Текст книги "Отпускаю"
Автор книги: Kirena
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Kirena
Отпускаю
Пролог
Всё для тебя:
Эти улицы и мосты,
Все эти горы, гордый мой эдельвейс,
Мир этот безымянный, безумный – весь;
Радуйся жизни, как это умеешь ты.
Всех приручай, кого хочешь, мой братец Лис,
Чтобы потом их – хоп! – и в терновый куст;
Делай всё, чтобы чувствовать жизни вкус –
Сталкивай своих женщин,
После – за них молись.
Пусть любая дорога покорно лежит у ног,
Пусть подойти боятся на шаг семь бед.
И наконец-то найди такую же, по себе, –
Чтобы ты не был так вызывающе одинок.
С календаря по утрам обрывай листву;
Только вперёд, не смотри, что останется за спиной.
Раньше тебя просила –
Происходи со мной.
Сегодня просто прошу тебя –
Существуй…
(с) Ракель Напрочь
Глава 1.
Веселый интроверт
– Давай поиграем в игру?
– Давай, в какую?
– «Веселый интроверт»
– А какие правила?
– (надевает наушники, закрывается в своей комнате) (с)
– Федор?
– Федор холодный. Его даже трогать неприятно.
– Че, уже преставился?
– Еще нет. Но ласты уже заворачиваются.
(с) Goblin
Меня зовут Маргарита.
Больше рассказывать мне о себе ничего не стоит.
Слишком безынтересно, скучно, серо мое существование.
К тридцати одному году я потеряла всякий вкус к жизни, интерес к ней. Самый ее смысл.
Нет, я не в депрессии, не в тревоге. Мне легко, мне спокойно. Кажется, что я знаю наперед, что со мною станет через день, через месяц, через год. И меня это мало волнует.
Я когда-то так мечтала не испытывать привязанности к кому-либо. Много времени ушло, нервов, тщетных стараний приобрести это самое равнодушие.
А пришло оно само. Просто однажды утром я проснулась и поняла, что не люблю мужа, не могу простить и принять свою мать, что равнодушна к судьбе родной сестры… Я встала, умылась, «нарисовала» лицо и пошла на работу.
Когда это случилось? Года два назад.
Я часто думаю, а о чем буду вспоминать перед смертью. О спасенных пациентах? О том, что сбылась и осуществилась в жизни? О первой любви? О, нет. То чувство, что раньше испытывала я, помогая людям, те прекрасные ощущения нужности, удовлетворения, самореализации давно похоронены тупостью, непроходимым невежеством, черной неблагодарностью, ограниченностью подавляющего большинства моих больных.
Теперь я просто выполняю свои служебные обязанности. Я перестала уговаривать, упрашивать, по десять раз разжевывать и вкладывать в рот прописные истины. Я не хочу с липким и мерзким разочарованием видеть, как они снова и снова разрушают себя, не выполняя и жалкой толики рекомендаций, охают, ахают и винят всё, всё, что угодно, кроме самих себя, в своих бедах…
Я не хочу больше с бессильным негодованием наблюдать, как родственники отказываются от своих стариков, в какие условия помещают они их. Я не хочу больше, содрогаясь от презрения, слышать с трудом скрываемую надежду в голосе, заискивающем: «Доктор, скажите, а сколько ей жить осталось?».
Врач-социопат? Профессиональная деформация? Эмоциональное выгорание?
Плевать.
Я выполняю лишь то, что дóлжно. И не больше. Дело не в «высоченной» оплате моего труда, как думают обыватели, дело лишь в том, что нет больше смысла.
Его и не было никогда, просто осознание приходит всегда слишком поздно…
Сбылась ли я в жизни? По человеческим меркам – да, сбылась… Реализовалась? Реализовалась…
И остались у меня к моим годам только две мечты. Остались они, как наследие меня светлой.
И одну из них я сейчас осуществляю.
Ранним утром, не выспавшаяся, по обыкновению, злая, я сидела в маленькой, миленькой кафешке в Лондоне.
Приехала сюда одна, оставив позади дождливый, но такой любимый Питер, трещащий по швам брак, сходящую с ума мать. Последнее, что я услышала от мужа: «Те хирурги вырезали у тебя душу!».
«Знал бы ты, как я им благодарна…» – ответила ему, усаживаясь в такси.
Я пила черный, как ночь, кофе и вертела в руках смартфон, рассматривая четырнадцать пропущенных вызовов от благоверного… И зачем он держится за то, что рухнуло? Я никогда уже не посмотрю на него прежними глазами. Брак сломался на третий год. После того, что он сделал, прежнюю меня уже не вернешь, он мучается сам… К чему все это?
Я оторвала взгляд от смартфона и уставилась в окно. А ведь бы смогла здесь жить…
Город лег на душу, убаюкивая, успокаивая, принимая.
– Желаете еще что-нибудь, мисс? – подошел ко мне, расплываясь в улыбке, молодой официант.
– Знаете, что говорил великий русский классик? – подняв на парня взгляд, в ответ попыталась изобразить вежливую улыбку. – «Замечательный день сегодня, то ли чай пойти выпить, то ли повеситься».
Непонимающая, растерянная улыбка исказила лицо мужчины, за соседним столиком какой-то британец, сидящий ко мне спиною, выронил мобильник.
– Не понимаю, мисс, – повторил официант, – будете что-нибудь заказывать?
– Нет, спасибо, – учтиво ответила я, снова отвернулась к окну, по-русски добавила, – сухие, безынтересные, мертвые… Как вы здесь живете?
Кофе почти подошел к концу, я задумчиво водила пальцем по кромке чашки и слушала сборник из позитивных песен на любой случай жизни.
Но даже через наушники расслышала жуткий визг тормозов и звон битого стекла, истошные крики за окном.
Вскинув голову, поглядела в окно и скривилась. Огромный черный джип сбил, похоже, насмерть какого-то редкостного везунчика, вокруг тела столпился народ, все резко начали куда-то звонить.
– Совсем ты себя не бережешь! – хмыкнула я себе под нос и быстро опустила голову, прикрывая улыбку рукой. Очень некстати мне сейчас вспомнились чернушные «Убойные каникулы».
Посетители кафешки подскочили на ноги и живехонько прилипли к окну. Сидеть на прежнем месте осталась только я.
– Какие вы все стали душевные, ты погляди… Натурально, хлеба и зрелищ… – большим глотком осушила остатки кофе и снова скосила глаз на улицу. Нога парня дернулась.
– Вот же, бл*ть… – прошипела я себе под нос, – черт, лечу на море – в самолете сердечный приступ, еду на поезде – получай, Маргарита Александровна, полвагона гриппозных, в подземке поучаствуй в реанимации инсульта…
Я прикрыла глаза.
Сами-сами разберутся, у них, как настаивают мои пациенты, «медицины, поди, получше наших, скорые по три часа в пробках, чай, не стоят!»
Рука крепко сжала телефон.
– Твою мать!!! – на всю кафешку прорычала я, бросила «трубку», резко вскочила и бросилась на улицу. – За*бали, отдохнуть дадите, уроды?!! – орала я на русском, расталкивая зевак и подскакивая ко все никак не желающему помереть парню.
Присев рядом с ним, я быстро оглядела пострадавшего: без сознанки, один зрачок больше другого, хрен бы с ним, но из шеи при мне же рванул фонтан алой крови, когда кто-то особо шаристый решил положить его поудобнее.
– Пошли вон! – заорала я на толпу. – «Скорую» вызывайте!
Вспомнился препод по травматологии, который, почему-то выделив меня в группе, самозабвенно, ежедневно, на протяжении всего курса выносил мне мозг. Этот талантливый кавказец использовал свой собственный подход к обучению, презирая печатный слог. Он каждый раз выдергивал моих одногруппников из-за парт и на их трепещущих телах показывал механизмы травм.
Очередной раз выхватив метросексуального Алексея из-за стола, он бросил его к стене и затейливо вывернул его руку в сторону, исторгая из груди утонченного Леши двусмысленный стон.
– Маргарита Александровна, что я ему сломал и Ваши действия? – он выгнул парня и в спине.
– После того, что Вы с ним сделали, – улыбаясь, ответила тогда я, – могу только предложить проявить гуманность и эвтаназировать Алексея…
Как он насиловал мой мозг… Изо дня в день…
– Вашими руками только крестиком вышивать, – орал он, заставляя на пособии зажимать артерии, – взрослые мужики долго не удержат!!! А Вашего веса ни на что не хватит!!! Сильнее жми, Дюймовочка!!! – и, разозлившись, отбрасывал меня от себя. – Умер!!! Умер уже!!! Еще раз, бездарность!!!
Одногруппники, тихонько склонив головы, потирая свежие синяки, старательно переписывали учебник по травме, пытаясь даже лишний раз не дышать.
А как он на мне показал вывих плеча… Сука… До сих пор на погоду ноет…
В практике не приходилось сталкиваться с кровотечением из сонной, но про пальцевое прижатие к сонному бугорку позвонка запомнила, что называется, на всю жизнь.
Я быстро погрузила пальцы в рваную рану и зажала сосуд.
«А ведь не врал, – пронеслось у меня в голове, – долго не удержишь!»
Пальцы начало сводить судорогой, пришлось быстро поменять руку. Краем глаза уловила кровотечение и из плечевой артерии.
– Кто-нибудь, помогите, – не поднимая глаз, попросила я с жутким русским акцентом.
Да, в данный момент времени, именно сейчас я разозлилась на себя за то, что так и не пошла на курсы английского…
Рядом на колени опустился мужчина:
– Чем я могу помочь? – шикарным, но предательски дрогнувшим голосом спросил он меня.
– Ремень давай, – не глядя на смельчака, попросила я.
Тут же получив дорогущий кожаный пояс, попыталась одной рукою и зубами затянуть плечо, выходило не ахти, кровь продолжала хлестать.
– Покажите, как держать пальцы, – снова предложил голос.
– Ты погляди, вот ведь отзывчивость… – прошипела я на русском. – А я думала, селфи начнете фигачить, – ухватила тонкие и невероятно длинные пальцы мужчины и поместила их на свое место. – У тебя руки нейрохирурга… – зачем-то пробормотала на английском, одновременно накладывая импровизированный жгут на руку паренька.
– Такого еще не слышал, – отозвался мужчина, – хотя всякое бывало…
– Бьюсь об заклад, такого ты и не видел! – я убрала окровавленными руками волосы с лица и посмотрела наконец на единственного адекватного человека в этой толпе.
– Господи Боже… – только и смогла, что тяжело, ошалело выдохнуть.
Передо мною на коленях стоял поразительной красоты мужчина с тонкими, аристократическими чертами лица, удивительными серо-голубыми глазами, светлыми, взъерошенными сейчас волосами. И, как всегда, как всегда, он был великолепно одет… Черный пиджак, черные брюки и белоснежная рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами…
Спутать это было невозможно. Меня бросило в дрожь.
Мужчина оскалил губы в ошеломительной, чуть смущенной улыбке:
– Узнала? Я разоблачен? – прищурив один глаз, уточнил он.
Заверещали сирены «скорой». Я медленно приподнялась на ватные ноги, шатнувшись в сторону, ухватилась окровавленной рукой за какую-то старушку, смачно извазюкав кровищей ее белобрысые волосья. Опустила ошарашенный взгляд на сплошь покрытые кровью тонкие ладони мужчины.
Подбежавшие медики, поблагодарив его за помощь, быстро оттеснили новоявленного спасителя от тела и склонились над пострадавшим. Мужчина выпрямился и легким шагом подошел ко мне, уставился неправдоподобно яркими глазами в мое лицо.
«Выше. Выше, чем представляла…»
Я не сводила глаз с его окровавленных рук. Что мы натворили?!
– Он выживет? – начал бессмысленный и такой пустой разговор мужчина.
– Совершенно наплевать! – резко выдохнула я и, ухватив сероглазого за руку, рванула с ним в кафе, буквально втаскивая за собой.
– Что ты делаешь? Куда?!! – он начал посмеиваться, пережитый стресс постепенно отпускал парня.
– Быстро!!! – рыкнув, подтащив его к мужскому туалету, пнула дверь ногой и впихнула верещащую звезду внутрь.
– О, нет! – взвыл парень, начиная покатываться с хохоту. – Ты меня изнасилуешь?!
– Да замолчишь ли ты наконец?! – меня всю трясло от страха.
Трясти начало именно сейчас. И совершенно не из-за пережитого…
– Я не могу молча!!! – оправдывалась ржущая звезда, выставляя между нами свои холеные окровавленные ладони. – Ты должна это учесть!!!
– Учту-учту… – я быстро включила воду под большим напором, подтащив парня к раковине, засунула его руки под бьющую струю.
Трясущимися пальцами стала нежно, бережно смывать густую кровь с его ладоней, мерзким холодом по спине пополз дикий страх. Такого со мною не было очень давно.
Мужчина в удивлении замер и, склонившись, тяжело выдыхая в мои волосы, лишь наблюдал за мной, позволяя омывать свои пальцы.
– Ты зря влез… – запинаясь, начала я объяснять свое странное поведение, – зачем ты влез?
– А ты? – тихо спросил он. – Ты ведь не собиралась… Я немного понимаю по-русски… Зачем ты пошла?
– Дурак! – огрызнулась, едва справляясь с бившимся у самого горла сердцем. – Ты не понимаешь ни черта! Тебе нельзя так рисковать!!! Прямой контакт с чужой кровью!!! Микст-гепатиты, ВИЧ… Какой же ты идиот… Ты этого придурка даже не знаешь!!!
Я отмыла его руки уже с мылом, осушила бумажным полотенцем, обильно нанесла антисептик. Внимательно поискала порезы, ссадины на тонкой, ухоженной коже. Не найдя их, с шумом выдохнула и отпустила чужие ладони.
– А тебе можно рисковать? – так же тихо, чуть нахмурившись, спросил он.
– Хуже смерти со мной ничего не случится. А она неизбежна, – я подошла к сушилке и протянула трясущиеся руки к аппарату.
– Почему же мне нельзя? – мужчина снова подошел ближе.
Зачем он всегда подходит? Все это так неприятно, так странно…
Главное не смотреть, не смотреть!
– Потому что твоя жизнь имеет смысл, – не поворачиваясь к нему, ответила я, – потому что в тебе есть смысл, потому что ты можешь дать этот смысл другим людям. Хотя, – все же глянула на него, старательно избегая чарующих глаз, – вот лучше б и не давал… Больно просыпаться.
– Ты узнала меня… Это такая странная встреча. Я бы сказал, самое удивительное знакомство в моей жизни, – он протянул руку к моему плечу, желая, видимо, выразить свое недоумение еще и тактильным путем.
– А уж в моей… – я слабо улыбнулась и, ловко увернувшись, не поднимая глаз, прошла мимо него к дверям. – Спасибо за помощь, Том. И знаешь, – чуть обернулась и уставилась на ворот его пиджака, – отследи этого парня, узнай через своих его анализы на инфекции. Это важно.
– Как мне сообщить об этом тебе? – мужчина снова, снова сделал проклятый шаг, сокращая расстояние. – Ты ведь тоже, по логике, должна знать.
– Да наплевать, – улыбнувшись, быстро ответила я, – через полгода узнаю! К тому времени я исполню свое второе желание, и, собственно, гори оно все синим пламенем!
– А первое каким было? – зачем-то спросил Уилсон.
– А первое ты уже исполнил, – глухо проговорила я, – и за это тоже спасибо. Прощай!
Я быстро выскочила из туалета, едва не сбивая с ног спешившего туда рыжеволосого паренька.
– Что значит «больно просыпаться»?! – послышалось из-за захлопнувшейся двери.
Ураганом пролетев по кафе, вывалилась на улицу. Толпа практически рассосалась… Глубоко вдохнув воздух, я на секунду прикрыла глаза.
«Нет, нет, нет… Только не это! Нет!!! Господи ж ты Боже мо-ой!!! Начинается?! Что, опять?!! Пизд*ц…»
Я ухватилась руками за голову и побрела прочь, в первом попавшемся направлении.
Глава 2.
Какая радость?
Короче, план такой: утром еду на работу, вечером приезжаю с нее, ужинаю и ложусь спать. И так каждый день. Лет в сорок пять стреляю себе в башку. Всё. (с)
Не разбирая дороги, я бродила по улицам Лондона и лихорадочно пыталась уложить в голове произошедшую с самого утра катастрофу. Мозг практически плавился от избытка скачущих, сбивающих друг друга мыслей.
Совершенно ясно было только одно.
С холодным отчаянием я начала осознавать, что в душе моей, в славной моей, расчетливой, спокойной, рассудительной душе наступил полнейший хаос. За несколько минут этот проклятый англичанин, этот самоуверенный ходячий оптимизм перевернул мою пропащую жизнь с ног на голову. Помимо чувства жуткого страха из-за потери привычной, размеренной и выстраданной зоны комфорта, меня начинало едва не трясти от злости.
Я была очень зла. И на него, и на себя.
Поскольку я, в принципе, всегда была склонна в своих проблемах винить только себя, то и на этот раз усердно кляла на чем свет стоит свою откуда ни возьмись вылезшую слабохарактерность. Объяснялась сложившаяся ситуация до отвращения примитивно.
Я когда-то искренне любила Тома.
Любила не в том смысле, что вся моя комната была увешана плакатами с его милой моськой, я не ходила по семь раз на его фильмы в кино и не отслеживала с пристрастием личную жизнь «звезды». Даже в телефоне у меня было только одно его фото, да и то не совсем его… На переднем плане изящно противопоставленные тонкие ладони…
Я любила его не как секс-символа, не как мужчину, я не грезила о нем во сне и наяву.
Я любила его, как свое спасение и как свое Солнце. Я любила его так чисто, так бережно, так легко. И мне совершенно не хотелось ни с кем делиться своим сокровищем, обсуждать его на форумах и с подругами. Мне казалось, что это может запятнать его образ, словно бы кто-то прошелся по большому, белому, пушистому ковру в замызганных питерской слякотью ботинках.
Просто был тяжкий период в жизни, и он «пришел» ко мне. Со своими шедевральными ролями, со своей солнечной, благодушной улыбкой, бесподобным блеском в глазах, своей обескураживающей добротой, галантностью и лучезарностью.
И мне тогда, на несколько месяцев, показалось, что, может быть, жизнь не так и плоха, не так плохи люди, и этот проклятый мир еще может спасти одна вот такая улыбка. Может быть, эдакая влюбленность в жизнь, открытость людям, способность к сопереживанию – вовсе не единичный случай? Может, он сможет научить нас любить каждый новый день, может, он изменит что-то в человеческой природе тем же своим заставляющим перестать дышать Шекспировским героем?
Но время шло, реальность раз за разом настойчиво высвистывала, выдергивала меня из моего воздушного замка, пока в конце концов не схватила за волосы и не швырнула вниз, на грешную землю, разбив такую красивую, такую нежную и хрупкую иллюзию о камни…
Незадолго до этого, как-то ночью я пришла на кухню, села за стол, закурила и махом, за несколько минут, написала Тому длиннющее письмо. Зачем я писала, что я хотела вообще донести совершенно незнакомому английскому мужику, я сейчас не понимаю совершенно. Но, не дав себе одуматься, следующим же утром бросила конверт в урну на почте. Постояв около нее с минуту, наконец подумала: «А я, случайно, не дура?».
Но дело было сделано, просить выловить письмо у сотрудников было уж совсем унизительно, и я, расстроенная, униженная самой собою, побрела домой.
Ждала ли я ответа? Солгу, если скажу, что нет. Понятное дело, что знала, знала прекрасно, даже тогда, находясь, как говорят психиатры, в этом идиотском особом состоянии сознания, знала я, что ответа не будет.
Но постылая бабская сущность периодически попискивала: «А если ответит? А если?».
«Х*й там», – быстро затыкала я ее, но настроение после этого внутреннего диалога заметно портилось.
А потом я перестала ждать.
А потом я стала тем, кем стала… И так мне нравилось мое равнодушие, так мне нравилось мое спокойствие. Для полного и безграничного счастья мне и нужно-то было лишь – отсутствие каких-либо чувств… И меня уже даже не напрягал маячащий на горизонте развод. Трудно сейчас объяснить, что изменилось в отношениях: ни ненависти, ни презрения, ни отторжения у меня не было к Максиму. Я вполне могла бы даже продолжать с ним дружить и после. А он бы не смог.
Одна из подруг как-то ляпнула на все это: «Просто рядом не тот принц».
«Какой, нах*й, принц, – быстро ответила тогда ей, закидывая стетоскоп в саквояж, – мне никто не нужен».
Я упала за барную стойку первого же попавшегося по дороге паба и закрыла лицо ладонями.
Что испытала я, увидев его сегодня утром? Сначала, наверное, восторг, крайнее удивление. И почему-то сразу появилось ощущение, что я перед ним обнажена. Он так легко считывал тот невразумительный калейдоскоп эмоций с моего лица… Он словно сразу в душу глядел, не спрашивая разрешения.
Потом дикий страх. Страх из-за того, что я подвергла его жизнь опасности. Я бы и бровью не повела, окажись на его месте другой человек. Почему мне до сих пор так важно именно его благополучие, его жизнь?
А уже в кафе, на краткий миг все же встретившись с ним глазами, я осознала, что он единственный в мире человек, который в силах меня разрушить. Своей этой еб*чей заботой, добротой, мягкостью, своим этим чистым взглядом.
И тут я уже испугалась за себя, да так, как никогда в жизни. Меньше всего на свете я хотела вернуться к тому дурацкому, медовому состоянию, той захлебывающейся нежности, ранимости и безоговорочной зависимости от него, тем более, волею какой-то нелепой ошибки будучи рядом с ним. Раз удержав свои эмоции в узде, я не могла себе гарантировать, что, продлись это общение еще немного тогда или, не дай-то Бог, повторись подобная встреча еще, я бы не растаяла под его взглядом и не потонула бы в каким-то чудом реанимированном потоке уважения и любви. А там – по-новой: трепет, надежда, тоска, боль, разочарование, холод… Кол-мочало, начинай сначала!
«На хрен, на хрен, на хрен… – пробормотала я, опрокидывая в себя залпом порцию вискаря, заботливо предложенного мне миленьким барменом. – Ты не пройдешь!»
После четвертого стакана живительного напитка дух мой скис окончательно, но, по крайней мере, меня отпустила эта нелепая, раздражающая дрожь. Расплатившись, я поднялась и уже спокойным шагом выползла из паба на свежий воздух.
– Когда я в последний раз квасила до полудня? – пробормотала себе под нос и тихонько рассмеялась.
Нужно что-то ответить Максу, нехорошо получается… Я полезла в карман плаща за телефоном, рука, не нащупав смартфона, застыла.
Оставила! Оставила в кафе!!! И наушники, и телефон…
Запрокинув голову к небу, я испустила тихий, душераздирающий вой.
Придется возвращаться… Вряд ли, конечно, сотовый еще там… У нас бы уж давно подрезали, но, быть может, в Лондоне с этим дела обстоят немного иначе?
Уилсон растерянно кивнул вошедшему в туалет рыжеволосому пареньку. Поймав его удивленный взгляд, зачем-то выдавил улыбку, отвернулся, шагнул к широкому зеркалу, оперся на раковину влажными ладонями и уставился на свое лицо.
Очень-очень-очень странное утро… Самое странное утро в его жизни. Незнакомка, цитирующая Чехова в кафе, сбитый, искалеченный парень. Его собственные руки, зажимающие чужую артерию, кровь на одежде, снова странная русская девушка, затаскивающая его в мужской туалет и зачем-то отмывающая ему ладони. Ее голос с забавным акцентом, отчитывающий его, Тома Уилсона, за, наверное, самый безумный и сильный поступок в его жизни, такое внезапное исчезновение…
Мужчина улыбнулся своему отражению. Совершенно непонятно. Бывало ведь наоборот: он сбегал от фанаток, но чтобы поклонницы – от него? Том отвернулся от зеркала и вопросительно приподнял бровь.
Выходя из туалета, он столкнулся с молоденькой барышней, в глазах мужчины мелькнули чертенята. Чуть склонившись над нею и упершись в лицо напротив проникновенным серо-голубым взглядом, он максимально «бархатно» поинтересовался:
– Мисс, скажите, у меня все в порядке с лицом? – Том расплылся в яркой улыбке.
– О-о-о-у-у… – восхищенно выдохнула ему в лицо девушка, прижав руки к сердцу.
– Ну, тогда я даже не знаю… – Уилсон резко выпрямился и нахмурился. – Спасибо за помощь, хорошего дня!
Он, не оглядываясь, направился к выходу. Давняя поклонница его киношного «Бога» трясущейся рукою распахнула первую попавшуюся дверь и спиной, не сводя глаз с удаляющегося кумира, вкатилась в мужской туалет, где уже стоял задумчивый рыжий паренек.
Быстрым шагом минуя столик, за которым сидела русская, Том краем глаза выхватил оставленный ею впопыхах, совсем позабытый телефон.
– Хе-е, – невольно сорвалось с губ мужчины.
Помедлив пару секунд, он тряхнул головой и все же шагнул ко столу, ухватил сотовый. Растягивая губы в ехидной улыбке, подошел к официанту за стойкой:
– Парень, сюда скоро вернется поклонница Антона Павловича…
– Кого? – приподняв брови, переспросил паренек.
Уилсон едва заметно вздохнул и, улыбнувшись, зашел с другой стороны:
– Помнишь классную такую девчонку с огромными глазами, сидевшую у окна, в сером плаще?
– О, да! – тут же закивал официант.
Том улыбнулся еще шире:
– Она вернется чуть позже… Будь другом, когда девица придет, отдай ей записку.
– Какую? – заинтересовался парень, прекращая протирать чашку.
Уилсон схватил со стойки салфетку, достал из кармана брюк черный маркер. Закусив нижнюю губу, быстро написал несколько строк, сложил салфетку:
– Эту, – он задорно подмигнул официанту и легким, летящим шагом покинул кафе, на ходу вставляя в свое ухо чужой наушник и нажимая на первую же, замершую на паузе, песню в плейлисте:
– Однако… – загадочно и несколько удивленно пробормотал он, услышав мелодию.
Актер уже подъезжал к дому, медленно, но верно осознавая, что то была очень странная русская.
Набор песен просто взял да вынул из него душу. Знаменитые на весь мир и совершенно не раскрученные местные британские группы связались в такой дивной, необъяснимой, тонкой подборке, так легли сейчас на взбудораженный мозг «звезды», что он только каждый раз восхищенно выдыхал, вслушиваясь в депрессивные и мелодичные композиции.
Уже выходя из машины и захлопывая дверь, Том вздрогнул, услышав что-то совершенно невообразимое. Унылый мужской голос тоскливо и с таким глубоким чувством начал свое повествование на русском, что Уилсон замер, силясь разобрать отрывочно знакомые слова:
«Чуть время пришло, и захлопнулась дверь,
Ангел пропел, и полопалась кожа,
Мы выпили жизнь, но не стали мудрей,
Мы прожили смерть, но не стали моложе…»
– В смысле, «полопалась»? – задумался англичанин, вертя на тонком пальце ключи. – Наверное, дальше будет понятнее…
Он приготовился.
«Дворник, милый дворник,
Подмети меня с мостовой,
Дворник, дворник,
Жопа с метлой…» – доходчиво объяснил ему Самойлов.
Брови Тома удивленно поползли вверх. Он терпеливо подождал и прослушал куплет русской нетленки еще раз:
– В смысле, «с метлой»?! – выдохнул Уилсон, шало вытаращив глаза.
Задумчиво почесывая пальцами висок, мужчина направился к дому, силясь образно представить то, что терпеливо растолковывает ему певец.
Захлопнув за собою дверь, он усталым движением выдернул из распухшего уха наушник и случайно увидел заставку на смартфоне: всемирно известный самый-самый грустный кот, нахмурившись, одновременно со злостью и тоской глядел голубыми глазами на актера, снизу животного была подпись на русском: «Какая радость?».
– Оу… – снова замер Том и медленно расплылся в растерянной улыбке. – На редкость позитивная девчонка, – он, не удержавшись, все же рассмеялся, оставил телефон на тумбе и в смешанных чувствах пошел принимать душ.
Через минут десять дверь ванной комнаты распахнулась, и оттуда выскочил полуголый мужик. С вьющихся волос на пол текла вода, бедра охватывало наспех закрученное широкое полотенце, поскользнувшись мокрыми ногами, знаменитость, истошно взвыв, кинулась ко столу:
– Черт знает, что такое?! – негодовала «звезда», распахивая ноутбук и вбивая в поисковике обрывочные слова про дворника, нервно притопывая ногой.
С горем пополам найдя пресловутый текст и его перевод, Том выпрямился, снова нахмурился и задумчиво направился назад:
– Какое мастерство иносказания… – пробормотал он, сбрасывая полотенце и подставляя красивое лицо теплым струям. – Поразительно…
Через минут десять посвежевший и взбодрившийся мужчина, тихонько напевая себе под нос, протанцевал в спальню и выхватил из огромного шкафа новый костюм. Уже накидывая черный пиджак, он глянул на белоснежную утреннюю рубашку, забытую на спинке стула. Ухватив одежду, чтобы бросить в стиральную машинку, Том развернул ее перед собой и улыбнулся. На белой ткани, в районе груди, багровели кровавые отпечатки тонких рук. Помедлив, он взял свободные плечики и бережно повесил рубашку в шкаф. Прикрыв двери «купе», снова взглянул на свое удивленное выражение. Будто очнувшись, улыбнулся зеркалу, быстро вышел из комнаты. Он уже опаздывал на съемки.
Неуверенно, с опаской приоткрыв дверь в кафешку, я скользнула внутрь, быстро обвела взглядом публику. Облегченно выдохнув, зашагала к стоящему за стойкой официанту:
– Извините, я была у вас утром. И по рассеянности забыла на столе свой мобильный телефон, – максимально вежливо начала заранее обреченный на провал разговор, – не находили ли вы его?
– Телефон не видел, прошу прощения, – развел руками паренек, но тут же, расплываясь в улыбке, быстро продолжил, – однако для вас у меня кое-что есть!
– Для меня?! – вяло выразила удивление я.
– Вот, – он живехонько достал из-под бара сложенную вчетверо салфетку. – Вам просили передать!
– Роскошно! – поразилась я. – Вот спасибо-то! Это намного лучше смартфона!!! – восторженно вереща, не затыкаясь, одной рукой выхватила салфетку из пальцев парня. – Вы мне так помогли, не передать!!! А бумажных наушников к этому девайсу нет?!! – благодарно сверкала глазами я, одновременно разворачивая белый кусок тонкой бумаги. – До смерти прям буду… – началась было очередная ехидная тирада, но… резко оборвалась.
Я таращилась на красивейший почерк, коим было небрежно испещрено полупрозрачное «письмо»:
Признаться, я привык сам заканчивать разговор… Я молчу о том, что крайне редко вижу, как от меня убегает женщина!
Пожалуй, накажу тебя за это дикое утро:)) Твой телефон у меня, будешь себя хорошо вести – отдам ;))
P. S. Трусиха…
Дрожащей рукою ухватившись за барную стойку, я медленно осела на стул и прикрыла глаза.
Примечание автора: текст песни: группа Агата Кристи – «Дворник»
