Текст книги "Mallowsweet (ЛП)"

Автор книги: irisdescence

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Она садится на автобус до дома в Оттери-Сент-Кэчпоул, и остаток пути идёт пешком. Она откидывает голову назад, в воздухе пахнет дождём. Кажется, что небо прижимает кончики пальцев к её закрытым векам, и она улыбается.

XLIV.

Результаты уровня обычного волшебника

Проходные оценки:

Выдающийся (О)

Превосходит ожидания (Е)

Приемлемо (А)

Провальные оценки:

Бедный (P)

Ужасный (D)

Тролль (T)

Харпер Седрелла Уизли добилась:

Древние руны O

Арифмантия O

Астрономия O

Уход за магическими существами E

Амулеты O

Защита от Темных искусств O

Гербология E

История магии A

Зелья E

Трансфигурация O

XLV.

– Привет, Гарри, – говорит Харпер, руки свободно лежат на руле, лицо освещено приборной панелью и мандариновым ореолом уличного фонаря. – Слышала, тебя нужно было подвезти.

Фред и Джордж вскрывают замки на его двери, загружают багаж на заднее сиденье, и они смеются, когда уносятся в небо, Вернон Дурсль высовывается из окна второго этажа.

XLVI.

– Вот, девочка, возьми свою книгу – это лучшее, что может дать тебе твой отец, – усмехается Люциус Малфой и бросает две книги обратно в котёл Джинни. Один корешок – потрескавшийся и потёртый, другой маленький, чёрный, с тиснением блестящими буквами на обороте: Т.М. Реддл.

Харпер кладёт его в свой карман.

XLVII.

В нижнем ящике её прикроватной тумбочки лежит потерянная и найденная корона из синего и серебряного, кольцо из чёрного и золотого, и дневник, такой тонкий, что он может раствориться в тени.

XLVIII.

– Как неудобно, – говорит она твёрдому барьеру и ведёт Гарри и Рона к скамейке, где они ждут её родителей.

XLIX.

В этом году в коридорах не бродит монстр; нет голосов в стенах, никто не заморожен в больничном крыле. Василиск крепко спит под школой, полной детей, нетронутый.

Она и Хейзел проводят долгие дни на берегу Чёрного озера, в снег, дождь и солнце. Лицо Хейзел обрамлено восторгом, и Харпер запечатлевает в памяти каждый дюйм этого момента. Полоса солнечного света на лице Хейзел, и волны на озере, и её улыбка, сверкающая, как вечно падающий водопад.

Она думает, что к этому времени в следующем году: я уйду из этого места. Погоня за тенями и демонами.

Это отрезвляет сильнее, чем она хочет.

========== Часть 6 ==========

L.

Дорогие мама и папа,

Я ухожу. Есть кое-что важное, что я должна сделать, должна буду сделать, и я должна сделать это сейчас. Если бы был другой способ, я бы им воспользовалась, но его нет. Мне очень жаль. Я пойму, если вы меня возненавидите, я понимаю, но, пожалуйста, знайте, что я делаю это для вас, для всех вас. Я напишу, когда смогу. Не волнуйтесь, я буду в безопасности. Не ищите меня. Я не хочу, чтобы вам причинили боль.

С любовью,

Харпер.

LI.

Она едет во Францию.

Транспортировка магглов достаточно проста – независимо от того, как долго она живёт в этом теле, она хорошо это знает. Её волшебная палочка спрятана в кобуре на запястье, След исчез вместе с её днём рождения, а уменьшенный сундучок надежно спрятан в её кармане, набитый одеждой, книгами и всем её хранилищем Гринготтс.

Воздух кажется тяжёлым, как пролитый дождь. Она ложится на кровать в своей съёмной комнате и закрывает глаза.

LII.

Сириус Блэк сбегает из Азкабана. Это в конце газеты, в международном разделе, пока она просматривает его за кофе.

Время затягивает свою петлю вокруг неё.

Она учится с большим рвением. Магия огня по-прежнему даётся ей легче всего: всепоглощающая, яркая. Каждое прикосновение ветра ощущается, как пороховой дым. Оборотное зелье пузырится над низким котлом, наспех установленным в углу ванной.

По ночам ей снится дом: Нора с открытым небом, зелёными болотами и полями; цветы, ползущие из окон; солнце, поджигающее горизонт. Мир помещается в центре этого бутона розы, нежного и ласкового, как сахарная пудра.

LIII.

Она такая же, как и Атлас, мир балансирует между её лопатками.

Ведьмы созданы для того, чтобы плавать, но иногда, когда она стоит на песке, а тёмная Атлантика тянет её за ноги, ей хочется пройтись по дну океана. Она позволила воде наполнить её лёгкие и придать ей новый оттенок синего, слабейший луч света проникал вниз-вниз-вниз через глубину.

Даже самый яркий лесной пожар может быть потушен морем. Икар достаточно хорошо усвоил этот урок.

LIV.

В июле 1994 года она впервые за одиннадцать месяцев переступает порог Британии.

Оборотное зелье бледно-зелёного цвета, как распускающийся папоротник, и её сердце трепещет в горле.

Дверь в хранилище Лестрейнджей тает под прикосновением гоблина с остекленевшими глазами, золотая чаша возвышается на вершине настоящей горы серебра.

Она тянется к нему.

LV.

Четыре крестража, и осталось три. Она читает о чемпионате мира по квиддичу, о Тёмной Метке, освещающей покрытое тенями небо, о двух чемпионах Хогвартса. На фотографии Гарри выглядит на свой возраст, маленький и неуверенный, и она произносит слово «необходимо» с холодной ненавистью к тому, что должно произойти.

LVI.

Седрик Диггори умирает, и она плачет три дня подряд, думая о мальчике, который гнался за ней по залитым солнцем полям, балансируя на своих старых метлах, с лёгким сердцем и сияющими серыми глазами.

Лорд Волдеморт возвращается, и даже когда Пророк выкрикивает обвинения и бросает горькие слова в адрес мальчика, который видел, как это произошло, Харпер сжимает руки в кулаки, ногти режут ладони. Крестражи гудят со своего места в её сундуке.

Гнев, по крайней мере, она знает.

И он горит.

LVII.

Дорогие Фред и Джордж,

Это я, твоя сестра. Ну, знаете, та, кто лучше всех исчезает и всё такое. Мне нужна ваша помощь, и мне нужно, чтобы вы никому не говорили, что получили это письмо, поняли? Вы находитесь на площади Гриммо (и не спрашивайте, откуда я это знаю), и там должен быть домашний эльф по имени Кричер. Попросите у него медальон Регулуса. Скажите ему, что вы можете уничтожить его, и он должен отдать его вам. Не надевайте его. Пришлите его мне, когда он окажется у вас. Всё, что я могу вам сказать, это то, что я работаю над уничтожением Волдеморта, и он часть этого. Мне жаль, что я ушла, и мне жаль, что я не могу сказать вам больше.

С любовью,

Харпер.

LVIII.

Малышка Хэнглтон такая же зловещая, какой она её помнит. Даже больше, учитывая зловещее присутствие поместья Реддл на вершине холма, наполненного волшебной жизнью.

Обереги вокруг него тонко натянуты, почти невидимы, но расставлены наспех. Она подбирает их рядом с кладбищем, уклоняясь от систем сигнализации и защиты. Когда она закончила, она настроила себя, её магическая подпись сплелась вдоль линий защиты, как будто она всегда была там.

Она пока не может убить змею. Ещё слишком рано, и он бы понял, что что-то не так, но её рука всё равно дёргается на палочке. Она думает о своём отце, лежащем истекающим кровью на полу Министерства, и костяшки её пальцев белеют.

LIX.

Харпер стоит одна на заброшенной парковке к востоку от Парижа. Сейчас четыре часа утра и февраль. На холодном асфальте перед ней пять фрагментов души монстра, который назвал себя Волдемортом.

Дневник, кольцо, медальон, кубок, диадема. Они сверкают в свете звёзд, лучшие находки сороки, самые ценные вещи. Они взывают к ней, шепчут, и она говорит себе, что даже львы могут опасаться скользких существ, ползающих в темноте.

Дьявольский огонь исходит из кончика её палочки, блестящий, отполированный.

Его душа кричит, когда горит, а её руки едва дрожат.

LX.

В утро выпускных экзаменов Гарри Поттера на СОВ, она возвращается в Литтл-Хэнглтон, проскальзывая сквозь защиту так же легко, как призрак сквозь воду.

Дом пуст, если не считать Нагини, спящей на полу в кабинете. Харпер поднимает палочку и опускает её.

Два слова, вспышка зелёного.

(А потом остался один.)

========== Часть 7 ==========

LXI.

Министерство такое же, каким она его помнит с того дня, как отец привел её на работу. Он показал ей свой кабинет, полный маггловских артефактов и бумажных самолётиков, кружащихся у неё над головой, и она улыбнулась, слушая, как он удивлялся, для чего нужны резиновые утки.

Она ждёт у телефонной будки, Разочарованная.

Они прибывают на фестралах, и ей хочется плакать, увидев Рона и Джинни. Её младшие брат и сестра, такие свирепые в этот момент, такие храбрые, и Невилл, сжимающий палочку своего отца, Гермиона с грозой в глазах, Луна с этим беспризорным присутствием, превратившимся в ничем не сдерживаемую дикость, Гарри с пропитанными ужасом костями и невозможной решимостью.

Она следует за ними, на её значке невидимого посетителя написано «Харпер Уизли, победитель Тёмного Лорда».

LXII.

Вуаль хочет съесть её заживо. Она тянет в её костях, в её душе, граница её сердцебиения растворяется в звуке голосов, доносящихся из-под арки. Она причиняет ей боль, как и Самайн всегда причинял ей боль, её тело покоится между двумя мирами, вытянутое, наученное, сама её кровь взывает к спасению, к тишине.

Беллатрикс Лестрейндж с дикими глазами бросает смертельное проклятие в своего кузена, и Харпер протягивает руку с верёвкой из спутанного воздуха и отводит его в сторону.

LXIII.

Тёмный Лорд Волдеморт стоит в другом конце атриума Министерства, окутанный стелющимися тенями и ореолами света от бра вдоль стены. Он появляется как призрак, пойманный, балансирующий на грани двух миров: неба и земли, света и тени.

Зелёный огонек смертельного проклятия поражает Гарри Поттера за полсекунды до того, как Дамблдор пытается оттащить его, и крик, который издают его друзья – это звук, который сотрясает её тело, как многокрылая птица, готовящаяся к полёту.

Она выскальзывает из своей тени Разочарования и выходит.

LXIV.

– Харпер Уизли, – говорит он, и глаза его такие же ужасные, как тогда, когда Квиррел наблюдал, как она убивает того тролля пылающим пламенем. – Ты сбежал.

За фонтаном шевелится Гарри Поттер.

– Я собираюсь убить тебя сейчас, – просто говорит она.

Он смеётся над ней, над тем, какую картину она создаёт: эта высокая, огненно-рыжая девушка, сплошные локти и острые углы, яркие глаза, палочка в руках с привычной лёгкостью.

– Ты не можешь убить меня, – говорит он. – Я, Лорд Волдеморт, который прошёл дальше по пути бессмертия, чем кто-либо другой до меня.

– Дневник, – говорит она, и он замирает. Краем глаза она видит Дамблдора, склонившегося над Гарри, и Рона с Джинни, смотрящих на неё глазами, полными боли-страха-облегчения, и министра в его лимонно-зелёном котелке, только что вылезшего из Камина, Боунса, Скримджера и авроров недалеко позади. Но она и монстр, который когда-то был Томом Реддлом, теперь находятся в своем собственном мире. – Кольцо. Медальон, кубок, диадема. Змея. И Гарри Поттер, хотя ты только что сам его уничтожил.

– Ложь, – шипит он, но он в панике. Это в напряжении его плеч, жутком блеске его красных глаз, устремлённых исключительно на неё.

Она стоит на своём.

– Я не лгу. Никому не суждено жить вечно, – наклон головы, корректировка её позы. – Даже тебе.

Он движется.

Он быстр, Цирцея, он быстр, но она тоже быстра, и пророчество лежит в осколках стекла у ног Невилла, и круцио-бомбарда-редукто-сектумсепра. Земля поднимается, земля опускается, и статуи в фонтане оживают, устремляясь к ней. Она вызывает свою огненную пантеру, и кто-то кричит (похоже, Джинни), но она знает это заклинание так же хорошо, как знает себя. В её сердце нет нерешительности, руки не дрожат, и огонь обвивает Тёмного Лорда. Он растворяет его сложным движением и агуаменти-глациус-авада-кедавра-еверте-статум-левикорпус. Она танцует, она уклоняется, она скользит. Что-то разрезает её левое предплечье, и она может видеть белизну своей кости, и она смеётся…

(Это всегда заканчивалось так, она и он. Она знала это с того момента, как открыла глаза и увидела, что это не тот мир, который она оставила позади.)

И теперь он это знает, – думает она почти радостно, когда её вызванные молнии вращаются вокруг него. Он изгоняет их, и он в ярости, в гневе: ты думаешь, что сможешь победить меня, маленькая девочка?

– Да, – честно говорит она, и земля превращается в магму под его ногами, и он кричит.

Взмах её палочки превращает его обратно в камень, и он падает на колени, всё ещё рыча, и его палочка летит к её руке. Эта палочка, которая убила сотни, замучила больше, белая, как кость, в сиянии атриума, позвякивающая в её руке. Её рука пропитана кровью, а голова кажется лёгкой и кружащейся.

– Дело в том, что Непростительные, – говорит она, – это то, что ты должен иметь в виду их, – она направляет свою палочку ему в грудь. – Ради моей семьи, – говорит она. – Ради всех остальных, кого ты разорвал на части.

(Её рука не дрожит.)

Жизнь состоит из кругов, циклов. Уроборос, бесконечно преследующий себя. Это началось с того же проклятия, почти пятнадцать лет назад, и закончится им сейчас.

Авада Кедавра.

LXV.

Впервые Гарри Поттер увидел Харпер Уизли на мирской стороне Кингс-Кросс в 1991 году. Он был поражён тем, какой яркой она была – почти раскалённой. Когда Сортировочная Шляпа сказала, что Слизерин поможет тебе на пути к величию, он думал не о том, каким напыщенным был Драко Малфой, а о том, какой умной была Харпер, какой доброй. Какой хорошей.

Он тоже хотел быть хорошим.

Глядя на неё сейчас, веснушки, нарисованные на её коже, стоящую над полузатонувшим телом Волдеморта в атриуме Министерства, волосы как огненное знамя, рука в крови, он понимает.

Харпер нехорошая. Она никому не прощает грехов. Харпер – это что-то пылающее, что-то огненное. Что-то яркое.

Не то, что легко, а то, что правильно, – сказал Дамблдор, и, о, Гарри видит.

Он видит, как Рон вздрагивает, когда они проходят мимо её пустой комнаты, бормочет, что Харпер убежала, тоска в глазах Джинни. Глубокая, бурлящая неправильность, которая предвещала её пустое место за столом Норы. Он знал её всего два года, но видел, как она сражалась с горными троллями и школьными учителями. Он видит, как она находит то, что привязывает Волдеморта к жизни, чтобы оставить всё позади, дабы преследовать его. Встретиться лицом к лицу со смертью в надежде, что мир познает какое-то хрупкое подобие мира.

Он видит вокзал, пустой и белый, и искореженный кусок Волдеморта под скамейкой. Его мать и отец, когда он смотрел в Зеркало Еиналеж много лет назад, говорят ему, что он может вернуться, или он может идти дальше.

Не то, что легко. Что правильно.

Его сердце невесомое; он никогда не чувствовал такого света. Харпер стоит в собственной крови, и он всё ещё может видеть молнию, которую она вызвала, огонь прямо из глубин ада. Гул шума достиг крещендо, авроры мечутся вокруг. Люциус Малфой на земле с разбитой губой, Беллатрикс Лестрейндж корчится, верёвки затягиваются вокруг её тела, а Фадж стоит в шоке в центре всего этого.

Нет.

Харпер – центр всего этого. Даже когда приходит целитель и бормочет заклинание, кровь исчезает с пола. Даже когда она покачивается на ногах, белая кость на её руке блестит, обнажённая. Даже когда её забирают в больницу Святого Мунго или куда-то ещё.

Он думает, что всё ещё видит пятно на полу, где была её кровь. Её рука разорвана, и она кусается, чтобы прошептать это последнее заклинание, этот сплошной зелёный свет, в надежде, что это даст ей какой-нибудь влажный, залитый солнцем участок тишины. Разрушение. Горение.

Нет, Харпер Уизли нехорошая.

Она нечто большее.

LXVI.

Последствия – белая кровать в отдельной палате в больнице Святого Мунго и щемящая тишина в её душе.

Всё кончено. Дело сделано.

Она могла бы плакать от облегчения.

Длинный шрам проходит по её левой руке, над тем местом, где должна была находиться Тёмная Метка, сморщенная и искривлённая. Она проводит по нему кончиками пальцев, физическое напоминание о сегодняшнем дне, об этих прошлых годах.

У дверей возникает суматоха, и толпа рыжеволосых врывается внутрь, и рыдания застревают у неё в горле, и её обнимают руки, и любовь, и кажется, что она никогда не уходила.

Пророк на её приставном столике, фотография, на которой она стоит, залитая кровью, над трупом Тёмного Лорда, остаётся непрочитанной.

LXVII.

– Мам, – говорит она. – Я устала.

– Конечно, милая, конечно: что я могу сделать?

– Я хочу домой, – говорит она. – Пожалуйста. Забери меня домой.

Глаза её матери наполняются слезами.

LXVIII.

– Что ты теперь будешь делать? – спрашивает Хейзел.

Они сидят у ручья. Небо широкое, голубое и непритязательное, солнце – мешок кукурузной муки. Над ними лениво плывут вздымающиеся золотистые облака. По берегам растёт белая клубника, размером не больше ногтя.

Харпер запрокидывает голову, и солнечные лучи играют на её коже, как музыка. Здесь рай, чудесный и нежный.

– Жить, – говорит она, и это слово на вкус, как сахар на её языке.