Текст книги "Здравствуй, малыш (СИ)"

Автор книги: kiriko-kun

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Баки смотрел в насмешливые жёлтые глаза сидящего напротив него человека, хотя тяжело назвать этого феерического мудака человеком, когда знаешь, на что он способен, когда видел его настоящее лицо, ощущал исходящий от него жар.

– Здравствуй, малыш.

Впервые они встретились, когда Баки только исполнилось тринадцать, и он вместо долгожданного похода на Кони-Айленд кусал губы и шмыгал носом, старательно скрывая дорожки слёз, просиживая у постели умирающего лучшего друга. И пусть со Стивом они были знакомы половину их сознательных жизней, и он сам не понял, как получилось так, что этот тощий цыплёнок запал в душу, Баки готов был ради него абсолютно на всё, лишь бы он выжил, поправился наконец, и они могли быть снова друг у друга.

– Так уж и на всё?

Раздавшийся в сумрачной тишине комнаты Стива голос заставил Баки вздрогнуть, подскочить на месте, испуганно оглядываясь, и замереть. В самом дальнем углу, в густой тени между старым комодом и всегда казавшимся огромным двустворчатым шкафом кто-то стоял. И этот кто-то точно так же внимательно разглядывал Баки. Он явственно чувствовал чужой любопытный взгляд, почти реально ощущал его, проходящийся по шее, предплечьям, груди. Но он не был неприятно липким, мерзким, таким, какие иногда в сторону них со Стивом бросали портовые грузчики и матросня. Этот неизвестный смотрел по-другому, будто бы изучал, рассматривал, словно диковинную бабочку, замершую на подрагивающем цветке.

– Так на что ты готов ради своего лучшего друга? – повторил незнакомец.

В сумраке комнаты вспыхнул крохотный язычок пламени и едва ощутимо запахло табаком. Баки зачарованно следил, как тлеющий конец сигареты то замирает в воздухе, почти погаснув, то вспыхивает яркой искоркой, освещая насмешливые глаза цвета пламени.

На узкой койке заворочался Стив, тяжело вздохнул и застонал, стараясь слабыми от лихорадки руками натянуть тонкое одеяло повыше, укрыться с головой в поисках дополнительного тепла. Баки вздрогнул, подлетел к другу, помогая ему укрыться, коснулся тыльной стороной ладони пылающего лба.

– На всё! – отчаянно шепнул он, обернувшись к незнакомцу. – Я готов абсолютно на всё.

– Какой смелый, отчаянный и глупый малыш! Никогда не говори таких слов, если не готов за них ответить, – цокнул языком незнакомец и тут же оказался совсем близко, навис над Баки, заглядывая в глаза. – А что ты мне можешь дать за жизнь своего друга?

Он взмахнул рукой, и на его ладони вспыхнул тоненький и совсем крохотный огарок свечи, несмелый огонёк едва трепетал, из последних сил удерживаясь на фитиле.

– Это твой друг, сам видишь, ему совсем недолго осталось, – незнакомец поднёс свечку к лицу Баки. – Всего пара недель, может, месяц – и она совсем догорит. Так что ты мне отдашь, чтобы он выжил?

Баки сглотнул. Он смотрел-смотрел-смотрел, как крохотный язычок трепещет, дрожит, готовый вот-вот погаснуть, прекрасно понимая, что не соврал ни единым словом. Он готов был ради Стива отдать всё на свете, только что у него было?

– Бери всё, что хочешь, всё, что у меня есть!

– Я запомню твои слова, малыш, – мурлыкнул незнакомец и мимолетно коснулся невозможно горячими пальцами его шеи. – Вернёмся к этому вопросу, когда подрастёшь, а пока… – он перевёл взгляд на разметавшегося на постели Стива.

Глаза незнакомца вспыхнули багряным пламенем, тонкие губы растянулись в улыбке, обнажая крупные клыки, скулы хищно заострились. Стив крупно вздрогнул, застонал протяжно, жалобно, вскинулся на постели, упираясь лопатками в жесткий матрас, выгнулся. Опухшие от слёз глаза слепо распахнулись, и он закричал, страшно, отчаянно. Баки хотел было рвануть вперёд, оттолкнуть склонившегося над бьющимся словно в агонии другом демона, воспользовавшегося их слабостью, доверчивостью, а сейчас убивающего единственного, кто был дороже всего на свете, вытягивающего из него душу, но не мог двинуться. Баки бился, бросался грудью на невидимые прутья клетки, тянул вперёд руки, выл на одной ноте, умолял, сыпал проклятиями, старался сделать хоть что-то, но совершенно ничего не мог.

И едва не пропустил тот момент, когда Стив замолчал, задышал чище, ровнее и провалился в совершенно здоровый с виду сон.

Незнакомец обернулся к удивлённо прислушивающемуся к сопению лучшего друга Баки и вновь вытянул вперёд руку. На ладони спокойным мерным светом горела массивная, такие Баки видел только в церкви у главного алтаря, свеча толщиной в пару дюймов.

– Он… он… – просипел Баки.

– Твой Стиви здоров и проживёт долгую жизнь, если сам себе шею не свернёт, с его-то характером, – оскалился незнакомец. – Моя часть выполнена, остальное за тобой, малыш.

Снова отступил в тень между комодом и шкафом, сливаясь с нею, и растворился, оставив в маленькой комнате только терпкий запах дорогого крепкого табака, такой курил отец лишь по очень большим праздникам. Оглянувшись назад, Баки закусил губу. Он совершенно не запомнил лица незнакомца, только внимательный взгляд желтых глаз, не спросил имени.

– Я Брок, – прошелестела тишина. – Нужен буду – зови.

Наутро Стив и правда был совершенно здоров, исчезла страшная одышка, легкие больше не рвал кашель, даже болезненная бледность пропала с пергаментно-тонкой кожи, уступив здоровому румянцу. Стив был Стивом, ничуточки не изменившимся за эту страшную и тревожную для Баки ночь. Только за левым ухом чернела оскаленной волчьей пастью родинка, которой раньше не было.

Первое время Баки хоть и не мог нарадоваться выполненному Броком обещанию, но все равно постоянно боялся, что вот сейчас Стив, напившись холодной воды, свалится с ангиной или астма вернётся. Но единственный друг прямо-таки поражал всех, кто его знал, здоровьем. Нет, Стив не стал ни сильнее, ни выносливее, он так же начинал задыхаться после долгого бега, хвататься за бок и смешно морщиться, не оброс мышцами, нисколько не прибавил в весе, но привычные хвори, укладывавшие его в постель по несколько раз в месяц, будто бы начали обходить его стороной.

– Это чудо какое-то! – смеялся Стив, влетая по грудь в не до конца ещё прогревшиеся воды залива.

Баки в ответ только смеялся, иногда оглядываясь, словно чувствуя спиной знакомый взгляд. Да и знал он, что Брок, кем бы он на самом деле ни был, всегда находился где-то рядом, дёргая за рукав, когда Стиву в очередной раз прилетало за слишком упёртый нрав и нестерпимое желание причинять добро и справедливость всем вокруг.

«Стиви снова зажали у лавки булочника, малыш, поторопись. У мальчишки абсолютно нет чувства самосохранения. Сожрут его, маленького», – прошелестел в голове едва различимый голос, заставляющий бросить все свои дела и мчаться словно по путеводной нити туда, где Стив снова отстаивал чью-то честь, пытался дозваться совести или, ещё хуже, доказывал чужую неправоту. Баки без разговоров врубался в драку, отвешивая тумаки направо и налево, вытаскивал полубессознательного Стива и волок на себе.

– Дать бы тебе по шее! – устало выдохнул Баки, с грохотом поставив на стол алюминиевый таз с горячей водой. – Вот что тебе стоит пройти мимо?

– Это неправильно, Бак. Они Мишель назвали распутной! Разве можно так о порядочной девушке? – вскинулся Стив и зашипел, прижав ладонь к левому боку.

– Рассказал бы я тебе всё об этой девушке, да ты, боюсь, не дорос ещё до взрослых разговоров, мелкий, – покачал головой Баки, аккуратно вытирая чистой мокрой тряпицей кровь с его лица. – И сколько она получает от тех, кто знает, как пользоваться её порядочностью.

В голове весело хмыкнули.

Брок был всегда рядом, не отвлекал, не дергал по пустякам, но его незримое присутствие ощущалось так же реально и полно, будто бы он стоял за спиной, едва касаясь плеча, наблюдал, чтобы не дать оступиться, подсказать, когда потребуется совет. Баки совершенно не понимал, чем заслужил такое к себе отношение, и почему это могущественное существо приглядывает за ними со Стивом, но задавать такой вопрос напрямую банально опасался.

Иногда Броку становилось, видимо, скучно и он проявлялся в реальности, кружил рядом, постоянно попадаясь на глаза. Мог возникнуть неожиданно в толпе, сесть на соседнее кресло в кинотеатре, попросить закурить из темного переулка, приветствуя одной и той же фразой:

– Здравствуй, малыш.

И Стив не мог не заметить слишком часто возникающего рядом хорошо одетого господина, и если лет до пятнадцати он лишь преувеличенно вежливо улыбался, то чем взрослее становился, тем больше вопросов у него возникало.

– Бак, что за мужик всё вокруг тебя трётся? – спросил он однажды, когда Брок, как бы невзначай проходя мимо, заплатил за их мороженое.

И если Баки привык к таким вот странноватым знакам внимания, и они даже в какой-то момент начали ему льстить, то Стив только нахмурился и всё же попытался сунуть «неприятному господину» его деньги обратно, чем того изрядно развеселил.

– Он мой друг, помог однажды и вот теперь присматривает.

– Странный, – Стив обернулся сверля взглядом удаляющуюся спину Брока. – Был бы ты поаккуратнее, Баки, кто знает, что на уме у этого неприятного господина?

– Почему неприятного-то? – удивлённо воскликнул Баки и улыбнулся, поймав слишком явный неприязненный и полный ревности взгляд.

Хотя если быть совсем уж откровенным, сам Баки никак не мог запомнить лица Брока, сколько ни силился, ни пытался подметить какие-то особенности, чтобы потом сложить их в один портрет. Образ Брока будто бы расплывался перед глазами, истирался, стоило тому завернуть за угол. В памяти оставались лишь яркие, нечеловеческие глаза с пронзительно-желтой радужкой и улыбка, от которой внутри приятно тянуло сладостным обещанием удовольствия. Баки тряс головой, стараясь избавиться от этого навеянного демоном морока, но стоило услышать хриплое: «Здравствуй, малыш» – он плыл, плавился, словно шарик пломбира на солнце.

– Стиви, я только твой, ты же знаешь, – раз за разом уверял он, хотя сердце и не было готово к такой категоричности.

Брок покидал Баки только тогда, когда за ними со Стивом закрывалась дверь спальни, он уходил, оставляя их наедине, не подсматривал, не возникал в голове голосом разума, деликатно отступал в сторону, будто бы и не было его тёплого правильного присутствия и Баки всё пригрезилось в сумрачной ночи от испуга за лучшего друга.

Баки иногда хотелось ненавидеть самого себя за неправильные чувства, за то, что сердце, будто бы поделённое на две половины, любило Стива и Брока совершенно равноценно, не выделяя кого-то конкретно. И если к Стиву была обращена вся нежность, трепетность и отчаянное желание забрать себе, быть рядом, то в те короткие встречи с Броком Баки накрывало жаждой немного другого плана. Желтоглазый демон будто бы выжигал взглядом собственнические клейма на его коже. Рядом с ним хотелось гнуться кошкой, подставляясь под горячую ладонь, выпрашивая толику удовольствия, принадлежать самому, любить и быть любимым. Баки каким-то шестым чувством ощущал, что демон не будет против их со Стивом чувств друг к другу, не будет препятствовать или заставлять делать выбор, а примет обоих, расширит их мир, сотрёт все возможные границы. А вот Стив ревновал так остро, отчаянно, что у Баки язык не поворачивался предложить их познакомить. Хотя Баки и видел, что ему интересно, любопытно и самому коснуться смуглой ладони, что Стив приглядывался к Броку, но стоило их взглядам встретиться, отводил глаза, нервно кусал губы и гордо вскидывал подбородок.

И были они совершенно разными. Не похожими друг на друга даже в мелочах.

Если Стив сам стремился на войну, встать рядом с Баки на одной линии, быть полезным для своей страны, то Брок был полностью противоположен во мнении. Он, узнав о том, что Баки не только пошёл на призывной пункт, но и сделал это совершенно добровольно, взревел, дёрнул его на себя, утягивая в темный переулок прямо на глазах ошарашенного Стива, прижал к стене, грозно рыча.

– Что ты творишь, щенок? Я только думал, что всё исправил, только решил, что уберёг вас от суки-судьбы, и тебе не нужно будет прыгать выше головы, чтобы наскрести денег на лекарства, не придётся занимать чужое место в призывном листе только ради…

– Эй, ты, оставь Баки, отпусти его! – крикнул Стив, бросаясь на разъяренного Брока с кулаками, ударил его в плечо.

– Зачем тебе война, малыш? – словно переключившись, отчаянно спросил Брок, коснулся ладонью его щеки, посылая в кровь раскалённые искорки удовольствия, правильной принадлежности. – Я ведь так хотел для вас другой судьбы, но не вышло…

Брок выпустил из ладони ворот кителя Баки, взглянул с несвойственным ему отчаянным голодом сначала на одного, потом на другого и улыбнулся через силу.

– О чем ты? – растерянно спросил Баки, оглянулся на замершего Стива. – Брок, какая судьба? Что происходит?

Демон только махнул рукой, выбил из незнакомой Баки пачки сигарету, прикурил от зажигалки, а не от пальца, как делал это ранее, и попросил, не глядя:

– Стив, чтобы ни случилось, приложи все возможные силы и сбереги этого упрямца. Видимо, даже моих сил недостаточно, чтобы уберечь вас обоих от страданий.

– Конечно, сэр, – серьезно кивнул Стив.

Баки ещё долго не мог шелохнуться, двинуться с места, хотя Брок давно ушёл, лишь напоследок снова коснувшись его щеки и ласково погладив странно притихшего Стива по голове. Баки стоял, чувствуя в своей ладони ладонь Стива и совершенно ничего не понимал, кроме того, что он, похоже, порядочно так облажался.

Уходя на фронт, в свой последний день Баки специально мотался по излюбленным местам Брока, звал его мысленно, стараясь докричаться, чувствовал всё время ускользающую нить их связи и никак не мог за неё уцепиться, лишь далеко за полночь, когда Стив, утомленный их «прощанием», сладко спал, обхватив руками подушку, Баки почувствовал легкий шлейф терпкого табачного аромата где-то совсем рядом.

Брок сидел на подоконнике открытого окна, свесив ноги на улицу и курил, выпуская тугие дымные кольца в ночное небо, человечный как никогда и до того привычный, что у Баки заныло сердце.

– Я звал тебя.

Он встал рядом, плечом к плечу, почти касаясь, оперся ладонями о подоконник, чуть подался вперёд, чтобы видеть лицо своего полуночного гостя.

– Слышал.

– Но не отозвался.

– Боялся, что если приду, то не позволю совершить тебе самую страшную ошибку в своей жизни, – невесело усмехнулся Брок. – Но суку-судьбу не обманешь, всё свершится, как и должно быть.

– Я не понимаю, – Баки подался ближе, сел рядом на подоконник, притершись плечом к плечу.

– А тебе и не надо понимать, малыш, – Брок не глядя затянулся, скривился, когда пепел обжег пальцы. – Я и так слишком сильно вмешался, теперь вы без меня, сами должны справляться.

– Но… – Баки тряхнул головой. Мысли в голове путались, он не понимал, о чем говорил Брок, чувствовал каким-то шестым чувством, что ему горько и больно, но никак не мог уяснить причины. – Погоди, ты прощаешься, что ли?

Брок не ответил, дёрнул плечом, нахмурился сильнее, вызывая жгучее желание треснуть его хорошенько промеж рогов, или что там обычно бывает у демонов. Баки слишком не любил всю эту недосказанность, фатальную предопределенность, слишком явно сквозившую в погасших жёлтых глазах. Он и со Стивом всё решил сразу же, как только даже связные и отстраненные от друга мысли начали съезжать в одну сторону. Баки, конечно, понимал, что Брок им ничем не обязан, тут, скорее, они никогда не смогут расплатиться с этим странно бескорыстным существом, ведь он мог потребовать что угодно за здоровье Стива, и Баки пошёл бы на это без оглядки на собственные желания, разрешил бы с себя кожу наживую содрать, но сделать что-то со своим желанием присвоить именно этого демона ничего не мог.

– Что за тайны?! – рявкнул Баки, но, оглянувшись на завозившегося среди одеял Стива, понизил голос. – Ты толком объяснить можешь?

– Не могу, – отмахнулся Брок, выбил из пачки последнюю сигарету, повертел ее в руках и всё-таки закурил. – Малыш, – он обернулся к Баки, дёрнув уголками губ, скорее обозначая улыбку, чем улыбаясь на самом деле, чем озадачил его ещё сильнее. – Я вряд ли смогу помогать и дальше, не знаю, когда появлюсь.

Баки смотрел, как шевелятся его губы, меняется лицо, и не слышал ни слова. Он всегда знал, что Брок не простой человек, вообще не человек, знал – и нисколько не боялся ни правды, ни возможных требований, ни подвоха, который нет-нет да всплывает при взаимодействии с подобными сущностями, если верить святому писанию. Баки видел, как Брок доставал из воздуха сигареты, прикуривал от пальца, появлялся из ниоткуда и пропадал, стоило только моргнуть, но сейчас его потусторонность, эфемерность проглядывалась как никогда раньше, проступала на живом подвижном лице шрамами, пятнами ожогов, будто стягивая маску ложной привлекательности, за которой он так упорно прятался.

Скосив на Баки глаза, Брок скривился.

– Слишком мало силы осталось, – кратко пояснил он. – Не смотри, малыш, не надо, – и отвернулся.

Перекинув одну ногу через подоконник, Баки уселся удобнее, протянул руку, коснулся пальцем изрытой буграми шрамов скулы, очертил особенно заметные, прислушался к себе, стараясь уловить хотя бы тень отвращения, чтобы не врать, не изворачиваться, не отводить взгляда. Но в груди разливалась лишь злость, ярость на того, кто так поступил с Броком, кто изуродовал, приучил скрываться, прятать лицо, кривить губы в мучительно-отчаянной улыбке, не залечил раны в душе.

Баки потянулся вперёд, аккуратно, на пробу, коснулся губами местечка за ухом, лизнул мочку, чувствуя, как Брок вздрогнул, попытался отстраниться, отвернуться полностью. На языке вертелось слишком много вопросов. Брока хотелось расспросить обо всём, раскрыть для самого себя хоть какие-то из его тайн, но сейчас это всё не казалось таким уж важным. Баки впервые позволил себе большее, разрешил коснуться, надеясь не получить по рукам, не разбить неловкое хрупкое чувство принадлежности о привычную саркастическую ухмылку, и не мог оторвать ладоней, не мог отстраниться, дурея от жара тела, хорошо ощутимого даже через несколько слоёв одежды.

– Я не боюсь тебя, – тяжело дыша, прошептал Баки, слепо ткнулся лбом в изгиб шеи, коснулся губами ключицы.

С Броком было хорошо, правильно даже просто сидеть рядом, водить ладонью по спине, втягивать носом его запах, едва удерживая себя от излишней поспешности, хотя чего уж. У них осталось только сегодня.

Губы у Брока были жесткими, скупыми на ласку, горькими от табака и тщательно скрываемых им тайн, но Баки готов был заложить свою душу – Брок ждал этого поцелуя, желал его нисколько не меньше, но не мог сказать, попросить, прикоснуться сам, что-то или кто-то не позволяли ему проявлять инициативу, заставляя действовать с оглядкой, только с молчаливого разрешения. Но Баки видел, как вспыхнули золотом желтые глаза, почувствовал изменение дыхания, беспорядочные удары пульса под ладонями, едва заметное движение навстречу и бешеное напряжение в мышцах, сдерживаемый из последних сил порыв, желание, стон. Брок натурально горел, полыхал.

– Баки?

Он не слышал, как в одиночестве среди разворошенной постели проснулся Стив, не заметил, как он встал и подошёл к окну, все мысли Баки были сейчас о Броке, его губах, отчаянной, обреченной нежности, скользившей в каждом его движении, будто бы он и правда прощался и знал намного больше, чем пытался показать даже самому себе, знал и запрещал что-то менять.

– Прости, птичка, – Брок виновато глянул на замершего в нескольких шагах от окна Стива. – Не хотел вам сегодня мешать.

– Вы… ты, – прокашлявшись ответил Стив, нервно закусив нижнюю губу. – Помог Баки, и он тебя любит, я вижу, чувствую это, – он коснулся ладонью плеча Баки, погладил под лопаткой, словно они сейчас были одни. – Ты тоже делаешь его счастливым, это видно, заметно даже мне, сколько бы ни отводил взгляд и ни врал самому себе, – Стив чуть нахмурился, собираясь с мыслями. – Разве я могу быть против его счастья? – он сел на узкий подоконник рядом с Баки, чуть потеснив его в сторону. – Пробовал ревновать – не вышло. Да и вы… ты красивый.

Всё происходящее казалось Баки сном, горячечным сладким бредом, от которого мало что останется к утру, кроме пропахших потом и желанием простыней, особенно когда его плеч одновременно коснулись горячие ладони Стива и Брока, встретились на груди у ряда мелких пуговиц пижамной рубашки.

– Простите, – Стив смущенно отдернул ладонь, но Баки не дал ему возможности терзаться, надумывать непонятно что, а со стоном притянул к себе, прижался губами к бешено пульсирующей венке на шее, точно зная, что это нехитрое действие отключит последние тормоза, открывая настоящего Стива без всех этих вбитых матерью-католичкой запретов и неправильностей.

Баки и сам не понимал, что происходило вокруг и что было плодом его фантазии, как сны и мечтания в одно мгновение стали реальностью. Не понимал, почему в груди не возникло горького чувства ревности, когда смуглые пальцы Брока на пробу коснулись алой от смущения скулы Стива, очертили линию упрямого подбородка, тронули губы, когда сам Стив со стоном прижался к груди Баки, подставляя шею совсем не его губам. Почему он позволил кому-то другому касаться Стива? Почему позволял Броку быть не только с собой? Что за чувство наполняло его настолько всеобъемлюще, вышибая из головы всё рациональное, правильное, то что раньше таковым казалось?

– Люблю тебя, – выдохнул ему в губы Стив. – Люблю.

Брок молчал, но вторил ему каждым движением, хриплым просящим стоном, дрожью сильного гибкого тела под ладонями. То, с каким пылом он, опасный, нечеловечески сильный, отдавался, раскрываясь, позволяя подчинять себя, говорило лучше любых слов, ярче и правильнее. И если со Стивом они успели уже перепробовать почти всё, то третий в их постели был неизведанным, но очень желанным удовольствием.

Баки отстранился, не в силах сделать хоть одно лишнее движение – казалось, Брок через член выдоил из него последние остатки сил – упал спиной на подушки, лишь немного приподнявшись на локтях. Грудная клетка ходила ходуном, легкие не справлялись, не получалось надышаться, наполниться до краёв этими двумя.

Стив вскрикнул и прогнулся в спине, пряча пылающее лицо в ладонях. Баки прикусил губу. Одно дело – знать, насколько горяч твой любовник, доводить его одними ласками до совершенно невменяемого состояния и совершенно другое – видеть, как ему хорошо от прикосновений других, не менее любимых ладоней. Видеть, как на бледной коже алыми бутонами распускаются собственнические метки. Как он, всё ещё невероятно узкий, тугой, Баки как никто знал это, подаётся на пальцы, насаживается до самых костяшек, выстанывая, как молитву, не твоё имя.

– Бро-ок! Господи…

Баки подполз ближе, лёг так, чтобы касаться и Стива, и Брока одновременно и не мешать им пробовать друг друга, знакомиться. Хотя он и не думал, что Стив так просто откроется кому-то, кто не он, позволит себя касаться.

– Ну же, мелкий, – выдохнул он в искусанные почти до крови губы Стива, погладил ласково, глядя в затуманенные желанием глаза. – Давай, отпусти себя!

– Бакибакибаки… – исступленно прошептал Стив, потянулся вперёд, почти полностью выпуская из себя Брока, оплёл тонкими руками шею Баки, притираясь к груди, едва коснулся его губ и крупно вздрогнул, забился в объятиях, пачкая их животы спермой. – Баки… люблю, я так люблю тебя.

– И я люблю тебя, мелкий, – отозвался Баки, глядя Броку в глаза и читая в них те же слова и эмоции.

– Отдыхай, птичка, – Брок благодарно коснулся губами плеча Стива, поцеловал за ухом, там, где чернела его метка, и уложил рядом, укрыв одеялом, обернулся к Баки. – И ты отдыхай, завтра ни до чего будет.

Но лучше бы он не ложился.

Брок не пришёл провожать.

Ещё ранним утром он стоял у окна, хмуро смотрел на пустую утреннюю улицу внизу, курил одну за одной, снова доставая сигареты из воздуха и молчал, когда Баки собирал последние вещи. Молчал и Стив, удобно устроившись среди подушек и то и дело искоса поглядывая на Брока, так и не решаясь озвучить какие-то свои решения, выводы. А потом Брок пропал, растворился в первых солнечных лучах, пробравшихся в распахнутое настежь окно, будто бы его и не было, лишь горьковатый запах сигарет, смятая постель да яркие метки засосов на их шеях служили доказательством присутствия этой ночью в их постели третьего.

Стив сейчас был рядом, обнимал его плачущих сестёр, что-то им рассказывая, обещая, а Брока не было.

Баки сжал в ладони забытую Броком пачку с неизвестной ему маркой. Прощаться было тяжело, ещё сложнее было запретить себе в последний раз прикоснуться к Стиву, наплевав на мнение родителей и впечатлительность сестёр, не высматривать в толпе таких же прощающихся и провожающих одинокую фигуру, закутанную в чёрное пальто, не искать жёлтые глаза, не сожалеть о том, чего уже было не изменить.

– Не победи там всех без меня, – хрипло прошептал Стив, совсем по-дружески хлопнул Баки по плечу и, не выдержав, обнял, прижался, ткнувшись носом в расстегнутый ворот рубашки, где ещё пламенели оставленные Броком метки. – Умоляю, Бак, береги себя!

***

То что Брок обманул его, Баки понял, едва ступил на пропитанную войной землю. Он не слышал Брока, не видел его в толпе таких же новобранцев, как и он сам, не замечал среди уже успевших повоевать бойцов, но чувствовал незримое присутствие. Будто бы он стоял ровно за плечом, обжигая дыханием затылок, готовый в любой момент дернуть за руку, уводя с линии атаки. Брок не оставил, как обещался, а пошёл следом. Баки слишком явно чувствовал запах его сигарет, терпкий аромат одеколона. И это всё помогало не свихнуться, не утонуть в грязи и крови, не поддаться всеобщей истерии, ужасу, так и витавшему над окопами. Никто из тех, кто прибыл вместе с ним, уже не верил, что они прибыли бороться за мир, все как один пришли сюда умирать.

«В войне не бывает победителей. У всех своя правда, малыш».

От хрипловатого голоса нет-нет да раздающегося в голове, Баки хотелось жить, сильнее сжимать цевьё винтовки, идти вперёд, лишь для того, чтобы Стиву не пришлось всё это видеть на пороге их дома, чтобы у них был общий, на троих, дом.

Ещё одной отдушиной были письма.

Баки садился поближе к огню, расправлял на колене измятые, чистые пока что листы и начинал рассказывать, разговаривать со Стивом, выводя в колдовском свете пламени ровные ряды предложений, ведя диалог с невидимым собеседником. Над ним смеялись, называли подкаблучником, строчащим своей прекрасной Джульетте письмо за письмом каждую свободную минуту, напоминали о толком не работающей полевой почте, но Баки знал, что если оставить сложенный вчетверо лист под подушкой, то наутро обязательно обнаружит там другой, исписанный мелким аккуратным почерком.

И были сны, странные видения с ним и не с ним одновременно. Баки не узнавал время, людей вокруг, не узнавал самого себя, да и на утро толком то ничего не мог припомнить, лишь ощущение одиночества, тактильный голод и пронзительный крик, заглушающий слова и эмоции. Там, в снах, не было Стива, не чувствовалось присутствия Брока, будто бы он был совершенно один на этой планете, всеми забытый, привычный лишь стрелять по команде и не обращающий внимания ни на что другое, машина, безвольный механизм, старательно запрятавший в самую глубь себя остатки чувств, боль и ужас.

«Потому я и не хотел тебе такого будущего» – как-то слишком туманно отвечал на любые вопросы о снах Брок и замолкал надолго, хотя всё равно далеко не уходил, оставаясь ровно за плечом.

– Снова строчишь? – Миллер уселся рядом, задевая плечом и стараясь рассмотреть уже написанное.

– Зато мне есть кому писать, – отмахнулся Баки, свернул лист и убрал в нагрудный карман.

– Точно с нами не пойдёшь? – Миллер закурил, заставив Баки поморщиться, не мог он выносить запаха другого табака, только горький дым странных, незнакомых ему сигарет Брока. – Пойдём, танцы впервые за два месяца, медсестрички придут, а с тобой у нас больше шансов.

«С тобой у них никаких шансов, малыш, эти восторженные цыпочки все будут твои!» – мурлыкнул в его голове голос Брока, моментально воспламеняя кровь, выжигая из лёгких кислород, заставляя жадно втягивать воздух в тщетной попытке надышаться.

– Я лучше высплюсь, – улыбнулся Баки, молясь всем святым, чтобы сходящий с ума от желания организм потерпел хотя бы до палатки.

– Счастливица твоя Джульетта, – покачал головой Миллер. – Смотри руки не сдрочи, ты наш самый везучий снайпер.

Баки улыбался, кивал, что-то шутил в ответ на скабрёзности остальных сослуживцев, но уже ощущал под одеждой жадные прикосновения горячих пальцев, бесстыдно ласкающих, несмотря на пусть и не слишком внимательное окружение.

Стоило Баки оказаться в палатке, как рядом пахнуло жаром, опаляя, заставляя сладко, предвкушающе зажмуриться. Сильные руки дернули на себя, прижали, выбивая воздух вместе с жалобным просящим стоном.

– Ш-ш, малыш, я тоже соскучился, потерпи немного.

Но становилось только хуже. Тот самый холод из снов прорывался на волю, круша разум, словно тонкое ледяное препятствие, затапливал сознание отчаянным желанием касаться, греться чужим теплом, растапливая вечные льды на месте сердца – хотя Баки совершенно не понимал, откуда это всё бралось – подчинять и принадлежать самому, подставляя шею жарким поцелуям.

– Господи, Брок! – отчаянно шептал он, выпутываясь из одежды.

– Я немного из другой епархии, – сквозь стоны пытался шутить Брок, сдерживая себя из последних сил, хотя им обоим было не до разговоров. Слишком соскучились, истосковались по этой странной близости, за одну ночь ставшей настоящей зависимостью, практически религией друг для друга. Баки казалось, что он мог часами поклоняться члену Брока, как какому-то божеству, вылизывать его, забирая до горла, сжимать ладонями тяжёлые яйца. Да и сам Брок был идеально сработанным божеством, искусно вылепленным символом секса.

Баки казалось, он готов отсчитывать мгновения до следующей встречи, что его кровь, всё его существо стремились к Броку, лишь бы быть хотя бы рядом.

– Со Стивом у тебя так же? – Баки оперся на грудь Брока и спросил, прищурившись.

Все его тело будто бы пело, наполненное небывалой мощью. Баки казалось, что он сейчас в одиночку способен рвануть в тыл врага и уничтожить его с концами, стереть в порошок. Но так не хотелось подниматься, отрываться от Брока, а потому планы по завоеванию мира так и оставались каждый раз планами.

– Нет, малыш, – Брок растрепал его волосы. – Стив… он не для таких, как я.

– Не понял, – Баки приподнялся на локте. – То есть, как я уехал, вы разбрелись по углам и даже не обсудили ничего?

– Малыш, без тебя у нас не клеится.