Текст книги "Кофе с долькой апельсина (СИ)"

Автор книги: Kyklenok

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Жордан, подожди, я хочу сказать… – Она набрала в грудь побольше воздуха. – Ещё полгода назад я и подумать не могла, что у меня могут завязаться серьёзные отношения, тем более с тобой. Но эти отношения стали для меня чем-то очень уютным, важным и… как воздух необходимым. И в то же время разрушительным. Потому что мне кажется, что когда-нибудь ты уйдёшь. И я вновь останусь одна. – Эйфория, которую Марин испытывала в последнее время, развеялась, оставляя после себя едкий, отдающий горечью страх.

Жордан не ответил. Он вообще больше ничего не говорил. За него говорили его руки и губы. Он уткнулся носом в её волосы, вдыхая блаженный аромат счастья. Оно для него пахло Марин, а, значит, апельсинами, кофе и сигаретами.

Он безошибочно знал все чувствительные места на её теле, которых достаточно было просто коснуться, чтобы довести её до исступления… И беспардонно пользовался этими знаниями. И, вместе с тем, всегда вёл себя с ней очень бережно, чтобы наутро на её теле не появилось ни одного характерного следа: синяков от пальцев в области бёдер, засосов от губ на шее и груди. Марин, зная его трепетное – почти благоговейное – отношение, расслаблялась, покорно отдаваясь его ласкам. И в этом было безграничное и долгожданное для Жордана доверие, которое он с таким трудом завоёвывал, и которым сейчас упивался. И постепенно в его объятиях Марин забыла обо всех страхах и просто наслаждалась настоящим, ограничивающимся для неё одним человеком.

За окном уже начинало рассветать, и солнечные лучи пытались заглянуть в зашторенные окна, сообщая о наступлении утра, но для Марин и Жордана, что нежились в объятиях друг друга, время словно остановилось. В один из осенних дней они ясно ощутили, что наступила весна.

========== 5. ==========

Вслед за дождливой и ветреной осенью в Париж на правах хозяйки мягкой поступью пришла зима, принося с собой снегопады и завораживающие своей красотой узоры на стёклах.

Дни стали короче, и когда Марин и Жордан подъехали к дому, уже стемнело. Снег уютно поскрипывал под ногами от каждого их шага, а по белому полотну от машины до сада тянулась дорожка следов.

Снежинки медленно, как в величественном вальсе, кружились в воздухе. Они словно звёзды искрились в мягком свете фонарей. Ветки деревьев были все в снегу, как в белых платьях, готовые к участию в показе мод.

– Чудесная погода! – Жордан вдохнул полной грудью и раскинул руки, словно пытаясь заключить в объятия снежинки.

– Не вижу ничего чудесного! – буркнула Марин, не разделяя его детского восторга, и тут же пожалела, что открыла рот – лёгкие обожгло ледяным воздухом.

– Марин… Все любят снег. – Он поманил её пальцем, но она продолжала стоять на месте, скептически наблюдая, как он запрокидывал голову и счастливо улыбался.

Марин больше ничего не говорила, впредь стараясь дышать через нос. Она в очередной раз заправила за ухо прядь, что лезла ей в глаза. Но, видимо, даже её волосы были с характером, поэтому они вновь и вновь норовили коснуться её лица.

Марин вздрогнула, почувствовав лёгкий удар в плечо, и увидела осыпающийся с пальто снег. Жордан на её возмущённый взгляд лишь улыбнулся, убрав мокрые руки за спину. Она тоже набрала горсть снега и, сформировав шарик, бросила в Жордана, но он увернулся от него и спрятался за деревом.

Раздосадованная неудачей Марин раздражённо фыркнула и стряхнула с рукава остатки снега. А воспользовавшийся её замешательством Жордан бесшумно подкрался сзади, словно герой шпионского фильма, и сцепил ладони на её животе. Она замерла, пойманная врасплох его близостью, а он, не встретив никакого сопротивления, повалил её в сугроб.

В его глазах блестели воинственно-озорные огоньки, а на губах красовалась победная улыбка. Ей нестерпимо захотелось дать ему оглушительную пощёчину, чтобы он перестал так нахально улыбаться, но как вместо ладони на его лице оказались собственные губы, она помнила смутно. А ставшие невольными свидетелями этой сцены охранники Марин тактично отошли в сторону.

Жордан несколько раз толкнул ногой ствол дерева, под которым они лежали, и на них сверху посыпался снежный фейерверк. И пока Марин уворачивалась от него, Жордан перехватил инициативу. Оказавшись сверху, он стал целовать её раскрасневшиеся от мороза щёки и нос, а Марин смеялась этим своим хриплым и таким заразительным смехом.

– Всё, хватит! – Марин сняла с руки белую перчатку и начала размахивать ею из стороны в сторону на манер флага. – Пойдём в дом.

– Замёрзла? – заботливо поинтересовался Жордан, сдувая снежинку с её носа. И она кивнула, пряча половину лица в шарфе.

– А ещё ты тяжёлый! – мягко, без капли осуждения проговорила Марин. Она, конечно, пыталась выглядеть обиженной и возмущённой, но безуспешно. Она была счастлива, очарованная этой романтичной обстановкой, но дома её ждало много дел. Жордан лишь печально улыбнулся, зная, что как только она погрузится в работу, на него времени у неё практически не останется. И был прав.

Марин была полностью поглощена делами и даже не смотрела в сторону Жордана, тем самым давая ему возможность пристально и беззастенчиво разглядывать себя. Позади было столько совместно проведённых дней и ночей, столько слов любви было сказано, а он смотрел на неё так неверяще-восхищённо, как в их первое утро, словно до сих пор не мог поверить, что они были вместе.

Жордану нравилось наблюдать за тем, как она работала: как её пальцы порхали по клавиатуре ноутбука, как хмурились её брови, как она поправляла волосы и закусывала губы. И сам он становился абсолютно неработоспособным, готовым хоть сейчас сдать её в полицию за издевательство над его самообладанием.

Жордан сел ближе и потёрся щекой об плечо Марин. Затем взял её руку и поцеловал запястье, нежно прижимаясь губами к проступающим под кожей венам. И довольно улыбнулся, заметив подаренный им браслет. Он всегда с осторожностью выбирал ей подарки, боялся, что они могут ей не понравиться. И она усомнится в полезности не только подаренной вещи, но и самого дарителя.

Жордан обнял её, а Марин упорно пыталась выбраться из кольца его рук, протестующе ворча что-то о злоупотреблении им своим положением. А он просто улыбался, охотно соглашаясь со всеми обвинениями в свой адрес, и целовал её. Поистине удивительная женщина, за которую он готов был хоть под пули, хоть с обрыва, хоть в петлю. В его душе и сердце для неё был отведён не просто уголок, а целый многоэтажный дом, в котором она поселилась на ПМЖ.

– Что ты делаешь? – спросила Марин, как будто это было не достаточно очевидно.

Она сделала несколько медленных вдохов и выдохов, а Жордан жадно ловил выдыхаемый ею воздух.

– Целую тебя, – самодовольно усмехнулся он и продолжил своё увлекательное занятие.

– Жордан, это нечестно… – Уворачиваться от его блуждающих по её телу ладоней ей совсем не хотелось, но если бы она это не делала, то так и не закончила бы с делами. Она уже давно заменила такое приятное на слух “хочу” таким противным “надо”. – У меня на днях запланировано несколько интервью, и мне необходимо к ним подготовиться.

– Не честно – это то, что ты работаешь без выходных, а список фильмов, которые я бы хотел с тобой посмотреть, становится всё длиннее, – жалобно протянул он и по-детски нахмурился. – Но этот вечер я планировал провести иначе, и боюсь, без твоего участия не обойтись. – Он призывно облизнул губы, словно выпрашивая у неё очередной поцелуй.

– Мне осталось совсем немного, каких-то пару часов. – Она солгала. Бумажной волокиты здесь было на несколько дней круглосуточной работы. Настоящий цейтнот. – А пока постарайся держать себя в руках. И в одежде, – проговорила она с наигранной строгостью.

И словно для усиления эффекта от её слов на колени к Марин запрыгнула одна из кошек и величаво замерла, словно статуэтка, смотря на Жордана осуждающим взглядом жёлтых прищуренных глаз и вынуждая его почувствовать себя третьим лишним.

– Прости меня, – покаянно произнёс Жордан и театрально сложил ладони в молитвенном жесте, но скорее для приличия, чем действительно раскаиваясь. – Я больше не буду тебя отвлекать!

Марин знала, что это ложь. Будет, конечно же будет. Он всегда первым нарушал их пакт о ненападении, заключённый на время работы.

Он принёс ей чашку кофе, увенчанного шапкой взбитых в пену сливок, и отправился на кухню готовить ужин. А Марин, оставшись наедине со своей усталостью, посмотрела в окно. Снег продолжал падать лениво и грациозно, ложась на землю белым воздушным покрывалом.

Она перевела оценивающий взгляд на чашку, от которой поднималась стройная струйка пара, решаясь попробовать её содержимое. Она отпила совсем немного и, вынеся вердикт “превосходно”, сделала полноценный глоток кофе, где апельсиновый сироп и корица были смешаны в равных долях.

Марин зевнула и вновь попыталась сосредоточиться на работе. Слова стройными рядами ложились на бумагу, сплетаясь в предложения, и становились полноценным текстом – эмоциональной речью. Но Марин хватило ненадолго. Её клонило в сон, что было для неё редкостью. Обычно уснуть ей не помогала ни дыхательная гимнастика, ни повторение стихотворений, которые она помнила ещё с детства, ни даже сытые и ленивые кошки, которых она мысленно заставляла двигаться, чтобы иметь возможность их пересчитать. Но на самом деле она с трудом засыпала не потому что не могла, а потому что не хотела. Боялась, что если заснёт, то вновь попадёт в цепкие объятия самодовольно скалящихся из темноты кошмаров, увидит то, что больше всего на свете хотела забыть. И она просто старалась заменять сон работой, кофе и сигаретами. А сейчас, чувствуя присутствие Жордана совсем рядом, она могла не бояться. С ним ей было хорошо и спокойно. С ним она могла быть слабой и настоящей, спустить с поводка извечно собранную и сдержанную себя. Её частая улыбка и хорошее настроение были только его заслугой, и если бы за это давали медаль, на его груди уже давно бы красовался Орден Почётного Легиона{?}[Французский национальный орден, учреждённый Наполеоном Бонапартом. Высшая государственная награда Франции. ].

Марин погрузилась в сон, в котором видела Жордана, словно она начала скучать, как только потеряла его из виду, и призвала в свой сон. Они танцевали вальс под величественную музыку Мориса Равеля, грациозно скользили по белоснежному ковру, увлекаемые порывами ветра, и исполняли какие-то невероятные па. Непрерывный зрительный контакт, плавные движения и чётко выверенные шаги…

Раз-два-три… Раз-два-три…

Раз-два-три… Раз-два-три…

Почувствовав прикосновения к волосам, а потом и к губам, Марин нахмурилась и дёрнула плечом, пытаясь ухватиться за ускользающее видение.

– Да уж, плохой из меня принц, раз поцелуем истинной любви не могу разбудить спящую красавицу. – Марин не видела Жордана, но угадала в его голосе мягкую улыбку.

Она нехотя разомкнула веки и провела ладонями по лицу, стирая с него остатки сонливости.

– Хотела получше разглядеть самые яркие и интересные сны? – Он усмехнулся, снимая с неё съехавшие на нос очки.

Жордан достал из-за спины букет пионов{?}[Пионы – любимые цветы Марин.], которые игриво кивали от каждого его движения. Марин не стала интересоваться, где он умудрился раздобыть пионы в середине зимы и каким образом их так быстро смогли доставить. Она лишь благодарно улыбнулась, пряча лицо в созвездия лепестков, которые сладко пахли и ластились к щекам.

Жордан поставил цветы в вазу и вновь подошёл к Марин.

– Все твои кошки накормлены, и наш ужин готов, хотя, сейчас еда волнует меня в самую последнюю очередь. Уверен, что и ты любой еде предпочтёшь меня. – Его карие глаза заволокло дурманящей пеленой нежности, они просвечивали её получше любого рентгена.

– Нам срочно нужно что-то делать с твоей самооценкой, иначе она скоро перестанет умещаться в доме. – Её ладонь легла на его затылок, ласково ероша волосы.

Жордан захватил её в плен своих объятий – крепких, слишком собственнических. Но она была вовсе не против. Ведь сама полностью и безвозвратно отдала ему всю себя.

Её пьянило его нежное “Марин” куда-то ей в шею, и она даже не пыталась сопротивляться.

– Жордан… – Её тихий шёпот сейчас был скорее похож на мольбу не останавливаться, чем на протест. И он завладел её губами, а она растворялась в череде его беспорядочных поцелуев. Он обнимал её, с наслаждением осознавая, что дрожь в её теле была вызвана отнюдь не холодом, а его присутствием рядом.

Потом они расположились у камина, янтарные блики от которого теплом касались кожи: Марин сидела, облокотившись спиной о диван, а Жордан лежал рядом так, что его голова покоилась на её коленях. Они наблюдали в окно, как хоровод снежинок продолжал свой танец, с величественной грациозностью кружась над городом и белой вуалью украшая ветви деревьев и крыши домов. Марин кормила его апельсинами, а Жордан читал ей выученные наизусть стихи её любимого французского поэта Шарля Бодлера.

Твой взор загадочный как будто увлажнён.

Кто скажет, синий ли, зелёный, серый он?

Он то мечтателен, то нежен, то жесток,

То пуст, как небеса, рассеян иль глубок.

Ты словно колдовство тех долгих белых дней,

Когда в дремотной мгле душа грустит сильней,

И нервы взвинчены, и набегает вдруг,

Будя заснувший ум, таинственный недуг.

Порой прекрасна ты, как кругозор земной

Под солнцем осени, смягчённым пеленой.

Как дали под дождём, когда их глубина

Лучом встревоженных небес озарена!

О, в этом климате, пленяющем навек, —

В опасной женщине, – приму ль я первый снег,

И наслаждения острей стекла и льда

Найду ли в зимние, в ночные холода?{?}[Шарль Бодлер – “Тревожное небо”.]

Марин чистила очередной апельсин, пропитывая кожу терпким запахом цедры: ногти впивались в кожуру, и в воздух брызгали цитрусовые капельки. Едва прижатая к губам долька и окрашивающая их на миг в ярко-оранжевый сок, оказывалась во рту, Марин уже отделяла следующую. Дольку себе, дольку Жордану.

Ему хотелось сказать ей что-то романтическое, что-то о рождественском чуде в виде неё, которое он получил авансом. Что она – бесценный дар, непонятно, за какие заслуги ему данный. Эта женщина – его зеленоглазая драгоценность, изученная им вдоль и поперёк, обласканная, любимая.

Он хотел никогда не отпускать её от себя на расстояние дальше того, куда он смог бы дотянуться губами, целовать её по утрам, соперничая с проникающими сквозь шторы солнечными лучами за право первым её коснуться, и всегда одерживать победу.

– Люблю тебя… – выдохнул Жордан, от переполняющий его чувств позабыв все существующие слова.

Марин закусила губу. Её признание повисло в воздухе, так и оставшись непроизнесённым. А Жордан и не хотел ничего слышать. Её подрагивающие пальцы и гулко бьющееся сердце были для него красноречивее и важнее любых слов. Он ощущал себя самым счастливым человеком на свете и был уверен, что сделает всё возможное и невозможное, чтобы она была ещё счастливее, чем он.

Утром Жордан не отпустит Марин на работу, а, подарив вязаный комплект из шапки, шарфа и перчаток глубокого синего цвета{?}[Синий – любимый цвет Марин.], на весь день утянет её на свежий воздух. Они будут кататься на коньках, лепить снеговиков и просто гулять по саду. Она будет смеяться, подставляя лицо под падающие снежинки, а Жордан пообещает, что каждую, что коснётся её, он превратит в поцелуй. Потом он приникнет к её губам своими, а она улыбнётся и спросит, а где же остальные несколько тысяч поцелуев. Вернувшись в дом уже вечером, они будут греться у камина и любоваться великолепием природы – как медленно садится солнце, подсвечивая небо и лежавший на земле снег золотом. Будут смотреть романтический фильм, лакомясь приготовленными Жорданом апельсинами в мятной карамели.

Но вся эта романтическая сказка будет ждать её завтра.

А сейчас, окутанные пеленой восхитительного забытья, они просто наслаждались друг другом, уютной тишиной и открывающимся через панорамные окна видом. На небе ярко светила луна, похожая на сочную апельсиновую дольку, а схожие с кофейной пенкой облака словно водили вокруг неё хороводы.

Комментарий к 5.

◾ У Марин действительно очень заразительный смех. Слушая его, мне кажется, просто невозможно тоже не засмеяться.

https://youtu.be/9GrOG8r1GVE

◾ Марин очень любит танцевать, и, к слову, неплохо двигается.

https://www.instagram.com/p/CamyupzK2Lj/

◾ В планах ещё как минимум две части.

========== 6. ==========

Комментарий к 6.

Почти два месяца Марин не появлялась на публике, но вот позавчера наконец вышла в свет. И новая часть, которую я никак не могла даже начать, написалась за несколько часов.

Стало уже традицией выкладывать новую часть этой работы в день рождения Жордана. В прошлом году это была вторая часть, а в этом – шестая.

Я пишу эту работу уже больше года, даже не верится.

Шасси коснулись взлётно-посадочной полосы аэропорта Шарль-де-Голль, когда солнце в Париже уже близилось к закату. Наконец Марин была в родной Франции спустя две недели зарубежных поездок. Она так устала, что ей хотелось сказаться больной и провести несколько дней в покое, не вылезая из постели.

Но Марин была бы не Марин, если бы отдыху дома не предпочла визит в штаб-квартиру партии. Такому дотошному перфекционисту в политике и в жизни, как она, всегда тяжело было остаться довольной проделанной работой. Как чужой, так и своей собственной. И она старалась контролировать деятельность всех членов партии, по несколько раз перепроверяя каждый документ, каждую написанную речь.

В штаб-квартире она узнала, что Жордан не появлялся там больше недели, отменил все намеченные встречи и мероприятия, а распоряжения давал исключительно по телефону или по электронной почте. Марин весьма искусно создавала иллюзию спокойствия, внешне никак не отреагировав на столь неприятную новость, а на самом деле ощутила, как призраки прошлых страхов закружились вокруг неё.

Всё время отсутствия Марин в стране они с Жорданом находились на связи, но обсуждали исключительно личные вопросы или подробности её поездки. Его звонки всегда придавали ей сил и улучшали настроение. Даже просто его имени без фотографии на экране телефона было достаточно, чтобы её губы растягивались в счастливой улыбке. Её чувства к нему оказались гораздо сильнее, чем давно укоренившееся в сознании представления о том, что строить отношения нужно исключительно с людьми своего возраста.

Марин вышла из машины, остановившейся у дома Жордана, и велела охранникам оставаться в салоне. Снегопад постепенно стихал – снежинки, словно утомившись от долгого полёта, медленно и чинно опускались на землю. Падающие хлопья блестели в сепии уличных фонарей, словно были сотканы из миллиардов светлячков. Холодный воздух с зимним коварством пробирался под одежду, и Марин спрятала озябшие руки в карманы пальто. Она замёрзла, но это чувство меркло в сравнении с плохим предчувствием. Оно барабанной дробью звучало в голове – пока ещё сдерживаемой, но уже почти вырвавшейся из-под контроля, почти разрушившей высокую стену её самоконтроля.

Снег под ногами призывно хрустел, словно звал в долгую прогулку на свежем воздухе, но Марин поспешила войти в дом. Она быстро поднималась по лестнице и через каждый пройденный метр благодарила Бога, что никто из жителей не встретился ей на пути. Оказавшись на нужном этаже, она подошла к двери квартиры Жордана, но уверенно постучала лишь тогда, когда пряный аромат из флакончика духов осел на запястья, шею и волосы.

– Марин… – Через какое-то время она услышала голос Жордана. Он дышал тяжело и порывисто, словно пробежал марафон, и каждое слово явно давалось ему с большим трудом. – Что ты здесь делаешь?

– Разве это не очевидно? – Она растерялась. – Приехала к тебе.

Марин отчётливо показалось, что он был совсем не рад её визиту, и что сейчас между ними была вовсе не дверь, а стена высотой и шириной в двадцать семь лет.

– Прости меня, но я не смогу тебя впустить, – проговорил Жордан и прочистил горло, контрольным ударом добивая остатки её настроения. – Я приеду где-то через неделю, и мы обсудим всё случившееся.

Марин некоторое время молчала, настолько удивлённая его словами и поведением, что даже забыла об умении спорить. Она ненароком пропустила в голову мысль о том, что он может быть не один, и едва сумела подавить тяжёлый, полный разочарования вздох.

Марин уже даже не пыталась отрицать, что Жордан заставлял её сердце трепетать, вот только подумать не могла, что он это самое сердце может ещё и разбить. Но с предательством у неё были своеобразные отношения: она к нему привыкла, она была к нему готова.

– Приятного тебе отдыха или развлечения, – Марин старалась говорить ровно, а у самой аж губы побелели от напряжения, – в общем, удачи.

– Марин! – Реакция Жордана оказалась молниеносной. Дверь резко распахнулась, и сильная рука, ухватив Марин за предплечье, втянула женщину внутрь.

Как только они оказались в квартире, Жордан отступил от Марин на несколько шагов, и она смогла внимательно его рассмотреть: взъерошенные от длительного контакта с подушкой волосы, воспалённые глаза, недельная щетина и пузырьковые высыпания красноватого цвета на лице и теле в небольшом количестве.

– Только не говори, что ты в моё отсутствие злоупотреблял апельсинами. – Марин улыбнулась и попыталась коснуться его лица, но он отпрянул от неё, и она опустила руку, ловя пальцами воздух. – Это была шутка. Я в состоянии определить ветрянку.

– Я не хочу, чтобы ты заразилась. – Он упрямо поджал губы. – Поэтому тебе сейчас лучше уехать.

Ради этой женщины он был готов на всё, кроме, наверное, одного – взвалить на её плечи ещё и свои проблемы. Даже ради её спокойствия. И встречу, которую Жордан с нетерпением ждал так долго, сейчас он бы предпочёл отсрочить.

– Я переболела ещё в детстве. И неужели ты думаешь, что я оставлю тебя одного в таком состоянии? – поинтересовалась она, тщательно подчеркнув свои слова нахмуренными бровями. – Ведь, как я полагаю, к врачу ты не обращался?

Жордан молча мотнул головой. Сопротивляться её заботе у него больше не было ни сил, ни желания. Особенно когда Марин встала на цыпочки и коснулась его пышущего жаром лба носом, а потом и губами.

– Тебе нужно сбить температуру, ты весь горишь. А ещё много пить и правильно питаться, – не терпящим возражения тоном проговорила она.

– Для выздоровления мне будет достаточно твоих поцелуев. – Жордан провёл ладонью по её волосам, смахивая с них ещё не успевшие растаять снежинки.

Словами было не передать, как он соскучился по ней! “Работа заполнит весь твой день. Тебе некогда будет думать обо мне”, – сказала ему Марин перед отъездом. Возможно так и было бы, но болезнь внесла в его жизнь свои коррективы, подарив Жордану слишком много свободного времени для мыслей о любимой женщине. Она была для него словно солнечный удар в холодную зиму, словно горсть снега за шиворот в жаркое лето.

Несмотря на протесты Жордана, Марин всё равно позвонила своим охранникам, дав им конкретные распоряжения, и через полчаса те доставили ей медикаменты и продукты. Она насильно напоила Жордана лекарствами и обработала все поражённые участки кожи.

– Их нельзя расчёсывать! – Марин перехватила руку Жордана, всё время норовившую дотронуться до лица. – Заживать будут дольше и останутся шрамы. Они, конечно, украшают мужчин, но не в таком количестве.

– Тогда займи меня чем-нибудь. – Его, которого весь день знобило, сейчас бросало в жар. Это всё она! И её невероятно манящие губы!

Марин обхватила ладонями его лицо и стала осыпать короткими поцелуями покрытые красными пятнами места: лоб, нос, щёки. Когда она спустилась к уголку губ и поцеловала там, Жордан притянул её к себе, перехватывая инициативу.

Он отстранился всего на несколько мгновений, чтобы полюбоваться Марин. Он не мог на неё наглядеться: сколько объятий было потеряно, сколько поцелуев упущено, сколько слов любви не было сказано.

– Я понимаю, что я сейчас выгляжу не слишком привлекательно, поэтому… – Жордан замялся. – Одно твоё слово – и ничего не будет.

– А что нужно сказать, чтобы было всё? – Марин взглянула на него – смело и пронзительно – и сама подалась к нему навстречу, ощущая в своём голосе и действиях полную капитуляцию.

Жадные, нетерпеливые поцелуи, дорожкой поднимающиеся к просящим ласки губам и спускающиеся обратно; пробирающие до дрожи прикосновения; сбивчивое дыхание, иногда переходящее в несдержанные стоны; острое наслаждение, несколько раз за ночь прокатывающееся по их телам сладкими спазмами; приятная истома, окутывающая их дымкой пьянящего блаженства.

Марин вскоре забылась сладким сном в его объятиях, а Жордан довольно улыбнулся, понимая, как сильно измотал её.

***

Солнце заглядывало в комнату сквозь приоткрытые занавески, отбрасывая золотые лучи на стены и лица спящих людей.

Марин распахнула глаза и сладко потянулась, чувствуя себя выспавшейся и полностью отдохнувшей. На её запястье, поймав лучик света, заблестел подаренный Жорданом браслет, и Марин залюбовалась тем, как он сверкает. Жордан словно был её личным ловцом снов, отгоняющим любой из её кошмаров, а его подарок – её амулетом.

Солнечные зайчики прыгали по её волосам и лицу, мягкими лапками приманивая к губам улыбку, которая стала лишь шире, когда Марин повернулась к Жордану. На несколько мгновений она стыдливо зажмурилась, вспоминая события прошлой ночи, и то, что он своими ласками с ней вытворял.

– Доброе утро, – прошептала она тихо-тихо, чтобы его не разбудить, и ласково погладила покрытую красной сыпью щёку.

Ей совсем не хотелось покидать уютную постель, а, нырнув под руку Жордана, остаться в его объятиях ещё на несколько часов. Но она всё же поднялась и, тщательно укутав всё ещё спящего Жордана одеялом, отправилась на кухню.

Жордан проснулся в объятиях ласкового, морозного утра от витающего в комнате восхитительного аромата чего-то очень аппетитного. Он лениво распахнул глаза и, не обнаружив Марин рядом, приложил ладонь ко лбу, проверяя, быть может, вновь поднялась температура, и появились галлюцинации. Ведь если бы не смятая подушка на другой половине кровати, он бы мог предположить, что вчерашний визит Марин ему просто приснился.

Жордан поспешил на кухню, где запах становился ещё ярче и насыщеннее, отвоёвывая себе всё большее пространство. Каким бы невероятным ему это не казалось, но он действительно обнаружил Марин у плиты, тихо напевающей себе под нос что-то из репертуара Далиды{?}[Марин очень любит её творчество.]. Какое-то время он просто стоял у двери и наблюдал, как утренние лучи солнца искрились в её волосах. От былой сонливости не осталось и следа, а её место стремительно заполняло чувство нежности.

– А я всё задавался вопросом, умеют ли львы{?}[Марин – Лев по знаку Зодиака.] мурлыкать, а не только рычать. – Жордан обнял Марин сзади и потёрся щекой об её плечо, напрашиваясь на утренний поцелуй, а она скорее ощутила кожей его нежный выдох “Доброе утро”, чем услышала.

Он развернул её к себе и улыбнулся, а она наблюдала, как вспыхивали и переливались отсветы солнца в его глазах цвета жжёного сахара.

– Я знаю, о чём ты вчера подумала, стоя у двери. Что я был не один. Но знаешь… В чём-то ты была права. – Жордан выпустил Марин из своих объятий, и под её озадаченный взгляд направился в гостиную. Вернулся он через несколько минут, держа на руках маленького котёнка.

Марин охнула от удивления и неожиданности, и поспешила зажать себе рот ладонью, чтобы та радость, которую она сейчас испытывала, и которая рвалась наружу в виде улыбки, не упорхнула.

– Я нашёл его на улице на прошлой неделе. У меня сердце сжалось, глядя на его выступающие на худых боках рёбра. У него не было сил даже мяукнуть. И я не смог пройти мимо безмолвно молящего о помощи взгляда. – Жордан передал Марин этого маленького представителя семейства кошачьих, которые, как и политика, были её большой страстью. – Первое время он всего боялся – угрюмо сидел в углу днём и жалобно мяукал ночью. Но вскоре освоился – то и дело стремился слезть на пол и отправиться познавать мир, ограничивающийся для него стенами квартиры. Мы с ним подружились. Вот только я ещё не придумал ему имя…

Котёнок мяукнул, словно выражая своё недовольство тем, что до сих пор оставался безымянным.

Губы Марин растянулись в ещё более широкой улыбке. Она заводила очередную кошку, впуская её в свой дом и сердце, а она на пушистых лапках пробиралась в самое уютное местечко. И для этого малыша место тоже найдётся.

Она поднесла разомлевшего от ласк котёнка к своему лицу, и он несмело мазнул языком по её нижней губе.

– Эй, наглец, так нельзя! – Жордан предпринял попытку осадить нахала. – Вообще-то это моя женщина, только я могу так делать.

Жордан забрал у Марин это маленькое бессовестное создание и посадил его на пол. Котёнок, учуяв запах еды, стал настырно мяукать, выпрашивая хотя бы небольшой кусочек, а лучше всё сразу, и попытался забраться на стул. Марин снисходительно взглянула на безуспешные результаты его поползновений за едой и, погладив пушистое ушко, положила несколько кусочков бекона в его миску. Он посмотрел на неё искрящимся благодарностью взглядом и стал уплетать с торжествующим урчанием и неподдельным удовольствием.

– Теперь в моём доме тебя будут ждать не только кофе с апельсинами, но и кот. И если не понятно, это намёк на то, чтобы ты бывала у меня чаще. Или вообще не уходила. – Жордан подошёл ближе и взял её руку в свою, и Марин кивнула. Она всегда старалась не допускать проявления никаких слабостей, а сама слабела всякий раз, когда Жордан был рядом.

На столе стояла хрустальная ваза, в которой ровной, изящной горкой были уложены радующие глаз своей сочной красотой апельсины. Жордан очистил один из них и протянул Марин. Она положила дольку в рот, чувствуя, как от терпкой сладости свело зубы и онемел язык. Липкий сок тонкой струйкой побежал по подбородку, оставляя след и на губах. Жордан бережно обхватил ладонями её лицо, собирая языком оставшиеся капли.

Поцелуи с апельсиновым привкусом и Марин в его объятиях – это всё, что было необходимо ему для выздоровления. Ему хотелось навсегда остаться в этом ленивом, беззаботном и таком счастливом утре, хотелось тонуть в Марин, ныряя с головой в озеро бесконечной нежности.

– Жордан… – прошептала она сквозь поцелуй. – Завтрак готов. Тебе нужно поесть.

– Я не хочу есть. А вот тебя – очень! – Марин ощутила его улыбку покрывающейся мурашками кожей, когда он поцеловал её в шею, и чувственно-хриплое “Жордан” слетело с её губ, плавно перетекая в протяжный стон.

Но Жордану очень быстро стало недостаточно её лица и шеи – ему хотелось без устали расцеловывать каждый сантиметр её тела. Он взял её за запястье и, не встретив никакого сопротивления, повёл в спальню.