сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)
— Нет, — Ханц зажмурился и застонал, когда Эрик начал двигаться внутри него. — Страшно... не останавливайся...
Скоро он и сам принялся подмахивать, пытаясь насадиться сильнее, Эрик даже придерживал его за бедра, вставляя не до конца.
— Глубже всади... не больно, — теперь уже Ханц упрашивал, но Эрик не поддавался, как всегда, и двигался осторожно, как будто боялся что-то повредить у него внутри.
И от этого Ханц никак не мог кончить, раз за разом подходил к грани и ничего, а трогать себя ему не давали. Эрик совсем измучил его этими своими нежностями, пришлось перевернуть его на спину и сесть сверху. Ханц принялся насаживаться на Эриков член с совершенно порнушными стонами, а в заднице хлюпала смазка, как во время течки.
— Не могу больше, — он схватился за собственный член, надрачивая, и кончил, забрызгав Эрика спермой.
Тот едва успел его с себя снять, чтобы не сцепиться.
— Люблю тебя, — прошептал Ханц, не в силах пошевелиться. — Кажется, Адди плачет, посмотришь, как он там?
*** 11 месяцев спустя
Эрик подошел к столу с вином и закусками и набрал тарелку маленьких бутербродов.
— Папа, мяч! — малыш Адди с хохотом бросился ему под ноги, когда он возвращался к их креслам, и Ханц едва успел его поймать.
Эти единственные два слова Адди выучил совсем недавно, в отпуске, из которого они сейчас возвращались, и Эрик каждый раз радовался, слыша их.
Он поставил поднос на стол и подхватил Адди на руки, подбрасывая высоко-высоко.
— Мяч! Мяч! — хохотал тот, и Эрик перекинул его Ханцу, как мяч, а Ханц дал обратный пас — любимая игра их Аддика.
— Надо поесть, — строго сказал Ханц после нескольких пасов.
— Мяч, — согласился Адди.
Они сидели в бизнес-ландже Южно-Урватского аэропорта в ожидании самолета на родину, и Эрик вспоминал, как год назад они собирались поехать в месячный отпуск на Южный океан в честь рождения сына. А собрались только сейчас и всего на неделю. Жизнь распорядилась всеми их планами по-своему, и все это время дела не выпускали их из страны. И Эрик так и не ушел в родительский отпуск после Ханца. Ханц был вынужден взять весь отпуск на полный срок себе, ведь ему практически прямым текстом было сказано о грозящем увольнении.
— О, опять эти с чем-то борются, — сказал какой-то юный омежка рядом. — Суфражисты.
— Хочется им бороться — вот и борются, тебе-то что. Может, им альф мало, ебаться не с кем, так хоть побороться с ними, — захихикал его друг, такой же юный омежка с крашенными сиреневыми волосами.
Эрик посмотрел в визор и слегка поморщился: там снова выступал этот Ханцев друг, Нейси. И опять с чем-нибудь скандальным наверняка. Вот же неймется в одном месте.
— Эти суфражисты совсем какие-то больные, — поддержал молодежь элегантный омежка постарше. И обернулся к своему альфе, поднимая бровь.
— Э... да, — солидно кивнул альфа и снова уставился в ноутбук.
— Вы так снисходительно осуждаете суфражистов, — обратился к старшему омеге Ханц. — А вы учились в университете?
— Конечно учился, к чему этот странный вопрос? — усмехнулся тот.
— А если бы не суфражисты, то отдали бы вас после первой течки самому выгодному альфе и никаких студенческих вечеринок и образования, сидели бы сейчас с десятым ребенком и все. Как и сто лет назад. Без законного перерыва между родами.
Омега растерянно перевел взгляд с Ханца на Эрика и обратно. Его альфа тоже оторвался от ноутбука и тяжело уставился на Эрика:
— Университет этот — баловство одно, способ найти выгодную партию для омег. Времена меняются, а жизнь остается прежней.
Эрик обнял Ханца за плечи и привычно парировал:
— Мой муж прав. Суфражисты борются за свободу личности, и в этом я их полностью поддерживаю. Не хотелось бы, знаете ли, чтобы в один прекрасный день моего омегу-сына или мужа арестовали за неправильную парковку и бросили в тюрьму для развлечения альф-преступников.
— Причем тут это? Эти борются за свою свободу убивать детей, а не за личность, — сказал еще один альфа.
— Свобода — это такая вещь, господа, — начал Ханц и продолжил историей "Свободных омег", за административное нарушение подвергшихся групповому изнасилованию со стороны государства.
Эрик привычно его не слушал, эту пламенную речь он наизусть уже знал. По визору показывали карнавал и кучу полуголых омежек в перьях.
— А между прочим, срок между беременностями увеличили благодаря законопроекту Прогрессивной партии, суфражисты тут ни при чем! — сказал вдруг тот самый элегантный омега постарше.
— Да, — согласился Ханц, — это наш законопроект. Но без суфражистов мы бы не обратили на эту проблему внимания.
— Вы же... вы же Ханц Эсхольц-Сард! — воскликнул сиреневоволосый омежка и расстегнул курточку. На его груди белела маечка с той самой фотографией: Ханц с флагом.
Эрик усмехнулся, отпуская Ханца из объятий. Взгляды, направленные на его мужа изменились, исчезла насмешка и снисхождение, и появились раздражение, восхищение, уважение и даже ненависть. Теперь он не был для них просто шикарной давалкой, которой альфа позволяет слишком много, они видели известного политического деятеля и депутата Государственного собрания.
— Можно с вами сфотографироваться? — сиреневоволосый просительно сложил руки.
— Можно, — кивнул Ханц.
— А мне можно? — оживился какой-то молодой альфа.
— А вам нельзя, это мой омега, — ревниво ответил ему Эрик.
— Выборы давно кончились, а ты все устраиваешь встречи с избирателями, — сказал Эрик уже в самолете.
Адди весело скакал между ними и не желал пристегиваться.
— Прости, дорогой, — виновато улыбнулся Ханц. — Но иногда просто невозможно молчать.
Эрик лишь картинно вздохнул. Полгода назад к ним пришли представители Прогрессивной партии и заманили Ханца в свои ряды, привлеченные его популярностью среди политически активной молодежи. И с тех пор все помчалось совершенно в другом направлении, таком далеком от былых представлений Эрика о приличной жизни — домик, работа, куча детишек и нежный омежка под боком. Впрочем, жаловаться было грех, Эрику их нынешняя жизнь более чем нравилась.
Аддик заснул у них на коленях, и Эрик притянул к себе Ханца, забираясь ему под рубашку. Ханц хихикнул и положил ему голову на плечо.
— Надеюсь, ты не пригласил своего Нейси на Большой праздник? — прошептал Эрик ему на ухо.
Приближалось однолетие их сына, и они собирались отпраздновать его с размахом, по древней традиции.
— Эрик, как можно, он же мой друг! — возмутился Ханц и задохнулся, когда Эрик ущипнул его за сосок. — Нет-нет, и не настаивай.
— Друг так друг, лишь бы ничего не устраивал у нас дома, — согласился Эрик, смирившись с перспективой приема скандального омежки. Вместе с высокомерными родственниками Ханца, буржуазно-благопристойными родичами Эрика, надутыми политиками и прочими приличными людьми.
***
Но Нейси не стал ничего устраивать, он пришел вместе с пухленьким бетой, таким же невзрачным, как и он сам, и тихо устроился в уголке. Эрик немного за ним понаблюдал, а потом забыл, увлеченный традиционными развлечениями Большого праздника: распиванием пива под песни и народными танцами.
А потом к нему подошел старина Дитрих, ставший-таки замом отделения в Хельсигборском Надзоре за госзаказами. Дитрих скользко улыбался и туманно рассуждал, а Эрик кормил его такими же туманами в ответ, догадываясь, чем это все кончится — государственным пособием или частным пожертвованием от фармацевтических компаний. Для приюта ли побитым омежкам или для Эрикова питомника морских котиков, неважно. Удивительно, скольким людям был нужен свой человек в парламентской комиссии. Эрику доставляло практически бескорыстное удовольствие быть посредником для Ханца во всех этих махинациях и внеполитической возне. Бескорыстное, конечно, не в том смысле, что им не обламывались крупные крошки от плывущих мимо пирогов, но Эрик, как и всякий альфа, играл ради восхитительного чувства власти. А Ханц участвовал ради принципов, умудряясь даже среди политиков оставаться с репутацией благородного чистюли.
Эрик поискал взглядом Каина, подождал, пока тот закончит любезничать с одним из гостей, и подошел к нему посовещаться.
Но в середине их увлекательной беседы Каин вдруг замолчал и уставился куда-то вдаль. Эрик тоже поглядел туда и увидел только что пришедшего Лукаса.
— Вот бессовестный, — хмыкнул Эрик, — на два часа опоздал. Хотя он на дежурстве наверное был.
Год назад Лукас ушел от Каина и спрятался от него в омежьем приюте. Там ему помогли сдать экзамены на медбрата, ведь когда-то Лукас учился на врача. И теперь он работал и жил в том же приюте, не желая никуда уходить: утверждал, что один обязательно сорвется, а в приюте с ребятами весело. Эрик в глубине души считал, что омежки в этих приютах только и делают, что порются друг с другом, скучая по альфьему хую. Но ни Ханцу, ни самому Лукасу об этом не говорил — вдруг обидятся. Омежки ведь такие трепетные.
Каин встал и вышел на балкон, и Эрик увидел, как Лукас на мгновение отвлекся от беседы с Ханцем и проводил его взглядом. А потом пошел в угол к Нейси. Лукас все равно был невозможно красивый, даже в дешевой одежде. Почти как Ханц. И рядом с Нейси смотрелся, как слегка потрепанная райская птица, присевшая на минуту к воробьям.
Эрик кивнул ему, приподнимая бокал, а потом тоже поперся на балкон. Разговор с Каином был не закончен, да и вообще...
Каин курил, глядя внутрь дома сквозь стеклянные двери.
— Забудь о нем, — хмыкнул Эрик, тоже закуривая. — Найди себе помоложе и поскромнее.
— Заткнись и не лезь не в свое дело, — Каин отвернулся и уставился в сад.
Эрик пожал плечами и пригубил вино, наблюдая за смеющимся Ханцем. Если смотреть слишком долго, то можно заработать стояк на остаток вечера.
— Это в вашем блядском приюте ему мозги промыли, — вдруг сказал Каин. — Но он вернется, всегда возвращался.
— С омежками надо ласково, — рассеянно ответил ему Эрик. — Ласково и нежно, они ведь такие податливые. Теплые.
— Да-да, читал твой высер в "Современной омеге", можешь не пересказывать. Традиционные ценности и любовь. Простой парень Эрик Сард-Эсхольц, менеджер питомника морских котиков и альфа известного политика, — издевательским тоном процитировал Каин. — Жопа не слипается столько патоки лить без остановки?
— Это не патока, а мои выношенные сердцем мысли, — невольно засмеялся Эрик, впечатленный неожиданным срывом своего всегда непробиваемого родича. — А, между прочим, знаешь, что Лукас недавно сказал?
— Что? — спросил Каин после продолжительной паузы.
— Что как будто от двадцатилетнего кошмара очнулся. Огляделся по сторонам, и понял, что не жил.
— Так и сказал — двадцатилетнего? — Каин расслабил галстук и посмотрел внутрь дома. — Мы же только семнадцать лет в браке.
— Ну, ты знаешь, как омежки преувеличивать любят, — Эрик хлопнул его по плечу и добавил, уходя: — Так что найди себе нового и будь с ним поласковее.
А внутри его ждали Ханц и Адди, веселые и теплые, и Эрик подумал, что это самое важное, что у него есть. Уйдет неожиданная удача, снова изменится жизнь, но любимый всегда будет рядом. Любимый и дети.
Он обнял Ханца, целуя в ухо и наблюдая, как их маленький сын по традиции выбирает символы будущей жизни. Адди стоял у большого стола, заваленного деньгами, оружием, куклами и прочим добром. Омега-отец Эрика подпихнул к малышу пачку денег, спрашивая:
— И кем же будет маленький Адольф?
— Мяч! — засмеялся Адди и схватил деньги, пистолетик и большую малярную кисть.
Все тоже засмеялись: "Маленький Адольф будет художником!"
И Эрик под шумок притиснул Ханца за задницу и поцеловал в губы.
КОНЕЦ
