Текст книги "Алхимик (СИ)"

Автор книги: La Piovra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Всё в порядке?

Алек не уверен, но отвечает «да». От руки он не отстраняется, но герцог сам её убирает.

– Пойдём. Чай уже подан.

Чай плавно перетекает в ужин – герцог с Алеком после долгой разлуки никак не могут наговориться, даже забывают переодеться к ужину.

– Вы с отцом так похожи! – доверительно говорит Робину старая тётя Эстер, заглянувшая на чай по случаю его приезда. – Просто одно лицо. На твоём месте, Робин, – лицо тётушки приобретает плутовато-ехидное выражение, с которым она обычно отвешивает свои легендарные шуточки, – я бы поостереглась знакомить своих девушек с отцом: вдовец-красавец в расцвете сил, как ни крути, надёжнее его будущего наследника.

Внутри у Робина всё обмирает. Он украдкой бросает взгляд на отца с Алеком, но эти двое настолько увлечены друг другом, что слов тёти Эстер даже не слышат. И Робин, вместо того чтобы расслабиться, неизвестно отчего напрягается ещё больше.

Ужин подходит к концу, наступает мужская пора, и старая леди их покидает.

– Виски, шерри, бренди? – герцог вопросительно выгибает бровь и смотрит только на Алека.

– Из ваших рук – любую отраву, герцог, – улыбается Алек.

Оба смеются: герцог – довольно и громко, Алек – застенчиво и почти робко.

Робин не устаёт поражаться Алеку. В нём всего поровну: мужского и женского, порочности и невинности, ума и шалости. Со слабыми он сильный, с сильными – хитрый, а с равными – первый: Алек Ховард умеет найти подход к любому. С Робином он неизменно колюч, ядовит и насмешлив, а с его отцом – мягкий, застенчивый, кокетливый: весь спектр уловок, отточенных до совершенства с мистером Стюартом, когда нашкодит и надо загладить провинность. Похоже, железный капитан и впрямь чувствует себя виноватым перед его отцом. Хм, это надо взять на заметку. Это можно использовать. Плохо только то, что на отца эти уловки, похоже, действуют не хуже, чем на мистера Стюарта.

Отец обращается к обоим, но говорит только с Алеком. И так же ведёт себя Алек. Робин чувствует себя в родном доме лишним, хуже того – третьим лишним. Прошло пять лет, но ничего не изменилось: эти двое по-прежнему не просто равны, они – равноинтересны друг другу. Это переполняет чашу терпения Робина. Он подрывается и бросается к выходу.

– Ты уходишь? – доносится ему вдогонку – Алек, похоже, впервые за вечер замечает его присутствие.

– Меня не приглашали, – не оборачиваясь, огрызается Робин. В столовой повисает неловкая пауза.

– А тебе в собственном доме нужно приглашение? – раздаётся насмешливый голос герцога. Робин останавливается у порога и с вызовом смотрит на Алека.

– А ты не идёшь?

Алек прекрасно понимает причину гнева Робина и в очередной раз поражается, насколько, при разительном внешнем сходстве, эти двое отличаются внутри. И не знает, чему удивляться больше: феноменальной способности отца одной фразой повернуть в свою пользу любую ситуацию – даже ту, которую он сам же и создал, чтобы унизить собеседника, – или не менее феноменальному таланту сына разрушить свой шанс с достоинством выйти из двусмысленного положения. Ирония судьбы: Робин такое же разочарование для герцога, как и его, Алека, отец – для Алека.

Алек отрицательно качает головой – беседу с отцом он предпочитает сексу с сыном.

– Нет, я ещё посижу.

Герцог Девонширский слывёт среди британской знати большим эксцентриком – все свои дела он ведёт самолично.

– Меня многие не понимают, – говорит он Алеку, когда они переходят в курительную и с бокалами шерри устраиваются у камина. Курит Алек редко и мало – скорее для поддержания авторитета, чем для удовольствия. Но от сигареты в компании герцога он получает настоящее наслаждение. – Считают, что бизнес ниже достоинства настоящего аристократа. Особенно если тот не нуждается в деньгах и не вынужден их зарабатывать. Жалкие глупцы. Они не видят дальше алчности и наживы. А на самом деле бизнес – это битва воина Духа.

Алек улыбается – не потому, что находит слова герцога нелепыми или смешными. Просто от переизбытка радости – на душе у него сейчас очень-очень хорошо, а из уст герцога он готов с упоением внимать любой «отраве». Но герцог, видимо, истолковывает его улыбку иначе.

– Я не идеализирую бизнес, – говорит он. – Я поклоняюсь Делу. Дело всегда было наилучшей духовной практикой – Великое Делание суть подлинная алхимия. И своим Деланием я избрал бизнес – из всего разнообразия дел мне он ближе всего. Бизнес – это современный и более цивилизованный аналог войны, а воевать знати никогда не было зазорно – из завоеваний мы все произошли. Думаю, это проявление Дела тебе тоже бы подошло – в этом плане мы с тобой очень похожи. Впрочем, мы с тобой вообще очень похожи.

От камина идёт жар. Херес горячит кровь. Лицо Алека вспыхивает от столь лестного комплимента. И Алек, уже год стоящий на распутье перед выбором дальнейшей карьеры: бизнес или право? право или бизнес? не хочется ведь полностью зависеть ни от собственных менеджеров, ни тем более адвокатов, – тут же решает, сам удивляясь, что такая дилемма вообще возникла: конечно бизнес! Теперь вопрос только куда: Гарвард (подальше от дома, что, конечно, плюс, но и от Четсуорта тоже, что, конечно, минус) или Лондонская школа экономики (плюс и минус меняются местами)?

– Вы, случайно, алхимией не занимаетесь, герцог? – спрашивает Алек с улыбкой. Шутка не кажется ему шуткой – о герцоге всякие слухи ходят. И суть их лучше всего передаёт его меткое прозвище – герцог Демонширский.

– Занимаюсь, – отвечает тот без тени улыбки. – Но не случайно.

Голос герцога столь серьёзен, а вид его так внушителен, что Алек ёжится. От герцога это не укрывается.

– И прежде чем твоё пылкое воображение нарисует тебе средневековую лабораторию в подвалах моего замка… – Герцог делает паузу и, плеснув себе в стакан новую порцию хереса, поднимает его на уровень глаз, любуясь игрой цвета в бликах пламени. – Я не переплавляю свинец в золото, – говорит он, сделав глоток. – Меня интересует алхимия Духа. Впрочем, золото я тоже добываю. Но алхимия со времён средних веков существенно продвинулась в этом направлении.

Речь герцога исполнена серьёзности и пиетета, с которыми полагается рассуждать о столь мистических материях, и Алек слушает, затаив дыхание. В конце двадцатого века такие вещи звучат слишком абсурдно, а оттого ещё более притягательно и убедительно. Особенно когда ты парень, тебе восемнадцать и у тебя такие огромные планы на эту жизнь, что философский камень рядом с ними меркнет.

– Современные алхимики доказали, – с таинственным прищуром говорит герцог, и Алек замирает в предчувствии откровения, – что золото гораздо проще и надёжнее добывать на бирже, чем переплавлять в допотопных котлах.

Герцог наконец улыбается, магия развеивается, и Алек прыскает, в душе немного обиженный, что герцогу удалось его так просто и элегантно разыграть.

– Но об этом поговорим как-нибудь в другой раз.

Герцог точно алхимик – в его присутствии время течёт совершенно иначе, – и Алек сам не замечает, как наступает полночь. Спать и тем более расходиться не хочется совершенно, но «приличия должны быть соблюдены». Они прощаются. Герцог остаётся отдать кое-какие распоряжения на завтра, а Алек поднимается в свою комнату. И едва не матерится в голос, когда находит в своей постели спящего Робина. Алек подходит на цыпочках к кровати, выключает настенный бра и, тихо прикрыв за собой дверь, покидает комнату. Спальня Робина здесь же, рядом, и Алек, не долго думая, отправляется туда.

Робин появляется на рассвете. Алек от переизбытка чувств тоже уже не спит. На лицах обоих – недоумение: Робина – неподдельное, Алека – напускное.

– Ты где всю ночь шлялся? – насмешливо спрашивает Алек.

– Я… у тебя ждал, – голос Робина от волнения срывается на позорный лепет. Даже в призрачном свете зарождающегося зимнего дня видно, какой у него несчастный и растерянный вид.

– Ну а я, понятно, сразу к тебе пошёл, – невозмутимо отвечает Алек. – И сам не заметил, как уснул, тебя дожидаясь.

– Нда, прикол, – смеётся Робин. – Я тоже.

Робин в растерянности застывает посреди комнаты – хоть спальня и его, да ещё и в его родном доме, но к Алеку в постель без приглашения не прыгают – достаточно того, что он так непозволительно ворвался к нему вчера: Алек ничего не говорит, но Робин кожей чувствует его недовольство. Робин жалеет о своей откровенности – надо было сказать, что он в другой комнате спал.

Вид у Робина сейчас слишком жалкий, чтобы находиться с ним в одном помещении – не говоря уже об одной постели, – и Алек, небрежно бросив ему: «Спокойной ночи», уходит к себе. Но, едва завидев свою примятую, ещё хранящую тепло Робина постель, он отправляется в душ и время до завтрака коротает с Клер.

До конца каникул они ни разу не спят – Алек Робина не приглашает и не заходит сам, а Робин боится проявить инициативу – похоже, Алек не хочет рисковать под носом у его отца.

***

Каникулы в одиночестве и избыток свободного времени вкупе с желанием вернуть Алека творят чудеса – положительно сказываются на умственных способностях Грега: к возвращению Алека он обзаводится второй кроватью на постоянных и законных основаниях – убеждает экономку Дома, старую сердобольную миссис Нэш, что на одной он уже не помещается – что, впрочем, не так уж далеко от истины, – и та распоряжается сделать для мистера Фергюсона исключение и выдать ему ещё одну кровать. Выдумка Грега невероятно поднимает его, и без того заоблачный, престиж в глазах всего Дома – даже Алека, и изобретательность своей «правой руки» он вознаграждает относительной верностью: шесть дней в неделю – его и только один – Робина – это тот необходимый минимум, позволяющий надеяться на приглашение в Четсуорт-Хаус на весенние каникулы, – а заодно держать в тонусе Грега. Всё идёт по плану, но за неделю до каникул свинью подкладывает родной отец.

***

После похорон герцог Девонширский подходит к нему и по-отечески обнимает за плечи. Алек вздрагивает.

– Соболезную, лорд Саффолк.

До Алека даже не сразу доходит, что обращаются к нему, – он ещё не вступил официально в права наследования, и слова герцога застают его врасплох. Герцог первый, кто называет его его новым титулом. Алеку даже на миг кажется, что всё это: свеженасыпанный бугорок земли, цвет британской аристократии, как стая галок, в траурных строгих одеждах, бледное до синевы лицо мамы под чёрной вуалью – ему просто привиделось, а герцог обращается к его отцу. Ощущение очень странное. Впрочем, Алек сейчас слишком устал и растерян, чтобы что-либо чувствовать, – но это обращение вселяет в него чувство ответственности, а оно, в свою очередь, придаёт сил. Алек впервые со всей ясностью осознаёт, что он теперь – глава семьи.

– Надо поговорить, – негромко говорит герцог.

Алек поднимает на него вопросительный взгляд.

– Не здесь. Не сейчас, – отвечает тот. – Но желательно как можно скорее. Сможешь приехать завтра в Четсуорт-Хаус?

Алек секунду медлит.

– Да. Думаю, да. Но надо у мамы спросить – может, я буду ей нужен.

– Это не займёт много времени.

– Хорошо. Я приеду.

В глубине души Алек рад этому приглашению. Он сейчас как никогда нуждается в моральной поддержке, а герцог Девонширский может оказать её как никто другой.

***

– Дело не терпит отлагательств, а ситуация – лицемерия, – говорит герцог, когда на следующий день Алек в десять утра переступает порог его кабинета. – Поэтому буду краток и откровенен. Умереть – лучшее, что твой отец мог сделать в сложившихся обстоятельствах.

Алек от такой прямоты столбенеет.

– Я бы даже сказал, – как ни в чём не бывало продолжает герцог, – что это самое большое достижение за всю его жизнь. После твоего зачатия, разумеется.

Потрясение идёт Алеку на пользу – слова герцога обнуляют замешательство, вызванное смертью отца, и возвращают его к реальности. Это, наверное, очень неправильно, но Алек чувствует странное облегчение: герцог – единственный человек, с которым можно быть собой и не разыгрывать убитого горем сына. Отец не понимал Алека, а Алек не любил отца – он не в состоянии любить человека, которого не уважает. По сути, у него и не было отца, а значит, никто не умирал. Алек переводит дыхание.

– Что вы имеете в виду? – спрашивает он.

– Я имею в виду, что его смерть развязывает тебе руки. А значит, всё ещё можно спасти.

Алек молча дожидается продолжения.

– Ваши дела обстоят очень скверно, – продолжает герцог. – Если не предпринять мер, самое позднее через год ваша семья разорится. Мне не нравится то, что происходит с вашими акциями. Последние три года я только то и делал, что пытался привлечь внимание твоего отца к ситуации в трасте. Но ему на это было глубоко наплевать.

– Так что вы предлагаете? – спрашивает Алек – прямота заразна.

– Для начала возглавь свой Совет директоров.

– Это невозможно. Я не смогу совмещать бизнес с учёбой.

– Об учёбе придётся забыть. Будешь учиться по ходу дела.

– У меня нет никакого опыта.

– И не будет. Пока не начнёшь его нарабатывать.

– Я… – Алек, признавая своё поражение, упирается взглядом в пол, – попросту не справлюсь.

Герцог кладёт ему руку на плечо.

– Я помогу.

***

– Алек, что ты задумал?

– Спасти то, что ещё можно спасти.

– Ясно. Визит в Четсуорт-Хаус даром не минул.

– Герцог хочет помочь. Мы должны быть ему за это благодарны.

– Герцог уже три года пытается «помочь». Он не раз подъезжал к отцу со своей «помощью», да тот был достаточно проницателен, чтобы её отклонить. А теперь он, значит, взялся за тебя.

– Что ты имеешь в виду?

Леди Саффолк вопрос сына игнорирует.

– Он сказал, что хочет взамен?

– Мам, он всего лишь хочет помочь.

– Вспомни об этом разговоре, когда он предложит объединить бизнес и прочее участие в капитале. – Не дожидаясь ответа сына, леди Саффолк направляется к выходу и уже в дверях добавляет: – Отцу предлагал.

***

– Алек, положение таково, что без серьёзных инвестиций вам не выжить. Новые вложения, вполне закономерно, повлекут за собой перераспределение акций. И раз этого не избежать, то пусть лучше этим инвестором буду я, старый друг семьи, чем кто-нибудь чужой, кому ваша семья безразлична.

Алек молчит.

– Впрочем, – продолжает герцог, – я догадываюсь, откуда ветер дует. Леди Саффолк, похоже, никак не угомонится.

Алек вскидывает брови.

– Она вечно настраивала Артура против меня и нашего сотрудничества. Твой отец всегда был равнодушен к делам, так что особого труда это ей, думаю, не составило.

– Зачем ей это? Она тоже вовсе не деловая женщина.

– Что не деловая, это факт, но что женщина – вне сомнений.

Алек молчит, раздосадованный столь туманным ответом.

– Маленькая – и глупая – женская месть, – развивает свою витиеватую аллюзию герцог и отвечает на вопрос Алека до того, как тот успевает его задать: – За то, что я её отверг.

– Кажется, я многого не знаю из новейшей семейной истории.

– Я бы очень удивился, если бы это было не так.

Герцог молча кивает в сторону главной парковой аллеи. Алек так же молча принимает приглашение. Они неспешно углубляются в парк.

– Твоя мать в юности была – хотя я не уверен, что прошедшее время здесь уместно, – сильно в меня влюблена, – начинает герцог. – Да что там говорить – совсем голову потеряла, хотя я ей ни повода, ни надежды не давал. Она и с моей женой поддерживала отношения только потому, что не оставляла надежды переиграть-таки партию в свою пользу. Регулярные визиты к лучшей подруге – что может быть естественней? Но мне повезло – для пущей убедительности и дополнительного алиби она неизменно брала с собой тебя.

– Так вот почему вы так охотно со мной возились, – в голосе Алека прорезается горечь.

– Не поэтому, мальчик. Не поэтому. Да, не скрою, сначала я использовал тебя в качестве «защитного амулета» от неё самой, но очень скоро ты стал мне близок и интересен сам по себе – слишком уж выгодно ты выделялся на фоне моего собственного сына.

– А потом… – эхом своим воспоминаниям отвечает Алек, – герцогиня умирает.

– Очень… кстати, не правда ли? – герцог говорит таким загадочным тоном и смотрит на него таким многозначительным взглядом, что Алек мертвеет, не в состоянии поверить, правильно ли он расслышал. Нет, бред! Ведь если допустить… только допустить… Мысли разбегаются. То, что только что сказал герцог, по сути своей так кощунственно, что мозг, защищая психику, даже отказывается ясно и чётко формулировать, – то придётся допустить и то, что…

– Отец тоже… весьма кстати ушёл. – Язык и губы Алека плохо слушаются, и его голос звучит на грани хрипа и шёпота.

Герцог кивает.

– Этого мы не узнаем наверняка никогда, – тихо говорит он.

– Но почему? Ведь такие вещи… ведь можно же установить…

– И было установлено, – говорит герцог. – Но дело не в фактах, а в их интерпретации. У Кэролайн отказали почки. Вскрытие выявило несовместимую с жизнью концентрацию кадмия в её организме.

Алек судорожно вдыхает воздух.

– Нет, разумеется, это не отравление, по крайней мере, не классическое. – Герцог решительно отвергает подозрение Алека, прежде чем тот решается его озвучить. – Это было бы слишком грубо и очевидно, полиция сразу бы всё раскрыла. Никаких симптомов острого разового отравления солями кадмия обнаружено не было.

– Тогда что же?

– Ключевое слово здесь – «разовое». Кадмий – один из самых токсичных тяжёлых металлов, по опасности сопоставимый со стронцием. Это кумулятивный яд, способный накапливаться в организме, – период его полувыведения составляет от десяти до тридцати пяти лет. Откладывается, главным образом, в почках. Накапливаясь годами, он приводит к их необратимому поражению. И если регулярно на протяжении многих лет снабжать жертву микродозами соединений кадмия, например, сульфатом кадмия, легко растворимым в воде белым кристаллическим порошком, так похожим на сахар… то однажды концентрация превысит несовместимую с жизнью величину. И наступит закономерный исход.

– Регулярные чаепития у герцогини Девонширской, – задумчиво произносит Алек и, не дожидаясь ответа герцога, резко спрашивает: – Вы полиции говорили?

– Конечно нет.

– Но почему?

– Во-первых, к таким делам полицию не привлекают – на кон поставлена честь двух древнейших британских семей. Это семейные дела, и решаться – и оставаться – должны в пределах семьи. А во-вторых – и главных… Неужели ты ещё не понял?

Алек уже давно потерял способность что-либо понимать и сейчас молчит, сочтя вопрос герцога риторическим.

– Я сделал это ради тебя, – говорит герцог. – Мать-убийца ещё ни одну биографию не украсила. Особенно такого честолюбивого и способного молодого человека, как ты, с такими большими целями и амбициями, как у тебя.

Ему бы оскорбиться и сказать герцогу, что он сумасшедший, а Алек чувствует к нему лишь благодарность. Но тут левое бесстрастное полушарие предоставляет слово обвиняемой, и сомнения с новой силой берут верх.

«Отцу тоже предлагал. Отец отказался. Отец умер весьма кстати». Так кто? Мать, уверовавшая в свою безнаказанность и решившая убрать вторую помеху на пути к воссоединению со своей сумасшедшей любовью? Или герцог, не чуждый тонкой извращённой иронии, решивший вершить правосудие своими силами, а заодно и отомстить, прибрав к рукам вожделенный семейный концерн Саффолков? Так что же правда?

– Правда, мальчик, состоит в том, – отвечает на его невысказанные мысли герцог, – что ты волен сам выбирать, во что верить. И то, во что ты выберешь верить, станет правдой твоей жизни.

– Эта вера может нас убить.

– Не нас. Тебя. Я свой выбор уже сделал.

========== Часть 3. Rubedo. The Marriage of Mercury and Sulfur. ==========

Рубедо – осуществление нового союза (брака) Меркурия и Серы. Рубедо связано с Юпитером и Солнцем, с четвёртой лунной фазой. Продуктом рубедо является великий эликсир, или магистерий.

Леди Саффолк, вдовствующая графиня, ничего не может изменить: незыблемые многовековые законы майората суровы и неумолимы – в наследство от мужа ей достаётся номинальный почётный титул и «вдовья доля» – проценты с капитала. Сам капитал неразрывно связан с поместьем и титулом лорда Саффолка – лорд Саффолк получает всё.

На следующий день после вступления Алека в права наследования в здание штаб-квартиры «Suffolk Heritage Trust PLC» на Кэннон-стрит в лондонском Сити входят двое.

Им преграждают путь девушки с рецепции, но младший из посетителей негромко, но веско называет своё имя, и хрупкая стража растерянно расступается. Посетители прямиком направляются в зал заседаний Совета директоров. Старший решительно, без стука, распахивает высокие двустворчатые дубовые двери и придерживает их, пропуская младшего, и вслед за ним входит сам. Дверь закрывается. За круглым массивным столом из чёрного дерева на двенадцать персон все места заняты. Вошедших это не смущает – это не надолго. Младший в ответ на недоуменные взгляды и возмущённые возгласы присутствующих называет себя и представляет своего спутника. За столом воцаряется мёртвая тишина, а председатель Совета бледнеет и покрывается пятнами – у него достаточно опыта в делах и жизни, чтобы понять цель визита назвавших себя незваных гостей ещё до того, как младший – стоя – её объявляет. С младшим он бы справился одной левой, но против старшего – молча стоящего за плечом младшего – он бессилен. Минутой спустя Совет директоров распускается, а зал заседаний пустеет.

Старший подвигает младшему освободившееся кресло председателя правления и впервые за время пребывания здесь подаёт голос:

– Прошу вас, лорд Саффолк. Вы это заслужили.

Младший устало опускается в кресло рядом.

– Спасибо, герцог. Но это место по праву ваше.

Герцог занимает кресло председателя без возражений – на счету каждая минута. На коленях герцога появляется известный на весь Сити бордовый кожаный кейс. Холёные породистые пальцы с безупречным невидимым маникюром отточенным до автоматизма движением набирают код замка, а минуту спустя – пароль на компактном серебристом ноутбуке, извлечённом из недр портфеля. Алек снимает трубку внутренней связи, и к тому времени, как на экране герцогского ноутбука возникает рабочий стол со старинным герцогским гербом и современным логотипом герцогской корпорации, в зал заседаний, осторожно приоткрыв дверь, проскальзывает грузный бухгалтер с кипой затребованных отчётов, за ним бледной тенью семенит секретарша. От кофе и чая новоявленные хозяева отказываются, и секретарша вслед за бухгалтером так же бесшумно покидает помещение. Герцог подключается через интернет к Лондонской фондовой бирже и, протянув руку влево, не глядя, безошибочным чутьём финансового магната-мага выхватывает из груды сваленных на стол документов баланс за последнее полугодие. Пальцы герцога вслепую порхают по клавишам, пока он, наблюдая за непрерывным движением цифр в столбиках на экране, попутно отдаёт распоряжения брокерам на том конце провода. Алек мало что слышит и ещё меньше понимает из сказанного, его гипнотизируют тонкие узловатые пальцы, в которых сосредоточена Сила.

К закрытию биржи доля Алека в капитале траста уменьшается наполовину, а на карте финансовой империи герцога появляется ещё одна небольшая провинция.

***

Итон встречает его предвыпускной суетой – до окончания школы всего два месяца – и явственным ощущением чужеродности. Алек вдруг замечает, какая детская у него комната, какой кукольный Дом и как инфантильна «команда».

– Как вы тут без меня? – спрашивает он свою «правую руку».

– Как всегда, – апатично бросает Грег, но тут же, поняв, как его слова могут быть истолкованы, поправляется: – То есть никак. Без тебя.

Алек хмыкает.

– А! – оживляется Грег. – Мы выиграли.

– Что на этот раз? – в голосе Алека – ни следа интереса.

– Всё. Я же говорю – всё как всегда.

Ему бы гордиться: в неполные восемнадцать – живая легенда, первый и единственный капитан Игр за всю историю Итона, под предводительством которого его Дом никогда не проигрывал. Но Грег чувствует себя самозванцем – все эти годы он принимал «допинг»: без Алека никаких побед не было бы. Его преемник всё ждёт от него откровений – магического секрета успеха. «Секрет есть, – говорит Грег. – И он прост. Просто найди того, ради кого тебе захочется побеждать». Он играл и выигрывал для Алека. Он не имел права подвести своего капитана.

Грег подходит к нему и обнимает – осторожно, несмело, как в первый раз. Как давно это было – а кажется, что вчера. Алек впервые заходит к нему с капитанским обходом. Обстановка в итонских спальнях спартанская: стол, стул, кровать. На стуле свалены книги. «Можно присесть?» – кивает на кровать Алек. «Почту за честь. – Во рту у Грега пересыхает, но губы растягиваются в привычной ухмылке: – Самый крутой парень школы – в моей постели». Алек смеётся – и огревает его подушкой. Грег усилием воли отгоняет наваждение.

– Сам-то как? – тихо спрашивает он.

Алек так же осторожно высвобождается из объятий.

– Я… попрощаться приехал.

И Грег понимает: в этот раз – окончательно. Главную игру он проиграл. Возможно, потому, что для него это не было игрой.

– Тогда удачи, капитан. Вспоминай обо мне.

– И тебе, капитан. Я тебя никогда не забуду.

Алек делает ему шаг навстречу – сам, впервые. «Спасибо. – Слова слетают с губ обоих одновременно. – За всё». «Ты лучший! – а это уже Алек. – И заслуживаешь лучшего». И до Грега наконец доходит смысл старой спортивной мудрости: иногда, чтобы выиграть, надо проиграть. Они в последний раз обнимаются – скупо, по-мужски: два капитана, которым больше не по пути.

Выпускные экзамены Алек сдаёт досрочно, а его отказ от дальнейшей учёбы в пользу работы потрясает весь Итон и обсуждается в кулуарах и далеко за пределами школы ещё долго после того, как он её покидает.

А для Алека начинается настоящая школа. Герцог учит его всему. И начинает он с игры в гольф.

– Гольф – лучший бизнес-тренажёр, – говорит ему герцог. – Потому он так популярен в бизнес-среде. Гольф учит главному – концентрации.

Герцог, склонившись с паттером в руках над мячом, на мгновение замирает – и превращается в сгусток предельно сосредоточенной воли.

– А концентрация – ключ к манифестации.

Паттер герцога – Алек мог бы поклясться, что сам по себе, без какого-либо участия со стороны герцога, – плавно касается мяча, мяч уверенно – «видит цель, не видит препятствий» – пересекает грин – и исчезает в лунке за флагом. Алека охватывает азарт. Он кладёт свой мяч на ти, встаёт позади и, наметив цель, представляет себе лучший удар в своей жизни. Быстрый мощный взмах айрона – слишком быстрый, слишком мощный, – фейд – и мяч вылетает в бункер. У Алека вырывается стон разочарования. Он подхватывает свой ведж и бредёт вызволять мяч.

– Точный удар, – говорит ему герцог, – в точный момент не происходит потому, что ты слишком его вожделеешь – и тем самым не даёшь ему уйти от себя. Чтобы стрела поразила цель, её надо отпустить. Привязываясь к цели, ты тем самым привязываешь себя к неудаче.

– Значит, надо быть равнодушным?

– Не равнодушным – бесстрастным, – бесстрастно говорит ему герцог. – Для воплощения намерения нужна страсть. А страсть, возведённая в высшую степень, принимает противоположный заряд и становится бесстрастной.

– Не понимаю…

– Это очень просто. Это как в любви. Чем меньше ты вожделеешь объект своей страсти, тем быстрее его получаешь.

Герцог подходит к нему вплотную, одной рукой обнимает за плечи, а другой обхватывает за руку с вудом и мягко отводит её назад. Алек всецело отдаётся замыслу, который движет его рукой – если он сейчас чего-то и «вожделеет», то уж никак не меткого удара, – его воля растворяется в воле герцога, а воля герцога несокрушима. Точный плавный замах – и мяч, перелетев фервей, приземляется в паре футов от грина, откуда до лунки – рукой, вернее, паттером подать.

– Бесстрастность, – выпрямляется герцог, отпуская его руку, – значит, что ты настолько уверен в том, что добьёшься своего, что не испытываешь по этому поводу никаких эмоций.

У шестнадцатой лунки – пар-три. Герцог выдаёт замысловатый свинг и безупречным драйвом выбивает такой же безупречный хоул-ин-уан – уже пятый за раунд. А у Алека опять – тройной богги, и это с учётом гандикапа. Алек окончательно падает духом – он никогда не научится.

– Ты сейчас растерян и обескуражен, – говорит ему герцог. – Но пусть это тебя не пугает. Это естественные симптомы роста. По мере продвижения вперёд будет накачиваться Дух и прирастать Сила.

Алек отказывается от услуг кедди и кара и, взвалив на спину свой будто свинцом налитый бэг с клюшками, вслед за герцогом переходит к семнадцатой лунке.

– Многие мечтают о силе, власти, деньгах, – говорит ему герцог. – Но никогда их не получат. Потому что не понимают один из главных законов алхимии – сила, деньги и власть не даются впрок. Они всегда даются на Дело. Отправная точка всегда – чёткий фокус и ясная цель. И выдвигаться к ней надо с теми ресурсами, что есть у тебя сейчас. – Герцог, ни секунды не раздумывая над выбором места, вбивает в стартовую площадку колышек ти. – Играй мяч, как он лёг. Играй на поле, как оно есть. И если ни то ни другое невозможно, делай что можешь. По мере продвижения по Пути будут появляться ресурсы.

– Мне бы немного в кредит, – измождённо улыбается Алек.

– Сила не даётся в кредит. – Герцог не видит здесь повода для шуток. – Силу нельзя получить про запас. Силу нельзя приберечь на чёрный день. Сила всегда даётся на Дело. И есть только один способ сохранить и приумножить Силу – ставить перед собой всё большие цели и планомерно к ним продвигаться. Это и есть Великое Делание, и оно никогда не прекращается. Потому что нельзя достичь. Можно только делать.

Алек мало что слышит и ещё меньше понимает из сказанного, его гипнотизируют узкие жёсткие губы, которые транслируют Силу.

Последующие шесть месяцев тоже проходят, как в трансе, – уже от усталости, но баланс фамильного траста впервые за последние три года вместо минуса выходит в ноль. А Александер «Алек» Ховард, двадцать второй лорд Саффолк, председатель Совета директоров «Suffolk Heritage Trust PLC», впервые за свою восемнадцатилетнюю жизнь видит в ней просвет. Ему впервые в жизни есть на кого положиться.

Алека подхватывает поток. Он чувствует Силу. И Алек входит во вкус.

– А нельзя ли ускорить? – спрашивает он герцога – шутливо, ни на что не надеясь: ещё слишком свежи воспоминания о реакции герцога на «силу в кредит».

– Можно, – без тени улыбки отвечает герцог и, упреждая невысказанный вопрос в глазах Алека, добавляет: – Секс.

Алек от неожиданности прыскает.

– Зря смеёшься, – говорит ему герцог. – Секс – это концентрированная энергия жизни. Куда направлен секс, туда уходит жизнь. В идеале, конечно, эту энергию следовало бы сублимировать на Великое Делание. Но подобная сублимация тебе, в силу возраста, пока не под силу, а подавить секс значило бы подавить и саму энергию жизни.