Текст книги "Phoebe "Фибиана" (СИ)"

Автор книги: J. Dell

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Глава 1

Что ж.. Для начала мне, наверное, следовало бы начать с небольшого рассказа о себе: для всех я Мелисса Грегори, для немногочисленных друзей, а если быть точнее для одной единственной подруги я просто Ли, для приемных родителей, которые выгнали меня из дома, я Фиби Мортон, ну а для биологических родителей я.. На самом деле я не знаю кто я и если честно, то мне уже всё равно. У меня было достаточно времени, чтобы смириться. Теперь меня это не волнует.

Я попала в детский дом где-то в возрасте трёх лет. Поверьте, я много раз спрашивала по какой причине там оказалась, но ответ был всегда один: “Мы не знаем”.

В 4 года меня удочерила миссис Мортон со своим мужем мистером Мортоном. У них и без меня были дети: две девочки двойняшки лет 5 и мальчик лет 7. До сих пор понять не могу, зачем я им понадобилась.. Хотя нет. Могу. За моё содержание ведь платило государство!

Когда я впервые зашла в их дом, то мне показалось, что я смогу обрести в нём счастье, но, к сожалению, вынуждена признать, мне лишь только показалось.

Эти две несносные девочки: Мика и Хлоя, постоянно трогали мои вещи, устраивали беспорядок в комнате и обвиняли меня во всех своих пакостях. Мне ничего не оставалось, как получать вместо них наказания.

Должна сказать, что “родители” были даволи-таки жестокими людьми. Когда Хлоя разбила дорогую вазу, то мистер Мортон (никогда не смогу назвать это чудовище отцом) сначала отлупил меня ремнем по мягкому месту, а потом и пряжкой по спине. Раны были глубокими и очень болезненными: даже шрамы остались. Это был первый раз, когда меня ударили. Тогда мне было четыре. В тот день наши с Хлоей отношения изменились. Она пришла ко мне, извинилась и, не переставая плакать, обняла: она чувствовала свою вину и осознавала, что поступила неправильно. С тех самых пор, мы стали с ней лучшими друзьями, чего я не могла сказать о Мике. Мы с ней так и не смогли наладить отношения.

Колтон, сын мистера и миссис Мортон, всегда слишком странно на меня смотрел. Ловить на себе его прищуренный изучающий взгляд и хищную ухмылку было действительно страшно. Нет, правда, это не на шутку пугало.

Когда мне было 14, а ему 17 произошло то, чего я больше всего боялась: он попытался затащить меня в постель не самым добродушным образом. К моему огромному счастью я тогда смогла вырваться из рук этого извращенца. Я не была дурой. Я понимала, что парень не остановится: не после того, как я укусила его за руку, сомкнув челюсть так сильно, что пошла кровь и оцарапала его грудь. Всё, что я могла сделать, так это избегать его. На самом-то деле это не слишком помогало. “Ещё бы! Попробовали бы скрыться от семнадцатилетнего громилы!” Именно поэтому я и пожаловалась на него приёмной матери, которая как обычно отмахнулась от меня и накричала, после того, как я начала истерику со слезами. Не знаю, что на меня тогда нашло, но я не могла успокоиться, поэтому Миссис Мортон заперла меня в комнате и оставила без еды на несколько дней за ложь, которую я якобы сказала о её любимом сыночке. Я очень долго благодарила Господа за то, что у меня была Хлоя: если бы не она, то я бы умерла от голода.

Когда чёртовому извращенцу, именуемому Колтоном, на восемнадцатилетие его “найпрекраснейшие” родители подарили машину, которая кстати говоря была куплена в основном на те деньги, которые они получали за моё содержание. Парень, конечно же, решил выпить со друзьями и отпраздновать. Будучи не самым гениальным человеком, он сел за руль пьяным и разбил свой новенький подарок. И знаете, что сделал этот мудак? Он сказал, что это сделала я! Мортоны, конечно же, поверили своему сыну, а меня даже слушать не стали. Их ни капельки не смутило даже то, что я не умела водить и на протяжении всего дня не выходила из комнаты. Сказать, что меня наказали – это ничего не сказать. мистер Мортон ещё никогда не был так зол. Он без лишних разговоров схватил меня за плечи так, что остались синяки. Кричал, говорил гадости, даже влепил пощечину, а после всего этого пихнул на кухонный стол, затем резко схватил за шею и бросил меня в стену. Вся.. абсолютно вся семья смотрела на то, что творил этот ублюдок, но никто.. никто не предпринял даже попытки помочь мне. Именно в тогда я осознала свою ничтожность и дала себе обещание, что когда-нибудь мистер Мортон поплатится за свои деяния. Именно тогда, когда мне было всего пятнадцать лет, я впервые осознала насколько близка была моя смерть. Именно тогда я и начала слышать их.

Это были голоса, которые влезали в мои мысли и постоянно что-то говорили. Я понимала, что они нереальны. Первые несколько дней я считала это последствием сильнейшего удара головой, но как оказалось это не так.

Самые первые их нашептывания были на непонятном для меня языке. Единственной моей мыслью было: “Я сошла с ума”. Надежда на то, что это прекратиться, исчезла уже после 4 часов неустанной болтовни. Они не давали мне есть, думать и спать. 24 часа пыток – это было слишком даже для меня. Я проклинала весь мир за то, что все трудности достаются именно мне. Вместе со злостью появилось отчаяние, а за ним страх и паника. Я не имела ни малейшего понятия что делать. Я не знала к кому обратиться. Единственное, чего хотелось больше всего, так это просто погрузиться в темноту: хотелось покоя, которого мне не могли дать сотни разнотональных неразборчивых голосов.

Из-за дикой усталости и бессонной ночи я не заметила того, как наступила тишина. Отголоски голосов превратились в лёгкий шум. Так бывает, когда что-то громкое преследует тебя долгое время. Моя радость продлилась недолго потому, что благодаря голосам я не обращала внимание на боль и ломоту во всём теле после избиения мистером Мортоном. Я перестала сгорать в агонии, но стала страдать от огромнейших гематом, которыми было покрыто практически всё моё тело. Из-за них я ещё несколько дней не могла нормально лежать или сидеть.

События адской и странной ночи не повторялись ещё несколько месяцев. Я успокаивала себя тем, что списывала всё произошедшее на на ушиб головы и небольшое помутнение рассудка, связанного с кошмарными событиями того дня, когда меня избили. Я не вспоминала о голосах до тех пор, пока они снова не появились..

Голоса.. Эти чёртовы голоса! Они одновременно как успокаивали, так и пугали. Но в этот раз кое-что изменилось: я вроде как.. кхм.. смогла понять их. Всё бы ничего, если бы не одна маленькая проблемка, которая заключалась в том, что они говорили слишком быстро и громко: так, что различить какие-то фразы было в принципе просто невозможно.

Это случилось тогда, когда я была в школе. Я сидела за партой и пыталась разобраться в дурацкой математике. Их внезапное появление застало меня врасплох. Я не ожидала и даже не думала, что это снова повториться, поэтому я закричала, схватилась за голову, пытаясь заткнуть их, но, как вы понимаете, у меня ничего не вышло: нельзя заставить себя не слышать того, чего на самом деле нет. Я никогда не забуду взглядов одноклассников, которые смотрели на меня как на ненормальную.. И они были правы. Я стала, а может быть и всегда была немного не в себе..

Самым страшным для меня была даже не боль, а тот факт, что родителей вызвали в школу. Должна сказать, что они были более, чем просто недовольны. Мистер Мортон не раз предупреждал меня о том, что не потерпит, чтобы я вызывала проблем. Сидя рядом с ним на стуле, я не сводила взгляда с его добродушного и заинтересованного лица, понимая, что ему хотелось меня придушить. Он был мастером двуличия. Ладно, я немного отошла от темы. Так вот, я вместе с Мортонами слушала как мисс Кларк, моя учительница, рассказывала о том, что произошло, всячески выставляя моё поведение неадекватным. Как будто я и сама этого не понимала.. Директриса же этого “замечательного” заведения сказала, что такое поведение недопустимо и что меня обязательно нужно показать психиатру. Я злилась на неё, но понимала, что она была права. Это было чертовски правильным решением, ведь я пыталась причинить себе боль, вырывая волосы и царапая кожу лица ногтями. Если бы она или кто-нибудь из тех, кто тоже это видел, почувствовал хоть капельку той боли, что испытала я, то тот человек понял бы, что мои действия хоть и были невменяемыми, но по крайней мере были оправданы сложившимися обстоятельствами.

Самые “добрые” опекуны в мире в этот же день отвезли меня к психиатру, хоть я очень настойчиво попросила их этого не делать. Конечно же, они меня и слушать не стали. Миссис Мортон всегда была бесчувственной и кажется глухой, даже к своим собственным детям, что уж говорить обо мне, а вот мистер Мортон, если бы стёлка в его машине были затонированы, заклеил мне рот, лишь бы я только замолчала.

Мы просидели у кабинета около часа. Очередь была большой: среди детей психов развелось много. Я уже не чувствовала себя так одиноко. В кабинет заходили абсолютно разные ненормальные: например мальчик лет пяти или шести, который что-то рисовал своими маленькими пухленькими пальчиками в воздухе или девочка лет двенадцати, которая со стеклянным взглядом и жуткой злобой в голосе проклинала всех к кому приближалась. Дойдя до меня, она остановилась, впилась в меня своим цепким взглядом и прежде, чем отец успел схватить её за руку и оттащить от меня, девочка наклонилась к моему уху и прошептала: “Ты абсолютное зло”. Я тяжело сглотнула и даже не слышала извинений, которые говорил мне её отец потому, что я находилась в небольшом шоке и эти три слова снова и снова повторялись в моей голове. “Я абсолютное зло”.

Чем ближе подходила моя очередь, тем сильнее скручивало живот и тем больше я начинала верить в то, что я психически больна. С каждой секундой и с каждым человеком, приближающим меня к двери этого кабинета, за которой меня ждала неизвестность, мои худые ручки тряслись всё сильнее. Моё желание сбежать оттуда граничило с безумием, но мозг осознавал, что этой выходки мистер Мортон мне точно не простит.

Когда, наконец, пришло моё время открыть эту белую дверь, я осторожно встала со стула, неспешно прошла к кабинету и на трясущихся от страха ногах повернула ручку. Мистер и миссис Мортон с недовольными лицами остались сидеть на месте потому, что главное правило клиники гласило: “Родители только мешают открывать душу своим отпрыскам, именно поэтому они остаются за дверью”.

Кабинет оказался не таким страшным, каким я его представляла. Он был довольно просторным и совершенно не обставленным. Из мебели были только массивный светлый стол, стул, на котором сидела добрая с виду женщина лет сорока с черными волосами, добрыми карими глазами, смуглой кожей и розовой помадой на губах, кресло и шкаф во всю стену, заставленный папками. Как только я вошла женщина жестом предложила мне присесть. Немного помешкав, я всё же приняла её предложение.

– Я мисс Кипер. Я психотерапевт и уверяю тебя, Фиби, ты можешь довериться мне. Расскажи, что произошло и почему ты здесь, – ласковым голосом пропела эта мисс Кипер, заглядывая в карточку, которую заранее передали ей Мортоны.

Несмотря на страх и опасения, которые поедали меня изнутри, я всё же решила ей довериться. Она не казалась злой или равнодушной. Мне нужна была помощь: справиться самостоятельно я бы не смогла, а мисс Кипер казалась отличным вариантом. Я поведала ей обо всём и она внимательно выслушала меня. Я ещё никогда не чувствовала себя так расслабленно потому, что напряжение, которое накапливалось во мне из-за того, что я не могла никому об этом рассказать, даже Хлое, было просто огромным. Я чувствовала облегчение, но оно продлилось недолго потому, что уже через две минуты до меня дошло как сильно я облажалась: довериться этой женщине было самой огромной ошибкой, которая изменила всю мою жизнь.

После моего монолога, не произнеся ни слова, психотерапевт подбадривающе улыбнулась и, взяв трубку, набрала номер. Уже тогда подозрения стали закрадываться в мою голову, но я старательно их отодвигала, стимулируя спокойствие тем, что мисс Кипер хороший человек и она ничего плохого мне не сделает. Когда в кабинет вошло двое тучных мужчин в белых халатах, мои надежды рухнули, а взгляд выражал искреннюю злость и боль от предательства. Меня подхватили под руки, не обращая внимания на все мои попытки вырваться. Улыбка мисс Кипер сошла с лица и она превратилась в абсолютную стерву. Я проклинала её, обещая отомстить, но взгляд этой женщины выражал найчистейшее равнодушие: как если бы она была не человеком, а куском бездушного металла, которому было всё равно в чью беззащитную спину вонзать ножи.

Незнакомые люди, родители других детей, которые видели меня всего лишь во второй раз в своей жизни, сочувствовали мне больше чем те, с которыми я прожила 11 лет. Я солгу, если скажу, что они расстроились потому, что они даже не собирались скрывать своей откровенной радости. Я в который раз возненавидела их всем своим вымученным сердцем. Я должна была бы привыкнуть к этому, но тем не менее с каждым разом было только больнее, а не наоборот как предполагалось.

Мужчины отвели меня к машине и захлопнули двери прямо перед моим лицом. Я прекрасно понимала, куда направлялась, в прочем как прекрасно осознавала и то, что это надолго. Мистер Мортон несомненно приложил руку к сроку моего заключения, когда подписывал бумаги: это было видно по его радостному и счастливому лицу, которого он не намерен был скрывать. Мужчина смог избавиться от меня и заключить выгодную сделку, после которой за меня государство платить будет гораздо больше.

Меня привезли почти ночью и поселили в мрачной серой комнате с одним маленьким окошком. На нём, кстати говоря, были решётки. Сначала их наличие удивило меня, но затем я вспомнила, где находилась. Пока я осматривала мою пыточную камеру, то заметила как на соседней кровати спала девушка. Чтобы не нарушить её сна, я на цыпочках пробралась к своей кровати, легла на неё и тихо зарыдала в подушку. Я не хотела этого делать, но пережитые события этого дня дали всё-таки о себе знать. Именно в этот момент я действительно осознала, что даже к самым близким нужно относиться с опаской потому, что как говорится: ” Довериться человеку – значит заранее воткнуть себе нож в спину”.

Утро встретило меня не очень дружелюбно: голова раскалывалась, а лицо видимо опухло от слёз, судя по сочувствующему взгляду моей соседки. На вид ей было так же как и мне 15, да и рост почти такой же, вот только глаза у неё были голубыми, а волосы светлыми. Она искренне улыбнулась и протянула руку.

– Я Мелисса.

Я насторожилась. Её дружелюбие было слишком.. нереальным что ли. Головой я понимала, что мне не стоило заводить с ней дружбу, чтобы потом не было больно. Я, будучи немного наивным ребёнком, очень легко привязывалась к людям. Ещё одного предательства моя нервная система ни за что бы не выдержала, вот только эта девочка не была такой, как остальные люди, которых я встречала. Я протянула ей руку.

– Я Фиби.

Она снова улыбнулась и, потрепав свои светлые волосы, пересела ко мне на кровать.

– За что ты здесь? – с ходу спросила Мелисса, слегка настороженно посмотрев в мои яркие янтарные глаза, которые были моей пугающей всех особенностью.

– А ты? – ответила я так, чтобы девочка поняла, что я не намерена это обсуждать. К счастью, она меня поняла, извинилась и улыбнувшись решила рассказать мне свою историю, хоть я её об этом и не просила.

– У всех здешних детей одинаковые причины. Хотя есть и те, кто находится здесь заслуженно. Моя история не сильно отличается от остальных. Моя мама умерла, а отец женился через год и я, как и ожидалось, не понравилась мачехе. Она даже не пыталась этого скрыть, а отец просто делал вид, что не замечает, – Мелисса с грустью вздохнула: осознание всего этого причиняло ей душевную боль. – Как-то раз я подралась с одноклассницей и директор отправил меня к нашему школьному психологу, который позвонил родителям. Я думала, что приедет отец, но приехала мачеха. Она заплатила мужчине и тот выписал направление на осмотр психиатра. “Мамочка” и его тоже подкупила. В истерике я кричала отцу, что всё, что говорит эта женщина – чистейшая ложь, что она просто пытается избавиться от меня, но он как будто не слышал. Он не испытывал никакого сожаления, глядя на своего плачущего ребёнка, которого забирали в клинику совершенно незнакомые люди.. И вот я здесь, – Мелисса горько улыбнулась, закатила глаза и стала часто моргать, пытаясь не расплакаться.

– Мне жаль, – искренне сказала я и мысленно сделала пометку: “Она сильная”. Я приобняла девочку: ей нужна была поддержка. Я понимала её.

Мелисса признательно улыбнулась и не стала вырываться из моих объятий. Думаю, именно в тот момент был заложен фундамент нашей дружбы.

На следующий день нас разбудила не самая добродушная девушка-врач: ей было абсолютно плевать, что мы спим и что мы дети. Она отнеслась к нам как к мусору. Если бы дувушка могла, то выкинула бы нас в окно, только бы работу не выполнять. Она мне сразу не понравилась, уж слишком стеклянными и бездушными были её глаза. Девушка заставила нас выпить по три таблетки и в грубой форме, со всей тщательностью, проследила за тем, чтобы мы их проглотили. Я посчитала это садизмом. А как ещё назвать тот факт, что она осмотрела абсолютно весь мой рот и язык, едва его не вырвав? К её счастью, я не укусила её за руку, хотя собиралась это сделать, если бы не Мелисса, которая предостерегающе помотала головой.

– Это нормально. Они просто следят за тем, чтобы мы окончательно сошли с ума, – сказала мне девочка после того, как закрылась дверь.

Мы с Мелиссой провели в этой лечебнице ещё три года. За это время я научилась доверять ей и даже поведала историю о том, почему я оказалась в том отвратительном месте, которое стало моим домом. И знаете что? Она не посчитала меня сумасшедшей, как остальные.. Ну ладно, почти не посчитала. Ну лаааадно.. она просто не отнеслась ко мне как девочке, у которой поехала крыша, скорее как к девочке, которая напридумывала себе всякого и из-за этого загремела в это место.

Ах да, кстати, голоса время от времени давали о себе знать и я даже научилась их слушать и понимать, но вот как избавляться от них, не принимая угнетающих моё состояние здоровья таблеток, я так понять и не смогла. Нужно сказать им спасибо потому, что без некоторых из них, я бы так и не научилась выделять самое важное из того шума, который всегда так внезапно появлялся в моей голове.

Голоса объявлялись не часто, а только тогда, когда им было что-то нужно или когда они хотели о чём-то предупредить. Пару раз они мне здорово помогли. Мелисса привыкла к моим монологам и даже перестала их замечать. “Ну говоришь и говоришь”, – пожав плечами, сказала она мне когда-то.

Уже после двух лет, проведенных за закрытыми дверями, и постоянным контролем отвратительных по своей натуре людей, мы с Мелиссой поняли, что не готовы провести всю свою оставшуюся жизнь в этом чудовищном месте. Ну ладно я ещё была ненормальной, но Мелисса.. Она ведь была абсолютно здоровой и гнила в лечебнице только из-за своей мачехи.

Иногда ко мне приходила Хлоя. Только из-за неё я не чувствовала себя брошенной всем долбанным миром, который от меня отвернулся. Она рассказывала мне о Мортонах, о том, как все девушки, которых приводил Колтон, смутно напоминали меня. В общем, о чём она только не говорила! И знаете что? Мне нравилась слушать её болтовню. К несчастью, вскоре Хлоя перестала меня навещать.

Чтобы выбраться на свободу, мы с Мелиссой стали беспрекословно пить таблетки, перестали дерзить и начали хорошо себя вести. Мелисса с натянутой улыбкой стала любезничать с мед. персоналом и требовала того же и от меня. Скрипя зубами, но я всё-таки делала то, что нужно: например прекратить разговаривать с голосами. Я честно старалась не обращать на них внимания, но сделать это оказалось сложнее, нежели я думала, поэтому мне приходилось не сладко и я время от времени вела монологи со своими мыслями, когда никого не было рядом. Ещё мы с Мелиссой как-то затеяли разговор о том, как мы будем жить дальше. Каждая из нас хотела начать всё сначала, поэтому мы пришли к выводу, что нам нужно поменяться именами. Именно так я и стала Мелиссой Грегори, а она Фиби Мортон.

Очень “занятой” персонал не потрудился завести на нас нормальные карты, поэтому кроме основной информации о жизни и описания болезни, там ничего не было. Хотя по правилам там должны были быть ещё и фотографии пациентов. Ну мы с Мелиссой и решили воспользоваться моментом, поэтому в тот день, когда нас всё-таки выпустили, мы перестали быть теми, кем были до этого.

У нас не было ни денег, ни каких-либо вещей. Но, к нашему общему счастью, государство заботилось о психах, поэтому после выхода на наши банковские карты, любезно предложенные всё тем же государством, стали поступать неплохие деньги. Нам с Фиби хватало на еду, одежду и самые необходимые вещи. Нас, хоть и с опозданием, даже взяли в колледж на первый курс и предоставили места в общежитии.

И вот сейчас нам уже по 18 лет и мы уже не те доверчивые дети. В глубине наших душ мы озлоблены на наших родителей и хотим справедливости.. поправка: Фиби хочет, я же всё ещё мечтаю о мести, но спокойная жизнь для меня всё же приоритетнее. Мне не очень-то хотелось оказаться в тюрьме из-за этих отвратительных людей, которые лишили меня нормальной жизни.

Глава 2

Сегодня был наш первый день в колледже. Мой сон прервал ужаснейший звук будильника и так как он у нас был не на телефоне, а на часах и слышала его только я, то моей обязанностью было разбудить Фиби. Я застонала и хлопнула ладонью по кнопке, чтобы выключить эту вещь, придуманную не иначе, как в аду.

– Вставай, соня! – завопила я на всю комнату, после чего поднялась с кровати и поежилась, едва мои ступни коснулись пола. Снова захотелось застонать, ведь под одеялом было так теплоо.. Но я быстро выкинула эти мысли из головы и направилась прямиком к кровати Фиби, которая никак не хотела просыпаться. Я сделала единственную вещь, которая могла её разбудить: безжалостно стащила с неё одеяло.

Нас поселили вместе: побоявшись того, что мы убьём кого-нибудь. Нас выпустили, но по документам мы всё равно оставались ненормальными, а раз мы три года провели в одной палате и ничего друг с другом не сделали, то руководство пришло к выводу, что будет лучше, если мы будем сосуществовать вместе. Меня это более чем устраивало. Да, я иногда терпеть не могла Фиби, но увидев других девушек, я пришла к выводу, что заскоки этих разукрашенных и разодетых сучек злили бы меня куда больше.

– Эй, зануда, ты чего?! – недовольно пробурчала подруга, стараясь ухватиться за края одеяла и снова накрыться им.

– Мы обе знаем, как сложно тебя разбудить, так что перестань ныть и поднимайся, иначе мы опоздаем! – улыбаясь сказала я, глядя на безнадёжные попытки Фиби.

– Ли, ты просто не выносима.. – зевая протянула девушка и, потирая сонные глаза руками, села на кровати.

– Я тоже тебя люблю, – пропела я и послала ей воздушный поцелуй.

– Иди уже в душ, не могу смотреть на твоё счастливое лицо.. – пробурчала Фиби и, простонав, рухнула обратно на кровать.

Я рассмеялась, глядя на недовольное, но всё же милое лицо подруги и, взяв со спинки стула полотенце, поплелась в ванную, которая слава Богу находилась не на этаже, а в нашей мини квартире.

Я зашла в ванную и посмотрела в зеркало. Из него на меня смотрела милая девушка с даволи-таки приятной внешностью. У меня были длинные, до лопаток, густые черные волосы, всё те же странные и в то же время завораживающие глаза, цвет которых был неестественным – янтарным. Все обращали на них внимание, а я просто лгала и говорила, что носила линзы: так людям было проще принимать их. Из всего моего лица мне нравились губы, которые были даволи-таки пухлыми и ямочки, которые появлялись на моих щеках от улыбки. Мне нравился этот дефект мышц и как говорила Фиби: “Он мог бы свести с ума большое количество парней, если бы ты только захотела”. Я скептически относилась к её словам потому, что не считала себя привлекательной, скорее милой, да и то с натяжкой. Во мне было больше дефектов, чем красоты. Возможно, если бы у нас с Фиби было больше опыта в отношениях с парнями, моя самооценка не была бы так близка к нулю, но, к сожалению, в лечебнице с особями мужского пола были проблемы: они все были либо сдвинутыми на всю голову, либо старше нас лет на десять. Когда их выпускали из палат, я старалась не выходить потому, что столкнуться с одним из них грозило для меня в лучшем случае изнасилованием, а в худшем – смертью, при чём я подозревала мучительной.

Я выкинула ненужные мысли из головы, наскоро умылась, почистила зубы, причесалась и вышла из ванной.

– Твоя очередь, – крикнула я Фиби и пошла прямиком к шкафу, который стоял в прихожей, чтобы вытащить из него узкие чёрные штаны и белую свободную майку с какой-то странной черной надписью на непонятном языке, переводить которую я и не собиралась. Я приобрела её в магазине при лечебнице у какой-то не менее странной продавщицы. Она очень настойчиво предлагала мне купить эту вещь. Майка мне не понравилась и мне пришлось солгать, сказав, что она мне не по карману, но женщина не отступилась и сделала огромную скидку, предлагая вещь за бесценок. В общем, предложение было выгодным и мне пришлось купить её. Я планировала перепродать майку, но примеряв, поняла, что не смогу с ней расстаться. Она висела на мне как балахон потому, что я была даволи-таки худой девушкой. Если вы думаете, что мне повезло, то ошибаетесь. Да, я могла влезть в абсолютно любую одежду, но вот только она либо была больше и висела, либо была меньше потому, что это детский размер. В общем, найти что-то идеально подходящее было невыносимо сложно, поэтому я скрупулёзно относилась к своей одежде, не давая никому к ней притрагиваться. Даже Фиби лишний раз боялась это сделать.

Одевшись, я прошла на некое подобие кухни, которое было соединено с небольшой гостиной, где стоял диван и телевизор. Если быть точнее, я пошла к холодильнику. Достав оттуда йогурт и яблоко, направилась прямиком на диван, чтобы насладиться завтраком. Я сделала вид, что в моей голове играла музыка и в такт ей стала размахивать ложечкой в упор глядя на Фиби, которая хотела одеть бежевое платье, которое она достала из своей части шкафа. Заметив моё издевательское поведение, которое несомненно было направлено на неё, Фиби бросила в меня своим серым тапком, но промахнулась. Я засмеялась, пропищав что-то о её природной меткости, за что в мою сторону полетел ещё один серый тапок и, когда он снова пролетел мимо, меня совсем накрыло и я была готова скатиться с дивана на пол, чтобы продолжить смеяться уже там. Фиби тоже смеялась, но только прикрыв лицо руками.

– Ты будешь есть? – спросила я, вставая с дивана, когда меня наконец отпустило.

– Неа, – ответила подруга и потащила меня к выходу.

По дороге я успела выкинуть огрызок, быстро ополоснуть руки и вытереть их полотенцем.

– Боишься? – спросила я, когда закрывала комнату.

– Ну есть немного. Когда они узнают, где мы пропадали три года, а они когда-нибудь узнают, для нас это не будет чем-то хорошим.

Я согласно кивнула и ничего не ответила потому, что слова здесь были лишними. Расправившись наконец с замком, мы с Фиби поспешили в колледж. Всю дорогу мы обсуждали одежду девушек, которых видели и мысленно делали пометки, как делать не нужно.

Здание колледжа было небольшим, но только до тех пор, пока мы с Фиби не стали искать кабинет, где проходило занятие по математике. Мы искали эту чёртову дверь самостоятельно не меньше 15 минут, пока Фиби не остановила одну девочку, не совсем дружелюбно схватив её за локоть, и не спросила, где находится 210 аудитория. Девушка не обиделась на её жест (видимо привыкла к подобным вещам) и кое-как объяснила нам как пройти. В итоге мы опоздали всего-то на 30 минут.

– Ты готова? – спросила я у Фиби, когда моя рука уже лежала на дверной ручке нужного кабинета.

– Да.. Нет.. Не знаю.. Ли, открой уже эту чёртову дверь, иначе я умру здесь от страха, – неуверенно, но твёрдо прошептала подруга и сделала глубокий вдох.

– Ну ладно, – я хмыкнула и повернула ручку. Не то, чтобы я не боялась заходить, просто я понимала, что это неизбежно.

Я вошла первой, извинилась и невинно похлопала ресницами, хотя хотелось просто закатить глаза, глядя на этого “учителя”, левая сторона головы которого была выбрита. “Какой черт возьми из него учитель? Да ему не больше двадцати четырёх!”.

– Ах, да, класс, – нарочито недовольным тоном подал голос “преподаватель”, и, положив мел на свой стол, обратился к аудитории таких же недовольных подростков, которые оценивали и раздевали нас глазами, – эти девушки у нас новенькие, так что прошу любить и жаловать.

Ученики начали шептаться и это стало похоже на рой пчел, который я даволи-таки часто слышала в своей голове. Некоторые стали хихикать, а некоторые просто недовольно вздыхали.

– Я Мистер Наксин, – представился учитель и даже положил ладонь на грудь – вся аудитория рассмеялась. “Что за цирк он решил устроить?”

– Он считает нас идиотками? – шепотом спросила я на ухо у Фиби, начиная раздражаться.

– Тише, – обеспокоенно прошептала в ответ девушка и, как бы успокаивая, положила мне руку на плечо. Со стороны это выглядело так, как будто она меня поддерживает, но на самом же деле, она готовилась схватить меня ещё до того, как я успела бы сорваться и наделать глупостей.

– Это Фиби Мортон, – сказал преподаватель и уверенно ткнул на меня пальцем. Я напряглась и даже перестала дышать. Он не мог знать правду, он не мог знать мою историю, тогда почему.. – Прошу прощения, это Мелисса Грегори, а Фиби Мортон это она, – исправился мистер Наксин и указал ладонью на подругу.

Может я бы и поверила, что парень действительно ошибся, если бы не его странная ухмылка. Его лицо, как будто говорило: “Я знаю, что вы скрываете”. Чем больше я смотрела на него, тем сильнее пыталась понять о чём он думает. К счастью, Фиби взяла меня за руку и потащила к последней парте. Я выкинула из головы мысли о мистере Наксине, лживо улыбнулась классу и, идя к месту, вслушивалась в завистливые комментарии девушек и обращала внимание на похотливые взгляды парней.

– Видела как они на тебя смотрят? – шепотом спросила Фиби, пихнув меня локтем в бок, когда мы уже сидели на металлических стульях.

Я подняла голову и осмотрела аудиторию. А ведь и правда. Взгляды были прикованы к нашей парте.

– Брось, они смотрят на тебя, – улыбнувшись, ответила я потому, что считала её гораздо красивее. “Всем нравится девушки со светлыми волосами и голубыми глазами. Или я ошибаюсь?”