Текст книги "Последняя черта (СИ)"

Автор книги: Ie-rey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Иногда картине недостает всего одной линии,

чтобы стать законченным шедевром, —

последней черты.

●●●

В силках трепыхался из последних сил кролик. Кёнсу повел рукой с зажатым в ней голышом, медленно приподнялся и напружинился. Опоздал. Нескладный мальчонка оказался быстрее и с одного удара размозжил кролику голову дубинкой, укрепленной бронзовыми кольцами.

Когда Кёнсу спустился по склону, Фань уже ловко выпутал худенькими пальчиками добычу из сети, ухватил кролика за уши и с натугой приподнял.

– Дней на пять хватит, – скупо улыбнулся Кёнсу, забрав кролика. Левой ладонью погладил Фаня по голове, дождался, пока малыш вложит пальчики ему в руку, и повел обратно к стоянке.

Костер они еще не разводили, только сучьев понабрали после установки силков да разложили на камнях, чтобы просушить. Кёнсу вообще огонь разводить остерегался – все-таки они ушли от Белых Шахт далековато.

Дня два назад Кёнсу доставал потрепанную карту – единственное свое сокровище, которое, если верить покойному ныне отцу, осталось еще с тех времен, когда никто и знать не знал о ядерных бурях. По карте получалось так, что шли Кёнсу и Фань уже по Зараженным Землям, а это означало, что напасть могла случиться в любой миг. Любая напасть.

Кёнсу взвесил в руке кролика. Карта вряд ли лгала, потому что кролик был не чета тем, что водились дома. Крупнее, но жилистее. С готовкой придется повозиться, чтобы мясо сделать мягче.

Их вещи лежали в теньке у узкого лаза. Кёнсу проверил лаз сразу и убедился – какой бы зверь его ни вырыл, ныне он ушел. Фань первым же делом оттащил в нору запас воды на случай нападения тварей, банд, пиратов, а то и кого похуже. Хотя хуже всего была бы фиолетовая буря.

Опустившись на валун у лаза, Кёнсу положил кролика на землю, взял камешек и принялся чертить под ногами палочки, отсчитывая дни пути по памяткам. Два дня до Ядовитого Колодца, день там, еще четыре до Большого Обрыва, а через Обрыв они перебирались все шесть, потом девять дней пути до Развалин, там они отдыхали два дня, и вот, семь дней по землям без названий, где даже памяток нет. Кёнсу никогда так далеко не забирался за всю свою жизнь, а идти предстояло и того дальше.

Виновник всего этого сидел напротив на корточках, обхватив исцарапанными руками костистые коленки, и внимательно смотрел на черточки, что выводил Кёнсу.

После сезона фиолетовых бурь охотники нашли у Западной Пади ребенка. В Белых Шахтах всех знали наперечет, детей никто не терял, да и было тех детей всего ничего. Кроме того, найденыш оказался чистым, без всяких меток и знаков принадлежности. Кёнсу собственными глазами видел, как обессиленного ребенка принесли и раздели, осмотрели со всех сторон. Чистый и ладный, здоровый. И без меток. Совсем. Диво дивное. На рваной одежке только и нашли вышитый знак, который один из старцев прочел как “Фань”. Мальчик не говорил, на вопросы не отвечал, но на “Фань” вскидывал голову и смотрел внимательно большими черными глазищами.

– Немой?

– Или напугался сильно, вот от страха и позабыл речь. Лет восемь ему, да?

– Может, и побольше, тощий просто и измученный. Откуда только взялся? Не сам же дошел.

– Да откуда дойти он мог? Там горы, а там – Зараженные Земли. И так смерть, и эдак. Не мог ребенок один пройти никакими путями. Одиночки всегда погибают первыми.

Три дня охотники обходили земли вокруг Белых Шахт, но даже следов не нашли ничьих. Ребенок будто возник из воздуха там, где его отыскали.

После решали, как быть и что делать. Запасов отмеряно было ровно на всех обитателей Белых Шахт, а четвёртый год выдался неурожайным, в селении недоедали. Ждали к следующему сезону фиолетовых бурь четырех младенцев. Найденыш получался лишним ртом, и взять его к себе означало уйму забот. Отсутствие меток на светлой коже пугало больше всего. Еще и Старуха Аб навела страху, проскрипев, что ребенок может оказаться зараженным.

– Ну мы же не твари и не звери. Да и звери детенышей не бросают. Надо что-то делать.

– И что же?

Фаня заперли в клетке, там и держали, пока думали, как же быть дальше. Дети-зараженные никому прежде не попадались, так что охотники все поголовно отказались мальчонку убивать. Ни один не желал брать грех на душу. Оставлять ребенка у себя тоже ни один из Старших не захотел – боялись. Да и не принято это было, ведь даже браки заключались по уговорам для укрепления родов и связей. Кёнсу взял бы Фаня – после смерти отца он один жил в узкой пещерке, но Кёнсу Старшим не был, а слыл странным одиночкой и еще кашеварил на всех, так что на него сразу все ополчились.

– И как ты готовить будешь всем руками зараженными? Совсем сдурел?

– Давайте просто отнесем его туда, где нашли. Или выгоним. Пусть идет туда, куда шел.

– Это всего лишь ребенок, – прогудел Старший, что вел книгу, где перечислялись имена всех обитателей Белых Шахт. – Лучше подождать кого из бродячих торговцев да отдать мальчонку. Торговцы, говорят, ходят на самый Юг через Зараженные Земли, а на Юге уже который год ведут перепись. Вдруг выяснят, откуда мальчонка, да вернут обратно.

– Сколько ж нам ждать этих торговцев? Они, чай, не каждый десятик проходят. Иной год бывает так, что и не заходят вовсе. У нас чисто все, Обрыв твари пройти не могут, но больно уж на отшибе мы.

Слово за слово, так и договорились до того, что Белым Шахтам нужен собственный торговец, что ходил бы каждый год на Юг через уцелевшие селения да закупал все самое нужное или обменивал. Идти, вестимо, никто не хотел, особенно те, у кого род. Кёнсу не вызывался, понимал, что это лишь уловка-оправдание, но он был единственным одинцом в подходящем возрасте. А еще он был странным и, по мнению многих, ленивым и бестолковым. Вроде и грамоте обучен, и в доме полезен, а так и не поймешь, куда пристроить.

– Молодой, зубы все, руки и ноги тоже на месте, а дом твой пустой, да и не нужен он тебе, а в наложники ты ни к кому не хочешь, – приговорили Старшие. – Болтал твой отец, что дороги знает, значит, науку передал тебе. Собирайся.

– Но я даже не охотник. – Кёнсу поднялся и прямо поглядел на Старших. – И оружия у меня нет. И товаров – тоже.

– Товары соберем всем миром. Что-то да отыщется. Оружием поделимся и запасами в дорогу. Бывалые торговцы говорили, что в одиночку пройти Зараженные Земли легче, а ты тихий. Как притаишься, так и не видно тебя. Жены у тебя нет, наложником ты тоже не был, так что запах твой слабый. Пройдешь. А нет, так придется найденыша убить или бросить. Не прокормим мы столько без помощи.

– Да он ест совсем чуть.

Спорили долго, но через два дня Кёнсу и Фаня выставили за ограду. Кёнсу подозревал, что намеренно от него избавились, ведь из одинцов он и впрямь был единственным молодым, молчаливым и замкнутым. Ни семьи своей, ни к другим не прибился. Завести семью и возможности не было, разве только если кого смерть приберет, чтобы Кёнсу вдову мог взять, но он выходил младше всех возможных вдов. Одна дорога оставалась – в наложники пойти, но хорошего тоже мало. В некоторых семьях наложники были, заменяли жен, пока те были на сносях или не могли супружеские обязанности исполнять по какой причине. Но не жалели их. Обычно они работали больше всех, кусок за столом получали самый малый, а в холодную пору их и из дома могли выгнать. Обращались хуже, чем с собаками.

Кёнсу звали в наложники, сладкими речами услаждали, говорили, какой он красивый, как его беречь будут, но он не верил. С тех пор и ходил всегда, замотавшись в тряпье по самые глаза, а в чехле на правой лодыжке таскал остро заточенную отвертку, что от отца досталась. Всякое бывало, и Кёнсу не желал никому давать возможности поступить ему наперекор.

Вот в начале пути на Юг он и подумал тогда, что, может, и к лучшему это, что его выгнали вместе с найденышем. Отправили в торговлю, но на деле – выгнали. Дали с собой две котомки с мандаринами, мешочек со змеиными шкурками да россыпь прозрачных камней, что иногда находили на склонах и в ручьях. Этими камнями удавалось споро развести огонь при ярком солнце, если умеючи.

Мать свою Кёнсу не помнил вовсе, а отец учил его писать и читать, никогда не ругал, если Кёнсу прятался ото всех и писал что-нибудь на сшитых ремешками листах. Отец даже отдал Кёнсу личное сокровище, второе после карты, – темную коробочку с карандашами, научил карандаши затачивать. В детстве Кёнсу чудом казалось, что деревянные палочки оставляли линии на бумаге, как следы, которые потом можно распутать. Кёнсу мнил себя охотником, только особенным. Обычные охотники читали следы людей и зверья, а Кёнсу читал следы на бумаге. Так умел не он один, но на Белые Шахты подобных умельцев приходилось в руку-полторы.

С самого рождения Кёнсу слышал негласный закон, что всем под кожу въелся: одиночки умирают первыми. Но считали его в Белых Шахтах именно одиночкой. Гордецом, что не протянет долго. Ведь после смерти отца он остался без семьи, да и наложником не пошел ни к кому. Только и умел, что писать, готовить да лечить немножко. И обида зрела день за днем. Почему одиночки умирать должны первыми? И почему нельзя схорониться в укромном месте и выводить на помятых листах свои мысли? Почему нельзя помогать Старшему, что вел книгу, в которой делал записи обо всем, что случалось в Белых Шахтах? Кёнсу писал и читал лучше всех в Белых Шахтах, но Старший передавал науку сыну, что и в подметки Кёнсу не годился. Вот и в путь отправили тоже Кёнсу, потому что семьи у него нет, один он, а раз один, то права голоса у него тоже нет.

С другой стороны, с Фанем обошлись и того хуже – его вообще ни о чем не спросили.

– Ладно. – Кёнсу вздохнул, потрепал Фаня по отросшим волосам и взялся за тушку кролика. Фань смотрел, как Кёнсу разводил огонь маленький, потом смолил тушку, сжигая мех до последней ворсинки, натирал охапкой сухой травы, снова смолил, а после делал аккуратные надрезы, снимал шкурку и превращал ее в мешочек. Голову кролику Кёнсу отрубил старым ножом и велел Фаню закопать ее поглубже, чтобы на запах крови напасть не пришла. Тушку выпотрошил, порубил на пять частей, куски запихал в мешочек из шкурки, туго завязал и принялся бить мешочком о камни.

Фань унес внутренности в ямку к голове и споро зарыл. Головастый малыш.

В сумке Кёнсу нашел последнюю трубку из свернутых листьев салата, в листья завернул куски отбитого мяса, а после закопал их под углями. Рядом организовал уже приличный костерок и подвесил над огнем почерневший от копоти походный котел. В закипевшую воду засыпал мелко порубленные сушеные травки и приготовил две глиняные чашки. Чашки он сделал много лет назад собственными руками, когда отец учил лепить и обжигать глину. Еще крупица того, что Кёнсу унес из дома.

С ужином они покончили как раз тогда, когда небо в далекой вышине обрело насыщенный фиолетовый оттенок. Переглянувшись, торопливо принялись засыпать костер песком и убирать все следы. Вещи затащили в нору, все проверили снаружи и забились в лаз аккурат к мигу, когда на землю обрушилась непроглядная тьма.

Кёнсу взял дубинку у Фаня, покряхтел немного и перекрыл лаз валуном, оставив лишь сверху небольшие отверстия, чтобы проходил воздух. Внутри было тесно, почти не развернуться. Кёнсу притянул к себе Фаня, улегся кое-как и обнял худенькое тельце. Нагретая за день земля пока не давала ощутить ночной холод, но это пока. Кёнсу обнял Фаня покрепче и закрыл глаза. Старался не вздрагивать от шорохов, что доносились снаружи. Все равно не полез бы из норы ни за что, потому что по ночам твари лазили везде, да и хищного зверья хватало.

Кёнсу то проваливался в дрему, то выныривал из нее, когда слышал отдаленное уханье, близкое сопение или натужные стоны. Чувствовал, как в его объятиях подрагивал Фань, иногда гладил малыша по голове и стыдно радовался, что Фань не говорит, потому что бродячие торговцы предупреждали – по ночам в Зараженных Землях даже одно слово, произнесенное шепотом, могло стоить жизни.

Ночью ничего не случилось, напасть пришла на рассвете. Кёнсу только освободил лаз от валуна и полез наружу, как позади раздалось громкое шипение. Кёнсу прижался к камням спиной и оглянулся, чтобы увидеть в рассветном мареве свернувшуюся кольцами змею в шаге от скомочившегося Фаня. Небось, ночью и заползла, гадина. Змея была большая, толщиной в руку Кёнсу. Такая легко могла задавить обоих, обвив их кольцами.

Кёнсу поначалу выдохнул, решив, что уж такая крупная змея вряд ли будет ядовитой, но тотчас напрягся, уловив зеленоватый блеск глаз. Раз зеленоватый отсвет, значит, ядовитая непременно. Он бесшумно сдвигал руку, пытаясь нашарить либо дубинку Фаня, либо увесистый камень. Змея же покачивалась, вскинув голову и пробуя запахи в воздухе кончиком раздвоенного языка. Фань не двигался и закрывал собой руку Кёнсу, а Кёнсу продолжал рыхлить песок пальцами, пока не нащупал подходящий камень. Удар левой мог и не получиться, да и размахнуться было тяжело.

Кёнсу в отчаянии прикидывал все шансы и рисовал мрачные картины будущего. Если змея его цапнет, он либо умрет от яда, либо сляжет на несколько дней, а без него маленький Фань точно погибнет. Да они оба погибнут, если будут торчать на одном месте.

В Зараженных Землях следовало постоянно двигаться и менять на ночь убежища. Да и как еще им добраться до последней черты на Юге? Если сиднем сидеть, то пути не будет.

Кёнсу и так не представлял себе, как им идти до южного края Зараженных Земель. И как дальше быть – тоже. Торговцы говорили, что даже в Зараженных Землях есть селения, где можно попросить крова на ночь или две, нанять проводника, но Кёнсу не знал, где и как эти селения искать. Это не выглядело таким безнадежным и удручающим прежде. Проведенные в пути дни и ночи легкими никто бы не назвал, но только сейчас, когда живая угроза впервые возникла буквально перед глазами, Кёнсу сполна ощутил груз ответственности, что лег на его плечи. Ведь дойти полагалось не только ему, но еще и ребенка довести.

Конечно, в Белых Шахтах всем на самом деле наплевать, дойдут ли Кёнсу с крохой Фанем до их последней черты на Юге. Отщепенцев никому не жаль, потому что одиночки умирают первыми. Но у Кёнсу внутри все восставало против этого. Ибо почему? Это же несправедливо. И, наверное, сочувствовал он Фаню именно потому, что сам был таким же чужаком и отщепенцем в Белых Шахтах. Раз семьи и рода нет, то и черт с ним, да? А вот хрен!

Кёнсу крепче стиснул камень, продолжая наблюдать за змеей. Из своего положения он не мог так просто взять и ударить змею, а если бы и мог, то вряд ли убил бы с первого удара. Еще и неудобно повернутая нога постепенно затекала. Чем дольше тянуть, тем больше шансов погибнуть.

Кёнсу постарался незаметно выпрямить правую ногу или хоть уложить ее удобнее, но тут же из-за крошечного движения посыпались песок и камешки вдоль неровной стены лаза. Змея мгновенно повернула голову и метнулась к ноге Кёнсу. Он и с жизнью попрощаться успел, но Фань выручил, пихнув один из мешков. Кёнсу остервенело бил и бил левой рукой с зажатым в ней камнем. То попадал, то колотил по неровной стене. Бил, пока змея не замерла неподвижно на песке. Выронив камень, Кёнсу принялся лихорадочно обшаривать себя. Выдохнул, едва убедился, что не укушен.

Рано обрадовался. Фань тонкими пальцами ухватился за его колено, помедлил и свалился на песок. Глотая слезы, Кёнсу выбирался из лаза и тянул за собой Фаня. Уже под ясным небом осматривал ребенка. Нашел две алые точки на правой голени. У него руки ходуном ходили, а он пытался сделать надрезы. Жадно припадал губами к ранкам, высасывал кровь вместе с ядом, шумно сплевывал и вновь припадал губами к бледной коже. Вокруг ранок набухли фиолетовой сеткой тоненькие сосуды. Кёнсу высасывал яд до тех пор, пока сетка из сосудов не стала бледнее. Носился потом с котелком, разводил огонь, ползал на четвереньках по склону в поисках нужных стеблей и корешков. Таких змей он раньше не видел, но надеялся, что обычные средства помогут.

Фань безжизненной куклой лежал на песке. Кёнсу трогал его шею, жадно ловил слабое дыхание и промывал ранки настоем, чтобы потом натереть кашицей из размягченных в кипятке корешков и стеблей. Перевязав голень и пощупав лоб Фаня, Кёнсу выпрямился. Растирал ноющую поясницу и озирался. На помощь рассчитывать уж точно не стоило, а идти Фань не мог. Оставаться же в норе было смерти подобно.

Кёнсу собрал их нехитрый скарб, половину сложил рядом с Фанем, половину взвалил на спину и принялся кругами обходить холм. Искал другое подходящее место. Как оказалось, очень вовремя. Как раз нашел узкую рытвину, которую завалил сверху ветками, землей и треснувшим бревном, оставив один узкий проход, через который можно было влезть в получившееся укрытие. Сунул туда вещи, выбрался и огляделся. На востоке небо наливалось сизым. Клубящийся сумрак раскалывали фиолетовые ломаные линии.

– Не было печали… – Кёнсу бегом кинулся к холму, где оставил Фаня и часть вещей. Тащил на себе с короткими передышками, чтобы успеть спрятаться от бури. Ветер уже зверем выл и ревел, когда Кёнсу заволакивал Фаня в укрытие и поспешно зарывал землей и закладывал камнями проход. Потом в темноте под звук собственного тяжелого дыхания обнимал Фаня, пока над ними бесновались стихии. С ужасом ждал, что в их крошечное и хлипкое убежище просочится смертельный фиолетовый туман. Мысленно просил бурю поскорее уняться, ведь еще не сезон, а меж сезонами бури обычно быстро заканчивались. Но удача явно была не на их с Фанем стороне. Так что Кёнсу, измученный волнениями, уснул задолго до того, как буря стихла.

●●●

За два следующих дня они почти не сдвинулись с места. У Фаня был жар, он не приходил в себя, поэтому Кёнсу просто искал поблизости новые подходящие укрытия и перетаскивал Фаня, менял повязку, а потом по ночам трясся, прижимая Фаня к себе. Только еще через день Фань проснулся. Идти он мог, но медленно и недолго – ослабел. Часть пути он шел сам, потом Кёнсу нес его, сколько мог, а после они искали укрытие. Проходили крошечные расстояния, но хоть что-то.

Кёнсу на очередном привале достал карту из кожаного чехла и положил перед собой. С тоской безнадежной смотрел на линии и озирался. Вокруг тянулась холмистая местность с редкими каменистыми выступами, ни одного ориентира, чтобы понять по карте, где они и куда идти дальше. На карте Кёнсу видел равнинное пятно, но оно было большим. И они с Фанем могли быть где угодно в границах этого пятна.

– Юг так юг, – решил в конце концов Кёнсу. – Если идти, то куда-нибудь точно придем.

Из запасов у них остались сушеные ягоды, грибной порошок и кусок кроличьего мяса. Впрочем, мясо пришлось выбросить через день, потому что оно стало пованивать. На ночь Кёнсу всякий раз ставил силки, но в них никто не попадался. Зато Фань умудрялся каким-то чудом накопать корешков для похлебки и про запас для отвара, если снова змея куснет. Хорошо еще, что источники встречались с завидной регулярностью, и Кёнсу и Фань не страдали от жажды.

Последнюю горсть сушеных ягод Кёнсу и Фань разделили по-братски в день, когда повязка Фаню уже не потребовалась. А к полудню они наткнулись на охотников. Те, видимо, некоторое время за ними наблюдали, убедились, что их всего двое, тогда и вышли навстречу.

Кёнсу положил вещи у ног и поклонился.

– Идем с северо-запада. Ищем путь на Юг. Можно у вас отдохнуть день?

Старший охотник с исчерченным шрамами лицом осмотрел внимательно замотанного в тряпье Кёнсу, затем Фаня. Ребенок подле странника успокаивал и не внушал подозрений.

– На охотника или торговца ты не похож.

– Я в первый раз иду, и мне есть, чем меняться, – твердо ответил Кёнсу.

Охотник помедлил, но кивнул и жестом велел следовать за парочкой помоложе из отряда.

– До гостевого двора отведите. Дальше сами пускай.

Два молодых охотника уверенно провели Кёнсу и Фаня через пустошь до высоких холмов. Меж холмами пришлось несколько раз переходить через лощины и овраги по узким мосткам, пока извилистая тропа не привела их к высокой изгороди из толстых бревен. Порой меж бревнами виднелись толстенные плиты, оплавленные и выщербленные, оставшиеся еще с той поры, когда мир был иным. А вот за воротами Кёнсу раскрыл рот, увидев селение, которое ему показалось огромным и необъятным. Неподалеку громко пыхтела и фырчала громада, тянувшая за собой лист проржавевшего металла с грудой валунов. Чуть поодаль в полуразрушенном каменном кольце плескалась вода, а сверху лилась струйка из трубы, убегавшей к каменистому склону.

– Общий источник, – коротко пояснил один из охотников и указал на хлипкий домик из тонких досок. – Вам туда. В центре селения есть торговая площадь и дом странников. Если надо спросить дорогу, то лучше места не найти. Там можно и проводника поискать. Сейчас у нас с десяток бродяг, пара нарочных. В цене сойдетесь если, то…

Кёнсу взял Фаня за руку и зашагал по пыльной дороге меж домами к центру. Дома по обе стороны высились разнокалиберные. Одни походили на развалины старых времен, другие напоминали полуземлянки, некоторые явно любовно выстроили кто из дерева, а кто из глиняных кирпичей. Еще чуть позже Кёнсу и площадку с горками глины углядел – там играли чумазые детишки под присмотром хромого старика. Общинный выводок – дело обычное. Детей воспитывали всегда отдельно, кто-нибудь из стариков ими и занимался. Родители сами о детях не слишком пеклись и редко принимали участие в обучении.

Торговая площадь впечатляла. Вкопанные в землю столбы держали три ряда деревянных лавок. Центральный ряд увесили тряпками и заставили мешками с разными товарами, там же люди и толпились. На Кёнсу и Фаня никто даже не взглянул.

Лезть в толпу Кёнсу желанием не горел, но им требовалось добыть себе еду и узнать дорогу на Юг. Купить еду они не могли – редких вещей у них не было. Оставалось только выменять. Потому Кёнсу и полез в гущу, высматривая, что именно красуется на лавках. В основном там выставили овощи и ткани, и поделки из металла. Вот тогда Кёнсу с чистой совестью занял свободное место, поставил на лавку мешок с мандаринами, развязал. На чистой тряпице выложил прозрачные камешки, оставив себе пяток. Рядом стопкой положил обработанные змеиные шкурки.

Фань уселся на корточки и с любопытством наблюдал за его движениями. Кёнсу и самому было в новинку торговать, так что первого покупателя он ждал с колотящимся сердцем.

У лавки остановился высокий мужчина с гривой черных, как смоль, волос. Волосы у него немного вились, как и густая борода. Смуглый, словно обожженный и зацелованный солнцем с рождения. Выглядел он чужаком на фоне как местных, так и бродячих торговцев. В коже весь, на поясе и бедре – тяжелые рукояти ножей. Плечи широченные, а вот в бедрах – тонкий. Он и двигался с хищной грацией, легко и стремительно, будто земли ступнями не касался вовсе.

Хмуро глянув на Кёнсу, чужак небрежно стянул с ладоней перчатки, осторожно тронул узловатыми пальцами один из прозрачных камней, покрутил, посмотрел сквозь него на солнце и низким голосом глухо спросил:

– Что взамен хочешь?

– За… все? – запинаясь, уточнил Кёнсу, лихорадочно соображая, что можно попросить вообще за какие-то стекляшки.

Ответить чужак не успел, потому что Фань подобрался к нему ближе, сверкая любопытными глазенками, и робко повел рукой к ножу на бедре. Четкий удар ножа о дерево заставил Кёнсу и Фаня замереть. Клинок, вонзившийся в доску, слегка покачивался. Угрожающе. Чужак наклонился к Фаню и вкрадчиво проговорил:

– Чужое оружие трогать невежливо, малыш. Так можно лишиться рук, если не головы.

– Он просто хотел посмотреть, – пролепетал Кёнсу, жалея вообще, что на свет появился. В подобных местах он никогда не бывал и никогда не видел столько людей одновременно. Черт его знает, как тут полагалось себя вести, но чужак выглядел так опасно, словно мог в любой миг у всех на глазах прикончить ребенка.

Чужак вновь смерил его хмурым взглядом.

– Глупо брать с собой в путь детей.

Фань прижался к боку Кёнсу, обеими ладошками взял за руку и неожиданно тихо сказал:

– Мама.

Чужак выразительно вскинул бровь с искренним недоумением. Очевидно, в его глазах Кёнсу и близко на “маму” ничем не походил, несмотря на обилие намотанных на тело тряпок.

– Кто ты такой? – рискнул спросить Кёнсу, чтобы хоть прикинуть, на что можно рассчитывать при обмене.

– Скороход, – последовал лаконичный ответ. Но Кёнсу и этого хватило, дабы навострить уши. Скороходами называли тех, кто мог добираться быстро из одного места в другое и знал дороги. Иногда у скороходов покупали места те, кто тоже хотел перебраться быстро и довольно безопасно из одного места в другое. Потому Кёнсу решил рискнуть.

– Можешь забрать все, – он придвинул камешки к чужаку, – если отвезешь нас на Юг.

Чужак хмыкнул и оглядел камешки и прозрачные пластины с насмешкой.

– Слишком мало. Этого не хватит, чтобы окупить расходы на дорогу.

– Ты можешь забрать все, – Кёнсу указал на мандарины и змеиные шкурки, – еще мешок вот. Нам очень надо на Юг, но я даже не знаю дорогу.

Чужак покачал головой.

– Недостаточно. Для пути на Юг нужно на оружие еще потратиться.

– Я умею готовить. И еду мы можем сами добывать. Еще я шью неплохо. Могу сторожить по ночам. Немного в лекарском деле смыслю. И писать умею.

– Нет, – выдержав паузу, все-таки отказал чужак, развернулся и зашагал прочь от торговых рядов.

Кёнсу схватил пальцами воздух, когда Фань сорвался с места и кинулся следом за чужаком. Догнал и ухватился ладошкой за узловатые пальцы. Вскинув голову, молча смотрел на чужака. Тот медленно провел свободной рукой по голове Фаня, погладил, потом пошарил в кармане и что-то Фаню в руку вложил. А через миг его высокая фигура затерялась за спинами подошедших к лавке людей, что восторженно глазели на мандарины. За мандарины Кёнсу получил лук, колчан с десятком стрел, два почти новых ножа, связку сушеных мясных полос, небольшой топор, свежие лепешки из чечевичной муки, мешочек зеленой чечевицы, баночку с солью, моток ниток с иголкой и помятую упаковку с бинтом. Змеиные шкурки и камни никого больше не заинтересовали, а второй мешок с мандаринами Кёнсу решил приберечь.

Фань же игрался с маленьким складным ножиком, что достался ему от бородатого чужака.

Дорогу на Юг Кёнсу выспрашивал в доме странников, где на лавках за столами сидели пришлые. Они обменивали всякие мелочи на кружки с пойлом, что готовили прямо тут из прокисшей мучной смеси.

– Никто дальше Чоля не забирался, – вытирая рукавом рот, прогудел один из торговцев с повязкой на правом глазу. – Говорят, это на южной границе Зараженных Земель. И это, малец, почти месяц пути, да и то – коль не ногами, а на чем поскорее. С дитем ты не дойдешь. И говорят, что на Юге до Ана, где перепись ведут, вообще два месяца от Чоля телепать. А места там такие, что не пройти и не проехать. Большая вода везде. Горы. А возле Чоля твари кишмя кишат и днем, и ночью. Да и до Чоля банда на банде. Грабители и мародеры.

– Тебе к Каю надо, – протянул сидевший рядом длинный и нескладный парень лет на пять старше Кёнсу. – Тут он единственный, кто дорогу знает. Говорят, он как раз из Ана родом. Но это если уговоришь. Он дикий совсем. Редко когда попутчиков берет. – Длинный с презрением поморщился. – Одиночка. Если не боишься, то просись с ним.

– Это верно, – кивнул одноглазый. – Кай редко попутчиков берет. Да и тебя не возьмет, наверно. У тебя дите на шее, да и сам ты не выглядишь бывалым. А Кай если кого и берет, то таких, кто точно сдюжит или подохнуть готов в пути. Вон он.

Кёнсу повернул голову и сглотнул. Одноглазый указывал на уже знакомого Кёнсу бородача в коже. Тот забрал что-то у типа за прилавком, кивнул небрежно и пошел к выходу.

– Если не попробуешь, шанс упустишь. А за спрос не бьют, – пожал плечами одноглазый.

Тихо выругавшись, Кёнсу кинулся следом за Каем. Насилу догнал у торговых рядов.

– Постой! Погоди! Кай, так ведь?

Кай обернулся и нахмурился.

– Опять ты.

– Мне уже сказали, что попутчиков ты не берешь, но я отдам тебе все, что у меня есть, если ты возьмешь на Юг его. – Кёнсу подтолкнул Фаня вперед и сжал его плечи. – Хотя бы его ты можешь доставить в Ан? Пожалуйста. У него здесь нет никого. Мы нашли его неподалеку от нашего селения. Его собирались убить только потому, что он чужак и одиночка, потому что… – Кёнсу сглотнул горький ком и мрачно продолжил: – Потому что одиночки умирают первыми. Но это несправедливо. А в Ане у него будет возможность найти хоть кого-то. Там же ведут перепись? Он не шумит совсем, вообще не разговаривает. Сегодня он первое слово произнес. Ему-то ты помочь можешь? Я отдам тебе камни, правда, все. И остальное, что у меня есть. Просто…

Кёнсу вскинул голову и чуть не икнул от неожиданности, потому что Кай стоял на расстоянии вытянутой руки. Смотрел на Фаня, потом перевел взгляд на Кёнсу.

– У него есть ты. Вдвоем вам будет лучше.

– Но… А если кто-то ищет его? Да и я… – Кёнсу снова умолк, потому что странный Кай наклонился к нему, шумно потянул носом и хмыкнул.

– Какую цену ты готов заплатить? Например… – Кай медленно выпрямился. – Например, если я захочу тебя, что тогда?

– А? – Кёнсу даже растерялся от неожиданности, но потом до него дошло, что имеет в виду Кай. – Но я… у тебя ведь нет жены? Зачем тебе наложник? И я… почему я?

– Ты мне нравишься, – спокойно выдал Кай. – Ты смелый, ответственный, вон как из-за чужого ребенка волнуешься, готовишь, сам говорил, дойти досюда смог. Если отмыть тебя и одеть прилично, еще и красивый, быть может. Почему нет?

– Но я не… умею, и… – Кёнсу вообще ни с кем и никогда ложе не делил и не представлял, как это.

– Еще и нетронутый. – В густой бороде пряталась усмешка. – Не волнуйся, такую цену я не беру, но теперь ты знаешь, почему ты мне в попутчиках не нужен. Я не хочу спутника, который будет трястись от страха за свою задницу. И не хочу спутника, который будет создавать проблемы только потому, что ненароком соблазнил. Дорога на Юг длинная. Одному лучше. Без соблазнов. А если с соблазнами, то с такими, которые поймут и не откажут. Я же не монах, в конце концов.

Кёнсу собрался вновь попросить взять только Фаня, но тут же осекся и прижал Фаня к себе. Фань еще маленький, но кто этого чужака знает…

Кай развернулся и продолжил путь. Кёнсу с отчаянием смотрел ему в спину и понимал, что теряет единственную возможность попасть на Юг. Кай Скороход выглядел крепким и бывалым, его знали другие бродячие торговцы, а бродячие торговцы не лгут, иначе связь между селениями будет утрачена. Если они сказали, что Кай может доставить на Юг, то так оно и есть. Три месяца пути? Всего три месяца, а на Юге жизнь лучше – все так говорили, даже в Белых Шахтах. Три месяца – это ведь немного?