Текст книги "В Бруклине все спокойно 2 (СИ)"
Автор книги: honey_violence
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
10 марта 2015
========== Молоко ==========
Стив старается не шуметь по возвращении из магазина, но Джеймс все равно уже не спит. Он молча встречает его в прихожей, забирая пакеты и относя их в кухню. В той же напряженной тишине они раскладывают продукты по шкафам и полкам. А потом Джеймс спрашивает.
– Слушай, у тебя бывало такое, – стоит ему только открыть рот, как Стив чувствует это: тревогу, сжимающий горло спазм, подступающий ужас, – словно ты обязан любить что-то только потому, что так сказали, принимать чужое за свое и быть при всем этом благодарным?
Как назло, Баки не поворачивает голову, и Роджерсу не удается разглядеть выражения его лица, от чего тревога только усиливается. “Почему ты спрашиваешь? Ты говоришь о нас?” – хочется спросить ему, но он заставляет себя сохранять спокойствие и вернуться к приготовлению завтрака.
– Твои друзья, “Мстители”, их навязали тебе, не спросив, – еще тише произносит Джеймс, и Стиву приходится напрягать слух, чтобы расслышать его голос, – но ты кажешься счастливым, работая с ними.
– Не скажу, что я был в восторге, едва очнувшись в чужом веке, стать частью команды по уничтожению преступности, но, в конце концов, я рад, что все обернулось именно так, – Стива по-прежнему не отпускает, наоборот, кажется, будто каждый мускул тела напрягся, словно в ожидании удара. И тот не заставляет себя ждать.
– Мне не очень нравится то, что сейчас со мной происходит. – Джеймс разворачивается, и Роджерс замечает в его руках пакет с молоком. – Взять хотя бы это, – он кивает на пакет, – я должен быть благодарен, что ты помнишь о моих прежних привычках, что заботишься и покупаешь его, не спрашивая, но, Стив… Может, мне и нравилось молоко. Когда-то в прошлом. А сейчас оно мне отвратительно.
А затем кидает напоследок, словно нож в напряженную донельзя стивову спину, озлобленно и резко:
– И это всего касается. Мне надоело делать вид, что все нормально, – и, швырнув чертов пакет на стол, выходит, ни разу не обернувшись.
========== Гость ==========
– Эй, Роджерс, – окликивают его средь бела дня на людной улице, поэтому он не сразу понимает, в какую сторону смотреть, но это и к лучшему: голос, слишком знакомый, чтобы сердце не сорвалось на бешеный стук, принадлежит Баки.
Вот так просто. Искать чертового Баки три месяца с тех пор, как тот вытащил его на берег и тем самым спас, искать, просматривая тонны данных в попытках отыскать малейшую зацепку, которая вывела бы его на друга – и оказаться встреченным им самим же с такой легкостью, как будто это норма, словно они каждый день пересекаются по пути на работу, здороваясь по привычке.
Стив замирает, прежде чем подойти. На ум не приходит ничего, кроме глупого:
– Я искал тебя.
Баки хмыкает:
– Совершенно не скрываясь. Я успевал уйти еще за два-три часа до твоего появления.
– Я и не скрывался, – пожимает плечами Роджерс, чувствуя себя идиотом. Не так он представлял их встречу, не с этого мечтал начать разговор. Кажется, Барнс по одному его взгляду понимает, что творится у Стива в мыслях, поэтому предлагает:
– Если мы можем поговорить, то…
– Идем, – не дает ему договорить Капитан, разворачиваясь и направляясь в сторону собственного дома. Единственное, что может быть глупее, чем встретить Баки на улице, это обсуждать с ним произошедшее за чашкой кофе в кафе. На Барнса он не оборачивается: затылком чувствует чужой взгляд и знает, что Солдат идет следом. Почему-то привычное «Баки» мигом вылетает из головы: ему трудно назвать этого неулыбчивого незнакомца, дырявящего его взглядом, именем друга.
Все оказывается совсем не так. Совсем. “А чего ты ожидал?” – читается в глазах Зимнего. И правда, соглашается Капитан, доставая фотографии, газетные вырезки и кипы своих рисунков. Джеймс проглядывает все с вежливостью гостя, которого радушная хозяйка вынуждает слушать стихи собственного чада, рассказанные с табуретки, уходит, прощаясь с такой учтивостью и вежливостью, с какой прощаются люди, в последующем посещающие ваш дом настолько часто, что вы уже и не рады, что однажды их пригласили.
И не возвращается больше никогда. И не сказать, чтобы Стив жалеет хоть раз об этом.
16 апреля 2014 г
========== Кусок мяса ==========
Ты никто. Просто кусок мяса, обученный убивать. Кусок мяса, закованный в броню мышц, натренированных быть идеальной машиной смерти. Машиной. Не человеком. У тебя нет даже имени. Просто Солдат. Зеркало отражает твое лицо, но оно лишь набор черт. Любое другое лицо с легкостью могло бы быть твоим. Ты не привязан к этой внешности, внешность не отражает тебя. Части твоего тела так же заменяемы, как и память. Ты не обладаешь памятью. Все, что есть в твоей голове – приказы, которые нужно исполнять. Как чистый лист с прописанной на нем командой: разорвать, выбросить, едва надобность в его существовании отпадет. Не жаль. Таких, как ты, сотни. Ты не универсален. Ты заменяем. Ты просто кусок мяса, взращенный на убой.
– Баки, – зовет тебя чей-то голос, и ты мотаешь головой. Ты – машина без имени и лица, любое имя могло бы быть твоим, это имя такое же, как и остальные.
– Баки, – там, где тебя касаются чужие ладони, тепло. Но ведь ты просто броня из мышц и железа, ничто не должно вызывать в тебе ощущений?
– Баки, – полный тоски взгляд разрезает тебя насквозь, выуживая из пустоты прячущееся внутри жалкое, слабое существо, тянущееся к свету чужой души. Но ведь ты не человек, ты машина, у тебя нет души.
– Баки. – Зачем он зовет тебя? Тысячи людей вокруг могли бы быть тобой, ведь ты не универсален.
Зеркало не отражает твое лицо, оно отражает лицо Солдата. Того, кто всю жизнь был никем. Так отчего бы и Капитану не выбросить тебя, как смятый листок бумаги, переставший быть пригодным?
– Баки, – он обращается к тебе, и кажется, в этом ответ.
Один из тысяч не обладающих ценностью разве имел бы собственное имя?
10 мая 2014
========== Кофе ==========
По утрам Баки старается не разбудить его, передвигается едва ли не на цыпочках, но Стив все равно пробуждается почти мгновенно, однако виду не подает. Следит из-под ресниц, как тот тихо собирает по полу одежду и выходит из комнаты, прислушивается к шуму льющейся воды в душе, к тому, как спустя какое-то время на кухне щелкает кнопка чайника, а после – в его нарастающее бульканье. Как смешно тренькают каждый раз чашки, соприкасаясь с поверхностью бионики, когда Джеймс достает пару, чтобы налить им кофе.
Привыкнуть к присутствию Барнса здесь, в его квартире – в их квартире – оказывается не столько трудно, сколько странно. Отвыкнув за бесконечное количество дней без, каждый раз открывая глаза и видя сопящую рядом темноволосую макушку, он заставляет себя глубоко вдохнуть, досчитать до десяти и осознать, что это действительно Баки. Что он действительно рядом.
Поверить в это трудно, принять – тем более. Понять, как он обходился без всего этого так долго, вообще за гранью разумного. Потому что Барнс, который каждую минуту рядом становится лишь ближе, важнее, необходимее, вплетается в его жизнь путеводной нитью, встает той самой отсутствющей деталью, без которой весь механизм работает из рук вон плохо, ломаясь то здесь, то там, возвращает ему давно забытое чувство, что все, как бы хреново ни было, в конце концов будет хорошо; и становится совершенно непонятно, как Стив вообще выживал сам до.
По утрам Баки старается не разбудить его, передвигается едва ли не на цыпочках, но Стив все равно пробуждается: не хочет пропустить ни минуты из их новой-старой общей жизни. Не может пропустить ни минуты. Потерять все это когда-то было трудно, но и обретать теперь оказывается не легче, потому что страх потерять все снова преследует его неотступно, грызет ненасытным ртом каждое счастливое мгновение, поделенное на двоих. Заставляет запоминать четче, радоваться каждой мелочи. Словно завтра всего этого может не быть, словно однажды все это опять закончится: криосном, льдом или не протянутой вовремя ладонью. Чьей-нибудь смертью, избежать которую в очередной раз вряд ли уже удастся. Оправиться после которой вряд ли уже получится.
Только вот у Барнса свои мысли на этот счет. Он, вполне материальный и осязаемый, постоянно бьет посуду, готовя им завтраки по утрам, бьется обо все тумбочки, совсем не авторитетно морщась от боли, забывает полотенца и орет из душа, прося Стива их принести – в общем, остается вполне живым и не собирается исчезать, уходить, погибать ни сейчас, ни в ближайшее, уж точно, время. Заставляет Стива поверить, что в этот раз все действительно хорошо. Что все их “как бы хреново ни было” теперь в прошлом.
Что больше все это: совместные завтраки, миссии и вечера вдвоем на одном диване больше никто не отнимет. Не сможет. Баки им не позволит.
========== Долги ==========
– А я и не просил, – орет в ответ Джеймс из спальни, где методично запихивает свои скудные пожитки в спортивную сумку, не заботясь о порядке, – не просил приносить себя в жертву и ходить теперь за мной по пятам, глядя своими оленьими глазами. Сидел бы себе где-нибудь в Мексике, беды не знал, а с твоей “защитой” мы как на ладони – ни дня без обстрела.
Вещей немного, расправляется он с ними быстро. С Роджерсом, шкафом вставшим в проходе, справиться оказывается не труднее: достаточно просто пойти на него, нажимом вынуждая отодвинуться. Если Барнс может причинить боль Капитану, Стив как не мог, так и теперь оказывается неспособен. Он лишь сбавляет тон и пытается воззвать к чувству вины в лучшем друге, только вот снова промахивается, забывая в очередной раз, что перед ним не Баки из Бруклина, а Зимний Солдат – убийца из криогенки.
– Ради тебя я оставил команду, Бак. – Если бы взглядом можно было плавить, Барнс наверняка давно бы стек в собственные ботинки от всей той гаммы чувств, что сейчас отражалась в чужих глазах. – Ты должен успокоиться. Мы что-нибудь придумаем.
Только вот его слова умудряются возыметь обратный эффект. Джеймс мрачнеет лицом еще больше и, уже не пытаясь придать голосу хоть сколько-нибудь вежливости, выбешенным тоном заявляет:
– Я, блять, всем должен, куда ни плюнь, а тебе так вообще пожизненно, только вот меня спросить забыли, сдалось оно мне или нет. Давай условимся, Роджерс, я ухожу, а ты не отправляешься меня искать, спасать, защищать, выручать. Всем от этого будет лучше.
На Стива он не оборачивается, молча хватает сумку, шнурует ботинки и открывает дверь. И не успевает выйти из квартиры: неожиданная пуля пробивает насквозь его живую руку, вынуждая застонать от боли. Стив хватает щит, втаскивая Джеймса вовнутрь. Свое временное жилище они покидают молча и через подвал.
Они меняют три машины и семь заправок, прежде чем Барнс исчезает где-то неподалеку у границы Канады, пока Стив расплачивается в магазине. “Северная Дакота, Монтана, Миннесота (?)” – Роджерс отправляет смс Наташе в надежде, что та поможет отыскать Баки как можно быстрее, только вот Романова отвечает несколькими часами позже и не то, что Роджерс мечтал бы услышать.
– Насколько нам известно, – ее голос как всегда деловит и безэмоционален, – Барнс увел шайку Кроссбоунса, которая вышла на ваш след несколько дней назад, на тебе всего два правительственных агента и местные копы, но с этим ты справишься. Твоя поимка теперь дело номер один в этой стране, а с вашей любовью кидаться под пули друг за друга… В общем, я рада, что вы разделились. По отдельности у вас действительно больше шансов не попасться. – Она кладет трубку, не дожидаясь ответа Стива – сейчас не до разговоров, тем более с тем, кого весь мир считает изменником собственной родины.
“Я не просил приносить себя в жертву” – голос Баки звенит в голове, отдаваясь где-то в грудине. “Барнс увел шайку Кроссбоунса” – вторит голосу Джеймса голос Наташи. Стива трясет несколько минут, прежде чем пустота внутри наконец рассасывается. Конечно, не просил, чертов ты сукин сын, думает он, когда ты, привыкший приносить себя в жертву, защищая своего приятеля-слабака, вообще просил о помощи.
Улыбка, так давно покинувшая лицо, заставляет немилосердно болеть отвыкшие от нее скулы. Баки, меняющий повязку на простреленной руке, сидящий за кухонной стойкой в компании Логана, заставляет немилосердно болеть сердце.
========== Скука ==========
Солдату пиздец как скучно. Третья неделя тишины и покоя, и как результат доебавшая его до невозможности скука. А ведь так рвался к спокойной жизни, так пытался скорее начать ею жить: сдал все тесты Фьюри, чтобы подтвердить свою полную адекватность, вспомнил что мог, чтобы прикрыть спину протекцией Роджерса, в общем, сделал все от него зависящее, чтобы сейчас сидеть тут на границе с Канадой и подыхать со скуки.
Раз в неделю наведывается Роджерс, и это хоть какое-то времяпрепровождение: слушать его истории о миссиях с Сэмом, ходить с ним на рыбалку, чистить овощи на ужин. Но, опять же, скука смертная. И ни единого предложения вернуться в дело: кто станет целенаправленно подносить спичку, когда каждый нерв бывшего Солдата – бикфордов шнур необратимого пиздеца.
Но, может, оно и к лучшему, думает Джеймс. Может, бегать от и за врагами – это и есть его жизнь. Всегда же ею было. Только вот у Роджерса свое мнение на этот счет, и он разве что перины ему не взбивает, лишь бы сиделось мягче и не дергалось. Такая забота. Такая дружба.
Только дружба такая Солдату в тягость. И жизнь мирная, как оказалось, тоже. Без засад, обстрелов, мордобоя, красной точки ровно по центру лба все не то. И он не то чтобы сбегает, скорее уходит из любовно выбранного для него и обустроенного под него Стивом дома, все-таки не справившись с царящими здесь покоем и уютом.
Правда новое имя себе как наемнику выбирает так, чтобы как-то все-таки уважить чужую заботу. Ну и подсказать ненавязчиво расстроенному Кэпу, где он и как его можно найти, чтобы тот не тосковал так уж сильно. Но встречаться лично все равно не спешит: не привык еще, но держится все равно неподалеку, сквозь прицел высматривая светловолосую макушку по всей стране. Устраняя любого, кто может этому сопляку навредить.
И непонятно уже, то ли самому это больше нужно, то ли потому, что таким был приказ Фьюри. А про то, что он на ЩИТ работает так же, как и Капитан, тот пусть сам узнает. И что спит в соседней от него комнате через стенку уже два месяца – тоже.
Орать будет, как пить дать. Но зато, опять-таки, не скучно.
========== Спины ==========
Все что ему нужно сделать, чтобы Гидра оставила его в покое, это отдать Капитана. Подставить Капитана ради собственной свободы. Подстроить ловушку или молча ударить в ничего не подозревающую спину – все что угодно, лишь бы Роджерса, желательно обездвиженного и по-максимуму не опасного, уплатить в цену собственной будущей вольной жизни. Один суперсолдат в обмен на другого – это ли не идеальная сделка? Иначе не отвяжутся. Поймают, обнулят, и не вспомнишь, как дышал свежим воздухом вне криогенки дольше, чем пару суток.
Стив спит, закинув голову на пыльный мешок с какими-то опилками. Выбирать не приходится: агенты Гидры повсюду, и они прячутся на складе, полном чего угодно, но не полезных для убийства приспособлений и крепких стен. Баки сторожит, так они решили, первым. Вымотавшийся за несколько дней без отдыха Капитан не раздумывает, молча валится у первой же стены, забывая, что оставаться спящим рядом с Солдатом опасно для здоровья как минимум. Доверяет.
И это его, Солдата, шанс. Зимний ходит из угла в угол, раздумывая над тем, как удачнее отдать Стива Броку, не загремев на пару с Капитаном в лапы Гидры обратно. Два суперсолдата вместо одного еще более выгодная сделка, а Гидра никогда не играла честно. Но помимо очевидного выбора, его доканывает другой: времени слишком мало. Он не знает для чего, но чувствует, как его решимость подставить Капитана дает слабину. Еще пара часов/дней/недель, и он попросту не сможет его отдать. А решиться сделать это прямо сейчас впервые не хватает смелости. И от этого так тошно и противно, и виноват снова чертов Роджерс, что разбудить его было бы очаровательной маленькой местью, только вот пользы от этого жеста вышло бы мало: проснувшийся Стив – атакующий в ответ на нападение Стив, а таких проблем ему не надо.
Раздражающий веселый свист Брока, такой надоедливо-знакомый за все его присутствие в Гидре рядом, раздается настолько неподалеку, что Джеймс чувствует себя так, словно сидит на тикающей бомбе. Тик – отдать Стива и для облегчения души напоследок разбить Рамлоу морду. Так – связать Капитана, предварительно вырубив, и сбежать, и пусть разбираются сами. Тик – разбудить Стива и признаться в том, что он удумал. Так – получить в морду уже от друга. Друг. Он спотыкается на этом слове и ломается окончательно, оставаясь совсем без выбора.
Склад полон чего угодно, кроме полезных для убийства приспособлений и крепких стен. Барнс поджигает мешки с опилками, вытряхнув с них сопящего Родежрса, толкает его, мол, вали отсюда, и кидается за ним следом. Спина, такая беззащитная и доверчивая, маячит перед глазами, а свобода, купленная ее ценой, шакальим гоготом Брока плюется в его собственную. Рамлоу не целится в них конкретно, просто палит по чему придется, давая Солдату понять: две головы всегда были лучше, чем одна и отмороженная.
Помогая понять, что выбора никогда в действительности и не стояло. Что выбор был сделан еще до того, как он, защищая семьдесят лет назад эту еще тощую и костлявую спину, узнал, что зовут этого сопляка, бегущего впереди, Роджерс.
========== Девайсы ==========
– Бак, ты как? – на другом конце шумно, недовольно-неприветливо выдыхают через нос, давая понять, что Стив невовремя. Но все-таки отвечают:
– Обживаюсь, сломал три кофеварки, с соседями порядок.
Роджерс улыбается, представляя бессильную ярость Солдата, воюющего с кофе-машиной – справляться с лучшим изобретенным в мире оружием и не суметь отвовевать себе утреннюю чашку кофе.
О том, как дела у него, ответного вопроса не поступает.
***
– Бак, что с тобой? Ты в порядке? – за невозможностью приехать голос настолько полон сопереживания, что не будь Джеймс дурак, понял бы, насколько Стиву важно было услышать, как он. И семнадцать пропущенных для него те же пули, на которые нарвался Баки сегодня утром в засаде, о которой ЩИТ – Роджерс – узнал слишком поздно.
Барнс мычит что-то в трубку, неразборчиво, едва шевеля губами: обезбаливающего слишком много, и его клонит в сон. Но он не дурак и знает, что если не ответит хоть что-то, Капитан перевернет всю Атланту, но найдет эту незаселенную новостройку и сам выбьет из него последний дух за то, что не ответил.
Слушать чужое сопение кажется краем бестактности, и спустя полминуты Роджерс нажимает кнопку отбоя: Баки в порядке, хреновом, но порядке, а значит, можно отставить панику.
***
“Слышал, тебя подстрелили? Цел?” – буквы смс слипаются, смайлики-пистолеты заставляют болеть ребра, потому что Стиву хочется засмеяться, но нельзя.
Он отправляет в ответ спящего человечка, на большее сил не хватает.
***
Баки словно дразнит его, присылая фотографии, где на каждой он – в новой стране. Так не бывает, ты же не Пьетро, думает Стив, чтобы носится с такой скоростью. Но недельная, иногда в пару дней, разница присланных фото доказывает обратное. Так или иначе, Роджерс не успевает его догнать, выловить, предупредить его появление в другом месте. Опаздывает, только догоняя по следу наглой улыбки на фоне очередной достопримечательности.
Телефон тренькает, оповещая о том, что пришла смс. На фото Баки, позади что-то с надписью, как оказывается, на румынском языке. Это первое фото, где снизу маячат данные геолокации.
Стив срывается так быстро, как только может.
========== Стадион ==========
Баки недовольно сопит, проснувшись от того, как Роджерс топает, собираясь на пробежку. Каждый день, независимо от погоды, уходит и пропадает на несколько часов. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что вредит себе больше, чем причиняет пользы, а все равно не прекращает.
За окном льет как из ведра, и Джеймс зачем-то все равно кричит то, что Стив, разумеется проигнорирует: «Не ходи сегодня, погода – дрянь!», а после слышит стук захлопывающейся двери. И самое страшное, что он прекрасно понимает, зачем Капитан это делает. Баки и сам избивает несчастные груши, словно выбивает всякое дерьмо из собственной головы, не в силах очистить сознание полностью, как бы ни пытался. Что до Стива – бесконечно бежать от прошлого, срывать дыхание, пытаясь оторваться от всего, что тебя преследует… Бегай, если тебе так легче. Все равно догонит рано или поздно. Джеймс утыкается лицом в подушку в надежде урвать сон, но бесполезно – дробящие сознание картинки уже тут как тут: красные, кровавые, больные.
До зала двенадцать минут ходьбы через парк. Стив пробегает мимо Баки дважды, и не сказать, чтобы хоть раз заметил его живого в толпе преследующих его мертвецов.
========== Лучше ==========
Слушая повторяющуюся раз за разом речь, доносящуюся от стенда с экспозицией “Воющих Коммандос”, Зимний думает, что Джеймс Барнс действительно был неплохим парнем, но, если когда-то это играло ему на руку, то сейчас такой, как он, попросту бы не выжил. Благородный белый выцвел бы в грязно-желтый, дар нравиться всем в подхалимаж, любовь к людям в умение их использовать.
Поэтому даже хорошо, что Барнс не выжил. А если бы и выжил, Солдат подарил бы ему пулю в лоб – из лучших побуждений. Если Капитана Америка окружают люди, среди которых тот может играть в благородство, не теряя себя, то Зимний, словно в зоопарке, был окружен разномастными ублюдками, из-за чего необходимость вырывать себе клочок пространства зубами и кулаками настолько впечаталась в него, что никакие воспоминания о былой добродетели почившего соратника Капитана не вызывают в нем больше желания вести себя как прежде, доказывая, что быть добреньким не значит быть слабым, потому что в современном мире правда все равно оказывается на стороне силы, приправленной отсутствующими принципами и подлостью.
Теперь добрые не выживают. Их выживают всеми возможными способами. Но Зимнего не то что выжить – сдвинуть невозможно с места, которое он называет теперь своим. И в мире, в котором ему предстоит жить, это самый важный навык.
Как и откровенный похуизм. Современные люди называют это бичом их общества, душевной болезнью: сытые, одетые, в тепле и благах, они теряют ощущение значимости друг друга и самых элементарных вещей, столь ценимых когда-то Барнсом, и порой это болит внутри, поэтому в такие секунды Зимний чувствует себя шизофреником, сообщая парню из прошлого, что ему плевать, что так нельзя и не за это боролся и погиб когда-то этот, воскресший в памяти тысячей счастливых моментов прошлого, призрак. Зимнему плевать на все, что остальные пытаются сохранить в себе, называя это душой и человечностью. Ему хорошо и так: с пустотой вместо сердца, с равнодушием, заменяющим все известные ему эмоции.
Плевать. Мне плевать. Слышишь, Джеймс Барнс? Эмпайр Стейт Билдинг или Башня Старка. Выбирай, откуда мне плюнуть на тебя и твое благородное прошлое.
Слушая повторяющуюся раз за разом речь, доносящуюся от стенда с экспозицией “Воющих Коммандос”, Зимний гневно сжимает кулаки. Каждый вечер он приходит сюда и слушает часами напролет короткую историю чертового Баки Барнса, лучшего друга Капитана Америка.
И пытается понять, почему счастливое лицо убившего в те времена куда большее количество людей Барнса стоит костью поперек его глотки. Почему Зимний, убивший куда меньше людей, не улыбается так же, как он, помня обо всех тех убитых. В чем между ними разница, если они оба убийцы.
Почему Капитан, пришедший вернуть друга, отказался от своих попыток, наткнувшись на ледяной взгляд Солдата, ведь Барнс, за которого тот воевал и сражался, был ничем не лучше.
15 мая 2014
========== Ангел-хранитель ==========
Тебе двенадцать. Ты кидаешься наперерез бродячим собакам, спасая таких же детей, как и ты, играющих во дворе. Ты ничуть не сильнее них, но храбрости тебе не занимать. И я отдаю свою руку, в которую вгрызается, кажется, вся свора, и их пасти раздирают меня на части, но ты выживаешь.
Тебе пятнадцать, и твоя отчаянная смелость снова толкает тебя на подвиги. Но какое дело хулиганам до кристальной чистоты твоей души? Твое тонкое тело ломается на раз-два под ударами их ботинок и кулаков, и я отдаю свою молодость, чтобы ты жил подольше, чтобы твоя жизнь не оборвалась сейчас здесь, в грязном тупике. И ты выживаешь.
Тебе двадцать пять, и, знаешь, это уже утомительно: я горжусь тобой, мой мальчик, но мир не становится лучше, так зачем ты его спасаешь? Война? Пусть идет, она не коснется тебя лично. Смерти? Тебе некого терять, те немногие, кого ты зовешь близкими, в безопасности, так о чем тебе беспокоиться? Но ты словно нарываешься на неприятности вопреки любому здравому смыслу. Твое сердце не позволяет тебе остаться в стороне. И я отдаю свою жизнь, чтобы ты не погиб ни в этой войне, ни в какой-либо еще. И ты выживаешь.
Тебе девяносто пять. Ты молод, ты воскрес вновь для жизни… обходящей тебя стороной. Неулыбчив и невесел, куда ты подевал тот огонь, который горел в тебе долгие, долгие годы, согревая всех вокруг, не позволяя целому миру скатиться во мрак? Ты скорбишь по ушедшим, которых считал своей семьей, ты терзаешься муками прошлого, которого не исправишь. Твоя душа сгорает, как бумажный лист, и никто, никто не в силах тебя спасти. Даже я не могу ободряюще пожать твое плечо: у меня нет тела. Не могу сказать тебе слов, которые могли бы тебя утешить – ты меня не услышишь. Но я отдаю тебе последнее, что у меня есть – свою душу, чтобы ты ожил заново после этого ледяного плена и выбрался из могилы, куда схоронил себя со всеми, кому повезло меньше, чем тебе.
– Мы всегда будем друзьями? – когда ты совсем еще дитя, давать такие клятвы проще.
– Конечно, – и выполнять их не так уж сложно, даже будучи бестелесным духом.
Ты навряд ли меня запомнил: ворох воспоминаний выветрил меня из твоей памяти давным-давно, но я не в обиде. Было честью защищать тебя, слышишь? С самого первого рукопожатия, еще такого по-детски некрепкого, до самого последнего пера, опавшего с затихшим биением твоего сердца в сорок пятом.
И мне не жаль вечности, отданной за то, чтобы оно вновь забилось. Я бы отдал их тысячи, только бы ты дышал, только бы одной светлой и чистой душой никогда не стало меньше среди живых. Но годы идут, и все чаще и чаще ты замечаешь тихие шорохи моих шагов и шелест оборванных крыльев, и я ничего, ничего не могу с этим поделать.
Но пока у меня еще остались силы, каждый удар, которым награждает тебя твой очередной враг, будет бить мимо цели в подставленную мной щеку, каждая рана, предназначенная тебе, будет дышать кровью не в твоих, а моих ладонях, и каждая смерть, пришедшая за тобой, ляжет складками скорби на моем – не твоем – лице. И хотя я не знаю, на сколько меня хватит, я буду продолжать прикрывать твою спину, буду жертвовать собой ради тебя, буду платить эту цену, назначенную за возможность тебя спасти.
Потому что неважно, насколько она высока, ведь главное, что ты – выживаешь.
27 марта 2015
========== О чем не знал Альтрон ==========
Стив так никому и не рассказал, что Солдат не просто вытащил его из воды в тот день крушения геликарриера. Солдат дождался, пока Стива найдут и реанимируют спецагенты ЩИТа, дождался, пока Стива подлатают и выпишут из больницы. Дождался, пока Стива отправят в бессрочный отпуск на время реорганизации детища Фьюри в очередной клуб по интересам с дурацким названием – и только потом явился к нему, зная к тому моменту о Капитане абсолютно все: от бытовых привычек до деталей каждой спецоперации, в которой Капитан когда-то заработал свои шрамы.
А единственным, что позволили узнать самому Стиву, оказался нелицеприятный и катастрофически неправильный для существующего мироздания факт – Солдат его абсолютно, тотально, железно ненавидит. Впрочем, как и все остальное.
***
Те, кто думал, что Солдат – игрушка в руках ГИДРЫ: вымученная, измученная, а потому безвольная, ошибались. Это становилось понятным сразу, стоило задержаться рядом с Зимним дольше минуты, не будучи им убитым. Нет, Солдат не был безумным, не жаждал крови всех и каждого, просто желание мести за все то, что с ним когда-то сотворили, сделало из него настолько хладнокровного убийцу, что это оказалось куда страшнее, чем любая ярость, которую так или иначе можно усмирить, любой гнев, который так или иначе можно выплеснуть.
С тихой ненавистью к миру, который его не пожалел, справиться было не по силам. Переубедить – не по силам. Выбить кулаками – априори не тот подход. Да и Солдат пришел не потому, что когда-то какой-то Баки был кем-то важным для Капитана, и теперь Солдат благородно пытался его воскресить, нет. Он пришел даже не за помощью, скорее, равноправным сотрудничеством, при котором Капитан обеляет его в глазах общественности, играя на прежней дружбе и верности, а Солдат методично помогает избавляться ЩИТу от баз и агентов ГИДРы в обмен на доступ к данным самого ЩИТа. Согласившись, Фьюри подписал смертный приговор сотням, но кто станет вести списки, когда по вине ГИДРы погибло не меньше?
***
Стива откровенно коробило от всего этого. Нет, он даже мечтал, чтобы Солдат исчез и никогда больше не возвращался. Или, может, даже случайно погиб на задании. Странные мысли для человека, воюющего за правильную, добрую сторону, так? Но иначе не получалось. Все, что делал Солдат, вызывало в нем волну протеста, волну гнева.
Ответную волну ненависти.
Он никогда прежде не задумывался, что может так ненавидеть. Что будет так ненавидеть. Ненавидеть собственного друга, оплакать смерть которого когда-то так и не сумел, простить за которую себя так и не решился. Пережить воскрешение которого оказалось не по силам. Ненавидеть не тех, кто с ним это сделал. К ним претензий не было. Больше не было. Какие претензии могут быть к мертвому? Ненавидеть самого Баки.
Хотя называть это существо именем Баки тоже было неприятно, как и ассоциировать это равнодушное лицо с тем, которое улыбалось ему когда-то. “Я хочу, чтобы ты умер”. Как же было бы приятно наконец сказать ему эти слова. Но правильная сторона такого не говорит, так? И Стив терпел. Терпел и ненавидел.
А потом Солдат наконец исчез. А Фьюри поставил такую нужную Стиву красную печать на его дело, приписав на полях чуждое всем болевым точкам Капитана “Призрак”, и оставалось только отмахиваться от ненужных новостных сводок Сокола и игнорировать Романову, внезапно ставшую такой сентиментальной и восприимчивой к трагедиям прошлого, но все это больше не отнимало ни сил, ни нервов.
