Текст книги "Двойная сплошная (СИ)"

Автор книги: Леди Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Она просила никого не пропускать, – простая фраза будто окатила ледяной водой.

– Вы, наверное, не поняли, я…

– Никого не пропускать.

– Я, вообще-то!.. – начал было Михаил и даже рывком рванул из кармана удостоверение, но тут же замер, оглушенный запоздало-страшным пониманием.

Никого не пропускать.

Это могло значить только одно.

Она все вспомнила.

========== На пороге ==========

Он встретил ее только в день выписки. Зимина, принимая сумку с вещами, поблагодарила его сухим кивком и тут же выставила за дверь, собираясь переодеваться. Провозилась довольно долго, и Зотов, бросив взгляд на бледное лицо с заострившимися чертами, подумал, что возвращаться домой она поспешила, но ничего не сказал. Она молчала тоже – и пока осторожно, не спеша, спускалась по лестнице, и когда очутилась в машине. Откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза – то ли действительно чувствовала себя совсем плохо, то ли просто не хотела ничего говорить.

– Спасибо что подвез, – шелестяще-сухой, выверенно-ровный голос. Зотова невольно передернуло – точно таким же отстраненно-ледяным тоном она разговаривала с ним раньше, словно давясь вынужденной натянутой вежливостью.

– Всегда пожалуйста, Ирина Сергеевна, – в интонации прозвучала непроизвольно-холодная издевка. Пожалуй, идея молчать всю дорогу была не такой уж неудачной… Поморщившись, Михаил взял сумку и молча вышел из машины вслед за начальницей – Ира только вздохнула с досадливой усталостью, но ничего не сказала.

– Что, даже на чай не пригласишь? – он в последний момент придержал готовую захлопнуться дверь, когда Зимина уже стояла за порогом.

– Извини, я что-то себя не очень хорошо чувствую, – непроницаемо-спокойный взгляд в последний момент скользнул в сторону, замирая на деревянной планке косяка и нервно сжимавшихся пальцах.

– Ира…

Вздрогнула. Он почти никогда не произносил ее имя так – без отчужденной мягкой насмешливости или откровенно-намекающего похабного вызова. Устало, вымученно, тяжело. У нее хватило сил только снова перевести взгляд, с немым вопросом всматриваясь в хмурую потемнелость запыленных болью глаз – затравленный, потерянный и вместе с тем яростно-хищный взгляд заходящегося в беззвучном вое зверя.

– Может, хотя бы поцелуешь ради приличия? – вырвалось совсем не то, что нужно было сказать. Или вовсе не нужно?

Уголки бледных губ едва заметно дрогнули в слабом подобии улыбки. Она потянулась к нему неуверенно, словно в чем-то сомневаясь, – такая худенькая, тонкая, будто невесомая, пропитанная больнично-лекарственным горьким запахом. Осторожно, едва касаясь, сжала пальцами плечо, прижалась к щеке губами – прохладно, тихо, мимолетно. От какой-то невыносимой болезненности будто скрутило все внутри – так хотелось просто протянуть руки, касаясь беззащитного выступа лопаток, привлекая к себе – сильно, плотно и жадно, зарываясь лицом в растрепанные огненные пряди. И так и замер, разделенный с ней порогом и невозможностью такого простого жеста. Он всегда с пренебрежительной иронией относился к подобным нежностям, но как же много отдал бы сейчас за возможность какого-то дурацкого объятия…

Не смел. Боялся – что отшатнется, вздрогнет от боли, отвращения, страха. Просто стоял и смотрел в спокойную невозмутимость заледеневше-карих, проклиная себя, что не может ничего увидеть, прочитать, понять.

– Звони мне… если что… ладно? – Как же неуклюже и глупо это, наверное, звучало со стороны… Но он не знал, не умел, не понимал, что и как сказать – так, чтобы это прозвучало искренне, непритворно, правдиво. Так, чтобы она поняла.

Все так же молча серьезно кивнула, поспешно отстраняясь – от осознания причины этой поспешности стало больно дышать.

Неужели – все? Неужели сейчас, не допущенный даже в ее квартиру – на неприкосновенную, заветную территорию – он прощается с ней навсегда как с женщиной, единственно важной и близкой ему женщиной? Его женщиной.

Той, без которой он просто загнется.

Зотов стиснул челюсти, захлебываясь неспособностью высказать, выместить, выразить все, раздиравшее на части – ненависть, ярость, боль; сострадание и нежность – эмоции, которые только она одна способна была в нем пробудить. Его душа отзывалась лишь на нее – ярко, остро, мучительно, живо. Как будто в давно сломанном музыкальном инструменте с безнадежно расстроенными струнами нашлась одна, целая, прочная, откликавшаяся – на нее откликавшаяся. И утратить последнее, что помогало чувствовать, оказалось не просто страшно – жутко по-настоящему.

Но еще страшнее оказалось другое – что будет с ней?

***

– Товарищ майор.

– Товарищ полковник.

– Зотов.

– Ирина Сергеевна.

Михаилу порой казалось, что те странные, сумасбродно-жаркие месяцы ему просто приснились. Ее рассеянно-деловитые приветственные кивки в лабиринтах коридоров, его тонко-ехидные “доброе утро”, “хорошего дня”, “разрешите идти?”, привычные разносы на совещаниях, четкие приказы и раздраженно-холодные выговоры… Кажется, все осталось как прежде – Зимина никогда ни полусловом не давала понять, что в этих стенах может быть что-то большее, нежели заученно-отстраненная враждебность, но вольно или невольно какие-то мелочи все равно прорывались: она порой заглядывала посреди рабочего дня в кабинет якобы осведомиться о каком-нибудь деле, в обеденный перерыв они будто случайно оказывались за одним столиком в кафе, а споры на повышенных тонах за закрытыми дверями частенько заканчивались весьма своеобразно.

Но так было раньше. Теперь же не было совсем ничего.

– Может, поговорим? – игнорируя возмущенный взгляд, Зотов повернул ключ в замке и остановился у стола, заглядывая Зиминой в лицо – как обычно спокойное, непроницаемое и утомленное.

– О чем? – вопросительно-выжидающе вскинула бровь, с неохотой отрываясь от бумаг.

– А по-твоему, не о чем? – криво усмехнулся.

– Что, прямо здесь? – невозмутимость прорезалась намечающимся недовольством.

– А где же еще? Ко мне ты не приезжаешь, телефон постоянно отключен, дверь не открываешь…

– Ну хорошо, – устало вздохнула, снова утыкаясь в документы. – Завтра приеду, поговорим. Сегодня никак.

Михаил ухмыльнулся, оценивая маневр: находясь на чужой территории, она в любой момент могла прервать разговор, просто-напросто сбежав.

– Все, Зотов, иди работай, – бросила уже без раздражения и, натянуто улыбнувшись, добавила: – Да приеду я, раз обещала, значит приеду!

***

В кабинете Ира задержалась до вечера – как обычно после ее отсутствия пришлось разгребать бардак, воцарившийся в отделе. Ее нынешний первый зам, новый начальник МОБ, хоть и был неплохим работником, как начальник никуда не годился, в чем ей лишний раз сегодня довелось убедиться. Впрочем, навалившаяся работа ничуть не расстраивала – это, кажется, уже входило в привычку: зарываться в решение одних проблем, пытаясь убежать от других. Весело, что сказать…

Уже у выхода, надевая пальто, Ирина с тоской подумала о пустой квартире: Сашка в очередной раз умотал к какому-то другу, причем на этот раз надолго – намечалась какая-то тусовка. На долю секунды мелькнула мысль не откладывать завтрашний разговор и заявиться к Зотову сегодня, но не контролируемая, почти инстинктивная дрожь ледяной змейкой скользнула по позвоночнику. Она прекрасно отдавала себе отчет, чем должен закончиться подобный визит, как было раньше, но то, чего ждал от нее Зотов, предоставить ему не могла.

Ира зло выругалась, запирая дверь на ключ и медленно поворачиваясь. Невольно поежилась: опустевшие гулкие коридоры, освещенные неестественно-ярко, показались зловещими, как антураж какого-нибудь дурацкого ужастика. Глупость какая… Ира сделала шаг к повороту и невольно отпрянула назад, наткнувшись взглядом на выступившие из полумрака фигуры троих человек. Почти сразу узнавая их лица.

Лица, которые она не могла не узнать – лица из ее оживших кошмаров.

========== По счетам. I ==========

Зотов со скрежетом рванул ключ из замочной скважины, с трудом борясь с мутной, застилающей глаза пеленой недавней холодной ярости. Наверное, только из-за накативших эмоций, бросив взгляд в сторону кабинета начальницы, не сразу заметил привалившуюся к стене Ирину – неподвижную, мертвенно-бледную, с подрагивающими губами.

– Ирина Сергеевна… Ира!

Тонкие плечи дрогнули как от удара, и только потом полковник открыла глаза. Подобного взгляда Зотов не видел у нее ни разу – мечущийся, опустошенный, дикий, словно у загнанного, измотанного зверя.

– Ты их видела, – не спросил, а констатировал Михаил, с трудом разжав челюсти.

– Что им… Зачем они приходили? – если бы не застывшее выражение почти-ужаса в расширенных зрачках, можно было решить, что Зимина абсолютно спокойна – ровный тон, не выдающее эмоций лицо…

– Долго рассказывать.

– Зотов! – привычные недовольно-властные нотки; да и сама как-то подобралась, сосредоточилась, выпрямилась. Михаил обвел взглядом совершенно белое лицо и, на долю секунды коснувшись рукой плеча, произнес, сам поражаясь той мягкости, которая вдруг прорвалась в голосе:

– Может, хотя бы в машине поговорим?

Зимина, недовольно поджав губы, с неохотой кивнула, первой направляясь по коридору и даже не оглянувшись на него – от той прибитой, раздавленной женщины не осталось почти ничего.

– Ну, я жду, – требовательно напомнила Ира, поворачиваясь к нему и возвращая фляжку с коньяком – порозовевшие щеки и нетерпеливая интонация явно говорили о том, что она уже достаточно пришла в себя.

– В общем… Они приходили с заявой, – через силу выговорил Зотов, переводя взгляд за окно, где разливалась густая вечерняя темнота.

– Мне из тебя клещами каждое слово вытягивать?

– Да тут такая история… Уработал их кто-то крепко. Как только оклемались, сразу побежали “телегу” катать.

– Что значит “уработал”? – между тонких бровей пролегла настороженная складка.

– А то и значит, Ирина Сергеевна, – почудилось или в его голосе действительно мелькнули нотки холодного мстительного самодовольства? – Избили. Причем так, что о своей бордельно-порнографической карьере им придется забыть навсегда. Да и о любой другой тоже. Руки им превратили просто в крошку. Впечатляющее, кстати, зрелище… Ну ничего, может, добрый дядя Стрельцов расщедрится и выделит им по несколько миллионов, сейчас людей вон по кусочкам собирают, были бы бабки.

– Так это… Зотов… – отшатнулась, тяжело выдыхая через приоткрытые губы. – Это ты?..

– Ну что вы, Ирина Сергеевна, как можно? Я же честный полицейский, не отморозок какой-нибудь. – Ира невольно поежилась – она очень хорошо знала эту злорадно-ледяную ухмылку и хищный, страшный взгляд. – Карма, наверное.

– Зотов… Ты… Да ты псих! Натуральный псих!

– Вы уже говорили когда-то, – хмыкнул Михаил. – Повторяетесь, товарищ полковник.

– Да неужели нельзя было как-то по-другому!..

– Интересно, как? Геры им по килограмму каждому в машины натолкать? – холодно осведомился Зотов. – Чтобы они через десять минут от всего отмазались и начали орать, что им все подкинули? Или, если бы прокатило, ты реально считаешь, что сесть на несколько лет за сбыт и жрать на государственные деньги для них достаточное наказание? – Придвинулся ближе – теперь его лицо было совсем рядом, глаза, потемневшие от гнева и какой-то затаенной, изнуряющей боли, казались несчастными и одновременно страшными. Лихорадочно-горячие пальцы накрыли ее сжимавшуюся руку, сильно, крепко сплелись с ее подрагивающими. – И запомни. Никто и никогда не посмеет безнаказанно творить такое. Даже не потому что это твой район. Даже не потому что ты мент. И даже не потому что ты женщина. А потому что я никогда не позволю, чтобы тебя кто-то посмел сломать из-за того, что ты кому-то мешаешь. Никто и никогда, запомни, – повторил он отчетливо и жестко, не выпуская ее руки.

– Зотов…

– А теперь скажи мне, – он будто и не услышал ее, изучающе-цепко, пристально всматриваясь в самую глубину ее глаз – от этой пристальности стало не по себе, – скажи мне, что я не прав, – тон стал змеино-вкрадчивым, приглушенным, тем самым, от которого ее каждый раз бросало в жар. – Скажи, что я перегнул палку, что это настоящее зверство, что тебя это ужасает. Ну?

– Точно псих, – нервный смешок все-таки сорвался с губ. Ира качнула головой, но даже не подумала дернуться, вырвать ладонь из его тисков. Он снова прочитал, угадал своим волчьим чутьем то, в чем она не призналась бы даже себе – это нисколько ее не покоробило. Жестоко, ненормально, садистски – может быть. Но едкое, злое, ледяное удовлетворение успокаивающими волнами разлилось в груди – даже дышать, кажется, стало легче.

– Вот видишь, – усмехнулся Зотов и, на секунду задержавшись, с неохотой расцепил их сплетенные пальцы. – Вот видишь, я прав.

Он забыл упомянуть об одном: это только начало.

***

Следующим на очереди оказался Вавилов – бывший медик-недоучка, несколько лет работавший водителем на “скорой”, а потом ставший порученцем Стрельцова. Впрочем, Зотова мало волновало, какие темные делишки он проворачивал с подачи хозяина, только одно имело значение: именно этот гребаный недо-Гиппократ оказался в числе виновных в том, что случилось с Зиминой. И эти неотступные, въедливые воспоминания, словно из ночных кошмаров, пришли снова: едва живая начальница в больничной палате, ее тяжелое и медленное восстановление, отвратительные кадры видеозаписи и тот жуткий, все-помнящий взгляд Ирины…

Если это с какой-то издевкой можно было назвать везением, то Зотову повезло – подходящий момент представился в первый же вечер. Вавилов возвращался домой очень поздно и в полном одиночестве, а уж место для нападения подошло удачней некуда – Вавилов жил на глухой окраине, где большую часть населения составляли алкаши, уголовники и наркоманы. Драки и вопли в таком месте привычное дело, никто даже внимания не обратит, не то что решит вмешаться, да и сострадательных прохожих или ненужных свидетелей тут днем с огнем не найдешь.

То ли мужик был на удивление хлипким, то ли застилавшая глаза злость оказалась настолько сильной, но орать он начал уже после первых “разогревающих” ударов. Зотов мало что соображал, снова и снова занося кулаки, а когда Вавилов, захрипев, рухнул в подтаивающий снег, добавил несколько тычков ногами.

Как там звучит эта врачебная клятва, “не навреди”? Этот уж точно больше никому навредить не сможет. Неожиданно злорадно-холодные мысли прорвались сквозь затуманивающую сознание ярость, когда раздался сухой и безжалостный хруст костей – от пронзительного крика на миг заложило уши, но Зотов только поморщился. Отшвырнул в сторону окровавленный кирпич и, еще раз бросив взгляд на залитые кровью руки стрельцовского порученца, торопливо скрылся в ближайшем переулке.

В машине долго сидел, пытаясь отдышаться, смыл водой из бутылки оставшуюся на руках кровь – то ли свою, то ли чужую, наспех наклеил пластырь на сбитые костяшки и только потом завел двигатель, невольно усмехнувшись: интересно, как бы отреагировала Зимина? Впрочем, в одном он был уверен на все двести процентов – он поступил правильно. И никакие истерично-праведные блюстители закона и морали не смогли бы его убедить в обратном.

***

В квартире царила темнота и какая-то заброшенность, словно в месте, где давно никто не живет. И только щелкнув выключателем, Михаил замер, невольно стискивая в пальцах ключи. Сапоги под вешалкой, сумка и пальто на крючке… Не сразу уловил звук едва слышно работавшего телевизора из гостиной и тихо, словно боясь потревожить, шагнул в комнату, беззвучно прикрывая дверь. В гостиной тоже разливался полумрак, разбиваемый отблесками от экрана, где люди в масках подталкивали к ограждению моста какого-то трясущегося типа – кажется, опять какая-то нтв-шная жесть. Мало ей в жизни трэша…

Что-то дрогнуло, сжалось в груди при виде такой обыденной и потому нереальной картины – закутавшаяся в плед Зимина на его диване, бутылка и бокал с остатками вина на полу, мерно тикавшие часы на стене… Даже как-то непривычно, наверное потому что они обычно всегда приезжали к нему вместе, а если он возвращался ближе к ночи после очередных кровавых “приключений”, Ира уже спала. И увидеть ее сейчас вот так – спокойно и мирно перед телевизором, оказалось чем-то по-настоящему удивительным. Это ведь было из какой-то другой, нормальной жизни, ничего общего не имеющей с их укладом. Из того мира, где полицейские не отстреливают высокопоставленных педофилов, где зарвавшиеся бизнесмены не убирают с дороги неугодных им людей любыми дикими способами, где полковники полиции не мучаются от мерзких воспоминаний, где… Из того мира, который для них закрыт навсегда.

– Что-то ты сегодня поздно, – тихо, с легкой дремотной хрипотцой произнесла Ира, осторожно выпутываясь из пледа.

– Да так, дело надо было закончить одно. Потом как-нибудь расскажу, – добавил тут же, угадав наметившийся вопрос. Присел на диван рядом, машинально накрыл ладонью ее прохладную руку и едва не выругался – даже при таком скудном освещении она не могла не заметить очевидного. Но если и заметила, то ничего не сказала, решительно выпрямляясь.

– Ты прав, нам нужно поговорить, – как-то ненормально-деловито, бесцветно прозвучал ее спокойный голос – от нехорошего предчувствия прошибло ознобом. – Чем раньше, тем лучше. У меня было достаточно времени подумать, – продолжила после паузы, не глядя на него, но и не высвобождая ладонь. – С самого начала… это все с самого начала было каким-то безумием, авантюрой. Опьянением, если хочешь. Сплошная химия и никакой логики, – криво усмехнулась. – Ты тогда… ты много, очень много для меня сделал, наверное, даже больше, чем должен был. И за это я искренне тебе благодарна. Но… все проходит, Миш, – Зотов дернулся от этого внезапно-смягченного обращения сильнее чем от пощечины. – И это рано или поздно прошло бы тоже. Но раз так сложилось… если так сложилось, нам лучше прекратить все теперь.

– Прекратить – что? – не узнал свой голос – сдавленный, тихий, будто затухающий.

– Нам больше не нужно встречаться, – будто удар под дых, вышибая кислород. Даже, кажется, явственно задохнулся, и все поплыло перед глазами.

– Ира…

– Не надо, – каким-то издевательским контрастом с безжалостными словами – мягкий-мягкий, бархатом овевающий тон и легкое, ласковое поглаживание его похолодевшей руки. – Не надо, пожалуйста. Мне хорошо с тобой было, правда… Но сейчас… Ты молодой здоровый парень со своими потребностями, а я… я сейчас, знаешь, как-то не очень тяну на страстную любовницу, – холодно и нервно чему-то ухмыльнулась. – И проще всего будет закончить все сейчас.

– Ты… ты что, думаешь, я с тобой только… что мне от тебя… – выдавил с трудом, еще не веря, что она говорит на полном серьезе.

– Ты еще скажи, что полюбил меня за мою прекрасную душу, – насмешливо фыркнула, на миг становясь привычной и близкой Зиминой. – Я расплачусь.

– Зачем ты…

– Зотов, я уже давно не юная девочка, если ты не заметил. И прекрасно отдаю себе отчет, что для мужика потрахаться – одна одна из самых главных потребностей. Для тебя с твоим темпераментом тем более. И ограничивать тебя в этом я просто не имею права. Сколько времени пройдет, пока я оклемаюсь – месяц, полгода, год? А ты что, так и будешь изображать из себя монаха?

– Да мне никто нахер не нужен, кроме тебя! Никто, слышишь! – взорвался, едва удержавшись, чтобы вцепиться в ее плечи, притиснуть к себе, удержать, даже если будет вырываться и биться. Остановился в самый последний миг, только сжав неестественно-ледяную руку. – И я ни с кем… с тех пор, как мы… и теперь тоже. Не думай об этом даже!

– Зотов, Зотов… – снова невесело усмехнулась, качнув головой. – Ну что ты, в самом деле? На мне свет клином сошелся, что ли? Сколько у тебя девок было, сколько еще будет? Что ты вцепился в меня, как в какой-то спасательный круг? Какой из меня теперь, нахер, спасатель?

– У меня никого нет кроме тебя, совсем никого, понимаешь? – его, кажется, начало лихорадить, исступленные, неожиданно-искренние слова дрожали на губах ледяной отчаянностью. – Твою мать, Ира… Меня ломать начинает, если я тебя хотя бы несколько раз в день не увижу, как нарика настоящего, а ты мне про каких-то других… – Не успела понять, как он очутился перед ней, все так же вцепившись в ее руки, беспорядочно и горячо целуя тонкие бледные пальцы. Поднял голову, глядя на нее снизу вверх – потерянный, будто беспризорный мальчишка, дрожащий так, словно из последних сил удерживался на краю бездонной пропасти, на дне которой мучительная медленная смерть.

Слово, еще одно слово – и он сорвется.

– Я не отпущу тебя никуда, слышишь? – глухо, твердо и тяжело, касаясь лбом безупречных коленей, обтянутых форменной юбкой. – Если уж совсем не сможешь со мной – лучше сразу пристрели.

– Господи, ну что ты говоришь такое? – устало и тихо вздохнула, с несвойственной осторожностью касаясь ладонью его опущенной головы.

– Или с тобой, или никак, – неожиданно-жестко, с какой-то болезненной уверенностью, граничащей едва ли не с безумием.

Она не догадывалась сама, насколько близки к истине оказались ее случайные слова – она действительно для него единственное спасение. Спасение жестокое, мучительное, но единственно нужное и возможное из всех.

========== По счетам. II ==========

– Красавчик, ну может как-то договоримся? – густо накрашенные глаза блудливо сверкнули, под полупрозрачной блузкой, не скрытой расстегнутой молнией куртки, завлекающе приподнялась высокая грудь. Размер третий, не меньше, сходу определил Зотов и, сжав зубы, торопливо отвел глаза.

– И как, интересно? – осведомился с неприкрытым скепсисом.

– Ну, ты меня отпустишь, а я… что-нибудь для тебя сделаю, – многозначительно протянула девица, продолжая рассматривать его с явным интересом. Зотов криво усмехнулся. Интересно, что в нем было такого, что шлюхи с готовностью не только раздвигали перед ним ноги, но и раскрывали душу? Неужели по известной истине, что бабы, особенно не слишком правильные и умные, любят мудаков? С такой позиции увлечение дорогой Ирины Сергеевны не укладывалось ни в какие привычные рамки – ни мазохисткой, ни уж тем более доверчивой дурой назвать ее ну никак нельзя…

– Спасибо, обойдусь, – хмыкнул Михаил и, невежливо подтолкнув девицу в спину, захлопнул дверь обезьянника. Швырнул дежурному ключи и, разгоряченный едким раздражением, моментально очутился возле кабинета оперов. Рывком распахнул дверь, сразу натыкаясь взглядом на красочную картинку, что-то очень сильно ему напоминавшую: две девицы, увлеченно “радовавшие” дежурного опера – одна пристроилась на коленях возле дивана, вторая, довольно пластично извиваясь, стягивала с себя остатки одежды.

– Карасев! – гаркнул Михаил, шарахнув дверью так, что все присутствующие невольно вздрогнули. Полураздетая девица ойкнула, поспешно прикрываясь, а опер, красный как рак, принялся нашаривать футболку. – Когда я сказал “оформить задержанных”, я имел в виду именно “оформить задержанных”, составить протокол и закрыть их в обезьяннике, а не… – далее Зотов прибавил несколько крепких непечатных выражений и открыл дверь, обращаясь к проституткам: – Вон пошли, обе! А ты, – рявкнул в сторону Карасева, – займись уже своими служебными обязанностями, а не сексуальными фантазиями! – и, не заметив озадаченного взгляда, яростно захлопнул за собой дверь.

***

Спустя несколько часов, выехав со стоянки дорогого фитнес-центра, Зотов притормозил на светофоре, скучающе рассматривая застывшие рядом машины. Стекло одной, стоявшей неподалеку, медленно опустилось, в промерзшую слякоть спланировала недокуренная сигарета, а Михаил ошарашенно замер, за долю секунды успев увидеть лицо сидящего в салоне человека.

– Ну ни хрена себе… Твою же мать!..

– Ну что, как там твои марафоны, не поставил еще рекорд в беге от недотраха? – мило осведомилась Ирина Сергеевна, когда сидели на кухне за поздним чаем.

– Ну и язычок у вас, товарищ полковник, – ухмыльнулся Зотов с каким-то непонятным удовольствием. Ему и раньше импонировали их перепалки – острые, злоехидные и меткие фразочки дорогой начальницы чаще забавляли, нежели раздражали: что-нибудь едкое за ней никогда не задерживалось. Но теперь ее привычная язвительность еще и служила каким-то индикатором, по которому он мог безошибочно уловить перемены в настроении, и все чаще, к собственному облегчению, узнавал таким образом прежнюю Зимину – не напряженную, измученную, погруженную в себя, а насмешливую, саркастичную и живую.

– Сублимация, Зотов, наше все, так что терпи, – подколола Ира. Михаил кивнул на открытый на столе ноутбук:

– А ты, значит, работой сублимируешь?

– Вроде того, – усмехнулась Зимина. Едва заметная тень на мгновение промелькнула сквозь вроде бы искреннюю беззаботность. – Отчет надо завтра сдать, днем никак не успела, – прервалась и с неохотой откинула плед, услышав трель мобильного из спальни. – О господи, ну кому там неймется?..

Зотов, взглянув на часы, поднялся, убирая со стола чашки и машинально бросив взгляд на монитор ноутбука. В первую секунду даже не понял, что его так насторожило, и только потом осознал, что вместо текстового файла открыта почта. Даже не задумываясь, как это выглядит, Михаил бесцеремонно пролистал вниз, игнорируя автора и тему, и торопливо щелкнул на “вложения”. И задохнулся как от боли, с первой же секунды узнавая кадры открытого видео. Поспешно скользнул взглядом дальше, чувствуя, как постепенно разгорается внутри ослепляющая злость, больше инстинктивно, чем осознанно воспринимая наглый текст письма: “Если не хочешь, чтобы это кино оказалось во всех новостях, сделай так, чтобы дело Стрельцова было закрыто”.

***

Ему не понадобилось много времени и усилий, чтобы вычислить отправителя: без труда изъял ноутбук начальницы, наплетя что-то о том, что случайно пролил на него чай, клятвенно пообещал в тот же день вернуть отремонтированным и, проставившись знакомому спецу, без труда выяснил, у кого хватило наглости на такие угрозы.

– Если ты не отдашь мне все записи, которые у тебя есть, включая все гребаные копии, я тебя прямо здесь пристрелю, ты меня понял? – Зотов, держа в одной руке пистолет, не удержался от удовольствия как следует припечатать жирную морду об стол. На гладкой полировке столешницы тут же появились кровавые потеки, а Неклюдов завопил. – Ты понял, я спрашиваю?! – повторил Михаил и ткнул начальника безопасности прямо в кровь. – Ну, где все?

– З-здесь, – прозаикался Неклюдов, хлюпая разбитым носом. – В столе, в нижнем ящике… Ключ… в вазе…

Зотов распахнул ящик, натыкаясь взглядом на целую коллекцию дисков в упаковках с надписями – среди множества незнакомых фамилий оказалась и Зимина.

– Копии где?

– К-какие копии? З-здесь все…

– Не ври мне, сука! – Зотов выдвинул верхний ящик стола и, прежде чем Неклюдов понял, что происходит, толкнул внутрь жирную руку, тут же с грохотом захлопывая ящик – послышался пронзительный крик. – Где копии, я спрашиваю?

– В с-сейфе… Код…

– Ну вот и ладно, – удовлетворенно произнес Михаил, вытаскивая нужную папку и, снова не сдержавшись, добавил хозяину кабинета еще пару внушительных ударов. – И имей в виду, урод, если хоть что-то всплывет… если кто-то из вас вообще вспомнит про эту женщину… я найду, что на тебя повесить, понял, тварь?! Я тебя сгною! На такую зону отправлю, что тебе подохнуть избавлением покажется, сука! – шарахнул рукоятью пистолета по затылку – Неклюдов, охнув, кулем свалился на пол – и торопливо выскользнул из кабинета, на ходу стягивая маску.

***

Он не ошибся: в тот вечер, остановившись на светофоре, действительно увидел в машине Стрельцова. И причина зашкаливающей наглости стала ясна: его фотороботы не висели на каждом углу, в розыск его тоже никто не объявлял. Стрельцов отлично понял: оглашать историю с похищением Зимина не станет, не желая, чтобы всплыли неприглядные детали, в том числе и те, которые касались ее “покровительства” бизнесменам и могли быть интересны УСБ. Информация, прежде собранная и переданная Зиминой знакомому следаку, тоже стала неактуальной: полковник вряд ли бы позволила дать делу ход, не желая сомнительной славы.

Бессилие ужасно злило. Зотов не представлял, какой может быть ответный ход, ну не вешать же на него наркоту, как на последнего лоха – с таким типом это уж точно не прокатит. Можно было, конечно, поинтересоваться, какой “казни” желает сама товарищ полковник, но упомянуть о том, что встретил Стрельцова, как ни в чем не бывало торчащего на виду у всех, Михаил “забыл” и вспоминать не имел ни малейшего настроения. Оставалось только ломать голову над тем, какую организовать подставу, но тут, если выразиться цинично, Зотову неожиданно улыбнулась удача.

Самоубийство некой модельки Инны Донниковой поначалу не заинтересовало его совершенно: криминалист и патологоанатом вынесли дружный вердикт, что это именно самоубийство; погибшая, частенько выпивавшая, баловавшаяся травкой и обладавшая истеричным характером, уже как-то пыталась покончить с собой. Дело было совершенно ясным, оставалось только закончить формальности и забыть о нем раз и навсегда, если бы не случайность в виде невероятно болтливой и ужасно назойливой подружки погибшей.

– Как, вы сказали, фамилия ее любовника? – переспросил Зотов, в первое мгновение решив, что ослышался.

– Стрельцов, я же вам говорю, Стрельцов! – взбудораженно повторила смазливая брюнетка, всплеснув руками. – Такая сволочь, такая сволочь!.. Уж как он Инку доводил, жесть просто! А как они ругались! Да вы соседей ее расспросите!..

Соседей действительно опросили, и все сложилось просто идеально. Оставалось только убедить в этом следствие – задача хоть и трудоемкая, но не невозможная. Сначала были свидетельские показания подружек и соседей Донниковой, которые дружно подтвердили, что Стрельцов действительно был ее любовником, что ругались они так, что летала мебель, да и поколачивать Инну он не брезговал. Потом каким-то чудом акт вскрытия и заключение криминалиста претерпели радикальные изменения – теперь по всему выходило, что застрелиться сама Донникова не могла. В качестве заключительных штрихов в квартире потерпевшей нашли зажигалку Стрельцова, хотя тот утверждал, что не был у нее дома недели две, а при обыске в его гараже нашли тот самый пистолет, который, если верить в версию о самоубийстве, оказаться там никак не мог… Ко всему прочему, алиби на нужную дату у бизнесмена не оказалось – и это стало еще одним, добивающим аргументом.

***

– Ну что, можно считать, что все враги повержены? – усмехнулся Михаил, разливая коньяк.

– Как тебе это удалось, Зотов? – покачала головой Ирина, недоверчиво глядя на него. – Ты же говорил, что это чистое самоубийство?

– А я ошибался, Ирина Сергеевна, – и снова самодовольная холодная ухмылка зазмеилась по красиво очерченным губам. – Все мы люди, все человеки, ошибиться каждый может. Но справедливость, товарищ полковник, всегда торжествует, правда же? Даже если устраивать ее приходится своими руками.