Текст книги "Советский тыл 1941–1945: повседневная жизнь в годы войны"

Автор книги: Коллектив авторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Нехватка молока, молочные кухни

Одной из неизменных причин высокой младенческой смертности в Российской империи, а затем и в СССР были желудочно-кишечные инфекции. Они обострялись в летние месяцы, когда в жаркую погоду еда быстро портилась, а мухи заражали пищу фекальными бактериями. Положение дел еще сильнее осложнялось вследствие незнания родителями базовых правил гигиены, с чем государство пыталось бороться в 1930-е гг. с помощью весьма изобретательных просветительских кампаний[82]82
  Filtzer D. The Hazards of Urban Life in Late Stalinist Russia. P. 316–317, fn. 86.


[Закрыть]. Одним из основных препятствий в борьбе с инфекциями было раннее прекращение кормления младенцев грудью. Отчасти это являлось результатом традиционных методов ухода за ребенком, но в советское время ситуация обострилась из-за массовой занятости женщин на работе. Лишь небольшая часть женщин, чьи дети оказались в яслях при предприятиях, могла кормить их, выходя на работу. Но даже это зависело от руководства – от того, была ли женщинам предоставлена возможность прерывать работу, чтобы покормить ребенка. Раннее прекращение кормления малыша грудью означало, что родителям приходилось искать другие источники питания для своих детей, будь то коровье, козье или овечье молоко или же щадящая твердая пища вроде манной каши или риса. Именно тогда младенцы становились уязвимы, потому что эти продукты легко подвергались заражению потенциально смертельными бактериями. Такая опасность многократно возросла во время войны, когда ухудшение режима питания женщин привело к тому, что у многих, если не у большинства кормящих матерей молоко исчезло. По этой причине выживание грудных и маленьких детей в огромной степени зависело от наличия достаточного количества не содержащих болезнетворных бактерий молочных смесей и легко усваиваемого детского питания. Государство старалось обеспечить ими через сеть городских и сельских молочных кухонь. Они выдавали молоко младенцам до одного года и маленьким детям от года до трех лет.

Первые молочные кухни появились в СССР в 1920-е – начале 1930-х гг. Их сеть расширялась вплоть до конца 1930-х гг. К 1939 г. городские молочные кухни в РСФСР обеспечивали молоком 352 000 детей, что было само по себе немалым достижением. В тот же год в городах РСФСР родилось в общей сложности 1,3 млн детей, из которых выжил только 1 млн. И все они нуждались в молоке. По подсчетам руководства советского здравоохранения, треть новорожденных получала молоко через кормление грудью. Таким образом, даже если учитывать, что не все дети, получавшие питание через молочные кухни, формально попадали в категорию младенцев (многие из них на самом деле были старше грудного возраста), молочные кухни являлись основным источником питания для большинства городских детей[83]83
  ГА РФ. Ф. А-482. Оп. 47. Д. 529. Л. 70; Ф. А-374. Оп. 34. Д. 1540. Л. 5, 31.


[Закрыть]. Их смысл был не только в снабжении молоком, которого не могли дать матери, но и (при правильной постановке дела) в обеспечении детей незараженным молоком и смесями в летние месяцы. Тем самым можно было значительно уменьшить количество случаев заражения детей летней диареей, которая то и дело становилась основной причиной их смерти в самые жаркие месяцы – в июле и августе.

Довоенные молочные кухни страдали от множества проблем, большинство из которых носило инфраструктурный характер, и первая из них – безопасная поставка молочной продукции. До 1930 г. в Советском Союзе не было молочной промышленности, и даже спустя десять лет, в 1940 г., бо́льшая часть молочных поставок из расчета на душу населения приходилась всего на три города – Москву, Ленинград и Ростов-на-Дону. В других же регионах молочные кухни частично снабжали местные молочные заводы, но в основном они полагались на договоренности с совхозами и колхозами, на закупки молока на колхозных рынках или у семей, держащих коров. Это вовсе не означало, что молоко из других источников было небезопасно в сравнении с продукцией крупных молочных хозяйств, но множественность поставщиков в разы усложняла процесс поддержания бактериологических стандартов.

Еще одной проблемой было само состояние молочных кухонь. Многие из них располагались в грязных, не отвечавших санитарным нормам помещениях. Обычным делом было приготовление молочных смесей и детского питания в той же комнате, что использовалась для приема и мытья грязной посуды. Канализация или водопровод с чистой водой были редкостью. До войны некоторые кухни содержали в подвальных помещениях при больницах и детских поликлиниках, что казалось разумным, пока не становилось ясно, что это увеличивало риск для здоровья, поскольку помещения и водопровод там легко подвергались загрязнению вследствие близости к неутилизированным медицинским отходам. Несмотря на всю их очевидную важность, молочные кухни оставались для советской плановой системы малозначимыми, и потому никаких решений по производству специального оборудования и стеклянной посуды для них не принимали. Молочные кухни страдали даже от нехватки базового оснащения – печей, автоклавов, холодильников или холодильных элементов. Им недоставало (это было проблемой и в поздний сталинский период) чистой посуды и контейнеров для раздачи молока и смесей, а потому их приходилось переливать в загрязненные бутылки или другие емкости, которые приносили сами матери. Даже там, где молочные кухни были снабжены необходимым инвентарем, сотрудники не всегда знали, как им пользоваться, а если и знали, то не всегда делали это, соблюдая правила санитарии и гигиены. Причиной тому была элементарная необразованность: сотрудники кухонь, включая прикрепленных врачей и медсестер, не изучали фундаментальных основ гигиены[84]84
  ГА РФ. Ф. А-482. Оп. 47. Д. 529. Л. 70–92.


[Закрыть].

Война не означала, что a priori спрос на молочные кухни будет расти. С одной стороны, уменьшение рождаемости и волна младенческой и детской смертности резко сократили число детей, нуждавшихся в молоке. С другой – потребность в молоке существенно выросла с притоком в тыл эвакуированных детей и наймом на работу огромного числа молодых истощенных матерей, которые в мирное время и при нормальном питании могли бы оставаться дома и кормить детей грудью. Поскольку большинству этих женщин молоко на рынке было не по карману, единственным его источником могли быть только молочные кухни.

Какой из указанных выше факторов оказывал наибольшее влияние на состояние сферы детского питания, мы не знаем. Но знаем, что в начале 1942 г. (до эвакуации детей из блокадного Ленинграда и резкого роста уровня смертности среди грудных и маленьких детей) руководители советского здравоохранения оценивали возможности всех молочных кухонь и яслей в обеспечении населения детским питанием на 36,4 %. По данным Наркомздрава РСФСР, к концу 1942 г., несмотря на расширение сети молочных кухонь, 552 800 младенцев и 1 122 402 детей в возрасте от 12 до 36 месяцев оставались не охвачены яслями или молочными кухнями[85]85
  Там же. Д. 440. Л. 49; Д. 529. Л. 67, 68.


[Закрыть].

Ясно, что в условиях войны из-за сокращения производства товаров невоенного назначения, а также ограниченных возможностей для размещения молочных кухонь, функциональность системы детского питания давала сбои из-за тех же изъянов, что и до войны. Тем не менее основной проблемой был уже не устаревший инвентарь или недостаточная стерильность, а простая нехватка молока, сопровождавшаяся дефицитом манной и других мягких круп, таких как рис, которые грудные и малолетние дети могли легко переварить. Кухням приходилось прибегать к различным заменителям, многие из которых были небезопасны. Один из них – солодовое молоко, приготовленное из небольшого количества цельного молока, разбавленного водой в пропорции 1:9 и сдобренного щепоткой муки или сметаны, а иногда просто растительным маслом. Помимо того, что молочные кухни не всегда использовали для приготовления детского питания прокипяченную воду, полученную смесь могли употреблять в пищу лишь подросшие дети. К тому же необходимо учитывать, что ее питательность сама по себе была под большим вопросом. Кормить младенцев этой смесью было нельзя: ее среда была слишком кислотной; смесь становилась опасной для их жизни из-за того, что ее нельзя было пастеризовать, она вызывала рвоту и диарею. Другим заменителем молока было дрожжевое молоко – смесь коровьего молока, дрожжей и масла, которое могло дать детям по крайней мере какое-то количество питательных белков[86]86
  О солодовом молоке см.: ГА РФ. Ф. 8009. Оп. 21. Д. 44. Л. 18 об., 35, 36 об. Независимо от возможных преимуществ, дрожжевое молоко появилось только к концу
  1943 г. Центральный научно-исследовательский педиатрический институт Наркомздрава СССР разработал подробные инструкции по его изготовлению только в октябре 1943 г., см.: Там же. Ф. А-482. Оп. 47. Д. 2136. Л. 170–172.


[Закрыть].

Специальное постановление о детском питании от 27 октября 1942 г. определило, что все дети в возрасте до 12 месяцев должны были потреблять 7 л молока в месяц (230 мл в день), а дети от 12 до 36 месяцев – 5 л (165 мл в день)[87]87
  Там же. Ф. А-482. Оп. 47. Д. 570. Л. 32 (Постановление СНК СССР от 27 октября 1942 г. № 1739 «О мероприятиях по улучшению работы органов Наркомздрава и детских учреждений, о медобслуживании детей и усилении питания нуждающихся детей»). Подробнее это постановление рассмотрено ниже в разделе «Лечебные меры».


[Закрыть]. Но эта планка была недосягаема: в 1942–1943 гг. дефицит молока в тыловых областях стал тотальным. В начале 1943 г. не было ни единого тылового города, который бы не сигнализировал об острой нехватке молока для грудных и маленьких детей. Летом 1942 г. органы здравоохранения Московской области приложили немало усилий для восстановления сети молочных кухонь и специальных детских пищевых станций, достигнув снабжения необходимым объемом молока всех детей до четырех лет. Но уже к осени дальнейшее развитие этой сети прекратилось. «В настоящее время развитие работы молочных кухонь и пищевых станций замедлилось ввиду катастрофически малого количества поступающего молока. Если летом в среднем ребенок в яслях и молочной кухне получал 250–300 грамм молока, то сейчас по 10–15 грамм. На 150200 детей приходится 3–4 литра молока, так в г. Бабушкине получали на 400 детей 20 литров молока, в Пушкине на 350 детей – 15–20 литров молока. В Орехово-Зуеве дети совсем не получали молока, в Балашихе питается с молочной кухни 353 человека детей, получали молока по 2 литра в день. В последнее время стали отпускать солодовое молоко, причем никто не знает его состав, неизвестно для каких детей его можно применять, как его разводить. НКЗ необходимо дать разъяснение по этому вопросу»[88]88
  Там же. Д. 1263. Л. 123–125.


[Закрыть].

В начале 1943 г. органы здравоохранения Башкирии отмечали, что «вопрос с питанием детского населения Башкирии в настоящее время стоит исключительно напряженно. В последние месяцы в целом ряде детских яслей городов и районов отсутствуют необходимые продукты питания, особенно молоко, в результате чего имеет место значительное количество детей, страдающих дистрофиями»[89]89
  Там же. Д. 515. Л. 115 об.


[Закрыть]. В Чкаловской области молочные кухни прибегали к покупке нескольких литров молока в день на колхозных рынках. В Удмуртии единственным населенным пунктом, снабженным хоть каким-то количеством молока, был Ижевск – приблизительно 20 л в день, то есть только около 5 % от того, что требовалось городу. Свердловская область докладывала о полном прекращении поставок молока, что привело к закрытию молочных кухонь. Лишь кухни в самом Свердловске получали ограниченные поставки молока, но даже они происходили нерегулярно и с большой задержкой[90]90
  Там же. Ф. 8009. Оп. 21. Д. 44. Л. 18–18 об., 35–36 об.


[Закрыть]. Поэтому кухни были вынуждены готовить детские смеси только на основе воды и небольшого количества манной крупы[91]91
  В кратком сообщении о работе молочных кухонь в Нижнем Тагиле (втором по величине городе Свердловской области) на протяжении всего 1943 г. говорится: «В Нижнем Тагиле имеется молочных кухонь на 3000 детей, и все они готовят по трафарету манную кашу на воде, часто без сахара, кисель из муки, компот (иногда). Врачи, выписывающие питание ребенку, исходят главным образом из побуждения предоставить ребенку какое-либо питание, добавочное к тому, что может дать ему мать. Забыты совершенно белковые смеси, творог, кефир и т. п. смеси, помогавшие врачу-педиатру правильно организовать детское питание. В последнем квартале года плохо поступало в молочные кухни сливочное масло и сахар. Что же касается молока, то кухни получили в отчетном году 12–15 % от потребности. На почве недостатка молока часто возникали конфликты между врачами и матерями», см.: ГА РФ. Ф. А-482. Оп. 47. Д. 1300. Л. 62. В Нижнем Тагиле было 243 тыс. мирного населения и десятки тысяч заключенных Тагиллага. В 1943–1944 гг. среди мужского населения (не считая заключенных) отмечался высокий уровень смертности от голода.


[Закрыть]. И речи не могло идти о цельном молоке и богатых белками молочных продуктах. Даже детские больницы не снабжали молоком. В феврале 1943 г. Куйбышевская инфекционная больница получала всего 1 л молока в день на 120 детей. Положение Кировской инфекционной больницы было чуть лучше: она получала по 3 л в день и делила их на 186 детей[92]92
  Там же. Д. 1250. Л. 25 об.


[Закрыть].

Дефицит молока был вызван несколькими причинами. Главной было уменьшение поголовья молочного скота (в основном коров, но также овец и коз) и резкое падение удоев. Все это происходило по одной причине – из-за нехватки кормов[93]93
  Там же. Ф. 5451. Оп. 43. Д. 210. Л. 447.


[Закрыть]. Животные страдали от продовольственного кризиса точно так же, как и люди. В дополнение к этому дети всех возрастов вынуждены были «бороться» за молоко наравне с некоторыми другими группами населения, которые, по преобладавшему среди медиков того времени мнению, также остро нуждались в нем. Наиболее яркий пример – люди, страдавшие от туберкулеза или работавшие с токсичными металлами (в особенности со свинцом и свинцовыми соединениями) или другими опасными для здоровья материалами и веществами. Ситуация усугублялась тем, что молоко, в котором остро нуждались дети, иногда уходило не по назначению, а в столовые для взрослых[94]94
  Там же. Ф. А-482. Оп. 47. Д. 573. Л. 40 об.


[Закрыть].

Молочные кухни старались компенсировать дефицит животного молока за счет привлечения кормящих матерей, готовых сдавать свое грудное молоко. Эти женщины должны были получать особый рацион, хотя город далеко не всегда мог его обеспечить. Некоторые города, в особенности на Урале, отмечали относительный успех в данном деле, но количество сданного материнского молока сколько-то существенно не решало проблемы нехватки молока[95]95
  Там же. Ф. А-482. Оп. 47. Д. 573. Л. 9, 10, 40 об., 41, 52; Д. 1226. Л. 65; Д. 2136. Л. 37, 38.


[Закрыть]. Только к концу 1944 г. стало наблюдаться улучшение положения с молочными поставками. Они все еще были недостаточными, но среднее потребление молока на душу населения в городах начало заметно увеличиваться. Почти все молоко поставляли не централизованно, а из личных и подсобных хозяйств, а также с колхозных рынков[96]96
  По утверждению У. Г. Чернявского, государство поставляло лишь 12,7 % от общего объема молока, потребляемого городским населением в 1942 г., и 14,6 % – в 1944 г. (к сожалению, он не приводит цифр по критическому 1943 г.). В течение 1944 г. поставки молока из подсобных хозяйств обеспечивали городское население в среднем на уровне 118 мл молока на одного человека в день, см.: Чернявский У. Г. Война и продовольствие: Снабжение городского населения в Великую Отечественную войну (1941–1945 гг.). М., 1964. С. 150, 185. Принимая во внимание тот факт, что не все горожане пили молоко, но преимущественно дети и приоритетные группы взрослых, можно предположить, что потребление молока детьми было выше средних значений.


[Закрыть].

Что было удивительным в этом кризисе – а острый дефицит молока был действительно кризисом, – так это то, что он совпал с резким снижением младенческой смертности. Это парадоксально, ведь такая серьезная нехватка молока должна была спровоцировать увеличение младенческой смертности хотя бы по трем очевидным причинам: рост числа желудочно-кишечных инфекций из-за замены молока искусственными смесями, содержащими загрязненную воду, голод и вызванный голодом туберкулез. Тем не менее, как было отмечено ранее, младенческая смертность не только не выросла, но резко снизилась в 1943 г. по сравнению с 1942 г. Так что к концу 1943 г. коэффициент младенческой смертности в основных регионах был даже ниже, чем в 1939 г., и это падение сложно объяснить. Падение уровня рождаемости, конечно, сыграло определенную роль: история разных обществ показывает, что снижение рождаемости приводит к снижению коэффициента младенческой смертности, так как легче ухаживать за меньшим количеством детей. Однако кроме краткосрочного скачка в коэффициенте младенческой смертности во время голода 1947 г. улучшение этого показателя продолжалось и после окончания войны, даже когда уровень рождаемости по стране быстро рос. Государственная политика по ужесточению эпидемиологического контроля и более серьезное обучение в санитарно-гигиенической области также сыграли свою положительную роль. Но эффект от них стал реально ощутим гораздо позже – лишь в послевоенный период[97]97
  Более подробно см.: Filtzer D. The Hazards of Urban Life in Late Stalinist Russia. Ch. 5.


[Закрыть]. В значительной мере это резкое и продолжительное снижение коэффициента младенческой смертности так и остается неожиданным и парадоксальным.

Ясли

Ясли, принимавшие детей от рождения до детсадовского возраста, имели большую экономическую и медицинскую важность. С точки зрения экономики они позволяли матерям новорожденных и совсем маленьких детей поступать на работу на производство. С медицинской точки зрения ясли были важным элементом в системе защиты детского здоровья, хотя и испытывали огромные сложности, схожие с теми, что были у молочных кухонь. Некоторые из их проблем были структурными, связанными с отношением к уходу за ребенком и компетентностью персонала, другие возникали из-за трудностей войны. Когда дети поступали в ясли, они уже страдали от потери веса и недоедания, и ясли, даже при крупных оборонных заводах, не могли улучшить их состояние. Проверки в яслях, прикрепленных к оборонным заводам Свердловской области, в течение первой половины 1942 г. выявили, что большая часть детей, родившихся с нормальными показателями веса, уже серьезно отставала в весе к моменту их поступления в ясли и продолжала терять его, даже находясь в яслях. В некоторых яслях удавалось достичь временного улучшения положения с детским питанием за счет привлечения дополнительных ресурсов в летнее время. Но кардинального перелома ситуации добиться не удавалось, и к концу 1942 г. в некоторых яслях отмечали очень высокий уровень смертности[98]98
  ГА РФ. Ф. А-482. Оп. 47. Д. 573. Л. 10, 19, 20, 52. Ясли при Верх-Исетском металлургическом заводе в Свердловске (на котором также размещался эвакуированный из Киева в августе 1941 г. кабельный завод) зафиксировали 11 %-й уровень смертности во второй половине 1942 г. В г. Лысьве (Молотовская обл.) приблизительно 16 % детей в городских яслях умерли в январе-июне 1942 г., большинство – от пневмонии или желудочно-кишечных инфекций, см.: Там же. Л. 2 об., 3.


[Закрыть]. В конце 1942 г. в Ярославле даже в «самых лучших яслях» было выявлено 13–18 % детей, страдающих от недоедания, и 20–30 % – от рахита. Детский рацион состоял почти полностью из углеводов, поскольку ясли получали лишь самое незначительное количество молока или витаминосодержащих овощей. Многие дети набирали вес, но их вес был ниже возрастной нормы, и потому в условиях потери веса, хотя и медленной, туберкулез становился обычным явлением[99]99
  Там же. Д. 1983. Л. 174.


[Закрыть].

В то же время структурные проблемы в самих яслях не позволяли им успешно справляться с теми важными задачами, которые встали перед ними в ходе войны. Даже в предвоенной Москве, где можно было бы ожидать «образцового ухода» за маленькими детьми, педиатры находили массу недочетов в функционировании яслей. Персонал не получал правильного образования. Персонал не понимал необходимости стимуляции физического и умственного развития детей, как и важности игр с детьми для развития различных навыков. Врачи, наблюдавшие за здоровьем детей, сосредотачивались в основном на диагностировании заболеваний (в чем им зачастую также не удавалось избегать ошибок), но почти или абсолютно ничего не знали о детском развитии. Особенно плохо врачи диагностировали первые признаки недоедания, которое уже в середине-конце 1930-х гг. стало заметной проблемой[100]100
  Розенталь А. С. Хронические расстройства питания и пищеварения (гипотрофия-атрофия) в раннем детском возрасте: дис… д. мед. наук. М., 1943. С. 382–403. Ее наблюдения основаны на исследовании 1939 г. По мнению А. И. Перевощиковой, А. С. Розенталь первая подвергла сомнению распространенное среди сотрудников яслей убеждение, что инфекции были главной причиной физической недоразвитости детей. Не отрицая той сопутствующей роли, которую могли играть инфекции, Розенталь настаивала, что основной причиной было недостаточное питание, как правило, наряду с плохим уходом за детьми в яслях, см.: Перевощикова А. И. Гипотрофии в яслях города Ижевска и борьба с ними: дис… канд. мед. наук. Ижевск, 1944. С. 41.


[Закрыть]. При такой ситуации в яслях война угрожала «затопить» советские ясли волной все нарастающих и взаимосвязанных проблем. Более детальный и систематизированный анализ динамики этого процесса представлен А. И. Перевощиковой в ее блестящей работе о яслях г. Ижевска, столицы Удмуртии[101]101
  Последующая дискуссия приведена по: Перевощикова А. И. Гипотрофии в яслях города Ижевска; см. особенно: С. 40–79, 87, 103, 109–145.


[Закрыть]. Ижевск стал главным центром оборонной промышленности во время войны и, как и другие города, удаленные от передовой, страдал от высокого уровня голодной смертности среди мужчин работоспособного возраста, особенно в 1943 г. Это было типично для всех городов Урала и его регионов. В то же время Удмуртия оставалась одной из беднейших территорий СССР, где развитие санитарной инфраструктуры запаздывало по сравнению с другими, более развитыми, которые, в свою очередь, отставали на несколько десятилетий от уровня развития стран Западной Европы. Потому проблемы питания и ухода за детьми в ней могли быть еще более запущенными, чем в таких крупных центрах, как Горький, Куйбышев, Молотов и Свердловск. Однако ситуация в предвоенной Москве, описанная А. С. Розенталь, говорила о противоположном: положение с яслями, отмеченное А. И. Перевощиковой в Ижевске, кардинально не отличалось в 1939 г. от ситуации в наиболее развитом городе РСФСР и СССР. Ниже будут кратко изложены основные выводы А. И. Перевощиковой.

Можно предположить, что первоочередной задачей было полноценное питание матерей и детей. Сочетание недостаточного рациона, высоких нагрузок на работе и усталости приводило к тому, что у женщин пропадало грудное молоко. Как следствие, детей приходилось переводить на искусственное питание, опасности которого были описаны ранее при обсуждении молочных кухонь. Многие ясли воспроизводили и даже увеличивали эти риски, поскольку их персонал был плохо осведомлен о санитарных условиях и гигиене. Сотрудники яслей не поддерживали должной чистоты и не могли дать жизненно важных рекомендаций матерям по соблюдению гигиены дома. Поэтому безопасность пищи становилась главной проблемой, но и еда сама по себе была недостаточно питательна и не восполняла маленьким и подрастающим детям калории, витамины и полезные микроэлементы в нужном объеме. Это имело решающее значение, поскольку грудные и маленькие дети уже были истощены при поступлении в ясли, а условия пребывания в них еще более усугубляли это состояние. Плачевное положение с детским питанием приводило к ответной реакции: недоедание делало детей более восприимчивыми ко многим инфекциям и усиливало их последствия для детского организма, что, в свою очередь, вело к еще большему истощению детей. Осложнением был рахит, последствия которого уже были описаны выше.

Когда дети заболевали, они часто страдали сразу от нескольких инфекций, протекавших либо одновременно, либо одна за другой. В наблюдавшихся А. И. Перевощиковой яслях дети до года в среднем переносили от 2,5 серьезных болезней, а дети от года до двух – в среднем от 2. При этом нужно понимать, о каких заболеваниях идет речь: пневмония, дизентерия, острые желудочно-кишечные инфекции, коклюш и гнойный отит, каждое из которых могло стать причиной смерти маленького ребенка. Типичным примером стал случай, описанный на С. 29. Чудом этот ребенок выжил, но не всем детям так повезло. Так, 11-месячная девочка, наблюдавшаяся А. И. Перевощиковой, заболела ветрянкой, за которой последовали дизентерия и грипп с осложнениями на пневмонию и отит. Не излечившись до конца от пневмонии, она подхватила коклюш, обостривший пневмонию, а затем случился абсцесс легких, который в итоге ее и убил. Это не был из ряда вон выходящий случай; напротив, это было лишь крайнее значение статистического среднего[102]102
  О схожих наблюдениях в военном Саратове и поселениях вдоль Свердловской железной дороги см.: Вайнер Р. Д. Течение бронхопневмоний, леченных сульфидином у детей раннего возраста: дис… канд. мед. наук. Саратовский государственный медицинский институт. Саратов, 1946, С. 53, 98; Ратников-Дмитриев Ф. И. Влияние возрастной реактивности на течение пневмоний у детей при сульфонамидной терапии. По материалам детской дорожной больницы Свердловской ж. д. за 1940–1946: дис… канд. мед. наук. Свердловск, 1948. С. 93.


[Закрыть]. Более того, почти в каждом случае ребенок приобретал эти болезни в стенах яслей. В какой-то степени это было неизбежным побочным эффектом от скопления в закрытом помещении большого числа уязвимых перед болезнью маленьких детей. Но многих инфекций можно было избежать, если бы в яслях придерживались основных контрольно-эпидемиологических правил и работали бы специалисты-врачи и няни, помогающие выполнять эти элементарные правила. Стандартной практикой должен был быть (но не являлся!) медицинский осмотр детей при поступлении в ясли. Его цель – изолировать зараженных детей от здоровых, а также организовать их прививку от дифтерии, от которой в РСФСР уже была выработана действенная вакцина. Ижевские ясли проводили вакцинацию, но отбор детей был нелогичным, случайным и, соответственно, недостаточным для поддержания их группового иммунитета.

В довершение всего сотрудники яслей в Ижевске, как и их московские коллеги перед войной, не имели понятия о необходимости оказания на детей внешнего стимулирования. Конечно, это не была полностью их вина: у них было слишком много детей на попечении, из которых многие были слабыми и больными. Врачи не всегда могли уделить им необходимое внимание и при этом организовывать развивающие игры с другими детьми. Но правда и то, что они не владели необходимыми знаниями о детском развитии. В ижевских яслях были игрушки, но они обычно стояли на полках, чтобы производить впечатление на посетителей. Дети же никогда не играли с ними. Они не играли и друг с другом. Становились пассивными и вялыми, даже когда не были ослаблены недоеданием или болезнью[103]103
  А. И. Перевощикова не уточняет, были ли среди наблюдаемых ею детей эвакуированные, переживавшие травму. Кировские органы здравоохранения отмечали, что среди эвакуированных детей «в некоторых детских эвакуированных учреждениях обращают на себя внимание чрезмерная серьезность детей, их суровость. Мало искреннего смеха, веселья и непосредственных детских шалостей. В самодеятельности детей много грусти, пережитого горя», см.: ГА РФ. Ф. А-482. Оп. 47. Д. 1247. Л. 23–24.


[Закрыть].

А. И. Перевощикова, работая в подконтрольной ей детской среде, могла вводить базовые изменения в работу наблюдаемых яслей. Она добивалась дополнительных поставок продовольствия в целях увеличения объема потребляемых детьми питательных веществ, а также уделяла внимание (и это также было важно) разнообразию поставляемой в ясли еды, чтобы добиться у анорексичных детей восстановления аппетита. Она ввела обязательное обследование принимаемых в ясли детей на наличие у них признаков инфекционных заболеваний, а также организовала в яслях программу развивающих упражнений. В результате своими усилиями в течение шести месяцев она смогла существенно снизить показатели недоедания у детей. Однако аналогичное положение было не повсеместным: большинство яслей не могло обеспечить детей тем, чего у них просто не было, – подходящим для грудных и малолетних питанием. Масштабные проверки яслей в главных промышленных центрах страны в 1943 г. показали астрономические уровни рахита: им болело 35 % всех детей в яслях г. Златоуста, 41 % – г. Иванова. В г. Свердловске от гипотрофии страдали 27 % детей до 6 месяцев, 52 % в возрасте 6-12 месяцев, 48 % от года до двух и 9 % старше двух лет. Годом ранее ясли городов Челябинска и Магнитогорска отмечали уровень отсталости в развитии находившихся в них детей, превышавший даже эти цифры.