Текст книги "Копия верна (СИ)"

Автор книги: inatami

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Когда в центре работы было немного, Джон и Молли поочередно готовились к семинарам, а Шерлок сидел в подсобке с книгой или отчетом о вскрытии – да, это действительно оказались именно они. В отличие от отчетов, которые доставались Молли, документы Шерлока относились к свежим, а иногда и незакрытым полицейским расследованиям, но на вопрос о том, как такие бумаги попали к нему в руки, Холмс лишь отмахивался. Иногда они долго обсуждали с Хупер специфические особенности патологических изменений тела, и Уотсон, хоть и планировал стать врачом для живых, прислушивался с любопытством, а то и вовсе влезал в разговор бесцеремонно, на правах собрата по цеху.

Молли привыкла к внезапному пополнению их коллектива. С Томом как раз возникли невнятные проблемы, череда свиданий резко прервалась, и Джон чуть больше опекал погрустневшую подругу. Шерлок вроде совершенно не возражал, как будто вступив в эти странные отношения с Джоном, он молча и безоговорочно принял его друзей. Не то чтобы Холмсу пришлось напрягаться: за год в университете по-настоящему Уотсон подружился только с Молли. Даже Майк Стемфорд был лишь хорошим соседом по комнате, не более того.

Друзья Шерлока, те двое, о которых Джон вообще слышал, никак не проявляли себя на жизненном горизонте – кроме одного случая, когда Молли показала ему фото Себастьяна в интернете. Холмс старательно избегал малейших упоминаний Тревора и Уилкса, хотя вообще говорить он мог часами – в основном, о преступлениях, убийцах, уликах и о том, как бывают ужасающе глупы и предсказуемы люди. Джон и Молли, по счастью, больше ни разу не становились объектами сокрушающей дедукции и пришли к выводу, что это единственный вид деликатности, доступный Шерлоку.

Временами Джону казалось, что Шерлок что-то чувствует к нему: это проявлялось в мелочах, порой таких крошечных, что Джон по несколько часов анализировал впечатления, пытаясь решить: точно что-то было или привиделось? Он заметил как-то, что Шерлок, думая, что никто на него не смотрит, пристально и подолгу наблюдает за ним, Джоном. Изредка Шерлок вдруг прикасался к нему – к запястью, к плечу, проводил ладонью по спине, проходя мимо, но словно сам не осознавал этих точечных тактильных выбросов. Боже, однажды Шерлок стер кончиком пальца капельку горчицы с нижней губы Джона – тому пришлось срочно выйти в туалет, чтобы отдышаться.

Джон не считал себя слишком уж нервным, но он почти перестал спать. Шерлока хотелось все сильнее, а ситуация казалась все более неопределенной. Перспектива откровенного разговора пугала: Холмс не мог не видеть, какие демоны пожирают его нового друга; Джон был уверен, что по зрачкам и пульсу он прочитан уже не единожды, пронизан насквозь, выучен наизусть, но Шерлок продолжал держать эту странную недодистанцию, значит, у него была причина. Уотсон надеялся только, что причина хотя бы сколько-нибудь весомая.

Пришлось начать бегать вечерами: старый и неоднократно испытанный способ для снятия напряжения. Университет располагал довольно приличным парком с удобными утоптанными дорожками, где по вечерам парочки обнимались в кустах, а любители здорового образа жизни невозмутимо пробегали мимо.

В один из таких вечеров Джон издалека заметил знакомую высокую фигуру – Шерлок стоял прямо под одним из редких фонарей, ошибиться было невозможно. Но он был не один, и внутренности Джона скрутило болезненным спазмом мучительной ревности, потому что Себастьян Уилкс, человек, знакомый ему лишь по фотографиям, не просто был очень близко к Холмсу – он очевиднейшим образом погладил Шерлока по щеке. Стало немного легче, когда Шерлок сделал шаг назад.

Джон спрятался за дерево недалеко от тех двоих; подглядывать и подслушивать плохо, так его учили в детстве, но расслышать он все равно ничего не мог, а подсматривать… он просто должен был убедиться. Хоть в чем-нибудь. Пожалуйста, ну.

Вдруг Себастьян поднял руку и лениво, словно нехотя, дал Шерлоку хлесткую пощечину. Тот застыл. Джон не помнил, как оказался рядом: вполне возможно, что из укрытия его вынесла волна ярости.

– Сделаешь так еще раз – и я тебе руки вырву, – тихо произнес Джон, глядя врагу в глаза. В том, что этот богатый хлыщ теперь смертельный враг, сомнений не было.

Уилкс насмешливо поднял бровь, рассматривая внезапного противника, отмечая и дешевую одежду, и руки в пятнах тонера.

– Пёсика завел, да, Шерлок? – наконец спросил он, неприятно усмехнувшись. – На помойке подобрал?

Шерлок развернулся на пятках и, не говоря ни слова, пошел прочь размашистым шагом. Джон подавил мгновенное желание догнать его.

Казалось, Уилкса ситуация лишь позабавила. Достав из кармана пачку сигарет, он протянул ее Уотсону:

– Хочешь?

Джон мотнул головой, не сводя с ублюдка тяжелого взгляда.

– Да не переживай ты так из-за него, – закурив, сказал Себастьян. – Он не будет тебе благодарен. Это самая бесчувственная тварь на свете.

– Здесь только одна тварь, – ответил Джон, – и это явно не Шерлок.

Выпустив дым, Себастьян рассмеялся:

– Не кипятись. Хочешь, я тебе расскажу, что будет дальше? – Уилкс сделал шаг вперед, оказавшись почти вплотную к Джону и нависая над ним. – Ты решишь, что Холмс – это такой несчастный и непонятый гений, которого надо оберегать и защищать. Ты будешь делать все, что делают хорошие пёсики. В зависимости от твоей навязчивости, он сможет терпеть тебя от двух до шести недель, возможно, даже позволит трахнуть себя разок. Но как только ты захочешь получить от него немного эмоций, хотя бы ничтожную каплю благодарности за все, что ты для него делаешь, он пошлет тебя, не раздумывая, и сделает вид, что ничего не было, – голос Уилкса становился все более вкрадчивым и даже – хотя Джону, скорее всего, показалось, – страдальческим. – У Шерлока Холмса нет сердца, приятель, и это – главное, что тебе нужно знать о нем.

Последние слова Себастьян подкрепил, ткнув Джона в грудь пальцами с зажатой в них сигаретой. Джон поморщился от попавшего в нос дыма.

– Особенности анатомии Шерлока Холмса не волнуют меня, приятель, – передразнил он Уилкса, – как и твои предсказания будущего. Все, что тебе нужно знать обо мне: если ты ударишь его еще раз и я об этом узнаю – а я узнаю, – я тебя найду. Приятель.

Развернувшись точно так, как сделал это Шерлок несколькими минутами ранее, Джон отправился в ту же сторону. Вслед ему донеслось злобное:

– Он раздавит тебя и даже не заметит, кретин!

Джон, не оглядываясь, вскинул руку в неприличном, но красноречивом жесте.

========== Часть 3 ==========

Он вовсе не собирался искать Шерлока – черт с ним, с этим сбежавшим юнцом, не способным нормально закончить ни один разговор, – он собирался успокоить бешено скачущий пульс, угомонить заходящееся сердце, выровнять неглубокое прерывистое дыхание, от которого легкие не наполнялись кислородом. Сжимая и разжимая кулаки, Джон чеканил шаг по всем дорожкам парка, уставившись в бурую землю. Темнота становилась все гуще, а тишина – все тяжелее. Университет засыпал, а Джон думал, что не заснет уже никогда.

Свербело в башке ужасно.

На повестке дня стоял наинасущнейший вопрос: как разлюбить Шерлока Холмса?

Джон испытывал бессильное, тупое чувство потери. С Себастьяном – при необходимости – он мог справиться в одиночку, даром что тот выше почти на голову и шире в плечах; уличные драки не были внове для Уотсона, который рос без отца и иногда был вынужден защищать честь сестры (хотя изредка хотелось отлупить ее саму).

В том, чтобы вступиться за Шерлока, который выглядел не слишком-то приспособленным к жизни, тоже не было ничего травмирующего. Не дама сердца, конечно, а Джон и не рыцарь, но некоторые просто не могут начистить физиономию обидчику, когда это так важно.

Не это сводило Джона с ума.

Шерлок ушел.

Шерлок невольно столкнул две свои жизни – и не принял решения.

Шерлок не сделал моментального выбора – и тем самым уравнял Себастьяна Уилкса, человека, который дал ему пощечину, и его, Джона Уотсона.

Это убивало.

Джон был уверен, что он обошел парк минимум трижды, каждая дорожка перед глазами была почти неразличима в густых сумерках, но казалась знакомой. Едва слышные голоса затихали, вечность прошла с тех пор, как встретился последний человек. Впрочем, бросив взгляд на часы, Уотсон с изумлением обнаружил, что минуло лишь сорок минут с момента памятной пощечины. Джон поморщился.

Всё, дружок, к черту всё, иди спать. Завтра будет новый день, пригодный для выедания собственных мозгов, а сейчас лучше выпить аспирина и попытаться уснуть.

Шерлок, привычно нарушающий все планы Джона, не отступил от традиции и на этот раз: сгусток темноты, расположившийся на скамейке неподалеку от общежития Уотсона, сразу привлекал настороженное внимание подозрительным сопением.

Обреченно вздохнув, Джон подошел ближе. Света от ближайшего фонаря хватало ровно настолько, чтобы осветить блестящие ботинки (как он умудряется держать их в такой сияющей чистоте?!) Шерлока. Тот сидел на спинке скамейки, неестественно выпрямившись, и булькал.

– Где ты взял алкоголь в это время? – покорно спросил Джон, все еще испытывая саднящую обиду, но не находя уже сил на полноценную ссору.

– Купил, – доверчиво икнул Шерлок, и Джон понял, что тот очень, очень пьян. Забрав бутылку из рук несопротивляющегося Холмса, Джон проверил уровень: емкость была пуста едва ли на четверть.

– Так, пить ты тоже не умеешь, судя по всему, – Уотсон сделал большой глоток, огненно-теплой волной прокатившийся по горлу, – паршивый виски! – и спрятал бутылку за спину. – На территории университета алкоголь не продается, до ближайшего магазина две с половиной мили, и я сомневаюсь, что ты бы успел добежать.

– Молодец, – Шерлок кивнул так сильно, что чуть не свалился со скамьи. – Ты очень хорош… хорошо деду… Купил у трех ребят, тут гуляли, недалеко, – помахав рукой, Холмс понизил голос: – У них была лишняя.

В этот вечер Джон познал несколько видов ненависти – раньше-то он не подозревал, что ненависть бывает разных сортов.

Ненависть к Уилксу была абсолютной, прямолинейной и беспощадной, делая Джона хладнокровным врагом против его воли. Уотсон не размышлял о том, что Уилкс может оказаться опасным соперником, или же о том, что Себастьян может быть вообще не слишком-то виноват в сложившейся ситуации. Джон хотел безоговорочно уничтожить Уилкса хотя бы в пределах своего небольшого мира.

Второй вид ненависти Джон испытывал к самому себе: это было презрительное, желчное чувство, вызывающее изжогу. Во рту скапливалась горькая слюна, связывающая язык; Джон пока ничего не мог противопоставить своей болезненной слабости, своей одержимости Холмсом, своей ревности, и за это бессилие ненавидел себя.

Третья ненависть была жалобной и отчаянной; если бы кто-то вздумал изобразить ее, он бы нарисовал крошечную жалкую фигурку, скорчившуюся на коленях перед чем-то светлым и огромным. Джон ненавидел свою любовь к Шерлоку, как будто та была отдельным существом, и то, что обычная, казалось бы, влюбленность обернулась таким наваждением, пугало до мурашек. Любовь эта делала его зависимым, пленником, а это было не то, на что Джон мог пойти в отношениях.

Все три ненависти переплелись в тугой змеящийся комок внутри слабого человеческого тела, перетекали одна в другую и затмевали разум густыми миазмами ядовитых сомнений.

И только самого Шерлока Джон ненавидеть не мог.

– Пойдем, – тяжело вздохнул Джон. – Я отведу тебя домой.

– Ты не знаешь, где я живу, – расстроенно покачал головой Шерлок, поднимаясь на ноги, – ты не найдешь.

– Ничего, – Уотсон подал Шерлоку руку, помогая спуститься со скамейки на землю. – У меня есть ты, ты мне покажешь.

– Это точно, – ухмыльнулся Шерлок, не отпуская ладонь Джона, – я у тебя есть.

Холмс как-то дико улыбнулся и почти упал вперед, на грудь Джону, отчего тот покачнулся, пытаясь удержать одновременно равновесие, Шерлока и свое бешено помчавшееся сердце. Шерлок же воспользовался ситуацией коварно: выхватив открытую бутылку из второй руки Уотсона, он сделал несколько больших глотков.

Джон, раскусив пьяный маневр, вздохнул еще горше:

– Ну дурак же. Отдай бутылку. Тебе и так завтра будет паршиво.

– Будет, – печально согласился Шерлок, но бутылку все-таки отдал.

Молча они покинули территорию университета. Джон сделал еще несколько глотков, пытаясь заглушить голос в голове, который приказывал то бросить Шерлока одного на улице, то немедленно устроить ему допрос с элементами пытки, то дернуть на себя и поцеловать до хруста в челюстях. Виски с задачей справлялся неважно, поэтому Джон поставил бутылку в ближайшую урну. Шерлок посмотрел на это с грустью, но возражать не стал. Возможно, какая-то часть его организма уже понимала, что расплата за краткую алкогольную слабость будет неминуемой и сокрушительной.

Идти пришлось недолго. Резко остановившись перед небольшим двухэтажным домом из серого камня, Шерлок с видом фокусника извлек из кармана ключи и приглашающе распахнул дверь перед Джоном. Тот покачал головой:

– Нет, пожалуй, откажусь от этого любезного предложения. Мне пора, а тебе надо лечь в постель. Спокойной ночи… Шерлок.

Джон развернулся было, но Холмс проворно схватил его за руку, притянув ладонь к своей груди:

– Пожалуйста. Посмотри, как я живу. Я ведь никого сюда никогда не приглашал.

Голос Шерлока еще слегка запинался от выпитого, но взгляд был почти безупречно твердым.

– И Уилкса?

Шерлок вздрогнул, словно получил вторую пощечину, и выпустил ладонь Джона. После паузы он ответил глухо:

– Себастьян приходил без приглашения.

Развернувшись, Шерлок вошел в дом. Дверь осталась открытой.

Проклиная собственную безвольность, Уотсон поплелся за хозяином дома, который успел подняться по узкой деревянной лестнице на второй этаж, и теперь стоял, засунув руки в карманы штанов, расставив ноги и склонив голову. Вся его поза выражала агрессивную настороженность и готовность защищаться, а Джон думал, что меньше всего способен напасть на этого человека или причинить ему вред.

Судя по планировке, квартира Шерлока занимала весь второй этаж. Бардак в гостиной был приличный, но какой-то уютный и нераздражающий. Шерлок скинул пальто и пиджак на диван, оставшись в своей белоснежной рубашке – вернее, в одной из своих белоснежных рубашек того особенного элегантного кроя, который подчеркивал удивительную фигуру. Джон на секунду прикрыл глаза, представив, как это тонкое и сильное тело бьется в его объятьях.

– Почему он ударил тебя? – наваждение исчезло под гнетом терзающей реальности. Едва расслабившееся лицо Шерлока снова ожесточилось. Пожав плечами, он ответил с напускным равнодушием:

– Я сказал, что больше не буду спать с ним.

Отвернувшись, Холмс отошел к незажженному и тщательно вычищенному камину, усевшись в одно из кресел. Джон пытался дышать, не понимая, чего в нем больше сейчас: дистиллированной ревнивой боли или ошеломительного облегчения от того факта, что Себастьян Уилкс больше не получит Шерлока.

Осознав, что молчание затянулось так надолго, что нетрезвый Шерлок мог уже и уснуть, Джон решительно сел в кресло напротив. Холмс вовсе не спал, хоть глаза его иногда почти совсем закрывались.

– Я не знаю, что сказать, Шерлок… – Джон прокашлялся. – Это, наверно, не мое дело – а, может, все-таки и немного мое… Но как ты вообще связался с этим типом? Слухи про него ходят неприятные.

Шерлок недовольно нахмурился, будто ожидал другого продолжения разговора:

– Себастьян и Виктор – мои единственные друзья. Недостатки есть у всех, я не обращаю внимания на слухи.

– Но если все, что о них говорят – про наркотики и про издевательства над первокурсниками – правда, ты не мог этого не знать, вы же друзья! – Джон начал заводиться, но отнюдь не сексуальное возбуждение было тому причиной.

– Я знаю Себастьяна с трех лет, а этих твоих первокурсников ни разу не видел, – раздраженно ответил Шерлок, закатив глаза. – Плевать я хотел на то, как мои друзья проводят свое свободное время.

– Другими словами, ты знал, – это не было вопросом, и Джон тяжело уперся локтями в колени и опустил голову, вцепившись пальцами в волосы. Он изучал глазами трещинки в паркетном полу, потемневшем от времени, и чувствовал, что любовь к Шерлоку вытекает из таких же тонких, почти невидимых трещинок в его сердце. Но ее все равно было слишком много для одного.

– Господи, Джон, какое это имеет значение? – воскликнул Шерлок, взмахивая руками как узкими крыльями. – Для тебя – какое это может иметь значение? Эти люди не имеют к тебе ни малейшего отношения!

Джон медленно поднял голову и посмотрел Шерлоку в глаза. Света в комнате было достаточно, но глаза Холмса все равно выглядели как темные провалы. Неприятно усмехнувшись, Джон ответил:

– Ты считываешь эмоции людей, как сканер – штрих-код. Неужели у тебя приступы избирательной слепоты? Если ты не видишь, как я смотрю на тебя, как восхищаюсь тобой, как я тебя… хочу, то вся твоя дедукция гроша ломаного не стоит, Шерлок. И мне очень больно знать, что я полю… захотел быть рядом с человеком, который считает друзьями двух великовозрастных садистов и ничего не делает, чтобы остановить их. Но знаешь, Шерлок, – вдруг неестественно бодро воскликнул Джон, пружинисто поднимаясь на ноги, – есть и хорошая новость для тебя: все мои переживания – это только моя проблема. Это совершенно тебя не касается, так же, как и те первокурсники. Выход я найду.

– Да остановись ты! – зарычал Шерлок, вскакивая и перекрывая путь. – Джон… – Шерлок уперся ладонью в дверь прямо перед лицом Уотсона, не давая тому покинуть комнату. – Что ты хочешь от меня?

Джон медленно развернулся, делая шаг назад, чтобы прижаться спиной к двери, ощущая ее поддержку – сил на осанку уже оставалось маловато. Шерлок стоял так близко, что пришлось немного запрокинуть голову, чтобы смотреть ему в глаза. Никогда еще Джон так остро не ощущал их разницу в росте.

– Я не знаю, Шерлок, честно, не знаю, – прошептал Джон, опять не найдя в себе огня, чтобы возненавидеть Холмса. – Я вообще не понимаю, что происходит между нами, но я знаю, что не могу заставить тебя сделать выбор между мной и твоими… друзьями. Никто не вправе принуждать человека к такому выбору, тем более, кто я тебе, ты меня едва знаешь.

– Это неправда, – так же шепотом ответил Шерлок. – Я знаю тебя гораздо лучше, чем ты можешь себе представить.

Джон горько улыбнулся:

– Тогда это еще хуже, Шерлок, еще больнее. Ты не мог не заметить, какие чувства я к тебе испытываю, но ты по каким-то причинам не можешь ответить на них. Я все понимаю, насильно мил не будешь. Но, быть может, вся эта наша псевдодружба – одна огромная ошибка. Мне будет легче, если тебя не будет рядом: видеть тебя каждый день так близко и не иметь права прикоснуться, знать, что ты не будешь моим… что кто-то другой, возможно, подлый… он же ударил тебя!.. это сводит меня с ума, Шерлок, по-настоящему, хотя я никогда не был излишне романтичным. А тебе никто не будет читать нудных нотаций про твоих друзей, так что ты тоже в выигрыше, – Джон пытался ободряюще усмехнуться, но у него не вышло – губы задрожали.

Шерлок сжал челюсти так сильно, что скрипнули зубы, и вдруг ударил кулаком в дверь – рядом с головой Уотсона:

– Зачем ты все портишь, Джон?! Неужели тебе было мало того, что я могу тебе дать? Секс все только усложняет, я уже прошел через это с Себастьяном, посмотри, чем все закончилось! Секс тянет за собой отношения, обязательства, никчемные ссоры, ревность, собственничество – ты начнешь устраивать мне сцены, ты захочешь взять меня под контроль, ты станешь как он! – Джон был готов поклясться, что в глазах Шерлока блеснули слезы. Впрочем, такая непривычная эмоциональность вполне объяснялась количеством выпитого. Джону до судорог хотелось обнять Шерлока, целовать его в лоб, глупого, и до самого утра убеждать, что он никогда, никогда не станет таким, как Себастьян, – просто потому, что он уже не Себастьян.

Все, на что Джон решился, это поднять руку и легко-легко провести кончиками пальцев по горячей щеке:

– Но я – не он, Шерлок. Может, когда-нибудь ты это поймешь.

От этой незатейливой ласки Шерлок застонал – настолько тихо, что это могло быть просто выдохом. Чуть подавшись к ладони Джона, он на мгновение прикрыл глаза.

– Джон… Давай оставим все, как есть… Я впервые подумал, что у меня могут быть другие друзья, не те, которых мне навязали в детстве. Почему ты не можешь просто остаться моим другом?

Джон ощущал, что задыхается от слез, которых не было, что сердце подступило к самому горлу, чтобы диким биением задушить своего несчастного обладателя. Еще чуть-чуть – и Джон мог бы наброситься на не готового к этому Шерлока с совершенно неблагородными намерениями, чего никогда бы себе не простил.

– Прости меня, Шерлок, прости, – лихорадочно проговорил Джон, нащупывая где-то у своего бедра дверную ручку. – Прости меня, я не смогу так дальше… У каждого есть свое персональное проклятье, возможно, это твое: люди всегда будут хотеть тебя целиком, а ты просто не можешь им этого дать. Мне так жаль, Шерлок, прости меня…

Резко рванув дверь, Джон Уотсон сбежал, оставив за спиной человека, без которого не мог жить, но надеялся научиться выживать.

***

Конечно, на лекцию Шерлок не пришел.

Джон сидел за их столом, уставившись в пространство перед собой невидящим взглядом. Майк, который утром покинул общежитие раньше, чем Джон проснулся, нахмурился и подошел узнать, как дела у соседа. После того, как Уотсон не ответил в третий раз, Майк пожал плечами и отправился на свое место, хотя тревога его лишь усилилась.

Лекцию Джон не записывал – он ее вообще не слышал, но после получаса беспрерывного заунывного фонового звука Джон встал, подхватил сумку и вышел из аудитории, вызвав этим приглушенный вихрь вопросов и обсуждений. Преподаватель недоуменно посмотрел вслед студенту, но через несколько секунд продолжил лекцию ровно с того же места, на котором прервался.

Лишь через пятнадцать минут, которые Джон провел на холодном пронизывающем ветру, он словно очнулся и огляделся: в своем глухом забытьи он пришел на ту самую скамейку, на которой вчера нашел пьяного Шерлока.

Это было только вчера, но Джон ощущал, что задыхается без Шерлока уже не меньше вечности. Потеря становилась лишь острее с каждой секундой, вызывая то учащенное сердцебиение, то гул крови в ушах, и что-то внутри рвалось и кричало, призывая наплевать на все доводы, ни одного из которых Джон вспомнить не мог, и немедленно найти Шерлока.

Джон и правда не очень помнил, что именно они вчера наговорили друг другу: память была милосердна к нему в мелочах, но подводила, когда речь шла о крупной ставке. Забыть можно было любой разговор с Холмсом, но самого его, его запах, звук голоса и цвет глаз вытравить не удавалось. Как и пощечину Уилкса.

Застонав, Джон прижал к глазам ладони, слегка надавив на веки. Он знал, что будет тяжело, но не представлял, надолго ли его хватит. Вернувшись в комнату, он нашел в аптечке снотворное (студенты-медики всегда имели в запасе чуть больше лекарств, чем предписывала университетская инструкция) и выпил сразу три таблетки.

Очнувшись только в три часа ночи, Джон обнаружил рядом с кроватью на тумбочке бутылку воды, пару бананов и пончик в шелестящем пакетике. Майк мерно сопел на своей кровати, и Джон испытал прилив щемящей благодарности к соседу, который проявил максимум деликатной заботы. Голова болела невыносимо, пришлось доползти до душевой в конце коридора и встать под прохладные струи воды. Вернувшись в постель, Джон проверил телефон: восемь пропущенных вызовов от Молли, несколько встревоженных сообщений. В последнем Молли написала, что ей удалось связаться со Стемфордом и теперь она не волнуется. Джон знал, что это ложь: Хупер будет беспокоиться, пока не увидит друга собственными глазами. Съев банан, он уснул снова.

В ближайший месяц все его существование свелось к тому, чтобы спать, ходить на лекции и на работу и иногда есть, когда Молли удавалось его заставить. Джон похудел на пятнадцать фунтов, и лишь болтающаяся одежда заставила его немного одуматься: деньги он по-прежнему отсылал матери, и менять весь гардероб было просто не на что.

Учеба почему-то давалась легче, чем прежде, и это было непонятно, но очень кстати: Джон потерял всякий интерес к когда-то захватывающему процессу получения знаний. Молли больше не обсуждала с ним особенности вскрытий, видимо, опасаясь, что всколыхнет тем самым ненужные воспоминания о кратком миге единения, когда они втроем спорили об очередном полицейском расследовании и причинах смерти жертвы. Джон бы усмехнулся на эту странноватую заботу, если бы ему было не все равно.

Впрочем, в вязкой пелене бесконечной и всепоглощающей апатии одно событие сумело всколыхнуть разум и чувства. Это случилось в обыкновенный день, когда последняя лекция у медиков сорвалась из-за болезни преподавателя и на работу можно было отправиться пораньше.

В центре Джон застал совершенно невероятную сцену: Молли и Ирен, склонившись друг к другу через стойку, о чем-то сосредоточенно и тихо беседовали. Молли, забываясь, закусывала кончик ногтя своими белыми мелкими зубами, а Ирен мягко отводила руку от лица, словно уже не в первый раз напоминала о том, что от вредной привычки грызть в волнении ногти нужно избавляться. Заметив Джона, Молли покраснела и резко выпрямилась.

Ирен повернулась и через плечо поприветствовала вошедшего спокойной улыбкой. Позу, при которой ее зад, обтянутый узким платьем, был прекрасно виден каждому визитеру, она изменить не удосужилась.

– Я думаю, что я не хочу ничего об этом знать, – громко сказал Джон после молчаливого шока первых мгновений.

– Да? – промурлыкала Ирен. – А мы вообще-то о тебе говорили. И о твоем Шерлоке.

Молли покраснела еще сильнее, а выражение ее лица каждой черточкой вопило о чувстве вины.

Джон сузил глаза и процедил:

– Молли, я надеялся, что ты мой друг. Очень жаль, что ты так решила распорядиться нашей дружбой.

– Джон, я все объясню… – начала было Молли, но Ирен перебила ее:

– Не дури, Джон. Даже я вижу, что ты загибаешься без Холмса. Молли просто волнуется за тебя.

Голос Адлер звучал жестко и уверенно, и Уотсон внезапно взорвался:

– А тебя-то это как касается?! Тебе сплетен не хватает или это такой хитрый способ затащить Молли в постель? Оставьте меня в покое! Обе! Со мной все в порядке!

Грохнув дверью подсобки, Джон со стоном уперся кулаками в стол. Глупо было надеяться, что люди не заметят перемен в их с Шерлоком отношениях – черт, этим отношениям и было-то две недели, и они закончились вечность назад, – но Шерлок всегда притягивал к себе излишнее внимание, которое плавно захватило и Джона. Не хотелось признавать, но о нем сплетничали до сих пор, даже по прошествии времени, просто удавалось успешно игнорировать этот факт: то, как люди отворачиваются при его приближении, то, как замолкают в его присутствии, то, с каким жадным любопытством смотрят исподтишка. Из них двоих жалели именно его, вдруг с бессильной яростью осознал Джон. Никто не мог предположить, что он сам, своими руками, положил конец всему неслучившемуся.

Ирен бесцеремонно вошла и молча начала готовить чай. Джон опустился на стул, наблюдая за ее уверенными действиями: она явно была здесь раньше.

– Что тебе нужно от Молли? – глухо спросил Уотсон. – Не могла найти кого-то другого для своих игр? Более эффектного?

– О, – не оборачиваясь, усмехнулась Адлер, – ты считаешь Молли недостаточно интересной? Тут ты глубоко заблуждаешься. Но могу тебя успокоить, – звякнула ложка, и перед Уотсоном оказалась чашка ароматного чая, – я не играю с ней. Девочки могут и просто дружить.

– Слабо верится. С каких пор ты готовишь чай и исповедуешь заблудшие души?

– Джон, ты меня совсем не знаешь, – Ирен села рядом, накрыв своей ладонью руку Уотсона, – кто тебе сказал, что я бездушная стерва?

Поставленный таким образом, вопрос звучал смущающе. Джон посмотрел на алые ногти, которые вроде бы принадлежали хищнице, но здесь, в этом скромном и даже немного затасканном помещении, почему-то выглядели совсем не как элемент обольщения или демонстрация агрессии. Это был просто маникюр. Джон вдруг погладил один глянцевый ноготь кончиком пальца. Ирен тихо рассмеялась.

– Ты можешь мне ничего не рассказывать, но ответь: причина, по которой вы расстались, была серьезной? – наконец спросила она, поглаживая ладонь успокаивающими касаниями.

Джон почувствовал, что Молли вошла и стоит в дверях, и это создавало впечатление засады – обложили со всех сторон! – но засады безопасной, в которую давно уже следовало угодить. Джон повернулся к Молли и ответил ей, а не Адлер:

– Мы не расставались с Шерлоком, ведь мы никогда не были вместе. Просто я люблю его, а он меня нет, и это самая банальная штука в мире.

Ирен бросила взгляд на Молли, и Джон вдруг подумал, что не только он из присутствующих имеет представление о некоторых банальностях. Это было… обескураживающе.

– Но ты права, Ирен, кое в чем: я тебя совсем не знаю.

Адлер недоуменно приподняла бровь, не понимая, к чему он клонит.

– Я делал выводы, основываясь на слухах. А вдруг я уже совершил такую ошибку? Вдруг я обидел Шерлока подозрениями в адрес его единственных друзей?!

Ирен распахнула глаза:

– Вы поссорились из-за этих ублюдков?!

– Нет… Не совсем… Не знаю! Уилкс послужил поводом, а потом все как-то зацепилось одно за другое, – взгляд Джона метался по комнатушке, изредка задерживаясь на Молли или Ирен. – Что ты знаешь про Уилкса с Тревором?

– Немного, но даже этого предпочла бы не знать, – Адлер напряглась, и голос ее зазвучал отрывисто и сухо. – Это уже третий университет, в который их отправляют, пребывание в первых двух закончилось скандалом. Здесь они ведут себя осторожнее, может, действительно оглядываются на Шерлока, если слухи про его отношения с Уилксом правдивы.

Джон поморщился, но Ирен не стала это комментировать.

– Я знаю наверняка, что оба они хорошо знакомы с местными наркодилерами – в основном, кокаин. Иногда отлавливают какого-нибудь студента, у которого точно нет волосатой лапы в деканате, и учиняют забаву: например, одного в прошлом году насильно накормили сырыми бараньими кишками, бедолагу до сих пор рвет при виде мяса. Обычно это все тянет на мелкое хулиганство, за такое не посадят, но я слышала… – Ирен понизила голос и бросила на Молли еще один взгляд, – дошло и до изнасилования. Информация не подтвержденная, но якобы обдолбанные Уилкс и Тревор изнасиловали второкурсника из экономического колледжа. Наутро протрезвели, поняли, что натворили, всучили парню круглую сумму и уговорили перевестись куда-то в другой университет… Джон, прекрати!