не возражала. Ночь была длинной и слишком тяжелой, так много было сказано и ничего не упущено.

Аккуратно раскрыв кровать, Деймон положил Елену и присел возле неё. Но она тут же села, оказавшись лицом к лицу с ним; не хотелось спать, не хотелось видеть обманчивые сны с лицами, которых никогда не будет рядом. Она провела рукой по его щеке, прислоняясь лбом к его лбу. Больше она не хотела говорить, но желала дать ему понять, что благодарна. Верила, что он не сможет помочь, но он помог, ей стало легче. Чуть позже, когда её голова начала тяжелеть, она легла на его плечо и вскоре уснула самым крепким и чистым сном, без каких-либо тревог. Деймон вернул её в лежачее положение и укрыл, не вставая и не уходя. Он знал, что утро будет другим для них обоих. К нему вернется невиданная боль, а к ней забытое облегчение.

Еще о многом хотелось сказать, во многом хотелось признаться, но наблюдающая ночь заставляла молчать. И все вокруг словно говорило, что некоторые вещи должны оставаться вещами, а не темами для обсуждения.

– Прости меня, – прошептал он, проведя костяшками пальцев по холодной руке девушки. Его слова так и остались не услышанными, признания так и не прозвучали. Они растворились в пространстве палаты еще до того, как он вышел, тихо закрыв дверь.

========== Глава 5 ==========

Темнота не рассеивалась еще очень долго, ночь тянулась как резина, не желая заканчиваться и открывать дверь новому рассвету. Все дороги были пусты, ночные бабочки* будто испарились, исчезли, предчувствуя преддверие чужой бури. Грязный дым проникает внутрь, окутывая легкие темной пеленой, оставляя после себя след, а затем выходит, расслабляя и забирая с собой частичку злости, помогая успокоиться. Он курил, прислонившись к капоту своей машины, редко оглядываясь по сторонам, осматривая пустую стоянку и круглосуточный супермаркет, ожидая. Выдыхая табачное облако, он хотел выдохнуть с ним ошибки, но получалось, что выходит только гнев, все равно возвращаясь. В нем было столько противоречивых чувств, которые были столь чужды, загоняя в ловушку.

Делает последнюю глубокую затяжку и медленно выдыхает, не спеша прекращать наблюдать за дымкой. Когда молочное облако растворяется в свежем воздухе, Деймон выбрасывает себе под ноги выкуренную до фильтра сигарету. До фильтра его предела или новых эмоций? Его самообладание было выкурено и растоптано. Сложил руки на груди и опустил голову, смотря под ноги. Ему становилось только хуже после уезда из больницы. Там он оставил всего себя, а сюда привез лишь оболочку. Погрузился в неопределенность с корнем, хотел не отпускать те проведенные моменты с ней и в то же время донельзя сильно хотел о них забыть. А непоколебимая тишина лишь кричала ему о вечности с болью, которая будет преследовать его всегда, неизменно, неустанно.

Когда он садился в машину, оставив Елену одну, чувствовал усталость и желание вернуться в номер отеля, лечь на холодные простыни и заснуть быстро, надолго, без снов. А теперь это казалось ему каким-то ирреальным желанием, потому что больше спать не хотелось, и он не помнил, когда в последний раз уставал, хотел упасть и не вставать. На наручных часах почти четыре утра, а первые проблески света не дают знать о себе, небо остается таким же почерневшим, не думая светлеть. Может, оно и к лучшему. Предстоящий день пугал, он не знал, что будет с ним делать. Возможно, вернется обратно с той же болью, с которой уехал.

На стоянку тихо заехала машина, остановившись всего в нескольких метрах от него. Он выпрямился, лелея в себе некую альтернативу радости, ждал совсем недолго. Встретил мужчину с измотанным взглядом, все его движения сопровождались частыми вздохами. Они пожали друг другу руки. У Деймона было крепкое рукопожатие, у его знакомого никчемное и вялое. Пришлось сделать вывод, что некоторым слишком сложно вставать посреди ночи на срочный звонок, задание или приказание. Джейсон, этот сонный малый, передал в руки Деймона папку и завернутый пакет, прошептав несколько проклятий в его сторону и обещаний, что однажды также поднимет его среди ночи с почти невыполнимой просьбой. Они улыбнулись друг другу, один с предвкушением, другой с истомой. И тогда оба разошлись по машинам.

Джейсон нажал на газ раньше, чем закрыл дверь в салон, настолько невтерпеж ему было вернуться ко сну, а Деймон лениво сел к себе, откинувшись на спинку кресла. Положил папку на колени и перед тем как отложить крепко запечатанный пакет, с примесью тревоги посмотрел на него. Никогда не чувствовал волнения и тревог, а сейчас вдруг начал, будто в него внесли изменения. Но быстро взял себя в руки и небрежно отбросил вещь на соседнее сиденье, открывая папку и быстро пробегаясь взглядом по выстроенным строчкам, построенной информацией, очевидными фактами. А спустя минуту папка полетела туда же, куда и пакет, но соскользнула и упала на коврик, рассыпаясь.

Машина мчится по мертвой опустевшей трассе, разгоняя темноту ярким светом. Мимо пробегают деревья, они убегают в противоположную от него сторону. Вдавливает ногой педаль в пол и разгоняется до предела, слышен звук работающего мотора, и Деймону это нравится. Скорость его расковывает, освобождает от лишних мыслей, дарит прежнее чувство свободы. Вскоре деревья по обе стороны остаются позади, слева теперь пролетает поток домов, а справа вдаль расстилается бескрайнее море, на которое он больше не обращал внимание. Резко затормозил, машина свернула с дороги и поехала между жилыми домами, направляясь в ту часть, где всё пустовало, стояли заброшенные стройки, и через несколько минут он остановился. Перед ним стоял трехэтажный давно забытый всеми недостроенный коттедж, поэтому мужчина решил использовать его в своих целях.

Выбравшись из машины, он поставил её на сигнализацию, и направился внутрь. Его встретил довольно улыбающийся старый приятель. Они обнялись по-дружески и вместе спустились в подвал по бетонным ступеням, затем прошли в самую дальнюю комнату. Внутри горело несколько свисавших с потолка лампочек, а посредине, привязанный к стулу сидел изнеможенный и окровавленный мужчина, лицо уже успело распухнуть от бесчисленных побоев.

– Он хоть что-нибудь сказал? – спросил Деймон, непринужденно останавливаясь напротив его новой жертвы.

– Абсолютно ничего, просит, чтобы его били дальше. А в этот раз нам мозахист попался, брат, – ухмыльнувшись, ответил Аларик, один из тех мужчин, находившихся в комнате и все время пытавших беднягу.

– Что ж вы его жалеете? Я ведь говорил, если молчит больше двух часов, хватит нежничать.

– Почему именно два часа? – спросил один из некоторых, стоявший в самом углу.

– Больше они не выдерживают, ломаются. Крысы ведь тоже не любят, когда с ними грубы.

Подошел совсем близко к связанному и наклонился над ним, бегая взглядом по его отвратительному лицу, вызывавшее непреодолимое отвращение и желание в сотый раз пройтись кулаком.

– Я даю всего одну попытку, – холодно произнес Деймон. – Всего одну. Отвечай.

– Пошел нахрен, – улыбаясь, ответил ему тот, едва не выплюнув в лицо.

Резко развернувшись, Деймон подошел к столу у стены и несколько мгновений смотрел на него, выбирая. Тогда он схватил один из пистолетов, закинул в магазин несколько патрон, собрал и перезарядил. В комнате повисло молчание, нарастало напряжение. Каждый находившийся здесь знал, что именно этого человека злить нельзя никогда. В нем слишком легко просыпался дьявол, хладнокровный и бесстрастный убийца, способный на всё, начиная от невыносимых пыток и заканчивая самым страшным убийством. Никаких поблажек, никаких исключений. В его руках все становились марионетками, обреченными лишь на один конец.

Деймон снова вернулся к беспомощному ублюдку, подставляя холодный метал к его голове и снимая с предохранителя. Почти все сдавались, когда он переходил к крайним действиям, переходил на «ты» с жестокостью и полным безразличием. Но этот продолжал молчать, все также улыбаясь. Похоже, он действительно был гребаным мазохистом, Аларик оказался прав. А раз все сводилось к этому, нужно было продолжать.

– Значит, отвечать мы не будем.

Он опустил пистолет и неторопливо начал отходить, повернувшись спиной к пленнику. Однако сзади послышался смех, хриплый и издевательский. Деймон остановился. Над ним насмехался человек, неспособный защитить себя, отстоять, и позволял себе смеяться сквозь жгучую боль. Наверное, ему казалось, что душегуб, которому остальные в этом помещении подражали, потерял всю свою пылкость, смягчившись. А это до покалывающего ощущения по всему телу взбесило. Резко развернувшись, Деймон поднял пистолет и нажал на курок. Сначала послышался выстрел, раздавшийся эхом по всему подвалу, а затем неистовый крик. Это показалось недостаточным, и тогда он выстрелил еще раз, во вторую ногу. Теперь мужчина перед ним почти разрывался от слез, боли и надрывного визжания.

– Ладно! Хватит, – прокричал он. – Скажу, всё скажу!

А Деймон увлекся. Перезарядив пистолет, он снова направил его на кричащего, но как только собрался выстрелить в третий раз, Аларик схватил его за руку и оттолкнул. Пуля вылетела куда-то в стену, никого больше не задев, оружие выпало из рук.

– Ты слышал его, он сдался! – едва не прокричал Аларик, смотря в пылавшие диким огнем глаза. – Сальваторе, что происходит?

Но он не ответил. Окинув взглядом пострадавшего, он направился к лестнице, напоследок кинув, чтобы дальше разбирались без него и как можно быстрее покинул дом, выбираясь на свежий воздух, на улицу, где рассвет уже успел подавить тьму. Почувствовал себя дико, второй раз за одну ночь потерял самообладание, не в силах сдержать свои порывы. Сначала вырвалась неудержимая злость на самого себя, а теперь выливалось всё, все его чувства, которые он обнаружил в себе несколько часов назад. В этом и скрывалась его проблема, он попросту не умел управлять иными эмоциями, кроме ярости, ненависти и чистого, пылающего огнем гнева.

Сел на ступеньки, ведущие к парадной двери, и опустил голову, сложив опущенные на колени руки в замок. Не мог представить себя без причинения боли. Теперь казалось, что если бы в этот момент он не выпустил все накопившееся на того мужчину, сорвался бы на ком-то другом. Аларике, Елене, невинном прохожем. Проблема заядлого дьявола – связать всю свою жизнь с чертовским делом: радоваться, убивая, расслабляться, убивая, очищаться, выплескиваться и страдать, тоже убивая, причиняя боль. Самый важный пункт, написанный маленьким шрифтом.

– Объясни, что это было, – произнес Аларик, присаживаясь около такого же грязного по локоть в крови человека. – Ты почти убил единственного, кто был готов говорить.

– Разве не в этом заключает вся суть?

– Нет такого правила, в котором говорилось, что можно убивать ходячую флэш-память до того, как она все расскажет.

– Даже если бы я пристрелил его, не начал бы жалеть. Он не заслуживает, чтобы с ним носились.

– Азарт, который я увидел в твоих глазах, был нездоровым. Прежде ты всегда знал меру и убивал по надобности, но сегодня не тот случай. Оставь то, что тебя отвлекает, Деймон. Такие как мы не могут иметь параллельной жизни, демоны всегда остаются демонами.

Деймон провел рукой по волосам и на минуту задумался. Ему показалось, что когда он находился в той комнате, держа в руках пистолет, был воплощением тех образов, преследовавших Елену на протяжении всего года. Мысль об этом стала отвратительна, настолько отвратительна, что почувствовал отвращение и к самому себе. Его губило само воспоминание о признаниях. Хотелось уехать, так далеко и так быстро, чтобы больше не видеть всех этих лиц, ни чистых, ни окровавленных. И остановиться где-то в маленьком тихом городке, отдохнуть, забыть. Но все казалось ненужным и пустым без присутствия той единственной души, за которую он мог бороться вечность, которую сам и погубил.

– Если ты не скажешь, в чем твоя проблема, я буду вынужден отстранить тебя настолько, насколько это возможно. Рассеянный ты не можешь принимать здравые решения.

– Однажды я сломал жизнь самой яркой звезды, поддавшись на провокацию, шантаж со стороны близкого ей по существу. А впоследствии звезда потухла, совсем перестала светить. И я не понимаю, как снова её зажечь.

– Если одна звезда потухает, рождается другая. Их нельзя запустить заново, это не лампочки, их ведь не вкрутишь.

Он печально улыбнулся одним уголком губ. Та самая порочная улыбка, в которую отчего-то все влюблялись, за которой бежали не отставая. Никто только не знал, что растянутые в улыбке губы испачканы кровью, чужой кровью, и множеством ужасных преступлений. Деймон встал, спустился с последних двух ступенек и подошел к машине. Нужно было свалить, срочно, подальше. Может, действительно нужно отдохнуть. Прошедшая ночь была самой длинной в его жизни, самой насыщенной и невыносимой.

– Деймон, ты любил эту девушку?

Вопрос застал его врасплох. Слова прозвучали слишком быстро, их смысл не сразу дошел. Любовь. А существовала ли она? Эта переполненная теплотой, нежностью и привязанностью энергия, была ли она на самом деле реальна? Но он не захотел об этом думать, отвечать и разговаривать. Это чувство не было одним из тех, в котором бы он знал толк, очень, очень далеко от области его специализации. Другой вопрос – нравится ли ему убивать? Да. Это иная степень высшего чувства. Но любовь? Вопрос был поставлен совершенно не тому человеку.

– Как скажет все, о чем знает, убейте этого засранца.

Он сел в машину, зажигая двигатель и выезжая навстречу ярким краскам неба. Его ждал холодный душ, а затем сон, в котором он впервые так отчаянно нуждался. Все же разнообразие чувств и их смешивание умеет утомлять.

Комментарий к Глава 5

* – люди, которые живут ночной жизнью.

========== Глава 6 ==========

После пробуждения Елена с тоской обнаружила, что его рядом нет, и прождала весь день и почти всю следующую ночь, время от времени спрашивая о нем медсестру, но ответ так и не получила. Это вселяло тревогу и дарило множество вопросов, самым пугающим из которых был «неужели ему стало противно?». Она изводила себя от неведения, не имея возможности ни написать, ни позвонить ему. У неё даже не было предмета отвлечения, который мог бы занять все её мысли, избавив от волнения. Почти не ела и не пила, измеряя шагами комнату, временами выходя на балкон и возвращаясь обратно. Море теперь не спасало, оно губило. Каждая новая волна приносила с собой страх.