Текст книги "Сердце Змеи (СИ)"

Автор книги: Hat-n-Grasses

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Пока молодой ведьмак ловил ртом воздух, лекарка сунула ему какой-то порошок. Он не стал спрашивать и просто заглотил его со следующей порцией воды.

– Болит? – спросила лекарка по-зеррикански. Геральт кивнул.

– Болит, где? – уточнила она с деловитостью и нетерпеливостью медика, у которого ещё с десяток больных и каждая минута на счету.

Геральт показал на рёбра. Они были плотно замотаны бинтами, как и полагается. На это лекарка развела руками и немногословно заключила “Сломал!”. Нога странно ныла – похоже, была тоже сломана. Он отдёрнул простынь, которой был укрыт – так и есть, на ноге оказалась шина, охватывавшая ногу ниже колена. Рана, где вправляли открытый перелом, была заштопана крупными стежками.

Лекарка провела пальцами по блестящему красному шраму, образовавшемуся под нитками, и цокнула языком.

– Так быстро! – сказала она раздосадованно.

– Я ведьмак, – виновато пожал плечами Геральт. Лекарка только отмахнулась и достала из фартука маленький скальпель.

– Немного больно, – пояснила она, подходя к ноге и начиная срезать и резко дёргать из шва вросшие чёрные нитки.

Было не очень больно, но кровило. Лекарка работала быстро и довольно грубо, зато эффективно – за полминуты от швов не осталось и следа. Конечно, кроме тех, которые теперь навсегда сделали шрам похожим на ползущую по икре многоногую сколопендру.

Геральт попробовал пошевелить пальцами ноги. Иголочки судороги тут же пронизали мышцы и он поморщился.

– Сколько дней? – спросил он, но лекарка абсолютно проигнорировала его, собрала вещи и постучала в дверь. Ключи залязгали, в проёме снова замаячила могучая фигура стражника и Геральт снова остался один.

Судя по тому, как заросла нога и какой глубины изначально были повреждения, он пробыл здесь около пяти дней, не приходя в сознание. Или приходя? Геральт смутно припоминал те моменты, когда его кто-то чем-то поил, когда он просыпался на пару минут и снова засыпал…

Воспоминания о том, что было до того, как он оказался в лечебнице, безжалостным молотом врезались в сознание, разметав спокойствие в кровавые ошмётки. Геральт рухнул обратно на койку, обхватил руками голову и застонал – но совсем не от боли в сломанных рёбрах.

Он был идиотом.

Теперь стало понятно, почему на маленьком окошке решётки.

Потому что он был идиотом.

Потому что он был в тюрьме.

Геральт даже не мог предположить, что ему грозит за то, что он натворил той ночью. Кажется, он разрушил сторожевую башню и по крайней мере один дом. Погиб ли при этом кто-то? Цела ли виверна? Может, он уже приговорён к смертной казни и пыткам, или будет продан в рабство, из которого невозможно бежать?

Он медленно приполнялся в постели, стараясь не потревожить рёбра. Голова сразу же закружилась от долгого лежания. Посидев так пару минут, Геральт спустил с койки ноги и, держась за край и не нагружая ту ногу, на которой была шина, прошёлся вокруг. За шторкой было только два ведра – с водой и без. В зарешёченое окошко светило солнце, но оно было очень высоко – вряд ли Геральт смог бы допрыгнуть, даже разбежавшись и прыгнув на здоровых ногах.

Делать здесь было решительно нечего, поэтому Геральт упёрся руками в край койки и, поморщившись от боли, подтянул себя вверх. Оставалось только ждать.

Спустя бесконечное количество времени, проведённое в горьких размышлениях, за дверью снова послышались шаги. Сердце юного ведьмака встрепенулось – это были шаги мастера Герта. Радость, впрочем, тут же сменилась растерянностью, чувством вины и страхом. Что он скажет?

Мастер вошёл в камеру быстрыми, будто бы механическими шагами. Он двигался резко, как если бы каждое его движение оставляло за собой огненный след. Глаза его были непроницаемыми, как у хищного зверя.

Мастер Герт сейчас был олицетворением причины, по которой люди боялись ведьмаков.

– Пиздец! – рявкнул он, явно сдерживаясь от того, чтобы схватить ученика за грудки, – если у тебя есть хоть какое-то объяснение этому пиздецу, то выкладывай.

Геральт посмотрел на него снизу вверх, как провинившийся пёс.

– Ну?

Геральт молча мотнул головой.

– То есть, ты просто решил, что это будет круто, да? – по-змеиному прошипел мастер Герт, заглядывая ему в глаза, – ты думал, что прокатишься на Арейта-мехди, как на своей сраной кобыле, и пустишь всем пыль в глаза?

– Да, мастер, – пробормотал Геральт, – я так и думал. Я идиот, мастер. Я…

Звонкая оплеуха обожгла ему щёку и во рту появился привкус крови. Грудь мастера поднималась и опускалась от глубоких вдохов – он пытался успокоиться.

– Твоё счастье, что никто не погиб. Несчастье – что не погиб ты. Разрушена половина сторожевой башни, три дома в центре города и разрыта брусчатка. Десять человек ранено. Ранен Пламя Кората, вожак стаи.

– Хорошо, что никто не умер – жалко подал голос молодой ведьмак.

– Тебя будут судить, Геральт.

В камере повисла звенящая тишина. Если до этого голос мастера Герта был похож на металл, то теперь в нём появились нотки усталости. Геральт поднял на него глаза.

– Что со мной будет?

Мастер вздохнул и устало провёл по лицу ладонью. Потом долго посмотрел на ученика.

– Я не знаю, – сказал он, наконец, – на моей памяти не случалось такого пиздеца. Ни с кем, Геральт, едри тебя козёл, понимаешь, ни с кем.

Геральт молчал. Сейчас он и сам не мог понять, почему решился на то, чтобы прокатиться верхом на самой большой виверне, которую смог найти. Жгучий стыд горел на его лице, а страх перед будущим застилал сознание.

Он сжал остатки воли в кулак, сглотнул комок ужаса и стыда. Откинул волосы с лица и открыто посмотрел в глаза мастера.

– Мастер Герт, меня казнят?

Вопрос повис в пронизанной лучами солнца полутьме камеры, как нож гильотины. Пылинки вились в столбе света, повторяя свой бесконечный танец. Геральту вдруг стало невыносимо осознавать, что возможно, он скоро умрёт, а здесь, в этой глупой камере в подвале, всё останется точно так же, как сейчас.

Мастер взял его за плечи, как маленького и, точно так же твёрдо глядя в глаза, ответил:

– Я буду защищать тебя до последнего. Потому что Весемир вырвет мне гланды через жопу, если ты помрёшь.

– Весемир знает, что я могу умереть, – пожал плечами Геральт, – я же ведьмак.

Герт потряс головой.

– Ты не понимаешь. Ты не представляешь, скольких похоронил Весемир. И что значите для него вы трое. Особенно ты.

– Это не остановило его от того, чтобы подвергнуть меня Испытанию. Если бы он переживал о тех, кого похоронил…

– Заткнись, Геральт.

Геральт хотел было сказать что-то ещё, но остановился. Эти споры и злость на Весемира и свою судьбу не привели бы ни к чему хорошему. К тому же, он и сам не знал, как относиться к своей жизни и своему наставнику.

– Геральт, – мастер говорил медленно и отчётливо, – это очень важно. Расскажи обо всём, что произошло с того момента, как я оставил тебя в доме Сарахи. Обо всём. Куда ты ходил, что видел, где и с кем подрался. И как ты оказался на спине у Пламени Кората.

Поначалу рассказ не клеился – он не мог вспомнить всех деталей, да и они казались совершенно не важными. Когда Геральт дошёл в рассказе до ритуала со змеёй, мастер медленно кивнул и нахмурился, а когда услышал о том, что всадники повели ученика в пещеры виверн – удивился. Ужасно стыдно было рассказывать о своём побеге и вспышке гнева. Где-то на середине рассказа в камеру снова вошла лекарка и принесла еду, на которую Геральт накинулся, будто голодный волк.

Мастер Герт терпеливо ждал, пока он доест, а потом продолжил свои расспросы, но большую часть рассказа просидел, в отчаянии спрятав лицо в руках.

– Почему? – прошептал мастер, – почему, Геральт? Что у тебя было в голове?

– Я не знаю! – вдруг горячо воскликнул молодой ведьмак, – я просто подумал, что никогда больше их не увижу, раз мы уезжаем. Я думал, что их только убивают, и что виверны просто твари, которые воруют скотину, а на них, оказывается, можно летать. Можно быть как они. И я хотел просто почувствовать, как это.

Мастер Герт ещё раз пристально, по-змеиному посмотрел на него. Геральт не удивился бы, если бы между зубов показался чёрный змеиный язык. Он ещё не видел мастера таким – всегда весёлый, пропитанный южным солнцем, одетый с иголочки, мастер Герт дурачился с ними, учил не столько боевым техникам, сколько чему-то действительно эффектному, и никогда не наказывал за проделки. Мастер Герт, в отличие от всегда серьёзного мастера Вацлава и сурового мастера Весемира, был им как старший брат.

Теперь это изменилось.

Мастер Герт никогда не становился серьёзным. Он становился непроницаемым и смертоносным.

– К тебе будут приходить разные люди. Говори им правду и только правду, так же, как сейчас мне. Зерриканские законы могут быть жестокими, но они справедливы.

Он отошёл от койки и повернулся к выходу. Не похлопал Геральта по плечу, не пожал руку – просто повернулся и двинулся к двери.

– Мастер, – отликнул его Геральт, когда он уже занёс руку для того, чтобы постучать в дверь и вызвать стражника.

– Да?

– Ящер… Сердце Кората, он сильно ранен?

Мастер Герт помедлил.

– Нет, – ответил он наконец, – несколько рассечений на крыльях и рана на лапе. Он восстановится. Но ты нанёс оскорбление всем жителям города, как…как если бы прокатился верхом на члене королевской семьи. После того, как нахамил Арейта мегхбардт.

– Я не знал, – шепнул Геральт, – не знал.

Мастер постучал в дверь. Лягзнул ключ и она мгновенно распахнулась. Не оборачиваясь на ученика, мастер ушёл.

Геральт откинулся на подушки и закрыл глаза руками. Никогда в жизни он ещё так не жалел, что физически не мог заплакать.

========== Часть 7 ==========

Кажется, все они были потрясены приговором. Мастер Герт, важный, закованный в зерриканский парадный доспех и в знак раскаяния публично споровший с него все знаки отличия, пышущая ненавистью Анисса из Арейта мегхбардт, начальники стражи с хитроумными причёсками из косичек, верховные жрецы, лысые, как коленки.

Старая-престарая верховная судья, похожая на маленькую дряхлую кошку, открыла и закрыла желтовато-зелёные глаза, какие почти не встречались у темнокожих зерриканцев. По голове её вились мелкие седые кудряшки волос, а на лице светились контрастные белые полосы, придавая жрице правосудия загадочности.

Можно было поверить, что ей известны тайные знания, но ей были известны всего лишь те же факты, что и всем остальным.

Поначалу они не поверили.

Проклятого бледного выродка могли приговорить к чему угодно – и смертная казнь была только в начале этого списка. Например, тех, кто не мог расплатиться со своими штрафами, продавали в рабство. Тем, кто наносил оскорбление королевской семье, отрубали голову на месте. Того, кто осмеливался убить Арейта или Арейта-мехди, подвергали ритуалу, который проводился на главной площади города и длился неделю. Для этого привлекали лучших палачей, поэтому всё это время преступник оставался жив.

Но миниатюрная, сухонькая верховная судья мигнула ещё раз жёлтыми глазами и вынесла приговор.

Зал наполнился возмущённым гулом, который она пресекла парой ударов полированным чёрным камнем по столу.

Геральту из Ривии, ведьмаку с Севера, предстояло посещать Пламя Кората каждый день, способствовать его выздоровлению и каждый день возвращаться в тюремную камеру, вплоть до полного излечения ящера. Далее он должен был предстать перед Арейта в ходе ежегодного ритуала подношения и сам Арейта должен был определить его судьбу.

Теперь дни Геральта текли ещё более безрадостно. Каждое утро его довозили на запряжённой осликом повозке до границы города – обязательно кружным путём, мимо разрушенной им тысячелетней сторожевой башни. Люди в городе пялились на него – кто-то молча, кто-то крича вслед проклятия, кто-то даже кидал камни и гнилые овощи, что, правда, пресекалось сопровождавшим его стражником. Геральт знал только, что стражника зовут Карим, но за всё это время он не проронил ни слова и явно не собирался нарушать эту тенденцию.

Потом, когда ослик останавливался у колодца на окраине, в тени старой оливы, Геральт слезал с повозки и медленно ковылял в гору. Чувствительность в раненой ноге потихоньку восстанавливалась, мышцы приходили в тонус, но всё равно к концу дня любое движение превращалось в пытку и часто Геральт добирался обратно к повозке уже затемно, поминутно останавливаясь для отдыха в тени пыльных олеандров.

В пещере виверн поначалу он просто разбрасывал солому. Потом, по мере восстановления ноги, стал убирать навоз и мыть жилища ящеров. Пламя Кората лежал в нише у самого входа в пещеру, как вожак, который должен заметить приближение недруга.

На приход Геральта он реагировал всегда бурно. Наполовину обездвиженный, чтобы не повредить заживающие раны, с перевязанными парусиной крыльями, ящер начинал биться и рваться, щёлкая зубами и издавая утробный рёв. В другой раз, стоило ведьмаку попробовать использовать знак Аксий – и грозный ящер в ужасе забился в угол пещеры, продолжая лязгать зубами оттуда.

Пламя Кората, похоже, хотел разорвать Геральта на много маленьких кусочков и, одновременно с этим, смертельно боялся его. Так как именно ведьмак должен был теперь ухаживать за ранами ящера, кормить его и убирать за ним, это внушало отчаяние.

Имад Асим был единственным, кто хоть как-то общался с Геральтом. Анисса изрыгала ненависть. Сайфулла и другие наездники его просто игнорировали. Наверняка, Имад говорил с ним просто потому, что это было теперь его обязанностью, но Геральту казалось, что он почти не чувствует ненависти с его стороны.

– Поклонись ему, вот так, – терпеливо наставлял Имад, – не скреби вилами по земле, он чувствует вибрации. Пока просто стой здесь и не двигайся. Видишь, он уже немного привыкает к тебе. Можешь предложить ему еду…

Геральт подмечал детали. Ящеры питались отборнейшим мясом, съедая каждый по одной козе или овце в день. Пламя Кората съедал двоих. Получается, для того, чтобы прокормить одних только ящеров, городу нужно было вырастить около пары тысяч животных в год.

Люди питались, в основном, сыром, корнеплодами и лепёшками из кукурузной муки, оставляя мясо воинам и богачам. Это не удивляло – в Королевствах ситуация обстояла так же. Но люди без лишних слов отдавали свой скот ящерам, не приносившим городу ничего. Они никого не защищали. Полёты на вивернах были чем-то вроде ритуала поклонения для избранных, где ящер выбирал человека, а не человек ящера.

Это был культ, как культ Пламени, или пророка Лебеды, или Мелитэле. Геральт не любил культы – от них за версту несло порядочностью и тоской. Ему хватало мозгов понять то, что объяснял мастер Весемир – культ нужен для того, чтобы объединить простых людей против кого-то, если это будет необходимо властям. Точно так же люди жертвовали деньги на храмы, точно так же жрецы Пламени купались в роскоши, когда простые люди доедали последний хрен без соли, и точно так же эти простые люди готовы были с благоговением защищать Великое Пламя.

Разница была в том, что Геральт начинал что-то чувствовать.

Когда ящер засыпал и дышал, вздымая чешуйчатые бока, Геральт сидел в уголке его пещеры и смотрел на него, подбираясь всё ближе и ближе. Он помнил весь путь от угла до порванной и сшитой ноги виверна – вот острый выступ в скале, вот большой розовый камень, вот место, где камень становится ребристым, будто доска для стирки. Он медленно подползал к ящеру, осторожно перенося за собой лохань с обеззараживающим раствором, и протирал рану, потом покрывал её жирной мазью.

Иногда в процессе Пламя Кората просыпался и с рычанием и щелчком челюстей отгонял Геральта от раны. Порой это не вызывало ничего, кроме досады – кроме того, сложно было унять ведьмачьи рефлексы и не защищаться от шипастой скотины, лязгающей на тебя зубами длиной в ладонь.

И тем не менее, он начинал понимать ящера с другой стороны.

В Каэр Морхене его тоже учили понимать зверей. Например, Геральт прекрасно знал, что если исхитриться и обрубить виверне когти, то она не сможет охотиться и ослабеет от потери крови. Тогда можно найти её и закончить начатое. Он знал, что виверны территориальные животные, но не знал, что если еды достаточно, то они сбиваются в очень социальные стаи. Самым слабым местом у этой твари был яркий горловой мешок, удар по которому был настолько болезненным, что виверна на пару минут теряла ориентацию в пространстве.

Теперь Геральт знал, что с помощью этого мешка виверны общаются друг с другом и могут издавать целый спектр разных звуков, от мурлыканья до оглушительного рёва. Он знал, что если виверна особенно доверяет тебе, то позволяет погладить свою шею. Часами он смотрел на то, как они чистят крылья и когти, как шуршат чешуёй по скалам, убирая ороговевшую кожу.

Иногда, глядя на их взаимодействие друг с другом и с людьми, он думал, что у них есть разум. Виверны точно были не глупее лошадей и их было очень легко научить делать всё, что угодно. Для этого нужно было просто попросить на их языке.

Впрочем, они бы согласились выполнить просьбу для кого угодно, только не для Геральта.

Длинные шеи с приплюснутыми головами неодобрительно тянулись в его сторону, исторгая клокотание и шипение. Геральт постоянно хотел от них отмахнуться, но Арейта мегхбардт требовали исключительно уважительного отношения к животным.

Поэтому он скромно отходил в сторону и замирал, и постоянно кланялся, кланялся и кланялся. И понимал, что уже нисколько не боится виверн.

Потом, под вечер, он брёл по дороге обратно, накинув чёрный плащ, под которым в темноте не было видно цвета его кожи и волос. Днём это было бессмысленно – люди всё равно замечали, – но вечером становилось темно. Стражник по имени Карим и его ослик Бату ждали его под старой оливой и везли обратно, мимо разрушенной башни, через город в тюремную камеру.

Город продолжал жить. Люди двигались во все стороны одновременно, неся на себе мешки, корзины и кувшины, в окнах и на площадях уже горели огни и по улицам в оранжевых отсветах неслись запахи печёных на углях овощей, специй и свежего хлеба. Геральт смотрел на это, как заворожённый – это была совершенно другая жизнь, свободная и чужая, та, к которой, как ему казалось, он уже никогда не будет принадлежать.

Поговаривали, что если Пламя Кората будет хромать всю оставшуюся жизнь, то и Геральт останется при нём всю оставшуюся жизнь.

Над всей этой странной, изнурительной и бессмысленной, по сути, жизнью, висел грозный день, день Дракона, который должен был наступить сначала нескоро, но с каждым днём становился всё ближе и ближе.

Скорее всего, это был день казни.

Одинаковые дни, пропитанные оранжевой пылью, солнцем, шелестом чешуи и скрипом колёс тележки, тянулись, проходили мимо него, как бесконечные, уходящие вдаль колонны солдат, и каждый из них приводил всё ближе и ближе к тому, о чём Геральт отказывался думать. Каждый день он оказывался в своей камере, получал ужин и проваливался в тяжёлый сон без сновидений. Жизнь превращалась в странный суррогат и утекала сквозь пальцы, как шелковистый песок пустыни.

Никто не говорил с ним, кроме Имада Асима, который просто раздавал указания и учил обращаться с ящером. Первый раз в жизни Геральту было по-настоящему одиноко – так одиноко, как не должно быть человеческому существу.

Мастер Герт не заходил к нему – и это было больнее всего.

Казалось, прошлая жизнь ушла безвозвратно.

Не утекла сквозь пальцы, а сгорела в одну ночь в ослепительной и бессмысленной вспышке.

========== Часть 8 ==========

Пламя Кората лежал на полу, вытянув вперёд длинную плоскую голову, и смотрел на Геральта, иногда лениво пробуя воздух языком. Крылья ящера, достаточно поджившие, накрывали его скомканным в беспорядке плащом. Геральт смотрел на ящера, прямо в огромные, размером с большое яблоко, жёлтые глаза.

Было скучно. Ведьмак достал из кармана маленький гладкий камушек и стал подбрасывать его в воздух. Он знал, что ящер следит за движением камушка – мышцы вокруг кажущихся неподвижными глаз едва уловимо подёргивались.

Камушек, перевернувшись в воздухе несколько раз, отскочил от ладони и покатился по полу. Пламя Кората издал негодующее “гхм”, исходящее откуда-то из глубин горла.

– Тоже мне, – сказал Геральт и потянулся за камешком, – сам так попробуй.

Ящер не ответил ничего, только закрыл глаза и завалился на бок, зашуршав кожистыми крыльями. Он уже совершенно не боялся ведьмака и привык к его присутствию. Тот мог легко обработать все его раны, совершенно не церемонясь с многотонным существом и грубо отпихивая его шею. Единственное, от чего Пламя Кората начинал беситься – так это если Геральт использовать Знаки. Любые Знаки. Трюки с камешками были тем, чем занимался любой воспитанник Каэр Морхена, будучи наказан. Галька с берега озера легонько подталкивалась в воздухе Аардом, взлетая и кувыркаясь под необычными углами, и младшие воспитанники всегда смотрели на старших с восхищением.

Движения доводились до автоматизма и Геральт даже не задумался в прошлый раз, когда ему стало скучно и он стал играть с камешком. Тогда Пламя Кората чуть не раздавил его ударом хвоста и едва не откусил руку. В коллекцию добавился ещё один шрам.

– Спать хочешь? – спросил Геральт у ящера, лениво валяющегося на полу в беспорядке крыльев, – что, нравится, что тебя развязали?

Он подошёл и посмотрел на затянувшиеся на крыльях раны. Новые шрамы тяжело было отличить от старых – виверны регулярно кусали друг друга за крылья, оставляя следы от зубов. Нога у Пламени Кората тоже заживала – он ещё немного прихрамывал и опасался летать на ослабевших крыльях, но уверенно шёл на поправку.

Геральт толкнул ящера в бок. Тот недовольно поднял шею и вопросительно загудел.

– Поднимайся, гулять пойдём. Давай-давай, ленивая задница.

Пламя Кората возмутился ещё раз, встряхнул огненными шипами, но всё же поднялся и, обгоняя Геральта, чтобы засвидетельствовать своё превосходство, с важным урчанием пошёл вон из пещеры.

На площадке перед пещерой было несколько стражников – их приставили после инцидента, и теперь мужики целыми днями резались в кости за неимением абсолютно никаких других дел. Пламя Кората выбежал на улицу, размахивая крыльями, но не взлетел – похоже, мышцы ослабли за время без движения. Вслед за ним вышел Геральт, пиная перед собой большой кожаный мяч, набитый соломой.

Стражники, так и не привыкшие к его белой коже и волосам, бросили кости и уставились на ведьмака. Тот, не обращая на них внимания, с силой пнул тяжёлый мяч зверю. Тот толкнул его носом и стал радостно гонять по площадке.

Геральт носился вслед на ящером, местами опережая его и отталкивая мяч под неожиданными углами, приводя своего партнёра по играм в замешательство и заставляя издавать негодующий рёв. Ведьмак смеялся – здоровенная жуткая тварь играла так же, как пёс или кошка. Он пнул мяч в очередной раз, ловко увернувшись от пытающихся сцапать его зубов, и вдруг почувствовал рывок.

Одежда на боку затрещала, но выдержала. Он кувыркнулся назад, не успев ничего сообразить, и приземлился на шею ящера. Тот обернулся на него и заурчал, будто подмигивая жёлтым, искрящимся бесинками глазом.

– Эй! Эй, парень! – закричали стражники, – тебе это нельзя! А ну слезай!

Они стояли у входа в пещеру, длинногогие, мускулистые и абсолютно нелепые в своём бессилии. Геральт рассмеялся.

– А что вы мне сделаете? Он играет, – сказал он самодовольно.

Пламя Кората пробежал по площадке, прыгнул, взмахнул крыльями, пролетел буквально с десяток метров. Больше у него не получалось и он заревел от досады. Геральт погладил его по шее и сказал что-то успокаивающее, потом обернулся на вход в пещеру и обмер.

На них смотрела Анисса, недобро прищурив глаза.

– Остановись, остановись, друг, – попытался успокоить ящера Геральт. Тот продолжал бесплодные попытки взлететь и всё больше злился. Ведьмак понимал, что скоро Пламя Кората устанет и грустно поплетётся обратно в логово, но в то же самое время знал, что уж кому-кому, а ему нельзя летать верхом на вивернах.

У входа к Аниссе подошёл Имад, что-то спокойно говоря ей на ухо. Было далеко, да и ящер издавал целый спектр раздосадованных звуков и тяжёлого пыхтения, за которым услышать что-то было невозможно. Анисса плюнула и, нервно размахивая руками, пошла прочь по дороге.

Геральт обернулся на вход в пещеру. Имад исчез. Стражники тоже.

Пламя Кората действительно успокоился чуть позже и дал Геральту спуститься с его шеи. Тот неумело исполнил ритуал поклона, который совершали все наездники, когда заканчивали полёт. Ящер никак на это не отреагировал – просто уныло направился обратно в пещеру, таща могучие крылья по земле, как тряпки. Там он свернулся в углу логова, отказался от еды и уснул без сил.

Ведьмак с ужасом ждал конца дня и боялся, что к нему кто-то подойдёт. Возможно, его арестуют и убьют на месте. Бежать было бесполезно – с его внешностью его нашли бы немедленно, белых парней с белыми волосами и ведьмачьими глазами, наверное, не было во всей Зеррикании.

Хоть никто не сказал ему ни слова, липкий страх сопровождал его всю дорогу обратно. Геральт ехал на повозке, вцепившись в деревянный край до боли в суставах, и даже оказавшись в тюремной камере не ощутил обычного облегчения и чувства безопасности.

Посреди ночи, так и не сумев заснуть, он услышал шаги.

Вот оно.

Ключ в двери повернулся.

– Мастер Герт? – ошарашенно оглядел ведьмака Геральт.

– Пойдём, – сказал тот.

– Куда?

– Пойдём, они пересмотрели твой приговор.

– Почему? Что произошло? Это потому что я…

– Пойдём, дурья башка, и без разговоров!

На ватных ногах он поднялся с лежанки, пригладил волосы и последовал за наставником. Тот выглядел очень серьёзным и во всех его движениях по-прежнему сквозил холод, но на этот раз что-то было иначе. Хотя…

Геральт не видел мастера Герта уже добрых два месяца. Казалось, тот и вовсе забыл об его существовании и открестился от него, как от ужасного преступника. Это было больно, но Геральт понимал – в конце концов, мастер Герт хоть и воспитывался в Каэр Морхене давным-давно, но уже был зерриканцем, которого знали многие высокопоставленные люди. Он даже не мог представить, в насколько сложное положение поставил мастера своей выходкой.

Наконец, они вышли из тюрьмы в сопровождении стражников, и мастер Герт вручил растерянному Геральту поводья лошади. На проходной мастер подписал несколько бумаг, дал дежурному письмо и…их выпустили.

На выходе мастер Герт дал ему длинный чёрный плащ и велел надеть. Геральт послушался.

– Что происходит, мастер?

– Садись верхом и не задавай вопросов.

Отвыкшей от верховой езды ногой Геральт встал в стремя и вскочил на лошадь. Седло привычно скрипнуло. Мохнатые бока ощущались чем-то нереальным, как во сне. Лошадь пахла…лошадью, она фыркала и грызла трензель, одно стремя было почему-то короче другого, но Геральт не стал даже поправлять, настолько ему было страшно, что сейчас он проснётся.

Они выехали за город. Небо над белеющей в темноте дорогой раскинулось серебром звёзд. Это была южная граница – здесь на холмах зеленела трава и пахло козами и мёдом от луговых цветов.

С каждым тряским лошадиным шагом к молодому ведьмаку возвращалась решимость. Он не мог ехать так, в страхе, что его везут чёрт знает, куда – и знал, что это связано с тем, что Пламя Кората сегодня закинул его себе на спину.

– Герт, – сказал он твёрдо, по-взрослому, – скажи мне, что происходит. Если ты везёшь меня на казнь, то я должен знать.

Старший ведьмак вздрогнул и остановил лошадь. Потом оглянулся, слез с неё, подошёл к лошади ученика, подал знак слезть. Тот слез – и мастер сгрёб его в охапку, хлопая по спине.

– Извини, парень, – сказал он, наконец, – я до последнего боялся, что всё отменят и тебя заметут обратно.

После пары месяцев почти полного молчания вопросы посыпались из Геральта, как орехи из прорванного мешка.

– Да сегодня вечером примчался посыльный от твоего защитника и сказал, что внезапно одобрили нашу аппеляцию об альтернативном наказании, – сказал мастер, – теперь ты едешь со мной на задание и не отсвечиваешь.

– Ты меня ненавидишь?

– Геральт, мелкий идиот.

Мастер снова обнял его, прижимая к себе, и погладил по волосам, как ребёнка. От этого было очень неловко, но очень тепло и Геральт обнял его в ответ.

– Идиот, я постоянно подавал аппеляции и не выезжал из Эккаради-ацхе всё это время. Потратил почти все свои деньги на юристов. Никого не пускали к тебе после суда.

Наконец, ведьмак отпустил его. В неярком свете звёзд они стояли друг напротив друга, на зелёном поле с зубом старинной прямоугольной крепости. Оставленные в покое лошади обмахивались хвостами и щипали траву под ногами, пачкая трензеля. Геральт испытующе и удивлённо глядел на мастера – тот выглядел обезоруживающе обеспокоенным. Холод и непроницаемость ушли из змеиных глаз, как не бывало, и сейчас сложно было даже поверить, что когда-то мастер Герт предстал перед ним…с другой своей стороны.

– Но ты ведь рассердился, когда…

– Надо думать, я рассердился! – всплеснул руками ведьмак, – я был в грёбаном бешенстве, потому что ты долбаный мелкий утырок без царя в голове, вот ты кто. Прокатиться на священном животном, ранить его, разнести при этом полгорода… Ты безумный удачливый щенок, Геральт из Ривии! Я думаю, ты усвоил урок?

Геральт отвернулся, громко и с удовольствием выругался и вскочил обратно в седло.

– Сегодня Пламя Кората сам закинул меня себе на шею и катал по пятачку. Видно, он решил, что я всё понял.

Мастер Герт с удивлением посмотрел на него, покачал головой, потом тоже вскочил в седло.

– Сукин ты сын! – сказал он с чувством и махнул рукой, – Поехали уже!

– А куда?

Вместо этого ведьмак усмехнулся, цыкнул на коня и послал его вперёд.

========== Часть 9 ==========

К концу следующего дня они добрались до Хеда, маленького поселения в горах. После пыльного пустынного Эккаради-ацхе здесь было потрясающе свежо – умытые росой высокогорные луга пахли мёдом, среди цветов деловито жужжали пчёлы и горная тишина нарушалась только звоном козьих колокольчиков.

Геральт то и дело пускал свою лошадь галопом через цветущее поле, норовил угнать вперёд и искупаться в холодной горной реке. Герт иногда присоединялся к нему, но чаще просто двигался вперёд, улыбаясь и не выдавая цели их поездки. Свобода безлюдных просторов пьянила сильнее любого вина – молодой ведьмак не мог поверить в то, что снова просто скачет по полю, ветер снова развевает лошадиную гриву и его волосы, а галопирующий конь будто бы вытягивается в вибрирующую над травой дугу. Вечно тёмная тюремная камера, гулкая высота виверновых пещер, железистый запах ящеров и гул их кожистых крыльев – всё это осталось в прошлом.

Только вчера ему не верилось в то, что когда-нибудь будет жизнь за пределами пещер и тесной каморки, а теперь он совершенно не представлял никакой жизни, кроме скачки среди безлюдных зелёных гор.