Текст книги "Врата Солнца"

Автор книги: J.K.Troy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

J.K.Troy
Врата Солнца

Ne zaboravi…

Глава 1.

Дождь начался внезапно.

Небо почти мгновенно затянули огромные тучи, взявшиеся неизвестно откуда и закрывшие мир до горизонта; они с первобытной злобой пожрали солнце, и на окрестности навалилась тьма. И тогда с неба обрушились потоки воды.

Хоть я и знал, что погода в регионе меняется быстро, такая скорость поразила даже меня. По лобовому стеклу лилась вода, как если бы ее выливали прямо из ведра. Дороги вообще не стало видно, и единственная машина, скорбно плетущаяся метрах в пятидесяти впереди меня, включила противотуманные фары; это было, кстати, единственное, что я ещё мог видеть. Вскоре и она свернула с дороги, и я остался один. Я тащился вперед со скоростью черепахи, но тут наверху грохотнуло так, что я мысленно позавидовал автомобилисту, жившему, очевидно, где-то в окрестностях, и которому было куда бежать от разверзшейся бездны. Вокруг насколько хватал глаз простирались поля, которым не было конца; сразу за ними начинались горы, но разглядеть их сейчас, когда небо слилось с землей, было невозможно.

Я проехал так ещё минут десять, отчаянно всматриваясь в то, что оставалось от дороги, и думая о том, на какой чёрт мне понадобилось выезжать на неё в воскресенье ни свет, ни заря, когда я мог проспать по меньшей мере часов до десяти и уехать после завтрака, как это делают все нормальные люди. Я так увлёкся этими мыслями, что заметил небольшой щит с надписью «Трактир Ворота Солнца» и поворот, уже проскочив мимо. Притормозив, я оглянулся назад; до поворота было метров двадцать, но проделывать даже этот путь при такой погоде было небезопасно. Но тут в небе снова грохнуло так, что, подпрыгнув на сиденье от неожиданности, я, не раздумывая, дал задний ход.

Дорога, на которую я попал, оказалась хуже не придумаешь. Минут пятнадцать меня подбрасывало на каких-то кочках и ухабах; я отбил себе задницу и пару раз стукнулся головой о потолок, но никакого трактира не было и в помине. Я почти прирос к рулю и уже начал было жалеть, что, не зная местности, съехал чёрт знает куда; из ям, в которые я постоянно попадал, на машину выплёскивались океаны жидкой грязи, которая тут же смывалась потоками воды, продолжавшей плотной стеной падать с неба. Тут надо мной громыхнуло в третий раз, машину подбросило на очередном ухабе, я чертыхнулся – и увидел трактир.

Вернее было бы сказать: его контуры. Трактир размыло на мрачном сером фоне, так что он выглядел на нём каким-то грязным пятном. Подъехав к дверям небольшого двухэтажного здания, сложенного из каменных блоков, я посмотрел на тёмные окна, и сразу решил, что выглядят они неприветливо.

«Только не хватало ещё, чтобы оказалось закрыто!» – стукнуло в голове.

Остановив машину, я выскочил из неё, как ошпаренный, и в три прыжка преодолел расстояние, отделявшее меня от двери; этого оказалось досточным, чтобы я промок до нитки. Продолжая мысленно чертыхаться, я потянул на себя ручку двери.

К моему удивлению, она оказалась открытой, но освещения внутри не было. Я огляделся: я стоял в полутёмном вестибюле с огромной деревянной стойкой то ли бара, то ли приёмной, переходившей в подобие импровизированного ресторана со столами разной формы и размеров и такими же стульями; все это стояло в полном беспорядке и без соблюдения хотя бы каких-то понятий о симметрии.

Никого.

Вокруг стояла такая сплошная неподвижная тишина, что её можно было трогать руками; если бы не шум доносившегося снаружи дождя, я, наверное, бы решил, что у меня заложило уши.

Я кашлянул и сразу же пожалел об этом; как мне самому показалось, в тишине вдруг словно выстрелили из пушки.

– Доброе утро, – неожиданно произнес женский голос откуда-то из недр приёмной, и почти сразу же зажегся свет.

Это было настолько неожиданно, что на секундку я зажмурился. Когда я снова открыл глаза, за стойкой приёмной стояла преклонных лет женщина с собранными на затылке волосами; было видно, что сделала она это впопыхах, потому что волосы выбивались в пряди, торчавшие во все стороны, так что всё это можно было только с большим трудом назвать прической. Что удивило меня сразу, это её достаточно молодое лицо в рамке совершенно белых волос.

– Доброе утро, – сказал я, делая к стойке несколько шагов и слыша, как чавкает вода в ботинках. – Я думал, что вы, наверное, закрыты.

– Мы никогда не закрываемся, – женщина улыбнулась в ответ. – Даже когда я остаюсь здесь одна. Что в последнее время случается довольно часто.

Я вежливо улыбнулся, мечтая о чашке горячего кофе; моя следующая фраза собиралась быть посвященной именно ему. Одежду на мне можно было выжимать, от двери тянулся мокрый след; я посмотрел на свои ноги и увидел, что на месте, где я стоял, уже натекла небольшая лужица.

– Вам бы не мешало выпить чего-нибудь горячего, – дружелюбно посоветовала она. – При такой погоде простудиться недолго. Уж я-то знаю.

– С удовольствием, – честно признался я.

В стене за стойкой приёмной ракрылась дверь, и в проёме возникла помятая и всклокоченная физиономия мужчины.

– Леа, – неожиданно тонким голосом позвал он, не обращая на меня никакого внимания, – а что, из комнаты наверху выехали?

Моя собеседница повернула голову, и тут я разглядел, что волосы у нее заколоты высохшей куриной костью.

– Да, – ответила она.

Всклокоченная физиономия ошалело пожевала что-то губами, помолчала и задала второй вопрос.

– А когда?

– Два дня назад.

– А… Ну-ну…

Физиономия исчезла, дверь закрылась.

Леа снова повернулась ко мне.

– Мы тут завтрак готовили, – беспечно объяснила она, перехватив мой не без оснований изумленный взляд. – Волосы мешаются. Заколола тем, что под руку попало.

Я хотел спросить, часто ли ей под руку попадают куриные кости, но воздержался.

– Вы голодны? – спросила она.

– Нет, спасибо.

– Я сейчас принесу Ваш кофе. Да Вы садитесь, – пригласила она, и здесь взгляд её упал на мою совершенно мокрую одежду. – Может быть, Вы захотите переодеться?

– Нет, нет, не беспокойтесь, – поспешил заверить я. – Я только дождусь, пока закончится дождь, и сразу же поеду.

– Дождь этот закончится еще неизвестно когда, – она снисходительно улыбнулась, как если бы объясняла что-то ребёнку. – Знаете, в этих местах известно только, когда он начинается. Вот там (она показала пальцем на какую-то дверь прямо за приёмной стойкой) висят банные халаты. Переоденьтесь, выбирайте любой, они все только из прачечной; одежду свою оставьте там же, пока вы будете завтракать, её высушат. А там, глядишь, и дождь закончится.

Я хотел было снова отказаться, но голос её звучал настойчиво; к тому же я начинал замерзать в насквозь промокшей одежде. Унося с собой куриную кость, Леа скрылась за дверью, из-за которой до этого появлялась помятая физиономия, а я, вздохнув, поплёлся переодеваться.

В подсобном помещении, на которое она мне указала, действительно имелось несколько халатов. Они оказались женскими, но я уже успел раздеться; мысль явиться в нижнем белье в приемную с вопросом, не найдется ли у них мужских халатов, и наткнуться там на того самого помятого человека, радовала меня ещё меньше, чем перспектива снова залезать в мокрую одежду. Я печально принялся натягивать на себя зелёный в подсолнухах халат; о том, чтобы переоблачаться в розовый в цветочках или в синий в красных слониках, не могло быть и речи.

Оставив мокрую одежду там, где мне было сказано, и, проклиная погоду, забросившую меня в это полудикое место, я снова вышел в приемную и уселся за массивным деревянным столом, стоявшим прямо перед стойкой. И мне пришлось вновь удивиться, потому что стена за ней оказалась увешаной какими-то знаками, символами, амулетами, табличками с надписями на арабском и, кажется, на санскрите, и прочей ерундой, которая продаётся во всех лавках, торгующих бесполезными вещами. Здесь пришла Леа с огромной чашкой горячего кофе, о котором я мечтал последние полчаса, и корзинкой со свежими булочками. Когда она ставила всё это на стол передо мной, я обратил внимание на её руки: они были покрыты настолько глубокими морщинами, что походили на иссушенную солнцем пустыню, в которой лет сто не было дождя.

«Сколько же ей может быть лет?» – недоуменно подумал я.

Увидев корзинку с выпечкой, я внезапно понял, что есть мне, оказывается, всё-таки хочется. Булочки оказались горячими, и я с детским восторгом принялся поглощать их.

– Вы выбрали подсолнухи… – усаживаясь напротив, заметила Леа. – Вы любите солнце?

Я хотел было сказать, что солнце люблю больше, чем красных слоников, но рот у меня был набит, и я ограничился тем, что промычал что-то нечленораздельное.

Леа молча наблюдала, как я обжираюсь. Я сам удивлялся, с чего это вдруг у меня разыгрался такой волчий аппетит, но остановиться не мог; заглатывая булочки, я напоминал себе пылесос. Молчание начинало тем временем становиться каким-то неприличным.

– А Вы любите солнце? – с трудом ворочая языком, так как рот был по-прежнему набит, спросил я.

Куриная кость качнулась в воздухе: Леа кивнула.

– Это объясняет название трактира, – с пониманием изрёк я, стараясь произносить недлинные фразы.

– Это не имеет с ним ничего общего, – ответила Леа. – Когда-то у этого трактира было совсем другое название. Нынешнее дала ему маленькая девочка, которая жила здесь очень давно. Прежнее с тех пор никто и не вспоминает, даже сторожилы.

Я дожевывал последний кусок, и ко мне начала возвращаться способность изъясняться по-человечески.

– А Вы давно здесь? – поигрывая ложкой в чашке кофе, поинтересовался я.

– Так давно, что уже и не помню, когда это было, – женщина как-то странно усмехнулась. – Мы с этим трактиром почти ровесники.

– А сколько Вам лет? – неожиданно для самого себя и нарушая все правила приличия, спросил я.

– Сто восемь.

Я уронил ложку в чашку.

– Вы шутите?

– Нисколько.

– Я дал бы Вам не больше шестидесяти, – потрясенно признался я. – Клянусь, я не перестаю удивляться!

Странная бабуля кокетливо поправила куриную кость.

– В этом регионе удивляться ничему не приходится, – улыбнулась она.

Настал мой черед улыбнуться.

– Вы верите в эти бредни? – спросил я.

– Вы знаете, что это за регион? – вопросом на вопрос ответила она.

– Наслышан, – я вежливо кивнул. – Согласно легендам, когда-то здесь жили друиды.

– А Вы не верите в эти бредни?

– Как рациональному человеку, – я снова улыбнулся, на этот раз снисходительно, – мне трудно поверить в то, чего не существует. Например, в то, что весь регион окутан пеленой чародейства или чего-то там ещё.

– Вы правы, – вопреки моим ожиданиям согласилась бабуля. – Я тоже не верю.

Немного помолчали. В наступившей тишине был слышен шум потоков воды, низвергающихся с небес.

– Для чего Вам все эти побрякушки? – поинтересовался я, кивая на стену за приемной стойкой. – Дань моде? Или просто для украшения?

– Наш городок отличается от остальных в регионе, – уклончиво ответила Леа.

Такое объяснение меня не устраивало; если говорить честно, оно вообще никуда не годилось и ничего не объясняло.

– И чем же? – спросил я.

– В нем живёт 4 тысячи человек, – отозвалась бабушка. – По меньшей мере, каждый второй из них колдун, целитель, предсказатель или алхимик. Здесь Вы увидите то, чего не увидите в других местах.

Этот ответ возымел действие: от неожиданности и удивления рот у меня открылся.

– Вы же говорили, что не верите этому?

– Я не верю, – подтвердила Леа, и куриная кость колыхнулась в знак согласия. – Я знаю.

«Вот те раз!» – подумал я. – «Надеюсь, бабка не чокнутая…» В услужливой памяти почему-то всплыли какие-то сцены из фильмов с заброшенными домами, расчлененными трупами и булькающими пробирками.

– Вы не верите, – добавила она. Куриная кость колыхнулась во второй раз.

– Я не верю, – согласился я. – Простите меня, но в двадцать первом веке колдовства не существует. Если не считать шарлатанов, разумеется.

– Простите и меня, – сказала Леа, – но колдовство существовало всегда. Вы верите в Бога?

Я пожал плечами.

– Нет, наверное.

– Вы атеист?

– Не знаю, – честно признался я, против своей воли втягиваясь в этот престранный разговор. – Никогда не думал об этом. Наверное, да.

– Вы верите в судьбу? В то, что всё записано, и в то, что всё можно изменить?

– Вы сами себе противоречите, – улыбнулся я; разговор начинал занимать меня.

– Нисколько.

– Если бы даже всё было записано, то это «всё» уже нельзя было бы изменить, – я снова пожал плечами.

– Простите меня, – сказала Леа, – но я хотела бы задать Вам один вопрос. Для чего Вы живёте? Если ни во что не верите?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что я не сразу нашёлся, что ответить.

– Потому что жизнь прекрасна и удивительна, – наконец провозгласил я, широко улыбаясь.

Это был самый дурацкий ответ из всех, которые было можно придумать, но ничего другого почему-то не пришло мне в голову.

– И чем же жизнь прекрасна и удивительна? – снова спросила Леа. – Чем прекрасна Ваша собственная жизнь?

Хотя вопрос прозвучал с участием, намёк на то, что моя жизнь может не оказаться прекрасной и удивительной, показался мне обидным.

– Например, тем, что она дает возможность жить. Что в ней есть множество прекрасных вещей.

– Каких же?

– Любовь, например, – сказал я первое, что пришло мне в голову.

– Вы нашли её?

– Наверное, нет.

– Вы верите в неё?

– Конечно, – уверенно ответил я. – Вот видите, кое во что я верю.

– Как же Вы в неё верите?

Голова у меня начинала идти кругом.

– Что Вы имеете в виду?

– Как Вы в неё верите?

– Как верят все, чёрт возьми. Что она существует.

– И Вы готовы отдать за неё Вашу бессмертную душу?

– Я не верю в свою бессмертную душу, – уже с некоторым раздражением сказал я.

– Тогда Вы не верите в то, во что думаете, что верите, – очень серьезно отозвалась женщина.

Гротескный разговор продолжался: я начинал не на шутку раздражаться.

– Послушайте, – изо всех сил стараясь держать себя в руках, начал я, – Вы совершенно не знаете ни меня, ни моей жизни. Вам так же неизвестно во что я верю, во что не верю, и что собираюсь с этим делать. Я с уважением, поверьте, отношусь к Вашему мнению, но Вы не можете выдавать его за прописные истины и убеждать меня с ними согласиться.

Ответа не последовало: Леа молчала. Укоряя себя за то, что, неизвестно почему, так несдержанно говорил с доброй старушкой, и, удивляясь тому, какая муха меня укусила, молчал и я.

– Я спросила Вас: для чего Вы живете, – вдруг сказала она. – Вы, а не кто-то другой. Но не для того, чтобы Вы ответили мне. А для того, чтобы Вы сказали об этом своей бессмертной душе, в которую не верите.

Как это часто бывает в чрезвычайных ситуациях, особенно в моменты неожиданных стихийных бедствий, мысли бросились бежать в разные стороны; они сталкивались в моей голове, как атомы.

Где-то очень далеко, в каком-то другом измерении, часы пробили девять утра. Странно, но до этого я не слышал их боя.

Наступило долгое молчание.

– Удивительно быстро летит время, – наконец выдавил из себя я, так как от молчания этого мне почему-то становилось не по себе.

– Вы правы, – согласилась Леа. – Годы пролетают, будто один день.

– Вы заметили? – воодушевился я, сообразив, что появилась тема для разговора. – Просто поразительно! День заканчивается, не успев начаться. С месяцами и того хуже. Вроде бы не так давно был январь, а прошло совсем немного, казалось бы, времени, и вот уже середина лета.

– Время величина физическая, – заметила Леа.

– Вы заговорили, как ученый, – я улыбнулся мудрой покровительственной улыбкой, которой страшно гордился: она обеспечила мне не одну победу над женскими сердцами. – Это особенно приятно слышать, учитывая вашу склонность к другого рода объяснениям.

И, довольный собой, я откинулся на спинку стула.

– Физическая величина способна изменяться, – завершила свою мысль бабуля. – Время способно ускоряться. Вот оно и ускорилось.

По вполне понятным причинам, за столом вновь воцарилось молчание.

Оно длилось достаточно долго для того, чтобы моё растревоженное сознание полностью погрузилось в вычисление возможных путей срочного бегства из этого подозрительного трактира, но всё портила мокрая одежда, подсолнухи и проклятый ливень. Оно так увлеклось, что не заметило, как я сгрыз ноготь на большом пальце.

– Вы, вероятно, устали и хотите отдохнуть? – неожиданно пришла мне на помощь бабуля.

Дождь не прекращался и, по всей видимости, даже не собирался этого делать. Разговоры с бабушкой наводили на меня тоску, а вопрос был задан с участием, и я решил, что надо немедленно соглашаться, пока словоохотливая бабка не передумала и не сказала что-нибудь ещё. Бежать отсюда прямо сейчас было соблазнительно, но, к сожалению, совершенно невозможно.

– По правде сказать, не отказался бы, – вежливо ответил я.

– Тогда поднимайтесь наверх, – кивком головы Леа указала в сторону лестницы. – В трактире никого, так что можете занимать любую комнату, все они свободны. Ключ в скважине с внутренней стороны. К обеду я разбужу вас, сомневаюсь, что дождь прекратится до этого времени.

Поблагодарив старую женщину, избавившую меня от необходимости поддерживать бестолковые разговоры, я с большим облегчением поднялся наверх, открыл первую попавшуюся дверь, с наслаждением повалился на кровать и почти сразу же заснул.

Глава 2.

Мне приснился совершенно дурацкий сон, навеянный, очевидно, моими утренними приключениями. Я бежал, сломя голову, понимая, что мне обязательно нужно куда-то успеть, – но куда? неизвестно! для чего? этого я тоже не помнил, – но каждый раз передо мной вырастала дверь, в которую я тщетно стучал, ломился, бил кулаками, но мне никто не открывал. Тогда я снова пускался бежать, и вновь передо мной вставала очередная дверь, которую я так же бил, пинал, грыз и выламывал, но она все так же не поддавалась. От этого стука я проснулся…

Сообразив, что стучат в дверь, и что наступило обеденное время, я протёр глаза, и ещё ничего не соображая спросонок, вскочил с кровати, машинально сунул руку в карман и, обнаружив в нём ключ, открыл дверь, чтобы спускаться обратно в приёмную. Здесь взгляд мой упал на стоящий около шкафа стул, на котором я с удивлением увидел свою аккуратно сложенную высушенную одежду.

Я застыл в дверях. Позвольте, позвольте… Я ведь закрывал дверь на ключ, перед тем, как ложиться спать! Я отчетливо помнил это. Но ведь одежда-то здесь? Здесь, вот она. Так закрывал или не закрывал? Или я забыл это сделать?.. Я точно помнил, как поворачивал ключ в замке. Может быть, мне это приснилось? Позвольте, но ведь ключ я оставил в замочной скважине! Как же он оказался у меня в кармане? Стараясь рассуждать логически, я пришел к выводу, что кто-то должен был его туда положить. Но кто? Я? Я оставил его в двери, хоть убейте на месте. Получалось, кто-то входил сюда, пока я спал; этот кто-то оставил на стуле мою одежду и вышел, положив торчавший в дверях ключ в карман моего халата (который при этом был на мне) и закрыв дверь снаружи (стало быть, у него имелся запасной ключ, иначе чем бы он тогда запирал дверь?). А я всего этого даже не заметил? Все это, в принципе, было возможно, но что за спех был, скажите на милость, кому-то приносить мою одежду, пока я спал, и к тому же класть ключ в карман халата спящего человека, даже если этот кто-то вошёл сюда? Тем более, если у него есть запасной ключ!! Да-а, хорош трактир, ничего не скажешь… Может, это тот помятый из кухни? Да чёрт бы с ними со всеми, никаких правил поведения… Да и чего я ожидал от провинциального трактира у обочины дороги? Я быстро одевался, отгоняя, словно надоедливых насекомых, жужжащие в голове мысли о булькающих колбах и спрятанных по подвалам расчленённых трупах. Какие пробирки, помилуйте! В двадцать первом-то веке! Тем более, что если бы кто-то хотел убить меня, он сделал бы это с той же легкостью, с которой вошёл сюда. О, чёрт, да и зачем кому-то понадобится убивать меня, а? А, может быть, я всё-таки забыл закрыть дверь на ключ? Оооооооооооооо! У меня украли машину!

Пулей вылетев за дверь и, на ходу застёгивая на себе штаны, я скатился вниз по лестнице.

Машина оказалась на месте. Она стояла там же, где я оставил её несколько часов назад, с самым невозмутимым видом, на который только была способна. Помятый, которого я только чудом не сбил у входной двери, проводил на меня ошалелым взглядом. Успокоившись, что средству моего передвижения ничто не угрожало, я увидел, что уже накрывали к обеду; Леа, ничего не замечая или делая вид, что не замечает, суетилась вокруг стола.

Я уже успел слегка успокоиться; мне вдруг стало неловко за своё поведение, приобретающее на глазах паталогически-маниакальный характер, и я решил как-то загладить его.

– Здесь хорошо спится, – громко сказал я и сразу же стушевался. Тон получился какой-то вызывающий, хотя вообще-то я собирался предложить бабушке свою помощь.

– Садитесь, всё уже остывает, – заторопила та, не обратив на этот тон никакого внимания. – Я рада, что Вы хорошо отдохнули.

Помятый покосился на меня и скрылся на кухне.

– Мне, правда, успел присниться какой-то глупейший сон, – усаживаясь за столом, сообщил я как можно более благодушно, – но в целом мне кажется, словно я проспал целую ночь.

– И что же Вам снилось? – поинтересовалась Леа.

– Так, всякая ерунда, которая только во сне и может присниться, – я пренебрежительно махнул рукой. – Без начала и без конца. И без всякого смысла.

– Иногда даже в снах без начала и без конца заключен какой-то смысл, – заметила Леа.

«Начинается…» – пронеслось в голове.

– Все зависит от точки зрения, – уклончиво ответил я.

– А у нас с Вами они разные, верно? – усмехнулась Леа, пододвигая ко мне полную дымящуюся тарелку.

Мне оставалось только вежливо промолчать, тем более что запах еды отбил у меня всякое желание вести заумные беседы.

Я молча набросился на курицу.

Из кухни вышел помятый и, вновь покосившись на меня, уселся за тот же стол.

Трапеза проходила в полном молчании.

Помятый быстро заглотал содержимое тарелки, подложил себе ещё из общей кастрюли, стоявшей прямо на столе, проглотил и это, поднялся и ушёл в кухню с пустой тарелкой, так и не произнеся ни единого слова и украдкой бросив на меня ещё один любопытный взгляд.

«И какого чёрта ему надо?» – с досадой подумал я.

– Не обижайтесь на него, – словно прочитав мои мысли, нарушила молчание Леа. – Он всегда так смотрит на новых постояльцев.

«Неудивительно, что здесь их нет вовсе», – подумалось мне.

Я замахал руками, изображая на лице благодушие и всем своим видом давая понять, что обижаться мне ровным счетом не на что. Очевидно, вышло убедительно, потому что бабушка больше не настаивала и вопросов не задавала.

«Надо уезжать отсюда побыстрее, чёрт с ним, с этим дождем, – размышлял я, поглядывая на куриную кость, по-прежнему торчащую из белых волос; вынимать её оттуда никто, конечно, и не думал. – Кроме этих двоих, похоже, больше здесь из персонала никого не имеется. А они-то уж точно друг друга стоят, хороши, ничего не скажешь. Клиентов тоже нет, да и откуда им взяться, скорее меня удивило бы обратное. Сейчас расплачусь и сразу же поеду».

Наконец, обед завершился.

– Ну, что ж, премного Вам благодарен, – решительно сказал я, – с удовольствием провёл бы здесь ещё немного времени, но, к сожалению, вынужден буду Вас покинуть. Неотложные дела.

Леа вопросительно посмотрела на меня.

– В такую погоду?

– Ничего не поделаешь, – с притворным огорчением вздохнул я. – Придётся. Я и так тут задержался дольше, чем предполагал. Сколько я Вам должен?

– Ничего не должны, – Леа отодвинула от себя тарелку. – Вас занесло сюда по капризу погоды, и я заморочила Вам голову разными бреднями, так что считайте, что мы квиты.

«Может быть, они украли что-то из моей машины?» – услужливо подсказал кто-то изнутри.

– Я все-таки хотел бы расплатиться, – не очень уверенно сказал я. Вежливость воспитанного человека заставляла меня настаивать, но соблазн поесть бесплатно давал о себе знать и лениво висел сейчас, как сонный призрак, над моей головой.

– А я хотела бы, чтобы Вы перестали упрямиться, – твёрдо ответила Леа, и куриная кость обиженно качнулась. – Здесь ведь я распоряжаюсь.

Против этого я возражать уже не мог. Приличия были соблюдены, и я с чистой совестью мог убираться восвояси.

Я задержался еще на пару минут. Хотя прошло уже много лет, иногда мне все же случается спрашивать себя, как сложилась бы далее моя жизнь, если бы в ту же секунду я поднялся с места и вышел за дверь. Возможно, мне удалось бы это сделать, и меня даже не стали бы удерживать. В сущности, я и не хочу этого знать. Этой паре минут суждено было перевернуть всю мою оставшуюся жизнь, сколько бы она еще не продолжалась.

Я раздумывал, как перейти к прощанию и еще раз поизящнее поблагодарить хозяйку дома за столь радушный приём: как часто бывает в подобных ситуациях, мне всё-таки хотелось оставить о себе приятное впечатление. Мысль о том, что из машины могло что-то пропасть, никак не хотела идти из моей головы, хотя брать там было ровным счетом нечего. Причиной моего визита в регион была возможность погостить несколько дней у своей новой знакомой, из-за чего я притащился из столицы в крохотный забытый богом городок со странным названием Салан-ле-Бан. Я был совершенно уверен, что больше мы никогда не увидимся, но возможность провести четыре дня на всем готовом стоила того, чтобы пойти на некоторые жертвы, тем более что делать мне было нечего. Уехав от нее сегодня утром, я угодил в дождь и оказался в проклятом трактире. О новой знакомой мне были известны только её имя и возраст, в который я, кстати, ни секунды не верил. Возможно, у неё были на меня какие-то виды, и она убавила себе несколько лет, на что мне было ровным счетом наплевать: её жизнь интересовала меня так же, как жизнь садовой сороконожки. Каждый знал, что получает взамен, и кроме небольшой заплечной сумки со сменой белья в машине больше ничего не было: новая знакомая ждала меня, и ждала с нетерпением, поэтому передвигался я налегке. Имелась ещё, правда, бутылка воды, но она тоже вряд ли кому-то могла понадобиться. Тем не менее, мысль о возможно пропавших вещах увлекла меня настолько, что я не сразу поднялся с места. Я был готов признать, что можно проявлять дружелюбие к человеку, пусть даже незнакомому, пока оно остается бесплатным. Но для меня оставалось непонятным, как можно хорошо относиться к человеку, которого больше никогда не увидишь, когда за это отношение приходится хоть чем-то расплачиваться, хотя бы и курицей в соусе. Я достаточно хорошо знал жизнь и гордился этим, и не представлял, что кроме красивой сказки о добре и зле, в ней может быть как-то по-другому.

Наверное, так прошли те самые две минуты.

– Вам нравится Ваша жизнь? – совершенно неожиданно спросила Леа.

Вопрос этот застал меня врасплох. Сказать, что я не был готов ответить на него, всё равно, что не сказать ничего. Вероятнее всего, я не думал об этом – да и не готов был думать. Хотя ответ этот, как у подавляющего большинства людей, склеивался сам по себе. Конечно, хотелось бы, чтобы было лучше, но в целом всё и так неплохо. Мне было, что есть, что пить, и где жить. Как большинство людей, я механически ходил на работу и вечером возвращался домой. Я встречался со знакомыми, которых называл друзьями, со случайными людьми, которые использовали меня, и с такими же случайными людьми, которых использовал я – если успевал, конечно – называя это социальной жизнью. Пестрый, как крылья бабочки, проносился по моей жизни калейдоскоп женщин, и вихрем уносился прочь: меня не интересовала их жизнь, их не интересовала моя. Попадались среди них такие, которых не подхватывало и не уносило ветром, и я фантазировал, что меня ждёт тихая гавань, и воображение рисовало сценарии, достойные Голливуда – но всё это быстро заканчивалось, и гавань обрушивалась под тяжестью собственных декораций. Я наблюдал за теми, кто окружал меня, чьи гавани не поглощала разверзшаяся бездна, и тогда обнаруживал, как они на глазах превращались в болота. Тогда я пришёл к выводу, что лучше жить одним днём – и день за днём проходила жизнь, так стремительно, словно ей было со мной неинтересно. За огромным, как экран, окном поезда, в котором я ехал, проносились пейзажи и целые разноцветные города; возможно, кто-то жил там, но, скорее всего, это просто придумали те, кто пишет книги и снимает фильмы. А мне оставалось только в вялом равнодушии приклеиться лбом к стеклу и смотреть: страшась покинуть поезд, чтобы не потерять хотя бы какое-то сидячее место, страшась остаться и никогда не узнать, что находится там, за окном – реальность или всего лишь чья-то пустая фантазия. Я не знал толком даже названия следующей станции, но я всё-таки хотя бы куда-то ехал… Сколько нас колесило по свету в таких же поездах? И знали ли мы вообще, что такое жизнь?..

– Разумеется, – не моргнув глазом, сказал я. – И Вы уже спрашивали меня об этом.

– Что Вам в ней нравится? – последовал вопрос.

– Всё! – резко ответил я. – Сама жизнь, что же ещё!

Какое дело этой старухе до моей жизни? Вот ведь привязалась!

– Вы дорожите ею? – не унималась она.

Для чего мы цепляемся за жизнь? Из страха ли перед неизвестностью или небытием, будучи не в состоянии определить, что из них пугает нас больше? Из привычки жить, дышать, передвигаться, жить так, как умеем и понимаем, потому что не в состоянии представить себя вне жизни, даже когда стараемся убедить друг друга в обратном? Может быть, мы ждём чуда, которому давно отказали в праве на существование, но которое все равно произойдет, вопреки всему, раскрасив жизнь во все цвета радуги, и тогда мы узнаем, что же это означает на самом деле – жить?

– Вы на что намекаете? – уже злобно спросил я.

Умея владеть собой, я тщетно пытался сообразить, что вызывает у меня такую реакцию: я словно взбесился. Участливый тон? Как бы то ни было, хоть я и считал себя королём манипуляторов, скрыть поднявшуюся злобу мне не удалось.

– Вы верите в случай? – уже совсем неожиданно спросила назойливая старуха.

– Послушайте, что Вы от меня хотите? – с отвращением спросил я, изо всех сил стараясь справиться с собой и чувствуя, что всё это плохо кончится. – Что Вы пристали ко мне со своими вопросами? Вам что, поговорить не с кем?

Совершенно не понимая, что на меня нашло, я уже готов был извиниться, но Леа снова заговорила.

– Месяц назад сюда вошёл один человек, – сказала она, не обратив на моё откровенное хамство никакого внимания. – Он ни во что не верил, так же, как и Вы.

Я молчал, опасаясь, что с языка моего вновь сорвется нечто, о чем я впоследствии пожалею.

– Судьба выбирает дорогу случая, когда открытых путей не остаётся, – снова сказала она, на этот раз ни к кому не обращаясь.