Текст книги "Неверная геометрия чувств (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Часть 1 ==========

В душевой хлестала вода.

Дерек обиженно потянул носом, втягивая ароматы бани – мягкого душка кремового мыла для чувствительной омежьей кожи; более резкий запах шампуня, и вязкий, влажный дух водяного пара, который сочился из-за дверей ванной комнаты, сигналя о том, что Стайлз принимает водные процедуры уже давно и, боже, как же обидно – без Дерека!

Их давняя традиция, ритуал, ни в коем случае не подразумевал отсутствие альфы. И пусть Хейл давным давно оборудовал кафельное помещение уймой противоскользящих ковриков, притарабанил к стенам множество поручней, хваталок, ручек, скоб… все равно – его омеге запрещено было принимать душ или ванну в одиночку. После того, как он прилично грохнулся, чуть не переломав кости на предательски скользком полу около года назад, и Дерек жестко ему заявил, что теперь, даже со всеми помогающими Стайлзу приспособлениями, он будет принимать душ вместе с ним. Всегда. Не обсуждается. Точка.

С тех пор Стайлз плескался в ванной только с оборотнем. Трещал без умолку весь процесс, не стыдясь наготы, а потом позволял завернуть себя в махровый халат. Позволял взять себя на руки. Отнести в спальню, где Дерек еще раз проходился мягким полотенцем по всему телу своего омеги, вытирая его насухо. Лишь после всех этих псевдо спасательных процедур альфа успокаивался. Или же не успокаивался – как получалось. Вообще-то, сексуального подтекста в этом их ритуале было чуть. Дерек просто не хотел, чтобы омега повредил себе ноги, которые и так напоминали ему переломанные конечности аистенка-подранка.

У Стайлза был средней тяжести детский церебральный паралич весьма распространенного типа. Врожденная форма.

У Дерека – приобретенная, но более тяжелой формы химическая зависимость, в народе именуемая влюбленностью. Хотя в последнее время, когда в их жизнях все так изменилось, эту одержимость можно было прямо назвать любовью.

И получалось, что оба они были больны и… счастливы.

…Дерек потоптался еще немного в прихожей, смешно и неловко переступая ногами на одном месте, явственно копируя движения волка, и все раздумывая – ворваться ли сию секунду в душ к Стайлзу или же переждать свой гневный порыв в одиночестве?

Всё решила тонкая полоска света, льющаяся из приоткрытой двери в коридор. Она манила, обещая Дереку невидимость и несколько сладких минут откровенного подглядывания за своей парой, наверняка голой, мокрой и не подозревающей о том, что за ней следят.

Бесшумно оборотень подошел к щели и заглянул в душ с трепетом и дрожью, будто и не видел никогда Стайлза обнаженным. Простым, не эротичным, мокрым воробышком, начищающим себе перышки…

У Стайлза была диагностирована наиболее часто встречающаяся форма ДЦП, какая-то чертова спастическая диплегия. Его тощие ноги при ходьбе плясали иксом, смешно стукаясь коленками друг о друга, и до конца не разгибались, навечно застыв в дьявольском спазме, которым природа насмешливо наградила младенца Стилински при рождении. Одна ступня у Стайлза была скрючена в том же бессмысленном усилии, поэтому ходил он шатко, хватаясь за стенки и припадая на один бок. Однозначно терял в росте из-за своего недуга, становясь маленьким-маленьким рядом с невысоким же, но внушительным альфой.

Дереку нравилось.

Черт возьми, когда он отпустил свои рвущиеся из груди чувства, ему стало нравиться все – особенно изъяны. Пусть альфа и мучился: ему казалось стыдным и извращенным целовать пальчики именно больной, сжатой спазмом ступни, игнорируя ровные анатомически линии другой, с такими же поджимающимися пальцами – от удовольствия. И он всё не мог перестать проклинать себя за этот однажды разгоревшийся в теле пожар – пожар похоти, прямо скажем – когда увидел первый раз Стайлза абсолютно голым, с голыми ногами.

Худенький омега ниже пояса являл собой подобие дистрофика – атрофированные мышцы ляжек лишали его силуэт мужественности, придав очертаниям бедер изящество и образовав от нехватки мышечной массы внушительную дыру между ног, подобно той, какие бывают у анорексичных людей. В этой некрасивой на первый взгляд пустоте задорно болтались член с маленькими, явно недоразвитыми яичками, которым просто приходилось плясать от рваных движений омеги, если он делал хоть шаг. Дерек же оценивал эту картину однозначно, как самое жаркое из того, что он вообще видел в жизни.

Пенис омеги, даже когда вставал, оставался маленьким, но до ужаса соблазнительным нежным перчиком. Он продолжал трепыхаться вместе с движениями омеги, и это было возбуждающе прекрасно. Дерек тянул руки к маленькой мошонке, невольно сравнивая её со своей – внушительной, налитой семенем, чуть отвисшей, с одним яичком ниже другого. Это их различие возбуждало еще как, но Дерек, любуясь особенностями омеги, ловил себя самого на том, что делает это украдкой. Смотрит на его физиологически неправильно оформленную промежность, словно вор. Она поблескивала темными волосками – по-омежьи мягкими, которые Стайлз из-за некоторой спастики и в руках не мог сбрить начисто, согласно этикету, призывающего слабый пол изничтожать растительность между ног. Но Дерек и не требовал. Любил эту естественность, этот признак принадлежности к животному миру, который делал Стайлза похожим на маленького волчонка хотя бы визуально. Он называл его так в моменты нежности и пушил рукой мягкие шелковые волоски, задевая повлажневший анус. Хотя волчонок его был скорее похож на хрустального журавлика, своей изломанной геометрией конечностей копируя птичьи признаки, напрочь своей болезнью исключая присущую некоторым млекопитающим грацию, их пластичность и мягкие движения бесшумных лап.

Стайлз был неправильным волчонком, но Дерек любил его за это.

Что, конечно, не означало разрешения на одиночные водные процедуры. Особенно сейчас, особенно сейчас…

Омега стоял посреди ванной комнаты совершенно обнаженный. Стоял, с усилием держась за удобный поручень, вбитый рядом в стену и упорно, не отрываясь, смотрел на себя в зеркало, почти что в полный рост отражающее его тонкую фигурку.

Беременность совсем не изменила худобы Стайлза, не подбавила объемов в его тонкие руки-плети, не нарастила жирка в районе бедер и лишь налила соком покруглевший живот с растущим в нем ребенком.

Дерек, не особенно сведущий, как должен правильно выглядеть беременный омега, в который раз все же отмечал: пузико Стайлза было умилительно и абсолютно круглым. Беременность даровала омеге нечто идеальное, будто очерченное циркулем, как будто в компенсацию за все остальное его геометрическое уродство. За смятые рукой жестокого бога конечности, за трясущуюся левую руку, за слабую, искривленную спину и несчастные, скрюченные пальчики на ноге…

Живот был совершенен. И именно его Стайлз сейчас наглаживал, воркуя что-то свое и оглядывая себя в зеркале. Он старался не смотреть на изломы иксующих ног чуть ниже и совсем не обращал внимания, как от напряжения у него спонтанно встал. Стайлз гладил живот трясущейся рукой и улыбался внутрь себя, не замечая ничего вокруг. Даже Дерека.

Поэтому волк тихо развернулся и заставил себя бесшумно вернуться в прихожую, думая, что он стоял бы там, у дверей душевой, разглядывая свою пару, вечно; он упал бы на колени и пополз к Стайлзу по полу, скуля от любви; он уткнулся бы ему в сведенные коленки и вылизывал бы их долго-долго, держась осторожно ладонями за выпирающий живот, бесконечно извиняясь за то, что сделал это с омегой.

Но Дерек остановил себя, как делал обычно.

Дождался, когда вода перестанет шуметь, и прыгающий звук характерной походки Стайлза скажет ему, что омега вышел из душа. Тихонько приоткрыл входную дверь. Хлопнул ею нарочито громко и бодро объявил с порога – “Я дома, детка!”.

Детка, в принципе, был уже достаточно взрослым. Работал в маленькой кафешке за углом и, собственно, там его Дерек и заприметил. Не мог не заприметить. Сидел он среди оборотней, а компашка Скотта была яркой и харизматичной, как и сам Маккол – её нынешний лидер. Дерек бросил свою малолетнюю банду давно, передав лидерство Скотту, младшему альфе, и тот, надо же, умудрился не развалить стаю и до сих пор собирал всех вместе, даже при условии, что пораскидало их по разным университетам.

До этого момента состав оставался неизменным, и Дерек порядком удивился, заметив среди бывших своих волчат новенького омежку человеческого вида.

Омежка сидел с краю, светил карими очами, хихикал, что-то болтал, обращаясь ко всем сразу и был совершенно не к месту. Может, из-за вполне определенной для взгляда вервольфа своей физической слабости, а может – из-за странного предчувствия чего-то неправильного в облике. Чего-то, что Дерек никак не мог ухватить, даже приглядевшись к пацану волчьим своим зрением.

“Чей-то”, – подумал почему-то, чуть пристальнее, чем позволяли приличия, вглядываясь лучезарному омеге за ворот рубашки, где совершенно точно должна была светиться темным чья-нибудь отметина. Но шея мальчишки была девственна чиста, и никто из компании даже не думал проявлять по отношению к омеге собственнических чувств.

Нежно по-сестрински смотрела на него красивая рыжая, сидящая слева. Скотт вполне уважительно обращался к нему, что-то спрашивая и называя странным именем, которого Дерек все не мог расслышать. Кудрявый смазливый блондинчик пялился на чернокожего верзилу, чтобы никто не заметил, как нравится ему стильная блондинка напротив. А девушка вожака, Эллисон, пихала под столом ногу этого неизвестного кареглазого болтуна, ужасно громко шепча – “Это Дерек, ну тот, про которого я тебе говорила…”

Дерек поморщился и вынужденно присоединился ко всем, хотя планировал всего лишь дистанционно поздороваться.

Омега вскинул на него глаза, и в напряженной тишине, повисшей над столом с дымящимися чашками капучино и латте, с разбросанными надкусанными пончиками и маффинами, отчетливо прозвенела спущенная тетива маленького купидончика, который стрелой своей пронзил сердце немного ошарашенного такой подлостью судьбы Дерека Хейла.

Такое случается в жизни каждого альфы – накладываются друг на друга случайности: ты оказываешься в нужном месте, в нужный час; тебе нравится запах парня, сидящего напротив, нравится и сам парень. Уже не важным становится то, что ты просто конченый мудак-трудоголик, у которого с месяц или два не было секса, и, бросьте, работа тут ни при чем – Дерек знал, что слишком хмур и нелюдим для нормальных отношений, да и правильно ухаживать никогда не умел. Поэтому, трепеща красиво вырезанными ноздрями, впитывая запах непомеченного никем омежки, примеряя его яркие светящиеся глаза к своей серо-голубой гостиной, его белую кожу – к своим сатиновым простыням, Хейл уже не сопротивлялся желаниям – плюхнулся под удивленные взгляды друзей напротив омеги, мрачно заказал себе крепчайший эспрессо и стал в своей манере участвовать в оживленной беседе.

Молча, то есть.

Омежку звали Стайлз Стилински.

Налюбовавшись искоса его красивыми порхающими ресницами, уж чересчур черными и загнутыми даже для о-мальчишки, Дерек невольно отметил и множество незаметных глазу штрихов, мельчайших деталек во внешности парня. Его странные, натужные жесты левой руки с дергающимися пальцами; миллиметровую, совершенно невидимую обычному взгляду косоглазость, которая казалась просто природной асимметрией и все же заметно делала лицо омеги немного странным. Его немного сгорбленную осанку и еле уловимое заикание на особо длинных предложениях, которые, впрочем, все были длинны и многословны.

Стайлз болтал, как заведенный. Чушь, которая лилась из его смешного лягушачьего рта, Дерека порядком раздражала, но он, как жирный неповоротливый шмель, пришпиленный к месту стрелой своего жестокого купидончика, сидел и не думал покидать шумного общества повзрослевшей банды. Члены которой как-то незаметно, по-быстренькому стали куда-то исчезать, не прощаясь, и вскоре остались Дерек со Стайлзом за столом одни, сидящие напротив друг друга.

Дерек супил брови, понимая, как быстро раскусили его друзья, дав простор для любовного маневра, а Стайлз смешно вздрагивал, когда получал от своего собеседника, слишком красивого и слишком хмурого, очередную тяжелую реплику ни о чем. Он, осторожно дыша Дереком, словно не верил собственным рецепторам, которые, не шифруя ничего, настойчиво передавали волны заинтересованности, идущие к нему от волка.

Словесное подтверждение запаздывало, и Стайлз немного разочарованно обернулся к стойке.

– Эй, Джонни, я тебе больше не нужен? – крикнул баристе.

Тот покачал головой и подмигнул Дереку.

Дерек зачем-то набычился еще сильней, а Стайлз… Стайлз вздохнул и стал тяжело подниматься.

– Пора домой, чувак, – сказал он оборотню немного печально и выбрался наконец из-за стола в проход.

Неправильность черт омеги, его странные подергивания и рваные жесты приобрели наконец какой-то смысл, когда Хейл увидел, как став совсем ненамного выше себя сидящего, его маленький омежка сделал первый шаг. Коленки забавно стукнулись друг о друга, Стайлз присел паяцем, нырнув всем телом вниз, и так же резво вынырнул, немного завалившись в сторону обалдевшего Дерека. Специальная обувь не давала ему упасть, но разве ж Хейл знал об этом? Он неловко выставил вперед руку, пытаясь помочь, свел брови в сочувственной гримасе, и (дурак, тупица, болван просто!) запоздало вымолвил фразу, которую репетировал весь вечер:

– Хочешь, подвезу домой?

Еще секунду назад она прозвучала бы правильно, с одним возможным смыслом. Смысл этот уже давно упирался оборотню в ширинку, но верные слова, дурень, он сказал только сейчас, когда они приобрели совершенно ненужную окраску, несущую в себе лишь соболезнования только что увиденному изъяну, и ничего больше.

Стайлз, конечно же, разницу уловил.

– Не хочу, – сказал пасмурно, погасив лучики в глазах, плясавшие еще секунду назад при взгляде на Дерека.

– Подвезу, сказал, – ни черта не ласково пробубнил так же мрачно Дерек, понимая – их незамысловатый молчаливый флирт с начала знакомства потихоньку превращается в неловкий фарс, комедию положений, и надо бы изящной фразой исправлять повисшую между ними неловкость, но только не выходило у Дерека никак сказать что-нибудь эдакое. А вышло ляпнуть топорный приказ, услышав который Стайлз отчего-то вздохнул и… согласился. Вроде как, омежью вежливость проявил и воспитание продемонстрировал, понял Дерек, стараясь не думать о том, что его попросту испугались, дикого молчаливого пса, которому ничего не стоило, судя по его хмурой роже, взять и наброситься на добычу прямо здесь, в публичном месте, да и утащить в салон авто позорным насильственным образом.

Дерек не знал, как теперь обозначить свое расположение маленькому, изломанному параличом человечку. Тот скакал своей ужасной пляшущей походкой к его машине, преодолевая с усилием всего-то несколько метров до неё, припаркованной рядом с кафе.

“Как он вообще добирается до дома, – размышлял волк, – с таким-то недугом?”

Спрашивать побоялся, поэтому молчал всю дорогу и только у дверей небольшого коттеджа отмер: с интонациями старшего брата известил опешившего Стилински, что заедет за ним завтра в это же время. Уверен был – омега тут же плюнет ему в его непонятливую, заторможенную рожу, таким образом сообщая отказ, и даже не посмотрел в зеркало заднего вида, в неловкой спешке отъезжая от дома, как Стайлз, провожая сияющим взглядом его машину, неуверенно улыбается и даже пару раз прихлопывает в ладоши от детской радости.

Омега порушил все сомнения Дерека относительно характера их второй встречи и явился на нее, одетым в белую рубашку и черные брюки – так официозно, так по-старомодному монохромно, этим самым обозначив – а это свидание. И Дерек сразу поплыл, почуяв, что его тяжеловесные маневры разгадали, пусть они и не были классикой ухаживаний.

От этой простецкой искренности и сообразительности, разрешившей ему не вытуживать из себя больше никаких оправданий по поводу первого их казуса, Дерек был Стайлзу благодарен. Он понимал – теперь перед ним стоит другая задача – сделать все правильно. Целуя Стайлза на третьем свидании в своей машине, руки не распускать и бережно держать мальчишку за его запрокинутое лицо, ни в коем случае не мечтать даже о том, чтобы спуститься своими лапами ниже – к ремню натянувшихся брюк, откуда тянуло потекшей смазочкой. Оборотень для себя решил, что возвращать к отцу домой Стайлза растрепанным, потным, в пятнах от своей и чужой спермы на одежде не вариант абсолютно.

С отцом омеги он познакомился чуть позже и интуиции своей был благодарен – Джон Стилински оказался строгим и настороженным родителем.

– Да брось, – шептал Стайлз Дереку на очередном их свидании, – он очень добрый на самом деле, и вовсе не против, ну…

Дерек поспорил бы. И тормозил себя не столько из-за тяжелых взглядов папы Джона, а потому что вдруг понял – впервые он теряется, не зная, что делать с омегой. С неправильным мальчиком-инвалидом, классически, по-книжному наивным, который к двадцати годам не научился даже раздвигать свои тощие ножки. Просто потому, что они физически, блять, не раздвигались. Дерек проверил это накануне, когда Стайлз залез к нему на коленки в темном парке. Скамейка больно впивалась Дереку в спину, а он боялся поменять положение – так была приятна бедрам невесомая тяжесть хрупкого тела. Они целовались, целовались, и Дерек, забывшись, полез руками между ног омеги, настойчиво разводя ляжки в стороны. На что Стайлз отреагировал странно – захныкал от боли, надо полагать, не от стыда – и дернулся из сильного хвата рук оборотня, будто его насилуют.

– Больно, – сказал, подтверждая догадку Дерека, одним словом обозначая положение вещей: он искалечен природой и это не шутка.

Он хрупок, изломан, он рушит законы геометрии своей неправильной конструкцией тела и оттого нуждается в излишней, добавочной нежности.

Дерек отдернул руки от съежившегося Стайлза, как от огня. И с самого того свидания перестал забываться – с кем он. Решил, что смешной, доверчивый омежка заслуживает его альфийского уважения больше, чем похотливых поползновений опытных рук.

Стайлз был наивен в своих простых желаниях и так открыт с самого начала, что поступить Дерек неправильно с ним не мог. Не мог ошибиться, не мог не исполнить желаний и очень детских, будто застрял Стайлз где-то в районе двенадцати, омежьих чаяний.

– Вообще-то, я рано замуж выходить никогда не планировал, – с дурашливой непосредственностью вещал Стилински альфе, а Дерека тут же брала тоска.

Божечки! Омега решил, будто Хейл на нём женится!

Альфа фыркал. Точнее фыркала его самцово-похотливая половина, которая не очень-то мечтала о скорой женитьбе.

Но другая – влюбленная, пропащая – лишь обреченно соглашалась со всем: “Конечно, рановато, детка, в твои-то двадцать, но если все так сложилось – придется”.

И Дерек понимал – а женится ведь!

Задушив возмущенные вопли своего не желающего брачных оков самца.

Только вот мотивы уступок искушенного, взрослого альфы маленькому больному омеге были слишком очевидны. А Дерек не очень-то хотел впутывать изъян Стайлза в их отношения. Он не хотел, чтобы жалость – пусть малая её толика – но все же руководила им. Из-за неё желание, явно чувствующееся между ними напряженной струной, готовой вот-вот лопнуть, могло застыть в жилах робостью, так незнакомой волку. Но ничего поделать с собой Дерек не мог, понимая – Стайлз невинен, Стайлз болен. Ничто в мире не могло сравниться с этим убойным сочетанием, которое до жути эффективно душило природную волчью похоть, призванную обеспечить нужный накал в сексе, скрыв проблески сочувствия в красивых глазах.

Но Стайлз, становясь с каждой встречей и желаннее, и неприкосновеннее для Дерека, будто специально разубеждал альфу в явной своей невинности незамысловатыми откровениями.

Миновав этап поцелуев и чересчур робких прикосновений волка к соскам омеги (ниже – ни-ни, Дерек!), Стайлз стал откровеннее и пошлее, измучив Хейла нескончаемой болтовней, в которой правда и вполне очевидная выдумка мешались в неизвестных пропорциях.

Оказалось, больные дети тоже мечтают о любви, а точнее – о жарком трахе. И тоже… дрочат.

– А в интернате у нас были огромные душевые, не спрячешься, поэтому играть с собой, когда эхо от каждого вздоха гремит – ужасно сложно! – Стайлз брал многозначительную паузу, обозначая ею, что дальше Дереку будет выдана очередная омежья тайна, и продолжал: – Мы иногда делали это наперегонки. Ну, кто быстрее, понимаешь? Весело было…

Интернат…

Дерек, услышав в первый раз про сие заведение, недоверчиво и с некоторой подозрительностью косился в сторону Джона Стилински, который смог отдать сына к жутчайшее по меркам оборотня место – серый неказистый приют для покалеченных болезнями детей. Но выяснив детали, успокоился: правда жизни была такова – посещение обычной школы Стайлзу Стилински не светило ни при каких условиях.

Врожденный дефект требовал постоянной реабилитации, постоянного контроля, специальных условий содержания, и бедный Джон, потерявший жену в одночасье, принял непростое, но верное решение – отдал сына туда, где ему могли обеспечить нужный уход. Он навещал его каждые выходные, в будни работая, как проклятый: занятия на тренажерах стоили дорого…

– И что же, вы даже в старших классах к альфам на половину не бегали? – строго спрашивал Дерек разволновавшегося от легкомысленной беседы омегу.

Девственник его делал большие несимметричные глаза. Один начинал жутко косить. И сообщал жуткую правду:

– Ты что, Дер, за нами знаешь, как следили?

Дерек знал.

Он чуял в омежке нетронутость; пахнущую облаками и небом чистоту. Он так устал дрочить на этот образ, что всячески в последнее время пытался спровоцировать Стайлза на откровения еще бОльшие.

– Ну, кто-то же наверно у тебя был?

– Ну, был…

Рассказ о кривом Дэне из параллельного Дерека не впечатлил абсолютно: они со Стайлзом даже не целовались.

– Ну, слава богу, – выдыхал он, изображая ревнивца. И пораженно констатировал правду, которую и так знал давно: – Значит, я первый. Первый тебя целовал.

– Первый, – признавался Стилински вслух, автоматически признавая себя в свои двадцать совершеннейшим девственником.

И с этим была сложность. У Дерека даже член падал, когда он думал, как будет ебать своего невинного да изломанного. А думать приходилось все чаще и чаще, потому что тянуть больше было нельзя. Неприлично просто.

Третье свидание давно миновало, а Дерек все не осмеливался пригласить Стайлза к себе, посмотреть, так сказать, коллекцию марок.

Омега распорядился этим сам.

– Пойдем к тебе, – сказал запросто, после привычных поцелуев в машине.

Пончики остывали, положенные на торпеду. Свой телефон Дерек уронил под сиденье уже давно, когда разрешил Стайлзу хватать себя за задницу в процессе. Но сам держал лапы при себе. Поэтому и домой к нему было решено им ехать не трахаться, а пить кофе.

Он судорожно вспоминал – не смята ли постель после утренней дрочки, не кинуты ли носки с трусами посреди комнат, и что там вообще на кухне творится – есть ли злополучный кофе в шкафу или нет.

Кофе был. Они долго пили его под какой-то музыкальный канал, транслирующий клипы, а когда пришла пора Стайлзу уходить, он сказал:

– А можно, я останусь?

– Конечно, оставайся, – ответил Дерек фальшиво радостно.

– С ночевкой, – планомерно добил его последовательный Стайлз, спокойно интересуясь: – Где ванная?

– Там, – сцепив клыки, махнул в сторону душевой Хейл, наблюдая, как решительно Стайлз скачет туда раненым кузнечиком и очень, очень, очень долго намывается.

Но потом раздался незапланированный грохот, и именно с этого и начался их первый тесный, голый, физический контакт. Их первый секс.

– Господи, детка!

Дерек ворвался в душевую, пронаблюдав распластанного на полу скрюченного Стайлза и понимая – он, блять, ведь даже не подумал, что скользкий кафель пола для Стилински, словно лед смертельный. Что с этим его иксом ему не выстоять против царства хрома, глянца и влажности. Как не выстоять и ему, Дереку, альфе с уже готовым от волнения узлом перед лежащим под ногами голым омежкой, который как ни старался, никак не мог собрать с пола руки-ноги.

Дерек подхватил его, обнаженного, сорвал на ходу с крючка полотенце, и так, на руках, понес в гостиную. Он чувствовал, как скрипит под его пальцами влажная кожа, отмытая до фарфорового блеска. Он понимал – так готовятся к сексу. Но рвущая грудь жалость к проявляющимся на глазах синякам Стайлза, она каким-то магическим образом влияла на эрекцию. Плохо влияла.

– Не хочешь меня, да? – мрачно спросил его омега, прижавшись боком к ширинке волка.

– Конечно, хочу, – соврал тот.

Но доказать свою состоятельность смог намного позже. Когда обработав синяки мальчишки, ощупав всего на предмет переломов осторожными движениями, мало похожими на ласки, попытался уложить спать в гостиной. И в темноте почувствовал голым плечом, как молча тычется в него Стайлз мокрым лицом, размазывая по коже соленые слезы.

Пришлось снова взять на руки, принести в свою спальню и долго-долго утешать.

Доутешался тогда Дерек до узла, когда уже поздно стало. Когда лежали они совершенно голые друг перед другом, и Стилински в изумлении смотрел на большую шишку в основании альфийского члена, молчаливо вопрошая – она, что, должна в меня влезть?

– Должна, вроде как, – опытно и добродушно отвечал волк. – Но сразу пробовать не станем, больно будет.

– А как тогда? – спрашивал Стайлз и руку от члена Дерека пугливо отнимал.

– А вот так, – предлагал Дерек.

Он до утра учил Стайлза сосать член. Сосал сам. Тихонько зарывался пальцами в маленькую теплую дырочку между половинок. Старался не замечать смешного характерного стука коленок своего омеги, с которыми он силился их раздвинуть, да все не выходило. Тогда Дерек осторожно начинал массировать ему ступни, наблюдая, как от удовольствия поджимаются пальчики на здоровой, и между ног подрагивает маленький напряженный член.

Нормальный секс с проникновением случился у них довольно поздно, через две недели осторожного петтинга и сладких, но недостаточных уже минетов. Когда Дерек оборудовал свою душевую различными поручнями, угробив на ремонт два дня.

Он сам помыл Стайлза. Сам вытер его. Донес до спальни. И в странной неестественной позе вошел в его тугое девственное тело до упора.

Член поместился весь, без остатка, хотя были у волка сомнения. Но природа позаботилась об этом: большой альфа провалился в маленького своего омежку по самые яйца, как и предписывала их физиология.

У Стайлза был длительный и очень громкий оргазм, что часто случается с людьми, страдающими даже небольшим заиканием. И это как-то сразу Дерека успокоило, и он перестал тревожиться за интимную сторону их отношений, убедившись, что внешний физический хаос его мальчишки никак на внутреннее его устройство не повлиял.

========== Часть 2 ==========

Были позы, для них недоступные. Были те, что наоборот, приходилось специально принимать, после особенно тяжелых смен в кофейне, хотя и не заставляли Стайлза там бегать, да только он бегал, посверкивая злыми глазенками на тех, кто смел допускать во взглядах жалость.

Всякие позы у них были, и Дерек знал, многие, даже самые простейшие из той же кама-сутры никогда не будут ими опробованы, потому что… потому.

… – Еще чуточку… Еще, еще, еще… Нет, нет, нет, ай… Бо-ольно! Дерек, больно…

Ноги омеги никак не раздвигались, а Стайлз все пытался и пытался, как-то рассказав своему парню под третью бутылочку пива, что фантазировал чаще всего об этом незамысловатом моменте – как раздвигает он широко-широко свои атрофированные ножки перед каким-нибудь альфой, и тот смотрит туда, прямо между ними; любуется, взглядом трахает узкую влажную дырку, заставляя, даже не прикасаясь, стонать…

Дерек признания Стайлза ценил. Не ревновал, хотя вроде хотелось (какой там еще альфа должен был между ног Стайлзу смотреть?).

В таком, по его мнению, признаваться было мило. В примитивных фантазиях, где мечтал его тоненький мальчик всего-то о широко разведенных своих ножках. Которые… да, никак не хотели слушаться своего хозяина.

– Я еще попробую.

– Не дури. Нет, – Дерек был непреклонен, забыв о мечтах вертеть своего гибкого на вид омежку по-всякому.

Нельзя было.

Альфа втихую от Стайлза сбегал к знакомому остеопату – специалисту, по его мнению, максимально приближенному своей специализацией к их проблеме. На что тот, посмеявшись над волком, ответил – нет. Ни в коем случае, мой дорогой мистер Хейл.

– Проблема абсолютно не моя. Она не в атрофии мышц или же их травмированности. Не в смещении костей. Понимаете? – спрашивал он Дерека, экзаменуя.

– Эмм… – Дерек виновато опускал глаза, краснея – он не вникал в медицинские нюансы так глубоко; он всего лишь хотел узнать – достигнут ли они со Стайлзом нужного им эффекта, продолжая длительные и нежные упражнения.

Возможно, если он…

– Не возможно.

– Но, может…

– Не может.

Врач, перестав шутить, совершенно его уничтожил. Своим безапелляционным тоном и жестокими, окончательными словами.

– Проблема в голове, в подкорке, понимаете? В нарушенных связях нейронов проблема, а не в том, что мышцы недостаточно эластичны или как там. Я обрисовал вам положение дел достаточно грубо, не вдаваясь в подробности, но вы должны понять, что мучить мальчика вашими тренировками – просто опасно. Он такой от рождения. Он не станет гибче и послушнее вашим рукам. Поэтому не дурите ему голову и… лучше найдите себе подходящую пару, мистер Хейл.

Он забыл добавить – красивый. Чертовски красивый мистер Хейл.

Которому вроде бы не должно быть дела до маленького омежки-инвалида, с врожденной формой ДЦП…

И Дерек перестал заниматься привычным для себя сексом – сексом без правил и ограничений.

Ограничения… были.

В позах, в движениях, в амплитуде и глубине проникновения…

Дерек уже привык к мысли, что теперь в его жизни всегда будет так. Как-то пришло это понимание в одно прекрасное утро, после одного прекрасного минета, когда он, нежно, бездумно размазывая пальцами свою сперму по губам, скулам, линии челюсти омеги, все не мог остановиться и понимал, что не только в этом.

Полгода пролетели незаметно. Свидания кончились: Стайлз переехал к Дереку – от его лофта попасть на работу можно было всего за три минуты.

Стайлзу так было проще, но Дерек про себя проговаривал другое слово – безопаснее. Он смирился с тем, что провожать омежку больше не нужно, хотя и порывался сделать это. Потом бросил, понадеявшись, что жалость, присутствовавшая в его волчьем сердце, она ушла наконец навсегда, сделав их отношения нормальными.

Но так только казалось.

В их очередной визит к папе Джону, Стилински-старший, задержав в крепких пальцах рукав уходящего оборотня, очень строго спросил: