сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
========== 1: Децепция (обман) ==========
Величайшее рабство — прислуживать своим страстям.
Сборник афоризмов Томаса Фуллера
* * *
В воздухе стоял едкий запах гари.
Топот копыт неуклонно приближался. Сквозь клубы пыли, что поднялись над тёмной землёй, Галадриэль различила вереницу лошадей, появлявшихся одна за одной; стук копыт преследовал её неизбывным эхом. Отчаянье и гнев привели её на эти переговоры, ибо у неё почти не осталось иных путей. Она прекрасно понимала: других вариантов не было.
Как только кони подступили к отрогу, где она стояла, вперёд вышел их предводитель — лютая тварь с тёмно-бордовой шерстью и красными пятнами на ней. Зверь выступил вперёд и остановился. Всадник был облачён в чёрное. На нём блестели кованым железом чёрные доспехи с резкими гранями и глубокими бороздами, с короной под стать. Не видевшая солнца кожа была бледна, черты лица заострились, а в глазах полыхал огонь, такой же алый, как зверь под ним. Отсюда глаза были видны поразительно чётко, и это лишало присутствия духа. Её лошадь всхрапнула, нервно перебирая копытами на месте, и, чтобы усмирить её, Галадриэль пришлось крепче сжать поводья.
Его губы медленно растянулись в злой улыбке.
— Ты пришла! — выкрикнул он.
— Где мой муж? — вопросила она требовательно, будучи не в настроении играть в его игры. — Ты сказал, что вернёшь его.
Мгновение он безмолвствовал, оглядывая её с любопытством. Наконец поднял руку и подал знак кому-то из своих прихвостней. Позади него началась суета, и вот наконец показались несколько орков, которые тащили его — мужчину с длинными белыми волосами, в грязной светлой тунике и рваных бриджах, босого. Руки и ноги его сковывали кандалы. Его грубо бросили наземь, причиняя этим ещё большие страдания. Он застонал сквозь кляп во рту, и сердце Галадриэль подскочило к горлу и едва не убило её. Вцепившись в поводья, она едва сдержала порыв броситься вперёд, мимо них всех, и схватить его — её мужа, Келеборна. Пленника в той войне, не павшего, а всё-таки живого, бессчётные годы томимого в подземельях.
Орки, что привели его сюда, не ретировались. Они стали медленно кружить над ним, оголив оружие — ножи, мечи и копья.
— Хочешь его живым, — выкрикнул Саурон, — а не падалью, что по прибытии домой останется лишь похоронить, — есть условие.
— Ни на какие твои условия я не соглашусь, — процедила она, кипя от ярости.
Такой ответ явно не пришёлся ему по нраву, но Саурон не удостоил его вниманием.
— Соглашайся — или я прикончу его прямо здесь, у тебя на глазах, потом перебью всех твоих солдат и возьму в плен тебя. — На его лице расцвела ласковая улыбка. — Займёшь его место — если такова твоя воля — или согласишься на условие моего предложения.
Галадриэль призвала себя к спокойствию — надо было как-то дать отпор ненависти, что переполняла всё её существо с каждым произносимым им словом. Она изнемогала от желания ринуться вперёд и зарубить его собственноручно — вонзить меч в эту гнусную осклабленную физиономию. Полученное удовлетворение стоило бы того. Выплеснув этот гнев, она бы обрела вечный покой.
— Что за условие? — решив рискнуть, спросила она.
Его улыбка чуть дёрнулась и словно достигла глаз.
— Соглашайся.
— На что?
— Соглашайся.
Галадриэль неровно выдохнула.
— Я не стану. Мне нужно знать, что за условие, на которое я…
Он ещё раз поднял руку. Орки вокруг её супруга зашумели, загоготали и подняли оружие.
— Значит, такова твоя воля? — спросил Саурон, повысив голос, дабы быть услышанным за отвратительными криками.
У неё перехватило дыхание. Взгляд упал на Келеборна, который беспомощно задёргался в своих оковах. Орки подступали к нему. В отчаянии он обвёл глазами их полчище и попытался отползти. Один из этих отродий схватил его за ногу и потянул на себя, мерзко хихикая. Он поднял копьё и ухмыльнулся, предвкушая кровь.
— Стойте! — выкрикнула Галадриэль, охваченная трепетом ужаса.
Даже если согласится, она не обязана будет исполнять. Ничего нет зазорного в том, чтобы отступиться от своего слова, данного чудовищу.
Саурон опустил руку, как видно, довольный её ответом. Повинуясь приказу, орки подняли на него взгляды и неохотно убрали оружие. Впрочем, жажды убийства это в них не умалило. Они всё так же стояли над Келеборном — точно стервятники, что в любой миг готовы налететь на умирающее животное. Их повелителю требовалось сказать лишь слово — и они бы пожрали Келеборна живьём.
— Ты согласна с условием? — спросил мерзавец, перекрывая гадкое бормотание своего войска.
Неумолим, он ожидал, что она поддастся, согласится не глядя — лишь бы сберечь жизнь своего супруга.
Он оказался прав.
Она стиснула зубы и вздёрнула подбородок. Лошадь под ней почуяла её отчаяние и запыхтела, затрясла головой, вороша копытом пыльную грязь. Галадриэль натянула поводья. Малейшая трещина в её броне расценивалась как признак слабости — и неважно, исходит это от неё или от её скакуна — Саурон всё равно найдёт, как обернуть это себе на пользу. Самый ум его был создан для таких порочных игр.
— Согласна, — наконец произнесла она и сразу ощутила облегчение.
Которое длилось недолго.
Краешек его губ приподнялся, и Саурон взмахнул рукой, теперь немного по-иному. Орки набросились на Келеборна, вздёрнули его на ноги и потащили обратно в толпу. Галадриэль было подалась вперёд, но Саурон предостерёг.
— Не стоит этого делать, — выкрикнул он.
— Куда его уводят? — потребовала она ответа. — Ты обещал…
— Через три дня, — перебил её он, — жди его живым и невредимым, прямо на твоём пороге. Ни днём раньше, ни днём позже. — В его алых глазах бесновалось удовольствие. Он наклонил голову набок, особенно подчёркивая следующее: — Даю тебе своё слово.
— Твоё слово… — выдавила Галадриэль.
— …Стоит дороже твоего, — закончил он, перебив, и его глаза всё так же пылали.
Он резко дёрнул поводья и стремительно отступил со всей своей ордой в пустоши, из которых они явились, и дальше, за бесплодные холмы. Оставляя за собой лишь облако пыли.
Глядя, как они удаляются, Галадриэль стискивала кожаный шнур поводьев — так крепко, что вскоре пальцы покраснели от крови.
* * *
Три дня спустя она стояла у врат Линдона, зорко глядя на дороги, высматривая признаки приближения каких-либо караванов или лошадей. Пальцы теребили платье, сжимали и скручивали ткань. Она боялась худшего — что он не сдержит — что он не способен сдержать обещания, какое бы ей ни дал. Скорее всего, её супруг убит, а труп его кормит воронов в овраге в сотне лиг отсюда. Она дотянулась до врат, коснулась их, и сейчас ей казалось, что в любое мгновение сердце может остановиться от всеобъемлющей тоски. На глазах навернулись слёзы.
Потом сквозь полог плавно колышущихся листьев, заслонявших длинный тракт к Линдону, она увидела очертания мужчины, что, спотыкаясь, брёл по дороге. Сердце радостно забилось, и она затрясла руками металлические прутья.
— Отворите врата, — выкрикнула она, и стражник повиновался.
Подъёмное колесо завертелось, и Галадриэль бросилась в приоткрывшуюся щель так стремительно, как только могла. Она бежала, бежала, бежала что было сил, пока ноги, сердце и дыхание не подвели её разом, как только добралась она до Келеборна. Он рухнул на колени ещё до того, как она подлетела к нему, и Галадриэль упала в его объятия, едва не повалив его наземь. Она вцепилась в него отчаянно, плача на его плече, и он обнимал её, гладил по волосам, медленно и нежно.
— Тише, Галадриэль, тише, — шептал он хрипло, едва в силах говорить и дышать. — Я вернулся. Я дома.
Она лишь сильнее разрыдалась по потерянным столетиям, по тому, что их уже не вернуть.
Вскоре прибыли эльфы, последовавшие за ней верхом; им с Келеборном помогли подняться на ноги. Они прискакали в город, и врата за ними закрылись. Их обоих проводили в дом, что избрала Галадриэль своим жилищем в Линдоне. Она отказалась от всякой помощи и настояла, что позаботится о Келеборне сама. Обняв его за плечи, она повела его в дом, а после закрыла за ними дверь и заперла все остальные.
То была уютная, тёплая обитель. Посреди спальни, в которую привела его Галадриэль, стоял камин, и сейчас в нём успокаивающе потрескивал огонь. Она усадила мужа на кровать, принесла из умывальной всё необходимое, чтобы омыть его раны. По лоскутам снимала она с него рваное одеяние и протирала влажным полотенцем кожу. Всё это время, пока она им занималась, он просто сидел, ничего не замечая, глядя прямо перед собой. Он словно оцепенел. Заметив это и встревожившись, она села рядом на кровать. Уронила полотенце на пол. Положила ладонь ему на щёку и успокаивающе погладила большим пальцем.
Наконец он будто очнулся и посмотрел на неё. Встретился с ней взглядом, и его глаза наполнились слезами, что пролилась, стоило ему моргнуть. Он всматривался в её лицо, и губы его дрожали.
— Столько времени я прожил без тебя, — прошептал он напряжённо. — Столько лет, которые нам дóлжно было провести вдвоём. Их развеяло, как пепел на ветру, и ничего не возвратить. Для меня они утрачены навечно. Каждый день я представлял себе твоё лицо, но это не помогало. Я был один. Совсем один.
Перед её глазами всё поплыло от слёз, его лицо исказилось от них. Она мягко погладила его по волосам и притянула в объятия — обхватила спину, положила руку на затылок. Они упустили много времени, но теперь он был здесь — и отныне лишь это имело значение. Он тоже обнял её, прижал к себе, и они соприкоснулись лбами. Как умиротворяло это объятие! Как долго Галадриэль не испытывала такого! В его руках она обрела покой.
Вот он начал гладить её по спине, пальцем приспустил рукав платья, обнажил плечо, приник к нему поцелуем, отчего по телу её прошёл трепет.
Они так давно этого не делали.
Она закрыла глаза, и из её груди вырвался лёгкий вздох. Наклонила голову набок, чтобы ему было легче дарить ей свою ласку. Его пальцы стискивали, сминали ткань её платья, а другой рукой он потянулся к шнуровке и стал постепенно ослаблять её. Под конец он резко втянул воздух, словно это взволновало его, одним лишь пальцем распустил последнее переплетение лент, и лиф перестал держаться.
Он стянул платье по плечам, не отказывая себе в прикосновениях — ладони и пальцы скользили по её коже вниз, пока не обнажили Галадриэль выше пояса. Он проронил тихое «ох», глядя на неё, обнял за шею и приник лицом к её грудине. Спустился губами ниже — и добрался до груди, тронул её дыханием, отчего Галадриэль выгнулась ему навстречу.
Он взял в рот сосок и с утробным стоном покрутил его языком. Она издала похожий звук, и всё её тело потеплело от внимания, каким он её одаривал. Она гладила его по голове, поощряя его пылкость, а он прижал её к себе крепче, чтобы удобнее было ласкать грудь. Он надавливал, толкал с глухими стонами, пока на уложил её на постель, а затем свободной рукой принялся стаскивать платье ниже и ниже — прочь. Отвлёкся от груди, сел и сорвал с себя остатки туники, после чего, глядя в глаза, медленно стянул платье по её ногам, оголяя полностью.
Она наблюдала из-под прикрытых век, шумно дыша ртом, как он, не разрывая зрительного контакта, спустил штаны ниже колен. Уже затвердевшее, его мужское естество вырвалось на волю, едва убрались с пути штаны, и от его вида к её щекам прихлынул жар предвкушения.
Келеборн вновь забрался на ложе и навис над ней. Опустился своим ртом на её и сладко поцеловал, держа в ладони её щёку, робко обводя большим пальцем контур скулы под плотью. Галадриэль раскрыла губы и впустила его, и с низким стоном он углубил поцелуй, взяв её лицо обеими ладонями — словно поклоняясь ей.
Он убрал руку, и ей вдруг стало холодно без его ласки… Но вот горячая ладонь легла ей на грудину, надавила, а затем скользнула ниже по телу и наконец достигла холмика меж бёдер. Галадриэль ахнула ему в губы, стоило ему дотронуться пальцами и погладить там, внизу, одними подушечками. Она истекала соками, и, довольный, он глухо застонал. Вошёл в неё двумя пальцами и с протяжным стоном стал ритмично в неё толкаться. Она слышала лишь их судорожное дыхание да звук скольжения пальцев у себя внутри. Больше всего она хотела принять его, но и отказаться от этого мучительного наслаждения не была готова, поэтому позволила ему продолжить ублажать её рукой.
Темп его движений возрос, пальцы в ней согнулись, надавили на то место, до которого ей было сложно дотянуться самой, и она ощутила прилив накатывающего освобождения. Её тоненькие всхлипы, похоже, лишь подзадоривали его, и, когда она откинулась затылком на ложе, ловя ртом воздух, он продолжил толкаться в неё пальцами — пока она не кончила, сжимаясь на этих пальцах до боли, едва дыша. На миг перед смежёнными веками всё померкло от силы этой разрядки. А когда она вновь открыла глаза, пальцев внутри уже не было.
Она подняла взгляд. Келеборн смотрел на неё так, будто хотел поглотить целиком; он поднёс блестящие от соков пальцы ко рту и стал медленно их обсасывать, не сводя с неё глаз. Она резко втянула ртом воздух, ощутив, как тело её вдруг сладко содрогнулось ещё раз, просто от зрелища… от накала эмоций.
Она опять откинулась головой на ложе, переживая пик наслаждения, а затем почувствовала касания, нежные, но настойчивые. Он слез с неё, стал у кровати и подтянул Галадриэль к себе за бёдра. Она немного удивилась этому, но не воспротивилась. А потом он вдруг взял и перевернул её на живот, и она оказалась лицом к противоположной стороне постели. Там, на стене, висело зеркало, в котором она во всей красе узрела чувственное сплетение их тел. Её щёки вспыхнули.
Что-то иное. Прежде они никогда не занимались любовью в этой позе.
Он подхватил её под бёдра и оттащил к краю, пока она не оказалась там, где ему требовалось; ладонями он развёл ей ноги, показывая, где она должна их удерживать. Она делала, как он хотел, вся пульсируя от желания. И хотя такое было внове — или как раз из-за того, что это было внове, — происходящее взбудоражило даже сильнее. Но как это возможно? Она не припоминала, чтоб прежде Келеборн бывал таким неистовым. Полным любви — да, но таким страстным и изыскательным — ни разу.
Обе его руки оказались на её пояснице, заставляя прогнуться, затем одну он убрал — и Галадриэль громко ахнула, когда он в неё толкнулся. Даже такая влажная, от его размера она испытала легчайшую боль сквозь безграничное удовольствие. Он надавил ей на спину с новой силой, а после сделал то, чего она никак не ожидала: запустил руку ей в волосы и больно рванул на себя, поднимая на уровень взгляда в зеркале её шею и грудь, вынуждая смотреть на них — на то, как открыта, как распростёрта она перед ним, как уязвима и как страстно жаждет, широко открыв рот от вызванного всем этим шока.
Но был не только он. Не только шок. Келеборн вошёл в неё свирепо, с неестественно яростным движением бёдер — насаживая на себя до упора и тут же выходя почти целиком, — а затем вторгся в неё снова, и продолжал делать это вновь и вновь, пока она в отчаянии хваталась за одеяло.
— Нет! — выкрикнула она, бросила одеяло и попыталась оттолкнуть его.
И тогда он отпустил волосы, поймал обе её руки, скрутил их у неё за спиной и обездвижил. Другой рукой он вновь вцепился ей в волосы и во второй раз вздёрнул выше её голову и грудь — заставляя посмотреть в зеркало.
Это был не Келеборн. Нет, не Келеборн. Она стояла перед ним на коленях, сломленная, беспомощная, а он жадно смотрел на неё из отражения. Лицо его исказила похоть, потемневшие глаза заволокло дурманом, из приоткрытого рта вырывалось тяжёлое дыхание. То, как непристойно соприкасались их тела, ужаснуло её, но, возможно, в этом и заключался смысл.
Халбранд опять глубоко вошёл в неё, и она вскрикнула от удовольствия, что лишь усилило её оторопь и его азарт. Он ужесточил захват в её волосах, потянул на себя жёстче и стал остервенело вбиваться — ещё, и ещё, и ещё, — пока она, вся дрожа, не завопила от наслаждения и муки, что ещё больше пришлось ему по душе. Нисколько не щадя её, он пользовался её телом для ублажения своего — но она тоже получала удовольствие, и от этого было всего больнее.
Хотелось плакать, а не вздыхать и вскрикивать, но собственная плоть предавала её, сжимаясь вокруг его плоти, пока он звучно скользил в неё и из неё. Ощущения накапливались и в итоге наполнили до краёв — и вырвались наружу ослепительным освобождением, что полыхнуло пред глазами и устремилось прочь из тела, и закапало на пол, и Халбранд зарычал и начал входить быстрее и быстрее с каждым неистовым толчком.
