Текст книги "Сияние (СИ)"

Автор книги: Grotten

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== 1913 ==========

Февраль в этом году выдался холодным. С финского залива задувал сильный, пронизывающий ветер, заставляющий редких прохожих плотно кутаться в шубы и шинели. Улицы Санкт-Петербурга стремительно пустели, несмотря на то, что стрелки часов на Адмиралтействе только недавно перевалили за семь вечера.

К большому, ярко освещённому дому, что в Сапёрном переулке, один за другим съезжались экипажи. Это место было хорошо знакомо многочисленным представителям столичной богемы во многом благодаря владельцу.

Аким Самуилович, миллионер, владелец многочисленных заводов и фабрик, меценат и покровитель искусств принимал у себя самых разных людей. Здесь бывали и чопорные царские министры, и священнослужители в длиннополых рясах, и революционеры, мечтающие о справедливом государстве, но чаще всего в этом доме принимали поэтов, писателей, музыкантов, которых владелец дома ставил превыше других. «В юности я тоже писал стихи, с тех пор поэзия – моя страсть», – любил повторять этот породистый, вальяжный мужчина, чем-то неуловимо напоминающий английского лорда.

Гости, кто по одному, кто парами входили в распахнутые настежь двери, стягивали шубы и шапки, облегчённо улыбались, ощущая разливающееся по членам тепло от камина. Старый швейцар с длинной окладистой бородой низко кланялся, принимал одежду и рукой почтительно указывал в направлении лестницы на второй этаж.

– Извольте-с проходить, господа. Хозяева ожидают, – подобострастно приговаривал он.

Поднявшись по высоким ступеням гости оказывались в просторном холле, где их встречал молодой человек в чёрном, идеально сидящем смокинге с голубой гвоздикой в петлице. Высокий, стройный, элегантный, в свои шестнадцать лет он выглядел прирождённым аристократом. Это ощущение подчёркивал нос с горбинкой и карие миндалевидные глаза, смотрящие с неожиданной для столь юного возраста серьёзностью. Это был Леонид, младший и любимый сын Акима Самуиловича, или Лёвушка, как его чаще называли домашние. Юный «гений» и будущий поэт, который и являлся главным героем вечера.

В этот день давался домашний спектакль, и не какой-нибудь Чеховский «Медведь» или «Les Deux Timides» Эжена Лебуша, а постановка самого Лёни, представляющая из себя полупьессу-полуводевиль с музыкой, танцами и самое главное стихами.

Леонид приветствовал каждого из гостей лёгким поклоном и провожал в огромную, танцевальную залу, по случаю преобразованную в маленький театр.

В большом камине тихо потрескивали дрова; старинное фортепиано работы немецких мастеров стояло в углу импровизированной сцены, обозначенной красочными, ещё не успевшими до конца высохнуть декорациями. По стенам висели многочисленные картины, в основном работы голландских и французских мастеров. По центру, как в театре, полукругом были расставлены венские стулья.

Постепенно зала заполнялась. В первом ряду по центру почётное место занял известный на всю столицу искусствовед Николай Николаевич Врангель. Справа от него театральный художник Судейкин, за ним молодой, но уже известный поэт Георгий Иванов. Слева – Николай Степанович Гумилёв с супругой Анной Андреевной, которая только недавно отошла после родов и начала выбиралась в свет. Лицо её выглядело крайне измождённым.

Поэты, писатели, музыканты, художники, просто творческие личности – по большей части молодёжь, хотя присутствовали и люди постарше, а также многочисленные родственники. Среди них Михаил Алексеевич Кузмин, считавшийся близким другом семьи и покровительствовавший юному Леониду. Пять лет, как уже были изданы «Крылья», но «воинствующий циник» и «хулиган», как его окрестили коллеги по цеху, был всё таким же мечтательно-пылким, лёгким и увлечённым поисками своего места в жизни.

Пока представление не началось, он тихо переговаривался с Гумилёвым, обсуждая предстоящую тому в ближайшее время экспедицию в Абиссинию.

Отдельно от всех в самом углу присел непонятно как сюда попавший отец Алексий, благочинный Санкт-Петербургских морских церквей. Старец, чей возраст уже приближался к восьмидесяти годам. На окружающих он взирал с лёгкой улыбкой, кротостью и абсолютным смирением.

Леонид, встретив всех приглашённых, скрылся в собственной комнате. Руки его потряхивало от волнения, сердце стучало словно колокол, страх сковывал юную душу, так жаждавшую признания и славы. Он устало опустился на стул и рассеянно окинул своё отражение в зеркале. Увиденное ему не понравилось. Он хотел казаться взрослее, чем есть на самом деле, но всё равно не выглядел сформировавшимся мужчиной. Скидок же на возраст он не терпел.

В это время дверь в комнату приоткрылась и в неё осторожно протиснулся невысокий, худенький парень. Всего на полтора года младше Леонида он выглядел совсем ребёнком. Фигура его ещё окончательно не сформировалась, плечи были слишком узки, и чёрный фрак висел слишком свободно. В петлице красовалась такая же нежно-голубая гвоздика. Лицо раскраснелось от волнения и сквозь пудру на щеках проступали алые пятна.

– Лёня, я боюсь, – еле слышно прошептали губы юноши.

– Ну чего ты, Влад, – тут же подскочил с места Леонид. Его глаза подёрнулись неожиданной теплотой, в них мелькнула какая-то скрытая нежность и желание защитить любой ценой. – Всё будет хорошо. Вот увидишь.

– А если я собьюсь и всё испорчу?

– Для меня ты всё равно будешь лучше всех. Всегда! – тихо прошептал Лёня, обнимая мальчика и пытаясь успокоить. – Ты столько сочинял, писал музыку, репетировал. Неужели теперь готов отступиться? Этим ты подведёшь не только меня, но и Лулу, Никса, всех, кто столько готовился.

– Твоя сестра вновь смеялась надо мной, – чуть обиженно ответил мальчик, прижимаясь к Лёне и пряча лицо у него на груди.

– Лулу над всеми смеётся, и ты не исключение. Просто не обращай на неё внимания. Тем более сейчас для насмешек у неё есть Никс. Он уже две недели как поругался со своей матушкой и живёт у нас.

Слова ли, или уверенный голос и поддержка Лёни, но мальчик постепенно успокоился и даже робко улыбнулся. Глаза его засветились надеждой, руки перестали дрожать.

– А теперь пойдём. Пора начинать. Гости уже, наверное, заждались. Даже Анна Андреевна пришла. Она так долго не была у нас, – уверенно проговорил Лёня, с сожалением разрывая дистанцию между ним и Владом.

Импровизированная сцена осветилась мягким светом, за фортепиано занял место Влад, который, лишившись поддержки старшего товарища, вновь разволновался. Тонкие пальцы скользнули по клавишам и зазвучали первые, еле различимые звуки.

Словно из темноты перед зрителями выступил Леонид. Он выглядел необычайно хрупким, нежным, как будто сотканным из воздуха. Руки его взлетели вверх словно крылья подбитой птицы, зазвучали слова, простые повторяющиеся слова.

Он старался смотреть в зал, но взгляд то и дело утыкался в юного музыканта, который, сосредоточившись на игре, не видел ничего вокруг. Слова звучали как продолжение музыки, постепенно в них появился стихотворный ритм и размер.

Прилетели бескрылые птицы

Из страны бледно-розовых роз.

Побледнели таинственно лица,

Словно их заморозил мороз.

Влад медленно поднял глаза от клавиш, словно зачарованный звучащим голосом. Их взгляды скрестились, как будто делая их одним целым и неделимым. Леонид лёгким кивком подбодрил младшего товарища, и тот понял его без слов, вновь обретая уверенность.

Музыка становилась всё громче, слова всё тише. Взгляд разорвался и пальцы музыканта ударили невпопад, разрывая установившуюся идиллию. Из-за сцены раздались громкие крики «ура» и стук барабана. Леонид печально, как будто обречённо отступал назад. Шаг, другой и он скрылся из вида. Его место тут же занял огненно-рыжий, нескладный, зеленоглазый Никс. Ему уже было давно за двадцать, но с барабаном в руках и сияющей улыбкой на устах он казался вечным мальчишкой. Тум-тум-тум, отбивал он ритм. Динь-динь-динь, вторило ему невпопад фортепиано.

Постановка стремительно развивалась, картины сменяли одна другую, гости вначале смотревшие на происходящее с разумной снисходительность к юным талантам, еле могли спрятать саркастические улыбки, прикрывая рты надушенными платками.

Во время очередного поэтического выхода Лёни у барона Врангеля из глаза выпал монокль, а Анна Андреевна Горенко-Гумилёва, уже во всю смеялась над нескладными рифмами, украдкой нашёптывая что-то мужу на ухо. Стало ясно, что это провал. Драма обернулась фарсом.

В довершение представления на сцену выскочила босоногая Лулу с подругами и принялась отплясывать какой-то диковинный, ни на что не похожий танец. Музыка сбивалась всё чаще, Влад готов был чуть ли не разреветься от обиды и только взгляд Леонида, который он периодически ловил на себе, позволял сохранять присутствие духа.

Прозвучали последние аккорды, и мальчик сорвался с места, уносясь прочь, чтобы спрятаться и забыть этот позор.

Аплодисменты всё-таки раздались, но какие-то вялые, неуверенные, идущие не от сердца, а только лишь из вежливости, чтобы не обижать хозяев дома.

Ноги сами собой принесли Влада в комнату Лёни. Дверь захлопнулась за его спиной, и мальчик безвольно опустился прямо на пол рядом с кроватью. На глазах навернулись слёзы. Хотелось быть сильным и смелым, вот только чувство обиды на весь мир заполняло душу. Произошедшее казалось ужасной, непоправимой трагедией.

Он спрятал лицо в ладонях, размазывая по напудренным щекам слёзы, которые продолжали литься нескончаемым потоком.

Краем уха мальчик уловил звук стукнувшей двери и тихие шаги. Рядом кто-то опустился на колени и обнял за плечи.

– Влад, не плачь. Это только первая наша попытка, – раздался тихий голос Леонида.

Ему самому было больно и обидно, но перед лицом младшего товарища не хотелось показывать слабость.

– Пойдём вниз, гости ждут, – проговорил Лёня после некоторой паузы.

– Я никогда больше не буду играть и участвовать в спектаклях, – резко, переходя на крик, заговорил Влад. – Никогда! Никогда! Никогда…

– Всё хорошо. Тебя никто не заставит больше в этом участвовать. Не бойся, – успокаивал его Леонид, обнимая и прижимая к себе. – Я обещаю, что больше никогда и никому не дам тебя в обиду. Ты мне веришь?

Неожиданно Влад чуть успокоился и поднял заплаканное лицо от ладоней. Взгляды юношей вновь встретились, устанавливая какую-то незримую связь.

– Веришь? – одними губами переспросил один.

– Верю! – коротко ответил другой.

К гостям Леониду пришлось возвращаться одному. Кто-то уже уехал, но большая часть приглашённых обосновалась в гостиной, отдавая должное закускам и напиткам, предложенным заботливыми хозяевами, и обсуждая прошедшее представление.

– Ваш сын стал совсем взрослым, comme il faul, – озвучила Акиму Самуиловичу общее мнение Анна Аркадьевна. – Конечно, он ещё слишком молод и требовать от него многого рано, но задатки налицо.

– Да-да, des roses sur le neant, – подхватил Судейкин, вспомнив что-то из строк, произнесённых Леонидом. – Ему надо непременно развивать свой талант.

Верили ли эти люди сами в то, о чём говорят, или просто пытались угодить миллионеру и филантропу, любившему младшего сына до глубины души и прощавшему ему с младенчества любые шалости.

– Спасибо, господа и дамы, – коротко отвечал Аким Самуилович. – Я понимаю, что не всё получилось из задуманного, но молодёжь так самонадеянна. А ошибки, кто же не совершал их в юности, когда сердце ещё горячо и разум не властен над ним.

Разговоры не стихали до глубокой ночи. Леонид, верный долгу гостеприимства, вежливо общался с гостями, но сердце его и мысли были вместе с Владом, который так и не спустился в гостиную. Будь его воля, он бы тоже не стал выслушивать этих бесконечных снисходительно-покровительственных высказываний в свой адрес. Ведь никто… никто… так и не удосужился высказать открыто, что ему не понравилось. Но взгляды, насмешливые полуулыбки и перешёптывания за спиной говорили лучше всяких слов.

Единственным чьи слова поразили в этот вечер был отец Алексий. Старец не задержался надолго в гостях и, когда Лёня, провожал его до дверей, тихо, но внушительно, произнёс.

– Мне сложно судить о сегодняшнем представлении, сын мой. Я слишком далёк от этого. Но был один момент, когда твои глаза горели настоящим, живым огнём. Так каждый истинно верующий смотрит лишь на Бога. Этот взгляд говорит лучше всяких слов. Сохрани этот огонь и тогда твоя жизнь будет наполнена настоящим, вечным сиянием.

Двери за священником уже закрылись, а Леонид всё стоял в прихожей пытаясь разгадать эти странные, диковинные слова.

========== 1914 ==========

Прошло больше года с памятного спектакля. Леонид за это время окреп, возмужал и ещё сильнее вытянулся. Он с отличием окончил гимназию и теперь являлся студентом первого курса экономического отделения Политехнического института. Вот только выбор места обучения не был велением души, которая всё сильнее стремилась к поэзии.

Свободное время Лёня проводил в «Бродячей собаке», куда его однажды привёл Кузмин. Лишь в кругу петербургских поэтов, казавшихся ему небожителями, на время спустившимися с Олимпа, он чувствовал себя своим.

А ещё он писал, робко, неумело, но очень искренне, шаг за шагом развивая стихотворный талант. Если Влад после первого поражения сдался, опустил руки, то Лёня лишь с удвоенным упорством принялся работать, выворачивая себя наизнанку. Его стихи были полны юношеского максимализма и смутной, ещё не осознанной окончательно, влюблённости.

Наступило лето и всё многочисленное семейство, за исключением Акима Самуиловича, по давней традиции перебралось на дачу под Одессу. Большой двухэтажный дом, стоящий на берегу моря, вмиг наполнился шумом и смехом.

По маленькому саду носились, играя в догонялки, непоседливая Лулу и неуклюжий Никс, который за последнее время стал чуть ли не членом семьи. Лёня с Владом, которого родители отпустили на лето, что-то тихо обсуждали в беседке, почти полностью скрытой от посторонних глаз разросшимся плющом.

Роза Львовна, мать Леонида, ставшая на летнее время главой этого неспокойного семейства, взирала на молодёжь с некоторой снисходительностью и лёгкой полуулыбкой. Дети всегда были для неё смыслом всей жизни.

Сам Лёня на отдыхе отбросил привычную серьёзность и стал практически центром этого полушутливого общества, сложившегося в дачном посёлке. Лишь наедине с другом его глаза вновь обретали задумчивую сосредоточенность и какую-то тайную, глубоко спрятанную тоску.

Несмотря на то, что Влад за последнее время изменился и назвать его мальчиком уже не получилось бы при всём желании, для Лёни он так и остался тем, кого необходимо защищать любой ценой.

Периодически к шумному семейству присоединялись соседи с окрестных дач и тогда веселье могло не смолкать до самого утра. Играла музыка, ставились спектакли и сценки, обсуждались последние новости и только вышедшие в печать книги. Много говорилось о возможной войне с Германией, но всё это казалось скорее шуткой, чем приближающейся реальностью.

Особенно часто к ним захаживала Елизавета Михайловна Штольман с дочерью Мэри. Жена и дочь крупного хлеботорговца, они снимали ближайшую дачу. С самого начала летних каникул Елизавета Михайловна повела настоящую охоту на Лёню с целью заполучить его в зятья. Мэри уже перевалило за двадцать, а она всё ещё была не замужем. Того и гляди останется старой девой.

Леонид же был идеальным кандидатом. Ему только исполнилось восемнадцать, он был умён, обходителен, вхож в лучшие дома Санкт-Петербурга, а самое главное в будущем весьма богат. Пусть он был младшим из сыновей Акима Самуиловича, но несомненно наиболее любимым. Чем не пара для Мэри?

Вот только каштановые локоны, круглое лицо и пухлый рот девушки нисколько не тревожили Лёню. Его ночные сны всё чаще и чаще будоражили тонкие скулы, чуть вздёрнутый подбородок, тёмные непослушные волосы и серо-голубые глаза, обрамлённые чёрными ресницами. Глаза, в которых можно было утонуть, лишь единожды взглянув. Глаза Влада.

– Пойдёмте купаться? – громко, почти взахлёб прокричал Никс, устав убегать от Лулу.

Он, шумно дыша, заскочил в беседку, моментально разрушая установившуюся там тишину. Следом влетела хохочущая Лулу, так что сразу стало тесно.

Лёня окинул сестру и друга усталым взглядом и обречённо выдохнул. С гораздо большим удовольствием он в этот момент продолжил обсуждение своих последних стихов с Владом.

– Лёва, ну чего ты такой печальный. Хватит хандрить, – тут же засмеялась Лулу. – Бросайте свои вирши и пойдёмте на пляж.

– Да, до обеда еще часа три, как раз успеем искупаться, – тут же подхватил Никс, который никогда не мог подолгу сидеть на одном месте.

– А ты как, Влад? – с сомнением в голосе спросил Лёня единственного человека, чьё мнение было для него по-настоящему важно в этот момент.

– Отличная идея, – мигом откликнулся тот, тем самым не оставляя другу возможности отказаться.

Море было тёплым, солнце ярким, а песок обжигающе горячим. Молодые люди с шумом плескались среди тихих, почти незаметных волн. Жизнь казалась прекрасной, и думалось о том, что впереди только хорошее. Лулу с Никсом вновь затеяли догонялки, на этот раз в воде. Лёня, загребая руками, нарезал круги вокруг неуверенно барахтающегося Влада, не решаясь приближаться вплотную, но и не отплывая далеко. На воде юноша держался не очень уверенно, а потому приходилось его контролировать.

Вскоре Влад устал. Он, слегка покачиваясь, выполз на берег и развалился на песке, рассматривая продолжающихся купаться друзей. Глаза его то и дело останавливались на тёмной макушке Лёни, который мощными гребками сейчас отплывал от берега. Смотреть на него приходилось против солнца, глаза резало от яркого света, но юноша упорно продолжал вглядываться в удаляющуюся голову.

Волны лениво покачивались, как будто слегка сопротивляясь напору Лёни, блики, рождающиеся на их поверхности, ярко вспыхивали, создавая странную, ни на что не похожую картину. Казалось, вокруг торчащей над морской поверхностью головы рождается сияние, как будто горящий нимб.

Лёня в этот момент резко развернулся и устремил свой взгляд на Влада. Он был достаточно далеко от берега, чтобы видеть глаза друга, но почему-то твёрдо был уверен, что тот смотрит на него и чего-то ждёт. Он замер на месте, покачиваясь на волнах и, резко выкинув руку вверх, помахал другу.

Первым порывом Влада было помахать в ответ, но он почему-то никак не мог этого сделать. Мысль о том, что за простым дружеским жестом может стоять что-то большее пугала и заставляла сердце учащённо биться. Он откинулся на спину, подставляя своё тело лучам солнца, и прикрыл глаза. Вот только даже с закрытыми глазами продолжал видеть ярко-жёлтый светящий круг с черной точкой посредине. Эта точка постепенно увеличивалась, в ней начинали проступать знакомые черты. Всё это казалось каким-то сладостным безумием, рождающим ни на что не похожее волнение.

– Ты видел, как далеко я заплыл? – раздался рядом весёлый голос Лёни. – Я тебе махал.

На кожу Влада полетели брызги, зашуршал песок, и друг опустился рядом, вглядываясь в лицо лежащего парня.

– Ты не уснул? – прозвучал новый вопрос.

– Нет, – коротко ответил Влад, чуть приоткрывая глаза, чтобы сквозь тонкую щёлочку посмотреть на Лёню. – Просто устал немного. Ты же знаешь, я не очень хорошо плаваю.

– Зато Никс с Лулу носятся как заведённые! Интересная из них вышла бы пара.

– Не думаю, – как бы нехотя ответил Влад, вновь смыкая глаза. – Твоя сестра слишком импульсивна, чтобы остепениться. Она не создана для супружеской жизни. Может быть, со временем…

– Да, наверное, ты прав. Да и Никс в последние дни ведёт себя странно. Мне даже начало казаться, что он влюбился.

– Никс? Влюбился? – невольно улыбнулся Влад. – Этого просто не может быть. Он же как большой ребёнок.

Слышать эти рассуждения от парня, который и сам только недавно перешагнул шестнадцатилетний рубеж, было столь непривычно, что Лёня лишь громко рассмеялся. Он зачерпнул руками мелкий, горячий песок и тонкой струйкой начал ссыпать его на живот Владу, как будто вырисовывая какой-то узор.

– Этот ребёнок на восемь лет тебя старше, – высказал он свою мысль, когда песок в руках кончился, а на животе парня красовалась стилизованная буква «Л». – Или ты тоже ребёнок?

– Я – взрослый! – чуть ли не выкрикнул Влад, резко распахнув глаза от возмущения.

– Взрослый, взрослый, верю, – успокаивающе замахал руками Лёня, продолжая улыбаться. – Может быть, ты уже и влюблялся в кого-то? – при этом вопросе его голос чуть дрогнул. Губы ещё изображали улыбку, но вот в глазах проглядывал страх.

– Может быть и так, – неуверенно ответил парень, вновь прикрывая глаза.

– Я её знаю? – вопрос вылетел прежде, чем Лёня успел его осмыслить. Душу затопила непонятно откуда взявшаяся злость. Злость прежде всего на себя и свою нерешительность. К этому примешивалась изрядная доля страха за младшего товарища.

– Я пока ещё ни в чём не уверен, – ответил Влад после некоторой паузы. Потом чуть улыбнулся и добавил, – но ты знаешь этого человека.

Леонид уже собирался наброситься на парня с расспросами. Ему как никогда хотелось знать правду. Вот только зычный крик Розы Львовны, раздавшийся с пригорка, не дал этому совершиться.

– Дети, Лулу, Лёвушка, идите обедать! К нам гости пришли!

За большим столом, установленным на открытой веранде, собралось всё семейство. Кроме того, к обеду присоединились и упомянутые Розой Львовной гости, которыми оказались Штольманы, мать и дочь.

Мэри, понукаемая матерью, заняла место рядом с Леонидом и принялась бросать на него довольно откровенные взгляды. Она постоянно пыталась заговорить с ним, то спрашивая о погоде, то о последней столичной моде, то о каких-то совсем уж отвлечённых вещах, вот только Лёня отвечал с явной неохотой, мысли его были заняты только что произошедшим разговором. Он то и дело всматривался в лицо Влада, сидящего в противоположном конце стола рядом с Лулу, пытаясь распознать, о чём тот думает. Их взгляды периодически скрещивались, и тогда как-будто невидимая связь устанавливалась между парнями.

В это время Елизавета Михайловна тихо говорила разомлевшей от жары Розе Львовне:

– Ах, как хорошо смотрится Ваш Лёвушка с моей Мэри. Они просто созданы друг для друга.

Она даже не замечала, что Леонид в этот момент демонстративно отвернулся в другою сторону и совсем не обращал внимания на её дочь.

– Они ещё слишком молоды, – дипломатично отвечала Роза Львовна, уже не в первый раз отмечая про себя, что сын совершенно равнодушен к этой девушке.

Что-что, а своих детей она знала отлично. Да и то, кем заняты мысли её любимого Лёвушки, не было секретом для этой умной и опытной женщины. О возникающем чувстве она, пожалуй, поняла даже раньше, чем сам Леонид. Вот только вмешиваться и пытаться что-то изменить она не собиралась. Главное, чтобы дети были счастливы, а вот с кем не так и важно.

– Ну что вы, как раз самое время, – не унималась Елизавета Михайловна, в очередной раз пытаясь добиться согласия на брак. При этом говорить прямо о своих желаниях она остерегалась, предпочитая действовать исподтишка.

– Тут всё зависит от Лёвушки, – коротко отвечала Роза Львовна, не желая открыто отказывать соседке. Партия была хорошая, но сама идея такого брака была ей не по душе. – Если он решит жениться – так тому и быть.

Мадам Штольман лишь нервно сжимала губы, не желая показывать раздражение, которое в ней вызывали эти слова. Картина, разворачивающаяся за столом, тоже не радовала: Леонид, сидящий рядом с Мэри, совсем не смотрел на неё.

«Да он больше внимания обращает на жаркое и друзей, чем на мою дочь», – думала она про себя, выискивая новые способы добиться желаемого.

После обеда засели за преферанс. Лёня хотел было удалиться, но Елизавета Михайловна, игриво улыбаясь, попросила его помочь Мэри, которая не очень умело играет. Пришлось проявить учтивость и согласиться.

Он проводил долгим, пытливым взглядом Влада, который решил уйти в свою комнату и немного вздремнуть. Как же ему хотелось сейчас последовать за ним и продолжить прерванный разговор. Вот только, что он мог сказать? Признаться в своих чувствах? А если отказ? Сможет ли он тогда жить дальше? Или, может быть, лучше оставить всё, как есть? Как же много вопросов и ни одного твёрдого ответа.

А потом до самого вечера карты, так и норовящая прижаться плечом, рукой Мэри и, конечно, мадам Штольман, умело ведущая разговор в нужном только ей одной направлении. Всё это смешалось для Лёни в один зыбкий и ничем не запоминающийся морок. Вот были обед и Влад, а вот уже вечереет, и поднявшая из-за стола Елизавета Михайловна просит проводить их с дочерью до дачи. Сколько прошло времени? Три? Четыре часа? А может быть неделя. Разве это имело значение, если рядом нет серо-голубых, задумчивых глаз Влада…

Несмотря на уговоры дам и просьбы задержаться, стоило им дойти до калитки, Лёня быстро попрощался и чуть ли не бегом бросился назад. Он был должен, просто обязан, поговорить с Владом наедине. Он перебирал и прокручивал в голове слова, которые скажет. Вот только этому снова не дано было случиться.

Все обитатели дачи уже вновь собрались на веранде и ожидали только Лёню. Подавали чай с восточными сладостями и фруктами. Никс держал большой спелый персик, крутя его в руках, но не надкусывая. Лулу о чём-то смеялась, и один лишь Влад был задумчив. Его взгляд был обращён внутрь полной чашки, как будто выискивая что-то неведомое на самом дне. Казалось, все его мысли где-то далеко-далеко за гранью этого мира. О чём он думал в тот момент?

Служанка принесла пышущий жаром самовар, и потянулась вялая беседа. Все слишком устали за день, чтобы говорить о чём-то важном и серьёзном. Обсуждали планы на завтрашний день, выбирая между пикником в ближайшей роще и морской прогулкой на яхте.

В самый разгар беседы послышался шум подъехавшего экипажа, скрипнула калитка и зашуршали камушки садовой дорожки под ногами приехавшего в столь поздний час мужчины.

– Михаил Алексеевич, какими судьбами, – поднялась с места Роза Львовна, узнавая спешащего к ним человека. – А мы Вас совсем не ждали сегодня.

При виде Кузмина Никс моментально покрылся краской. Правый глаза его начал нервно дёргаться, а персик, сдавленный рукой, прыснул на одежду, заливая её сладким, густым соком.

Мужчина в несколько шагов чуть ли не взлетел на веранду. Его глаза горели от непонятного возбуждения, в левой руке была зажата смятая газета, которую он тут же швырнул на стол.

– Война началась, – вымолвил он вместо приветствия.

Улыбки сползли с лиц присутствующих, Влад впервые за вечер поднял глаза и с каким-то болезненным ужасом посмотрел вначале на Кузмина, а потом на Лёню. Роза Львовна сдавленно охнула и осела на стул.

Через час, когда присутствующие узнали всё в подробностях и немного отошли от столь неожиданных новостей, Роза Львовна решительно сказала:

– Завтра же мы возвращаемся в Петербург.

– Но стоит ли так спешить? – тут же озвучила свои сомнения Лулу. – Мы могли бы подождать до сентября, как и планировали.

– Нет, я хочу быть рядом с мужем в этот тяжёлый час.

– Вы совершенно правы, – поддержал её решение Кузьмин. – К тому же, если Османы или Румыния вступит в войну на стороне Германии, здесь может быть не безопасно.

Спать расходились погружённые каждый в свои мысли. Слишком свежи были воспоминания о недавней войне с Японией и последовавшей за ней неразберихой, сопровождавшейся погромами и насилием.

Один лишь Лёня думал не об этом. Ноги сами собой несли его к комнате Влада, чтобы успеть высказать всё, что он думает и чувствует.

Дверь тихо скрипнула, пропуская его. Хозяин комнаты сидел на кровати, ещё не успев раздеться. Глаза его моментально устремились на Лёню, заставляя того затрепетать.

– Я хотел поговорить, – только и смог вымолвить Леонид.

Сейчас вся решимость куда-то пропала, продуманная речь казалась лишней и нелепой. Разве можно выразить всё, что накипело, с помощью каких-то слов?

Молчание затягивалось… Они смотрели глаза в глаза и понимали друг друга, на мгновение став одним целым – дышащим, чувствующим, любящим. И прежде чем Лёня успел озвучить свой вопрос, поделиться самым сокровенным, послышался робкий ответ:

– Я не вполне уверен, но, думаю, тоже тебя люблю.

Счастье затопило душу. Тело стало лёгким, готовым взлететь в любой момент. Непрошеная улыбка сама собой наползла на губы. Сомнения и переживания исчезли. Всё казалось настолько правильным и гармоничным, как будто в сказке. Да, Владу ещё только шестнадцать, но ведь время до совершеннолетия пролетит незаметно. К тому же они всё равно будут рядом.

Юноши сплелись в объятиях, прижимаясь друг к другу, сливаясь в одно целое. Время для них остановилось. И первый, робкий, неуверенный поцелуй довершил это единение душ.

Утром за сборами Роза Львовна с недоумением взирала на собственного сына, который просто светился от счастья. Он шутил, смеялся, носился по дому, заражая своей энергией и оптимизмом окружающих. И даже Влад, обычно замкнутый и серьёзный, невольно смеялся его выходкам.

– Лёвочка, сходи к Штольманам, предупреди о нашем отъезде, – наконец, нашла применения энергии сына, Роза Львовна. – Будет нехорошо, если мы уедим, не попрощавшись. Извинись за всё.

Провожаемый настороженным взглядом Влада Лёня тут же вприпрыжку бросился к соседней даче и сходу огорошил завтракающих женщин последними новостями.

– Леонид, но как же Мэри? – поинтересовалась Елизавета Михайловна, для которой устройство дочери было гораздо важнее всех войн на свете.

Лёня лишь рассмеялся, отвешивая шутовской поклон. Приличия были отброшены в сторону. Какой смысл соблюдать их, если он любит и любим?

– Зачем мне Ваша Мэри, если у меня есть ОН! ОН! – выкрикнул парень в лицо ошарашенной женщине, срываясь с места. – Я гомосексуалист! Гомосексуалист!

========== 1915 ==========

Прошло всего полгода, а счастье, в которое так верил Лёня в последний свой день под Одессой, развеялось как дым. Иногда ему казалось, что всё это был только сон, счастливый, приторно-сладостный и от того нереальный.

Четыре дня длилось его счастье, но, когда паровоз выпустил последние клубы дыма и остановился у здания Николаевского вокзала, всё закончилось. Влада прямо на перроне встречали родители, которые тут же сообщили, что уезжают в Москву и забирают его с собой. Возражать было бесполезно.

Столь внезапное расставание стало первым ударом по ещё не окрепшей влюблённости. Поначалу спасали письма, которые парни писали друг другу чуть ли не каждый день. Они делились каждой мелочью, каждым прожитым часом, наполняя строки смесью тоски и надежды на скорое свидание. Но время шло, ответы от Влада приходили всё реже и реже, в них появилась какая-то недосказанность, неискренность, а после наступления нового года письма и вовсе перестали приходить.