Текст книги "Шрамы (СИ)"

Автор книги: L.Luft

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Марго ещё дышала, постепенно затихая и скуля. Конечности долбило от заряда, дыхания не хватало. Она пыталась сделать вдох больше, но в нос забилась кровь, она же ощутилась во рту. Белые пальцы сжались в кулаки.

Накрыла агония: трясло, болело, ныло – словно резало медленно по живому, следом моментально прижигали. И повторяли несколько раз. Слишком больно – да так, что в голове наступал шум, глаза постепенно закрывались и хотелось спать. И не важно, как сон будет достигнут. Во сне все забудется, включая боль.

Кто-то поднял вскоре, но внутри у Марго всё замерло в ожидании Смерти, а глаза её цеплялись за перекошенное болью и ужасом уже бледное лицо смуглого наёмника напротив. На синем смоль, кровь и смрад виднелись ярче.

Но не так, как на чистом-чистом белом.

…

Марго очнулась. Уставший перепуганный взгляд наткнулся на знакомый потолок кабинета в Башне «Вместе», подсвеченный остаточными фонарями города из-за не закрытого панорамного окна. Тяжело дыша, Марго обнаружила себя лежащей на спине: голова сильно закинута назад, лоб, спина влажная, старые шрамы, почти скрытые пластикой, заныли… Рот приоткрыт. Разумовская тут же захлопнула его, провела языком по губам и прикрыла занывшие глаза.

Всё в порядке. Она находилась в своём кабинете, как обычно, на работе.

Внезапно начало закладывать уши, будто рядом нарастал пчелиный рой. Марго открыла глаза, прислушиваясь – ярче заболели старые шрамы, тело начало трястись, и более она не смогла закрыть глаза. Тогда Разумовская попыталась опустить голову – не вышло. Пошевелить руками, ногами, пальцами – хоть чем-то – неудача. Конечности не слушались, словно отказали одномоментно.

Страх, испытанный во сне, липкими руками сдавил грудь, а особенно горло. Внизу живота похолодело, внутренности опустились, губы затряслись. Марго приметила краем глаза, как от стеклянного обычно закрытого входа отделилась тень. Она юркнула к дивану, забралась на него и липкими чёрными лапами обхватила лодыжки.

Ток импульсом будто вырванным из видения прошёлся повторно, на этот раз от ног и особенно повторил схему поражения на спине. Марго всё ещё не могла двинуться, только наблюдала – как неоформленная тень забиралась по ней дальше, пока не уместилась на груди.

Дышать стало моментально труднее.

Липкие полные вязкой смоли руки обхватили лицо. Марго вновь попыталась зажмуриться – не получилось. Тело не слушалось. А вот сверху явились два янтарных хрусталика, как и начала оформляться птичья морда…

Когти надавили на рот, заставляя его открыть повторно, затем спустились на горло и начали душить. Кровь дала в голову. Марго начала задыхаться, ощущая, как прошлое накатило с новой силой. В знакомом помещении кабинета будто воочию стал слышен запах из дворца: кровь, мясо, электричество.

Существо-тень застрекотало, подобно ошейнику, следом Марго вдруг выдала:

– Убивай…

Руки не ослабли. Пот стекал по щекам. Глаза напротив сузились и с коротким «не время» всё исчезло.

Комната перестала шептаться, как и уходил гул в ушах. Марго перевернулась на бок и, ткнувшись влажным от пота и слёз носом в спинку, попыталась уснуть. Ненадолго. Повторно её разбудила звонкая трель мобильника, и больно настойчивая просьба виртуального активного консультанта взять трубку.

Разумовская взяла.

Правда для начала слишком крутанулась во сне, испытывая страх, да упала с дивана на пол. Уже с него она потянулась на стол, который чудом не схватила лбом, и зашипела, когда экран ослепил её. В конце концов, заветная кнопка ответа была вдавлена, как и мутным взглядом увиден, КТО именно беспокоил сон.

– Артемис, твою ж… – Марго выдохнула, облизнула пересохшие от беспокойного сна губы и закончила фразу иначе:

– Какого чёрта ты творишь?

Опустив локоть на стол, Марго устроилась на полу удобнее и потёрла пальцами потный влажный лоб, да тут же удивлённо уставилась на пальцы, на которых блестели солёные капли.

– У нас проблемы, – ожидаемо донеслось на том стороне связи.

– Проблемы? – Марго ещё соображала мутно. Для неё никаких проблем в два ночи не существовало, кроме той, что называлась кошмарами и «сонным параличом» с душащими бабайками. Да и как-то она вообще не сообразила, что если в это время звонил шеф службы безопасности, то не просто осведомиться о состоянии.

Хотя.

Его звонок определённо выдернул из куда более худшего, а потому стоило всё же проявить манеры и поблагодарить.

На той трубке безопасник выдохнул, и раздались шумы улицы вместе с треском, похожим на поворотник. Слегка пришедшая в себя Марго догадалась, что Артемис говорил с ней будучи в машине.

– Теракт у «Золото востока», – глухо раздалось в трубке.

Марго дрогнула и затихла. Взгляд потерянно ткнулся в нижний край огромного экрана, сейчас потухшего. Телефон чуть не выскользнул из вспотевшей руки, отчего Марго вцепилась в него крепче. Другая на столе сжалась в кулак.

Под воздействием кошмаров, паралича или информации – плевать, откровенно – Разумовскую накрыла тряска, когда как сознание, моментально избавившись от сонных отголосков, уже искало информацию на словосочетание «Золото востока».

– То, куда мы не пошли? – тихо выдохнула Марго, припомнив «золотистое» – во всех смыслах – именное приглашение, которое она несколько часов назад закинула в дальний ящик к таким же, выбрав сон, а не развлечение под софитами. Сон важнее.

На той стороне помедлили. Разумовская уловила чуть громче шум авто, очевидно Аретмис отвлёкся на дорогу, после он продолжил:

– Оно самое с планируемым подпольным казино и… – Вздох и затихли.

– Не томи, – Марго ощетинилась.

– Ответственен за теракт Чумной Доктор.

Моментально поплохело. Из лёгких выбило весь воздух. Горло стянуло – ни то спазмом, ни то фантомной памятью об ошейнике, ни то будто вернулась воочию бабайка с жёлтыми ядовитыми глазами. Разумовская осознала, что молчание затягивалось, когда на той стороне донёсся отдаляющийся шум мигалок. От его воя она очнулась и выдохнула.

– Нужно поднять людей и… – Язык заплетался. Марго, переставая стучать по столу пальцами, провела ими по влажному лицу, следом, глубоко вздохнув, приказала себе собраться. Паника в этот момент была недопустимой.

– Яковлеву поднял, мои люди скоро приедут, ещё тех-директора…

– Нет, не нужно, – оборвала его Разумовская. – Пригони к нам ледоруба.

– Её? – удивился Артемис.

– Мне нужно точно знать, есть ли совпадения с другими отклонениями. И если что она подчистить сможет. Не дай Боги, это сделал кто-то из наших, – выдохнула Марго, когда как в сознании уже транслировались не только заголовки СМИ на следующий день, особенно жёлтой прессы со слухами, но и воочию представились сотрудники безопасности, чьё прибытие в Башню – вопрос времени.

Будто угадывая мысли начальницы Аретмис как раз упомянул безопасников:

– Хорошо, я подниму её. Безопасники будут к шести или к восьми.

Марго сверилась со временем на экране – немного, но уже что-то.

– Скорее изымут технику, – пробормотала она. – Мне нужна ледовая здесь. Срочно.

– Не переживайте, скоро будем. И, Маргарита Васильевна…

– Я не собираюсь давать комментариев, Артемис, – пробормотала Марго и, наконец, поднялась с пола, да тут же отругала себя – слишком переоценила свои силы после сна, оттого присела на диван. – Но ситуацию реальную я обязана знать.

– Вас понял. Как приеду, подумаем, что будем говорить СМИ.

– На вас уже выходили? – поинтересовалась Разумовская.

– Пока нет. Но уверен, вскоре пришлют инструкции.

– Хорошо… – Марго выдохнула, прикрывая глаза, затем вспомнила рыжее лицо сына. И на это всё внутри отозвалось холодом страха. Сглотнув застывший в горле комок, Разумовская, тщетно пытаясь совладать с дрожью, попросила:

– Кирилл. Завтра в школу не пойдёт и думаю…

– Пока оставим дома. Переведём на домашнее временно, – твёрдо отвечал Артемис. – Только прошение нужно.

– Я напишу хоть десять. Пришлю сейчас.

– Маргарита Васильевна, – безопасник вроде усмехнулся, – там не подписать электронной подписью.

Марго выдохнула и, отняв трубку от уха, постучала ею по лбу. С повсеместными новшествами и электронными дневниками пора бы уже и госшколам переходить на полный электронный документооборот, но нет. Такой «мифический зверь» только-только со скрипом в бизнесе приживался, куда уж до муниципального сектора образовательных учреждений.

Для Разумовской он был более удобен, чем написание бумажек с живой подписью, какие ещё потеряются, расплавятся, размокнут и другое…

– Хорошо, я подготовлю, – она прижала телефон другой рукой к уху, – и я не знаю… Стоит ли увозить?

– В Сибирь?

– Да, – Марго оттянула уголок губ. – Я беспокоюсь о его безопасности.

– Пока уверен нет повода, но если что приоритет на билеты у нас сохранён. Не волнуйтесь, мы проследим за его безопасностью.

– Я больше переживаю, как на нём это отразится, – поделилась беспокойством Марго, прикрывая глаза – столько лет подходить со знанием дела к материнству, и тут всё начинало лететь в тартарары.

А из тартарары поднималась тревога иного толка – если ребёнка найдут, если о нём узнают, если-если-если… Слишком много появлялось «если» с информацией о теракте, совершённом Чумным Доктором.

– Кирилл умный ребёнок, – начал Артемис.

– Но всё же ребёнок, – настояла Марго.

– Мы сделаем всё возможное ради его и вашей безопасности, Маргарита Васильевна, – со знакомой сталью заверил безопасник, и у владелицы от голоса чуть отлегло на сердце.

Марго вернула себя обратно в реальность – ничего пока в тартарары не улетело. Пользовательские изменения в Сети ледоруб начала фиксировать уже как несколько месяцев, пыталась отследить, но следы надёжно скрывались. Всё это время Артемис усиливал защиту как компании, так и личностной сферы её владелицы, и даже сама Разумовская понимала – с возвращением в город другого Разумовского вопрос катаклизма оставался вопросом времени.

И вот, пожалуйста, произошло.

– И Маргарита Васильевна, – донеслось спустя пару секунд.

– М?

– Пока еду и собираемся можете отдохнуть. Час времени. Звучите устало.

Марго хмыкнула, покосилась на отброшенное покрывало и мятую ночную – вполне оправдано.

– Кошмары, – пробормотала она.

– Понимаю, – донеслось усталое в тон. – В моём кабинете найдёте настойку, мне всегда помогала собраться, Маргарита Васильевна, потому уверен и вам подойдёт.

Марго улыбнулась теплее, ощущая, как от подобного почти уставного-заботливого предложения в груди отступал холод. Припомнив тронутое морщинами лицо шефа Службы Безопасности «Вместе», Разумовская покивала, затем опомнилась и пробормотала:

– Благодарю. До встречи, Артемис.

Связь щёлкнула, подтверждая окончание вызова. Марго кинула телефон на стол и надолго уставилась на цифры времени на огромном экране впереди, затем она, следуя за страхом, обвела взглядом кабинет, особенно поглядела на двери.

Закрыты, как и в помещении никого. Только отбрасывала тени мебель, и те не шевелились, не пытались подобраться и душить. Стало вроде спокойно, а вроде податливое сознание напомнило за другие кошмары, случившиеся уже на Востоке России. «Хватит», – Марго провела дрожащими руками по лицу и скривилась, когда всё-таки натяжением отзывались шрамы на спине. Тот, что на шее сзади, врачам удалось подлатать, а специалистам по пластике почти скрыть, но вот другие зудели и горели, будто нанесённые недавно.

– Ладно. – Марго вдохнула, стараясь не думать о прошлом. В голове же продолжала стучать фраза Артемиса.

«Ответственен за теракт Чумной Доктор»

В попытке избавиться от неё Разумовская поспешила собраться на насущном и припомнила рекомендацию Артемиса – а почему бы, собственно, и нет.

– Вак, – тихо позвала Марго. Услышав уставной сигнал приёма сообщения виртуальным помощником, она продолжила:

– Включи освещение на двадцать процентов.

– Будет сделано, – отозвался неживой голос.

– Хотя нет, – Марго покосилась на панорамное окно, замечая, как в кабинете становилось светлее. – Вак, отменить команду.

Значения мигом вернулись на прежнее. Меньше всего стоило сейчас подавать визуальных признаков, что в Башне кто-то был наверху. Так, на всякий. Позже только лучше бы панорамку закрыть. Но не сейчас.

Марго поднялась, подхватила со стола ключи, включая электронные карты доступа и, запахнув сильнее халат, направилась прочь из кабинета. Шлёпая босыми ногами по холодному полу, она спустилась на этаж ниже, следом прошла через весь офис до помещения Артемиса. Марго ловила себя на иронии – было что-то в этом, когда она могла спокойно в тихом ночном офисе ходить в ночной сорочке, халате, босая по этажам.

Плохо, конечно, если оставленные на постах сотрудники додумаются глянуть на экраны тех камер, что стояли на последних этажах, однако что-то подсказывало Марго, что безопасники уже привыкли: видеть её растрёпанной, босой, да и иногда с термосом, где налит был чай с алкоголем. Правда сегодня из кабинета Артемиса она шла до своего с бутылкой настойки шефа, а следом за ней тянулись тени. Детское податливое воображение всё ещё пыталось усмотреть в них, как и услышать в офисе отголоски видимой бабайки, когда как рацио припомнило легенды славян.

Бабайка или лучше – кикимора – вестница сонного паралича – всегда приходила и, садясь на грудь, пыталась предупредить о хорошем или плохом. Что ж… Вот и предупредила, как говорится.

Несколько позже, когда Марго совсем проснулась благодаря принятому душу, ВАК, согласно командам, захлопнул панорамное окно и подобрал записи о теракте, которые транслировались им на экран. Стоя в халате, Разумовская ощущала, как по телу ещё стекали холодные капли и как разгорячённое от гнева и злости лицо холодили мокрые волосы – обтереться после душа она не потрудилась, решила, что сама обсохнет.

Гнев и злость закипали постепенно, задавливали внутренний страх, какой остался спазмом внизу живота. На очередном выпуске с кадрами Марго сжала крепче стакан – в нём плескалась янтарная жидкость успокаивающей настойки. Если короче: Артемис намешал травяной дряни с коньяком, но пробудило так, что теперь Марго дала себе зарок спросить рецепта.

А пока прозрачное стекло коснулось бледных губ. Разумовская не отпила, только постучала несколько раз. Взгляд, пожирая, скользил по новому костюму, как слух цеплялся за праведные слова о справедливости, о чуме, пожирающей город, и прочей ереси, годящейся для художественных рассказов или речей неумелых пропагандистов-радикалов.

– Больше пяти лет прошло, а ты не меняешься, Серый, – выдохнула Марго и отпрянула от стола, после сделала щедрый глоток настойки безопасника. Сморщилась – хорошо согревала. Дождавшись, пока запись начнёт повторение и остановится на крупном плане, Разумовская скомандовала:

– Вак, останови.

Виртуальный помощник послушно исполнил просьбу. Марго подошла ближе. С огромного экрана теперь на бледную свидетельницу ещё первого появления Чумного Доктора смотрел новый «герой», совершивший теракт. Костюм пестрел белым, синим, чёрным – почти спокойными цветами. А линзы в глазах горели янтарным – подобно глазам твари из кошмаров и воспоминаний.

Руки дрогнули, и следующий глоток Разумовская сделала, поднеся стакан к губам трясущимися пальцами. Шрамы на спине заныли с новой силой, в голове эхом отдался собственный голос, умоляющий о смерти, следом – чужой истерический смех. Запах алкоголя выветрился, вернулся смрад крови.

Марго прикрыла слезящиеся глаза, делая тяжёлый выдох. Руки стиснули стакан, не донесли его до губ. Разумовская хотела поддаться сиюминутному порыву гнева и кинуть его куда в стену – чтобы выплеснуть, чтобы было не так больно, а лучше, конечно, если бы этот стакан прилетел прямо в голову Сергею или если бы Игорь тогда его прикончил. Тяжело дыша, Разумовская опустила стакан на раскрытую другую руку и пробормотала с усмешкой: «Я не миллионер».

А потому вредить имуществу – нечего. Его же потом ещё и восстанавливать придётся.

Подняв влажный взгляд на изображение Чумного Доктора, Марго злобно и загнанно осмотрела новую фигуру и видела на месте её другую – ещё раннюю версию с рыжими волосами и абсолютным безумием. Тяжело надрывно дыша, она поджала трясущиеся сухие губы, припомнила кошмар и мельком вспомнила собственную жизнь последние несколько лет.

Нейтралитет.

«Вместе» под жёстким контролем Государства держало его долго, как и Марго. Теперь уже как два года Разумовская постепенно ослабляла контроль, стремясь вернуть отданные акции обратно в «голову», чтобы сбавить его и стать добровольно-лояльной к существующей власти, но относительно-свободной в принятии решений. За этим стояла ограниченная свобода как её, так и тех, кто работал на компанию, и всё-таки – свобода, какую можно было использовать на благо тех же людей.

Без жертв.

Без насилия.

Без убийств.

Принимая особенности и правила игры, заданные Властью, но стремясь найти баланс безопасности для себя, своих интересов и, собственно, менее властных людей, заинтересованных в будущем.

А радикалов итак достаточно…

– Я думала, вы повзрослели, – выдохнула Марго, задавливая воспоминания о Востоке. Пальцы поднесли стакан к губам, и, отворачиваясь, Разумовская залпом осушила его, следом поморщилась, прижав к носу палец, пропахший дешёвым гелем для душа, почти хозяйственным мылом.

«Но видно некоторые не учатся на ошибках», – дополнила она в мыслях, приказала Ваку отключить записи и скользнула взглядом по закрытому панорамному окну. Вид города, раскрывающегося с Башни, моментально возник в сознании – больно часто Марго после работы или после кошмаров любила сидеть напротив и наблюдать, что помнила почти достоверно всё, что открывалось с этого этажа: улицы, огни, достопримечательности и иное… Это успокаивало, но не когда взгляд падал на шпиль площади Восстания и Дворцовую.

Повторения двух тысяча четырнадцатого и ранних годов Марго не допустит. Она не позволит закрыть компанию, обвалить сеть, лишить людей работы, она не позволит нанести вред и её семье, и лично ей самой. Пускай «Вместе» и она как владелица продолжали блюсти нейтралитет в «теневой игре», это не означало, что не будут закрыты пробоины слабости из безопасности.

Марго вдохнула, отворачивая голову на рабочий стол. Экран связи с Безопасниками был чист, потому, отставив стакан, она направилась в «жилые помещения». Спустя ещё полчаса, когда Разумовская заменила халат на относительно официальные вещи и просушила волосы, пришло уведомление от КПП о пересечении его Артемиса с «плюс один».

========== Оранжерея [Юля | Алтан, PG-13] ==========

Самое чудное время в оранжерее – закатное. В моменты нескольких минут, когда лучи опаляли стекло строения и, пронзая его, охотно лизали янтарными и рыжими бликами раскидистые листы или бутоны посаженных растений. Порой свет отражался, перекидывался на другие гладкие поверхности, и транслировался по пространству до тех пор, пока не иссякал, лишаясь следующего приёмника, либо пока не гас источник.

Юлия Пчёлкина не любила подобные места. Они напоминали ей работу давно почившей матери – как преподаватель ботанического факультета государственного университета она присматривала за обширными оранжереями в центре города и часто брала туда и маленькую Юлю. Матушка в свободное время водила в старейшую картотеку с архивом растений или показывала сами стеклянные постройки изнутри, где рассказывала истории о диковинных и изысканных видах, называя их порой по-страшному, на мёртвом языке церковников и вечно мёртвых изнутри врачей. Ещё в детстве увиденное не поражало юное сознание, падкое на фантазию, а вызывало ужас – множество-множество растений было вынуждено выживать в чудовищно-маленьких условиях и сражаться за свой кусочек пространства с такими же узниками. А некоторые просто умирали от болезней из-за недостатка ухода или из-за того, что на их вид не хватило денег у бюрократической машины. Последнее уже Пчёлкина узнала позже, став постарше, но из того детства, полного созерцания растений в стеклянной коробке она вынесла единственное, услышанное как-то от коллеги матери: «Оранжереи – это тюрьма для растений».

Это настолько поразило её, что Юля помнила подобное выражение до сих пор, потому, приняв гостеприимное предложение Алтана о переезде в загородный дом, нечасто бывала в самой оранжерее. Однако иногда всё-таки бывали исключения.

Оправив упавший локон, Пчёлкина изучила жёлтые цветы – росшие вплотную друг дружку они создавали плотный ковёр вокруг дерева, отчего напоминали больше покачивающееся солнечное море. Юля дёрнула уголком губ в подобие улыбки, коснулась пальцами податливого бутона и, огладив его махровые лепестки, надавила большим пальцем слегка в центр.

Алый ноготок впился в сердце бутона, пыльца оставила на нём рваные мазки, и память Юли вдруг наложила увиденное на совершенно другое: чудовищным зверем оно заскреблось глубоко в груди, пытаясь проложить повторный путь наружу и наводняя сознание полными крови и душащей боли события несколько лет как ушедших. Тогда Пчёлкина отступила – убрала руку и поднялась, задавливая возникшие воспоминания. Что случилось в прошлом, осталось в прошлом, за исключением оставленной как физической и куда страшнее – ментальной боли.

Юля прикрыла глаза, замерев на дороге и приказывая себе собраться. Она сделала несколько глубоких вдохов, выдохнула и сморщилась, когда на такое совсем малое движение кожа шеи ответила лёгкой натянутостью. Следом всё прошло. Слух уловил вечерние трели птиц, и Пчёлкина, хотевшая открыть глаза и поднять голову, мигом одёрнула себя от такого желания. Сложив руки на груди, она только аккуратно приподняла голову, осмотрела пространство и увидела, как воробьи – извечные местные бунтари оранжереи – таскали что-то в устроенное не так далеко гнездо. Буро-грязными пятнами они мелькали средь зелёного пёстрого моря, щебетали, а группка чуть в стороне и вовсе устроила вечерние баталии со всеми разборками.

«Хуже только сороки, – улыбнулась Пчёлкина. – Или вороны» Улыбка на лице осталась, глаза потускнели, и Юля неиронично подумала, что сегодня отчего-то весь выход в оранжерею так или иначе наталкивал её на размышления о прошлом, а конкретнее о днях, с которых началась чудовищная вендетта, где жизнь человека не стоила ничего.

«Не думай», – напомнила себе Юля, однако думать продолжила. Осматривая пёстрые насаждения, Пчёлкина вспомнила слова пожилого коллеги матери и зацепилась взглядом за стекло пристройки к загородному дому.

Клетка или тюрьма.

Как тогда в комнате с шахматной партией.

Руки на плечах сжались сильнее, веки чуть прикрылись, и холод тронул грудь. Ледяной спазм поднялся выше и заковал шею в тиски подобно тому, как раньше на ней сжался браслет с её фигурой королевы… Юля выдохнула, понимая, что бороться с этим – выше собственных сил, потому, отняв руку, она пальцами почти невесомо огладила оставленные на шее вертикальные шрамы, ставшие признаком уродства и своеобразным клеймом, поставленным психом с воронами в сознании.

«Могло быть хуже», – откликнулся внутренний голос, и стоило прикрыть глаза, как перед ними возникли картины залитого кровью пола, на котором где-то уже лежали убитые «фигуры», а где-то сидели оставшиеся, готовые стать разменными монетами в чужой мести. Смрад крови, виды убитых, чей-то смех и всхлипы – всё это давило на сознание, а душок – в нос, из-за чего появлялась тошнота, душил страх и хотелось единственное: оказаться где-то далеко или найти способ сбежать здесь и сейчас.

Ни у кого не получилось сбежать. Но и многие не вышли, потому… Да, могло быть хуже, особенно памятуя то, как Юля выжила, вот только забыть об этом не получалось.

Со стороны донёсся хлопок, и Пчёлкина отвлеклась. От выхода в основное здание загородного дома спускался Алтан. Их взгляды пересеклись, и владелец комплекса направился к ней. Юля терпеливо выжидала, пока он доберётся ближе, и с каждым его шагом в душе постепенно переставали скрести звери, отпускали воспоминания и даже становилось уютно в объятой закатными лучами оранжерее, почти не напоминавшей тюрьму. Пчёлкина мимолётно скользнула цепким взглядом по собранным в косы волосам, что на концах фиксировались металлическими вставками, чёрному костюму с расшитыми золотыми манжетами и вернулась к тёмным глазам со слегка приподнятыми уголками.

Его же взгляд остановился на её руке, что замерла над шрамом, и Юля не стала убирать её, только опустила на плечо, где огладила его также невесомо, и отвернула голову к цветам. Подошедший близко Алтан поцеловал кончики оставленной на плече руки, затем, приподняв голову, коснулся поцелуем и виска. Юля поёжилась, вызывая улыбку у подошедшего, и от смешка почти над собственным ухом, улыбнулась сама.

– Замёрзла? – уточнил Алтан, проводя рукой по спине. Юля отрицательно покачала головой, хотя, признаться, кончики пальцев всё же закоченели.

– Замёрзла, – подтвердил Алтан, и Пчёлкина, отпрянув, обернула на него голову, после, вспомнив поцелуй, дарованный кончикам её пальцев, неловко сжала ту в кулак – действительно, нечего скрывать.

Оба улыбнулись друг другу, и Юля замерла, ощутив, как Алтан отнял руку от её спины, оправил чутка выбившуюся прядь и, опустив свою, перехватил чужую ладонь своей. Пчёлкина поменяла их захват так, что теперь она удерживала его руку, и словив взгляды друг друга, оба направились обратно в помещение.

Тёплая ладонь согревала холодную, особенно пальцы. Юля доверчиво прижалась ближе, поглядывая на росшие вокруг растения, постепенно готовящиеся ко сну. Воробьи также поутихли, и вместо них с дальнего конца оранжереи слышался голос садовника, проводящего вечерний полив по регламенту. И увиденное сейчас напоминало больше идиллию, словно не было постигших наваждений.

– Всё ещё не нравится? – вкрадчиво поинтересовался Алтан, следя за взглядом Пчёлкиной.

Юля задумалась, изучила доступные кусочки оранжереи и всё-таки капитулировала – стоило признать, что здешняя совершенно отличалась от той, за которой ухаживала мать. В этой работники Алтана сделали всё, чтобы растения не мешали друг другу и располагались в строгой последовательности взаимовыгодного соседства. Вероятно, потому за почти уже полгода сожительства Пчёлкина не видела, чтобы какие-то цветы выбрасывали или чтобы какие-то стояли «сожжёнными скелетами». Такое внимание к деталям и собственной отдушине говорило лучше слов.

– Нравится, – тихо ответила Юля, обернув к нему голову.

– Я рад, – в тон ей ответил Алтан, и оба снова помолчали.

И в молчании этом не крылась неловкость. Юля улыбнулась, припоминая первые месяцы знакомства с Игорем, когда каждое их молчание сопровождалось тягучей неловкостью: Гром не знал, как вести себя с девушками, а Пчёлкина порой не знала, какие темы выбирать для разговора с ним. До-о-олго притирались друг к другу, находили точки соприкосновения и, в конце концов, – чего таить – достигли мира. Только вот рухнул он одновременно со смертью его, оставляя на душе очередной шрам.

Юля глубоко вдохнула и медленно выдохнула, сжимая непроизвольно чужую руку сильнее и ловя ответные мягкие поглаживания большого пальца по своей ладони. В поддержке и заботе, в малом жесте, показывающем о наличии рядом человека, готового поддержать. Это стоило многого. Тогда Пчёлкина позволила себе проявить слабость и на пару мгновений тоску и вспомнить, раз уж сегодня внутреннее охотнее напоминало за случившийся давно конфликт.

На Италии всё не закончилось, после неё наступил долгий период лечения, восстановления, судебного процесса с переводчиками и дачей показаний в иной стране, после в собственной, а потом… Юля и Дима так и не смогли сблизиться так, как то было до вендетты Разумовского. Смерть Игоря наложила на них обоих свой отпечаток и горе, но Пчёлкина была благодарна Дубину, что в тяжелейшие моменты депрессии, отчаяния и ужасов воспоминаний он был с ней рядом. Делить на двоих боль от утраты оказалось легче, чем в одиночку. Конечно, спасали сеансы психолога, конечно, спасали и собственные размышления и соблюдение предписаний, но когда рядом был кто-то, переживший почти то же, становилось легче, пускай и ненамного.

Как стало легче, так Юля вернулась постепенно к работе, и параллельно искала любую информацию о Разумовском, сначала не из желания отомстить, а потому что хотелось точно удостовериться, что психического упрятали за решётку.

Не упрятали.

Украли, затем украли повторно, а теперь числился в федеральном розыске в нескольких десятках государствах, включая Российскую Федерацию, вместе со своим другом Олегом Волковым, для которого их третья подружка – Маргарита Разумовская когда-то выторговала на суде такой же статус потерпевшего.

На неё Юля зла не держала, именно Маргарита как могла заботилась о них тогда в Италии, будучи такой же заложницей обстоятельств, и испортила некоторые ошейники. Одни вопреки стараниям сработали как надо, другие – лишь сбавили мощность, как то случилось у Пчёлкиной, а третьим повезло меньше и несделанное браслетом было приведено «вручную».

«И почему он с ним?» – задумывалась часто Юля, вспоминая выстрелы Сергея в собственного друга детства, и также часто оставляла этот вопрос без ответа. Если Волкову нравится роль верной псины, так тому и быть.

Вдохнув, Пчёлкина приникла к плечу Алтана, положила на него голову, а другой рукой ухватилась за его локоть и, ощутив чужое тепло, услышала, как мысли стали отступать окончательно, воспоминания прятаться обратно и только тупым жаром отдавалось уже собственное желание разыгрываемой партии-вендетты против Разумовского и его нового Чумного Доктора.

Полиция вновь окажется бессильной, если всё пойдёт по «старой схеме», а Юля была уверена, что рано или поздно Санкт-Петербург ожидает повторение «чумного очищения прошлого». Ведь преступники не менялись и всегда начинали из «благих побуждений», только на этот раз у города не было Игоря Грома и рассчитывать он мог на такую же нелегальную мафию, чьи интересы также портило появление «правозащитника в маске». А может… И помогало.

– Ещё думаешь, что не стоит её привлекать? – мягко спросил Алтан, отвлекая Юлю от размышлений. Пчёлкина отняла голову от его плеча, осмотрела оставшиеся метры до входа в дом и, как и в прошлый спор, подтвердила:

– Не та ставка, ради которой король сделает шаг.

– Она была его женой, – подчеркнул Алтан.

– Бывшей женой, – парировала Юля.

– Которая до сих пор распоряжается сетью и всеми его активами, – в обратную закинул он.

Пчёлкина подняла на него слегка нахмуренный взгляд и оттянула уголок губ, словив ответное лукавое внимание – о подобном они говорили столько раз, что и не счесть, вот только когда как Алтан видел в привлечении Маргариты Разумовской возможность выманить другого Разумовского, Юля знала, что он не купится, вот только…