Текст книги "Последняя черта (СИ)"

Автор книги: Ie-rey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Кёнсу загнал Фаня на мелководье, отмыл и отправил на берег. Пока натирал себе кожу влажным песком, на берег не глядел, а вот после всполошился. К счастью, Фань нашелся на палубе “Облака” – прикорнул под полотнищем и мирно спал. Успокоившись, Кёнсу снова выбрался на мелководье, опустился на колени и принялся домываться. Солнечные лучи уже неплохо прогрели воду, поэтому Кёнсу и вылезать не хотелось совсем. Он даже расстроился, что нельзя забраться в воду по шею, но быстро нашел выход – улегся на песчаном дне на спину, уперся локтями и подставил лицо солнечному теплу. Так и лежал, пока краем глаза не уловил движение на берегу.

Кай сидел на валуне у самой воды, откровенно рассматривал Кёнсу и не спешил лезть в воду сам. Рядом стояло деревянное ведерко – с рыбой, наверное, валялся топор и еще кое-что по мелочи. И кто знает, как долго Кай там торчал и глазел на Кёнсу. Хотя…

Сначала Кёнсу продрало ознобом, а затем бросило в жар. Чувство неловкости вызывало непривычное смущение. В Белых Шахтах, как и везде, наверное, бани были общими, но Кёнсу впервые ощущал чужой взгляд всем телом, всей кожей. Вообще впечатление возникало, будто его трогали рукой, хотя к обнаженному Кёнсу никто и никогда не прикасался. Новизна этого сбивала с толку, а острые реакции тела будили желание зарыться в песок с головой или расточиться в воздухе.

Наивным и непросвещенным Кёнсу сам себя не считал. Его звали в наложники прежде, но и смотрели не так. Те взгляды были липкими. И Кёнсу видел, что и как в соседских семьях в Белых Шахтах делали с наложниками, поэтому имел представление. Только сейчас, несмотря на непреодолимое желание сбежать, он оставался на мелководье – обнаженный, смущенный, немного напуганный и растерянный. Он еще помнил условия, на каких Кай согласился взять его с Фанем на юг.

С одной стороны, Кёнсу боялся, что Кай посягнет на него. Но, с другой стороны, за все дни, что прошли с начала их совместного пути, Кай к нему не приставал и не вел себя так, как иногда могли себе позволить Старшие в Белых Шахтах, – Кёнсу не зря таскал на лодыжке заточенную отвертку дома. С Каем же ему отвертка пока ни разу не потребовалась. Хотя она и не должна была потребоваться, ведь Кёнсу сам согласился на все, что могло случиться.

Кай поманил его к себе. Сидел все так же на камне, опирался жилистой рукой о гладкую поверхность и смотрел. Распахнутая кожаная жилетка не скрывала гладкие пластины мышц на груди и маленькие темные соски.

Кёнсу облизнул пересохшие губы, переборол желание прикрыться ладонями и сделал неуверенный шаг. Если бы Фань играл на берегу, быть может, ничего бы и не случилось, но Фань спал в гондоле. На глубину Кёнсу не хотелось – он верил Каю, что там опасно и не выжить. Бежать сломя голову попросту глупо – островок для погонь и пряток не подходил, а после лишней беготни Кай мог и разозлиться, кто ж его знает…

Смирившись с раскладом, Кёнсу с горечью напомнил себе, что любая дорога рано или поздно заканчивается последней чертой. И когда их дорога закончится в Ане, они с Каем расстанутся. Дело времени. Не такая уж и большая жертва, чтобы помочь Фаню найти родных или хотя бы выжить на этой проклятой дороге. По большому счету, Кёнсу и возвращаться в Белые Шахты не стоило, да и незачем. Потому что одиночки всегда умирали первыми. От него избавились, выставив из Белых Шахт. Не так много дней прошло, но эти дни Кёнсу казались вечностью. И от Кая помощи вышло больше, чем от обитателей Белых Шахт вместе взятых за все время жизни Кёнсу.

– Не бойся, – успокоил его Кай, когда до валуна осталось шагов пять. – Я помню. Но немного баловства мы себе можем позволить. Хочу тебя потрогать.

У Кёнсу эти слова отказывались в голове укладываться, пока он делал последние шаги. Потом дыхание перехватило. Кёнсу непроизвольно дернул рукой, ощутив крепкую хватку на запястье, и с шумом втянул в себя воздух, шмякнувшись задницей Каю на колени. В поисках опоры он ухватился за твердые широкие плечи и растерянно вскинул голову, чтобы видеть глаза Кая. Сидел на чужих коленях, невольно сжимая ногами узкие бедра, чувствовал ягодицами грубую кожу брюк и смотрел в блестящие темные глаза. Вздрогнул, потому что Кай коснулся ладонями его пояса, сдвинул на бедра, подхватил и заставил придвинуться плотнее.

Кёнсу казалось, что он чувствует жар тела Кая даже сейчас – сквозь кожу брюк и прослойку воздуха между ними. Взгляд, смелые и уверенные касания к спине и ягодицам, дыхание – и у Кёнсу будто внутренности завязывались в узел в самом низу живота. Кай то проводил по коже кончиками пальцев, то надавливал ладонями, то слегка царапал иногда короткими ногтями. Склонив голову к плечу, Кай с ошеломляющей откровенностью разглядывал Кёнсу, потом гладил ладонью по животу, скользил пальцами выше и обводил соски.

Кёнсу не дышал – не мог. У него вообще возникло непривычное ощущение, что соски стали необъяснимо тяжелыми, тугими и ныли как будто от боли, хотя больно точно не было. Наоборот, было хорошо. И Кёнсу хотелось нестерпимо, чтобы Кай прекратил маяться дурью и водить пальцами по коже вокруг, чтобы вместо этого Кай прикоснулся к самим соскам.

Кёнсу испуганно замер, потому что Кай совершенно неожиданно и порывисто наклонил голову. Кёнсу уж решил, что его сейчас укусят, но ошибся и содрогнулся от горячего шепота, обласкавшего ухо:

– Нравится?

“Нет” застряло комом в горле. Кёнсу с силой зажмурился от жара, растекавшегося по шее. Даже не сразу понял, что Кай прижимается к его шее губами – упругими до твердости и обжигающе горячими, сухими. Прикосновение влажного языка вызвало освежающе-приятную волну, что невесомо прокатилась волной по спине – от загривка до копчика. У Кёнсу уже покалывало под кожей по всему телу, как будто на него брызгали водой – расслабляюще-сладко.

Никто к Кёнсу никогда не прикасался, но он даже не представлял, что касания бывают… вот такими. Будоражащими и томными одновременно. Каждым прикосновением Кай будил в Кёнсу вихрь чувств и вместе с тем вынуждал расслабленно обмякать, подчиняться и в нетерпении ждать новых касаний. Кёнсу не понимал, как такое возможно, смотрел Каю в глаза, вздрагивал и опять послушно тонул в истоме.

Кай огладил загрубевшей ладонью его шею, провел пальцами по груди, задел сосок, потрогал мышцы на боку. Кончиками пальцев потом рисовал круги на пояснице и вслушивался в неровное дыхание. Кёнсу зажмурился, когда темные густые волосы защекотали подбородок. Не знал, что делать, если к губам прижимались чужие губы. Он замер и не дышал, потому что в рот проскользнул язык. Едва кончик языка неуловимо быстро прошелся по небу, у Кёнсу голова закружилась от чувства невесомости. Должно быть, он чувствовал себя подобно дирижаблю, только наполненным не газом, а ворохом противоречивых чувств. И ни одно из этих чувств Кёнсу не желал отпускать.

Горячими ладонями Кай смял его ягодицы, продолжая владеть его губами и дыханием. Кёнсу не пытался сдержать приглушенный стон, вообще не пытался ничего сделать – слишком много нового, много такого, чего он сам о себе не знал, чего никогда не видел. Это ничем не походило на все его домыслы и представления. И если он предполагал прежде, что Кай захочет его так же, как хотели в Белых Шахтах наложников, то сейчас он и вовсе не мог думать, гадать и рассуждать, в чем же он ошибся.

Кай смял его ягодицы до легкой боли, рывком притянул уже вплотную, ожег поцелуем тонкую кожу за ухом. Кёнсу беззвучно охнул, ощутив собственное возбуждение в полной мере и осознав, как туго натянулись кожаные брюки Кая. Кай бесцеремонно поймал его за руку и прижал ладонь к паху с непреклонной настойчивостью. Дрожащими пальцами Кёнсу возился со шнуровкой и жмурился от жгучих поцелуев, которыми Кай сладко мучил его шею. Пальцы у Кёнсу задрожали и того сильнее, едва он ненароком коснулся влажной головки, выпустив грубые шнурки. Глянув вниз, он закусил губу в растерянности, но тут же подавился вдохом, потому что Кай все с той же уверенностью заставил его обхватить напряженный член ладонью.

У Кёнсу пальцы дрожали по-прежнему и едва смыкались в кольцо вокруг толстого ствола. В ладони было горячо и влажно. Кёнсу неуверенно провел ладонью от головки к основанию, обратно, еще и еще – до еле слышного “Крепче”. Он послушно сжал член в ладони сильнее и прикрыл глаза, чутко улавливая горячие выдохи, согревавшие ему шею. Кай прижался к шее губами, накрыл собственной ладонью ладонь Кёнсу и заставил двигать рукой чаще и резче. Замедлиться позволил не сразу, как и огладить кончиком пальца головку, чтобы растереть по коже проступившую смазку.

Кёнсу с робостью провел пальцами по напряженным до твердости мышцам у Кая на животе, подушечкой обвел аккуратную и безупречную ямочку пупка и вновь обхватил член ладонью. Потом осознал, что ему нравятся нетерпеливые поцелуи, какими помечал его кожу Кай, пока он крепко сжимал толстый ствол пальцами и дразнил быстрыми движениями, улавливая слабую пульсацию в ладони.

Было душно, но одуряюще хорошо. Еще лучше стало, когда Кай обхватил ладонью оба члена, прижал член Кёнсу к своему и с неизменной уверенностью принялся сводить с ума. Кёнсу хватался руками то за плечи Кая, то за жилетку, пытался обрести равновесие, задыхался, но все равно безнадежно терялся в каждом движении, вызывавшем уйму новых впечатлений. Внутри него восходило солнце как будто, согревало, опаляло, сжигало, превращая в пепел, пока наконец все к черту не взорвалось.

Возвращался в реальность Кёнсу неохотно. Обнаружил себя по-прежнему у Кая на коленях. Цеплялся за широкие плечи непослушными пальцами, дышал хрипло и со всхлипами, сжимал ногами бедра Кая и ощущал, как по коже медленно ползут густые теплые капли. Живот и пах у Кёнсу были залиты спермой, а Кай тяжелым дыханием согревал ему ухо и сжимал ладонями ягодицы.

– Не уверен, что этой ночью смогу держаться от тебя подальше, – пробормотал после Кай, немного совладав с дыханием. – Думал, станет легче. Но хочется еще сильнее, чем раньше.

Кёнсу шумно выдохнул от неожиданности – Кай сжал так его ягодицы, что там обещали расцвести синяки. Только больно все равно не было. Было мучительно сладко.

Солнце слегка сдвинулось к западу, когда Кёнсу стыдливо смывал с себя пот и сперму. А Кай без стеснения сбросил одежду, сладко потянулся, подставляя под солнечные лучи худое жилистое тело, облитое гладкой смуглой кожей. Бледные линии шрамов отчетливо проступали на спине и боках, на ногах шрамы терялись в густой темной шерстке. Кёнсу украдкой разглядывал Кая и постоянно сбивался на мысли о всяких пушистых вещах, которые приятно гладить.

Потом Кёнсу торчал на берегу, обсыхал и одевался, и наблюдал за плескавшимся в воде Каем. Кай, похоже, намеревался превратиться в амфибию и остаться в воде жить насовсем. Было бы неплохо еще побрить Кая, чтобы хоть запомнить его лицо, постоянно наполовину спрятанное под густой бородой. Не то чтобы это имело первостепенное значение, но Кёнсу в самом деле стало интересно, как Кай выглядит, какой он, улыбчивые ли у него губы.

В ведерке у валуна плеснула хвостом рыбина, и Кёнсу вспомнил о еде. Еще и в животе заурчало требовательно. Кёнсу успел развести огонь и подвесить котелок с водой над пламенем к тому мигу, когда Кай соизволил-таки выбраться на берег. С Кая ручейками стекала вода. Он молча сидел на нагретом камне, наблюдал за суетой Кёнсу, лениво прищурив глаза, и вновь разжигал одним взглядом пламя внутри. Кёнсу чуть палец себе не отрезал, заблудившись в ярких воспоминаниях.

Как ни странно, но молчание на двоих казалось уютным. Мало-помалу сгущались сумерки, воздух постепенно наполнялся аппетитными запахами от костерка, а молчание становилось еще уютнее. Кёнсу пообвыкся под взглядом Кая. Кай лишь смотрел, но не мешал и не нарушал спокойствие, позволял Кёнсу чувствовать уверенность в своей безопасности и нужности. И если прежде Кёнсу рисовал в воображении картины, как Кай мог накинуться на него, то теперь он этого не представлял, даже если пытался приложить усилия.

Фань умудрился почуять во сне, что ужин готов, и проснуться аккурат к сроку. Подходил к костру, сонно потирая кулачками глаза. Потом и вовсе безмятежно приткнулся под бок к Каю и устремил на Кёнсу проникновенный взгляд бесконечно голодного ребенка. Кёнсу только вздохнул, щедро плеснул в миску наваристой похлебки и сунул Фаню в руки. Вскоре все трое весело стучали деревянными ложками, расправляясь с едой. После Кёнсу с Фанем мыли котелок и миски, а позднее собирали подсохшую одежду.

Уложив Фаня спать, Кёнсу вернулся к костру, где и застал Кая с книгой в руках. Кай вытянулся на песке поближе к яркому пламени. Как раз перевернул страницу, позволив Кёнсу различить ровные строки печатного текста. Нарушить тишину Кёнсу не рискнул, но постарался бесшумно подобраться ближе к Каю, чтобы тоже увидеть, что же написано на желтоватых страницах.

– Твен. Янки при дворе короля Артура, – будто невзначай обронил Кай, не повернув головы в сторону Кёнсу. – Читал?

– Нет. Я ни разу не держал в руках настоящую книгу. Ну… еще с тех времен… Болтали, что их не осталось совсем.

– Остались. Надо просто места знать. Подбирайся ближе. Я могу начать сначала, но листать будешь ты. Идет?

Кай как будто издевался. Кёнсу ради возможности прочесть настоящую книгу готов был умереть трижды, если не больше. Он даже без сомнений и колебаний прижался к горячему боку Кая. Позволил бы с собой что угодно делать, лишь бы потрогать настоящую книгу хоть кончиком пальца.

Согревшись близостью Кая, Кёнсу окончательно расслабился и с головой окунулся в историю, что продолжала жить на страницах. Мир, которому эта книга принадлежала, давно умер, но история осталась, и Кёнсу считал это подлинным чудом. Магией консервации времени. Бесконечной дорогой, у которой даже последней черты не существовало.

Солнце давно скрылось с глаз, а над озером тонкой дымкой стелился туман. Они читали вместе книгу до тех пор, пока ночную тишину не разбили рычащие звуки, что прокатывались от берегов до островка и обратно. Кёнсу невольно прижался к Каю теснее и обеспокоенно вскинул голову.

– Скоро стихнет. Иногда они дерутся между собой, – негромко произнес Кай и едва не коснулся губами уха Кёнсу. Это недоприкосновение живо напомнило Кёнсу обо всем, что творилось днем на берегу. До жара и изводящего легкого жжения в животе. – Я знаю хороший способ борьбы с этим шумом.

Кёнсу не пытался сделать вид, что не понял откровенного намека. Он промолчал, когда Кай спрятал книгу в простую сумку из плотной кожи. Промолчал и тогда, когда Кай потянул его за одежду, чтобы снять ее. Так же молча помог Каю раздеться и послушно улегся на спину поверх кое-как расстеленной на песке накидки.

Кёнсу видел, как в Белых Шахтах сосед-Старший брал наложника. Он всегда делал это сзади, со спины. Кай почему-то Кёнсу не переворачивал, но раз не переворачивал… Кёнсу решил положиться на Кая – ему виднее.

Было щекотно, потому что Кай зачем-то решил обнюхать Кёнсу, потерся носом за ухом, выдохнул в шею и почти невесомо провел губами от кадыка до подбородка. Затаив дыхание, Кёнсу распластался под Каем, умирая всякий раз, как они соприкасались телами. Кожа Кая казалась Кёнсу раскаленной. Еще безумно хотелось прижать ладони к груди Кая, но Кёнсу запрещал себе это. Из-за стеснения у него вообще любые движения получались неловкими или неприличными.

Кай сам поймал его за руку и притянул к центру груди. Кёнсу смелее прижал ладонь, ощущая под кожей твердость. Прикрыв глаза, послушно раздвинул ноги и вздрогнул, едва горячая рука Кая так знакомо легла на ягодицу. Кай мял упругую округлость пальцами, непрерывно касаясь при этом губами губ Кёнсу. Затягивал в длительный поцелуй и настойчиво сдвигал руку, чтобы пробраться пальцами меж ягодиц. Кёнсу часто выдыхал и вновь затихал, пытаясь поймать проворный язык Кая у себя во рту, невольно отвлекался, но потом дрожал – Кай мягко нажимал кончиками пальцев меж ягодиц, оглаживал, снова нажимал и заставлял отвлекаться на поцелуй.

Кёнсу приглушенно стонал, едва Кай вновь начинал мять его ягодицы, сжимать пальцами, легонько впиваясь ногтями. Стоны таяли в поцелуях, и Кай опять нажимал пальцами, тер чувствительную кожу под копчиком. После он тянулся к сброшенной одежде, копался в ней недолго, снова трогал Кёнсу и проводил меж ягодиц уже влажными пальцами. Раз за разом это становилось все мучительнее, пока Кёнсу не потужился инстинктивно. Всхлипнул от неожиданности, почувствовав, как в него проскользнул палец. Кай все равно не унялся на этом и продолжил неумолимо двигать пальцем внутри, неспешно тереть и массировать, обрушивая на Кёнсу новые волны тепла, что как будто зарождалось в центре живота. Кёнсу постепенно поддавался этим волнам, старался сам двигаться навстречу и разводить ноги шире. Так напрягал ступни, что их время от времени сводило от перетруженности.

Кай свободной рукой оглаживал Кёнсу везде, крепко сжимал и притягивал ближе. Кёнсу чувствовал его руку у себя между ног, но не представлял, одним пальцем Кай толкается в него или несколькими – это уже не имело значения. Прямо сейчас хотелось только, чтобы Кай не останавливался, а ускорялся. Но вот черта с два.

Кёнсу с возмущением закусил губу и тихо застонал, поскольку Кай убрал пальцы и вновь принялся мять ягодицы ладонями, заставляя заодно вскинуть бедра еще немного выше. Он прижимался к Кёнсу все теснее, терся членом, пачкая смазкой кожу, пока наконец не приставил влажную головку к подготовленному отверстию. Кёнсу вцепился пальцами в ткань под собой и задохнулся, ясно ощутив контраст. Член Кая казался настолько горячим, что Кёнсу сам качнул бедрами, чтобы насадиться. С уверенностью, что разогретые касанием члена края податливо раскроются под напором.

Кёнсу хватал воздух широко раскрытым ртом, дергал за складки ткани под собой и пытался прочувствовать сполна крепкий ствол в себе. Как будто Кай занял внутри Кёнсу все свободное место, поместил себя в Кёнсу, ощутимо растянул собой и запечатал. Касание ладонью к шее заставило Кёнсу задрожать и осознать свое тело полностью заново: жар в животе, бешено колотящееся сердце, хриплое и сбитое дыхание, возмутительно ноющие соски, которыми до безумия хотелось потереться о Кая, непроизвольно сжатые кулаки… Еще и ноги тряслись от напряжения, пока Кёнсу не обхватил ими Кая, притянул еще ближе к себе, буквально втолкнул в себя сильнее, до конца. Все эти непривычные и новые чувства одновременно раздражали и пьянили. Кёнсу было неудобно, но отпустить Кая не получалось.

Треск веток в костре смешивался с тяжелым дыханием, пока они едва-едва касались губ друг друга и не двигались. Потом Кай резко выдохнул, напористо поцеловал и немного отпрянул, чтобы стремительно вернуться и наполнить Кёнсу вновь членом и ворохом эмоций, в которых Кёнсу терялся и забывался.

Больше Кай не сдерживался и двигался мощно и быстро, со звонкими шлепками ударяя узкими бедрами по ягодицам Кёнсу. Раз за разом пронизывал собой, раскрывал собой Кёнсу полностью, вдавливал на сильных толчках в мягкий песок, что шуршал под тканью, пальцами тянул за волосы, и Кёнсу запрокидывал голову, подставляя горло под жгучие поцелуи и укусы, гортанно стонал, обрывая звуки, глотая их, задыхаясь. Под ресницами растекалась влага, и Кёнсу все крепче сжимал Кая ногами, раскачивался всем телом, следуя за толчками. Выпустив складки ткани, он торопливо и беспорядочно хватался за плечи Кая, пытался обнимать и вжимать в себя. Пальцами путался в отросших волосах, подставлял губы, хрипло выстанывал имя, умолкал на поцелуях и несдержанно вскидывался, насаживаясь на член с отчаянной решимостью.

У Кёнсу перед глазами заплясали цветные пятна, и он всерьез собрался воспарить, но Кай, будто только этого и ждал, задвигался плавно и убийственно неспешно. Выходил из Кёнсу полностью, мучил томительным ожиданием, потом еще медленнее вдвигал член, растягивая раздраженные и согретые трением края. Иногда трогал пальцами меж ягодиц и просовывал их внутрь, гладил и заставлял почувствовать разницу, сводившую с ума.

Кёнсу тянулся рукой к собственному члену, но Кай перехватывал за запястье, с силой прижимал руку к песку и не разрешал прекратить чувственные мучения. После еще и кончиком носа потерся о сосок, вынудив Кёнсу выгнуться и протяжно застонать.

Встав на колени, подхватив Кёнсу за бедра и приподняв повыше, Кай все же заполнил его одним напористым движением, после чего задвигался сразу с неожиданно сумасшедшей скоростью. На частых толчках у Кёнсу даже дышать нормально не получалось. Он выгибался, вскидывался, пытался за что-нибудь ухватиться, но не находил точку опоры. Наконец обессиленно обмяк, позволяя Каю стремительно и ритмично биться в свое тело, тянуть за бедра, насаживая все жестче и быстрее.

Сил у Кёнсу и впрямь не осталось, ни на что. Мышцы после напряжения распустились и казались мягко-невесомыми. Он просто покачивался на волнах, что создавал для него Кай своими непрерывными движениями. Смятение внутри нарастало постепенно, пока не обрело ошеломительную остроту. На каждом толчке теперь внутри Кёнсу разом звенели все нервы, оглушая его смесью из кристально чистых ощущений и стирая любые мысли, даже зачатки мыслей. Пока одним толчком из Кёнсу как будто все нервы и вырвали, оставив одно непреходящее блаженство, которое струилось по жилам вместо крови.

Далеко не сразу он осознал, что лежит на спине и смотрит в темное небо, улавливая на плече чужое дыхание. Кай лениво водил ладонью по его груди и животу, размазывал сильнее по коже липкую влагу, потом подтащил к себе под бок, приобнял и накинул сверху измятую накидку.

Кёнсу прижал руки к груди и свернулся клубком. Он никогда раньше не спал с кем-то рядом, вот настолько близко. Только с Фанем в пути, но это было другое. Если верить ощущениям – совсем другое. А Кай спокойно прижимал его к себе, удерживал рукой за пояс и позволял прятать лицо на груди.

Уже почти провалившись в сон, Кёнсу нашел слово, которое безупречно отражало его состояние – умиротворение.

●●●

Они покинули остров в назначенный срок. Не без сожалений. По крайней мере, Кёнсу точно сожалел, потому что нигде ему не было так спокойно, как посреди озера. Особенно сильно он сожалел о времени, проведенном вместе с Каем за чтением книги.

Первый день полета прошел тихо. Горы еще только маячили на горизонте, а собрать топливо им удалось без особых проблем и с приличным запасом. Когда же стемнело, и Фань уснул на носу гондолы, Кёнсу сам пошел следом за Каем в трюм.

Они, не сговариваясь, свалились на старую шкуру, сдирая друг с друга одежду. Кай твердо зажимал ладонью рот Кёнсу, не позволяя стонам нарушать тишину. Жалил поцелуями шею, находил старые метки и заставлял их снова пылать под кожей невидимым огнем. Кёнсу сплетал свои пальцы с пальцами Кая, помогал растянуть себя, а после опирался на колени и руки и раскачивался под напором Кая. Кусал его ладонь, что все так же надежно зажимала рот, подавался назад, принимая член Кая в себя на всю толщину и желая испытать еще раз все то, что испытал в свете костра на островке.

В этот раз их близость напоминала исступление. Кай безжалостно разбивал Кёнсу собой, заставлял сильными толчками терять равновесие. Они иногда замирали, тяжело дыша и вслушиваясь в ночь. Слушали шелест ветра, тихий скрип досок, слабые и редкие вскрики птиц, а потом опять забывали обо всем. Кёнсу пластался под Каем на расстеленной шкуре, хрипел на частых толчках, подавался всем телом навстречу и мечтал прилипнуть кожа к коже. Жадно ловил в сбитом дыхании собственное имя, умирал от прикосновений горячих губ к кромке уха и бился в оргазме, беззвучно выстанывая имя сам. И засыпал в кольце крепких рук, прижавшись щекой к гладкой груди. Под стук сердца, который успокаивал.

Такие ночи закончились быстро – они достигли гор, и спать приходилось теперь по очереди. В первое время Кёнсу готов был оспорить такой распорядок, но на третью ночь на них напали в горах. Выпало это, по счастью, на дежурство Кая.

Кёнсу разбудил стук. Он спал в трюме вместе с Фанем и сначала вообще ничего не понял – просто открыл глаза и в недоумении приподнялся на локте, пытаясь понять, что же его разбудило. А потом в борт резко ударило раз, другой, еще и еще. Кёнсу схватил лук, колчан и дротик, велел Фаню спрятаться и кинулся на палубу, чтобы растянуться в тот же миг на досках. С ног его сшиб Кай, который тут же прижал палец к губам и кивнул в сторону правого борта. Туда они подбирались ползком, чтобы посмотреть в проточенные в дереве отверстия.

С утеса в дирижабль метали камни, обернутые какой-то пакостью. Пакость горела при этом. На их счастье, дирижабль шел на такой высоте, что закинуть снаряды в гондолу у нападавших не получалось. Камни били в борт и днище.

Но вскоре их радость омрачилась. В темноте они не заметили второй утес – повыше, и гондола ткнулась в него носом. Кай отреагировал мгновенно: ухватил шест, что всегда лежал у борта, и оттолкнулся от каменной стены, заодно разворачивая “Облако” немного. Но этих мгновений хватило, чтобы на палубу с утеса спрыгнули двое, вооруженные дубинами.

Кай налетел на одного из нападавших, и оба кубарем покатились по палубе. Второй нападавший возвышался над Кёнсу на две головы, потому, видимо, решил, что Кёнсу угрозы не представляет, и кинулся следом за клубком из двух тел, что докатился до кормы.

Кёнсу, не мешкая, наложил стрелу и прицелился. Туго натянутая тетива загудела. Стрела вошла в спину грабителю, как гвоздь в масло. Он схватился за грудь, захрипел и покачнулся. Отбросив лук, Кёнсу ринулся на раненого и с силой толкнул плечом в спину. Разница в росте сыграла решающую роль: грабитель перевалил через борт и исчез во тьме с воплем.

Прихватив дротик, Кёнсу обернулся. Кай вытирал нож о накидку из шкуры на поверженном враге, после чего тело общими усилиями спровадили за борт.

– Больше по ночам лететь не будем. Бросаем якорь и пережидаем. Лететь будем только днем. Да и ветер будет меняться, – подвел итог Кай, когда исправил курс и обошел опасное место.

Так и сделали. Для ночных стоянок поднимались как можно выше и бросали якорь в таких местах, куда было бы сложно добраться. На ночь к якорному канату Кай крепил колокольчики, издававшие противные и пронзительные звуки. Фань от этих звуков просыпался мгновенно.

Все бы хорошо, если бы не предвиденные Каем перемены ветра. Кёнсу пришлось познакомиться с ускорялом. Ускоряло представляло собой подобие двух плавников, крепившихся к бортам по центру. Нужно было на обоих бортах крутить ручки, чтобы эти плавники “махали” и хоть сколько-нибудь влияли на скорость передвижения дирижабля. Если за левый плавник Кёнсу брался утром, то к полудню он полностью терял боеспособность и ни на что не годился.

Не то чтобы работать с плавником было тяжело – ручка крутилась без особых проблем. Большой силы тут не требовалось совершенно. Но сам процесс Кёнсу убивал и выматывал. Непрерывное движение ломало после болью каждую косточку и каждую мышцу в его теле. Он виновато смотрел на хмурого Кая и валился мешком на палубу. Кай ни разу его не упрекнул, но Кёнсу легче от этого не было. Он ведь понимал, что чем скорее они пройдут горы, тем менее опасным станет путь.

– Завтра ветер будет наш, – наконец порадовал всех Кай, долго вглядывавшийся в закат.

Ночь прошла спокойно, и утром ветер действительно подул как надо, натянув ветрила и подхватив дирижабль.

– Еще три дня – и все. – Кай осмотрел оставшиеся вязанки с топливом. – Завтра надо обязательно подновить запас. Или сегодня. При возможности.

После полудня глазастый Фань приметил склон с расколотым молнией деревом.

– То, что надо. – Кай привычно забросил якорь и велел выжидать.

Кёнсу тут же принес дротик и лук с колчаном, а Фань притащил веревки. Вылазки за топливом уже стали делом обычным, так что действовали они слаженно. Убедившись, что внизу тихо, стали спускаться. Кай с топором обходил разваленный пополам могучий ствол, обрубал все, что можно, а Кёнсу и Фань таскали вязанки к “Облаку”. Оглядев груду вязанок, решили, что хватит, и перешли к погрузке. Фань и Кёнсу торчали на веревочных лестницах, подхватывали вязанки и закидывали на палубу. Фаню доставались вязанки полегче, потяжелее брал Кёнсу.

Они погрузили почти все. Кай забрал предпоследнюю вязанку и протянул ее Кёнсу. Кёнсу принял груз, закинул вверх, чтобы Фань затащил на палубу, и случайно глянул в сторону поваленного дерева. Фань успел закричать раньше, и в большей степени из-за его вопля Кай удачно отшатнулся, так что горящий камень пролетел мимо, не причинив вреда.

– Вверх! Скорее! – Кёнсу настойчиво совал руку, предлагая Каю помощь.

– Якорь, дурак! Лезь на палубу и поднимайся выше! – зарычал на него Кай, убрал ногу с веревочного переплетения, подхватил с травы топор и коротко тюкнул по ребрам первого набежавшего, замотанного в криво сшитые шкуры.

Постоянно озираясь, Кёнсу перевалил через борт. С чувством облегчения выдохнул, когда Кай с ловкостью пригнулся и пропустил над головой укрепленную острыми камнями дубинку, а затем с силой ударил противника ногой в грудь, отшвыривая к другим нападавшим. Топором ударил следующего грабителя аккурат по шее. Брызнула кровь, заляпав лицо подельнику нападавшего, и Кай растянулся на траве, заодно рубанув по лодыжке перед носом. Над ним с шипением пролетели горящие камни.

Кёнсу торопливо нашел взглядом у поваленного дерева одного из пращников, нащупал лук, дернул за оперенье стрелы. Затаив дыхание, Кёнсу тщательно целился, потом отпустил тетиву. Стрела вбилась в левый глаз пращника, и тот тяжело завалился назад. Кёнсу тут же наложил новую стрелу и выпустил в другого пращника.

Фань тем временем крутился у печурки и усиливал пламя, чтобы “Облако” поднялось выше. Управившись с этим, кинулся сматывать веревочные лестницы, до которых, по счастью, никто из нападавших еще не добрался. Вскоре “Облако” соединял с землей лишь якорный канат.

Кай внизу крутился и вертелся среди грабителей, скупыми и точными движениями стараясь наверняка уменьшить поголовье врагов и добраться до якоря. Канат уже туго натянулся и поскрипывал.

Кёнсу с отчаянием глянул на три оставшиеся стрелы. После стрелять уже будет нечем.

– Скорее! Якорь! – крикнул он сверху.

Кай перекатился по траве. Пытался обойти тех, кто перекрывал ему путь к канату. Кёнсу поколебался, но таки всадил стрелу в самого мощного грабителя, что загораживал собой Кая. Но дальше стало хуже, потому что на склон вывалило подкрепление. Верно расценив расклад, Кай плюнул на все и целеустремленно рванул к якорю. На бегу рухнул на колени и проскользил по траве между ног у замахнувшегося дубиной здоровяка, тут же вскочил и припустил к якорю по уже свободному пути.