Текст книги "Кофе с долькой апельсина (СИ)"

Автор книги: Kyklenok

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== 1. ==========

Политика – это сказать себе, что нельзя быть счастливым, когда другие несчастны, что высшие интересы моей страны важнее моего личного комфорта. Политика – это люди.

© Марин Ле Пен

Затяжной ливень уже который день выматывал непривыкший к такой погоде Париж, а солнце, словно чего-то стыдясь, пряталось за непроглядные тучи и отказывалось демонстрировать себя окружающим. Где-то вдалеке гортанно ворчал гром, а серое небо то тут, то там разрывало молниями. Город буквально тонул в воде, а сидевшая у камина в своём загородном доме Марин Ле Пен – в отчаянии. Всполохи пламени отбрасывали витиеватые тени на лицо женщины, придавая ему ещё большую измученность и усталость.

Сегодня у огня в камине был настоящий пир – результаты опросов населения, многочисленные исписанные листы с неудачно составленными агитационными речами, которые женщина рвала на кусочки и выбрасывала. И языки пламени жадно набрасывались на столь изысканное блюдо. Жаль, что нельзя было так же кардинально расправиться со всеми проблемами.

Оглушительный крик отчаяния зародился где-то у неё внутри, пропитал собой каждую клеточку, побежал по венам, и лишь потом вырвался наружу жалким сиплым выдохом. В ней бушевало сжирающее чувство собственного бессилия. Она очень устала. Так просто и до отвращения банально. Устала от несправедливости, от несознательности граждан, которые вроде и недовольны нынешней властью, но абсолютно ничего не делают, чтобы что-то изменить.

Исходя из предвыборных опросов её партия лидировала в большинстве регионов, но по первым экзитполам и итоговым результатам заняла только второе место. Граждане просто не пришли на избирательные участки, ознаменовав эти выборы рекордно низкой явкой – в голосовании приняла участие всего треть электората. И от энтузиазма, с которым Марин ездила по городам и проводила агитацию, остались лишь усталость и ощущение выпотрошенности. Проигрыш тяжёлым грузом неудовлетворения лёг на хрупкие женские плечи. Мысли в голове хаотично кружились в каком-то драматическом танце, но разработать новую стратегию по изменению ситуации у неё так и не получалось.

В окна с яростным упрямством всё стучал и стучал дождь, стекая непрошеными слезами по стеклу. Возможно, если бы и Марин попыталась выплакаться, ей стало бы легче. Но этого не было в её ежедневнике запланированных дел, хотя причин для слез у неё было гораздо больше, чем у неба. Прошло уже несколько часов с того момента, как она вернулась домой из штаб-квартиры партии, но ощущение спокойствия так и не наступило. Даже несмотря на то, что в её руке тлела сигарета. Даже несмотря на то, что она была далеко не первой. Горечь бежала по её венам, горечь стыла в лёгких и оседала во рту, но не приносила с собой ничего, кроме раздражения. Даже спящие рядом кошки, уютное мурчание которых всегда действовало на неё как успокоительное, сегодня не справлялись со своими обязанностями.

А настойчивый стук в дверь только сильнее обострил её чувства. Марин нехотя отправилась открывать, тщательно пропуская через фильтр все вертящиеся на языке слова. И кто додумался заявиться к ней в такой до неприличия поздний час? У неё не было сил на разговоры. Она и так за последние дни превысила свой лимит красноречия.

Она открыла дверь и удивлённо посмотрела на нежданного гостя. Удивление… Надо же, она ещё могла испытывать это чувство. А стоявший на пороге вице-президент её партии Жордан Барделла по-мальчишески улыбнулся, ведь нечасто можно было увидеть мадам Ле Пен такой.

– Представляешь, проезжал мимо твоего дома, когда машина сломалась. А вызывать в такую погоду эвакуатор или такси – бессмысленная трата времени. – Начать разговор со лжи, конечно, не лучшая идея. Но не мог же он напрямую назвать ей истинную причину своего визита – поддержать её. Она бы выставила его вон. Да и ему самому её поддержка была сейчас просто необходима. Он, как и она, рассчитывал на совершенно другой исход этих выборов. – Ты позволишь мне переночевать у тебя?

Марин ничего не ответила, просто отступила в сторону, пропуская молодого человека внутрь.

Чужой дом пах уютом и казался родным, ведь каждая вещь в нём ассоциировалась у Жордана с их хозяйкой. Камин и небольшой светильник освещали лишь центр гостиной, оставляя углы во мраке, что создавало таинственность и романтичную атмосферу.

Марин отлучилась на некоторое время, а вернулась уже с полотенцем, которое протянула Жордану.

– Я приготовила тебе гостевую комнату, можешь ложиться. Прости, пожалуйста, но сегодня я мало похожа на радушную хозяйку и интересного собеседника. Сам понимаешь… – Она сняла очки и, потерев переносицу, водрузила их обратно. Уставшие глаза выглядели более выигрышно, будучи спрятанными за стёклами.

– Если ты не против, я всё же предпочёл бы составить тебе компанию, – вытерев мокрые от дождя волосы, он кивнул в сторону ещё не успевшей отправиться в огонь стопки бумаг, – и помочь. Или ты хочешь побыть одна?

– Не хочу, – тихо прошептала Марин, оставив для него возможность списать её ответ на слуховую галлюцинацию. Но он прекрасно услышал её слова и был рад им.

Она удобно устроилась на диване, возвращаясь к документам. Жордан сел рядом и придвинулся ближе к Марин, но лежавшая рядом с ней кошка тут же зашипела, обнажая острые зубки. Капризно мяукнув, она перебралась к женщине на колени, показывая, кто тут на самом деле имеет право на внимание её хозяйки.

– Какая ты негостеприимная! – усмехнулась Марин, пересадив недовольно фыркающую питомицу в её лежанку.

Она потянулась к пачке сигарет, но Жордан мягко перехватил её запястье.

– Тебе нужно отдохнуть, а не портить своё здоровье, – произнёс он, и Марин хмыкнула от его откровенно назидательного тона.

– Для отдыха нет времени. – Она постаралась нейтрализовать усталость в голосе, но потерпела неудачу и зевнула. – У нас есть всего пять дней, чтобы изменить ситуацию в свою пользу и убедить избирателей прийти на выборы во втором туре. Пять дней – это ничтожно мало, поэтому нужно использовать и ночи.

– Но ты устала, Марин… – Он накрыл ладонью её руку, и сердце зашлось в трепете от тепла её кожи, которую хотелось почувствовать губами.

Она отрицательно покачала головой, поймав себя на мысли, что вместо этого хотелось закивать и расплакаться в его объятиях.

Он глубоко вздохнул, осознав, что переубедить эту женщину ему не удастся, и забрал с её колен половину содержимого папки с документами. Так и прошло несколько часов, в течение которых они обсуждали исключительно работу – ничего лишнего, ничего личного. Но Жордан всё равно периодически бросал на неё взгляды и жадно сглатывал всякий раз, когда она облизывала пересохшие губы, изо всех сил борясь с искушением их коснуться.

Жордан снял пиджак. Жарко. Быть может, дело было в камине, растопленном в середине лета, или в женщине, находившейся рядом: в её прищуренных глазах и сосредоточенном взгляде; в губах, по которым изредка путешествовала дужка очков; в волосах, выбивающиеся пряди которых она заправляла за ухо небрежным движением руки; в её аромате, гармонично сочетавшем в себе цитрусовые нотки вперемешку с медовыми и мятными аккордами. И если целовать её долго-долго, этот запах осел бы на его губах…

Марин тоже стало душно. Она раз за разом дёргала непослушную молнию на кофте, пытаясь убедить себя, что не сорвётся из-за подобной ерунды. Но, вскоре оставив это гиблое дело, просто сняла кофту через голову и отбросила в сторону. Она была измотана морально и физически, и в мятных глазах помимо воли их владелицы вспыхнула постыдная мольба о поддержке.

Жордан молча раскинул руки, и Марин без возражений придвинулась ближе, оказываясь в его объятиях. Она уткнулась носом ему в шею, сделав это совершенно неосознанно. Ей всё ещё хотелось казаться сильной и независимой, но и расслабиться в его объятиях хотелось не меньше. Она задумалась, почему так: почему рядом с ним она сбрасывала оковы напряжения; почему накопленная за столько дней усталость, казалось, въевшаяся в неё, как ржавчина, растворялась, а внутри зарождалось нечто, подозрительно похожее на спокойствие?

Некоторые люди похожи на дома с настежь распахнутыми окнами и дверьми. Она же была закрыта на сотни замков и каждому требовался отдельный ключ. И, кажется, Жордану удалось отыскать уже половину из них.

Предложив ей апельсиновый сок, он отправился на кухню и вернулся через несколько минут, предварительно добавив в её стакан пару капель найденного в шкафу снотворного. В противном случае эта неугомонная женщина проработала бы до самого утра.

Марин сделала пару глотков и вскоре задремала, покорно отдавшись накатившей волне медикаментозного спокойствия. Она спала, доверчиво уткнувшись носом в его ключицу, и не почувствовала, как он убрал папку с её колен и обнял. И только треск поленьев в камине и мурчание кошек неподалёку не позволяли ему полностью поддаться искушению этой мучительной близостью.

Сделав вывод, что в собственной спальне Марин выспится гораздо лучше, Жордан подхватил её на руки, и вскоре она уже лежала на кровати, а он сидел рядом. Неяркий свет ночника разливался золотистым отблеском по её коже, кажущейся от этого ещё более тёплой. И он почувствовал острую необходимость прикоснуться к ней. Она хмурилась во сне, и он нежным касанием пальцев разглаживал появившиеся между бровей складки. Он так и просидел у изголовья её кровати всю ночь, переводя взгляд с неё на часы и обратно. Они были для него как тикающая бомба, неминуемо отсчитывающая минуты до рассвета.

Любимых женщин по утрам будят поцелуями и нежными прикосновениями, и Жордан, поддавшись искушению, склонился к её губам. Он задержал дыхание, чтобы Марин сквозь пелену сна не почувствовала его дыхание на своём лице, и отпрянул, как только она пошевелилась.

Он нехотя покинул её спальню. Хотелось лечь, накрывшись одеялом с головой, и вжаться пылающей щекой в прохладную подушку. Но вместо этого он отправился на кухню и, открыв кран, несколько раз плеснул себе в лицо холодной водой, чтобы острый всплеск неуместного возбуждения перестал туманить разум.

***

Марин лениво потянулась, неохотно выбираясь из объятий сна, и выключила звеневший будильник. Тело требовало продолжения отдыха, но впереди её ждал очень сложный и насыщенный день. Она оглядела себя и облегчённо выдохнула – на ней была та же одежда, что и вчера вечером. Она мысленно поставила +1 в личном рейтинге Жордана за то, что ему не пришло в голову раздеть её.

Она встала и распахнула плотно задёрнутые шторы, не позволяющие дневному свету проникнуть в комнату и разбудить женщину раньше, чем это должен был сделать будильник. Тюль колыхался от свежего дыхания утра, а Марин подставляла лицо под ласки лёгкого ветерка, жмурясь от яркого солнца. От вчерашней непогоды не осталось и следа.

Она накрасилась, оделась и перед выходом произнесла несколько напутственных слов своему отражению в зеркале, прекрасно осознавая всю абсурдность общения с самой собой.

***

Находившийся на кухне Жордан улыбнулся, когда причина его бессонницы появилась в поле зрения.

– Как спалось на новом месте? – поинтересовалась она и приветливо улыбнулась.

– Прекрасно, – солгал он. Ведь он не мог сказать ей правду о том, что не спал, а полночи любовался ей, как последний идиот. – Присаживайся, завтрак почти готов.

Она в недоумении застыла на месте. Да-да, этот молодой человек вновь её удивил!

– Кстати, твоя пушистая банда уже накормлена и выгуляна. – Он бросил беглый взгляд на спящих на диване кошек – единственных свидетельниц его бессонной ночи – и вновь принялся колдовать над плитой.

Он знал о ней абсолютно всё, даже то, что ни одно её утро не обходилось без чёрного кофе и апельсина. И вот в турке дымился ароматный напиток, на тарелке лежал разделённый на дольки сочный фрукт, а на сковороде находились только что испечённые блинчики с апельсиновым джемом.

Он разлил смолянистую жидкость по белоснежным чашкам. Сегодня он против обыкновения пил не чай, потому что она его не любила. А Жордан морщился от одного лишь запаха кофе, и начинал закипать не хуже, чем только что сваренный напиток. Но ради этой женщины он был готов терпеть всё, что угодно.

Марин нехотя взяла чашку, без особого энтузиазма прикладываясь губами к тёплому фарфору. Настроение у неё было точь-в-точь как кофе – такое же горькое. Аппетита не было совсем, но, чтобы не обижать Жордана, она вопреки собственному нежеланию всё же отправила в рот дольку апельсина и блинчик.

Жордан улыбнулся, заметив в уголке её губ остатки джема, и потянулся к её лицу. А она остановила его мягким, но ощутимым движением ладони, которая упёрлась ему в грудь. Так она напомнила ему о своих личных границах, которые он не вправе игнорировать.

Марин облизнула губы. Так призывно для него, так искушающе. И он шагнул вперёд, настойчиво прижимаясь губами к её приоткрытому в удивлении рту и сцеловывая с него остатки джема.

– Марин… – Жордан смаковал её имя, наслаждаясь его сладостью и терпкостью, перекатывая на языке, как апельсиновую мякоть, и размазывая по губам. – Как же я давно хотел это сделать.

– Жордан… – Его слова показались ей полнейшим абсурдом, чем-то запредельно неправильным, и она испуганно отпрянула от него. – Ты замечательный… Но…

Он не дал ей договорить, не позволяя этому пресловутому “но” повесить на все его мечты о ней клеймо “несбыточные”, и вновь поцеловал. Целых девять лет он отказывал себе в ней, и теперь хотел наверстать упущенное. Но она вновь отстранилась от него.

– Я старше тебя на 27 лет. Ты повзрослел на моих глазах. Тебе нужно найти кого-то своего возраста. – “Без морщин на лице и седины в волосах”, – хотела добавить она, но весь словарный запас словно испарился.

Прокуренный дом с кошками и политика – это всё, что было в её жизни. А точнее, всё, чему она позволяла в ней находиться.

Её сердце было давно спрятано за стенами. Слишком высокими, чтобы кто-то смог пробраться внутрь. Слишком высокими, чтобы тот, кто уже там, смог выбраться наружу. Марин тяжело сходилась с людьми, но ещё сложнее для неё было с ними расставаться. Но она впустила Жордана в своё сердце – опасливо и боязливо, и пока не очень глубоко. И очень боялась, что один необдуманный шаг может разрушить их отношения.

Проигнорировав все её неубедительные аргументы, он обнял её и вновь поцеловал. В его ладонях и губах таилась бесконечная нежность и тепло, которыми он с радостью делился с ней. Он искренне верил, что у них могли бы получиться настоящие отношения – такие, где они вместе приезжали бы и уезжали с работы, он бы варил ей кофе, подкуривал сигарету и целовал, целовал, целовал.

Марин видела в его глазах желание и понимала, что этот взгляд предназначен ей, только ей одной. И осознание этого туманило разум и заставляло её теряться в его жарких объятиях. Она положила ладонь ему на затылок, ласково зарываясь пальцами в мягкие волосы. И от её действий его рот наполнился вязкой слюной, а живот свело в предвкушении. Его объятия стали более смелыми, и она в его руках стала мягкой и податливой, как самый изысканный и нежный французский зефир.

Жордан не был уверен, позволит ли она повториться этому моменту когда-нибудь ещё, поэтому хотел запомнить её именно такой: отзывчивой к его поцелуям и ласкам и отвечающей на них, принадлежавшей лишь ему.

Неизвестно, как далеко они могли бы зайти, но раздавшийся за окном автомобильный сигнал, свидетельствовавший о прибытии водителя, нарушил их планы.

Жордан нехотя выпустил Марин из своих объятий, напоследок целуя её в висок. А она лишь улыбнулась, заедая вкус его губ долькой апельсина.

========== 2. ==========

Комментарий к 2.

Не планировала я выкладывать работу именно в день рождения Жордана, но вот так совпало. Вдохновение пришло после просмотра новых совместных фото и видео этой парочки. Писать на эмоциях – это не всегда правильно, поэтому могут встречаться опечатки. ПБ открыта. Спасибо заранее.

Политика – это сказать себе, что нельзя быть счастливым, когда другие несчастны, что высшие интересы моей страны важнее моего личного комфорта. Политика – это люди.

© Марин Ле Пен

Марин Ле Пен – влиятельная в политических кругах женщина, каждое слово которой было окутано силой и имело вес. Опасный соперник, чей острый язык поставил на место немало зазнавшихся особ с раздутым эго, и в противовес которому лидеры других партий готовы были даже объединяться друг с другом. Так и случилось во время выборов. И второй тур для “Национального объединения” Марин, несмотря на безупречную слаженность и отточенный профессионализм всех членов её команды, стал таким же неудачным, как и первый. Она надеялась на совершенно иной исход, но судьба – эта чёртова взбалмошная особа – решила иначе, лёгким взмахом руки записав партию Марин в список проигравших. И последняя надежда на перемены растворилась в воздухе, напоминая детскую веру в Санта-Клауса.

“Проиграла, проиграла, проиграла…” – Часто и болезненно стучало у неё в висках, когда Марин покидала штаб-квартиру партии. Она воспользовалась запасным выходом, минуя навязчивых журналистов, от провокационных вопросов которых невозможно было отмыться даже самой святой водой.

Улица встретила её умиротворяющей тишиной, тогда как у Марин внутри господствовала буря. Во рту была горечь, но не от только что выкуренной сигареты. Это был едкий вкус поражения, который пестрел на кончике языка. Она чувствовала себя севшей батарейкой, срочно нуждающейся в подзарядке. Или в утилизации.

Подойдя к своей машине, Марин замерла в удивлении, увидев не личного водителя, а Жордана. Он, опустив взгляд, со злостью пинал попавшиеся под ноги маленькие камешки. Осознание поражения было для него таким же болезненным, как и для неё, и наотмашь било по самолюбию. Он сейчас напоминал бомбу замедленного действия, стоило его чуть задеть – и он бы взорвался. Лишь увидев Марин, Жордан успокоился. Она была для него как детонатор, способная управлять им и его настроением.

Они не говорили о том, что произошло в её доме на прошлой неделе. Работа затягивала словно вязкое болото, и у них – эмоционально потрёпанных и опустошённых – не оставалось времени ни на что другое. Но эти совместно выстраданные дни сблизили их ещё сильнее.

Марин подошла ближе, и маска показного спокойствия крошевом осыпалась вниз, обнажая её истинные чувства. В её глазах, помимо усталости, читалось облегчение. Она была рада, что в данный момент рядом с ней находился именно Жордан, ведь с ним ей не нужно было притворяться. Он шагнул вперёд и сделал то, о чём мечтал весь день – заключил её в свои объятия. Его руки сомкнулись на её спине, в самом правильном и необходимом ей сейчас месте. Лишь они делали её спокойнее и мягче, лишь в них она находила утешение.

– Тебе лучше? – Голос Жордана был преисполнен беспокойством. Молодой человек смотрел на неё с такой нежностью, что где-то у Марин внутри солёное море из невыплаканных за всю жизнь слёз стремительно высыхало. И она кивнула. Но не потому что ей стало лучше, а чтобы стало лучше ему.

– Отвези меня домой… – прошептала она, мечтая поскорее убраться отсюда.

Она расположилась на заднем сиденье автомобиля, а Жордан, заняв водительское кресло, завёл машину и тронулся с места.

– Только не подъезжай близко к дому. Там собрались журналисты… А ни мне, ни тебе не нужны лишние слухи, – проговорила Марин и прикрыла глаза. Она задремала и не почувствовала, как машина резко развернулась, меняя курс.

Посмотрев в зеркало заднего вида, Жордан улыбнулся. В его жизни было многое: и спокойная водная гладь, и едва заметная рябь, и штормовые волны. А эта женщина для него была как цунами. Он задумался, каким удовольствием было бы сейчас целовать её, вкушая мягкость и сладость губ, наслаждаться её поцелуями, в которых сладкого больше, чем в кондитерском магазине, и наполнять собственные лёгкие её стонами.

***

Марин проснулась спустя полчаса от прикосновения чужой ладони к своему колену.

– Просыпайся, спящая красавица. Мы приехали. – Жордан улыбнулся, когда Марин открыла глаза и зевнула.

– Это не мой дом! – Она удивлённо посмотрела на здание, около которого они остановились.

– Правильно, это мой. Не весь, конечно, а только одна квартира. – Жордан вышел из машины и галантно открыл дверь для Марин. – И я приглашаю тебя в гости. Я уже как полгода обзавёлся новым жильём, а ты ни разу здесь не была.

– Я не давала согласия на столь поздний и незапланированный визит, – строго проговорила она. Её волновала собственная репутация. А ещё, хоть она и боялась себе в этом признаться, её волновал Жордан.

– У тебя нет выбора, – усмехнулся он, а Марин удивлённо приподняла бровь, мысленно просчитывая возможные последствия данного поступка. И весь её вид говорил, что это абсолютно неприемлемо. Но Жордан не собирался принимать никакие возражения.

Он взял её за руку и буквально вытянул из машины, завёл в дом и, также не отпуская, довёл до своей квартиры. Она с опаской огляделась по сторонам, не желавшая быть узнанной, и лишь потом вошла внутрь. Квартира оказалась небольшой, но очень уютной. Экскурсия не заняла много времени: начавшись с гостиной, она закончилась в спальне.

– Ты не говорил, что сменил место жительства. – Марин брала стоявшие на тумбочке фотографии, на которых была изображена она вместе с Жорданом, и с интересом рассматривала их. А Жордан не мог отвести взгляд от её рук. Что бы они ни держали – сигарету, ручку или очки – они всегда делали это с неизменным изяществом.

– Говорил несколько раз, ты просто забыла. – Он снисходительно улыбнулся.

– Да… Я плохой друг. – Она виновато посмотрела на него. Уходя с головой в работу, она переставала обращать внимание на важные вещи. И на дорогих её сердцу людей. – Прости меня.

Она мимолётно коснулась его плеча, а у него всё внутри запротестовало, требуя вернуть ладонь туда, где она только что была.

– Это ничего. Мне и не нужна твоя дружба. Только не она! – проговорил он, смотря на неё слишком пристально, слишком заинтересованно, чтобы она могла сделать вид, что не заметила этого и не была обеспокоена.

– Думаю, мне лучше поехать домой. Нам обоим нужно отдохнуть. Доброй ночи, Жордан. – Она поцеловала его в щёку, и он тут же вернул ей поцелуй, только целуя в губы. – Что ты делаешь? – Она испуганно отпрянула от него. Голос дрожал, мгновенно растеряв привычную уверенность.

– Хочу закончить начатое. – Он вновь притянул её к себе и поцеловал, чувствуя, как задрожали тонкие мягкие губы, как крошилась маска холодности, обнажая нечто нежное, требующее ласки и обожания. – Я никуда тебя не отпущу!

Есть люди как открытые книги. Марин же была древним фолиантом на неизвестном языке, и большинство людей были не способны прочесть даже название. А Жордан был уже на середине. Он тонко чувствовал эту женщину, давно изведав многие закоулки её души. И сейчас, когда его пальцы высвобождали из петель неожиданно покладистые пуговицы на её блузке, он понимал, что всё делает правильно.

Он медленно – почти торжественно – опустился перед ней на колени и, коснувшись губами живота, почувствовал нечто невероятное. Она дрожала. Смелая и бесстрашная мадам Ле Пен боялась. Жордан улыбнулся этому открытию и продолжил щедро осыпать поцелуями её кожу. А она прикусила губу и зажмурилась, пытаясь реанимировать корчащийся в агонии здравый смысл. Но чувства – давно забытые, чужеродные и непрошенные – накатывали на неё волной, и всё внутри замирало в тягучем предвкушении.

Он подхватил её на руки и положил на кровать, и она потонула в ворохе прохладного шёлка. Запредельная нежность его ласк превращала возведённую ею же самой стену вокруг себя в руины. И вскоре на ней не осталось даже защитной брони. Впрочем, как и одежды.

Её кожа под его прикосновениями была влажной и горячей, но и самому Жордану было жарко ничуть не меньше. И он поспешно скинул всё, что было на нём надето. Он покрывал поцелуями её тело, нетерпеливо спускаясь туда, где оно было наиболее отзывчиво к его ласкам. Марин не смогла сдержать хриплого стона, когда он коснулся поцелуем внутренней стороны бедра, и почувствовала на коже его довольную улыбку. Он жадно вдыхал её запах – сладкий и обволакивающий аромат самой желанной для него женщины.

Его губы всегда оказывались именно там, где она так отчаянно желала их чувствовать. Он топил все её сомнения в бесконечных прикосновениях, влажных поцелуях и бессвязном шёпоте ей на ухо. Каждым своим движением он погружал её в пьянящее блаженство, и она становилась всё податливее, а в глазах блестела мольба не останавливаться. Но это и не входило в его планы. Он несколько часов изматывал её неспешными и дразнящими ласками.

Когда ленивая нега разлилась свинцом по их телам, он обнял её, и она заснула в уютном и безопасном кольце его рук. Какое-то время он просто слушал её размеренное дыхание и старался не шевелиться, боясь её разбудить. И лишь потом обнял ещё крепче. Он вновь забыл о сне, боясь, что она окажется миражом и растворится в воздухе, стоит ему закрыть глаза. Он просто заворожённо наблюдал, как лунный свет проникал в комнату сквозь занавески и заливал её обнажённое тело серебром. И ему казалось, что на всём белом свете нет женщины восхитительней.

***

Первые солнечные лучи проникли в спальню и мягкими бликами легли на лицо Марин. Женщина приоткрыла глаза и зевнула, чувствуя себя выспавшейся и полной сил. Впервые за долгое время она провела ночь без кошмаров, которые из года в год оплетали её сны липкой паутиной, возвращая в самый страшный день её жизни – когда её детство треснуло и раскрошилось. Воспоминания следовали за ней по пятам много лет, и она помнила всё до мельчайших подробностей: взрыв и разрушение половины многоэтажного дома, в котором жила её семья, и она, будучи восьмилетней девочкой, крепко вцепившись в спинку кровати, находилась среди каменной крошки и битого стекла. Марин во сне заходилась кашлем и просыпалась от нехватки воздуха, с застывшим внутри криком, а сердце стучало под самым горлом. Но сегодня призраки прошлого её не навещали. Потому что рядом находился тот, кто был способен защитить её от всех страхов.

Марин, подобно кошке, выгнулась на простынях и зажмурилась от ярких солнечных лучей. Её ещё рассеянный после сна взгляд скользнул на вторую – пустую – половину кровати. Она закусила губу, вспоминая вчерашний вечер: хватку Жордана на её бёдрах, его уверенные движения внутри неё и их стоны в унисон. И тело предательской дрожью откликнулось на калейдоскоп ярких воспоминаний.

Она выскользнула из-под покрывала и отправилась на поиски своих вещей. Но единственное, что ей удалось обнаружить в спальне – это рубашка Жордана. Марин набросила её на обнажённое тело, столько раз зацелованное за эту ночь, что при воспоминании об этом на щеках женщины появился румянец. Её кожа всё ещё хранила тепло чужих губ.

– Доброе утро, мадам Ле Пен! Как спалось на новом месте? – За её спиной раздался голос Жордана.

Женщина на миг растерялась, задетая и уязвлённая этим бездушным обращением. Мысли о том, что для него её тело было всего лишь пристанищем на одну ночь, бесцеремонно полезли в голову. Она стыдливо попыталась одёрнуть рубашку, внутренне сжимаясь от несвойственного ей смущения, и повернулась, встречаясь взглядом с Жорданом.

В окна проникали солнечные лучи, вот только вовсе не они, по мнению Жордана, освещали всё вокруг, а стоявшая рядом женщина. Благодаря ей прошлой ночью он наконец узнал, каково же счастье на вкус.

А сейчас он пристально разглядывал её. Она в его рубашке, на которой после вчерашней ночи стало не хватать непозволительно-неприличного количества пуговиц – весьма соблазнительное зрелище. Но ему было мало наслаждаться видом – он хотел наслаждаться ей.

– Мне уже пора, – прохрипела Марин, ощутив сильную потребность в глотке свежего воздуха.

– Неразумно выходить на улицу сейчас, при свете дня. Тебя ведь могут узнать. Лучше тебе остаться здесь. Но чтобы в следующий раз надеть мою рубашку… – Он притянул её к себе, сомкнув руки на талии. – Тебе придётся отвоёвывать её у меня с помощью утешительных поцелуев. – Он счастливо улыбнулся, его буквально распирало изнутри чувство эйфории. Казалось, что ещё чуть-чуть, и он просто лопнет, забрызгивая всё вокруг ярким искрящимся счастьем.

– Почему ты это делаешь? Да, мы переспали, но ничем друг другу не обязаны. Это просто секс и… – Слова давались ей с трудом, приходилось насильно выдавливать их из сведённого судорогой горла.

– Потому что я люблю тебя, Марион Анн Перрин{?}[Марион Анн Перрин Ле Пен – полное имя Марин. ]! И для меня это не просто секс. Я ждал этого девять долгих лет, – произнёс Жордан и напрягся, наблюдая, как сказанное им на мгновение замерло в воздухе, а затем достигло чужих ушей и осозналось.

Марин застыла, поражённая его признанием. Ей казалось, что всё это нереально и постановочно, что вот-вот театральный занавес закроется, и Жордан скроется за кулисами.

– Пожалуйста, Марин, не нужно ничего отвечать, – попросил он, заметив страх в её глазах. – Просто прими как данность то, что сейчас услышала. И не закрывайся от меня.

– Жордан… Это всё неправильно. – Она пыталась звучать если не убедительно, то хотя бы отрезвляюще для него. – Мы с тобой коллеги по работе…

– Неправильно? Прошлой ночью ты выстанывала другое. – Он растянул губы в широкой и совершенно бессовестной улыбке. – А я целовал тебя в те места, которых не должны касаться губы всего лишь коллег по работе.

Он подцепил пальцами её подбородок, всё время норовивший опуститься как можно ниже, и заглянул ей в глаза. Как же прекрасна она была в своей душевной обнажённости!

– Пойдём завтракать. В моём доме для тебя всегда найдутся кофе и апельсины. – Он взял её за запястье – словно боялся потерять – и увлёк на кухню, которая встретила женщину терпким и пьянящим запахом свежесваренного кофе и дурманящим ароматом выпечки.

Он сел на стул и, притянув её ближе, усадил к себе на колени. Солнечный свет растопленной карамелью блестел на коже Марин, и Жордан не смог отказать себе в желании поцеловать её в щёку.

Взяв со стола апельсин, она подцепила ногтем оранжевую кожуру, и брызнувший сок оставил яркие капли на её коже. Жордан перехватил её руку и, коснувшись беззащитно-подрагивающих пальцев языком, слизал с них цитрусовую сладость.

– От тебя пахнет апельсинами, мятой и… – Он уткнулся носом ей в шею и глубоко вздохнул, словно хотел пропитаться её ароматом, завернуться в него, как в мягкий плед.

– Тобой. – Она обвела большим пальцем контуры его улыбки, размазывая по губам апельсиновый сок, а он оставил на подушечке лёгкий поцелуй.