Текст книги "Призраки декабря (ЛП)"

Автор книги: Gravidy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Но это не сон.

Я чувствую, как пошатнулась, как кровь отливает от лица, и Драко встревоженно поднимается, чтобы взять меня за руку, пока я не упала.

– Эй! Гермиона, ты в порядке?

Я очень давно не плакала, с тех самых пор, как умерла Джинни, что странно, потому что в детстве я была настоящей плаксой. Но сейчас я не могу ничего с собой поделать. Я хватаюсь за его свитер, прижимаюсь к его плечу и рыдаю, бессвязно всхлипывая:

– Мне жаль. Жаль. Мне так жаль…

Единственное, что я без конца повторяю, хотя в этих словах нет никакого смысла. Они и близко не подходят, чтобы выразить то, что я хочу сказать, что я на самом деле чувствую. Во мне хранится столько признаний, их слишком много, они переполняют мою грудь и сжимают сердце, у меня не получается дышать от всей этой тяжести, и одни и те же глупые слова продолжают слетать с губ:

– Мне жаль. Мне очень жаль.

Я сожалею… сожалею, что я пыталась забыть его. Что я сказала ему, будто он ничего для меня не значит. Мне жаль, что я бросила его. Что бросила его тогда, когда он привязался ко мне. Мы позвали его, в самый трудный час, а потом вышвырнули, когда перестали в нём нуждаться. Какой же я была ужасной, если он не мог доверять мне настолько, чтобы рассказать о Джинни. И мне жаль, что он оказался абсолютно прав в своих предположениях насчёт меня.

Не он предатель, а я.

И ещё так много всего я хочу ему рассказать, но я слишком сильно рыдаю, так что у меня не выходит говорить.

Он обнимает меня, садясь со мной в кресло, и просто гладит по голове, бормоча, что всё будет хорошо. И это вызывает во мне невероятную бурю чувств, потому что я узнаю его запах и прикосновения, это всё как прежде, и я никогда не думала, что у меня будет всё это снова.

Когда я наконец снова могу контролировать свои эмоции и не вести себя как полная истеричка, я делаю несколько глубоких вдохов, переводя дыхание, и поднимаю голову. Он со щемящей нежностью смотрит на меня и наклоняется, чтобы поцеловать в кончик носа. Никто и не подумал бы, что этот задира, хвастун и самовлюблённый павлин Малфой может быть таким нежным.

Прошло два года с тех пор, как он в последний раз так смотрел на меня. Я снова чуть не срываюсь в рыдания, но заставляю свои трясущиеся плечи успокоиться, делаю глубокий вдох и говорю:

– Я думала, что ты не простишь меня. Я… то, что я сделала… Как же мне жаль. Это было кошмарно. Ты не заслужил этого.

Но я так поступила. Я хочу добавить что-то ещё, но молчу, чтобы не лгать. Мне не стоило так поступать. Но из-за страха я так ужасно себя вела.

Словами не передать, как мне стыдно. Я с ним ужасно обошлась. Два года я выставляла его перед всеми помешанным сталкером. Я демонстрировала вымышленные отношения с Блейзом, пытаясь внушить ему, что мы с Блейзом любовники. Я проклинала его и себя и жалела о встрече с ним. Я всеми силами старалась забыть его, и у меня почти получалось, потому что иначе я бы не справилась. Видеть его и помнить – это свело бы меня с ума. Поэтому я решила ненавидеть его.

Он слегка ухмыляется.

– Без неизлечимого упрямства ты не была бы собой. Только посмотри, на что мне пришлось пойти, чтобы заставить тебя всего лишь открыть коробочку.

Я слабо смеюсь сквозь слёзы, но моя улыбка исчезает, когда реальность сегодняшнего дня проступает в моём сознании, если бы я уже не сидела, то точно бы упала.

– Так ты ходил к Гарри и Рону?! – тихо ахаю я, мои глаза округляются, и я замираю от испуга. – Ты им всё рассказал?

Он становится очень серьёзным и лишь кивает в ответ.

Драко добровольно обратился к Гарри и Рону. Он в прямом и переносном смысле вошёл в логово львов и рассказал двум разъярённым мужчинам, которые предпочли бы убить его на месте, прежде чем выслушать, что во время войны он спал с их подругой, до и после того, как по его вине погибла Джинни. И что теперь он хочет продолжить это делать.

Я даже не могу представить, сколько мужества потребовалось на такой шаг. У меня определённо не было столько мужества. Я лгала всем, включая саму себя, говоря, что не скрывала наших отношений, когда сама прятала Драко, как грязную тайну, словно наши отношения были для меня не так важны, как дружба с Гарри или Роном.

И это уже второй раз. Второй раз, когда он приходит и вверяет свою жизнь в их руки.

А в первый раз это случилось, когда он вернулся с задания, зная, что придётся сказать Гарри, что он убил Джинни. Джинни, которая была сестрой Рона, которая носила ребёнка Гарри. И всё же он это сделал. Он не оправдывался. Он пошёл и взял на себя всю ответственность.

Ему повезло выйти оттуда живым, и теперь он вернулся… ради меня.

– Они могли убить тебя! Мерлин, Драко, как… как ты убедил их? Как ты убедил их позволить нам… – я замолкаю, проводя кончиками пальцев, очерчивая контуры его лица. Это восхитительное ощущение. Я ведь могла потерять его, если бы мои друзья в припадке ярости дошли бы до крайности.

Как ему удалось их убедить? Я могу представить, как он шантажом заставил их сохранить ему жизнь. Или что он мог бы лгать напропалую, убеждая их. Но думаю, что всё было не так. Не в этот раз.

Он прижимается лбом к моим волосам и тихо говорит:

– Я сказал им, что если они меня убьют, ты никогда им этого не простишь.

Я вздрагиваю, потому что это правда. И она мне не нравится, ведь, потеряв одного, я бы потеряла всех. Я немного отстраняюсь и спрашиваю:

– Почему ты так легко прощаешь меня?

Он тихо вздыхает.

– Гермиона, я понимаю. Я понимаю, почему ты так поступила. Отчасти я даже согласен с тобой. Мне это не понравилось, но я согласился.

И ещё одна вспышка раскаяния отражается на его лице. Он очень сожалеет о том, что случилось с Джинни, но никто никогда не мог – и не хотел – ему помочь, утешить его или простить. Он в течение нескольких лет сражался с нами бок о бок. Но, на самом деле, так и не стал одним из нас. А потом, когда он перестал быть нам нужен, мы бросили его.

– Я скучала по тебе, – обнимаю его так крепко, как могу, я хочу ощущать его под своими руками.

– Да, я тоже постоянно по тебе скучал, – он обнимает меня в ответ. – Ты его закопала?

Кивая, трусь лицом о его плечо.

– Я всё похоронила.

– Хорошо… это хорошо.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, но останавливаюсь, потому что он снова засовывает леденец в рот и злобно ухмыляется мне, как будто эта конфета может меня остановить. Мне нравится, как он выглядит в свитере и очках. Таким по-мальчишески безобидным, что совершенно не соответствует тому сволочному типу, которым он на самом деле является.

Я выхватываю у него карамельную трость и пробую её. Это один из тех леденцов, которые имеют вкус, а не только запах. Они мне больше всего нравятся. Интересно, знает ли он об этом? Я в последний раз облизываю леденец и оставляю его на журнальном столике, не желая бросать на ковёр, и, когда я поворачиваюсь, он притягивает меня к себе.

Его губы сладкие и липкие. Я слизываю нектар, желая пробраться сквозь весь этот сахар, на самом деле Драко лучше, чем шоколад или леденец. Он распускает мою причёску, и волосы рассыпаются по моим плечам, так что теперь он может запутаться в них руками. Драко неравнодушен к моим волосам. Настолько, что это можно было бы назвать фетишем. Я всегда думала, что он дразнил меня, зная, как я мучаюсь со своей копной. И мне потребовалось много времени, чтобы понять, что он просто на самом деле сходит от них с ума, и ему нравится их гладить.

Он целует меня страстно и дико, крепко прижимая к себе, но его руки не трогаются с места, и я знаю: он просто сдерживается. Драко не собирается давить на меня, он не пойдёт дальше, чем я хочу. Это мило, но мне не нужно, чтобы он сейчас осторожничал.

Поворачиваюсь и сажусь так, чтобы оседлать его, чувствуя, как моё платье задирается к талии. Я, наверное, к чертям измяла его, но мне плевать. Намеренно вжимаюсь своими бёдрами ему в пах, пока он не рычит мне в рот и не сжимает меня крепче. Я думаю, что это прояснило мои намеренья. Его руки ложатся мне на бёдра, и Драко крепче прижимает меня к себе.

Я слегка покачиваюсь так, чтобы задевать его член, и он издаёт сдавленный стон и просит:

– Притормози.

– Заткнись, – он всегда болтает в неподходящий момент, такой балабол. А ещё обожает слушать собственный голос.

Я дрожу под его прикосновениями, жар скручивается в сумасшедшую спираль внизу живота, это вызывает внутри боль, ту самую с которой я просыпалась посреди ночи после снов о нём. Драко охает и толкается медленно, но решительно, его рука скользит вверх и вниз по моей спине, потом ниже, задирая моё платье. Затем я чувствую, как его руки скользят по ткани трусиков, пуская мурашки по ягодицам. Я вдруг начинаю волноваться, пытаясь вспомнить, какое на мне нижнее бельё. Но его язык, хозяйничающий у меня во рту, прогоняет тревогу. Этот ублюдок сам любит всё контролировать.

Я прикусываю его нижнюю губу, обвиваю руками его шею. Тяну его за волосы, открывая себе лучший доступ к изгибу шеи, и прохожусь поцелуями по ней. Я помню этот вкус, сладко-солёный и лёгкий аромат, который исходит от его кожи. От него пахнет дорогим парфюмом и хвоей. Его руки сжимаются на моей заднице, и он снова толкается бёдрами вверх, я чувствую, как его член под тканью брюк проходится по моим трусикам – движение, которое почти поджаривает мой мозг, устраивая в нём замыкание. Я со стоном наклоняюсь и посасываю пульсирующую жилку на его шее, нетерпеливо прижимаясь к нему.

Я помню, что он оставался со мной всю ночь в тот день, когда умерла Джинни. Тогда я не знала, что это его вина. Мы ничего не обсуждали. Я просто немного поплакала. Он не пытался обнять меня или утешить, но он лежал рядом, погрузившись в себя, смотрел в потолок отсутствующим взглядом и видел картины того, что я и представить не могла. Я не утешала его, хотя мне показалось, что с ним что-то не так. Было ли это горе, или ответственность, или печаль, или просто ужас от того, что он сделал? Я не выясняла, что он чувствовал по поводу смерти Джинни Уизли.

Мои руки ныряют под свитер, пробегая кончиками пальцев по пуговицам рубашки. Я улыбаюсь, проводя по ним рукой, эта рубашка завершает его «безобидный» образ. Я могла бы поручиться, что она какого-нибудь пастельного цвета. Он очень тёплый, каким и должен быть человек под свитером. Благоговейно провожу рукой по его телу, как делала миллион раз. Я знаю каждый изгиб и как под моими руками могут вздрагивать его мышцы. Я задеваю ногтем его сосок и оставляю засос на шее, он в отместку шлёпает меня по заднице.

Не думаю, что когда-нибудь узнаю подробности смерти Джинни. На самом деле, никто из нас не знает никаких подробностей. Всё, что у нас есть, – это точка зрения Драко. Одно субъективное восприятие. И он чаще всех остальных будет задаваться вопросом, в какой момент он оступился, когда была допущена роковая ошибка, решившая судьбу Джинни. Он будет мучаться вопросом, можно ли было её предотвратить. Изменилось бы что-нибудь, если бы он действовал быстрее или медленнее. Он будет гадать, страдала ли она и ненавидела ли его в последние минуты.

И он всегда будет думать: «Всё произошло слишком быстро».

Я медленно, но ритмично покачиваю бёдрами, и мне нужно немедленно снять с него рубашку, иначе я сойду с ума. Он поднимает руки, позволяя мне стянуть свитер. Рубашка бледно-голубая, на ней целая вереница мелких пуговиц. Я пристально смотрю на него, потому что знаю, он хочет, чтобы я расстегнула каждую их них по очереди. Он думает, что создал очень сексуальный образ; даже если это и так, то сейчас у меня ни за что не хватит терпения. Расстегнув лишь пару из них, я хватаю рубашку за полы и быстро стягиваю её через голову, и с приглушённым воплем и минимальной вознёй мне удаётся от неё избавиться, жаль, но очки тоже исчезли. Теперь они валяются на полу, запутавшись в ткани рубашки.

Драко Малфой прекрасен в свете камина, и этот самодовольный взгляд говорит, что он тоже об этом знает. Нельзя сказать, что он крупный и широкоплечий мужчина, но и не один из тех тощих парней. Он идеально сложен; его кожа мягкая, но под ней твёрдые мышцы. Я веду рукой по его груди. Он не препятствует, позволяя мне делать всё, что я захочу, целуя меня в макушку, пока я провожу губами по его коже или языком по его ключице, наслаждаясь тем гортанным звуком, который зарождается в нём, посасываю его сосок, задевая зубами.

Я помню тот день, когда умер его отец. Мы занимались сексом в душе, вода стекала по его лицу, так что трудно было различить на нём слезы. Он так интенсивно входил в меня и тяжело дышал то ли от напряжения, то ли от горя, и было не понятно, болью или удовольствием искажено его лицо. Я помню, как поцеловала его и почувствовала привкус соли.

Его руки поднялись по моей талии. Я пытаюсь освободиться от его сковывающих объятий, но у меня не выходит. Он поднимает меня на ноги и стаскивает платье через голову. И всё. Теперь он больше не позволит мне вести в этой игре. Выданный лимит моей свободы истёк. Он снова целует меня, отвлекая, пока расстёгивает лифчик. Если кто-то из парней с трудом справляется с застёжкой, то у Драко это выходит изящно, словно отдельный вид искусства. Два лёгких движения его пальцев, и он уже сбрасывает бретельки с плеч, потом швыряет его куда-то через всю комнату. Даже у меня не выходит так ловко.

Я ожидаю, что он прикоснётся к моей груди, но его руки скользят вниз по рёбрам, по животу и всё ниже. Он проводит пальцами по тонкому влажному материалу моих трусиков, задевая клитор. Я вздрагиваю, прижимаясь к нему, и одной рукой обвиваю его шею, чтобы не упасть. Он сильнее двигает рукой, скользя пальцем вверх и вниз, немного надавливая, мои трусики становятся ещё более влажными. И, когда его палец касается моего клитора сквозь материю, я, должно быть, всхлипываю, потому что он шепчет мне в губы, заставляя замолчать. Другой рукой он выводит успокаивающие круги по спине.

Он снова касается моего клитора, в этот раз сильнее, что сводит с ума, и я пытаюсь потереться об его руку. Он останавливает меня.

– Тш-ш-ш, – шепчет Драко, прижимаясь к моей щеке. – Не спеши.

Он снова дразнит меня, и я вздрагиваю, издавая приглушённый мяукающий звук. Он немного наклоняется, берёт в рот сосок, проводит по нему языком, ощущая, как тот затвердел, прежде чем скользнуть рукой в мои трусики и прикоснуться ко мне. Я задыхаюсь.

Он посасывает грудь и в это же время исследует пальцами вход, поглаживая, дразня, слегка задевая этот чувствительный комок нервов, сильнее разжигая во мне пламя. Я судорожно хватаю воздух, издавая хнычущие звуки, борясь с его хваткой на бедре. Его палец погружается в меня, двигаясь медленно, неспешно, потом два, и я вскрикиваю, низко и отчаянно. Он проводит языком по моему соску, а большой палец перемещается на клитор, и со стоном его имя срывается с моих губ.

– Давай, малышка… – раздаётся его низкий и хриплый голос. Он переключается на другую грудь, обводя сосок языком, слегка задевая клитор, пускает импульсы по моему телу. Он начинает интенсивнее ласкать сосок и сильнее трёт клитор.

Я прогибаюсь в спине и, запрокинув голову, вскрикиваю, когда горячая волна взрывом разлетается по телу, заставляя мои пальцы поджиматься, а тело вздрагивать. Но я чувствую, как он ритмично, но теперь мягко, продолжает двигаться во мне.

– Молодец, хорошая девочка, – чёртов самодовольный мерзавец. Он осыпает моё лицо и шею поцелуями, и я, дрожа, прижимаюсь к нему. – Ш-ш-ш, всё в порядке.

Мы делаем несколько шагов к камину. Подо мной что-то мягкое, возможно, коврик. Не успеваю заметить как, но мы уже избавились от остатков одежды. Затем он нависает надо мной, упираясь руками по обе стороны от моей головы и смотрит на меня изучающим взглядом.

Поняв, что я всё ещё наполовину в отключке, он хватает с журнального столика оставленный леденец. Драко посасывает его, и я начинаю злиться, что он предпочёл лизнуть конфету, а не меня, но потом он проводит леденцом по моей груди. Тот оставляет липкий след, блестящий в свете огня. Он наклоняется, чтобы провести языком по моим соскам, слизывая сахарный след. Шумный вздох срывается с моих губ, одобрительно бормоча что-то невнятное, я выгибаюсь навстречу его губам, чувствуя, как другой рукой он сжимает вторую грудь.

– Не слишком ли банальное клише? – спрашиваю я, захватывая пальцами белый ворс ковра.

– Заткнись, – он повторяет языком узор, который выводил леденцом. – Знаешь, я мог бы отвести тебя в подземелья Мэнора. Но тут комфортнее.

– Избалованный ребёнок, – я вцепляюсь рукой в его волосы. Они такие шелковистые. Я ему в этом завидую. – Я бы хотела… ах… увидеть тебя… закованного в… цепях, – я постанываю, когда он прикусывает мою кожу.

Он поднимает голову, чтобы одарить меня голодным взглядом, снова засовывая леденец в рот.

– Мой особняк. Мои темницы. Я решаю, кто будет… А-а-ах!

Я смеюсь. Он не заметил, как мои руки опустились вниз. Я обхватываю его член, слегка сжимая, и он толкается мне в руку, очевидно, его устраивает такой поворот событий. Я нежно провожу вверх и вниз, чувствуя, как его член вздрагивает под моими пальцами, наблюдая, как меняется выражение на его лице. Позже я заставлю его кончить. Позже я возьму его в рот, буду сосать и обводить языком, но сейчас я хочу следить за его лицом. Он так прекрасен, когда его черты смягчаются, как сейчас.

– Неужели всё это не сон, ты будешь моим? – шепчу я, не понимая, откуда это взялось. – Ты останешься со мной?..

Его глаза открываются, пронзая меня острым взглядом, и он нежно проводит по моим рукам и скользит к моей голове, всем телом опускаясь между моих бёдер.

– Весь мир, крошка. Он весь твой, если ты хочешь, но ты должна переехать ко мне. Больше никаких отношений с этим паршивцем Забини. Ему повезло, что я его не убил.

Я фыркаю:

– Ох, пожалуйста, Блейз просто…

Он впивается губами, обрывая мою фразу, леденец всё ещё у него во рту.

– Я не хочу слышать о Блейзе! – рычит он и делает резкое движение бёдрами, на всю длину вгоняя в меня член. Я охаю от неожиданности, от удовольствия, от того, что он снова оказался глубоко во мне, где только он когда-либо и был – наполняя меня. Он врезается в меня со злой ухмылкой на лице, и я собираюсь назвать его тупым ублюдком, но потом он начинает двигаться, и вместо этого я обхватываю ногами его талию.

Мы обходимся без медленного вступления. Он грубо, почти отчаянно, врывается в меня в стремительном темпе. Мне нравится выражение его лица, сосредоточенно яростное, то, как на его переносице появляются морщинки, когда он вздрагивает от удовольствия. Мне нравятся звуки, которые он издаёт, тихие вздохи, ворчание, лёгкий, как касание пёрышка шёпот, ласки, сладкие или грязные обещания. Мне нравится как от пота в свете огня блестит его тело, как под моими пальцами, ощущается его задница, когда я пытаюсь притянуть его ближе и глубже, одновременно встречая его толчки бёдрами.

Я снова задыхаюсь, только всхлипы и стоны срываются с моих губ. Вероятно, на этот раз мы не продержимся долго, но происходящее пьянит меня. Драко прижимается своими губами к моим, он проглатывает мои крики, леденец у него всё ещё во рту. Мы оба сосём его, сражаемся за него, и каждый пытается удержать его у себя.

Он подхватывает на локоть моё колено и поднимает его выше, почти к плечу. Этот угол приносит новые ощущения, которые разливаются тёплой волной вдоль моего позвоночника, я в блаженстве извиваюсь под ним, когда он увеличивает темп.

Лишь его имя срывается с моих губ:

– Драко, Драко, Драко… – связные мысли давно покинули меня.

Моё тело словно разлетается на атомы, я издаю протяжный горловой крик, будто падая в бездну с обрыва, когда моё тело так восхитительно вздрагивает. Теперь оно расслабляется, я, тяжело дыша, плотнее притягиваю его к себе, и он прижимается ко мне, ещё не закончив, его жёсткий ритм внезапно становится бешеным, прежде чем он хрипло вскрикивает, на миг замирает, потом вздрагивает. Ещё несколько глубоких, резких толчков, и он падает на меня.

Я обнимаю его, мои руки скользят по его плечам, я глажу мягкие волосы, ощущая его дыхание на своей коже. Несколько тихих слезинок срываются с моих ресниц.

Я помню наш с ним последний раз, перед финальной битвой, как крепко он меня обнимал, зарываясь лицом в мои волосы, шепча на латыни гимн защиты. Это было неистово, но почти нежно. Он отстранился и посмотрел на меня, так откровенно и прямо в глаза, кончиками пальцев очерчивая моё лицо. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что он прощается.

Но, может быть, это не было прощанием навсегда.

Может быть, я ошиблась. Может быть, всему этому просто суждено было случиться. Может быть, все мои дороги ведут к Драко. Я слегка усмехаюсь этой мысли, и он наконец приходит в себя, прижимается губами к моей щеке и шепчет мне на ухо:

– Ты переедешь ко мне?

– Да, – хотя с его стороны нечестно спрашивать меня в такой момент. Это можно назвать манипуляцией.

Мгновение тишины, ещё один поцелуй, прежде чем он прижимается щекой к моему лбу и спрашивает:

– Ты будешь ругаться со мной из-за домашних эльфов?

Я со смехом выдыхаю.

– Постараюсь не обострять ситуацию сверх меры, обещаю.

– Хм… – внезапно он становится серьёзным, смотрит на меня, гладя большим пальцем по щеке, и говорит: – Я думаю… нам нужно поговорить о некоторых вещах. О войне. О том, что мы делали. О том, что произошло. Я думаю, что у нас есть проблемы, которые нужно решить. Может быть, тебе станет легче, если мы поговорим об этом, все вместе, с Гарри и Роном тоже. Может быть… может быть, тогда это перестанет разъедать тебя изнутри. И… – он замолкает, и я знаю, что он собирается сказать дальше. – И я хочу рассказать тебе о Джинни. – Он говорит тихо, почти хрипло, в его глазах таится мрачное отчаяние, которого я никогда раньше не видела.

Я медленно киваю, но подношу палец к его губам, слегка улыбаясь.

– Да, но, – шепчу я и притягиваю его к себе, – не сегодня.

Он прижимается ко мне, и я знаю, что он боится рассказывать мне правду больше, чем разговора с Роном и Гарри. Но он устал бегать от прошлого. И я тоже.

Я укачиваю его в своих объятиях, утешая и принимая утешение. Я в ужасе от того, что принесёт завтрашний день. В ужасе от всего, с чем нам придётся столкнуться. Наши друзья, наши ошибки, наша вина, наше прошлое, наши призраки и мы сами. Что, если я не смогу простить его, когда он расскажет мне о том дне?

Что, если я не смогу любить его так, как люблю сейчас?

Я притягиваю его лицо и отчаянно целую, прочно запечатлевая в памяти ощущение его мягких и сладких губ.

Я не знаю, что будет дальше. Я не знаю, что должно произойти. Я не знаю, что принесёт завтрашний день, или где я буду через неделю, месяц или год.

Всё, что я понимаю, это то, что до тех пор, пока судьба не придёт за мной и не утащит меня за шкирку прочь, пока всё то, что «суждено», достаётся мне, а не кому-то ещё, я хочу быть здесь, с ним.