Текст книги "На игле (СИ)"

Автор книги: Касаи Кагемуша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Утопленник ==========

– Подонки, – тихо прошипел Рон за завтраком, сильнее нужного сжимая в руке вилку.

– Кто? – не сразу поняла Гермиона, озираясь по сторонам, пытаясь найти людей, которые так разозлили ее друга. С первого взгляда все казалось нормальным: учителя ели за своим столом, ученики, сонные и оттого медлительные, потихоньку подтягивались в столовую, на другом конце скамьи, сидя в окружении неизменной Анджелины и еще пары девчонок, хохотали близнецы и Ли. Казалось бы, все было как всегда, только Рон был очевидно просто в ярости.

– Мои братья, – с ненавистью выплюнул он, отталкивая от себя тарелку с яичницей. Гермиона снова посмотрела в сторону веселящихся старшеклассников, потом на Рона и снова на близнецов.

– Почему? – уточнила она, отчаявшись самой понять логику друга. – Они просто смеются, что в этом такого?

Рон задохнулся от эмоций, и голос подал Гарри, молчавший до этого момента и понуро гонявший горох вилкой по тарелке. Он поправил очки, нахмурившись, прежде чем заговорить:

– Они приторговывают травкой, Герм. Вчера вечером Рон наткнулся в коридоре на мальчишку классом младше нас, он был попросту под кайфом, пришлось тащить его до его комнаты в общежитии и укладывать. Никто ничего не говорит, но все знают, откуда в школе появляется дурь.

– В самом деле? – девушка снова заинтересовано посмотрела в сторону старших братьев Рона. Один из них, тот, что сидел подальше, согнулся пополам от хохота и стучал ладонью по столешнице. Лица второго она видеть не могла. – Я не знала.

– Неудивительно, – мягко улыбнулся Гарри. – Никто не станет ничего продавать или покупать в присутствии старост.

Рон от этих слов еще сильнее покраснел от злости и чуть было не расплескал весь чай, который был в его стакане. Он принялся яростно поглощать тосты, и девушка поджала губу, хмурясь еще сильнее и размышляя. Торговля наркотиками, пусть и легкими – это была уже не шутка, она прекрасно помнила несчастную Миртл, которая с каждым днем становилась все бледнее, все тише, а потом и вовсе умерла, так бесшумно и незаметно, как могла только она. Ее труп нашли на следующее утро, в грязном вонючем школьном туалете. Только потом Гермиона узнала, что девочка прочно сидела на игле, будучи в прямом смысле зависимой от новой дозы героина. И пусть тогда за распространение взяли Тома Реддла, который учился в выпускном классе, кто знает, может и он начинал с марихуаны и гашиша? И кто сказал, что близнецы Уизли в действительности торгуют только травой, не промышляя чем помасштабнее?

– И давно они? – Грейнджер отодвинулась чуть в сторону, давая Невиллу, который как всегда опаздывал, усесться рядом с ней.

– Как минимум год, – мрачно ответил Уизли, поднимаясь. – Подонки.

Поттер тоже отбросил ложку и подскочил, догоняя друга. Гермиона бросила последний взгляд в сторону старшеклассников, которые слушали какую-то историю Анджелины, и тоже выбралась из-за скамьи, подхватывая тяжелую сумку, забитую книгами под завязку.

– Приятно аппетита, Невилл, – улыбнулась она однокласснику. – Через двенадцать минут у нас урок ботаники с мисс Стебль, не опаздывай, ладно?

Когда она выходила из столовой, в спину ей снова ударил громоподобный смех братьев Уизли.

***

С того дня староста общежития девочек украдкой смотрела за двумя идентичными рыжими парнями. Они были безусловно очень яркими, было бы ложью сказать, что у них не было поклонниц, однако Грейнджер презрительно фыркала про себя, потому что поклонницы были именно что у «них», а не у кого-то конкретно. Интересно, каково это, когда тебя даже по имени никто не знает? Впрочем, конечно, спрашивать она этого не собиралась. Если раньше, до тех пор, пока Гарри не рассказал ей о настоящей деятельности рыжих шутов, она не считала их чем-то, заслуживающем внимания, то теперь она стала подмечать сотни мелких деталей, которые раньше просто пропускала мимо себя. Братья действительно были умными, умнее, чем большинство их сверстников, они отлично разбирались в химии (неудивительно!), держали себя в превосходной физической форме, а еще очень любили подшучивать или подтрунивать над кем-то. И если их друзей и младшей сестры эти шуточки почти не затрагивали, во всяком случае, приколы для них были в сущности безобидными и даже смешными, то остальных поджидал совсем другой юмор. Близнецы были хлесткими, едкими, словно кислота, и порой их забавы отдавали форменной жестокостью. Гермиона ненавидела и презирала их за это. Они действительно были теми еще подонками.

Она никогда не забудет, как впервые заговорила с ними. Впрочем, разговором это можно было назвать только с натяжкой, потому что весь ее гнев, вся ее ярость – все это буквально прорвалось, стоило им посметь тронуть Рона. Друзья для нее были чем-то большим, чем она сама.

– Отвалите от него! – она налетела на них словно вихрь, словно ураган и буря, как птица Рух, и они невольно сделали маленький шажок назад, отступая от разъяренной девушки. За ее спиной Рон, бледный как смерть, старался восстановить дыхание. Гермиона и сама, стоило признать, побаивалась пауков, вот только сейчас был не тот случай, чтобы поддаваться страху, и она носком туфли пнула тарантула, как настоящий футболист, отправляя его в стену напротив. Тело твари содрогнулось в судорогах, а затем обмякло.

– Эй! – возмущенно воскликнул Ли, которому, видимо, принадлежало животное, но Грейнджер зыркнула на него, и Джордан сглотнул, замолкая. Она снова повернулась к близнецам.

– Как вы смеете, он же ваш брат! – Гарри, только появившийся в коридоре, принялся проталкиваться сквозь толпу к друзьям. Он весь побледнел, боясь, как бы стычка подруги с главными заводилами школы не стоила ей слишком дорого.

– Да брось, это весело, – лениво отозвался один из Уизли, складывая руки на груди. Первый шок от того, что какая-то пигалица смеет перечить им, уже прошел, и он готов был обрушиться на старосту всей мощью, на какую близнецы были способны.

– О, так вот что для вас весело! – воскликнула Гермиона, голос которой был на октаву выше, чем ее обычный тембр. – Я, конечно, знала, что умственные расстройства бывают разными, но никогда не предполагала, что они могут влиять на чувство юмора.

– Не зарывайся, – тихо, и оттого очень страшно отозвался второй брат, выступая вперед. – Мы предупреждаем тебя.

– О, как благородно! – девушку пробила дрожь от интонации, с которой была сказана последняя фраза, но она не привыкла отступать. Особенно тогда, когда дело касалось тех, кого она любила. – Будто бы ваше слово что-то значит.

– Не строй из себя безгрешную, – снова вступился первый. – Ты ведь не сирота и не из многодетной семьи, тогда за что тебя упекли сюда, а?

Это была больная тема. В Хогвартс – интернат для трудных подростков – по большей части попадали сироты и дети из малоимущих семей, поэтому сама она была здесь скорее исключением, чем правилом. Родители Гермионы были живы и здоровы, их бизнес процветал, и поэтому то, что она находилась здесь могло означать только одно из двух: либо она была действительно проблемным ребенком, которого строгий режим Хогвартса мог спасти от колонии, либо от нее попросту отказались. И Грейнджер готова была отдать что угодно, только бы правдивым оказался первый вариант, а не второй. То, что собственные родители отказались от нее – это было больно и обидно, она не понимала, что сделала не так и за что в одиннадцать ее привезли сюда. Ее даже не навещали: родители приезжали только один раз, в прошлом году, когда девушка стала спутницей самого блистательного выпускника интерната на ежегодном выпускном балу, куда допускались только преподаватели, ученики последнего класса и их спутники. Мать тогда холодно взглянула на дочку, готовую броситься к ней, отец смерил изучающим взглядом, а та потом половину ночи проплакала на чердаке корпуса общежития. И даже Виктор, чуткий, добрый, милый Виктор, даже он не мог ничего поделать с ней, а потому просто сидел рядом, сжимая тонкую ручку в своей огромной ладони. В этом году он писал ей из далекой Болгарии, писал много и часто, и эти письма в желтоватых конвертах – это была отдушина от Гермионы, особенно в те дни, когда ворота школы распахивались для посетителей.

К Рону, Джинни и близнецам всегда спешила целая рыжая ватага: мать, отец, а также трое старших братьев. Иногда приезжала еще и престарелая тетушка Мюриэль, которую, впрочем, подростки не очень жаловали, но даже она была родней. После встречи с родными глаза Рональда всегда сверкали, и он с придыханием рассказывал о том, что Чарли взяли работать в институт биоинженерии, что Билл нашел себе девушку, что отца повысили. Он гордо носил вязанный свитер с огромной рыжей R на груди, и это были единственные минуты, когда они с близнецами и Джинни казались действительно семьей: они наперебой говорили о родителях, хвастали друг перед другом цветом обновок и смеялись. Но стоило им четверым переступить порог общежития – и они снова расходились каждый в свою сторону.

К Гарри тоже приходили: первой, рано утром, тетя Петунья, эта худая женщина с ранней сединой и печальным лицом. Она приносила фрукты, конфеты, долго-долго обнимала племянника и обещала, что она заработает достаточно денег и заберет его обратно, что обязательно сделает это, потому что у Гарри есть дом, и как только опека убедится, что Петунья может обеспечивать себя и двух мальчишек-погодок, она сразу заберет его. Тетя всегда уходила сгорбившись, поникнув головой, и Поттер украдкой утирал слезы кулаком. Дядя Вернон, этот огромный добряк, который растил мальчика и учил его играть в футбол, ничем не отделяя от родного сына, умер в то лето, когда Гарри должен был отпраздновать свой одиннадцатый день рождения. У тети были кое-какие сбережения, однако было понятно, что она не сможет тянуть одновременно и Дадли, и приемного ребенка, и поэтому тогда Поттер принял свое первое в жизни взрослое решение, решаясь уехать от семьи. Когда он уезжал, тетя плакала. Вторым всегда был Дадли: он был склонным к полноте юношей, руки которого всегда были в каких-то ссадинах и порезах, вероятно, сказывалась работа в мастерской, где он старался заработать лишний шиллинг на любимые сладости матери, которая вечно себе в чем-то отказывала, или на подарок кузену. Дурсль винил себя в том, что сам не вызвался ехать в интернат, и каждое его посещение было пропитано этой невысказанной виной, тягучей и страшной тоской парня по своему лучшему другу и двоюродному брату, который был теперь заключен за резной решеткой Хогвартса. Дадли был чутким, хотя это и трудно было сказать исходя из его внешнего вида, но Гермиона никогда не забудет, как в ее пятнадцатый день рождения, на который выпал день посещения, Гарри вбежал в ее спальню, утягивая во двор, где стоял его кузен, сжимая в потных ладонях маленький сверток в яркой бумаге. Заколку, сделанную явно руками самого Дадли, Грейнджер не снимала никогда. Последним, под самый вечер, к Гарри приходил его пропойца-крестный. Он был вечно одет в какое-то рванье, от него пахло спиртным, но, глядя на то, как горят его глаза при виде Поттера и как они вдвоем сидят на скамье у дерева, девушке всегда становилось очень горько и обидно за саму себя.

К Невиллу приходила бабушка. Она рассказывала, что родители уже идут на поправку и радостно делилась с внуком тем, что его мать накануне смогла впервые за шестнадцать лет сказать, что хочет на обед. Долгопупс радовался, улыбался, а у Гермионы сосало под ложечкой. К Драко, нелюдимому мальчику из параллельного класса, ходила мать. Ни от кого не было секретом, что ради этих часов с сыном ей приходилось договариваться с начальником тюрьмы, чтобы ее отпустили на свидание, и стражник в черном балахоне, который, казалось, выпивал краски и радость отовсюду, стоял у ворот, наблюдая за блондинкой. Приходили и к Симусу, к Дину, к Анджелине и Алисии, к Лаванде и близняшкам Патил, к Крэббу и Гойлу. Не приходили только к ней. И вопрос о том, почему она здесь, всегда был для нее болезненным.

Но сейчас был не тот момент, чтобы поддаваться жалости к себе.

– Меня упекли сюда за то, что я сломала нос одному не в меру веселому подонку, который смел издеваться над моими друзьями, – буквально прошипела она, глядя точно в глаза близнецу. – Смекаешь?

Сзади послышались одобрительные смешки, кажется, ее прямолинейная угроза получилась успешной. Она развернулась на каблуках, уходя, и услышала за спиной насмешливый голос:

– Малыш Ронни, а тебе повезло с девушкой! Настоящий защитник, просто львица, – она не видела ухмылку на его губах, но кожей ощущала ее, а потому не поворачиваясь показала Уизли средний палец.

– Завидуй молча, Фредерик, – наугад бросила она через плечо, шагая через расступающуюся толпу к Гарри и Рону, которые все также стояли у стены. Рон был все еще страшно бледен, и Поттер поддерживал его за руку, не давая сползти по стене на пол.

– Как она угадала? – услышала она пораженный шепот одного из братьев.

***

После той памятной стычки в коридоре, про которую вся школа говорила еще несколько недель, Гермиона старалась не ходить по коридорам одна и вообще как можно меньше оказываться где-либо без Гарри или Рона. Она не была дурой и отлично знала, что теперь близнецы вполне могут попробовать как-то насолить ей, и поэтому делала все, лишь бы не подставляться. Почему-то ей казалось, что они не будут строить ей неприятности исподтишка. Поэтому, избегая прямых встреч, она практически никогда не оставалась одна, даже в общежитии проводя почти все время в компании друзей, совсем забросив сольные походы в библиотеку. Самым проблемным предметом оказалась латынь, на которую мальчишки не ходили, обозвав ее древними рунами, и Гермиона мужественно три раза в неделю шла к нулевой паре на третий этаж одна, дергаясь от каждого резкого звука. Так прошло около месяца, когда однажды после такого занятия ее не поймали прямо у входа. Сердце ухнуло в пятки, и она приготовилась отвечать за свои слова перед рыжими мерзавцами, когда вдруг поняла, что за предплечье ее держит не кто-то из них, а совсем другой человек.

– Тише ты, Грейнджер, – шикнул на нее Малфой, вышедший из кабинета на пару минут раньше.

– Что ты делаешь? – яростным шепотом спросила она, почему-то все-таки не решаясь шуметь, однако он сделал знак рукой, предлагая ей самой выглянуть из ниши, где они прятались, наружу, и девушка все поняла. Близнецы, Ли, Анджелина, Алисия и какая-то незнакомая ей девушка стояли около стены, смеясь над чем-то и поминутно поглядывая в сторону поворота, за которым скрывалась ниша, где находились Гермиона и Драко.

– Пошли, – одними губами произнес блондин, и они бесшумно вернулись в кабинет, прикрывая за собой дверь.

– Черт, – не сдержалась девушка, стукнув кулаком ни в чем не повинную парту. – О чем я только думала!..

– Ты про тот случай, когда поставила их на место? – насмешливо спросил Малфой, подходя к окну и выглядывая из него.

– Нет, про тот, когда я не пошла из кабинета на завтрак вместе с профессором, – раздраженно ответила она. – О том случае, про который говоришь ты, я ничуть не жалею.

– Угу, – рассеянно заметил молодой человек, что-то разглядывая, перевесившись через подоконник.

– Ладно, рано или поздно придется выйти, – решилась девушка, гордо вскинув подбородок и поправив сумку на плече. – Все равно другого способа выбраться отсюда нет, так что мне в любом случае придется встретиться с ними.

– Не глупи, – резко бросил Малфой, наконец-то распрямляясь и поворачиваясь к ней.

– Да что они могут мне сделать? Не будут же они меня насиловать или избивать, – Гермиона явно храбрилась, потому что на самом деле ее сердце отбивало чечетку в груди. Сделать они могли многое, и, Грейнджер не сомневалась, целенаправленные издевки в ее адрес будут куда более болезненными, чем тот выпад наугад относительно ее родителей.

– Джонсон и Джордан под кайфом, это же видно, – Малфой явно злился. – Что они тебе могут сделать? О, действительно! Пожалуй, насиловать они тебя и правда не будут, но вот облить чем-то или порвать блузку, чтобы ты через весь корпус шла в одном белье – это запросто. Поэтому не глупи, не будь дурой.

– И что же мне делать?.. – ее голос подрагивал, и Драко смягчился, глубоко вздыхая.

– Не трусь. Тут широкий карниз, он ведет прямо до кабинета Помфри, оттуда через больничный отсек можно будет выбраться к главной лестнице. Надеюсь, ты не боишься высоты? – Гермиона боялась. Очень боялась! Это был один из ее худших кошмаров, когда она падает куда-то вниз и не может остановиться, и даже забраться по узкой лесенке на чердак общежития было для нее целым подвигом. Но кабинет школьной медсестры был всего в нескольких метрах, даром что принадлежал к другому блоку, отделенному несущей стеной, и попасть в него можно было только через первый этаж.

– Нет, не боюсь, – уверенно заявила она, впрочем, побледнев так, что глаза на контрасте стали практически черными.

– Оно и видно, – хмыкнул Малфой. – Ладно, тогда ты пойдешь первой, а я за тобой. Если что, я удержу тебя, – он бросил быстрый взгляд на дверь. За ней слышались голоса. – Ну, быстрей!

Они вылезли наружу, и Гермиона мертвой хваткой вцепилась в водосточную трубу, которая шла над карнизом. Она крепко зажмурилась, делая первый осторожный шажочек, затем второй и третий, а затем зачем-то раскрыла глаза и буквально окаменела, парализованная ужасом. В трех этажах под ней зеленела трава школьного двора, яркая-яркая, и перед мысленным взглядом Грейнджер вдруг отчетливо представилось собственное поломанное падением тело, лежащее на газоне, смеющиеся лица близнецов, радующихся ее смерти… Малфой, закрывавший окно, догнал ее, и она повернулась к нему. Вероятно, на ее лице и так было написано все, потому что он нахмурил тонкие брови.

– … не могу, – прошелестела она. Пальцы сводило от того усилия, с которым она сжимала трубу. Юноша что-то сказал сквозь зубы и подполз ближе, правой рукой крепко сжимая ее за предплечья так, что стало больно.

– Молчи. Зажмурься.

Она подчинилась, крепко закрыв глаза и затаив дыхание, только сердце ее билось так, словно она пробежала марафон. Из класса донеслись приглушенные закрытым окном голоса.

– Ее здесь нет, Джордан, – это был голос Анджелины. В нем просто сквозило недовольство, и Гермиона закусила губу, борясь со всхлипом.

– Значит, она ушла до звонка, или, возможно, просто не пришла на занятие, – раздался беспечный голос одного из близнецов.

– Действительно, народ, пошли отсюда, какая к черту разница, – поддержал его второй.

– Но Кэти видела, как она утром выходила из гостиной! – раздался растерянный голос Ли, до Гермионы донеслось, как он грубо выругался.

– Тогда пошли в ее комнату, наверняка она там, – предложил незнакомый девичий голос.

– К черту, пошли лучше завтракать. Что вы в самом деле, настоящую травлю устроили, – в голосе Уизли засквозило раздражение.

– Фредди прав. Лучше оставить девчонку в покое, в конце концов, мы тогда и правда перегнули палку с Ронни.

– Не понимаю я вас, парни, – цокнула языком Анджелина.

Хлопнула тяжелая деревянная дверь, послышались шаги, затем дверь снова хлопнула, а потом все затихло. Гермиона услышала тяжелый вздох слева – это Малфой задерживал дыхание, боясь выдать их расположение.

– Кажется, ушли, – прошептал он. – Теперь перехватись правой рукой дальше. Да, вот так, молодец. Теперь передвинь ногу. Снова руку, давай, Грейнджер, ты сможешь. Ногу. Молодец. Давай, еще чуть-чуть!

Они по дюйму, шаг за шагом уходили от кабинета латыни, продвигаясь по широкому карнизу вперед. Эти несколько минут, в течение которых Гермиона шла, подбадриваемая Малфоем, показались ей годами, и она, хоть и не верила в Бога, готова была молиться, лишь бы все поскорее закончилось.

– Стой, – приказал Драко. – Прижмись покрепче к стене, я обойду тебя, открою окно. Они в школе хлипкие, если хорошенько потянуть, то можно отпереть и снаружи.

Девушка всем телом прижалась к шершавой стене, стараясь буквально слиться с ней. Она почувствовала, как через ее спину протянулась чужая рука, потом ощутила, как другая придвинулась вплотную к ее собственной, а затем на долю секунду чужое тело вжало ее в стену и тут же пропало. Она внезапно поняла, что задержала дыхание. Послышался стук, лязг, скрип, и все стихло. Голос Малфоя зазвучал откуда-то сверху.

– Сделай еще два шага, – она послушно придвинулась еще чуть ближе, а потом почувствовала, как ее руку ухватила чужая ладонь. – Я держу тебя. Дай сюда вторую руку, – и с силой, совершенно неожиданной для человека такого телосложения, он втянул ее внутрь.

Они сидели в заброшенном классе по соседству с медпунктом, прямо на полу. Драко курил, выдыхая сизоватый дым, а Гермиона все никак не могла унять свое бешено бьющееся сердце. Ноги были ватными, голова кружилась, а перед глазами все еще стоял зеленый двор с чернильно-черной фигурой, лежащей посередине.

– Хочешь закурить? – голос Малфоя без этих его презрительных ноток казался совершенно невыразительным.

– Н-нет… – она подняла взгляд, но, как и ожидалось, юноша даже не смотрел на нее, уставившись куда-то вверх. – Спасибо тебе. Я думала, что ты меня ненавидишь…

– Вот и правильно, никотин – та еще дрянь. Мать вечно говорила отцу, чтобы он бросил курить, что это вызывает рак, – он щелчком отправил окурок в темный угол. – Ненавижу… – он обхватил худые длинные ноги в черных штанах руками, запрокидывая голову. – Нет, я тебя не ненавижу. Не то слово. Недолюбливаю – да, хотя сам не знаю, почему, но ненависть, нет. Нельзя ненавидеть кого-то просто так.

– Тогда почему ты помог мне? – Гермиона нахмурилась, разглядывая профиль однокурсника. Она не понимала его. Он долго молчал, словно думая, отвечать или нет, и где-то внизу раздался звонок. Это значило, что новый урок уже начался, однако впервые староста не собиралась идти на него. История с мистером Бинсом и так не была в числе того, что она считала обязательным к посещению, а уж с учетом того, что произошло…

– Ты наверняка не знаешь, но Уизли продают ученикам наркоту, – все-таки нарушил тишину Малфой.

– Рон как-то говорил, – откликнулась Гермиона. – Это правда?

– Правда, – как-то тихо и тоскливо ответил Драко. – Мой друг, Крэбб, уже почти полгода, как сидит на этой дряни. Мы все пробовали, чтобы вытащить его, но ничего не выходит, – он с силой сжал кулаки, и Гермиона заметила, как вздулись вены на его руках. – Я не ненавижу тебя, Грейнджер, особенно после сегодняшнего. Адреналин, говорят, располагает людей друг к другу. Но вот Уизли и их шайку. Их я действительно ненавижу. И я помог тебе не потому, что это была ты, а потому, что они были они.

Он не кривил душой, не говорил, что спас потому что «каждый на его месте поступил так же», и, девушка видела это в его глазах, он действительно всей душой ненавидел двух рыжих мерзавцев, которые подсадили на дурь его друга. Рон был прав: они действительно были форменными подонками.

В молчании они просидели еще около полутора часов, пока звонок не оповестил их об окончании занятия, и только тогда они поднялись с пыльного пола.

***

Гермиона прошла по карнизу здания на высоте добрых трех этажей, влезла в окно кабинета врача, нарушив столько школьных правил, что ее следовало бы выгнать, и все это для того, чтобы не подвергнуться насмешкам группки аморальных идиотов, которые решили, что могут посмеяться над ней. Право, лучше бы они избили ее или порвали кофту, но не делали того, что в итоге сделали.

Письма Виктора – это было что-то, что принадлежало только ей.

Конечно, Анджелина, Алиссия или эта Кэти – да хоть втроем – могли пробраться в ее комнату, найти письма и забрать их.

Но Гермиона не думала, что у них найдется достаточно наглости, чтобы залезть на скамью посреди столовой и читать их вслух.

Близнецы сидели напротив, хохоча над фразами, адресованными только ей.

Кэти демонстративно скомкала одно из писем, отбрасывая его в сторону.

Тот ужас, который держал в тисках ее сердце на высоте десяти метров, то сочувствие, которое она испытывала к курящему на полу Малфою, та радость, что все обошлось – все это сменилось яростью, ледяной, холодной, беспощадной. Гермиона не узнала свой голос, когда услышала его:

– Балаган окончен. Слезай оттуда, Белл, и отдай мне мои письма, – воцарилась мертвая тишина, но девушка этого даже не заметила. Для нее сейчас существовала только Кэти Белл, которая презрительно смотрела на нее сверху вниз, держа в руках пачку ее, Гермионы, писем.

– А то что? – старшеклассница насмешливо подняла бровь, намеренно медленно выбирая следующий листок. – Тут не ты ставишь условия, дорогуша.

– Я, – в голосе Гермионы зазвучал металл, и, смотри она хоть немного по сторонам, она бы заметила, как по комнате прошел восхищенный шепоток. – Что ты можешь мне сделать? Дочитать эти письма? Читай! Снова попробовать поймать меня после уроков, чтобы устроить темную? Давай! – голос девушки понизился до шепота, глаза были широко распахнуты, и напряжение, возникшее в комнате, можно было резать ножом. – Только я предупреждаю тебя, Белл, предупреждаю тебя и всех твоих поганых дружков. Не стоит считать себя сильнее, чем кто-либо еще.

Они замерли, глядя друг другу в глаза: одна на скамейке, сжимая в длинных холеных пальцах стопку писем, другая на полу, растрепанная и взвинченная до предела.

– Малышка Грейнджер угрожает нам! – весело воскликнул один из близнецов, соскакивая со столешницы на пол и подходя сзади к девочке, кладя ей руку на плечо, но в ту же секунду он упал навзничь, потому что Гермиона, доведенная буквально до предела, мгновенно развернулась, стряхивая его ладонь, и ударила его кулаком в челюсть.

– Фредди! – вскочил второй, подлетая к упавшему брату.

– Не трогайте меня и моих друзей, ублюдки, – желчно выплюнула Гермиона, выхватывая из рук обмершей Кэти свои письма и аккуратно подбирая с пола скомканный лист. В гробовой тишине она покинула столовую, и только у себя в комнате она позволила себе просто-напросто расплакаться, растирая кулаками тушь по щекам и оставляя черные потеки на белой наволочке. Лаванда, ее соседка по комнате, заперла дверь и сочувственно гладила девушку по спине, оказывая ей молчаливую поддержку. Хоть Браун и была довольно эксцентричной девицей, но она была доброй, в ней не было ни грамма той жестокости или того яда, из которого состояли Кэти Бэлл, Анджелина Джонсон, близнецы Уизли.

***

С наступлением мая на школьном дворе зацвела сирень и черемуха, и теплый воздух пропитался новыми запахами. Гермиона любила эти дни, спокойные и свежие, еще свободные от бесконечных экзаменов в июне и от летних практик в июле и августе, которыми их вечно заваливало руководство, лишь бы подростки не сидели без дела. Она частенько забиралась под раскидистую иву около небольшого пруда, а после до самого вечера, пока не стемнеет, сидела там с книгой, слушая цокот кузнечиков и переливы голосов цикад. Иногда она представляла себе, что находится на самом деле далеко-далеко, сидит на заднем дворе их с родителями домика, и что все свои неполных семнадцать лет она жила с семьей. Реже она воображала себе, что она в Болгарии с Виктором, что они вдвоем живут в коттедже за городом, что он ездит на сборы по футболу, а она ждет его, читая книги. Но в последнее время эта ее фантазия, самая излюбленная раньше, стала отступать. Оплеванные, выставленные на всеобщее обозрение робкие отношения с Виктором были безвозвратно испорчены несколькими малолетними ублюдками, которые высмеяли их. Как-то через неделю после того инцидента за завтраком Грейнджер получила очередное письмо в желтоватом конверте.

– Неужели наша голубка получила очередное письмо? – громко спросила Джонсон, которая с того случая не упускала возможности отвесить какое-либо замечание в адрес Гермионы. Староста презрительно ухмыльнулась, в лучших традициях близнецов, и в том же тоне ответила.

– Представь себе! Хочешь, почитаю вслух, если ты так грезишь моей личной жизнью?

– Обойдусь, – скривилась Анджелина, и, хотя последнее слово осталось за ней, победа все равно была за Гермионой.

Теперь, когда Грейнджер знала, что в стенах Хогвартса нелегально распространяют траву, она стала все чаще и чаще подмечать студентов, находившихся под кайфом. Чаще всего это была лишь легкая стадия, слегка расширенные зрачки и легкая дискоординация, однако были и те, кто с трудом держались на ногах. Одним из таких людей был Винсент Крэбб.

Он проломился через кустарник, помяв клумбу, и рухнул, споткнувшись о собственные ноги, прямо возле Гермионы, которая с новеньким романом Джека Лондона сидела под своим любимым деревом. Она с трудом сдержала вскрик, когда это произошло, подтягивая к себе ноги и защищаясь, словно щитом, книгой. Вслед за полубессознательным парнем через кусты перескочил Грегори Гойл, а следом и Малфой, который выглядел не в пример более растрепанным, чем обычно.

– Вин! – затряс он за плечо друга, переворачивая его на бок. – Вин, приятель, ты слышишь меня? Вин! – Гермиона пересилила себя, подползая к тяжело дышащему Крэббу. Она аккуратно повернула его голову, оттянула веко, посмотрела на зрачок, затем прощупала пульс.

– Нужен врач, – тихо сказала она, и Гойл подскочил, убегая в сторону школы. Гермиона расстегнула воротничок рубашки, облегчая юноше доступ к воздуху.

– Что с ним? – голос Малфоя дрожал.

– Передозировка, – она одним движение закатала его рукав, открывая обозрению фиолетовый сгиб локтя, на котором красными точками виднелись следы инъекций. – Он не просто курит дурь, Драко, он сидит на игле…

Ее голос внезапно осип, и она бросила быстрый взгляд в сторону блондина. По его лицу текли слезы. Он крепко сжал ладонь друга, осторожно укладывая его голову себе на колени, свободной рукой гладя его по волосам.

– Все обойдется, Вин, все будет хорошо, – его голос дрожал, и слезы одна за одной капали на бледное лицо Крэбба. – Все будет хорошо, слышишь? Ты выберешься…

– Драко, дружище, – прохрипел лежащий, с трудом приподнимая веки и различая лицо над собой. – Все в огне, я сгораю в адском пламени…

– Ну что ты, – Малфой закусил кулак, чтобы побороть крик отчаяния. – Любое пламя рано или поздно гаснет, оно сжигает все зло и уходит…

Он что-то бормотал, стараясь поддержать Винсента, удерживая его в сознании, из замка на помощь спешила медсестра и несколько преподавателей, студенты подтягивались, стремясь узнать, что происходит, но Гермиона словно впала в оцепенение, а внутри нее разрасталась огненным шаром ненависть, такая сильная, такая всепоглощающая, что руки сами сжались в кулаки.

Адское пламя. Гребанное адское пламя – вот, что она сделает с близнецами! И плевать, если после этого она попадет в изолятор или вообще в тюрьму, образ Винсента Крэбба с пеной на губах вел ее вперед.