Текст книги "Связанные болью (СИ)"

Автор книги: Хольда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Гаррус распахнул глаза, чувствуя, что задыхается, и обнаружил себя в постели, явно не больничной, и он явно был в ней не один. Комната тонула в темноте, но немного света пробивалось сквозь неплотно закрытые жалюзи. Гаррус повернул голову, взгляд наткнулся на спящую на боку женщину, чьи тёмные волосы рассыпались по подушке. Волна облегчения затопила Гарруса, когда он понял, что всё увиденное было сном. Его шершавые пальцы тут же легли на плечо подруги. Он хотел посмотреть ей в лицо, увидеть, как она зажмурится, морщась со сна, и проворчит, что в ближайшие два часа Галактике придётся самой себя спасать. Гаррусу нравилось это ворчание, и нравилось прерывать его поцелуем. Он сжал пальцы, поворачивая её к себе…

– Ммм… Гаррус? Уже пора вставать?.. – зевнула Тали.

Гаррус тряхнул головой, отгоняя то воспоминание. Дурное воспоминание. Сколько таких было за прошедшее время? Он смотрел, как Тали, пританцовывая, убирает в сарай грабли, и вспоминал, сколько раз забывался, называя её другим именем. Тали не сердилась. Или не показывала этого. Иногда она фыркала, иногда обнимала его, и её прикосновения менялись, из темпераментной страсти превращаясь в нежную, утешающую ласку. Это заставляло Гарруса чувствовать себя ещё хуже. Он ни за что бы не признался в этом Тали, но в такие моменты ему хотелось, чтобы она злилась, устраивала сцены, швырялась в него чашками… он заслуживал именно этого, а отнюдь не её тихой, понимающей заботы.

После подобных случаев он часто приходил сюда, на эту террасу, висящую над долиной. Здесь всегда думалось проще. Если что-то вообще было просто после того проклятого дня. Стоя здесь и всё ещё ощущая на себе её мягкие прикосновения, Гаррус думал о том, что ему стоит уйти. Из этого дома, из этих отношений, из её жизни. Так было бы куда честнее. Он с первого дня знал, что их отношения не нормальны, что они – точно искажённое отражение чего-то правильного и настоящего.

Они с Тали многое повидали вместе, включая и ранние версии друг друга. Гаррус помнил, какой кварианка была на первой «Нормандии»: наивная, одновременно решительная и застенчивая, иногда немного неуклюжая в словах и действиях, но преданная. Преданная своему народу, преданная их миссии. И уже тогда Гаррус замечал на себе её взгляды, чуть более долгие и внимательные, чем можно было ожидать. Его это не интересовало, даже веселило немного. Она казалась совсем девчонкой, впрочем, как и Лиара тогда. Они обе безнадёжно меркли на фоне Шепард. Капитан крала каждый момент его жизни, в котором появлялась. Сейчас Гаррус отдавал себе отчёт, что большую часть тогдашнего их пути едва ли сильно отличался от Кайдена по части идеализации Шепард. Он был молод, и влюблённость в неё была соответствующей: горячей, безнадёжной, переворачивающей всё внутри. Он и сам не знал, в какой момент это чувство проросло в глубину его души, заставив повзрослеть и изменив его навсегда. Но мысли о застенчивой кварианке с дробовиком потерялись тогда в этом океане.

После, когда все они вновь встретились на борту возрождённой «Нормандии», изменения, произошедшие в Лиаре, потрясли Гарруса, а вот Тали, по его мнению, осталась прежней. Это было мило и вызывало тёплое чувство ностальгии внутри. Хотя бы что-то в этом мире не менялось. Характер Тали по большей части был прежним. Да и её взгляды на него тоже. Но тогда Гаррусу не было до этого дела ещё в большей степени. Его жизнь выделывала такие кульбиты, что просто не хватало времени задуматься о симпатиях кварианки, которые слегка выступали за границы чисто дружеских.

Всё это время Тали оставалась для Гарруса «девчонкой с соседней улицы»; потребовалось много времени, чтобы понять, что Тали тоже не оставалась неизменной. Перемены в ней были упрятаны слишком глубоко, чтобы его поверхностный взгляд это отметил. Возможно, жизнь внутри костюмов-коконов влияла на психологию кварианцев больше, чем принято было думать.

Когда они проснулись в одной постели после особенно отчаянной вечеринки, затеянной Вегой и Джек, Тали только посмеялась, отпустила пикантную шуточку и хлопнула его по плечу со словами: «Да расслабься, мы же друзья». Они и правда были друзьями, и интрижка их была дружеской, так казалось Гаррусу. И вновь он особенно не задумывался о происходящем между ними. Так продолжалось довольно долго.

…а однажды утром, ускользая из постели, чтобы поскорее закутаться в костюм, Тали сказала: «Я тебя люблю». И скрылась в ванной, не дожидаясь ответа. Её не было долго, и всё это время Гаррус неотрывно смотрел на дверь. Почему она не стала ждать, что он скажет? Или хотя бы не заглянула ему в лицо? Всё, что Гаррус знал о ней, подсказывало, что причина в смущении. Тали была застенчивой девушкой, хоть со своим, глубоко запрятанным огоньком бунтарства, но он показывался только в особых условиях, например, когда она напивалась. А признаться в любви вот так, на трезвую голову, да еще будучи без извечного безопасного шлема – это наверняка было для неё адски трудно. Так говорила логика. Но логика ошибалась.

Гаррус смотрел на дверь, ошеломлённый внезапным пониманием. Тали не дождалась ответа не потому, что была смущена, и не потому, что ей был не интересен ответ, она просто уже знала его. Знала, что если задержится, Гаррусу придётся выбирать между честным молчанием и лживыми словами, и не предоставила ему такого выбора. Выйдя тогда из ванной, она выглядела всё той же неизменной Тали.

– Ну чего ты зависаешь? – насмешливо фыркнула она и, подхватив с пола его вещи, швырнула их в него. – Отдирай гребень от подушки, работа уже заждалась.

И она упорхнула из комнаты, свежая, лёгкая и такая беззаботная на вид. Это выбило Гарруса из колеи. Весь тот день у него всё валилось из рук, а мысли были очень далеки от положенного направления. Он думал о Тали и её словах, о том, во что превращается их безобидная интрижка… и о том, насколько же зреющее сейчас из-за Тали беспокойство отличается от того, другого, которое мучило его во время погони за Коллекционерами. То беспокойство лишало его сна, мешало работать, подгрызало контроль и пропитывало мысли страхами, порой настолько нелепыми, что он сам над собой смеялся. Но оно оборачивалось вокруг его любви к Шепард, и это чувство с лихвой компенсировало всё. У нынешнего беспокойства не было такой сердцевины, оно вращалось вокруг пустоты. К концу того дня Гаррус был убеждён, что Тали, понимая, что он не может ответить так, как ей хочется, прошедшим утром закончила их отношения, и он крайне удивился, когда через пару дней она как ни в чём ни бывало оказалась на его пороге и предложила провести время вместе.

Он знал, что не любит Тали, и даже будь она самым идеальным существом во всей Галактике, это ничего бы не изменило. Он должен был закончить всё ещё тогда. Это было очевидно.

Гаррус не знал, почему в тот день открыл дверь, пропуская Тали. Он не представлял, почему согласился, когда она предложила присоединиться к ней в работе на Раннохе. Он не понимал, как и когда их отношения, всё это время бывшие – по крайней мере, для него – поверхностной интрижкой, привели его в эту точку пространства. В этот дом над живописной долиной, где по утрам слышны крики птиц, а по вечерам сад наполняется мириадами светящихся насекомых. В дом, куда они оба возвращаются после работы и подолгу сидят на подвесных качелях на крыльце, глядя на заходящее солнце и рассказывая о том, что произошло за день. В дом, где они смеются и смотрят глупые фильмы, готовят и делают уборку вместе, где они обсуждают ремонт и спорят о преимуществах разных кровельных материалов… в дом, где они живут.

Гаррус вздохнул, вспоминая все эти моменты. Они были такими простыми и незамысловатыми, и всё же приносили радость. По большей части. Ровно до того момента, пока в голове турианца не просыпался отравляющий шёпот. Он сообщал ему, что всё это ложь. Только блёклая подделка, лишённая самого главного. Потому что на самом деле Гаррус хотел подобной жизни с другой женщиной. И здесь он лишь потому, что у него не хватает силы остаться одному в этом новом, но совершенно не нужном ему мире.

В этом шёпоте, доносящемся из самых глубоких теней внутри, звучало презрение и брезгливость. Голос был уверен: это место было для Гарруса сломанной мачтой, за которую цепляется утопающий, когда его ведёт слепой инстинкт. Голос этого инстинкта разительно отличался от ядовитого шёпота подсознания. И он был хорошо знаком Гаррусу. Любимый голос, теперь звучащий лишь в его голове. Он велел: «Живи!» – и Гаррус следовал приказу, даже не смотря на то, что её голос молчал в ответ на полный отчаяния вопрос: «Зачем, если тебя нет со мной?»

Гаррус услышал треск и запоздало осознал, что слишком сильно сжал руки, и когти процарапали в мягкой древесине перил глубокие борозды. Он решительно тряхнул головой, расслабил пальцы и направился к дому, окна которого уютно мерцали маленькими жёлтыми огоньками гирлянды. Этот свет вызывал тёплую боль в середине груди. Тали забрала гирлянду с «Нормандии», та была одной из многих, которые украшали корабль в канун земного Нового года. Гаррус помнил, как Шепард таскала его по магазинам Цитадели и придирчиво выбирала эти гирлянды. Ему тогда казалось, что все огоньки одинаковы, но Шепард заставила продавцов включить пару десятков прежде, чем выбрала нужный цвет. «Они должны быть домашними, – серьёзно пояснила она на обратном пути. – Тёплыми, знаешь. Как дом. Как семья».

Мерцающие в сумерках огни и правда были тёплыми.

– Я причиняю тебе боль, – негромко сказал Гаррус, когда Тали удобно и привычно устроилась в его объятиях. Он видел следы своих когтей в паре мест на её бёдрах и боках, но мысли его были не о них.

– Вовсе нет, – расслабленно улыбнулась Тали. После этих слов на какое-то время воцарилась тишина, но Гаррус чувствовал, что она не закончила. И оказался прав: в конце концов Тали приподнялась на локте и повернулась, заглядывая ему в лицо. – Ты делаешь меня счастливой. И ради этого я готова потерпеть немного боли. Ты знаешь.

И это было правдой. Гаррус вздохнул, задумчиво проводя подушечками пальцев по её щеке. Он всегда знал, что в этих отношениях есть что-то глубоко неправильное. Он мог быть здесь, а мог бы быть в тысяче других мест в Галактике, и для него от этого изменилось бы преступно мало. Но в жизни под этим кровом была и другая сторона. Сейчас она отражалась в спокойных, понимающих глазах Тали. Он не лгал ей. Она не лгала себе, зная, что на то «Я тебя люблю» никогда не последует ответа, произнесённого его голосом. Тали заслуживала лучшего, но по какой-то причине она этого не хотела. Почему-то она не хотела оставить его и «Нормандию» в прошлом и начать новую жизнь в новом мире Ранноха. Ей не нужен был Кэл’Ригар и другие кварианцы, откровенно засматривающиеся на неё. Именно присутствие Гарруса делало Тали счастливой, и он знал это. А если так – несмотря на всю неправильность и безнадёжность ситуации, – это место немного отличалось от всех прочих в Галактике.

Если так, во всём этом был какой-то смысл.

========== «Забыться» ==========

Бар назывался «Осколок» и оправдывал своё название всеми возможными способами. Он затерялся на нижних уровнях Омеги, которые даже по местным меркам были гнилыми трущобами – местом, где доживали свои дни самые неудачливые и опустившиеся жители станции. Утопающие в рваном мраке замусоренные улицы петляли, уводя всё глубже на дно. Они шли мимо старых заводских корпусов и насквозь проржавевших жилых модулей, в большинстве из которых стёкла в окнах давно сменились погнутыми листами жести или оплавленного пластика. В тени зданий беспрестанно что-то двигалось – местные крысы искали еду в грудах хлама и отбросов. Мерзкие твари предпочитали не высовываться из глубоких теней, но их маленькие зоркие глаза ничего не пропускали. Они пристально смотрели из темноты и ждали, когда очередной бедолага, превысивший свою норму в баре или просто слишком ослабевший, опустится передохнуть у стены и задремлет. Глупец – законная добыча. Это было непреложным законом Омеги, и даже крысы чтили его.

Проходя знакомой дорогой, Гаррус чувствовал на себе множество голодных взглядов. Они подпитывали гнев. Бессильный, бессмысленный, разъедающий. Когда турианец переступил обшарпанный порог «Осколка», в нём клокотала ярость. Она накатывала изнутри волнами, судорогами стягивала пальцы, почти вырывала из горла рык, застилала глаза, мешая ясно мыслить. Эта голодная, безумная ярость поглощала его, как горячее болото, но ей не находилось выхода. Во всей проклятой галактике не было ничего, что могло бы избавить его от неё.

Ну разве что пистолет у виска, но стоило об этом подумать, как перед внутренним взором возникал образ Шепард. Всегда немного разный. Иногда она хмурилась, иногда смотрела «взглядом командира», тем самым, которым можно было отдать приказ, не произнеся ни слова. Приказ был «Отставить!». Временами в её глазах было глубокое разочарование, а порой – печаль и боль. Это было хуже всего. Этот взгляд всегда останавливал его. Он отпечатывался в разуме раскалённым клеймом. Он не мог умерить ярость, но не позволял ей перелиться через край. Не позволял Гаррусу покончить со всем этим одним нажатием на спусковой крючок.

Он продолжал жить и даже нашёл в себе силы делать для мира, созданного Шепард, что-то полезное. Смешно, но порой его даже ставили в пример другим – тому же Кайдену, который после случившегося на Земле снова едва не спился. Мало кто знал, чего эта новая жизнь стоила Гаррусу. Мало кто замечал, какой лживой была его заинтересованность в создаваемых проектах и в «будущем». Ложь и стойкость. Гаррусу были не интересны проекты, в которых он принимал участие, хотя, берясь за них, он отдавался делу полностью. Он редко думал о том, как его работа отразится на жизни людей через двадцать-тридцать лет. Мало кто замечал, но с того дня на Земле взгляд турианца всегда был направлен в прошлое. Прошло много времени, но впереди так и не появилось ничего, что бы заставило Гарруса отвести свой взгляд от тех безумных, но счастливых дней, в которые так хотелось вернуться. Но время не течёт назад. И Гаррус делал то, что должно. То, чего она бы хотела. Лишь это он мог теперь, когда не смог её спасти. Конечно, ей бы хотелось, чтобы он жил по-настоящему, но это было выше его сил.

И сейчас это было сильнее обычного. Такое случалось время от времени. Среди серых дней бывали паршивые, а бывали – хуже некуда. Когда они случались, турианец отправлялся в самые безумные рейды с наемниками или вспоминал своё прошлое Архангела – ведь оказалось, что даже технологическое чудо синтеза не способно избавить мир от криминала. Или приходил сюда.

В «Осколке» всегда царил полумрак. Лампы были развешаны по залу неравномерно, да и горела из них хорошо если треть. К тому же многие посетители курили, и клубы дыма, висящие в помещении, ещё больше затрудняли видимость. Из-за всего этого хмурые посетители заведения, сгорбившиеся над своими стаканами, совершенно утрачивали индивидуальность. Разбитые и потрескавшиеся. Гаррус уже давно заметил, какими похожими казались здесь представители разных рас. Разбившись, все выглядят одинаково.

Взгляд турианца скользнул по рядам столов и устремился к дальней части зала. Она сидела там, в угловой кабинке рядом с окном, разукрашенным сетью лучевых трещин, исходящих из пробитого пулей отверстия. Тусклый уличный свет пробивался сквозь мутное, давно немытое стекло, преломляясь в трещинах, и заливал женское лицо. Блики плясали в полуприкрытых глазах, бесцельно смотрящих за окно.

У неё тоже частенько бывали паршивые дни. А время от времени случались те, что хуже некуда. Гаррус подошёл к стойке и взял две бутылки местного пойла – криво наклеенные этикетки красноречиво говорили о том, что выпивка не имеет ничего общего с обозначенным местом производства и, скорее всего, разливается в паре подворотен отсюда, но яркие цветные лейблы, отмечающие дектро-и левоаминные продукты, присутствовали всегда. Гаррус не заметил, что засмотрелся на этот дурацкий ярлык, вспоминая, как когда-то – в той, другой жизни – покупал еду и алкоголь с таким знаком для другой женщины. Он вернулся в настоящее, лишь когда хмурый бармен спросил, чего ещё ему надо. Не ответив, Гаррус направился к дальнему столику.

Бутылка опустилась на стол перед женщиной с глухим звуком, ставшим для них двоих привычным приветствием. Тёмные глаза оторвались от созерцания пустоты за окном, взгляд скользнул по Гаррусу, пока тот садился напротив, а потом полные губы искривила усмешка. Турианец подцепил крышку своей бутылки когтём, а после кивка проделал то же и с её бутылкой. Они выпили молча, не чокаясь, не произнося тостов. Как всегда. Слова были не нужны. Они оба знали, что нет слов, которые что-то бы изменили, поэтому турианец и человеческая женщина просто сидели друг напротив друга и молча пили, раздумывая каждый о своем.

Гаррус наблюдал за тем, как алые блики мутного света пляшут на татуированной коже Джек. Сегодня она была одета точно так же, как в первый раз, когда они с Шепард увидели её на корабле-тюрьме. Мешковатые штаны, как будто на пару размеров больше, чем надо, ремни, стягивающие грудь… – наряд, который на Омеге был всё равно, что неоновая вывеска «возьми меня». Гаррус не сомневался, что Джек одевается так намеренно, чтобы иметь шанс размазать по стенке пару-тройку похотливых идиотов по пути в бар. Аперитив перед выпивкой. Он криво усмехнулся, вспомнив, что когда темнота в нём начинала брать верх, он тоже искал драки везде, где можно и где нельзя, не гнушаясь тем, чтобы время от времени создавать для неё поводы. Разные методы – один результат: «Осколок» и эта дальняя кабинка у простреленного окна. Для них обоих.

А ещё – тишина. Сидя здесь, они вообще разговаривали редко. Пара сухих вопросов и ёмких ответов там, небольшая история тут. Порой – воспоминания. На самом деле Гаррусу не требовалось никакой помощи в том, чтобы вспоминать, но Джек, сидящая напротив и задумчиво потягивающая выпивку, была словно мостом в то прошлое. Живым доказательством того, что всё было на самом деле. И так недавно! Время даже не успело нанести на лицо Джек эти странные черточки, которые отмечали возраст у существ с эластичной кожей. Её лицо было точь-в-точь как в то время, на «Нормандии»…

– Знаешь, у вас, людей, забавная мимика, – сказал Гаррус, рассматривая, как алые блики рисуют на застывшем лице Джек мнимые эмоции. Количество выпитого и его качество уже слегка подёрнуло реальность пеленой, но всё ещё недостаточно. – Она так смешно морщила нос. Особенно когда чёртов хомяк, только высунувшись из своего коробка, шарахался обратно. Она морщила нос, махала руками и спрашивала у меня, неужели она настолько страшная, что даже безмозглый меховой комок её пугается. Я говорил, что она ужасающая. Любого Коллекционера спроси. Или Жнеца. – Гаррус сделал большой глоток из своей быстро пустеющей бутылки и перевёл взгляд на мутное марево окна. – Она казалась мне красивой. Красивее турианок. Красивее азари. Красивее всех. Даже когда морщила нос и дурачилась, она была самой красивой во всей этой проклятой галактике. – Он вновь перевёл взгляд на Джек как раз вовремя, чтобы заметить, как та нахмурилась, поджав губы. Что это значило, понять бывало трудно и на трезвую голову. А сейчас даже и не хотелось понимать. Их взгляды встретились. – И я не помню, сказал ли я ей это хотя бы раз. Я не помню, Джек.

– Память – та ещё сука, – ответила та после долгой паузы, за время которой опустошила свою бутылку. – Стирает то, что хочешь помнить, оставляет всякое дерьмо.

Она наклонилась над столом, прогибаясь в спине, и запустила бутылкой через весь зал. Дымный полумрак поглотил её, а через пару секунд раздался удар о пластик и резкий звук крошащегося стекла. Он заставил посетителей вздрогнуть, но царящая в «Осколке» атмосфера – густая, вызывающая ощущение почти физически плотности – быстро поглотила его. Никто, кажется, даже головы не повернул в сторону вздорной татуированной постоянной клиентки. Тем более что та, даже будучи вдребезги пьяной, всегда попадала пустыми бутылками точно в мусорку.

– «Навык не пропьешь… но можно проесть», – усмехнулся Гаррус, пронаблюдав это представление в который уже раз. – Помнишь, она так дразнила Рекса, когда мы снова встретились? Говорила, что на пыжаках он слишком разъелся и теперь едва…

– Да заткнись ты уже, – раздражённо бросила Джек прежде, чем встать и обойти стол. Она наклонилась над ним, одной рукой уперевшись в протёртую спинку дивана рядом с его головой, а второй ухватив Гарруса за шрамированную мандибулу. – Она умерла, и ты нихрена не можешь с этим сделать, поэтому заткнись! – Слова хлестнули плетью, одновременно отрезвляя и застилая глаза пеленой того самого бессильного гнева. В этот момент Джек подалась вперёд и коротко прижалась к его жёстким губам, оставив на них что-то среднее между поцелуем и укусом. Гаррус не заметил, как его пальцы сомкнулись вокруг полос её верхней «одежды» на спине, стискивая так, что ремни заметно впились в кожу. Но Джек это не обеспокоило, и когда она откинула голову назад, чтобы вновь посмотреть на него, её глаза переполнял гнев, а не негодование. Этот гнев предназначался не ему, и даже сейчас, едва осознавая происходящее, Гаррус видел это. – Можем употребить твой рот на что-нибудь получше грёбаных воспоминаний, – прорычала Джек, сжимая пальцы так же, как он сжимал свои.

Ответных слов не прозвучало. Слова были не нужны.

Когда они задержались у стойки, бармен, лишь скользнув по ним взглядом, бросил на покрытую пятнами столешницу ключ с засаленным номерком. Всегда один и тот же. Всегда одна и та же комната: маленькая, пыльная и заставленная хламом, будто не номер, а чей-то забытый чердак. Но это не доставляло проблем. Здесь была кровать. Хотя, быть может, и её отсутствие ничего бы не изменило. Джек была лёгкой, Гаррус без труда удерживал её на весу, когда прижимал к стене у двери и целовал. Целовал по-человечески, как научила его Шепард. Джек не была на неё похожа. Различие чувствовалось в каждом движении, в каждом жесте, в каждом взгляде. Джек полыхала яростью, которой никогда не было в Шепард. Но которая была в нём самом. Когда они целовались, переплетая языки, когда сплетались их пальцы, прижатые к несвежим простыням, Гаррусу казалось, что переплетается их ярость – одинаково горячая, одинаково бессильная, одинаково ядовитая, разъедающая изнутри. Она горела на их губах; она руководила их резкими, грубыми движениями; она заставляла Джек впиваться зубами в незащищённую пластинами кожу у него на шее; она же скручивала его руки, побуждая всё сильнее стискивать покрытые татуировками бёдра, пока на них не проступали кровавые отметины. Ярость переполняла их обоих и, переставая ей сопротивляться, они обретали покой. Обманчивый и ужасающе быстротечный. Но его было достаточно, чтобы продержаться ещё немного. Ещё немного на их столь похожих путях, которые вели в никуда, но с которых они оба не соглашались сойти.

Джек натягивала свою немногочисленную одежду в темноте и тишине. Гаррус молча наблюдал за её быстрыми отрывистыми движениями и думал, где сейчас блуждают её мысли. Чувствует ли она ту же пустоту внутри? Хочется ли ей так же, как ему, выть от осознания, что эта пустота останется навсегда? Была ли её пустота схожа с его собственной?

– Эй, костомордый, – вдруг окликнула его Джек, уже стоя на пороге. Это было впервые, когда она вообще что-то сказала, покидая эту комнату. – Она знала.

– Что?

Джек полуобернулась, бросив на него короткий взгляд из-за плеча.

– Она знала, что ты от неё без ума. Плевать, говорил ты или нет. Она знала.

И Джек ушла, больше не оборачиваясь, а Гаррус ещё долго смотрел на закрывшуюся дверь. Сначала в голове был вакуум, то самое онемение, которое не позволяло понять, жив ли ты или уже валяешься мертвым, но в то же время избавляло от боли. Потом мысли начали просачиваться сквозь эту ледяную стену. Гаррус смотрел на дверь и вспоминал все те вечера, которые они с Джек провели в этом баре. Молчаливые, плохие вечера, полные горького дыма, дрянной выпивки и отчаянного секса. Он не знал, что приводит её сюда. Были ли это какие-то недавние горести или прошлое, вгрызающееся в разум и не позволяющее оставить себя позади. Забыть. Жить дальше. Её прошлое могло. Даже та его часть, которую он знал, а Гаррус подозревал, что знает далеко не всё.

Он не верил в чудеса. Больше нет. Здравый смысл подсказывал ему, что некоторые раны слишком серьёзны, а некоторые удары разбивают что-то внутри навсегда. Даже если бережно сложить черепки вместе и аккуратно их склеить, из стыков всё равно будет сочиться кровь. Разбитое нельзя собрать заново. Так говорил здравый смысл, так утверждал опыт, но сегодня, глядя на закрывшуюся дверь, Гаррус отчаянно желал ошибиться. Ему очень хотелось, чтобы в следующий раз, когда собственная тьма приведёт его в эту выгребную яму, место у простреленного окна бы пустовало. Ему хотелось, чтобы Джек никогда не вернулась сюда, чтобы хотя бы для неё случилось чудо, и нашёлся тот, кто окажется достаточно силён, чтобы заслонить её от её же собственной тьмы. Чтобы осколки её души сложились идеально и вновь срослись в нечто цельное, пусть и иное.

Пусть так будет. Хотя бы в качестве исключения, подтверждающего правило.