Текст книги "Тихая сказка (СИ)"
Автор книги: Little_Finch
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
– Ты…не отпустишь…
Он икает. Жмурится сильнее, чувствуя, как по щекам вместе со слезами разливается румянец. Тор фыркает, качает головой, целует в макушку. Бормочет:
– Никогда не отпущу.
Они идут до машины, и за это время Локи становится чуть легче. Он глубоко дышит, утирает глаза, поднимает голову выше. Он и сам знает, что сейчас немного нестабилен.
Но все же это правильно, все же все остается в порядке. Организм реагирует, организм регулируется, подстраивается под новое существование. Существование не одиночное, но рядом с истинным. Рядом с самым настоящим истинным альфой.
– Можем заехать сначала поесть, если хочешь… Ты так и не ответил мне во сколько прием, я…
– Я не хочу детей.
Они уже в машине. Вот-вот да и выедут с территории школы. Тор поджимает губы, Локи на него не смотрит, глядит в окно. Он готов к тому, что сейчас все развалится, готов к тому, что сейчас машина остановится, и его одним жестким движением выкинут на обочину. Это будет оскорбительно и унизительно, вся его жизнь закончится.
Папа скорее всего уже слышал, что он предал Старка, а значит дома ему устроят разнос. Сначала наругают, затем может и выпорят. После выгонят. Он станет темным пятном на чистой родословной, и церемониться с ним никто не будет.
Он, возможно, закончит школу, но… Куда пойдет после?.. Без денег, без опыта работы и даже…даже без сексуального опыта как такового. Из него ведь даже шлюхи нормальной не получится.
И все будут смеяться. Как будет смеяться Старк. Умрет просто со смеху.
Он сглатывает мат и утирает вновь влажные щеки. Тор все еще молчит, и это молчание убивает его омегу быстрее, чем что-либо.
Локи чувствует, как осыпается. Прямо здесь и прямо сейчас. Да-да, это все глупые гормоны, но от этого ему как бы не легче. А если он тоже глупый?.. Если он принял неправильное решение?.. Если он уже разрушил всю свою жи…
– Ладно.
Альфа выкручивает руль, неторопливо выезжает на дорогу и больше ничего не говорит. Почти тут же их встречает покрасневший светофор на перекрестке. Машина останавливается.
У омеги голос дрожит, как маленький, тонкий, почти просвечивающийся, листик на ветру. Он поворачивается, ошалело смотрит. Шепчет потрясенное:
– Л-ладно?
Тор поворачивается к нему, и выражение его лица, – не злое, доброе, – смягчается еще сильнее. Он протягивает руки, утирает его бледные щеки, а затем склоняет и целует его, Локи, в лоб. Спокойно говорит:
– Да, детка, ладно. У нас с тобой еще вся жизнь впереди, и когда ты будешь готов, если ты будешь готов, мы поговорим об этом. Не переживай. – светофор сменяет окраску, позади тут же разражается бибиканьем какое-то нетерпеливое авто, и альфа выпрямляется. Едет дальше. Локи так и сидит, пораженный, а затем слышит: – Так, что насчет еды?.. Знаю один ресторанчик с домашней кухней на другом конце города. Там и вкусно, и много, и нет говорливых официантов-омег.
Он на мгновение поворачивается, подмигивает ему, и Локи не может не улыбнуться. Все сомнения растворяются.
♦♦♦
Прием у врача проходит довольно удачно. Локи предоставляет электронные результаты ежегодных обследований и различных анализов, и почти что не задавая лишних вопросов приятный бета, с легкой сединой и мягким прищуром на левый глаз, тут же выписывает ему нужные препараты. Обещает, что побочных эффектов не будет, а также говорит, что излишняя эмоциональность скоро пройдет. Буквально сегодня-завтра.
Это радует, ведь омега уже чувствует себя уставшим. Глаза саднят, голова кажется тяжелой и изредка простреливает болью. Хорошо еще, что он лишь плачет по пустякам, а не истерит, то рыдая, то смеясь без поводов.
Смотря, как Тор оплачивает счет частной клиники, Локи вздыхает. Денег у него теперь нет, папа еще вчера вечером сменил пароль банковского счета и закрыл ему доступ. Снять наличными омега, конечно же, не догадался/не додумался/не вспомнил, думая лишь о своем новом, восхитительном альфе.
– Я все верну… – он немного тихий и поникший, когда они выходят на улицу. Дело не в уже выпитых таблетках, но в состоянии на грани слез. Тор идет рядом и лишь фыркает, говоря:
– Натурой?
Локи даже огрызнуться не может. Тихо фыркает тоже, облегченно вздыхает. Теперь их путь лежит к его дому за вещами, да важными документами, типа паспорта, страховки, свидетельства о рождении… Еще, конечно же, за книгами, но это уже не так важно.
Для начало нужно хотя бы попасть на порог. Для начала нужно хотя бы дойти до собственной комнаты.
Пока едут почти не разговаривают. Навигатор изредка рекомендует лучшее направление, разрывая полотно тишины. Им обоим хорошо и спокойно, им обоим уютно. Тор не колышется/не колыхается, он словно каменная статуя остается стойким и постоянным. Локи хочет, чтобы постоянным альфа был не только в этот момент, но и всегда. Локи хочет, чтобы в этом мире, – где каждый второй готов пнуть омегу на землю, а затем использовать его, – у него все же был альфа, за которого он смог бы держаться. Благодаря которому поднялся бы не смотря ни на что.
Он не знает, получится все или нет. Не знает, как все сложится уже завтра. Сегодня для него главное – пережить возвращение домой. Сегодня для него главное – в итоге выбраться из этого дома целым.
Тор паркуется у подъездной дорожки просто потому, что прятаться нет никакого смысла. Локи в любом случае будет заходить через входную дверь. Да, он мог бы забраться и через окно, но если бы то было открыто. В связи с его несколько суточным отсутствием, это было маловероятно.
– Я могу пойти с тобой. – альфа вытаскивает ключ из замка зажигания, поворачивается к нему, смотрит. Локи кусает нижнюю губу и медленно, чуть смущенно тянется к нему. Хватается пальцами за толстовку, склоняется, тянет на себя.
Ему нужна поддержка. Всегда, но прямо сейчас все же немного больше. Какого бы язвительного засранца он из себя не строил, он все же омега и он все же мягкий/пушистый/трепетный. И он верит/хочет верить, что Тору удастся его приручить.
Локи касается губами губ, целует не жадно, но комкано. Волнуется. Альфа целует в ответ, но все же успокаивает и притормаживает. Обводит кончиком языка его нижнюю губу, проскальзывает глубже. Не из желания углубить поцелуй, но из желания забраться туда, под кожу.
Тор целует его долго, не торопит/не торопится, не отпихивает, выгоняя. Его рука опускается на бедро, другая уже на шее.
«Эй, я все еще здесь и буду здесь, когда ты вернешься. Просто сделай это. Когда-нибудь в любом случае пришлось бы.»
Он не говорит ни слова. Целует в уголок губ, а затем и в щеку. Целует с такой нежностью, будто они – пожилая женатая пара.
Это неожиданно дарит омеге успокоение и контроль. Он больше не разваливается, не плачет. Невесомо улыбнувшись, шепчет:
– Если я не выйду через пол часа, можешь брать штурмом…
– Для тебя все, что угодно, детка.
Тор кивает невероятно серьезно, и это отдается теплом где-то под ребрами. Больше так ни слова и не сказав, омега выходит. Ноги кажутся каменными или желейными, но все же он идет. Шаг за шагом. Шаг за шагом. Пытается взрастить внутри себя стойкость, но получается со скрипом.
Дом привычный и родной, но неожиданно кажется, что он не был там с десяток лет. Сколько всего случилось… Первый этаж, второй, следом чердак, принадлежащий лишь ему. Все это знакомо до боли и до боли же угнетает.
Локи знает, что так нельзя и это неправильно, Локи знает, что как бы ему не хотелось ненавидеть их, они все же всегда будут его родителями, но тут ему причинили так много боли… Его пытались перекроить не раз, целую сотню. Из него пытались вырастить глупого, надменного «мокрозадика».
Одним из признаков взрослости, по словам папы, всегда являлось уважение. Исходя из этого, даже если кто-то причинит тебе смертельную боль, тебе придется и дальше улыбаться ему, разговаривать с ним, общаться с ним нормально. Тебе нужно будет комкать эту боль внутри себя, зарывать ее глубоко-глубоко, а затем выказывать уважение, чтобы казаться взрослым.
И это неправильно. Никогда не сможет стать правильным, если взрослость определяется такими мерками, а не тем фактом, что ты умеешь держать язык за зубами и ясно осознаешь, что грубить – не выход.
Локи подходит к порогу. Локи понимает, что вот в таком мире, здесь и сейчас, у него никогда не получится стать социальным, взрослым и настоящим омегой.
Все эти устои и догматы не верны для него. Они не верны ни для кого, но почему-то складывается ощущение, что лишь он видит их неправильность. Их исковерканность. Их отвратительность.
На самом деле он не умеет жить так. Он может нацепить маску, спрятаться за ней и молча задыхаться там же, но жить так… Это не жизнь. Уж лучше он будет сидеть дома. Уж лучше он вообще не будет жить.
Почему каждому так важно оскорбить и унизить его? Не только его, каждого, кто может случайно попасться под руку?..
И зачем все это раболепство? К чему оно, если можно просто…быть обычным?.. Разве смысл не в том, чтобы просто быть собой и наслаждаться жизнью?
Тогда в чем же смысл?!
Он замирает всего на миг и не стучит. Он нажимает на ручку, открывает дверь. Он понимает, что любит и папу, и отца, но он не сможет жить здесь, не сможет жить так! Он совсем не хочет умирать в двадцать с хвостом, закинувшись таблетками и оставляя пол десятка детей на чьих-то руках.
Потому что это не жизнь. Где возможность выбора? Где возможность саморазвития? Где возможность мечтать и желать?
Он был рожден, чтобы стать ходячим инкубатором, но он рос и заботился о себе не ради этого. Он знает, что может быть полезен. И он полезен. Он может доказать это.
Разувшись в прихожей, омега медленно ступает по выложенному ламинатом полу. Проходя мимо кухни видит сидящего за ноутбуком папу. Тот уже смотрит на него, тот слышал, как он вошел.
Он не бросается на него с объятьями, не кричит, что рад его возвращению. Его губы скорбно, в отвращении искривлены, а в глазах… Злоба. Ненависть. Этот взгляд смешивает его, Локи, с грязью.
– Папа, я вернулся. – он поворачивается всем корпусом и сглатывает. Это будет не просто, он понимает, но все же он собирается хотя бы объясниться перед тем, как уйти. – И я… Я разорвал брачный договор. – с каждым словом ему будто бы сложнее сделать вдох. С каждым мгновением его сердцу будто бы сложнее обозначить еще один удар. – Я… Я встретил своего истинного.
В голосе тревожное оправдание и безнадежность. Он хватается пальцами за ткань джинсов, затем вспоминает, что у него сбрит висок и проколоты уши, а после вновь смотрит в глаза родителя.
Приговор. В его, папином, взгляде приговор, и он уже вынесен. Вот-вот его должны будут привести в действие.
– Как долго я заботился о тебе… Как долго обучал хитростям, настраивал на нужные мысли, обучал правильному питанию и поведению… Как много времени я потратил на тебя, бездарное, безмозглое создание. – ноутбук закрывается хлопком, Локи вздрагивает, а его папа поднимается. Подхватывает свою кружку, идет к раковине. – Твой отец так настаивал на аборте, шестом или седьмом по счету, но врач сказал, что это последняя возможность… Это был первый и единственный раз, когда я пошел против него, и это испортило всю мою жизнь. Ты все испортил.
Чай или кофе выплескиваются в раковину, а у омеги ком в горле встает от мысли, что от него хотели отказаться. От мыслей о всех тех братиках-альфах/бетах/омегах, которых он мог бы иметь.
Мог бы. Сейчас уже не может.
Его отец не любит его. Его отец настаивал на аборте.
– Я лишь хотел, как лучше. Хотел продолжить наш славный род, хотел, чтобы ты был счастлив… Но ты вновь решил все сделать по-своему. Жалкий, ничтожный уродец. – его папа спокойно споласкивает кружку. Локи слышит, как его собственные слезы капают на пол, но не чувствует их. Кажется еще миг и он упадет прямо здесь, на подогнувшихся ногах. Глаза подводят. – Я ведь тебе и альфу нормального нашел, и к диетам тебя приучил, и к послушанию… А что сделал ты? Что сделал ты для всего этого?
– Я… Я же…
Слов нет. Слова закончились. Его губы трясутся, его пальцы дергаются, раз за разом слабо пытаясь ухватить воздух. Папа разворачивается, все еще держит кружку, и в его глазах так много скорби и ненависти. Так много отвращения.
Будто бы он, Локи, сделал что-то ужасное. Будто бы и вправду убил кого-то, а затем умер и сам, оставив все проблемы на родителя.
– Что «ты», убогое создание?! Да ты бы без меня и дня не выдержал! – он поднимает руку резко, а затем швыряет в стену рядом с ним чашкой. Локи отшатывается, но слишком медленно. Осколок распарывает ему плечо, но все же не сильно. А папа беснуется, вскидывается, срываясь на крик: – Ты жалкий и слабый! Маленький придурок, который только и знает, что сидеть, да книги читать! Если бы не я, на тебя бы ни один альфа не посмотрел! Ты уродец, ты ничтожество! Думаешь, ты хоть кому-то нужен?! Да этот твой альфа трахнет тебя, а через полчаса выкинет взашей! И куда ты тогда пойдешь, а?! Придешь ко мне и начнешь плакаться, сука?! – он делает шаг, а затем срывается. Идет в его сторону уверено, жестко. Локи отступает, ошарашенно отшатывается. Внутри все скукоживается от боли. Он не может не то что ответить, даже подумать о таком не может. Выходят в коридор. – Я и на порог тебя не пущу! Ублюдок, мерзкая продажная подстилка! Что он тебе пообещал, а?! Что это будет весело, позлить твоего бедного папочку?! Или, что он будет любить тебя до конца жизни?! – он уже тут. В шаге от омеги. Локи смотрит лишь в переполненные ненавистью глаза, но чувствует, что сейчас случится что-то еще. Так просто он не отделается. Папа срывает связки, сжимает руки в кулаки. – Ты ему нахрен не сдался! Ты никому не нужен, понимаешь ты это или нет?! Если в тебе нет красоты и послушания, на тебя никто не позарится! Будешь продажной шавкой, что спит в коробке, да работает по ночам на шоссе! Тварь!
Он заносит/вскидывает руку.
И Локи зажмуривается. Он втягивает голову в плечи, готовый принять это. Теперь он понимает, что заслужил. Теперь понимает, что должен папе до конца жизни за все его страдания.
Но тот так и не ударяет. Следом звучит глубокий, спокойный голос:
– Иди в свою комнату, малыш.
Локи распахивает влажные, слипшиеся веки и видит отца. Тот, как и всегда в строгом костюме тройке и с упрямо сжатыми губами, удерживает папу за руку и даже не смотрит на него. Его взгляд, объятый печалью и лаской, смотрит лишь на его сына-омегу.
Локи сглатывает, сорвано кивает, но не срывается на бег. Ноги ватные, сказать ему нечего. Он добредает до лестницы, хватается за поручень, на нижних ступеньках чуть не падает.
Он теряется в том моменте, пока волочит тело до нужной/единственной двери третьего этажа. Он приходит в себя лишь в своей комнате. Закрывает дверь, запирает дверь, приваливается к двери. Внутри все так же, как и было всегда: кровать с балдахином, встроенная вглубь стены гардеробная, книжный шкаф, окно… Никаких следов крушения или чьей-то истерики.
Омега осматривается, сквозь слезы и собственные всхлипы, а затем съезжает вниз, на пол. Подтягивает колени к груди.
Внутри больно и колко. Его папа его не любит. И никогда не любил. Вначале думал, что делает как лучше, но когда понял, что променял мужа-альфу на слабого, болезного сына-омегу, похоже, возненавидел. Хотел вернуть назад, возможно, даже хотел убить, но ведь есть родословная, которую кто-то должен был продолжить и…
У него могли бы быть братья. Старшие братики-альфы, старшие братики-беты, старшие братики-омеги. Тогда ему, возможно, и не было бы так одиноко. Он бы знал, у кого просить совета, а у кого, помощи. Он бы чувствовал себя защищенным.
Но они все мертвы. Мертворожденны. Их нет, их не было, их не будет.
Его папа его не любит.
Локи зажимает рот ладонью жестко и давится хрипами. Грудная клетка ходит ходуном, ему холодно, больно и плохо. Кажется вот-вот и вырвет. Из-за слез ничего не видно, но что ж ему видеть-то?! Он – никому не нужная обуза, что только что предал своих родителей/попечителей/кормителей. Он хотел бы вскинуться, да закричать о собственных горестях, но… Слов не осталось. И мыслей тоже.
В нем не осталось ничего кроме боли. И он хотел бы крушить, ломать, биться в истерике, но… Папа отучил его от этого давным-давно. Папа научил его многому.
Он научил его быть вежливым и покладистым, научил его шить, вязать, убирать и готовить. Он научил его, что не нужно ни при каких обстоятельствах с альфой спорить.
Локи поднимается, а секунду спустя в дверь раздается истеричный стук его папочки. Локи вытаскивает из-под кровати большую спортивную сумку, которую нашел еще давно в той части чердака, что завалена всяким хламом, а затем открывает дверцы своего шкафа. Он скидывает на дно лишь свои самые любимые вещи, он заполняет сумку до верху тетрадями, книгами и документами.
♦♦♦
Он слышит крик, но всего лишь выходит из машины. Обходит ее вокруг, приоткрывает пассажирскую дверь, желая чуть проветрить салон. Как и обещал, Тор ждет пока истечет полчаса или же пока не раздастся первый крик его омеги. Только вот тот так и не кричит. Зато кричит один из его родителей. Очень уж громко.
Ему удаётся расслышать некоторые слова, и от этого руки комкаются в кулаках, а челюсти стискиваются. Оперевшись о капот, альфа лениво, хоть и немного напряженно рассматривает дом.
В нем нет сомнений, нет злых намерений и нет желания навредить. Иногда, когда Локи нет рядом, ему бывает чудится его запах. Тонкий аромат полевых цветов, солнца и папиного молока.
Локи пахнет совсем не так, как должен. И Тор знает об этом.
Он не тревожится и не морочит себе голову. Он нашел второго истинного, он больше не собирается терять его.
Он все еще помнит, что Джи пах темными соляными пещерами и прохладной лунной ночью. Он, конечно же, понимает, что это – странная, непонятная магия: у его омег совершенно противоположные запахи.
Ведь Локи, его сильный, красивый детка, намного лучше вписывает в атмосферу безоблачной, лунной ночи, а Джи… Джи все еще живет в его сердце ярким лучиком солнца.
Это уже давно не пугает его. Уже даже почти не гложет/тревожит его истрепанную душу. Он любит первого омегу, любит и второго. Он не сомневается, так же, как и всегда доверяя инстинктам и одновременно контролируя их.
Неожиданно крик затихает, и это заставляет насторожиться. Тор настораживается. Но все же в неведении остается не слишком уж долго. На крыльцо выходит высокий, подтянутый альфа.
С первого взгляда понятно, что он – отец Локи. И черты, и осанка, и даже, частично, взгляд. Тор не подбирается, не срывается с места, чтобы вылизать его ноги или уверить в своей безграничной любви к своему омеге. Он видит, что альфа замечает его, вытаскивая пачку сигарет, он видит, как его острый взгляд буквально сканирует от макушки до пяток.
Так и не закурив, альфа направляется в его сторону. Вот теперь Тор встает ровно, прячет руку в переднем кармане толстовки и вздыхает. На его лице нет агрессии или злобы, оно спокойное, расслабленное.
– Так ты тот самый виновник всей этой шумихи? – четко и по существу. Они друг другу даже никто, чтобы хотя бы поздороваться, и Тору определенно нравится, как обстоятельно альфа подходит к делу. Кивнув, он отвечает:
– Да. Я – истинный вашего сына. – коротко и ясно. Отец Локи кивает, все же закуривая. Он начинает спрашивать спокойно, без какого-либо намека на проявление агрессии, и Тор отвечает честно. Смысла в прятках и догонялках нет, и искать его там нечего.
Смысл лишь в том, что он достоин своего омеги. И он может доказать это.
– Родители?
– Сирота.
– Место проживания?
– Одна из высок в центре. Двести квадратных метров.
– Капитал?
– Одинсон Интернэшнл. Вступление в полное владение – двадцать один год.
– Образование?
– Двенадцать классов. Планирую поступать в институт.
– Трахал его с узлом?
– Пока что нет. Посчитал это непотребным без подготовки и принятия противозачаточных.
Они все еще стоят напротив. Между ними около двух метров. Это не игра и не словесная перепалка. Отец заботится о собственном сыне и делает это так, как и должен: обстоятельно/полно.
Тор не стесняется просто потому, что стесняться здесь нечего. Альфы с омегами занимаются сексом. Альфы с омегами делают это с узлом.
Это нормально, и тот факт, что он не робеет, не мнется и не хихикает, будто припадочный, лишь говорит о его взрослости. О его зрелости.
Отец Локи спрашивает:
– Запах? – и тут Тор впервые спотыкается. Хмурится на мгновение, затем поджимает губы. Альфа напротив, конечно же, замечает заминку. Лениво, но все же настороженно вскидывает бровь.
Тор отвечает:
– Темные соляные пещеры и свежий воздух полуночи.
Отец Локи хмыкает, но все же кивает. Не то чтобы он тоже когда-то мог почувствовать этот запах, но все же после течек своего ребенка, раскладывая его «вонь» на составные, он бывало тоже определял что-то похожее.
Докурив сигарету, альфа кидает окурок на асфальт, затем тушит его носком строгого, черного ботинка. Больше не закуривает. Медленно, будто нехотя, спрашивает:
– Он хорошо спит?..
Тор чуть склоняет голову к плечу, затем отвечает:
– Он провел в моей квартире всего одну ночь и спал в отдельной постели, но криков я не слышал. Сегодня утром он выглядел выспавшимся.
– Хорошо. – отец кивает, поджимает губы и, наконец, делает шаг. Где-то за углом дома раздается звук грохнувшейся с третьего этажа сумки, но никто из них двоих не срывается с места. Альфа ловким движением вытаскивает из заднего кармана платиновую кредитку. – Узнаю, что ты держишь его у себя насильно, яйца вместе с узлом отрежу. Здесь достаточно средств, чтобы он был обеспечен и тебе не пришлось его содержать. Пароль – дата его рождения. Если что-то понадобится, у него есть мой номер.
Все еще коротко и четко. Тор подхватывает карточку, вытащив из заднего кармана бумажник, сразу кладет ее внутрь, чтобы не потерять. Он не собирается кричать о взрослости и самодостаточности, раскидываясь неизвестной ему суммой. Это забота и деньги Локи. Разбираться с ними будет один лишь он.
Альфа хмыкает, похоже, каким-то своим мыслям, затем отступает на пол десятка шагов. Из-за угла уже выносится Локи. Его лицо бледное, ошарашенное, заплаканное. Заметив отца, глаза тут же перебегают на целого, здорового Тора. И омега вздрагивает, срывается на более быстрый бег. Сумка в его руках тяжелая, громоздкая, но он бежит, задыхается от избытка слез/недостатка воздуха. Оказавшись уже совсем рядом, Локи попросту бросает сумку у самого бордюра, а затем бежит дальше.
Он врезается в своего альфу, уже почти что рыдая на его груди, но все же превозмогает себя. Превозмогает ком в горле, превозмогает текущие слезы, превозмогает боль.
Он вцепляется в толстовку Тора пальцами, вцепляется намертво. Он кричит:
– Не отдам!
Тор обнимает его поверх сразу, по факту и на автомате. Все еще спокойно и невозмутимо смотрит на альфу, на отца своего истинного. Тот хмыкает, а затем кивает. Пока Локи рыдает в его толстовку, трясется в его руках и жмется так невероятно близко, его отец просто кивает Тору. Развернувшись, возвращается в дом.
♦♦♦
========== Глава 5. ==========
♦♦♦
Он сидит, смотрит в окно и все еще изредка всхлипывает. Голова такая пустая, в виске все еще пульсирует боль, даже не смотря на принятую таблетку. Локи не знает, куда они едут просто потому, что не разбирает дороги. Слез нет, он просто не видит. Ничего не видит. Ничего не чувствует.
Они едут уже черт знает сколько, возможно, несколько часов, возможно, всего пару минут. Они уже успели остановиться у какого-то мини-маркета, Тор уже успел сходить, купить чего-то. Омега так и сидел в машине все это время: поджав ноги, обняв колени руками и смотря вперед. Только вперед.
Иногда он думает над тем, чтобы заговорить, извиниться перед альфой за весь этот бедлам и за собственные слезы, но затем понимает, что язык мертв. Его распухший сухой язык мертв. И он забыл слова. Он забыл все.
Он ничего не помнит. Он ничего не знает.
Не знает и не может думать ни о чем, кроме собственного папы, который ненавидит его. Кроме собственного отца, который… Который…
Он медленно поворачивает голову, осматривает профиль альфы, находящегося рядом, осматривает его сильные руки, сжимающие руль. Он не может собраться с мыслями, вроде бы понимает, что едет, что все вещи и документы уже у него, но вокруг будто туман. Вязкий, липкий.
Омега говорит:
– Мой отец…
Нет возможности подобрать нужное слово. Слез тоже нет. Он все еще смотрит на Тора, тот понятливо кивает. Прежде чем ответить медлит, потому что неожиданно сворачивает на обочину. Тормозит, паркуется глубже/ближе к кустам. Вокруг пролесок, похоже, альфа завез их в городскую парковую зону.
Но это не кажется Локи важным. Уже ничто не кажется важным.
Важность исчезла, когда полчаса назад от него отказался папа. Важность потеряла весь свой смысл, когда полчаса назад оказалось, что сегодня и всегда отец любил его.
Если бы не любил, не отпустил бы, ударил бы, на Тора тоже кинулся, да и из дома…не выпустил бы. А оказалось что… Его отец любил его. Не показывал этого, но все же любил его.
Как странно.
Тор садится немного ровнее, начинает:
– Да, мы поговорили немного. Он поспрашивал, что я из себя представляю. Не уверен, что остался доволен, но… Ох, точно. Я вспомнил. – альфа вытаскивает ключ зажигания, а затем тянется к бумажнику. Неторопливо и спокойно вытаскивает кредитку. – Он сказал передать это тебе, чтобы мне не пришлось тебя обеспечивать, детка. Пароль – дата твоего рождения.
Локи смотрит на него, затем на карточку, что зажата меж указательным и средним пальцами. Затем снова на него. Уже хочет приоткрыть рот и сказать что-нибудь, но…
Что тут скажешь?.. Что тут можно сказать? Он думал, отец его выпорет, думал, запрет в комнате, уничтожит тоном/взглядом. Он думал, папа жестко, но успокоит, поставит мозги на место, найдет новое решение и новый выход.
Он думал, что все будет не так. Наоборот. Он думал, что папа его любит, а отец…
Отец отдал за него приданное его истинному. Отец отдал его самого почти незнакомому альфе, поняв, что он, Локи, будет под защитой и в порядке. Отец…
Тор печально улыбается, негромко говорит:
– Он сказал, что ты можешь звонить ему, если вдруг что-то случится и потребуется помощь.
Выражение лица альфы, его альфы, расстроенное, но все же спокойное. Мягкое. Локи приоткрывает губы, распахивает глаза, и Тор видит, как они наполняются слезами. Вздыхает.
– Она будет пока что у меня. Как только захочешь забрать, сразу же заберешь, хорошо, детка?.. – он не ждет ответа, прячет кредитку, а затем отворачивается к выходу. Невесомо кидает: – Выходи, я хочу кое-что тебе показать.
Локи зажмуривается и тянет ладонь к губам, запечатывая их, стараясь не пропустить наружу, в огромный/болезненный/настоящий мир, ни звука. Ему требуется несколько мгновений, чтобы собраться. Он видит сильного, спокойного и стойкого Тора, он понимает, что ему нужно взять себя в руки. Вновь взять себя в руки.
Лес поражает своей красотой; близится лето, весна уже почти кончилась, и поэтому все невероятно зеленое и прекрасное. Он отвлекается. Он разглядывает деревья, несет плед и изредка смотрит на широкую, сильную спину своего альфы. Теперь он уже не сомневается, но лишь из-за того, что внутри, в голове и в груди, так возмутительно пусто. Так безнадежно пусто.
Накатывает апатия. Состояния сменяются слишком быстро и незаметно.
А они выходят к озеру. То чистое-чистое, почти что кристально прозрачное. Локи видит дно, видит зеркальную поверхность воды, видит пустые пляжи вокруг. Но Тор не остается у воды, Тор сворачивает в полностью противоположную сторону, к еле заметной, малюсенькой тропинке.
У Локи все еще нет слов, но неожиданно появляются мысли. Он завороженно стоит у берега, обернувшись, тут же срывается следом за альфой. Куда тот ведет его? Что они будут делать? И что в той спортивной сумке, которую несет Тор? Неужели вещи? Неужели ему удастся искупаться?
Вопросы расцветают внутри его головы, заполняют пустоту, и омега спешит, спешит следом за своим истинным. Резко оказывается на пригорке, что уходит в воду средней высоты обрывом. Тор уже стоит на краю, проверяет почву. Сверху нависают ветви разлапистого, высокого дуба.
Локи роняет плед, медленно обалдело осматривается, бредет к краю. Все, что вокруг, – и цветение, и зелень, – завлекает так сильно, что он чуть не летит в воду. Хорошо еще Тор успевает перехватить поперек груди и оттащить назад.
– Ну-ну, думаю, для начала тебе надо бы раздеться, детка… Одежда потом век будет сушиться, знаешь же. – теплые губы целуют в шею, перебегают к местечку за ухом. А затем ладонь легонько шлепает его по ягодице. Омега отскакивает, замечая хитрую усмешку. – Я взял тебе запасное белье. Надеюсь ты умеешь плавать?..
Локи закатывает глаза и фыркает. Вскинув голову, гордо проходит мимо альфы. Слов все еще нет, но он отдаляется от этой болезненной трагедии, он отходит, он отворачивается. Он видит Тора, срывается с места, бежит… И Тор прячет его в своих объятьях, Тор отвлекает.
Локи стягивает рубашку через голову, расстегивая лишь пару верхних пуговиц. Его кожа бледная, будто чистый холст из мрамора, и он лишь надеется, что уже достаточно поздно, а солнце конца мая еще недостаточно обжигает. Он расстегивает джинсы.
Где-то рядом одеждой шуршит альфа. Расстилает плед, переносит сумку с вещами ближе, скидывает рядом телефон и бумажник. Он не пялится, не тянется руками к телу омеги, а просто-напросто занимается своими делами. Неторопливо, спокойно.
Это все еще цепляет. Цепляет то, как Тор не боится потерять его. Как он доверяет, как не теряет голову, держа себя в узде. Локи складывает одежду аккуратно, проходя мимо, мажет кончиками пальцев по сильной, широкой и теплой спине. Он почти готов к тому, что потеряет боксеры, когда войдет в воду. Он почти готов к тому, что не станет выныривать.
Тор откликается, но молча. Бросив сложенную толстовку на плед, выпрямляется, поворачивается, оборачивается ему вслед. Локи идет вперед, вперед… Под ногами мягкая, зеленая трава и редкие островки песка. Он замирает на самом краю, затем оборачивается.
Он склоняет голову на бок и не улыбается. Он не уверен, что еще хоть когда-нибудь сможет улыбнуться.
Тор смотрит нежно, печально и все же счастливо. Радуется, что все решилось/закончилось, радуется, что больше не придется проходить через это.
Его бровь взлетает чуть вверх, будто бы хитро интересуясь что же омега будет делать дальше. Затем в глазах мелькает удивление/легкая паника, но лишь на миг.
Дальше Локи не видит. Он закрывает глаза в тот же момент, когда раскидывает руку в стороны и отклоняется назад. Это обрыв, земная/песочная плоть тут, на краю, мягкая, рассыпчатая. Его ноги соскальзывают.
