Текст книги "Искалеченная"

Автор книги: Хади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Сражение

Дакар. Я перед своим отцом, это его по семейной иерархии я должна спросить первым.

– Папа, я хочу, чтобы ты помог мне развестись. Он не произносит ни одного упрека, не задает вопросов. Он точно знает о попытках мужа очернить мою репутацию. Никаких комментариев.

– Когда брак не ладится, надо избавить людей друг от друга. Бесполезно оскорблять или ненавидеть. Только сначала мне нужно поговорить с моим старшим братом в деревне – это ему решать: он сегодня старший в семье.

Как все сложно! Муж – племянник этого дяди и брат моего отца… Результат традиций сонинке. У нас случалось, что при рождении девочки какая-либо женщина привязывала ей на запястье кусочек ткани, что означало: «Я резервирую ее для своего сына!» И каждая хорошая мать хотела, чтобы на ее дочке женился двоюродный брат. Так можно было сохранить семейную линию. Никаких межэтнических браков. Кровное родство никого не страшит по причине невежества. Отсюда браки по договоренности, сопровождающиеся предварительно «вырезанием» девочек, поскольку сонинке, уважающий свою семью, никогда не женится на «нечистой» девушке.

Я добилась религиозного развода. Устное соглашение между мужчинами развеялось так же быстро, как облако дыма. Мне окончательно дали свободу. Месье оставался отцом своих детей, мадам могла бороться и зарабатывать на жизнь так, как она того желала.

Я боролась во Франции с тысяча девятьсот восьмидесятого года. В восемьдесят шестом, когда я работала переводчиком, познакомилась с Кумбой Туре, тоже переводчицей и вице-президентом ГАМС. Она рассказала мне об этой ассоциации, увлекла меня и с тех пор мы вместе – наша твердая убежденность никогда не ослабевала.

ГАМС была и остается светской и неполитической ассоциацией, состоящей из африканских и французских женщин. Кроме традиции «вырезания», ГАМС посредством информации и предупреждений пытается бороться против других пагубных практик: насильственных и (или) ранних браков, ежегодных беременностей. Это кропотливая работа в основном состоит в обучении женщин в женских консультациях и в детских поликлиниках. Мы говорим о последствиях «вырезания» – гинекологических, урологических проблемах, сложностях при родах. Мы знаем, что многие «вырезанные» женщины переносят при каждых родах эпистомию или даже кесарево сечение. А следующие одна за другой многочисленные беременности, в среднем от четырех до (в некоторых случаях) десяти, усложняют эти проблемы. Нужно сделать все возможное, чтобы мамы не подвергали «вырезанию» своих дочерей – варварскому ритуалу, от которого женщина страдает всю жизнь. Мы объясняем также, что религия никогда не навязывала соблюдения этого обычая. И нуждаемся в посредничестве духовных лидеров Африки. Им предстоит разоблачить многовековую ложь, возникшую из-за незнания священных текстов. В реальности «вырезание», или анфибуляция, проповедуется мужчинами и совершается женщинами по глупости. Некий африканец сказал мне однажды:

– Обряд нужен, чтобы женщины не подвергались насилию.

– Ты думаешь, насильник будет интересоваться особенностями женской анатомии? Ты полагаешь, что он сначала посмотрит, а потом будет насиловать?

Другой пример:

– Обряд нужен, чтобы жены не изменяли мужьям.

– Лишить женщин удовольствия не означает лишить желания. Сексуальность искалеченной женщины так же печальна для нее, как и для тебя.

Я открыла для себя перечень еще более ужасающих объяснений: речь шла о еще более изощренных сексуальных удовольствиях мужчины, о сохранении социальной сплоченности…

Генитальный орган женщины рассматривался как грязный и некрасивый, даже дьявольский. Ребенок при появлении на свет не должен был касаться его: от этого якобы зависело выживание младенца.

Этот орган, похожий в миниатюре на мужской член, подлежал ликвидации. Удаление клитора – символ подчинения. Это повысит плодовитость женщины. И наконец, главный аргумент – религия.

Разоблачение варварского обычая меня по-настоящему захватило после смерти маленькой малийской девочки вследствие «вырезания». Это было в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Ее звали Бобо Траоре. В течение долгого времени я мирилась с этой традицией, и мои первые три дочери стали ее жертвами. И потом даже забыла об этом, уйдя с головой в свои личные проблемы. Но смерть совсем маленького ребенка в Париже, о чем громко кричали все французские газеты, разбудила меня, как разбудила французское общество и многих африканцев в то время.

Никто тогда не говорил о «вырезании» открыто, и в большинстве своем французы не знали о существовании этой практики в Африке. Молчали и этнологи, и ученые. И внезапно африканцев стали называть варварами в вечерних теленовостях!

После смерти девочки мне как переводчику Международной иммигрантской службы педиатры начали задавать вопросы. Я многого не знала об истоках чудовищного обычая, но, по мере того как и в какой степени решались мои личные проблемы, все чаще участвовала в ежемесячных собраниях в Доме женщин в Париже.

Вначале я только слушала. И мало-помалу узнавала правду от врачей, из книг, которые сама искала в библиотеках. Не все мусульманские женщины подвергались «вырезанию». На моей родине в Сенегале волофы не практиковали это. В некоторых арабских странах Северной Африки – тоже.

Первый вывод: обряд не имеет ничего общего с религией. Почему мы, а не другие?

Вывод второй: врачи-педиатры установили, что «вырезание» приводит к физическому увечью и имеет чудовищные последствия для здоровья женщины. Физическое увечье неизменно влечет и психологическое.

Наши мамы никогда не говорили с нами об этом, тогда как сами прошли через ужас, страх и мучения.

У нас, африканских женщин, многое не принято обсуждать. Особенно трудно говорить о нашем опыте. Никакая женщина не хотела выставлять на показ свою сексуальную жизнь. Стыдливой и замкнутой, ей было неловко касаться этого вопроса. Впрочем, как говорить об удовольствии, которого не знаешь? Женщин очень смутила шумиха вокруг «вырезания» и все, что говорили об этом.

– Нет-нет, с нами все в порядке, никаких проблем при родах, никаких сексуальных проблем, ничего подобного.

Но по поводу легитимности «вырезания» споры разгорелись нешуточные. Средства массовой информации называли нас варварами, соблюдавшими традицию, которую они квалифицировали как «культурную», а мы не могли дать никакого рационального объяснения. И не без основания.

Я бегала в поисках информации из одной библиотеки в другую, но тогда было очень мало написано на эту тему. Во всяком случае в Коране точно ничего не говорилось о «вырезании».

Активистки ГАМС были лучше информированы. У них к тому же оказался фильм, привезенный из Африки, который очень метко назывался «Обман».

Там снято «вырезание» маленькой девочки в Нигерии. Эти кадры невозможно смотреть. Жестокость варварского обычая потрясает! И что ужасает более всего – его проделывает мужчина!

«Вырезание» в моей стране – дело женщин, мужчины в стороне и никогда об этом не говорят. Женские половые органы – табу. Я не знала, что в других регионах мужчины – подстрекатели дикой традиции сами взялись за исполнение. Увиденное на экране было нечеловеческим изуверством: речь шла об иссечении и так называемой инфибуляции. Этот кошмар заключается в удалении всего: не остается ничего от половых органов девочки. Ни клитора, ни малых, ни больших губ. И несчастный ребенок перекроен полностью. Остается орган, защищенный от любого вторжения до тех пор, пока будущий муж не лишит ее девственности при вступлении в брак. Ей оставляют только маленькие отверстия для естественных потребностей.

Это происходит потому, что мужчина, если его можно так называть в данном случае, должен лишить невинности свою когда-то перекроенную молодую жену в первую брачную ночь. Если ему это не удается, его мужская сила подвергается сомнению. Мне говорили, что иногда мужчины резали себя, чтобы оставить следы крови на простыне, только бы ни быть уличенными в мужской слабости.

К родам такую женщину нужно «расшить», а затем снова «сшить». И снова «расшить» при следующих родах. И так каждый раз…

Это невообразимый ужас, пожизненное страдание для молодых матерей, которые часто умирают, став жертвами кровотечения, различных инфекций и не поддающихся выявлению хворей.

Я была подавлена, узнав масштаб явления. Каждый этнос имеет свои традиции. Есть простое «вырезание», если можно так выразиться: уничтожение верхней части клитора. Иногда это надрез, чтобы символично пустить немного крови. У других этносов клитор удалятся полностью. Но то, что называется фараоновским иссечением, или инфибуляцией, которое практикуется в Египте с античности, самое страшное.

Все первые африканские девочки, рожденные во Франции, подверглись «вырезанию» без того, чтобы кто-либо об этом знал. Гинекологи и акушерки не могли не видеть последствий, однако, исходя даже из своего собственного опыта, я могу утверждать, что они остерегались говорить об этом. Подозреваю, что в то время огласка рассматривалась бы как неполиткорректность.

Трагическая история восемьдесят второго года помогла нам убеждать африканских матерей-иммигранток отказаться от дикого обычая. Сначала их нужно было уговорить с помощью педиатров не наносить увечья девочкам. Большинство африканок не читали журналов, не понимали содержания телевизионных новостей, но все теперь знали, о чем говорят средства массовой информации. Активистки ГАМС даже обзванивали дома иммигрантов. Так распространялась информация. Многие африканские женщины в ту пору знали, как и я, ту, которая «вырезала» маленькую малийку, Бобо Траоре. К сожалению, нужна была искупительная жертва – трехмесячный ребенок-страдалец, умерший от кровотечения, – чтобы женщины-иммигрантки осознали весь кошмар происходящего с ними, и Франция тоже.

Но родители в то время не подвергались уголовному наказанию за «вырезание», как и за избиение или ранение детей, тогда как со всей очевидностью речь шла о криминальном преступлении.

В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году решением кассационного суда было определено наказание за удаление клитора несовершеннолетним девочкам как за преднамеренное увечье, а значит, за преступление, подлежащее рассмотрению суду присяжных. Наказание – от десяти до двадцати лет лишения свободы.

В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году Лига прав женщин, Лига международных прав женщин и «SOS! Другие женщины» выступили в качестве гражданского истца в процессе маленькой Бобо. Мадам Линда Вейл Кюрьель, замечательный адвокат, которую мне повезло встретить тогда, смогла доказать недостаточную компетентность уголовного суда в области «вырезания». Речь шла не о тумаках или ранах, а о сознательном увечье, наносимом родителями, которые имеют власть над несовершеннолетним ребенком. А поскольку нанесенное увечье считается преступлением во Франции, то исполнитель «вырезания» и родители жертвы виновны одинаково.

Начались дебаты в масштабе страны. Нас приглашают на телевидение на встречу с адвокатом родителей ребенка. Есть фанаты культурной исключительности, африканцы, возмущенные тем, что Франция осмеливается затрагивать их традиции. Некоторые адвокаты, готовые защищать кого угодно, представляют африканских женщин глупыми бедняжками, чья ответственность не может быть установлена.

Они не бедняжки и не глупые, даже если никогда не садились на школьную скамью, но – бесспорно! – униженные и обманутые. Им не хватает правды. И никто им ее не говорит, они остаются бесправными и во Франции, в стране, которая, казалось бы, должна была предоставить им возможности для развития. Участвуя в теледебатах, я была раздражена нелепыми рассуждениями о «глупых бедняжках», озвученных к тому же юристом.

Однако вместе со мной пригласили и другую африканскую женщину, «борющуюся» за «вырезание». Она была родом из Гвинеи и заявляла об отсутствии каких бы то ни было сексуальных проблем, а также о том, что быть «вырезанной» – везение. Она говорила:

– Это хороший обряд! Если бы нужно было пройти его снова, я бы прошла.

Меня возмутило такое лицемерие:

– Каждый делает, что хочет, мадам. Идите делайте «вырезание», если нравится, но я запрещаю вам говорить, что это хороший обряд.

Мой личный пример, мое искромсанное тело, мои страдания и унижения свидетельствовали о чудовищных последствиях «вырезания». Я испытывала сильнейшие угрызения совести за то, что не уберегла моих дочерей. И сейчас со знанием дела открыла «большой рот», как говорила мама, во имя правды.

Я бросилась в ожесточенную борьбу после тех смехотворных дебатов. Нас везде приглашали для обсуждения животрепещущего вопроса. Мы были недостаточно вооружены, чтобы проводить большую информационную кампанию. Требовались дотации, чтобы платить хотя бы самый минимум добровольцам.

Я трудилась, чтобы жить, как и другие женщины в ГАМС, и каждая знала, что эта наша добровольная работа не давала возможности накормить ни наших детей, ни матерей. Однако мы понимали: никто, кроме нас, не сделает огромную работу по предупреждению варварства и информированию о его последствиях.

Существовала группа лицемерных женщин и мужчин, утверждавших, что активистки ГАМС состояли на службе у французских феминисток, манипулировавших ими. Мы объясняли, что хоть и боролись во Франции, но эта борьба в первую очередь касалась Африки. Африканские женщины объединялись вокруг Межафриканского комитета, который насчитывал в то время больше двадцати стран (сегодня их тридцать). Разве Африка не имела права на собственный феминизм? Нас, африканских женщин, «поставили на службу французским феминисткам», потому что, совершенно очевидно, мы поколебали извечную власть мужчин, вот и все!

В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году семейная пара, ответственная за «вырезание» своих шести маленьких дочек, была осуждена за «побои и ранения». В уголовном суде прокурор назвал родителей «жертвами отпечатка их древней культуры». На следующий год суд состоялся снова, и, несмотря на мнение прокурора, формулировку изменили. Речь шла, бесспорно, как это доказала мадам Вейл Кюрьель, о преступлении.

И – в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом – первое осуждение в суде присяжных на три года тюрьмы (условно) мужчины и двух его жен. Но только в девяносто первом впервые осудили исполнительницу «вырезания» на пять лет тюрьмы. Затем, в девяносто третьем, был вынесен приговор матери, а в девяносто шестом – отцу, совершившему «вырезание» своих дочек в Африке, против воли их матери. Наконец, в девяносто девятом, впервые в судебной практике молодая малийская женщина предъявила обвинения «вырезающей» с большим опытом. Малийке двадцать четыре года, и она студентка факультета права. Подвергшаяся «вырезанию» в возрасте восьми лет, она решила бороться против увечья, уготованного ее младшей сестре.

Уже приговоренная в первый раз в восемьдесят восьмом году к условному сроку, исполнительница обряда защищала свою порочную практику под видом незнания того, что ее запрещают французские законы. Она объясняла также, что в статусе дамы из касты кузнецов ее роль заключалась в том, чтобы помогать знатным семьям и быть у них на службе. Она многого не знала, и особенно того, что французский судья установил за ней слежку и обнаружил, что она делала «вырезание» за деньги. Она брала от ста пятидесяти до пятисот франков за визит. Ей предъявили официальное обвинение в изувечении сорока восьми девочек. Наверняка были и другие жертвы…

Когда я слышала африканских женщин, защищающих «вырезание» («Она постучала в мою дверь, я не знала ее, она спросила, нуждается ли моя дочка в „вырезании"»), я им не верила. Насколько я знаю, такое не делается случайно. Или женщина из касты кузнецов берет инициативу на себя, совершая обряд без предупреждения и бесплатно – так было в моем случае, – или сами родители находят ее и платят ей. Такова практика в иммигрантском сообществе. Родители несут такую же ответственность, как и женщина из касты кузнецов.

Я присутствовала на процессе. Мадам Линда Бейл Кюрьель выступала в качестве гражданского истца. Я слушала молодую девушку-свидетеля, она говорила о невыносимом страдании и загубленной сексуальной жизни.

Но я также слышала свидетельские показания педиатра, утверждавшего, что удаление клитора – всего лишь «искусственное вредительство». Я хотела крикнуть ему на весь зал, что если бы ему отрезали нечто похожее (чтобы быть корректной, не буду уточнять что именно) лезвием для бритья, то он мог бы иметь право говорить мне это.

Но, к счастью, эксперт опередил меня, поставив все на свои места:

– Эквивалент для мужчины – отсечение члена и его головки.

Наконец, защита стала отстаивать тот факт, что знать о запрете – одно, а понимать основание для него – другое.

Именно после этих слов я сообщила о том, что, по словам врачей, в африканских семьях, занятых на малых предприятиях, варварская практика почти исчезла благодаря нашей информационной работе. Однако в Париже, в черте города, персонал малых предприятий менее сговорчив, и все под предлогом культурной исключительности. Там не хотят менять положение африканских иммигранток; как сказала когда-то белая женщина-гинеколог: «Оставьте в покое клитор африканок».

Конечно, легко и просто рассуждать, когда ничего не случилось с твоим.

В наши дни многие страны Африки – Сенегал, Буркина-Фасо, Берег Слоновой Кости – законом запретили «вырезание». Государственный совет Египта пытался сделать это в тысяча девятьсот девяносто шестом году, но через несколько месяцев после принятого закона оппозиция религиозных радикалов свергла правительство. И мужчины добились, чтобы практика «вырезания» была легализована в больницах.

И, однако, нашелся один человек, имам мечети Ал-Азар в Каире, публично заявивший, что Коран не оправдывает этой традиции. Но нам всем предстоит пройти еще длинный путь, пока обман африканских женщин не прекратится.

Между тем в тысяча девятьсот девяностом году наша ассоциация впервые добилась дотаций, и начиная с того времени мы получаем официальную зарплату. Какой бы маленькой она ни была, эта помощь позволяет нам шире развернуть информационную работу с медико-социальным персоналом. И сегодня мы посещаем школы, колледжи, лицеи и университеты, встречаемся с медсестрами и акушерками – со всеми, кто по долгу службы несет ответственность за африканских женщин. Мы продолжаем ходить на предприятия, где трудятся африканки, и организовывать собрания с персоналом.

ГАМС – первая ассоциация такого рода в Европе, поэтому мы часто бываем на международных конференциях. Я выступаю как эксперт-консультант и докладчик. В двухтысячном году я знакомлюсь с Эммой Бонино – европейским депутатом, которая просит меня принять участие в международной акции «STOP FGM», что в переводе с английского означает «Стоп женским генитальным увечьям». Эта необыкновенная женщина борется за права личности в целом и женщины в частности.

Так я нашла работу. Я пробовала обучаться разным специальностям в восьмидесятые годы: одно время я посещала школу сиделок и школу медсестер, но не могла продолжать учебу в связи с той непростой ситуацией, в которой я оказалась из-за развода с мужем. Благодаря клинике, где я проходила стажировку, я нашла работу, но очень тяжелую: я обслуживала больных, которые были при смерти. Я работала ночью, с восьми вечера до восьми утра. А днем боролась за свои права. Дети росли. Я чувствовала себя менее одинокой, благодаря сенегальской подруге, жившей у меня дома. Она была моя единственная настоящая подруга и остается ею по сей день. Я держалась вдали от африканского сообщества – слишком много моих соотечественников отвернулись от меня, потому что я вышла за рамки, навязанные африканским женщинам. Одни помогали мне, не вмешиваясь в мой семейный конфликт; другие, оскорбленные, прогнали меня, когда мне было очень тяжело. Меня спасали социальные работники в мэрии, коллеги по ассоциации и несколько африканских подруг и друзей.

В тысяча девятьсот девяносто третьем году я сдала вступительный экзамен в университет «Париж-VIII», чтобы изучать африканскую социологию. Я хотела знать, была ли способна дойти до диплома. Через год занятий я потеряла терпение и изучала только то, что уже хорошо знала!

ГАМС по-прежнему работает в сотрудничестве с местными африканскими ассоциациями. Если семья отказывается слушать нас во Франции, наши коллеги в Африке принимают эстафету. Потому что до сих пор многие родители используют поездку на родину, чтобы сделать «вырезание» своим дочерям, обходя таким образом французские законы. На границе проверяют багаж, но не девочек. Как бороться с этим?

Есть судьи и прокуроры, которые могут вызвать родителей в суд для разъяснительной работы в случае, если ребенок родился во Франции и еще не успел подвергнуться экзекуции. Наша задача в том, чтобы сообщать о таких случаях. Как бы я хотела, чтобы маленькие девочки, появившиеся на свет во Франции от родителей-иммигрантов и воспитывающиеся в традициях двух культур, были француженками по рождению и жили по законам, никоим образом не карающим ни за самобытность, ни за национальные обычаи, а только за преступления перед личностью, за увечья, уродующие человеческую жизнь. «Традиции! Культура!» – выкрикивали лозунги те, кто возражал против принятия закона в начале нашей активной битвы. После каждого нашего публичного выступления нам звонили с оскорблениями. Сегодня все по-другому, я очень счастлива, когда мне говорят: «Видели тебя по телевизору, сестра. Это очень здорово – то, что ты делаешь, продолжай бороться, нам нужно искоренить варварские традиции!»

Но слышу я подобное только последние два-три года…

Я думаю, что «вырезание» вскоре исчезнет, но полигамия, уверена, будет сопротивляться еще долго.

В Сенегале мужчина думал дважды, прежде чем бросить жену. Семьи всегда присматривали за тем, как складывается семейная жизнь, и в любой момент могли «забрать» дочь, неудачно выданную замуж. Но вдали, в изоляции, в городе, будучи заложницей семейных традиций, в плену у детей и мужа, африканская женщина вынуждена выживать. Она в полной финансовой зависимости. Таких женщин еще немало. Многие мужчины тем не менее утверждают, что могут прокормить своих детей без семейных пособий.

Я вспоминаю семью, где мужчина имел пятнадцать детей от двух жен. Десять из них ходили в школу, и в этой школе меня попросили вмешаться, чтобы урегулировать странную ситуацию.

Две матери говорили мне тогда, в две тысячи втором году:

– Деньги приходят на счет мужа, и у нас нет к ним доступа. Он взял часть денег и уехал в Африку повидаться со своей третьей женой. Бот уже три месяца, как он там, сейчас начало новой четверти, а у нас нет денег на содержание детей. То, что он оставил, едва хватает на троих старших.

Легко пополнить личный счет, увеличивая число семейных пособий и имея школьные дотации на десятерых детей… Тот муж прекрасно жил в своей деревне.

Наверняка можно что-то сделать, чтобы предотвратить подобное. Ситуация была бы не такой унизительной, если мужья, даже живя в полигамии, давали бы женам возможность учиться. Однако подавляющее большинство мужчин используют семейные пособия, чтобы взять себе вторую или третью жену и унижать ту, что была у него раньше. Я думаю, что государство недостаточно активно ведет работу в этой области. А сколько еще предстоит сделать для защиты прав женщин во всем мире!

В июле две тысячи третьего года африканские страны подписали конвенцию, называемую «протоколом Мапуто» – дополнение к Хартии прав человека – и посвященную женщинам. Это замечательный документ, который, если когда-нибудь будет применен, приведет к реальному улучшению условий жизни африканок. Он провозглашает равенство мужчин и женщин, осуждает насилие над женщинами и пагубную для их здоровья практику – генитальные увечья и насильственные браки в том числе.

Увы, некоторые страны, подписавшие протокол, все еще не ратифицировали его. На сегодняшний день, чтобы он вступил в силу, нужно, чтобы минимум пять из нератифицировавших протокол стран перестали требовать внесения поправок и отстаивать права на культурную самобытность… У каждого свои аргументы, а женщины остаются подневольными, несмотря на международные требования. И мы, африканки, категорически протестуем против того, чтобы переставили даже запятую в подписанном тексте протокола. Мы ждем ратификации всеми африканскими странами без исключения. Эмма Бонино и многие другие собираются провести кампанию по привлечению общественного мнения, чтобы протокол был не только ратифицирован, но и применен всеми странами, и особенно теми, кто все еще не может решиться на это.

С две тысячи второго года я являюсь президентом европейской сети за предотвращение женских генитальных увечий (EuroNet – FGM). Появление этой сети стало возможным благодаря встрече, организованной в Швеции Международным центром репродуктивного здоровья, и инициативе ГАМС. Сеть начала активно работать в тысяча девятьсот девяносто восьмом году, благодаря университету Ган в Бельгии, ассоциации сомалийских женщин в Гетеборге и миграционным властям на местах. Мы хотим усилить сотрудничество на европейском уровне, чтобы повысить эффективность нашей работы и улучшить здоровье иммигранток, искоренив варварство генитальных увечий, насильственных и ранних браков.

Молодые девушки, готовые бороться за свои права, регулярно приходят теперь в наши ассоциации. И я надеюсь, что они подхватят эстафету, поскольку мы начинаем уставать, ожидая проявлений доброй воли мужчин-политиков, такой призрачной.

В иммиграции мы оказались принесенными в жертву. Мы должны были выставлять напоказ нашу частную жизнь, чтобы бороться эффективнее. Мы – первые жены иммигрантов, испытавшие насилие мужей и давление нашего сообщества во Франции. Я говорю о первой иммиграции, о своей. Как преподавателю грамоты, мне иногда приходилось в некотором роде клянчить разрешение у мужей, чтобы они позволили своим женам посещать мои уроки. Каким-то чудом мне всегда это удавалось.

Встав, подобно нам, плечо к плечу, африканки могут научиться бороться, для начала полностью отказавшись от «вырезания» своих девочек. Они могут требовать – почему бы и нет? – избавления от этого увечья с помощью восстановительной хирургии, весьма развитой сегодня. Все больше и больше молодых африканок хотят жить настоящей жизнью женщины. Европейкам трудно понять эту пустоту, преследующую нас. Операция по восстановлению клитора требует психологической подготовки: зарубцевавшийся в детстве шрам забывается на некоторое время, но боль – никогда. И в этот раз боль напоминает о себе в послеоперационный период, но теперь женщина сама сделала выбор. Подозреваю, что это странное ощущение – обрести исчезнувшую часть тела.

Я встречала прооперированных молодых женщин – «восстановленных». Первая, которая поделилась с активистками ГАМС, заставила нас смеяться. Она сказала:

– У меня есть клитор! Это работает! Это так м-м-м…

В двадцать лет еще жизнь впереди… Многие последовали за ней, последуют и другие.

Но остережемся утверждать, что восстановительная хирургия решает все проблемы. Это не выход из положения. Требуется тотальное искоренение варварских обычаев в мире. Пока они существуют, одного закона недостаточно. Необходимо будоражить общественное мнение и вести просветительную работу.

В Судане, несмотря на то что закон, запрещающий увечья, был принят в сороковых годах, инфибуляция – чудовищнее чего не существует – остается обычной пыткой для женщин. Некоторые главы африканских государств отступают перед тем, что один из них называет «эмоциональной реакцией определенных религиозных лидеров или представителей меньшинств». В период введения закона он даже попросил, чтобы закон был применен с «разумностью», настолько сильны сопротивления некоторых этнических групп. Мы, восставшие против дикости, нуждаемся в помощи религиозных деятелей и народных поэтов, в их умении подбирать нужные слова и убеждать африканских матерей в том, что религия абсолютно не требует жертвы в виде покалеченных женских гениталий.

Бог не поскупился, создавая женщину, зачем разрушать его произведение?

Особенно нужны информационные акции в деревнях, где труднее всего заставить матерей понять, что «вырезание» девочек будет иметь трагические последствия для их здоровья.

На сегодняшний день увечья женских гениталий практикуются в тридцати европейских странах, но главным образом – в Египте, Мали, Эритреи, Эфиопии, Сомали…

Знают ли туристы, приезжающие полюбоваться сокровищами фараонов, что в Каире, например, существуют лавочки, которыми заправляют мужчины, где «вырезание» маленьких девочек практикуется безнаказанно и за деньги? Такие «лавочки» имеются и в жилых домах!

Жертвами варварской традиции являются сто сорок или сто пятьдесят миллионов женщин во всем мире. Почти в два с половиной раза больше населения Франции.

Я стала одной из жертв. Моя беззаботная жизнь оборвалась в тот злополучный день. Стечение обстоятельств было роковым. «Вырезание» в раннем детстве, брак в подростковом возрасте, беременность до достижения зрелости – я не знала ничего другого, кроме подчинения. Это то, чего хотят мужчины, – к их удовольствию, и то, что навечно сковывает женщин, – к их несчастью.

Некоторые женщины продолжают говорить: «Меня подвергли „вырезанию", и моя дочь должна пройти через это». Они думают, что их дочери не найдут мужей.

Но я встречала в африканских деревнях бабушек, иногда восьмидесяти лет, которые говорят совсем по-другому: «Знаешь, дочка, почему мужчины придумали это? Чтобы заставить нас молчать! Чтобы контролировать нашу жизнь женщины!»

Слова «оргазм» нет в нашем языке. Удовольствие женщины – не только табу, но и нечто совсем неведомое. Впервые услышав слово «оргазм», я побежала в библиотеку. И тогда поняла, чего нам не хватало. «Вырезанием», практикуемым в детстве, нас заставляют поверить, что мы родились такими. Нас лишают удовольствия, чтобы доминировать над нами, но не могут лишить способности мыслить.

Существо, находящееся в заточении в узкой камере, даже в наручниках и кандалах, сохраняет свободу мысли. Тело в неволе, но мозг свободен. Именно так я воспринимала себя. Мне понадобилось время, чтобы научиться убеждать женщин отстаивать свои права. Вначале, особенно когда нужно было выступать на конференциях, меня сковывало сильнейшее смущение. Я думала: «Я – необычное существо, диковинный зверь, на которого все пришли поглазеть, чтобы понять, как он устроен». И я боялась смотреть на людей, стараясь угадать их мысли, – это было ужасно. Через несколько минут мне хотелось сбежать: «Что я здесь делаю? Зачем выставляю себя напоказ? Почему обсуждаю это? Почему я?»