Текст книги "Жидкие зеркала (СИ)"

Автор книги: izleniram

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Непонятно ==========

Непонятно. Что делать со своей гребанной жизнью – непонятно. Оно и раньше-то смутно представлялось – плылось как-то по течению, да и все. Но теперь сложнее, потому что даже отцу уже теперь непонятно. И уже даже отец, кажется, отчаялся.

Намджун хватает сумку за плотные ручки и нервно дергает ее с ленты транспортера. Отголоски последней ссоры с отцом, что так взбудоражила его перед отъездом во Францию, все еще полосуют по настроению.

– Ты ни на что не способен! – орал обычно сдержанный глава семейства Ким. – Сколько в тебя ни вкладывай инвестиций – все без толку! Ты – самое бездарное из моих капиталовложений!

Ну и еще много, чего орал. Неохота все вспоминать, да не особо и приятно, если честно.

Намджун только неуважительно хмыкал в ответ. А что он может возразить? Что отцовское «дело всей жизни» – управление крохотным отелем в Итевоне – никак его не вдохновляет? Что ему хочется посвятить себя чему-то такому …великому …большому …чтобы прям у-у-у-ух! – и сразу в анналы истории? Вот только он пока не знает, что это будет за «у-у-у-ух!», а потому вынужден бесславно напиваться в оживленных ночных клубах Сеула в поисках себя? Ну да, отмазка так себе… И Юнги с Чимином говорят, что так себе. Но Намджун чувствует в себе силы, таланты, энергию кипучую, только вот русло, куда все это богатство применить, никак не нащупает. Поэтому вынужден щупать пока нечто иное, сладко пахнущее парфюмом и немного алкоголем. Все в тех же ночных клубах. И сказать бы Намджуну, что он не один такой, мечущийся в творческом поиске, но он-то думает, что как раз один.

Зарабатывать на жизнь текстами – вот это, вроде, получается. Но отец почему-то не считает это талантом, да и на дело всей жизни, по мнению предка, это не тянет.

– Ну хорошо, ну попробовал бы себя в журналистике, в писательстве, я не знаю… – устало вздыхал отец. – Но вот этот твой рэп…. Это как-то несерьезно!

И Намджун пообещал, что попробует, и в поисках новых впечатлений купил билет в Париж. И вот он в Париже, и новых впечатлений сразу с порога на него как-то не навалилось. Как и журналисткой или, там, писательской прыти.

И что делать теперь в этом самом Париже, тоже непонятно. Не именно в данный момент, а вообще, в глобальном смысле.

А потому Намджун со злостью кидает сумку в багажник такси и отправляется в отель. А по пути нервно злится сразу на всю окружающую действительность. Открывает блокнот в смартфоне и пытается накорябать первые впечатления, а из первых впечатлений – все та же беспомощная злость на отца и никакого пока что парижского духа.

После сверкающего поверхностями Сеула с его панорамными окнами и широкими улицами крохотная, но страшно дорогая комнатушка в парижском отеле кажется просто издевательски уютной. Намджун вообще не фанат достопримечательностей, но этот отель, выходящий окнами на набережную, сам и есть достопримечательность. Во всяком случае, об этом скромно блестит табличка на здании, которую, понятно, Намджун прочесть не может, да не особо и хочет.

Девушка с ресепшена поясняет: здесь в начале Второй Мировой войны происходили какие-то важные и не шибко приятные события, за которые французам теперь стыдно. В подробности Намджун вдаваться не планирует, и девушка, умничка такая, понимает это по его тщательно сдерживаемому зевку.

Владельцы отеля – скромная корейская семья, весь персонал отеля – тоже корейцы, и это крайне удобно: и поймут, и посоветуют, и денег займут, если припечет. Как умудряется при этом отель быть таким французским до рези в глазах – непонятно.

Намджуну неожиданно нравится эта французскость. Он как подросток на выданье фанючит на шторы, красные в клеточку, и на такое же покрывало в номере на кровати. А на маленький, такой французский балкон он внутренне даже попискивает от восторга. Он запищал бы и внешне, но девушка с ресепшна еле слышно мается от скуки, стоя позади него с ключами, и была бы совсем не против, если б новый впечатлительный постоялец перенес бы уже свою эмоциональную задницу через порог, пожелал насладиться номером и отпустил бы уже ее досматривать сериал в интернете.

Первым делом Намджун выходит на балкон, распахивается широкой улыбкой навстречу шумящему где-то за домами Парижу, достает сигарету и затягивается с таким удовольствием, что женщина, поливающая у соседнего дома цветы в больших горшках, недвусмысленно косится на вьющийся дымок.

– Не угостишь сигареткой? – откуда-то слева глубокий бархатный голос заставляет вздрогнуть от неожиданности.

На уровне балконных перил в лучах вечернего солнца искрит рыжими прядями макушка парня, балансирующего на деревянной лестнице, прислоненной к стене.

– Ким Тэхён, – макушка проворно перебирается через перила и буквально сваливается вместе со всем остальным телом с навязчивым грохотом в первый умиротворенный парижский вечер Намджуна. – Узнал, что ты из Сеула, и решил познакомиться. Люблю Сеул. У меня друзей там куча.

– А по обычной лестнице ты познакомиться не мог? – уточняет Намджун, доставая из пачки сигарету.

– Отец запрещает мне доставать постояльцев, – примащивается задницей в пыльных шортах на плетенный столик Тэхён. – Я навязчивый. И еще я проблемный. Так что нет, не мог.

Уточняет:

– Курить, кстати, тоже запрещает, так что, если что, это ты курил.

– Ты хоть совершеннолетний? – морщится весело Намджун.

Тэхён, как выясняется, сын владельца отеля. Он очень кратко и живописно инструктирует Намджуна, куда и как можно добраться с этой узкой улочки, чтобы осмотреть достопримечательности.

– Только не тащись сразу Эйфелеву башню смотреть, – предостерегает неискушенного туриста. – Груда металла, ничего особенного.

Намджун проникается, но спустя полчаса уже топает в направлении знаменитой конструкции.

И, да, Эйфелева башня его особо не впечатляет. Вернее, его собственные представления о ней оказываются романтичнее, чем соображения элементарной логики. А элементарная логика гласит: «лицом к лицу лица не увидать», и, стоя у подножия огромной башни, ты не увидишь даже самого подножия целиком. Впрочем, размеры, безусловно, да.

Зато впечатляют очень неплохой кофе и лучше, чем роскошные булочки в кафе неподалеку от устремившегося в небо гиганта. Там Намджун и проводит остаток вечера, отметив галочкой в своем блокноте первую осмотренную достопримечательность.

– Прежде чем ты выставишь меня за дверь, сообщаю: у меня с собой много пива! – заявляет Тэхён, вваливаясь в номер Намджуна. И сверкает глазами так, что ясно: половину этого «много пива» он выпил уже по дороге сюда.

Намджун едва успевает в пижаму после душа облачиться, как наследник гостиничного бизнеса уже грозно реет над столиком с пивом и закусками, намереваясь, видимо, на деле продемонстрировать свою вышеупомянутую навязчивость. Стрекочет как сорока, прихлебывает пиво на уютном балкончике, водружает на перила босые ноги, чем загораживает приятный вид на разномастные крыши Парижа.

Манера Тэхёна начинать рассказ с описания парижских памятников архитектуры и заканчивать сеульскими друзьями, протанцовывающими жизнь в клубе «Синдром», поначалу чуток напрягает, но с каждой новой бутылкой пива даже забавляет и умиляет местами.

– Сам Лувр не особо интересен, если честно, – с умным видом раздувает назидательно щеки Тэхён, – Самое интересное – очередь в этот Лувр отстоять. Там такие иной раз экземпляры встречаются! Недавно видел парня, который, стоя в очереди, открыл свой тотализатор и принимал ставки на то, есть у Венеры «блядская дорожка» или нет. Прикинь, придурок?

Намджун фыркает, орошая смехом вперемешку с пивом потрепанные перила.

– Гениальный придурок, надо сказать! – растягивает до ушей свою странную улыбку Тэхён. – Он неплохие бабки успел поднять на этом деле.

И на этой позитивной ноте «много пива» красноречиво заканчивается.

– Внизу на ресепшене есть автомат, – рекламирует Тэхён. – Хочешь, спустимся? Только тихо. Отец если меня запалит – хана!

– Да я уже понял, – усмехается Намджун. – Кстати, а почему ты не говоришь мне «хён»?

– Бро, расслабься от всей этой формальной поеботины, ты в толерантной Европе, – хлопает его по плечу неформальный кореец, весь покрытый европейским налетом как булочка глазурью.

По лестнице спускаются тихо, на цыпочках, создавая неимоверный пьяный шорох, граничащий с грохотом. Благо, на этажах безлюдно, а стойка регистрации и вовсе легкомысленно пустует.

Тэхён не затыкается ни на минуту, попутно проводит экскурсию по отелю, тычет пальцами в разные двери и закоулки, поясняет, в каком закутке сейчас зажимается со своим бойфрендом девушка-дежурная, а какие комнаты пользуются наибольшим спросом у постояльцев в сезон фестивалей и праздников.

– Сюда вот вообще заходить нельзя, эта комната у нас под запретом, – машет рукой на строгую внушительную дверь под самой лестницей.

– А что там? – неосторожно провоцирует Намджун любителя нарушать запреты.

Ключ стаскивают со стойки регистрации, распахивают со зловещим шипением дверь, – и в нос ударяет спертый воздух, насыщенный стариной как корейская забегаловка чесночными ароматами.

Тот факт, что электричества в комнате нет, не особо и сюрприз, и Намджун включает фонарик на смартфоне. Обычная комната, заставленная старинной мебелью. Шкафы, пуфики, потрепанные книжные полки, сваленные в углу. И красивое зеркало в массивной раме в самом центре комнаты. Пыльное, местами сильно облезшее, но красивое.

– И почему под запретом? – трогает виньетки зеркальной оправы Намджун.

– А хрен его знает, – низко шепчет Тэхён. – Та старушка, которая подарила отель моему отцу, поставила условие – сюда не входить, ничего отсюда не выносить и вообще не трогать. Прям так было в договоре и прописано. Там еще было: не трогать памятник в саду на заднем дворе и передавать отель по наследству только представителям семейства Ким. Короче, чтобы отель только нашим потомкам принадлежал. Даже если они будут самыми дальними.

– Вот и у моего отца такие же заморочки: чтоб семейное дело не ушло из семьи – и пиздец! – возмущается Намджун, и продолжает исследовать комнату. – А это что за дверь?

Кованая железная дверь, еле приметная в самом углу комнаты, кажется, выходит на улицу, во внутренний дворик или в сад, но настолько наглухо и давно закрыта, что паутина покрывает ее откосы даже не сеточкой, а плотным стеганным полотном.

– Не открывается ни фига, я проверял, – подходит тихонько сзади Тэхён и упирается подбородком Намджуну в плечо. – Она раньше вела в тоннель. Ну, знаешь, все эти катакомбы под Парижем? Говорят, что сюда какое-то из ответвлений вело, в эту комнату. Потом, правда, тоннель засыпали, после войны уже. Якобы представлял угрозу инфраструктуре города. Смешно. До этого десятки веков не угрожал, а тут вдруг стал…

========== Запретная комната ==========

Пасмурное парижское утро будит Намджуна бесцеремонно нудящим где-то под ребрами чувством тревоги. Шлепает ладонью по кровати и, – вот оно! – не обнаруживает телефона. Черт! Понятно, где он его оставил. В той самой запретной комнате, где это самсунгово отродье сейчас, вероятно, досвечивает фонариком последние деления батареи. Если, конечно, не растрезвонило рингтоном на всю округу свое палевное там присутствие.

Тэхена нигде не видно. Намджун дважды прогуливается по этажам отеля в надежде встретить шумного обладателя рыжей макушки, но того как ветром сдуло. Без телефона, понятно, как без рук, но лезть на рожон и требовать ключи на ресепшене чревато длительными объяснениями, потому Намджун принимает волевое решение насладиться достопримечательностями в безмолвном безмобильном пространстве.

Он бродит по городу почти бесцельно, вертит головой по сторонам, и пытается уловить тот самый аромат Парижа, о котором так много пишут во всех путеводителях. Сначала Париж пахнет ему сигаретным дымом, потом свежей выпечкой, потом рыбой и морепродуктами, причем пахнет навязчиво и даже местами тошнотворно, пока Намджун не отчаивается в попытке найти-таки окончание этих рыбных рядов, и не сворачивает в проулок. Там Париж пахнет смесью машинного масла и Макдональдса.

Впрочем, день, проведенный без привычной гладкой шутковины в руках, выходит даже приятным, так что в отель вечером Намджун возвращается уставшим, довольным, настроенным на лирический лад, но без единой фотки и надежды на появление бесшабашного наследника гостиничного бизнеса в обозримом будущем. Потому что Тэхён так и не появляется. Это сильно напрягает, даже раздражает.

Телефон надо выручать, и, дождавшись глубокой ночи, он отправляется по протоптанному накануне пути, трепетно рассчитывая, что девушка-дежурная отлучилась крутить лямуры, и ключи удастся стянуть.

Комната встречает все тем же затхлым запахом. Телефон лежит на зеркальной полке и даже не мычит от полного энергетического обезвоживания. Намджун запихивает гаджет в карман, и уже собирается уходить, но что-то в зеркальном отражении привлекает его внимание.

И он ежится от набежавших мурашек: по краям зеркального полотна явно проявляется странное свечение.

Затаив дыхание, подходит ближе. Вот черт, зеркало реально светится по верхнему краю изнутри, а еще по зеркальному полотну пробегает еле заметная рябь, как если бы оно было водной поверхностью какого-нибудь водоема.

– Что за херня происходит? – шепчет на выдохе Намджун и пятится. Внутренний голос настойчиво советует ему сваливать отсюда, пока при памяти, поскольку, судя по всему, не зря мудрые люди категорически рекомендовали держаться от этого места подальше.

Зеркало, будто разгадав его мысли, едва заметно дрожит, затем еще раз, и пальцы Намджуна против его воли тянутся к этой серебряной ряби. И касаются ее.

Бог ты мой, да это же реально вода! Скорее даже жидкость, похожая на ртуть.

О существовании жидких зеркал из ртути Намджун, конечно, слышал, но откуда оно здесь? Пальцы касаются поверхности еще раз, будто желая удостовериться, что это никакая не ртуть, но затем погружаются в блестящую жидкость. Страх, перерастая в ужас, пробегает от кончиков пальцев на ногах вверх и хрустит где-то у корней волос. Накатывает духота, тошнота и головокружение разом, и чувствуется, что, если не вырваться из этого странного пространства, Намджун сейчас рухнет со всей дури на пыльный пол. Рухнул ли он в итоге – узнать не удается, поскольку сознание ласково делает ручкой и вырубает тумблер.

***

Реальный мир возвращаться в голову Намджуна настолько не торопится, что прикосновение ледяной воды к коже парень чувствует только тогда, когда и он сам, и пол вокруг уже вдрызг мокрые. И первое, что подсовывает Намджуну восстанавливающаяся по пикселям окружающая действительность, это в крайней степени обеспокоенное лицо совершенно незнакомого молодого человека.

– Простите, вы слышите меня, уважаемый? – хлещет по щекам Намджуна парень. – Эй…

Где-то на заднем плане журчит согласными женский голос. Намджун пробует сесть. Голова кружится, в затылке навязчиво ноет, вестибулярный аппарат возмутительно пренебрегает своими обязанностями. Молодой человек, сидящий рядом на корточках, прикладывает мягкую прохладную ладонь ко лбу Намджуна и качает головой.

– Вы говорите по-корейски? – спрашивает он ласково.

– Говорю, – шевелит губами Намджун.

Парень аккуратно подхватывает потерпевшего под руки и ставит осторожно на ноги. От его одежды пахнет приятными запахами кухни и чего-то очень домашнего, и этот запах – мелькает мысль на периферии сознания – подходит Парижу лучше всего. Обстановка вокруг опрятная, уютная, сдержанная. Видимо, его перенесли в одну из служебных комнат отеля.

– Как вас зовут? – интересуется обеспокоенный парень. – Вы, вроде, не похожи на вора…

– Намджун. Меня зовут Намджун, – головная боль мешает сообразить, как бы соврать поправдоподобнее, – Я просто зашел в ту комнату… я ошибся дверью… я не хотел… вернее, хотел, но… не стоило мне…

– А я зашел, а вы тут лежите на полу… – улыбается сочувственно парень. – Меня Сокджин зовут. Наверное, вы один из наших гостей? Странно, отец говорил, что сейчас в гостинице нет постояльцев…

В комнату входит женщина с подносом, уставленным чашками.

– Чаю хотите? – принимает поднос из ее рук хозяин. – Спасибо, Сара.

Пока Сокджин возится с чайником, Намджун рассматривает комнату, уютную и какую-то подчеркнуто простую, заставленную старой потрепанной мебелью сверх меры. Потом вспоминает, что у него в кармане разряженный вдрызг телефон, и он уже сутки не выходил на связь с родителями, и охает:

– Ой, слушайте, у меня телефон разрядился… – и поднимается осторожно из кресла. – Спасибо, что привели меня в чувство. Я пойду…

Шагает к двери, поймав на себе какой-то очень странный взгляд хозяина, выглядывает в коридор.

– А как мне попасть к лестнице? – испуганно спрашивает, оборачиваясь.

Сокджин хихикает и указывает рукой:

– Да вот же лестница, перед вами.

– Это не та лестница… – Намджун прищуривается, соображая. – И коридор не тот. Мне нужна лестница, которая у ресепшена… Там еще кулер стоял и кофейный автомат…

– У нас в гостинице одна лестница, – Сокджин бросает на него еще один странный взгляд. – Может, вам все-таки прилечь?

– Мне нужно в номер 302, который в торце, на третьем этаже, знаете, такой, с красными шторами на окнах и с балкончиком, – пытается сконцентрироваться Намджун, – Мне бы туда попасть…

– У нас нет номеров на третьем этаже… – слышит в ответ. – У нас даже третьего этажа нет. Может быть, вы ошиблись гостиницей?

В открытое окно врывается окрик, мешаясь с испуганным ветерком.

– Джинни, ты здесь? – кто-то зовет с улицы низким грудным голосом.

Хозяин комнаты раздвигает шторы и выглядывает на улицу, перегнувшись через подоконник.

Намджун выглядывает тоже, но улицу совершенно не узнает. Та, на которой стоял его отель, была узкой, серой, тесной и заставленной автомобилями по самое не хочу. Эта же улочка вьется своей зашарканной мостовой между каменными домами и Сеной, вся такая светлая и веселая от мельтешащей в окнах одежды, вывешенной на веревках на просушку. Здесь бегают дети, здесь чинно сидят у подъездов домов женщины, а у их ног покачиваются очаровательные, убранные кружевами колясочки. Здесь даже музыка аккордеонная доносится едва слышно издалека. Здесь все совсем по-другому. Здесь даже сама Сена, такая же мутная и вялая, плещется о каменный мощеный берег уютно и по-домашнему.

В оконном проеме появляется рыжая макушка, и в комнату заглядывает худощавый паренек.

– Привет, Тэхён. – улыбается Сокджин, и Намджун вздрагивает, услышав знакомое имя, – Что там у тебя стряслось?

– Послушайте, это не та улица даже, – испуганно перебивает гость. – И Тэхён… – он невежливо тычет пальцем в рыжую макушку, – И Тэхён не тот.

– Что значит не тот? – возмущается торчащий в окошке Тэхён. – Кто это, Джинни?

Сокджин смеется как-то хрустально и по-доброму:

– Да вот мы и сами пытаемся это выяснить, если честно.

Оконный Тэхён, кивнув своим мыслям, хватается руками за подоконник и, одним резким движением, перемахнув через него, оказывается в комнате.

– Он потерялся, – поясняет Джин, а сам пристально рассматривает что-то на улице. – Тэхён, а что это у Натали на груди?

– О! Я ж поэтому и прибежал! – оживляется Тэхён. – Видел? Они все-таки сделали это!

Маленькая девочка, пробегая мимо окошка, машет ладошкой Джину и дразнится высунутым языком. Ее платье на груди украшает большая звезда из желтой ткани.

– Привет, Натали! – кивает Джин.

– Нравится? – девочка расправляет желтую звезду на груди. – Мама сегодня пришила!

Джин кивает какой-то натянутой улыбкой, берет с подноса большой красный леденец на деревянной палочке.

– Угощайся! – протягивает конфету ребенку.

– Они все-таки сделали это… – повторяет он, глядя вслед убежавшей девочке. И разворачивается к Намджуну.

– Простите, давайте все-таки выясним, кто вы и что вам здесь нужно, – изменившимся до прохладного тоном вздыхает он, – Что вы помните?

Намджун набирает воздуха в грудь, намереваясь повторить свою краткую биографию туриста и постояльца, но взгляд его цепляется за большое зеркало.

– Вот! – тычет он пальцем. – Это зеркало я помню. Оно стояло…

Он оглядывается. И понимает, что сама комната и мебель в ней тоже кажутся ему смутно знакомыми.

– Кажется… кажется…

Сокджин скрещивает руки на груди. Тэхён, до этого глубокомысленно намазывавший малиновое варенье на хлеб, поднимает взгляд.

Намджун подходит к зеркалу и протягивает руку, касается зеркальной поверхности. Пальцы скользят по холодному стеклу.

– Он хоть понимает, насколько напоминает сейчас психа? – интересуется с набитым ртом Тэхён. – Джинни, а он не из «этих»? – понижает он голос до зловещего шепота и кивает в сторону Намджуна.

Сокджин напряженно следит за действиями непрошеного гостя, которому внимательное ощупывание зеркала и сканирование взглядом комнаты, судя по панике во взгляде, ясности не добавляет:

– Ничего не понимаю…

Ему заботливо предлагают выйти на улицу, на свежий воздух, а заодно поспрашивать у прохожих, возможно, кто-то из них знает потеряшку. И создается ощущение, что от него пытаются вежливо избавиться таким образом.

Свежий воздух на деле оказывается вечерней духотой, а прохожие косятся на Намджуна так, что понятно, что они не только не знают его, но и вообще принимают парня за редкое животное, которое в пору показывать в зоопарке.

– Почему они так смотрят? – испуганно дергает Сокджина за рубашку Намджун.

– Думаю, дело в вашей одежде, – склонившись к его лицу, поясняет тихо парень, чуть обдавая лицо дыханием, смешанным с запахом малинового варенья. – Она немного… отличается, что ли…

И действительно, девушки на скамейке у дома напротив хихикают, осматривая узкие брендовые скинни Намджуна, обтягивающие длинные ноги и зияющие кое-где модными прорехами.

– Да кого сейчас джинсами удивишь… – начинает запальчиво Намджун и вдруг понимает, что вокруг не видит ни одного человека в джинсах.

– И у тебя волосы странные, – тычет пальцем в затылок Намджуна Тэхён, что-то дожевывая. – Первый раз вижу мужика с крашенными волосами. И серьги в ушах.

В парке играет музыка. Медленно плывут раскрашенные деревянные лошадки на старомодной карусели. Люди подходят, занимают очередь к аттракциону, и кто-то справа довольно грубо толкает Намджуна, требуя уступить место. Парень оборачивается и давится на вдохе: рядом с ним стоят двое военных. В форме офицеров СС.

– Это у вас тут что, акция?

– Что? – уточняет Сокджин.

– Ну вот это, – Намджун кивает на офицеров. – Акция? Митинг? Или это косплейщики?

Офицеры косятся неодобрительно.

Тэхен кивает Сокджину в ответ на красноречивый взгляд, а затем оба хватают Намджуна под руки и утаскивают на боковую дорожку парка.

– Что ты делаешь? – шалея от ужаса, дергает его за рукав Тэхен.

– Что? – не понимает Намджун.

– Вы привлекаете много внимания своим неуважительным тоном, – холодно поясняет Сокджин. – Мне кажется, нам стоит поскорее найти вашу гостиницу, пока мы не нажили неприятностей.

Намджуна этот изменившийся тон пугает. Но он вспоминает адрес гостиницы и называет его Сокджину. И ловит на себе еще один странный взгляд.

– Это наш адрес, – разводит руками Сокджин. – Мы только что оттуда пришли.

Мимо проезжает какая-то странная конструкция, напоминающая велосипед, соединенный с повозкой. Затем проезжает еще одна такая. Намджун растерянно провожает их взглядом.

– У вас тут фильм какой-то снимают что ли? – наконец, догадывается он.

– Фильм? – повторяет за ним Сокджин.

Голова начинает дико болеть от мыслей и от того, сколько вокруг непонятного. Синхронизироваться с реальностью все еще не получается. Взгляд натыкается на стайку веселых девушек, хихикающих, не прикрывая ладошками рты. Кто его знает, возможно, Париж как столица моды и обязывает одеваться по-особенному, но на них же реально пиджаки и юбки до колен из какого-нибудь бабушкиного сундука. На доске среди объявлений висит монохромный номер Le Figaro, ветерок чуть треплет его уголки. На мгновение его закрывает полотнище флага со смачной черной свастикой посредине.

«Как в оккупированном Париже» – мелькает неосторожная мысль, и неожиданная догадка вдавливается в сознание Намджуна панической атакой. Сердце начинает колотиться как сумасшедшее.

– Слушай, – едва справляясь с дыханием, тянет он Сокджина за рукав. – Какой сейчас год?

Тот удивленно смотрит:

– Сорок второй, а что?

– Одна тысяча девятьсот? – шепотом уточняет Намджун, смертельно бледнея.

– Ну да, а какой еще? – хихикает Джин.

***

– Ты хочешь сказать, что ты – путешественник во времени? Как у Уэллса? – недоверчиво склоняет Джин голову к плечу, от удивления перейдя на «ты». Уже в знакомой дважды комнате они пытаются найти в бессвязном рассказе Намджуна хоть какое-то рациональное зерно.

– Наверное… – кивает Намджун. – Не читал Уэллса.

– Из какой ты глуши? – возмущается Тэхён. – Все читали Уэллса.

Намджун фыркает:

– Есть книги и поинтереснее фантастики!

– Что может быть интереснее фантастики? – еще громче возмущается Тэхён, – Имей в виду, хён, он мне не нравится!

Сокджин сидит в кресле, уставившись в одну точку.

– Откуда у тебя это зеркало? – уточняет Намджун, вновь ощупывая пальцами гладкую раму.

– Я сам его сделал! – с гордостью заявляет хозяин комнаты. – Два раза в неделю я посещаю уроки нашего зеркальщика. Он создает просто произведения искусства! Ты бы видел! Тоже хочу научиться так!

– У тебя здорово получилось! – хвалит Намджун. – И, кажется, у тебя получилось случайно создать зеркало-машину времени.

– Неужели в двадцать первом веке все еще не придумали машину времени? – Тэхёну до жути интересно, чем все это закончится и куда в итоге закинет зеркальная машина времени Намджуна – назад в будущее или, все-таки, в психушку. – Чем же вы занимались там все это время?

Намджун рассказывает им о телевизорах и компьютерах, об интернете и ютубе, о полетах в космос и о кредитках. В большинстве случаев парни просто смеются, не вполне понимая, зачем все это надо. К примеру, зачем нужен телевизор и возможность смотреть кино в одиночестве? Разве в кинотеатр не ходят, чтобы весело провести время с друзьями и познакомиться с хорошенькими девушками.

– Интернет – это великая штука! – запальчиво возражает Намджун. – К примеру, ты можешь послать сообщение человеку просто так, почти по воздуху. Без чернил и бумаги, без доставки транспортом…

– Как воздушный поцелуй! – перебивает его Джин. Прикладывает ладошку к губам, склоняет голову на бок, и, с какой-то сладкой оттяжечкой отнимает руку от мягких розовых губ и с улыбкой сдувает с ладони поцелуй в сторону Намджуна. – Вот так! Видишь, как ты покраснел? Значит, сообщение дошло.

И чуть с ехидцей смеется. И это, блин, так ми-и-и-и-и-ло, что Намджун на пару секунд подвисает, глядя на розовые большие мягкие губы Джина.

– А ты сам-то чем занимаешься? – интересуется Тэхён. – Или учишься пока?

– Я… – Намджун соображает, как называется его богемный образ жизни и бесконечные поиски себя, но не может подобрать таких слов, чтоб они были понятны ребятам из двадцатого века. – Я пишу тексты. К песням. Тексты к песням, знаете?

– Ого! – Тэхён вскакивает. – Ты поэт? Стихи пишешь? Вот это да! Да еще и для песен! Лучшие стихи становятся песнями! Великие стихи!

Он в волнении начинает ерзать на месте, что-то булькая от переизбытка эмоций.

Намджуну становится как-то стыдно называть стихами то, что он пишет, и что потом читают с маленьких сцен прокуренных клубов начинающие рэперы.

– Знаешь… – смущенно бормочет он. – В наше время… все немного иначе… Скорее, лучшие песни становятся стихами.

В комнате уже совсем темно от накатившихся сумерек. Черноволосая женщина вносит керосиновую лампу. Намджун замечает на груди у нее точно такую же желтую звезду. Он хочет спросить, что означает такая звезда, но как только свет лампы отражается в зеркальной поверхности, Намджун замечает уже знакомое свечение.

– Вот! Смотри! – дергает он Сокджина за руку. – То, о чем я говорил!

– Ты мне рукав сегодня оторвешь! – шипит Сокджин, смущаясь сползшего с широкого плеча воротника рубашки. – Это дефект зеркала, моя ошибка, – поясняет он, стыдливо краснея. – Мастер сказал, что эту халтуру стыдно показывать людям, и велел забрать домой, чтобы оно всегда служило мне напоминанием о моей первой работе и о том, как плохо я старался, чтобы выполнить ее хорошо.

Намджун протягивает руку и касается пальцами того места, где начала появляться уже знакомая рябь. Знакомое ощущение страха, перерастающего в ужас, возвращается, как только кончики пальцев погружаются в жидкое зеркало.

– Смотри! – только и успевает крикнуть он, как снова накатывает духота, тошнота и головокружение разом. Пол уплывает из-под ног, и наступает тишина. И темнота.

========== Керосиновая лампа ==========

– Я провел день в плену капусты! – заявляет Тэхен, появляясь в номере Намджуна на следующее утро. Он выглядит как плюшевая игрушка в джинсовом комбинезоне поверх красной футболки и с подхваченной на лбу в хвостик-пальмочку длинной челкой. – Помогал маме заготавливать кимчи для ресторана. А ты как провел день?

Намджун булькает в подушку пару ругательств.

Всего час прошел с тех пор, как он очнулся в темной пыльной комнате на полу с тяжелой болью в затылке, каким-то чудом выбрался оттуда без фонарика наощупь, дрожащими руками закрыл дверь, едва попадая ключом в скважину, и вернулся в комнату на полусогнутых ногах. И весь этот час он пролежал, глядя в потолок и пытаясь осмыслить все, что случилось этой долгой ночью. Он пытался убедить себя, что все это было тяжелым странным сном, вызванным токсичным ртутным зеркалом, но перед глазами то и дело возникало красивое лицо Сокджина.

– Если мне будут и дальше сниться такие сны, то карьера писателя мне обеспечена, – говорит он в конце концов самому себе, проваливаясь в сон, но уснуть так и не успевает – беспокойный наследник гостиничного бизнеса беспардонно материализуется на пороге.

– Послушай, Тэхён…– стонет Намджун в подушку, едва шевеля губами от усталости.

– Все-все! Ухожу! – машет рукой тот. – Но я сегодня свободен после обеда, так что могу устроить тебе экскурсию.

И выскакивает за дверь, смешно тряхнув хвостиком-пальмочкой на прощание.

– Слушай, а что это за запрет такой на посещение этой комнаты внизу? – позже спрашивает, как бы между делом, Намджун, разглядывая Париж со смотровой площадки Триумфальной арки. О своих приключениях ночных он благоразумно умалчивает, боясь даже предположить, куда может завести Тэхёна его впечатлительность.

– Не знаю, может старушенции эта комната дорога как память, – отмахивается Тэхён. – Но я краем уха слышал, что там во время войны хрень какая-то произошла, но о ней не упоминают, чтобы не отпугнуть постояльцев. Сфоткаешь меня на фоне вот этого облачка? Смотри, оно похоже на Бамблби из «Трансформеров»!