Текст книги "Жидкие зеркала (СИ)"

Автор книги: izleniram

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

А потом медленно пошла в темноте, прислушиваясь. Я помнила из разговоров взрослых, что кто-то должен звать кошку. Но кошку никто не звал. И когда я до конца тоннеля дошла, выйти оттуда не решалась пару дней. Спала там. Хлеб весь съела. Сокджин мне в сверток с хлебом еще леденец положил. Красный такой, на палочке. Малиновый. И вот, мне кажется, этот леденец не дал мне сойти с ума. Я доставала его, ощущала этот малиновый вкус на языке, и верила, что все будет хорошо.

Сначала боялась крыс, а потом уже стало все равно – только бы выйти и увидеть солнышко. И вот на второй день я услышала «Кис-кис-кис». Господи, я аж расплакалась от счастья. Женщина эта встретила меня, привела к себе домой. А через неделю меня каким-то поездом отправили к родственникам в деревню. Вот так я и спаслась.

Студенты потрясенно молчат.

Намджун, уставившись в одну точку, ждет, когда же женщина заговорит снова. Но она тихо плачет, утирая сморщенное лицо платочком.

– А что случилось с Сокджином? – не выдерживает Намджун и подходит еще ближе на шаг.

Натали поднимает на него глаза.

– Когда мне было двадцать пять, я впервые приехала в Париж после войны, – продолжает рассказ, собравшись с силами, женщина. – Отель находился в полном запустении. Его окна были заколочены, а двор и сад поросли травой. Соседи рассказали мне, что случилось после. У полиции на руках были списки всех, кто подлежит аресту. В этом списке были и имена всех детей. Когда они не досчитались одного человека, то начали обыскивать комнаты. Пришли и в комнату к Сокджину. Он стоял у окна. Видимо, хотел переждать, убедиться, что опасность миновала, а потом открыть дверь и найти меня в тоннеле.

И… то ли они так и не поняли, что это за дверь, то ли просто не смогли открыть ее… Знаю только, что на их расспросы, где ключ от двери, он ответил: «Неужели вы и правда думаете, что я вам скажу?». И улыбнулся. Один из полицейских тоже улыбнулся и выстрелил.

Намджун чувствует, как в груди холодеет и становится трудно дышать.

– Рассказывали, что Сокджин так и умер – с улыбкой. С улицы казалось, что он просто смотрит в окошко, прислонившись к откосу. Так и сидел, будто в окно смотрел. Такой красивый. Как настоящий сказочный принц. Благородный и бесстрашный.

Намджун не слышит, что говорит Натали дальше. Он на ватных ногах пятится к двери и заскакивает в прохладный холл. Взбегает вверх по лестнице, врывается в свой номер, хлопает дверью и замирает. Прислоняется спиной к двери и ломается пополам в рыданиях.

***

Вечер накидывается на Париж исподтишка, кутает, порабощает, и только горящий фонарь на балконе третьего этажа демонстрирует миру, что хоть кто-то здесь еще пытается бороться.

В комнату несмело стучат. А потом входит как обычно улыбающийся во все щеки Тэхён.

– Почему ты мне не рассказывал этого раньше? – болезненно сглатывая комок в горле, шепчет ему Намджун. – Почему не раньше? Я бы смог все изменить, нашел бы способ…

– Что? Что изменить? Ты о чем, бро? – недоумевает парень. – Эй, я тебя обидел?

Намджун отворачивается и молчит, потому что слезы такие клейкие заливают щеки, что кажется, открой он сейчас рот и попробуй что-нибудь сказать, Тэхён услышит не слова, а раненое мычание.

– Не смог бы… – вдруг произносит из-за спины Намджуна низкий бархатистый голос.

Намджун резко оборачивается:

– Что?

Тэхён смотрит на него в упор чистым черным взглядом, будто гипнотизируя своими словами.

– Не смог бы… – повторяет. – Все равно все случилось бы точно так же. И малиновое варенье. И зеркало. И выстрел.

Намджуну нечем дышать, он пытается справиться с сердцебиением, но выдавливает из себя вопрос:

– Постой…. Откуда ты знаешь про варенье? Ты что… тот самый Тэхён?

Тэхён грустно усмехается.

– Тот самый Тэхён погиб в рядах Армии Сопротивления в 1944 году в Словакии, – еле слышно шепчет он. – Я – лишь слабое и смутное его отражение.

И выходит за дверь.

Намджун наскоро вытирает футболкой мокрые щеки и выскакивает следом, собираясь прижать к стенке эту невыносимую личность, талантливо изображавшую все это время кретинизм, и выспросить… выспросить… Что на самом деле знает Тэхён? И почему не сказал, что знает? С самого начала, кажется, все знал…

Выскакивает за дверь и останавливается, прислушиваясь. И в этот момент на лестнице слышатся шаги, тяжелая поступь степенного человека. Намджун поднимает глаза и видит коренастого приятного корейца, мистера Кима, хозяина отеля.

– Мистер Ким! – внутренний голос малодушно тычется в грудную клетку с напоминаниями о том, что важно держать дистанцию и быть осторожным. – Господин Ким!

Господин Ким оборачивается и пристально смотрит на Намджуна. Девушка с ресепшена, сопровождающая его, что-то шепчет ему на ухо, кивая на Намджуна.

– О, наш постоялец Ким Намджун, – приветливо склоняется в полупоклоне мужчина. – Не имел возможности лично приветствовать вас в моем отеле. Всегда рад гостям из Сеула.

– Здравствуйте, – кланяется Намджун. – Ваш сын рассказывал о вас много хорошего. Кстати, как раз ищу его. Не подскажете, где бы он мог быть сейчас?

Господин Ким смотрит на него странно, совсем как Сокджин в первую встречу.

– Вы что-то путаете, молодой человек, – смеется он. – У меня нет сына. У меня две очаровательные дочери.

Мужчина, все еще смеясь, проходит мимо и продолжает спускаться по лестнице.

– В-вы уверены? – хрипло спрашивает его в спину Намджун. – Тэхён…

– Конечно, уверен, молодой человек! – мужчина со смехом оборачивается. – Одна из моих дочерей подарила мне сегодня рано утром первого внука, наследника! Будет, кому передать дело всей моей жизни.

Я – счастливый человек, Намджун. У меня теперь есть надежда, что все, ради чего билось мое сердце, не исчезнет где-то в веках – оно будет жить. И неважно, как справятся с этим делом ручонки моего внука. Все его предки, жившие и мечтавшие здесь до него, будут стоять у него за спиной и помогать ему, и поддерживать его. И я в их числе.

Господин Ким останавливается и разворачивается к Намджуну. Он берет его под руку, и они продолжают спускаться по лестнице вместе:

– Раз уж вы – первый человек, с которым я поделился этой радостной новостью, выпейте за здоровье моего внука. Я прикажу доставить вам в номер бутылку шампанского, – и добавляет. – Буду признателен, если вы поможете с выбором имени для малыша, кстати! А то в нашей семье скоро разразится страшная драма – мы не можем прийти к единому мнению. Я даже пообещал, что выйду на улицу и спрошу первого встречного, какое имя взять. И вот вас мне послал случай.

– Сокджин, – хрипло выдыхает Намджун прямо в радостный взгляд мужчины. – Сокджин. Думаю, это имя принесет вашему внуку счастье.

========== И, может быть, немного больше ==========

Сжимая плотно спелёнутый бумагой букет лилий, следя глазами по скользящему по граням ограды последнему закатному солнечному лучику, Намджун волнуется, как не волновался даже на первом свидании. Он мнется, переступая с ноги на ногу, но потом все же решается и толкает тяжелую калитку ограды внутреннего садика. Намджун не был здесь до знакомства с Сокджином, и панически избегал этого места весь сегодняшний день. Но вот вечером решается.

Калитка открывается без скрипа. Пестрый гравий на дорожке сопровождает его шаги вязким шуршанием. Лунный свет блестит на жёстких гранях гранита и, прячась за облаками, гаснет. В свете садовых фонариков это место кажется сказочным.

Посреди сада в центре сочного зеленого газона поблескивает светлое гранитное окно. У окна сидит светлый гранитный человек. Он сидит, откинувшись головой на оконную раму, будто о чем-то задумавшись.

– Я помню, как его рука появилась из-за шторы на двери, как он дернул меня за руку и втащил к себе в комнату, – раздается позади Намджуна тихий голос Натали. Женщина ступает мягко на дорожку, шурша гравием. – Я помню, как мне было страшно смотреть на его озабоченное лицо. Я помню, как он тяжело дышал, когда пытался открыть ту дверь, и как радостно заплакал, когда, наконец, открыл. Я помню, как он толкнул меня в тот тоннель, и как за мной захлопнулась дверь и стало темно. Я только лица его не помню. Совсем. Единственное воспоминание о тех днях, которое я бы хотела пронести с собой через всю жизнь, память безжалостно стерла.

Натали с трудом наклоняется и кладет на гранитный подоконник большой малиновый леденец на палочке. Намджун сжимает ее руку. Сухая узкая ладонь мелко дрожит в его крупных длинных пальцах.

***

Улетает Натали рано утром, и весь персонал отеля вытягивается по струнке, провожая ее. Даже сам господин Ким почтительно стоит навытяжку.

– Спасибо, мои дорогие, – ласково прощается с каждым за руку Натали. – Судьба ли мне приехать сюда в следующему году или нет – неизвестно. Здоровье уже не то. Да мне и так было позволено прожить гораздо больше положенного.

Она напоследок оборачивается, оглядывает отель.

– Берегите его, ладно?

И уже совсем было садится в машину, как ее останавливает подлетевший и запыхавшийся Намджун.

– Подождите, Натали. Подождите.

Господин Ким встревоженно останавливает парня, но тот почтительно кланяется и просит всего одну минутку.

Старушка Натали поднимает на него взгляд.

А Намджун протягивает ей фотографию.

Старую, чуть пожелтевшую, но прекрасно сохранившуюся. Он возился с ней в фоторедакторе всю ночь, чтобы она стала такой, будто выпала из какого-нибудь альбома сороковых годов. А потом обегал весь Париж в поисках студии, которая сможет напечатать ее на картонной основе.

– Вот, – протягивает он фото Натали. – Я нашел для вас. Это Сокджин.

С фотографии на свою маленькую Натали с улыбкой смотрит ее сказочный принц в зеркальной оправе.

***

Сеул встречает Намджуна пасмурным небом. Отец коротко обнимает сына, похлопывая по плечу, берет его багаж и направляется к автомобилю.

– Ну как тебе Париж? – с улыбкой интересуется он. – Говорят, тот, кто побывает в Париже хоть раз, не забудет его никогда.

– Это правда, папа, – печально улыбается Намджун.

– А как твои успехи в писательстве? – смеется отец. – Ты хотел попробовать себя в путевой журналистике. Или что, до сих пор непонятно, как дальше жить?

Намджун поворачивается и смотрит на родной профиль отца внимательно, пристально.

– Понятно, – твердо говорит он. – Я хочу писать песни.

Отец усмехается и отводит взгляд, разглядывая вывески за окном.

– Это очень важно для меня, отец, – продолжает Намджун. – Это будут такие песни, тексты которых не стыдно будет назвать стихами. В которых я смогу рассказать о людях и событиях, важных моему сердцу. Я смогу рассказать о тебе. О том, как ты начинал наше семейное дело с нуля, как во всем себе отказывал ради того, чтобы в нашей семье был всегда мир и достаток. Я смогу рассказать в своих песнях о себе и о таких же как я молодых людях, которые не могут найти свою дорогу в жизни. А еще я смогу рассказать о любви, о добре и о зле. И о том, что побеждает в нашей душе тот волк, которого мы кормим.

Господин Ким удивленно вскидывает взгляд.

– Ты хорошо говоришь, сын, – легонько хлопает он его по плечу. И смеется. Так. По-доброму.

– И я хочу, чтоб ты знал, папа, – серьезно продолжает Намджун. – Чему бы я ни посвятил свою жизнь, ты можешь не беспокоиться за наше семейное дело – я сделаю все, чтобы твои труды не пропали даром.

Отец смотрит на сына пристально.

– Ого! – выдыхает он. – Мне приятно это слышать. Могу я спросить, что так повлияло на твой образ мыслей?

И Намджун бы мог рассказать отцу о честных жидких зеркалах и малиновом варенье, о желтых звездах и керосиновых лампах, о том, как зло распадается на множество подленьких мелких осколков, и о том, как не хочется быть мутным слабым отражением самого же себя. Но вместо этого говорит:

– Один очень хороший человек напомнил мне, что каждый мужчина отвечает перед этим миром за свою семью, дом, за все, что есть важного в жизни. Я мужчина, отец. И поэтому я сделаю все, что смогу. И, может быть, немного больше.