Текст книги "Стальная (СИ)"

Автор книги: Кайнэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Глава 1. ==========

19XX год. Чечня. Лагерь русских военных.

Молодая, двадцати четырехлетняя девушка, по локоть в крови, стояла за операционном столом и орудовала скальпелем, практически в одиночку делая операцию лежащему перед ней раненому военному, так как все остальные были заняты другим военными.

На шее болталась цепочка с обручальным кольцом и серебряным крестиком. Не успев познать всю прелесть совместной жизни с мужем, она уже стала вдовой. Любимого человека на ее глазах разорвало от взрыва фугасной бомбы, заложенной под грузовик.

Работа – единственное, что спасало ее сейчас от безумия войны. Еще сигареты и водка.

Горе закаляет.

Механически свершая движения скальпелем, она краем уха уловила посторонние шумы в платочном лагере. Какие-то крики, гул… Но она не имела права останавливаться – жизнь мужчины зависела сейчас только от нее. Вот-вот она дойдет до пули и…

Но этой операции было не суждено окончиться.

В палатку медицинской помощи ворвался вооруженный, мощный, бородатый чеченец. Выкрикивая что-то на своей языке, он начал расстреливать всех, кого видит. И начал с лежащих на койках больных, которые ничего не могли сделать, так как были без сознания…

Медсестры и персонал, закричав и завизжав, попрятались, кто куда. Взрывались от пуль стеллажи с инструментами, склянки с лекарствами и спиртом. Кому-то не повезло, так как шальные пули из автомата моментально убивали всех, кто хоть как-то пытался оказать сопротивление.

Женщина, на чистых инстинктах, рухнула за кушетку с уже мертвым мужчиной-военным, и перекатилась на живот под нее, чтобы не быть начинённой пулями. В руке ее все еще был сжат скальпель. Она уже понимала – неоднократно по лагерю ходили толки, что они вот-вот будут окружены боевиками, и военные отчаянно ждали подкрепления…

В палатке уже никто не кричал; кто-то из раненых медсестер где-то стонал и плакал, зажимая кровавые страшные раны. В воздухе пахло чужим потом, кровью и медикаментами, а так же спиртом.

В разгромленную платку вошли еще двое. Рогозина, аккуратно высунувшись из-под кушетки, где истекал кровью труп, разглядела еще двух – один, по виду, точно был матерым боевиком – у него были гранаты на поясе, гранатомет за плечами и одет он был в камуфляже. Другой же…

Мужчина был черноволос; он был без оружия и в незнакомой одежде – прежде она никогда не видела такую. Но одежка явно была военной – пыльные штаны цвета хаки, порванные и разодранные на коленях, грязная майка серо-стального цвета, стоптанные кеды. Он был очень худ… Его руки украшали старые шрамы и белые следы от них.

Боевик, который только что расстрелял лагерь, обратился на своем языке к этому мужчине. Тот что-то сказал в ответ, а боевик неожиданно двинул его по шее прикладом. Мужчина, даже несмотря на то, что ему явно было очень больно, не поморщился и не вскрикнул от боли. Но зато он открыл рот и поговорил громко, на всю палатку на корявом русском:

– Внимание! Ваш лагерь полностью захвачен и стал нашим, все военные перебиты или уведены в плен. Рекомендую сдаться нам добровольно, иначе вас ждет смерть… Вам будет сохранена жизнь…

Галина сглотнула. Она знала – женщин там превращают либо в сексуальных игрушек, проституток и служанок, либо долго-долго насилуют и после жестоко убивают. Либо связываются с родными похищенных, и если семья богата, то за узников требуют огромный выкуп…

Смерть или рабство?

Выбора не было. Она, и еще трое более-менее оставшихся в живых поднялись из дальних углов, чтобы им добровольно сдаться, сложив руки за голову. Скальпель она бросила наземь.

Чеченцы оглядели их, и жестами велели подойти, сжимая свои автоматы. Одна из очень молодых девчонок дрожала с головы до пят. В сердце к ней у Рогозиной даже чуть шевельнулось сострадание.

Они снова обратились к человеку, и тут Рогозина заметила, что у него скованы наручниками руки за спиной. Очевидно, этот мужчина – пленник-переводчик. Но откуда же тут он?..

Их, угрожая им оружием, вывели из палатки. Боевики, которые были рассыпаны по лагерю, уже зачищали после себя следы – убивали тех, кто не мог идти, поджигали палатки, и волокли за волосы сопротивляющихся им других медсестер. Особо рыпающихся, они били прикладами или добивали, проводя острыми ножами по горлу.

Везде была только смерть, боль и страдания.

Пара человек таскали боевые трофеи – оружие, взрывчатку и остатки провизии и воды, так как и у той и у другой стороны с жратвой и водой была напряженка, и экономилась каждая капля и крошка.

Ее швырнули, как и остальных пленниц, в строй.

***

Из гнали, нередко избивая за разговоры, вот уже несколько часов по дикой жаре, по узкой горной тропинке. Кто-то уже валился с ног, и тех боевики били прикладами по голове – те теряли сознание, и они уносили их вперед на себе. Поднимающаяся пыль мешала дышать.

Усталость и страх на валились на нее в полной мере; Галина уже не понимала – кто, зачем и куда они их ведут. Ей стало в общем-то все равно.

Вскоре их вывели в какой-то горный массив, к каким-то руинам. Тут, очевидно была какая-то ячейка бандформирования – все, по крайней мере, было обустроенным – была вооруженная до зубов охрана, была хорошо устроенная дорога, были и другие боевики и другие палатки.

Пленников выстроили в линию.

Боевики, проходя мимо, осматривали пленных женщин похотливыми взглядами. Рогозина, волей судьбы, оказалась в строю последней. Рядом с ней и поставили мужчину в наручниках.

Она разглядела его ближе. Примерно он был ее возраста; лицо, руки и тело – в старых шрамах. Единственное, что привлекало в нем – это его ослепительно зеленые глаза, худоба и тонкие, бескровные губы. Но его лице, в глубине глаз, Рогозина прочитала сильнейшую неприязнь к боевикам, сковавшим его.

Женщин начали разбирать по одной. Их, сопротивляющихся и уже смирившихся, волокли и толкали в спину, чтобы они шли вперед, вглубь лагеря. Вот-вот могла настать и ее участь…

Мужская, грязная, волосатая рука боевика было схватила ее за горло, как вдруг стоявший рядом мужчина что-то ему сказал на незнаком наречии. У нее потемнело в глазах – рука бандита перекрыла кислород. Боевик рассмеялся, загорланил и отпустил ее. Она тяжело задышала и закашлялась, пытаясь глотнуть воздух.

Через минуту их двоих уже вели куда-то вглубь горного массива.

***

Их обоих швырнули в почти что темное помещение – без света с решеткой вверху. Наверное, это и была камера. Закрыли решетку на ключ и удалились. Несколько минут Рогозина, лежа на холодном полу и в полной темноте, переводила свое дыхание.

Зато ее невольный спутник уже вовсю располагался в камере. Он встал, каким-то чудом избавился от наручников…

– Эй, ты жива? – коротко и грубо спросил он, в темноте наткнувшись на ее лежащее тело. Рогозина все равно различила в его голосе акцент.

– Да. – хриплого голоса хватило только на это. Перед глазами все ее стояли сцены ужаса – захвата, убийств и насилия.

– Очнись, все уже произошло. Хуже уже не будет… – проговорил голос. – Вставай. Холодно. Все себе застудишь…

Рогозина только после этих слов очнулась. Смогла более-менее сесть.

– Где мы? И почему меня не… – сил сказать полностью это у нее не хватило. В горле было сухо, а все произошедшее казалось просто дурным сном…

– Мы в лагере боевиков. В моей камере. Тут есть хотя бы удобства в виде койки на полу… Так что иди сюда.

В этот миг закатное солнце осветило их тюрьму. Мужчина восседал по-турецки на жидкой постели – считай, один грязный матрас и подобие пледа-одеяла.

Делать нечего – пришлось располагаться на подобии кровати.

– Как тебя звать?

– Галя… А вас?

– Меня… Хм… Как это… Harry… – проговорил он, и Рогозина узнала английский. – Гарри, на вашем… Я, как вы понимаете, из другой страны…

– Но как вы сюда попали?!

– Все просто. Наша страна, Великобритания, стала членом НАТО… Им, чтобы покрасоваться перед Америкой, нужно было отправить контингент… И такие, как я, стали тут пушечным мясом…

– Что за…

– Вопросов задаешь ты много. Но не по делу. – Отрезал Гарри. – А у тебя у единственной я увидел этот звериный и умный взгляд… Все, кого увели – уже обречены. А ты – та, кто никогда перед ими не будешь ползать на коленях… Иначе бы я никогда тебя не заметил. Я расскажу про себя, если ты расскажешь про себя.

– Да… – взяла себя в руки девушка. – Я с отцом теперь живу в Москве… Я русская. Врач…

– Хм… Я видел у тебя на шее цепочку. Чудо, что ее не… сдернули у тебя с шеи… Тебе лучше тут ее спрятать. Пока не…

– Там крестик и обручальное кольцо.

– Ты… как это… married?

– Была. Муж подорвался на фугасе.

– Собо-лезную, – проговорил Гарри, хотя даже по голосу было слышно, что он ничуть не сочувствует ей. – А вот меня никто в жизни не любил. Никогда… never…

В его голосе послышалась легкая грусть.

– Но… почему?

– Я… си-ро-та. Мама и папа разбились на машине, когда мне исполнился год. Меня отдали родственникам. Все свои годы я… меня избивали, заставили работать и насиловали. В основном – мой дядя. Про еду и воду говорить нечего – иногда я питался по окрестным помойкам, и пил воду из текущего неподалеку озера… Так что у меня, в отличие у некоторых, – допустил он в разговоре мелкую шпильку в ее адрес, – не было теплой постели, игрушек, друзей, ласковых слов мамы и папы. А был бесконечный голод, жажда, холод и страх.

Кое-как я окончил младшую школу, и меня отправили в среднюю. Там было хуже всего – это была школа святого Брутуса для подростков с криминальными наклонностями. Там приходилось только выживать… Только самые сильные выживали в тех стенах. Слабые кончали с собой или их убивали, забивая до смерти… В школе действами телесные наказания, электрошок и другие виды наказаний…

Пока Гарри рассказывал о себе, Галина все больше и больше понимала, какие они оба разные. Ее очень все любили – Гарри так же ненавидели. Она выросла в полном достатке – Гарри же достатком называет постель, корку хлеба и стакан воды. У нее было для жизни все – у него не было ничего…

Солнце, за время их беседы, почти что закатилось; Гарри устал так же сильно, как она. В их камере становилось все темнее и темнее, и скоро она видела только силуэт и чувствовала тепло его тела рядом с собой. Боевиков позвали на молитву – ее заунывный звук наполнял окрестности многоголосым шумом.

– Нам надо ложиться. Закончим сегодня… – проговорил Гарри. – Я – у стены, ты – напротив меня. Иначе замерзнем, ночи тут очень холодные… Койка у нас одна на двоих.

Мужчина чуть сдвинул свой матрас, чтобы они легли нормально. Девушка вынуждено легла вместе с ним, деля явно рассчитанное только на одного место – уже было довольно прохладно.

– А можно спросить?

– Валяй.

– А что ты сказал боевикам, чтобы меня не трогали?

– Что мне, как и им, тоже иногда требуется разрядка, и выбираю для этого самую страшную пленницу… – она невольно дернулась в его руках. – Не беспокойся, я не зверь, и к тебе не прикоснусь… Я тебя просто пожалел… Ты не сломаешься здесь. Я знаю.

– А остальные?

– Те девчонки не выдержат всего этого. Мне жаль их… В их глазах я уже видел обреченность и покорность. А такие тут долго не живут… И я не считаю тебя страшной, имей ввиду… – он явно улыбался, произнося это.

– Спасибо…

– Рано благодаришь… Если будешь хорошей и слушать меня, то мы отсюда выйдем. Спи уже…

Холод поневоле заставил их прижаться к друг другу сильнее.

– Давай, тут нечего стесняться… Мы в одной лодке сейчас. – Прошептал мужчина. – Ну?

Галина с трудом заставил себя нырнуть к едва знакомому мужчине в объятия. Зато стало теплее. И на них волной накатил тяжелый сон…

========== Глава 2. ==========

Рогозина за ночь просыпалась два раза. Один из них, когда Гарри аккуратно вставал, перешагнул через нее, и шел в угол, условно обозначенной как туалет, а другой раз он поднял ее на ноги сам:

– Вставай… Ну же! – прошептал мужской голос во тьме. Ее сильно потрясли за плечо.

Девушка недовольно пошевелилась и привстала, еще будучи сонной. Тут она услышала гулкий громовой удар, а затем – вспышку молнии. Гроза пришла ночью в ущелье.

– Что? – прошептала она.

– Сегодня у нас настоящий праздник – гроза пришла… А значит сегодня можно набрать воды и кое-как вымыться…

Вспышка вновь перечеркнула небо. Гул превратился в рокот – и эхо громко прокатилось по горному массиву.

Гарри откуда-то (Галя вечером еще не видела) достал грубый кувшин. Тут Рогозина ясно услышала, как первые капли хлестнули по каменной стенке.

– Смотри! – Гарри легко вскарабкался по неровной стене к импровизированному окошку и просунул сквозь решетку кувшин, максимально выставив его наружу. Второй рукой он пытался набрать как можно больше дождевой воды – чтобы кувшин наполнился.

Рогозина, быстро поняв его намерения, сама смогла добраться до решетчатого окна, двумя руками сделала горсть и помогла Гарри набрать туда воды. Кувшин с их общей помощью, очень быстро наполнился доверху.

– Учти, – проговорил мужчина, ставя наполненный доверху кувшин в противоположный от туалета угол, – лишнюю влагу нам тратить не стоит; боевики не жалуют пленников. Будем жестко экономить… Кувшин – на трое суток. На двоих.

И он закрыл горлышко камнем. Чтобы драгоценная влага не испарилась.

– Я поняла…

– А теперь – мыться!

Гарри быстро разделся донага. Девушка чуть засмущалась, хотя его в чернильной тьме камеры было почти не видно.

– Галя, давай. Другого раза может и не быть… Я могу мыться в другом угле… И вообще отвер-нуться. Это хоть какая-то… чис-то-та…

– Ты прав, – и девушка смело сдернула с себя грязную и пыльную кофту, а затем рваные брюки и белье.

Гарри все равно, отдавая дань вежливости, стоял к ней спиной. То и дело прыгая и спрыгивая – на стену и со стены, они более-менее смывали с себя прохладной дождевой водой всю пыль, грязь и кровь с тел и волос. Потом оба, не сговариваясь, кое-как промыли под под дождевыми струями и всю одежду – на их счастье, ливень все лил и лил как из ведра, и повесили ее на решетке, чтобы она стекала и высыхала.

– Какой хороший дождь, – проговорил мужчина, когда они оба прекратили что-то подобие водных процедур. Оба стояли сейчас абсолютно голые и мокрые, с мокрыми волосами. Садиться куда-либо было нельзя – на мокром было спать бесполезно и опасно. Ноги обжигал холодный пол, но деваться было некуда. Девушка была коротко пострижена и природа не наградила ее особо пышной шевелюрой – из-за этого волосы были хорошо промыты. – Нам нужно и пол побрызгать водой…

– Почему?

– Как ты думаешь, на какой стороне находиться наша тюрьма? Солнце с утра поднимет жар, и тут будет не выдохнуть…

Галя послушала пленника и в этот раз. Набирая полные пригоршни воды, они как можно сильнее смачивали водой каменный, грубый пол и стены своей «клетки». В воздухе запахло и сыростью…

***

Влага на телах и на волосах высохла быстро; Гарри спокойно предложил ей лечь. Уже не слишком обращая внимание на собственную наготу – воспринимая ее как естественное, они снова легли, прижимаясь друг к другу.

Утро встретило пленников маревом и нестерпимо-ярким, поднимающимся из-за горизонта солнцем, светившем в узкое оконце. В маленькой камере было действительно не выдохнуть… Но девушка проснулась не только из-за жара – в желудке сосало от голода.

Гарри уже был одет. Он что-то ел из алюминиевой тарелки.

Девушка моментально смущенно за вернулась в одеяло.

– С добрым утром. Давай, одевайся, я отвернусь.

Гарри честно не глядел на нее, когда она надевала свои вещи обратно.

– Еду принесли… – проговорил он, – ешь.

Месиво в тарелке отдаленно напоминало кашу – по крайней мере, судя по запаху. Но было слишком голодно, и она, плюя на все, жадно набросилась на принесённую еду.

Хотела она и съесть хлеб, но Гарри снова предостерег ее:

– Экономь и еду… Мой тебе совет.

Сам он отложил хлеб в сторону. Она, поколебавшись, последовала его совету.

***

Жар становился нетерпимее. В горле давно было сухо – горькая слюна во рту уже не спасала. Жажда мучила ее. Но Гарри мертвой хваткой сжимал ее запястья, пытаясь отвлечь ее своими рассказами и не давая приблизиться к кувшину.

Рассказывал он многое. Иногда она поправляла его – русский язык Гарри знал не в совершенстве, и многие слова говорились на привычном, родном английском или коверкались.

Но пить хотелось все сильнее.

– Один небольшой глоток, – проговорил Гарри жестоко. Кувшин он поносил к ее губам сам, не давая ей, и сам же отмерил количество воды. – Пей потихоньку, маленькими глоточками, и держи как можно больше во рту…

Она его слушалась. Немного стало легче терпеть зной. Гарри отпил из кувшина и сам – чуть-чуть, вполовину меньше ее.

– Давай спать. Иначе мы тут не продержимся… И все выпьем.

Они снова вдвоем улеглись на жесткую койку.

Спать в непривычное время было трудно – но ей кое-как удалось это… Несмотря на жажду и сосущее ощущение в животе…

***

Жар в камере был нестерпимый. Язык был уже настолько сухим, что вода ей уже мерещилась. Рука сама начала тянуться к кувшину… Но ее моментально и сильно перехватили и ударили.

– Галя, нельзя, слышишь! No! – послышался голос стоящего начеку мужчины. – No!

– Я не могу… – прохрипела она, пытаясь подняться с кровати. – Воды…

– Нельзя… Терпи…

Она все-таки поднялась с их общей лежанки на ноги, но Гарри был проворнее – он накинулся на нее снизу, валя на пол. Несколько минут они почти беззвучно боролись – и в итоге она оказалась лежащей на полу, а Гарри крепко насел на нее сверху, прижимая ее всем своим телом. Она все равно продолжала сопротивляться – как юла яростно крутясь из стороны в сторону по полу.

– Нельзя! – прорычал мужчина. Сейчас она видела почти что звериный взгляд его зеленых очей. На их дне полыхало пламя. Она дернулась. – Нельзя!

Она отчаянно дергалась в его руках, но скоро затихла, поняв, что он ее не отпустит. Она не выдержала – заплакала. От жажды, неспособности вырваться отсюда и от отчаяния. Гарри все еще держал ее крепко и молчал, глядя на ее слезы.

– Рано и легко ты сдаешься, – прошипел он, наклоняясь над ее ухом; его дыхание обожгло ее сильнее, чем жар вокруг, – докажи что ты сильнее… Докажи…

Заплаканные, слезящиеся серые глаза глядели в зеленые, и не видели к себе никакой жалости, только вызов и превосходство. И постепенно слезы высохли, и на лице застыло такое же жесткое выражение лица, как и на лице мужчины.

– Отпусти. Я поняла. Больше не буду.

– Точно?

– Точно, – прошипела она, с точностью до октавы возвращая ему его тон, когда он уговаривал ее не сдаваться и не ломаться.

Гарри, несколько секунд смотря ей в глаза, очень медленно отпустил ее. Она тут же села, потирая запястья, в которые мужчина впился как клещами – лежать на голом, неровном полу, где в тебя впивается каждый маленький камушек, было неудобно.

– Извини…

– Я сама виновата… Ты прав… Я сломалась…

– Ты не ломалась. Просто сдалась в какой-то миг. – Проговорил мужчина, снова садясь на матрас по-турецки. Он похлопал по его поверхности, предлагая ей сесть рядом. Она, пошатываясь, присоединилась к нему. – Никогда нельзя сдаваться. Иначе – смерть.

– Ты… мудрее меня… – признал она. – Что-то мы с тобой про возраст друг с другом не проговорили… Сколько тебе лет?

– Двадцать один…

– Ты моложе меня! – Поразилась она. – Мне двадцать четыре… А… я себя чувствую по сравнению с тобой – девчонкой…

– Просто ты не знаешь еще многих вещей, – просто сказал он. – Возраст тут не причем… Есть на земле вещи, которые гораздо похуже нашей с тобой ситуации… Пусть ты видела многие смерти (ты же врач), но самого страшного еще не испытала…

***

Они сэкономили на обеде, и когда солнце начало клониться к закату, поужинали несколькими кусочками засохшего хлеба из старых запасов Гарри. «Утренний» они отложили.

Гарри позволил ей только сейчас отпить чуть больше положенного; но она, поумнев после утреннего происшествия и драки, отказалась, и выпила так же, как и он, хотя умирала от жажды.

Вечером у них произошло еще одно происшествие.

Едва услышав знакомые шаги, Гарри молниеносно швырнул девушку за спину, накрыл одеялом сверху, и приказал молчать и не шевелиться – чтобы боевики не вспомнили о существовании пленницы.

По каменному коридору шло двое – они волокли за локти незнакомую девушку, всю грязную, оборванную, волосы колтуном, в шрамах, царапинах, синяках и ранах. Было видно, что ее долго-долго насиловали…

Они швырнули ее в камеру прямо напротив них и закрыли на ключ. И удалились, громко разговаривая на своем языке.

Девушка там не шевелилась, лежа на спине и практически не дыша. Рогозина аккуратно, шажок за шажком приблизилась к решетке, чтобы ближе ее рассмотреть. Ее гнало любопытство и страх. Гарри не встал даже со своего места; его лицо сейчас приняло самое нейтральное выражение.

– Как вы? Кто…

Девушка, что лежала напротив, зашевелилась, и к полной неожиданности рывком бросилась на прутья решетки, и жутко закричала во всю глотку, пытаясь согнуть их. Рогозина отпрянула от прутьев – ее она сильно испугала своим криком, и сердце колотилось в груди как бешеное.

На ее плечи легла рука:

– Галь, пошли. Ей уже ничем не поможешь. Посмотри в ее глаза… – обратил ее внимание на эту деталь Гарри. – В глазах человека ты всегда прочитаешь любую правду, запомни…

Девушка, мелко дрожа, послушалась. В чужих, обезумевших глазах напротив не было и искры понимания этого мира. Она кричала, выла и стонала, тряся прутья по наитию. Пустота… такая жуткая… чернота…

– Идем, – увел Гарри ее от решетки. – Идем-идем…

Рогозина даже не сопротивлялась – мужчина положил ее на грудь, будто ребенка, и увел обратно на подстилку. Помог ей сесть, и успокаивал, гладя ее по голове. Она, ища защиты, жалась к нему изо всех оставшихся сил. Она и сама не поняла, как с глаз закапали слезы. К шумам с улицы прибавился заунывный и страшный вой-крик пленницы. Но Галина не плакала, пустыми глазам смотря на безрадостно желто-кирпичную стену, а Гарри ее неловко утешал:

– Все-все, все-все, все скоро кончиться… – он глядел куда-то поверх ее головы.

Девушка дернулась.

– Вот сейчас будет самое страшное…

Она, как во сне, подняла голову от его груди и тоже посмотрела на камеру напротив. Пленница напротив, наконец-то замолкнув, вешалась.

Она свила из остатков одежды петлю, перекинула ее через свое решетчатое окно…

Дальше у Рогозиной потемнело в глазах…

========== Глава 3. ==========

Сознание возвращалось неохотно. Девушка не могла понять, почему она лежит на спине и смотрит в потолок. Подняла голову, и тут же в нос ударил резкий притворно-гнилостный запах. Она закашлялась и зажала нос рукой.

К ней тут же подскочили.

– Очнулась! Ну, наконец-то…

– Гарри? Что?.. – и тут она завизжала, потому что она перевела взгляд на соседнюю камеру напротив – на нее пустыми глазами уставилась совершившая самоубийство девушка. Ее труп продолжал висеть в самодельной петле, лицо синюшное, язык высунут… по телу уже пошли фиолетовые пятна гниения и разложения… Жуткое зловоние наполняло воздух…

– Тихо, идиотка! – Рогозина хрипела и пыталась вырваться из его рук. Гарри зажал ей рот рукой – чтобы не смела кричать и привлекать внимание боевиков. – Ты своей смерти хочешь?! Еще хуже этой? – указал он на разлагающийся труп. – Уймись!

Она все еще дергалась в его руках и глухо выла, и он влепил ей пощечину. Это-то и привело ее в относительное равновесие.

Она затихла.

– Больше не будешь кричать? – она замотала головой, смотря в зеленые глаза. – Точно? Ну ладно… Живых надо бояться, а не мертвых! Ты же в морге-то небось практику проходила… когда училась.

– Там… понятно… – выдохнула она, – а тут, на твоих собственных глазах…

– Ну и что? – она глядела в его глаза и не понимала его ровного голоса. Будто обычную книжку читает, а не говорит о смерти.

– Как это?

– Это жизнь, девчонка. Кто-то умирает, кто-то рождается… Есть смерть, есть жизнь… Кто-то выбирает наркотический рай вместо жесткой реальности, кто-то пьет по-черному, кто-то делает аборт, убивая собственного ребенка… Это жизнь… Раньше поймешь – раньше смиришься. Это уже произошло.

– А… она так и будет висеть?

– Пока трупный запах не достигнет носа охранника. Наши вопли не в счет. По такой жаре тело будет разлагаться еще быстрее…

Рогозину резко затошнило, и она была вынуждена, согнувшись и прикрыв рот, срочно бежать в их импровизированный «туалетный» угол, где ее с силой вывернуло наизнанку…

***

Оба «висели» на решетчатом окошке, так как дышать смрадом было невыносимо. Есть, разумеется, они не могли. Даже несмотря на дикий голод и боли в желудках.

– Могут еще крысы набежать… Обычно их гоняют, но… Сейчас, спущусь, еду подниму сюда…

Гарри быстро спрыгнул вниз и забрал еду и кувшин – подоконник был широкий и туда можно было поставить и сам кувшин, и краюху хлеба. И снова повис на решетке.

– Сколько я была в без сознания?

– Сутки… Извини, но я ждал, когда ты самостоятельно придешь в себя. Вода нам слишком еще нужна…

– Я понимаю… – кивнула она. – А почем ты не боишься?

– Чего?

– Ну, – девушка кивнула на «висельницу».

– Я тебя частично понимаю. Я видел еще более страшные вещи… Давай не будем сейчас об этом… Ветер бы тут скорее подул, дышать почти нечем… – действительно, у мужчины был нездоровый вид. Да, наверное, и сама женщина выглядела не шикарно – тем более после того как ее вырвало…

– Как же мы спать сегодня будем?!

– Я думаю, что нам сегодня не судьба выспаться… Вон, смотри…

И тут, к своему ужасу, девушка услышала тоненький писк. По их камере быстро пробежала темно-серая, противная крыса, самая смелая. И побежала она к висящему в петле телу.

Потом пробежала еще одна. А потом еще и еще…

Прямо на их глазах черные, пищащие комки на полу множились и множились. Крысы пришли на пир и бесплатную кормежку.

Они сжирали все. Обгладывали кожу, кости, жилы… Кто-то из тварей добрался и до волос, и они уносили волосы трупа на свои гнезда…

– Ноги поднимай! Быстро!

Впрочем, девушка уже не нуждалась в таких рекомендациях. Крысы, неожиданно для нее, оказывается, высоко умели прыгать… Отчаянно, из последних сил вися на прутьях, оба ногами пытались отбиться от их кусачих и цепких зубов.

Атаку они отбивали тяжело; им пока везло, но ноги скользили, не находя опоры – долго держать их вытянутыми оба не могли, да еще и руки потели, скользили по звеньям.

Одна рука у девушки поехала…

– Ай!

– Держись… Так! Попробуй до другой стороны решетки зацепиться! Ой, damn! Оголодали… – он шмякнул крысу о стену, так как животное успело зацепиться за его штанину и намеревалось его покусать.

– Не могу… – отчаянно проговорила она, тщетно пытаясь согнуться так, чтобы хотя бы одна нога достала до верха. Руки скользили…

– Снимай свою цепочку с шеи, оберни ей руку, а потом крепко цепляй ее к решетке… Я тебя от крыс посторожу! Ну!

Рогозина снова послушалась его. На нее хлынуло странное спокойствие, когда она сама себя цепляла к решетке. Гарри, с неожиданной силой, почти что закинул ее наверх. Она, все-таки, с его помощью, смогла зацепиться…

– А как же ты?

– У меня с этими тварями… почти что договоренность… Оп! Не смей сбивать кувшин! Без еды мы еще кое-как продержимся, а вот без воды…

Крысы бегали и бегали, мельтешили внизу… Прыгали… Гарри то дело пинал тварей, отбрасывал их, ругаясь по-английски, швырял их о соседние стенки… Но было видно, что он уже очень устал висеть…

Им не было конца и края. Рогозина, более или менее закрепившись наверху, с ужасом и отчаянием наблюдала за мерзкими грызунами.

Гарри начал тяжело дышать…

– Гарри! Держись! – впервые за ее заключение здесь Галину охватил даже не страх, а дикий, липкий ужас. Никогда больше такого страха она не испытывала. Она знала – он единственный, кто сможет оградить ее и защитить здесь. Без него она погибнет…

Мужчина, сжав губы, висел из последних сил…

Но тут в их сторону по коридору прозвучали шаги. Впервые в жизни Рогозина была рада бандитам… Те сразу принялись ругаться и прозвучали выстрелы…

Крысам шаги тяжелых армейских сапог и выстрелы не понравились. Они моментально заметались в поисках выхода, забыв об отчаянных попытках достать пленников.

Вскоре крыс прогнали. Изуродованный разлагающийся труп военные, громко горланя и ругаясь, тоже вынесли прочь, оставляя на полу кровавые разводы. Гарри, простонав от облегчения, почти что скатился по стенке, упав на пол и отчаянно растирая запястья и онемевшие руки.

– Сиди там! – хрипло приказал он, моментально поняв ее намерения спуститься. Она, испуганная, осталась там.

Военные о чем-то говорили, остановившись у их клетки. Тут один из них обратился к Гарри. Гарри, моментально встав, ответил ему на их же наречии. Они заржали и неожиданно встали, приникнув к решетке.

– Галь, – у Гарри был самый обреченный вид, – спускайся…

Рогозина благоразумно оставила крестик висеть на решетке – пока бандиты его у нее не забрали и не увидели. Он подошел максимально близко к ней.

– Если умеешь играть страсть, то сейчас самое время, – прошептал он, склонившись над ее ухом.

Она и понять ничего не успела, как он начал срывать с нее одежду, крепко прижав ее к окровавленной от крови раздавленных крыс стенке, жадно целуя.

Бандиты заулюлюкали.

– Ну, же… Стони, идиотка! Жить хочешь?

Его губы уже вовсю шарили по обнаженный груди, кусая ее соски – он сорвал лифчик, а руки ласкали ее тело под одеждой. Сам он снимал с себя штаны. Она подчинялась…

Жить хотелось больше всего на свете.

В итоге, они, жадно (искусственно) лаская и целуясь, упали на их «ложе». Бандиты их явно подначивали, развлекаясь их «соитием».

– Так, – хрипло сказал он, – а теперь придется действовать хитрее… Сможешь…

– Не вопрос…

Они, искусственно накрывшись жидким одеялом, имитировали страсть. Пришлось, правда, для этого остаться полностью обнаженными, но Рогозина уже не обращала внимание, стараясь «играть» как можно правдивее.

И, о чудо, бандиты, что-то проговорив, направились прочь. Оставили их.

Гарри, услышав шум удаляющихся шагов, резко перестал ее ласкать и целовать. Девушка перекатилась на спину, на другую сторону кровати.

– Фух-х, дешево сегодня отделались… Давай одеваться и спать…

Гарри отвернулся, когда она, полностью обнаженная, встала с лежанки.

– Твое? – спросила она, маша перед самым его носом его бельем.

– Очень смешно… – Гарри натягивал на себя исподнее. – Ты, кстати, очень даже не плоха… Я, в любом случае, тебя бы не тронул. Я никого и никогда не изнасилую… Не могу. Не смогу…

Его голос стал ломким. Рогозина, моментально ощутив его перемену, не стала дальше интересоваться, чувствуя «больную» мозоль.

***

Уже как неделю, а может и две они находились в плену. Точного времени никто не знала. Рогозина все больше и больше прониклась этим человеком, с которым ее поневоле свела судьба. Гарри не столь много откровенничал, но она частично узнала о его жизни, полной лишений и невзгод.