Текст книги "К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №27 от 05.07.2010"

Автор книги: К барьеру! (запрещенная Дуэль)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Чешко как ребёнок надул губы: "Я стараюсь не отталкиваться от своих личных взглядов".

Миронов: "А они у Вас есть?"

Эксперт с возмущением вскрикивает: "Почему Вас интересуют мои личные убеждения?! Я не представляю человека без личных убеждений!"

Риторический пассаж, прозвучавший с искренним пафосом, неопровержимо свидетельствовал, что взгляды эксперта и требования заказчика совпали при производстве экспертизы.

На этом допрос эксперта без присяжных заседателей закончился. Почему без присяжных? Потому что, оказывается, исследование специализации, уровня профессионализма эксперта, методик, примененных экспертом, присяжным знать не положено. Так и не узнали присяжные, что эксперт Чешко, сотворивший лингвистическую экспертизу, доказывающую, что читатели книги Бориса Миронова "Приговор убивающим Россию" непременно преступники и иными быть не могут, понятия не имеет о лингвистических методах исследования текстов, но зато хорошо понимает замысел заказчика и с энтузиазмом удовлетворяет его.

В присутствии присяжных защите разрешалось лишь разбираться, какими фактами эксперт подтверждает своё заключение, что книга Бориса Миронова "Приговор убивающим Россию" является идейным вдохновителем покушения на Чубайса.

Вошли присяжные заседатели.

"Уважаемый коллега! – не без торжественности обратился Иван Миронов к эксперту. – Как историки, мы оба...".

Заслышав про коллегу, судья зашлась в возмущенном крике: "Подсудимый Миронов! Какой он Вам коллега!? Вы – подсудимый! И господин Чешко Вам коллегой никак быть не может!".

Странная реакция на вполне естественное обращение историка к историку. Со слов судьи выходит так, что прерогативу именовать друг друга коллегой имеют только подсудимые.

Миронов послушно исправляется: "Чешко, – обращается он к эксперту, – в книге "Приговор убивающим Россию" цитируются документы Совета Федерации, Государственной Думы, Внешней разведки, Федеральной службы безопасности, Министерства внутренних дел, Счетной Палаты, официальные данные Роскомстата, Указы Президента Российской Федерации, постановления Правительства Российской Федерации, публикации российских и зарубежных изданий, а именно "Российская газета", "Российская Федерация сегодня", "Совершенно секретно", "Завтра", "Вашингтон пост", "Нью-Йорк таймс", "Парламентская газета", "Новая газета"...".

Судья, раздраженная внушительным перечнем документальных источников книги, прерывает: "Остановитесь, подсудимый!" и вместе с прокурором углубляется в чтение экспертного заключения. Ссылок на перечисленные подсудимым источники в экспертизе нет, а "Приговор убивающим Россию" никто из них не читал. Ситуация складывается щекотливая.

Судья выныривает из омута раздумий: "Я вопрос как заданный первым оставлю. Но предупреждаю, что допрос эксперта производится в целях разъяснения данного им заключения, а не для анализа книги Миронова. Творческое наследие Миронова-старшего не является предметом рассмотрения суда".

Чешко затоптался у трибуны, подыскивая подходящие случаю слова: "Насколько я понимаю, речь идет о том, что Миронов обвиняет Правительство и Президента в том, что они предали интересы России, речь идет о теории еврейского заговора... Дальше эксперт пишет, – водит Чешко пальцем по тексту собственной экспертизы, – "судить о достоверности этих фактов не могу".

Миронов: "Это не ответ на мой вопрос. Тем более, что слова "еврейский заговор" в тексте вообще не проходят".

Чешко вдруг наливается нескрываемой злобой и весьма не по-научному рычит: "Проходят!".

Миронов с сочувствием смотрит на "коллегу", жертвующего своей репутацией: "Это ложь!".

Спор разрешает судья, ее "Снимаю вопрос!" звучит как "брэк!" и разводит поединщиков по разным углам ринга.

Миронов вступает в новый раунд: "Скажите, Чешко, каковы документальные источники, на которые ссылается автор в своей книге "Приговор убивающим Россию", или он делает утверждения голословно, не подтверждая их фактами?"

Эксперт, понимая, что находится под надёжным локотком судьи, расправляет узкие плечи и бодро отбрасывает волосы со лба: "Полагаю, что голословно".

Миронов: "На основании чего Вы сделали такой вывод?"

Чешко выпячивает впалую грудь: "Я делаю этот вывод на основании анализа текста. Таких фактов в произведении господина Миронова нет".

Иван Миронов поворачивается к судье и с обреченностью врача, предвидящего летальный исход, ставит диагноз еще пытающемуся петушиться эксперту: "Это ложь, Ваша честь!".

Судья подобно жене, не желающей понимать, что скоро станет вдовой, наваливается грудью на стол и причитает: "Суд предупреждает Вас, подсудимый Миронов, о недопустимости некорректных высказываний в отношении эксперта".

Миронов двигается дальше: "Вам известно, Чешко, что все источники книги "Приговор убивающим Россию" являются открытыми документальными материалами, а использованная автором информация, почерпнутая из них, ни на тот период времени, ни по сей день не оспоривалась никем как недостоверная или клеветническая?"

Чешко покрывается нервной испариной, но не оставляет петушиного задора, все-таки он под надёжным крылом судьи: "Соблаговолите подтвердить это фактами!".

Миронов начинает перечислять факты, но судья быстро соображает, что подсудимый вернется сейчас к тем самым неопровержимым документальным источникам книги, как материалы ФСБ, МВД, Счетной Палаты, Государственной Думы, только что запрещенным ею к оглашению, и запрещает Миронову продолжать дальше. Снимает вопрос.

Миронов, не ожидая от судьи иных маневров, переходит к следующему вопросу: "Скажите, пожалуйста, когда Вы обличаете автора в возбуждении национальной ненависти и ссылаетесь на стр. 37 книги "Приговор убивающим Россию", но при этом не приводите конкретной цитаты, Вы имеете в виду вот это высказывание с этой страницы: "По данным спецслужб, 35 процентов наркорынка Москвы контролируют азербайджанцы, наиболее известны так называемые "мингечаурская" бригада и азербайджанско-дагестанская "закатальская" бригада, специализирующиеся на содержании наркопритонов и продаже наркотиков растительного происхождения. 90 процентов героина в столицу привозят таджикские наркокурьеры ("Комсомольская правда", 11.05.04)"?"

Судья яростно: "Я вопрос снимаю, так как он направлен не на выяснение информации у эксперта, а на цитирование Бориса Миронова. Подобные вопросы я буду снимать и впредь!"

Встаёт адвокат Чепурная: "У меня возражение, Ваша честь. Экспертами исследовалась целиком вся брошюра "Приговор убивающим Россию". Суд отказал нам в доведении ее содержания до присяжных заседателей. Вы нарушаете наше право на защиту".

Судья: "Подобные высказывания в присутствии присяжных заседателей недопустимы! Уважаемые присяжные заседатели, это есть незаконное давление на вас со стороны защиты. Действительно, в исследовании книги Б.С. Миронова суд отказал, так как она не относится к делу. У нас суд в отношении других лиц. Миронова Бориса Сергеевича вы среди подсудимых не видите!"

Иван Миронов удивленно: "Ваша честь, не мы же засунули эту книгу с экспертизой в уголовное дело!".

Судья не преклонна: "Но вы потребовали пригласить эксперта. Вы захотели исследовать содержание экспертизы!"

Миронов вздыхает, понимая, что с логикой у судьи застарелая вражда, и примирения здесь ждать не приходится. Он пробует переформулировать вопрос: "Чешко, на какую конкретно цитату из книги Вы опираетесь, когда обвиняете автора в возбуждении национальной ненависти и ссылаетесь на страницу 37?".

Чешко возвел глаза к потолку: "Когда речь идет о контексте, не всегда нужно цитировать. Можно прочитать и увидеть".

Миронов настойчиво: "Мне нужна конкретная цитата".

Чешко увертливо: "У меня на руках ее нет".

Адвокат Чепурная вынуждена вновь вернуться к компетенции эксперта: "Уважаемый эксперт, имели ли Вы право проводить эту лингвистическую экспертизу, если Вы не являетесь лингвистом и не используете специальные методы исследования текста?"

У Чешко не выдерживают нервы: "Я прошу обратить внимание, что экспертиза называется – экспертиза вещественных доказательств!"

"Лингвистическая", – зачитывает Чепурная заглавие экспертного заключения в уголовном деле, но Чешко её не слышит.

"Как правило, – красуется он многоопытностью, – следователь называет экспертизу социологической, этнологической или экспертизой вещественных доказательств. Ни о какой лингвистической экспертизе здесь речи не идет".

Чепурная сама не ожидала, что её вопрос приведет к такому результату: "Так Вы отказываетесь признавать свою экспертизу лингвистической?"

Чешко вздрогнул, понял, что наговорил лишнего, но ему на выручку уже приспела судья. Вопрос снимается.

Миронов: "В связи с вышесказанным Вами, как Вы можете объяснить тот факт, что данная экспертиза в деле называется лингвистической?"

Судья не преминула снять и этот вопрос.

Миронов возвращается к исследованию текста экспертизы: "Чешко, когда Вы на поставленный перед Вами вопрос "Есть ли высказывания, где бедствия, неблагополучие одной социальной, этнической или конфессиональной группы объясняются существованием и целенаправленной деятельностью (действиями) другой нации, народности, социальной, конфессиональной или этнической группы либо отдельных представителей?" отвечаете утвердительно "Да, есть" и при этом цитируете стр. 19 книги "Приговор убивающим Россию", где автор ссылается на руководителя Центра общественных связей ФСБ России генерала Ставицкого, перечислившего этнические преступные группировки – азербайджанскую, цыганскую, таджикскую, туркменскую, чеченскую, грузинскую, Вы это имели в виду или что-то другое?".

Судья, едва отдышавшись от только что миновавшей опасности, вынуждена снова оборонять эксперта: "Вопрос снимается как не направленный на разъяснение экспертного заключения, а направленный на цитирование источника, не исследованного в судебном заседании".

Миронов улыбнулся, слыша знакомую формулировку: "Что Вы считаете негативными высказываниями в адрес Правительства России?".

Чешко трясет экспертизой, причитает: "Помилуйте, вот мои выводы!".

Миронов: "На какие конкретно цитаты Вы опираетесь?"

Чешко натренированно увиливает от ответа: "А здесь ссылки есть – страница 9, страница 37. И общий контекст книги об этом свидетельствует".

Миронов: "Как можно судить об объективности Ваших выводов, если Вы не можете привести ни одной цитаты?".

Чешко в изнеможении смотрит на судью, та снимает вопрос.

Миронов: "Когда Вы говорите о контексте, что Вы подразумеваете под этим?"

Чешко барахтается в сетях, самим же расставленных: "Контекст означает учет общего духа книги".

Миронов безжалостно: "А что означает "общий дух"?"

Судья спешит на выручку, снимает "духовный вопрос".

Миронов: "Имеет ли право эксперт, производящий лингвистическую экспертизу, устанавливать, что тот или иной факт "порочит репутацию государственных деятелей", или это исключительно право суда?"

Чешко пытается улизнуть от ответственности: "Я отвечал только на поставленные передо мной вопросы".

Миронов предвидел этот маневр: "Профессор!" – обращается он к приунывшему этнографу...

"Да не профессор я!" – тихо вскрикивает тот в ответ, и это его единственный честный ответ за весь допрос.

"Все ещё впереди, – подбадривает ученого подсудимый. – Различаете ли Вы в своей экспертизе порочащую информацию, то есть ложную, не соответствующую действительности, и позорящую информацию, то есть соответствующую реальности, за которую автор, её опубликовавший, ответственности нести не может?"

Чешко стонет: "Я уж попугаем становлюсь! Повторяю: эксперт отвечал только на те вопросы, которые перед ним были поставлены".

Миронов: "Какие основания у Вас утверждать, что в данной книге содержится информация, порочищая честь и достоинство лиц из Правительства?"

Чешко бормочет маловразумительное: "Эксперт не отвечает за формулировку вопроса".

Миронов: "Вы утверждаете, что во фразе "подобных моли путиных" содержится оскорбительная характеристика. В чем Вы усмотрели здесь оскорбление?"

При звуках священного имени Чешко широко раскрывает глаза, ноздри его раздуваются, лицо и без того красное, багровеет, он становится в стойку поющего гимн, твердит, как заклинание: "Подобных моли путиных" – Путин и иже с ним подобны моли?! Это что, – ищет он поддержки у замершего в ожидании зала, шарит глазами по неподвижным лицам присяжных, – разве не оскорбление?!", – верещит он в патетическом ужасе, едва не задохнувшись.

Миронов: "Скажите, личное мнение человека, его оценка тех или иных явлений и возможность их выражать, что является неотъемлемым конституционным правом гражданина, Вы считаете, должны быть запрещены?"

Эксперт Чешко, как бы ни был люб ему Путин, всё же не решается поднять руку на Конституцию: "Нет, не считаю".

Миронов проверяет искренность эксперта в его приверженности к демократии: "Скажите, уважаемый доктор наук, мнения и оценки в лингвистических экспертизах обязаны верифицироваться?".

Эксперт теряется в догадках насчет термина "верифицироваться", пытается выкрутиться: "Объясните, пожалуйста, присяжным, что это означает. Ведь простые люди этого не знают. Вы можете попонятнее изъясняться?", – просит он подсудимого.

Миронов понимающе улыбается уловке бедолаги: "Лингвисты хорошо знают этот термин. Верифицировать – означает подтверждать фактами".

Но так и не дождавшись ответа от учёного эксперта Чешко, побоявшегося, очевидно, повторить чересчур мудрёное для него слово, Миронов завершает свой допрос: "Скажите, содержатся ли в книге "Приговор убивающим Россию" призывы к уничтожению Чубайса, высказывания, унижающие честь и достоинство Чубайса, высказывания, порочащие Чубайса, то есть не соответствующие действительности. Если да, то какие именно?".

Судья Пантелеева, с любопытством прислушивавшаяся к ученой дискуссии насчет верификации, встрепенулась, как петух при свете зари: "Я вопрос снимаю. Перед экспертом не ставился такой вопрос".

Но Чешко вдруг заговорил ворчливо: "Про Чубайса там все-таки нет. Если бы Чубайс там присутствовал, такие примеры были бы приведены".

Поражённый откровенностью эксперта Миронов спешит задать ему ещё один вопрос: "Имеются ли в книге "Приговор убивающим Россию" факты государственных деяний Чубайса, нанесших стране колоссальный ущерб? Если да, то основаны они на документальных источниках или утверждаются голословно?".

Тут уж судья и рта не даёт раскрыть не в меру разоткровенничавшемуся эксперту, немедленно снимает вопрос, не о репутации эксперта уже заботясь, а спасая, защищая само уголовное дело.

Последним аккордом допроса ученого эксперта Чешко стал вопрос, заданный адвокатом защиты Першиным: "Проверяли ли Вы цитаты из книги "Приговор убивающим Россию" на их соответствие действительности?".

Судья и эксперт вопрос проигнорировали. Эксперт благоразумно промолчал, а судья бранчливо проворчала: "Мне кажется, что-то другое надо проверять: обладал ли эксперт возможностью давать такие экспертизы".

Заявление судьи буквально потрясло стены храма Фемиды. Судейское кресло усомнилось в правомерности выводов следствия! Воистину живем в эпоху крутых перемен!

Любовь КРАСНОКУТСКАЯ, Информагентство СЛАВИА

ИСТОРИЯ

СОЗДАТЕЛЬ ПЕРВОЙ РОССИЙСКОЙ КОНСТИТУЦИИ

Мечты о Российской Конституции восходят к восстанию декабристов в 1825 году.

Ныне действующая Конституция (Основной Закон) России была принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 года. Формальной предшественницей её была Конституция РСФСР 1978 года, на которой принимал свою присягу Б.Н. Ельцин, избранный 12 июня 1991 года на пост Президента РСФСР сроком на 5 лет. Текст присяги гласил: "Клянусь при осуществлении полномочий Президента Российской Советской Федеративной Социалистической Республики соблюдать Конституцию и законы РСФСР...".

Присяга имела лукавый смысл. Президент, скорее всего, уже не считал свою страну ни советской, ни социалистической. Кроме того, хотя в Конституции РСФСР 1978 года и утверждалось, что Российская Республика является суверенным государством, но говорилось также, что она объединена в единое союзное государство вместе с другими четырнадцатью республиками. В этой Конституции (она имела неофициальное название "брежневской") говорилось также, что РСФСР осуществляет государственную власть в пределах, указанных в Конституции СССР. В "Декларации о государственном суверенитете РСФСР", принятой 12 июня 1990 года первым Съездом народных депутатов РСФСР, хотя и заявлялась решимость создать государство в составе обновлённого СССР, но уже утверждалось верховенство Конституции и Законов РСФСР перед таковыми актами СССР. А в Законе о Президенте РСФСР от 24 апреля 1991 года, как и в его Присяге вообще не было никакого упоминания о Союзе Республик. Центробежные процессы в СССР, созданном в 1922 году, ко времени принятия Ельциным Присяги набирали обороты. Вот и весьма уважаемый общественный деятель в своём напутствии первому российскому президенту напоминал о прошедших семи десятилетиях "тяжких обручей принудительной государственности".

Как известно, 5 сентября 1991 года Государственный совет – орган, образованный внеочередным пятым съездом народных депутатов СССР, – признал независимость Литвы, Латвии и Эстонии, а с 21 августа по 1 сентября независимость провозгласили также Азербайджан, Киргизия, Молдавия, Узбекистан и Украина. Джохаром Дудаевым в то же время была провозглашена даже независимость Чечни, входившей ранее в РСФСР в составе Чечено-Ингушской АССР.

Этот небольшой исторический экскурс понадобился нам для того, чтобы найти действительную предшественницу Российской Конституции 1993 года (назовём её "ельцинской"), в которой было записано, что с её принятием "возрождается суверенная государственность России". Ни "брежневская", ни более ранняя "сталинская" Конституция РСФСР 1937 года, идентичная "брежневской" в интересующей нас части, такой предшественницей не были. Этим документом была Конституция (Основной Закон) Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, принятая 10 июля 1918 году на заседании Пятого Всероссийского съезда Советов. Известная под названием первой Советской Конституции, она и была первой Российской Конституцией. Её текст и тем более история создания известны лишь специалистам, но в истории современной России представляют определённый общественный интерес.

Как уже говорилось, в царской России разговор о Конституции был темой криминальной. Со свержением самодержавия Временное правительство могло бы поставить вопрос о Российской Конституции, но не сделало этого, едва справляясь с подготовкой Учредительного собрания, не укладываясь ни в какие сроки.

Я.М. Свердлов вспоминал, что вопрос о выработке Российской Конституции (он называл её Советской) поднимался ещё на Втором Всероссийском съезде Советов.

К открытию Учредительного собрания в числе действующих документов уже находились Декреты о мире, о земле и другие Акты, принятые сразу после Октябрьского переворота. Конкретно для обсуждения Учредительным собранием был подготовлен проект Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа". Он был написан и тщательно отредактирован В.И. Лениным, поставлен на обсуждение ВЦИК и принят им на заседании 3 января 1918 года. Для окончательной редакции Декларации была избрана комиссия.

Как известно, на открывшемся усилиями большевиков 6 января Учредительном собрании делового разговора не получилось, и 12 января Декларация была принята Третьим Всероссийским Съездом Советов. Одновременно на этом съезде была принята "Резолюция о федеральных учреждениях Российской Республики", проект которой представил И.В. Сталин. Вот в этой-то Резолюции и содержалось поручение Центральному Исполнительному Комитету Советов разработать основные положения Конституции Российской Федеративной Республики. Проект этого документа (т.е. ещё не Конституции, а лишь основных положений) предполагалось внести на утверждение следующего Съезда Советов.

Однако ближайший Съезд был собран в чрезвычайной обстановке Брестского кризиса, и разработка проекта Основных направлений была отложена.

Конкретный повод для активизации работ по созданию Российской Конституции неожиданно представился в марте 1918 года в связи с переездом органов Советской власти из Петрограда в Москву. Приехавшие Народные Комиссары обнаружили, что в Москве уже вовсю функционирует местный Совет Народных Комиссаров. В обстановке, когда на местах выполнялся лозунг "Вся власть Советам", это не было редкостью. Государственно-правовыми категориями, кроме Московской, в это время были также Западная, Северная и Уральская области. (Об этом нам надо бы вспомнить, когда коснёмся Екатеринбургской трагедии 1918 года). В Москве конфликт пришлось преодолевать быстро и на самом высоком уровне. Центральный Комитет партии большевиков в один и тот же день решил вопрос о переорганизации Московского органа власти и вопрос о создании Конституционной комиссии. 1 апреля 1918 года Председателем Конституционной комиссии, среди которой, кстати, были не только большевики, но и представители других партий, был выбран Я.М. Свердлов. И основной наш рассказ будет именно об этом деятеле. Для начала – факты биографии, не вызывающие сомнения.

Яков Михайлович Свердлов родился 22 мая (по нынешнему стилю – 4 июня) 1885 года в Нижнем Новгороде в многодетной (опять же по нынешним понятиям) еврейской семье. В еврейских энциклопедиях указывается отчество Моисеевич. Отец владел небольшой гравёрной мастерской, расположенной в центре города, пользовался всеобщим уважением. Яков проучился пять лет в гимназии, рано приобщился к революционной деятельности. Партстаж – в то время понятие достаточно условное – отсчитывал с 1901 года, непоколебимый большевик, подпольщик. Ленину был известен по переписке, но, скорее всего, лишь под псевдонимом Андрей. Несколько раз арестовывался, отбывал срок в тюрьме. О Февральской революции узнал, находясь в ссылке в тех же местах, что и Сталин. Впереди у него – 32-летнего революционера, отца двух детей – осталось всего два года жизни, заполненных в высшей степени активной деятельностью на самых высших партийно-государственных постах большевистской России. Однако и в те годы, и позднее он не обладал такой известностью как Ленин, Троцкий, Дзержинский. В то же время редкий шаг Советской власти оставался без его участия. Впоследствии антисвердловцы отметят, что он был достаточно серой, безынициативной личностью, привлекавшей внимание лишь своим громким голосом.

Не согласимся с этим, т.к. в любой толпе на любую глотку найдётся управа. Скорее всего, стихией Свердлова была не генерация идей, а организаторская сторона любого дела, за которое он брался. Так было, к примеру, когда после февральской амнистии из тюрем, из ссылок, из-за границы в революционный Петроград хлынули десятки и сотни революционеров. Каждый со своими идеями, со своими капризами, возможностями, разным пониманием происходящих в стране и в столице процессов. Современные антисвердловцы считают, что секретарём ЦК большевистской партии Свердлова никто не избирал. Возможно и так. Ленин четыре месяца 1917 года был в подполье, Сталин своего места ещё не нашёл, для Троцкого с его международными амбициями рутинный пост какого-то секретаря был мелковат... В любом случае для большевистской партии деятельность Свердлова в период перехода от робкой подпольщины к положению правящей партии имела огромное значение.

С 8 (21) ноября 1917 года и до конца жизни Свердлов одновременно ещё и Председатель Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета РСФСР.

Первая Российская Конституция была создана в рекордные сроки за три месяца. Это время совпало с уничтожением Советов с помощью германских штыков на Дону, мятежом чехословацкого корпуса, подавлением левоэсеровского мятежа, изменой Верховного главнокомандующего Муравьёва и т.п. Через полгода в своей речи на заседании Петроградского Совета Свердлов говорил: «Вспомните, товарищи, летние месяцы – июнь, июль 1918 года, когда один город за другим отбирали у нас белогвардейцы и чехословаки, когда пал Екатеринбург, пал Челябинск, наконец, Уфа, Самара, Симбирск, Казань. Все дрогнули, повсюду пронесся ужас. Нам казалось, что мы стоим на краю пропасти, что мы едва сможем собрать силы для того, чтобы отстаивать ту хотя бы и значительную, но значительно урезанную часть Советской России, которая осталась после победы белогвардейцев».

Несмотря ни на что работа над Конституцией шла как часы. Готовый проект её был опубликован 3 июля 1918 года в "Известиях ВЦИК". На первом же заседании Пятого Всероссийского съезда Советов, открывшегося на следующий день, была образована комиссия из 6 членов и 3 кандидатов для рассмотрения этого проекта. С некоторыми изменениями и дополнениями проект был принят съездом, и после окончательного редактирования опубликован в тех же "Известиях ВЦИК" 19 июля. С этого момента первая Российская Конституция вступила в силу.

Сейчас уже странными кажутся её лозунги о признании труда обязанностью всех граждан Республики: "Не трудящийся да не ест!"... В "сталинской" Конституции 1937 года, как и в Конституции 1978 года, эти слова уже перешли в лозунг "От каждого по способностям, каждому по труду!". В нынешней Конституции государство от каких-либо гарантий оплаты "по труду" отказалось, взяв на себя лишь обязательство чиновничьих подсчётов "прожиточного минимума", да "минимального размера оплаты труда".

Детище своего времени, Первая Российская Конституция, имея реальностью лишь "значительно урезанную часть Советской России, которая осталась после победы белогвардейцев", содержала в числе прочих задачу "установления социалистической организации общества и победы социализма во всех странах", однако этот кажущийся бредовым оптимизм давал надежду другим народам бывшей царской России. 13 января 1919 года в Риге Я.М. Свердлов выступает на Первом Вселатвийском съезде Советов рабочих, безземельных и стрелковых депутатов. Сообщает: «Своим решением от 25 декабря прошлого года ВЦИК признал независимость Латвии. Но это не означает, что мы стали менее близки, чем были раньше». Съезд, на котором было 705 делегатов, принял свою Конституцию, в основу которой была положена Конституция РСФСР. 2 февраля в Минске Свердлов на Первом Всебелорусском съезде Советов сообщает: «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет признаёт независимость Белорусской Советской Социалистической Советской Республики... не налагает на неё никаких обязательств, высказывая при этом твёрдую уверенность, что только теперь, на почве признания полной свободы самоопределения и перехода власти в руки рабочего класса, создаётся добровольный и нерушимый союз трудящихся всех наций, населяющих территорию бывшей Российской империи». Съезд утвердил Конституцию БССР. 6 марта в Харькове Свердлов выступает на Третьем Всеукраинском съезде Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, который принял первую Конституцию УССР. По предложению Свердлова принято дополнение к резолюции съезда: «Третий Всеукраинский съезд Советов поручает ВУЦИК войти в сношения с братскими советскими республиками по вопросу установления форм взаимоотношений».

Как известно, ещё до окончания Всеукраинского съезда советов Свердлов выезжает из Харькова. Присутствовать на учредительном конгрессе Коминтерна, который состоялся в Москве 2-6 марта, у него не получилось, но уже давно планировавшийся и неоднократно откладывавшийся очередной съезд РКП(б) пропустить не мог. Однако эта поездка оказалась последней. Я.М. Свердлов умер 16 марта 1919 года, похоронен у Кремлёвской стены в Москве.

Официальное медицинское заключение гласило:

"Яков Михайлович Свердлов заболел 7 марта, простудившись на митинге в Орле. Первые дни, хотя температура доходила временами до 40 градусов Цельсия, кроме катара верхних дыхательных путей – насморка, кашля и лёгкой ангины, – ничего не отмечалось, и общее состояние было вполне удовлетворительным, так что всё внушало надежду на то, что дело ограничится простой инфлюэнцей. Но в ночь с 10 на 11 марта температура, начавшаяся уже опускаться, вновь поднялась до 40,30о, и на следующее утро появился воспалительный фокус в правом лёгком. Начиная с этого дня, болезнь приняла очень тяжёлое течение: воспаление, быстро распространяясь, заняло всю нижнюю и часть верхней доли правого лёгкого, а затем перешло на левое лёгкое, постепенно занимая всё большую и большую поверхность. Одновременно с развитием воспаления стали быстро падать силы больного, появились бред, сопровождающийся галлюцинациями, беспокойное состояние, бессонница, и болезнь приняла форму тяжёлого геморрагического воспаления лёгких, или так называемой испанской болезни. 14 марта сердце, всё время работавшее вполне удовлетворительно, начало слабеть: пульс стал слабее и чаще, дыхание участилось, появилась синюха губ и ногтей. Пущенный в ход весь арсенал сердечных средств мало достигал цели, улучшая лишь на короткое время сердечную деятельность, и 16 марта в 4 часа 55 минут дня Яков Михайлович скончался при явлениях паралича дыхательных центров и слабости сердца.

Главный доктор Солдатёнковской больницы Ф.А. Гетье."

Конституция РСФСР 1918 года действовала недолго. В 1925 году она формально была заменена новым Основным Законом Российской Федерации, учитывавшим создание СССР, имевшего к тому времени свою Конституцию.

В конце 1980-х годов в нашей стране активизировался пересмотр образа советских деятелей, начатый ещё Н.С. Хрущёвым, но затем было приостановившийся. В СМИ появился ряд публикаций, связывавший имя Свердлова с бессудным убийством царской семьи в Екатеринбурге, с так называемым расказачиванием и т.д. По всей стране прошла волна переименований улиц и площадей. В Москве был снесён памятник Я.М. Свердлову. 23 сентября 1991 года Указом, подписанным Хасбулатовым, городу Свердловску "возвращено его историческое название Екатеринбург". По всей видимости, процесс "ворошения могил" не закончился, т.к. не всё ещё переименовано. Осталась Свердловская область, что делает двусмысленным название Екатеринбургской епархии РПЦ. Остались кое-где памятники Свердлову, не дающие кое-кому успокоиться.

Что касается екатеринбургской трагедии 1918 года, то помимо факта, что кроме эмоций никаких оснований для обвинения московской администрации нет, почему-то никто не вспоминает об официальной оценке этого события. Это было сделано в центральных "Правде" и "Известиях ВЦИК" сразу же по горячим следам. Настоящие преступники – это "герои Февраля" с красными бантами на груди, столь милые нынешней и того времени интеллигенции.