Текст книги "Сосуд (СИ)"

Автор книги: Касуми Гото

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== Часть 1 ==========

Я вскочила с кровати, в панике пытаясь найти наручные часы в том бардаке, который скопился в моей комнате за долгие дни отсутствия уборки. Солнце, доходящее до меня через зашторенные окна, сильно слепило глаза, и в то же время очень мало помогало в поисках. Среди груды нестиранного белья, сваленного прямо на деревянный стол со стоящей на нем косметикой, сверкнул медный металлический блеск. Скрывшись с головой в грязной одежде, я все-таки смогла извлечь устройство с медленно тикающим в нем механизмом.

“12:29! Черт! Я чуть не проспала свидание!”

Сегодня мы с Джастином должны были встретиться в час дня, у парка, на главной улице, и мне очень не хотелось упускать такую возможность! Другое дело, что мои биологические часы часто дают сбой, и проспать для меня самые важные моменты в жизни – раз плюнуть.

В панике начав метаться по комнате, я наткнулась на небольшой дубовый платяной шкаф, дверцы которого были вечно открыты по причине моей лени. Вопрос об одежде стоял очень остро, и нужно было найти хоть какой-то подходящий наряд – не в сорочке же на свидание идти! Внутри меня ждал лишь одиноко висящий зеленый шерстяной свитер в желтую полоску. А, фиг с ним, пойдет!

Как элемент нижнего одеяния отлично подошли чистые коричневые шорты, которые я по ошибке закинула в груду грязного белья еще вчера. Взглянув в небольшое запотевшее зеркало, расположенное прямо напротив не заправленной односпальной кровати, я увидела лохматую бледную кикимору с каштановыми волосами и уставшими глазами, являющимися гордыми носителями неприветливой красной радужной оболочки. У меня было мало времени, но в таком виде показываться кому-то было просто нельзя. Сбрасывая на пол немытую одежду с туалетного столика, я согнулась над ним, начиная шарить по скромному содержимому моей косметички. Вообще, до недавнего времени ее совсем не было, но мой отец, съездивший в прошлую пятницу в город по работе, привез мне оттуда несколько подарков, и я ему очень за это благодарна.

Моя натуральная краснота на щеках действительно выделялась, и я не считала зазорным слегка увеличивать её при помощи румян, поскольку, очевидно, это был единственный плюс в моей внешности. Обветренные губы отлично скрылись за слабым слоем розоватой помады, а красную радужку теперь не было видно из-за коричневых линз. Непослушные волосы были с трудом расчесаны и приняли вид нормальной прически по типу каре. Теперь вместо кикиморы из зеркала на меня смотрела слегка накрашенная кикимора, но по мне хотя бы видно, что я пыталась.

Закрепив на левой руке часы, которые теперь показывали устрашающее “12:51”, я молнией выскочила из своей комнаты, чуть ли не вынося дверь с петель и устремляясь в сторону выхода. По пути меня встретила недоумевающая мать, одетая в поварской фартук поверх хорошо сидящего на ее тонкой фигуре зеленого льняного платья с короткими рукавами, её длинные коричневые волосы были собраны в хвост. Судя по тому, что на ее руках были большие кухонные перчатки, а от нее самой пряно пахло моим любимым шоколадным тортом, она шла в мою комнату, чтобы разбудить меня для завтрака. Я потратила несколько секунд на то, чтобы остановиться и быстренько чмокнуть ее в щеку, после чего продолжила бег, на ходу прокричав:

“Мам, я надолго! Завтракать не буду! Оставьте и мне кусочек! А лучше два!”

Закончив фразу, я хлопнула входной дверью, выбегая на мощеную каменной кладкой улицу и пытаясь вспомнить, где конкретно мы договорились встретиться в прошлый раз. Солнце уже светило во всю, что открывало мне вид на нашу деревню. Да, она не была слишком большой, но хорошо выполняла свою роль поставщика продовольствия для столицы. У нас действительно не было бедняков, все дома достаточно статные и пребывали в достойном состоянии. Редко можно было увидеть обитую соломой крышу, в основном же попадались черепичные, или хотя бы деревянные, в то время как сам фундамент и стены делались преимущественно из кирпича. Одноэтажные здания плотно прижимались друг к другу, что очень уменьшало и так не слишком большие размеры деревни, в самый разгар лета из узеньких переулков тянуло теплом и свежим воздухом, на односторонних дорогах практически не было машин, и улицы были полны разной детворы, играющей в догонялки. Иногда мне хотелось к ним присоединиться, но эта мысль быстро удушалась словами “Что ты делаешь? Тебе уже шестнадцать, дура!”.

Вся взмыленная, я все же выбежала на финишную прямую, представляющую из себя относительно широкую улицу без проезжей части. Не знаю, сколько времени у меня потребовалось на это, но мне оставалось только надеяться на то, что Джастин все еще ждет меня. И действительно – опираясь локтем на одинокий черный фонарь прямо рядом с работающим каменным фонтаном, одиноко стоял высокого роста мальчик-блондин, одетый в свою привычную ковбойскую шляпу, штопаные синие джинсы и кожаную куртку, на которую была закреплена фальшивая золотистая звезда шерифа. В данный момент он с тоской на лице поглядывал на наручные часы, причина чего была абсолютно понятна, но как только юноша увидел меня, он будто бы засиял, тотчас же рванув в мою сторону. Пытаясь перевести дыхание, я широко развела руки, позволяя заключить себя в объятия. От Джастина вкусно пахло каким-то одеколоном, и какая-то часть сознания корила меня за то, что он не может сейчас думать то же самое, потому что в панике я совершенно забыла воспользоваться духами. До меня раздался его приятный, не слишком высокий голос, обычный для подростка его лет:

“Я уже начал думать, что ты не придешь! Хотя, впрочем, сегодня ты раньше, чем обычно.”

Джастин слегка пожурил меня, растрепав мои волосы(между прочим, если бы я их не расчесывала, то, может быть, и не опоздала бы!), после чего слегка отстранился, приветливо улыбаясь. Смотря на его добрую улыбку и голубые глаза, я не могла удержаться от того, чтобы улыбнуться в ответ. Он действительно был таким милым! Его короткая стрижка, слегка густоватые брови, прямой нос и выдающиеся скулы – все в его внешности казалось мне идеальным!

Поняв, что нам обоим стоит прекратить пожирать друг друга глазами, мы вместе рассмеялись. Он мягко взял меня за руку, после чего, оглядевшись, спросил:

“Ну, куда пойдем сегодня?”

Я тоже немного повертела головой, замечая, что с улиц резко исчез весь народ, и это в час дня! Больше не был слышен гомон взрослых и крики ребятни… Немного смутившись, я предложила:

“Ты ведь хотел познакомить меня со своими родителями! Как насчет того, чтобы зайти к тебе домой?”

Джастин задумчиво почесал голову через коричневую ковбойскую шляпу, после чего, без тени сомнения в голосе, ответил:

“Конечно! Пошли!”

Не дав мне собраться с мыслями, он потянул меня за руку, тут же получая полную власть над моим маршрутом. Единственное, что меня смущало в нем, так это нехватка романтичности – уж больно быстро он передвигался по улицам, не давая насладиться моментом пребывания с ним. Пока мы шли, спереди нас стало разрастаться большое темное пятно. Вскоре нам стало понятно его происхождение, так же как и причина исчезновения всех людей с улицы. Достаточно большая толпа народа скопилась в одном месте, загораживая проход вперед и вразнобой обсуждая что-то между собой. Джастин попытался протиснуться внутрь, чтобы узнать, в чем дело, но плотные ряды попросту не пропускали его.

Откуда-то из центра столпотворения с некоторой периодичностью доносились тихие крики боли, будто бы кого-то били, и я, как завороженная, стояла на месте, вслушиваясь в каждый из них. Прошло буквально несколько минут, люди стали постепенно расходиться, и вскоре вся толпа растворилась, будто ее и не было. Улица очистилась, и мы могли бы пройти дальше, но…

Перед нами, прямо на мостовой, в позе эмбриона лежал человек. Вокруг него растекалась лужа темной крови, и нам было тяжело не узнать, кем именно он являлся. Каждый в деревне знал. Сосуд. Существо, вобравшее в себя все людские грехи, и теперь расплачивающееся за это. Презираемый всеми – его судьба была не завидной. Голова, покрытая темными волосами с уже обильно проступившей сединой, была разбита от тупого удара. Он был молод, это было видно по чертам ранее миловидного, но искореженного от всевозможных шрамов лица. Приподняв набухшие от крови веки, сосуд взглянул прямо на нас своими стеклянными карими глазами, полными боли и отчаяния. Его грудь, скрытая в обесцвеченной рваной одежде, тяжело вздымалась, из плотно сжатого рта сосуда текла тонкая струйка крови.

Я нагнулась, подбирая с мостовой небольшой камень и готовясь бросить его в сосуд. Человек лишь тяжело вздохнул и закрыл веки, даже не пытаясь защититься. Однако мою руку перехватила ладонь Джастина, который, вглядываясь мне в глаза, медленно проговорил:

“Чара, что ты делаешь?”

Тень сомнения мелькнула на моем лице. Я в недоумении уставилась на своего парня:

“В смысле “что ты делаешь”? Разве это не нормально? Разве так поступают не все?”

Вздохнув и покачав головой, Джастин пояснил:

“Понимаешь, нет никакого “великого зла”. Это всего лишь бредни, выдуманные задолго до нашего рождения какими-то безумными фанатиками, которые распространили свой культ на всю деревню. Этот парень ни в чем не виноват, прояви милосердие. Ему уже достаточно досталось от злых людей за свою жизнь.”

Слова Джастина посадили рациональное зерно в мой разум. Я еще раз посмотрела на сосуд, терпеливо ожидавший своей участи, и что-то во мне зашевелилось, какая-то часть сознания, не желавшая причинять кому-либо зла. Камень выпал из моей руки, с небольшим стуком опускаясь на брусчатку.

“Наверное… Ты прав.”

Джастин мило улыбнулся, радуясь тому, что смог повлиять на мое мнение. Он отпустил мою руку, беря за ладонь. Услышав наши отдаляющиеся шаги, сосуд раскрыл глаза, с удивлением смотря нам вслед. По его щекам стекали слезы, я поспешно отвернула свою голову.

Темп нашего передвижения замедлился, картина истекающего кровью человека, беспомощно лежащего посреди улицы, заполнила все наши мысли. Джастин шел уже не так уверенно, было видно, что он о чем-то глубоко задумался. Нужно было попробовать завязать разговор… Хотя на ум приходила лишь одна тема.

“Честно говоря… Мне страшно.”

“М?”

Джастин тряхнул головой, повернувшись ко мне и вопросительно уставившись. Я повторила:

“Мне страшно… Понимаешь, если сосуд умрет, то кому-то придется занять его место. Ты сам знаешь, они набирают кандидатов из подростков…”

Джастин понял, к чему я веду, и, кивнув, нехотя продолжил мою мысль:

“Верно. Это гораздо выгоднее, чем выбрать в качестве сосуда какого-то старика, который и одного ритуала очищения не переживет. Молодой же организм достаточно крепок, чтобы пережить хотя бы пяток лет.”

Мы продолжали медленно идти по улице по направлению к дому Джастина. Вокруг было действительно безлюдно, что позволяло нам общаться на подобные темы. Одна мысль очень сильно тревожила мой разум…

“И… Если человек хоть чем-то отличается от других, то шансы того, что его выберут новым сосудом, увеличиваются многократно…”

Джастин знал про красный цвет моей радужки, ведь один раз – по собственной глупости – я пришла на свидание, забыв надеть линзы. Он не был сильно удивлен этому, признавшись, что один из его родственников тоже обладал такой особенностью внешности. Я затаила дыхание, ожидая ответа юноши, в надежде, что тот хоть как-то подбодрит меня. Откашлявшись, он сказал:

“Люди боятся всего, что выходит за рамки. Но твой цвет глаз – это совершенно обычное явление для людей с душой решимости. Редкое качество, но именно оно и притягивает меня к тебе.”

Джастин остановился, чтобы прижать меня к себе и слегка приобнять. Этот милый жест с его стороны слегка успокоил меня, и я больше не поднимала эту тему.

Свернув направо, мы вышли к дому Джастина. Вообще, он никак не отличался от других кирпичных домиков, расположенных на улице, за исключением того, что находился в небольшом отдалении от других зданий. Юноша открыл небольшую узорчатую деревянную дверь, пропуская меня вперед. Я с нетерпением зашла внутрь, осматриваясь вокруг себя. Честно говоря, все дома в нашей деревне строились по одному образцу, и мне отлично было известно, что, пройдя по коридору вперед и налево можно попасть в ряд из нескольких спальных комнат, проследовав еще чуть дальше – в небольшую ванную. Если же прямо с входа повернуть направо, то вы сразу же упретесь в кухню. Со стороны последней шел заманчивый аромат тушеной капусты, и я вспомнила, что ничего не ела еще с самого утра. Закрыв за собой дверь и оставляя обувь у небольшой стойки с пустыми крючками для одежды, Джастин крикнул:

“Мам, я дома! Чара пришла к нам в гости!”

Несмотря на схожее строение помещений, интерьер оставался полностью на хозяевах. В освещенном светом, льющимся из окон, коридоре было на что посмотреть. На желтых стенах висело множество картин с портретами различных людей, помимо этого на прибитых деревянных полках стояла куча фотографий, с, судя по всему, родственниками Джастина. Кто-кто, а эта семья действительно хранила воспоминания о прошлом.

Джастин скрылся куда-то вглубь дома, я же решила уделить немного внимания фотографиям. Сначала шли черно-белые снимки, которые постепенно переходили в цветные. Через рамку на меня смотрели мужчины и женщины, старики и дети, преимущественно с блондинистыми волосами и голубыми глазами. Такая большая коллекция семейных фотографий наполнила сердце умилением, пока на глаза мне не попалось обожженное изображение какого-то немолодого мужчины… Его взгляд, казалось, проникал в душу и прожигал меня насквозь. Я не могла понять, чем же он так отличается от своих родственников, пока внимательнее не присмотрелась к его лицу. Цвет радужной оболочки глаз был кроваво-красным – совсем как у меня. Я заворожено смотрела на фотографию, не в силах оторвать глаза, пока кто-то не коснулся моего плеча.

“Мама приготовила нам обед. Хочешь перекусить?”

Проморгавшись, я кивнула головой, следуя за Джастином по коридору и попадая в небольшую кухню, практически ничем не отличавшуюся от нашей. Дубовый стол с синей скатертью, с пол десятка темных стульев без каких либо узоров или украшений, несколько тумбочек в цвет другой мебели, старенький железный холодильник и плита со стоящей на ней кастрюлей, источающей казавшийся божественным запах. Нас встретила уже слегка пожилая женщина лет сорока, до этого момента работающая над пищей. Одетая в сарафан и белую рубаху, она являлась довольно осанистой, но в то же время плотной хозяйкой. Мама юноши повернулась в нашу сторону, откидывая золотистые волосы с тонкой проседью с лица, приветливо улыбаясь мне и своему сыну. Теперь было понятно, в кого Джастин пошел своей добротой и мимикой.

“Присаживайся за стол, милая! Чувствуй себя как дома!”

Юноша слегка откашлялся, манерно поправляя свою шляпу, что чуть не заставило меня рассмеяться в голос, после чего предложил:

“Мам, можно мы возьмем еду с собой?”

Женщина выглядела слегка удивленной, но ее ответ был положительным:

“Хорошо…”

***

Мы сидели в комнате Джастина на комфортном диване с атласной обивкой, разговаривая про все на свете. Пустые белые тарелки были отложены на шерстяной ковер, разместившийся на половину дощатого пола. Вообще, осматривая помещение, можно было сделать много выводов о привычках Джастина. Судя по набитому книжному шкафу, он действительно много читал, в основном, конечно же, приключенческие истории, о чем говорили названия на корешках. На письменном столе скопилась груда всяких записок и писем, мне даже стало интересно, кто это и откуда ему столько написывает. На стене висела большая доска для дартса, в середину которой аккуратно были воткнуты несколько разноцветных дротиков. Его интерес к огнестрельному оружию, честно говоря, немного смущал – на спинке стула повисла небольшая кобура на кожаном ремне, что как минимум означало, что он не взял свой револьвер на свидание. Это должно было успокаивать, наверное.

Темы для разговоров сменялись одна за другой. Мы обсуждали все, что обычно обсуждают влюбленные парочки, чтобы узнать друг друга получше. Учебу, интересы, искусство… Мы действительно наслаждались проведенным вместе временем. Когда зашел разговор о развлечениях, я задала ему обычный для любого жителя деревни вопрос:

“Пойдешь на ритуал очищения через несколько дней?”

Ритуалом очищения называлось событие, проходящее раз в месяц, когда сосуд приводят на главную площадь и публично пытают, чтобы зло, находящееся в этом человеке утихомирилось и не смогло выплеснуться через “край”. Жители деревни могли наблюдать за процессом, а иногда даже непосредственно участвовать. Но такой простой вопрос заставил Джастина резко помрачнеть, он опустил голову, скрывая свое лицо за полями шляпы. Я замерла, понимая, что, возможно, сказала что-то не то. Уперев ладонь в лоб, он медленно спросил меня:

“Почему вы все такие… Безжалостные?”

Мне нечего было ответить на этот вопрос, чувствовались неловкость и стыд. Я попыталась взять Джастина за руку, но он отдернул ее от меня. Не дождавшись ответа, юноша продолжил:

“Чара… Помнишь, кто был сосудом лет десять назад?”

Напрягая извилины в попытках пробудить воспоминания из детства, я покачала головой, понимая, что в моей памяти не было подобной информации. Вздохнув, Джастин начал рассказ:

“Обычно, когда стоит вопрос о том, кого выбрать в качестве нового сосуда, выбирают наиболее молодого кандидата, лет от пятнадцати до двадцати. Но когда я был еще совсем мальчишкой… Мой дед попытался вывести сосуд из деревни, спасти его от всей боли и страданий. Их поймали обоих в нескольких километрах от ворот. От полученных травм при поимке сосуд скончался, и встал вопрос о том, как нужно наказать моего деда. Сама знаешь, закон запрещает помогать таким, как тот, которого мы сегодня видели на улице… Недолго думая, “инквизиция” поставила моего предка на его место. Так впервые в истории нашей деревни сосудом стал старик.”

Джастин замолчал, давая мне обдумать сказанные им слова. Кажется, я стала понимать, кто именно был изображен на той полусожженной фотографии.

“И что дальше?”

“А дальше… Дальше с ним произошло все, что обычно происходит с другими сосудами. Общественное порицание. Отказалась семья, близкие. Все. Кроме меня. Я был тогда еще слишком молод, чтобы повестись на пропаганду фанатиков. Мы часто сидели с ним на заднем дворе, пока родители не видели. Он рассказывал мне различные истории, шутил и играл со мною, и тогда я понял, что процесс перевода человека в сосуд абсолютно не меняет его. Меняет лишь отношение людей. Не все смогут выдержать годы “очистки”. Многие озлобляются, теряют веру в человечество.

Слова Джастина меняли мое мировоззрение прямо на корню. Еще сегодня утром я ничем не отличалась от обычного жителя деревни, можно даже сказать, была частью этого… Культа? Тяжело было признавать, что каждый сосуд, по сути, являлся обычным человеком, которого общество избрало как мальчика для битья, ответственного за все беды в деревне. Из моего рта вырвался вопрос:

“И что с ним стало дальше?”

Глубоко вздохнув, Джастин поднял голову, смотря мне прямо в лицо. Радужная оболочка его глаз была окрашена в желтый вместо привычного голубого.

“Умер. Через год. На одном из обрядов.”

Я захлопнула раскрытый в удивлении рот, переваривая информацию. Мне становилось понятно, почему Джастин так презирал все, связанное с наказанием сосудов. У него есть свои причины, и, честно говоря, он заставил меня поверить в его точку зрения. Покосившись в сторону двери, я задала вопрос, понимая, что вернуться к разговору на нормальные темы уже не получится:

“Ну… Я тогда, наверное, пойду?.. Завтра в то же время, в том же месте?”

Джастин зажмурился, и когда он в следующий раз открыл веки, цвет его глаз пришел в норму. Он мягко улыбнулся, придвигаясь ко мне и целуя в щеку, тут же измазавшись в слое косметики.

“Да. Иди.”

Я крепко обняла его на прощание, после чего встала с дивана и вышла из комнаты. Надев свои кроссовки, которые, впрочем, можно было и почистить вечером перед свиданием, распахнула дверь и вышла на улицу. Уже вечерело, похоже, мы засиделись с Джастином допоздна. Родители наверняка волнуются, а мне очень не хотелось, чтобы они нервничали, почем зря. Я решила добежать до дома пешком, благо, маршрут сохранился в голове достаточно хорошо.

Примерно минут через десять я попала на знакомую улицу… Ту самую, на которой мы с Джастином увидели сосуд. Замедлив шаг, я продолжила движение вперед, беспокойно оглядываясь по сторонам. Холод пробирал до костей, хоть и одета я была в теплый свитер, да и вообще на улице лето!

Лужа крови на мостовой. И больше ничего. След крови никуда не тянулся, будто бы сосуд просто растворился в воздухе. Это пугало. Я аккуратно обошла жидкость, стараясь не вляпаться в нее обувью, после чего заспешила домой.

Ноги сами донесли меня до входной двери в кратчайшие сроки. Переводя дух, я постучалась, ожидая, что кто-нибудь мне откроет. Так и вышло – через полминуты дверь распахнулась, и на пороге предстала мама, взволнованно глядя на меня:

“Ты опять гуляла допоздна?”

Я поникла, не зная, как оправдаться. Да уж, у меня редко получалось делать что-то вовремя. Но это не со зла и не специально, я просто редко могла контролировать себя. Мама пустила меня внутрь, после чего все же мягко улыбнулась, разрядив обстановку. Она сказала мне, что папа уже давно вернулся с работы, и что они оставили мне шоколадный пирог. Я кивнула, поблагодарив ее за заботу, после чего сразу же направилась на кухню.

Отец сидел спиной к входу, читая вчерашнюю газету. На его носу с небольшой горбинкой сидели очки в черной оправе. Как обычно, он был одет строго и интеллигентно – в чистую белую рубаху, заправленную в темные брюки, волосы всегда коротко пострижены. В конце концов, такая внешность была необходима тому, кто постоянно работает с людьми. С первого взгляда отец мог показаться очень холодным человеком, но это было не так. Я бросилась ему на шею, обхватываю его руками и целуя в щеку. Папа улыбнулся, откладывая газету на стол и поворачиваясь ко мне, чтобы потрепать за щеку. Он спросил:

“Ну, как прошло свидание? Без эксцессов?”

Я довольно кивнула головой, чувствуя, как в легкие проникает тот самый запах уже остывшего, но не менее вкусного пирога. Руководствуясь логикой “еда может испортиться, а отец нет”, еще раз обняла папу, после чего, помыв руки в раковине, накрыла себе поздний ужин. Хоть я и просила у мамы оставить мне всего пару кусочков, на тарелке лежала как минимум половина торта. Конечно, весь его одолеть у меня не получится, но мне все равно было приятно.

Пока выпечка стремительно исчезала в моем рту, отец решил завести разговор. Сняв очки, он обратился ко мне:

“Как тебе этот… Джастин? Хороший парень, не обижает тебя?”

Я постаралась прожевать очередной кусок побыстрее, тут же сильно закашлявшись. Ничуть не смутившись, папа встал со своего места и похлопал меня по спине, позволив пирогу продолжить свой путь по моему пищеводу.

“Спасибо… Да, конечно! Он очень милый!”

Снова расплывшись в улыбке, папа погладил меня по голове, после чего вернулся к чтению газеты, дав мне спокойно завершить трапезу. Когда я полностью насытилась и убрала остатки пирога в холодильник, то решила, что было бы неплохо убраться в моей комнате. Честно говоря, обещание сделать это было дано моей маме еще несколько дней назад, но руки дошли только сегодня. Вечно вдохновение и желание работать приходит под ночь… Или это я просто себя так утешаю, так как знаю, что все равно не буду ничего делать ночью?

Груды грязного белья были сложены в новенькую стиральную машинку. Честно говоря, ненависть к мытью одежды была рождена как раз из-за того, что это приходилось делать вручную, в раковине, при помощи хозяйственного мыла. Теперь же откладывать все до последнего момента стало привычкой, несмотря на помощь технологий.

Пыль была стерта со всей мебели, заляпанное стекло теперь сияет на свету, как полярная звезда. Мусор был убран со всех уголков, и теперь случайный прохожий мог бы подумать, что в этой комнате живет девочка. Удовлетворенная своей работой, я стала готовиться ко сну.

Гасится настольная лампа, зажигается маленькая восковая свеча. Я ставлю ее на пол, садясь перед ней на колени. Перед сном каждый житель деревни должен наизусть читать молитву. Она действительно внушительных размеров, но достаточно рассказать лишь последние четыре строчки. Согнувшись над горящей в полумраке свечкой, я складываю ладони вместе, начиная тихо бормотать:

“Во избежание снисхождения ада на Землю,

Во избежание поглощения наших душ злом,

Весь первозданный грех должен…”

На последних строчках мой голос задрожал. В голове начали проноситься слова, сказанные сегодня Джастином, про сущность культа, про жертву его деда. Перед глазами застыл образ истекающего кровью человека, отклоненного и порицаемого обществом. Сегодня произошло столько всего, повлиявшего на мое укрепленное годами пропаганды мнение… Что я просто не могла закончить молитву. Ком встал в горле, мешая прочитать последнюю строчку. Немного поколебавшись, я тяжело вздохнула, гася свечку и убирая ее в укромный уголок. Теперь вся затея этого культа казалась мне в корне неправильной… Наверное, это к лучшему?

С такими мыслями я легла спать.

***

То ли на это повлияли кошмары, не дававшие мне сна, то ли какие-то голоса, раздававшиеся у порога нашего дома, но сегодня я проснулась не в 12:00 и даже не в 11:00. Часы показывали полдесятого и я, тяжело зевая и пытаясь разомкнуть свои глаза, нехотя скатилась с кровати, падая на уже чистый пол. Это меня слегка взбодрило, убирая остатки дремоты. Я нехотя поднялась, сладко потягиваясь и понимая, что сегодня уж точно не опоздаю на свидание, а значит, можно не торопиться.

Чистой одежды со вчера не прибавилось, пришлось вновь надевать свитер и шорты. Крепить линзы пока что рановато, и я вышла из спальни, поворачивая голову в сторону входной двери и с удивлением отмечая, что оба родителя стоят у порога и разговаривают с каким-то неизвестным человеком. Чуть ближе подойдя, мне стало ясно, что гость одет в серый балахон без каких-либо отличительных знаков, его лицо наполовину сокрыто капюшоном. Из вежливости, я сделала попытку поздороваться со всеми:

“Доброе утро!”

Все взрослые тут же повернулись ко мне. Ч-что? Почему мама плачет? Почему у папы такой стеклянный и пустой взгляд?.. Мужчина в балахоне ухмыльнулся, показывая худощавой рукой на меня. Я выдавила из себя вопрос:

“Что… Что произошло?..”

Родители молчали, гость же удовлетворенно скрыл свои ладони в рукавах, отвечая:

“Сосуд погиб прошлой ночью.”

Смысл этих слов отказывался доходить до меня, мой разум просто не хотел воспринимать эту фразу. Мне стало понятно, кто этот мужчина, и зачем он пришел. Нет, нет, нет! Почему, почему я?! За что?..

Я бросилась в ноги к своим родителям, пускаясь в плач и захлебываясь в собственных слезах:

“Мамулечка! Папулечка! Пожалуйста, не отдавайте меня!”

Я вцепилась в штанину отца, который уже был одет для похода на работу. Моя голова была устремлена вверх в мольбе, в надежде увидеть хоть один добрый знак на лице папы. Он смотрел на меня в ответ, было трудно понять его мысли через непроницаемые отсвечивающие очки. Отец дернул ногой, заставив меня отпустить его штанину и упасть лицом в пол. Я попыталась достучаться до мамы, подползая к ней:

“Мамочка! Я больше никогда не буду опаздывать! Всегда буду вовремя делать работу по дому! Пожалуйста…”

Мама лишь отвернулась от меня, скрыв свое лицо в ладонях. Слезы полностью заполонили мои глаза, надежда покидала меня с каждой секундой. Я бросилась к последнему живому существу в нашей комнате, хватаясь за полу балахона инквизитора как за последнюю ниточку, ведущую к моему спасению:

“Умоляю, я сделаю всё что угодно! Всё!..”

Отец перебил меня, нечеловеческим голосом сказав:

“Это не наш выбор.”

Я тут же замолкла, не зная, что делать дальше. Инквизитор нагнулся, в следующую секунду хватая меня за волосы и рывком поднимая на ноги. Я вскрикнула от боли, пытаясь вырваться из цепкой хватки мужчины. В его левой руке мелькнул какой-то шприц, направляющийся к моей шее…

***

Второй раз за день я проснулась уже гораздо позднее. Солнце стояло в зените, больно светя в глаза. Я заморгала, тут же осознавая, что нахожусь… В деревянной клетке, установленной прямо по центру главной площади. Спереди стоял огромный деревянный крест. Рядом несколько инквизиторов во все тех же серых балахонах разжигали огромный костер, предназначение которого смутно доходило до меня. Вокруг уже вовсю собирался народ, причем людей было больше, чем на любом из обрядов освещения… По соседству со мной стояла другая клетка, в которой лежало ничуть не изменившееся с момента нашей последней встречи бездыханное тело сосуда, а если точнее… Прошлого сосуда.

Слезы вновь полились по моим щекам, я схватилась за прутья, пытаясь выбраться из заточения. Один из инквизиторов отвлекся от разжигания костра, доставая из-за пояса кнут. Что…

Взмах руки, и на мои пальцы приходится вся мощь от удара. Взвизгнув, я отпустила решетку, прижимая опухшую и покрасневшую руку к груди. Расплывшись в улыбке, мужчина вернулся к работе. Я же забилась в угол, морально готовясь к своей участи. Хотя было ясно изначально, что к этому невозможно подготовиться. Соседнюю клетку распахнули, и сосуд был вынесен наружу. Его тут же подвесили на деревянном кресте, прибив ладони к дереву гвоздями… Я зажмурила глаза, стараясь не смотреть на этот процесс, однако буквально спустя минуту раздался повторный звук открытия клетки. Теперь моя очередь…

Меня грубо схватили за руку, выбрасывая на мостовую. Народ одобрительно загудел, получив возможность лучше рассмотреть новую жертву. Из-за разгоравшегося кострища здесь было очень жарко, пот стекал по моему телу. Я встала на четвереньки, в страхе открывая глаза. Спиной ко мне, обращенный к людям, стоял главный инквизитор, выделяющийся красным балахоном с обитой шерстью капюшоном. Он вещал публике какие-то слова, отдававшиеся звоном в голове. Сзади меня крепко держали инквизиторы более низкого ранга, не давая мне возможности сбежать, хотя страх и паника так сильно охватили меня, что я бы не смогла сделать и шага.

Закончив свою речь, инквизитор приблизился к кострищу, вставляя в него небольшой железный прут и накаляя его докрасна. Мое сердце забилось с невероятной скоростью, хоть я и ни разу не была на обряде переноса, но прекрасно понимала, что сейчас произойдет. Плавно передвигаясь, мужчина приблизился ко мне, его прислужники задрали мне голову, заставив смотреть главному инквизитору прямо в его злобно ухмыляющееся, наполовину скрытое за капюшоном лицо. Слова застряли в моем горле, половина сознания хотела кричать, вырываться и отбиваться, другая же давно смирилась со своей участью.