Текст книги "Похоже, придется идти пешком. Дальнейшие мемуары"

Автор книги: Георгий Дарахвелидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Георгий Дарахвелидзе
Похоже, придется идти пешком
Дальнейшие мемуары

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении использована фотография:

© John Foxx / Stockbyte / Getty Images Plus / GettyImages.ru

* * *

От автора

Это устаревшая книга. Она отражает образ мышления автора, сохраненный в тексте без изменений с 2011 года.

Две трети книги – это записи на киноведческие, политические и другие темы, сделанные в то время, на одну же треть книга представляет собой мои ежедневные дневниковые записи, сделанные по ходу дня в литературном стиле «контролируемого потока сознания».

Повествование подхватывает историю моей жизни в точности в том месте, где она была оставлена в седьмом (последнем) томе моей монографии о режиссерах Майкле Пауэлле и Эмерике Прессбургере «Ландшафты сновидений». Там есть легкое «забегание вперед» про балет Мэттью Борна «Золушка». Это не восьмой том, но из-за такого структурного хода я назвал его начало «Ультиматум Борна».

Г.Д.,

Москва,

3 июля 2021 года.

No tongue! all eyes! be silent.

William Shakespeare, The Tempest

Часть десятая
Продолжение

3 ИЮЛЯ

Не поверите: Золушку играет такая прелестная китаяночка, я уже придумал кучу шуток. А Вы там сидите, наверное, в Петрозаводске и думаете: ну как же стыдно перед Георгием, мамочки.

Практически все мои sms к ней с того момента содержали в подтексте мое знание.

Лиса, а Вы смотрели фильм «Горькая луна» Романа Полянского? Спросите у К.Э., он смотрел. Там про то, как у нас с Вами было бы. Ее играет жена режиссера, еще через несколько лет она сыграла у него Дьявола в другом фильме. У них двое детей, Элвис и Моргана.

3-го июля 2011 года скончалась Анна Мэсси, ей было 73. 15-го – Гуги Уизерс.

СЕКС ПО ДРУЖБЕ – 28–31 ИЮЛЯ

Женщина крута и говорлива, спонтанна, и вообще держит на себе всю свежесть и живую жизнь этого фильма, у которого в голове творится какой-то бардак, но он не заморачивается по этому поводу, потому что если он еще начнет это делать, начнется такое… Они уже не верят в романтику, знают, что людям, в целом, нельзя доверять; в такой момент приходит мечта о соборности, лишенной сексуального начала, временной, приобщился и пошел, подальше от разочарования. Она ему – что леди на такие вопросы не отвечают, а он ей – знаю, поэтому я у тебя и спрашиваю. Вопрос был точно такой же как после фильма «Социальная сеть»: «Кто эти люди, как мы пропустили, что они пришли?». Почему у них нет представлений о морали, которые в течение столетий были минимально требуемыми для человека, чтобы отличаться от примата? А вот почему: это первое поколение, которому никто – ни школа, ни родители, ни кино, ни общество, ни церковь – не сообщило тех моральных норм, которые бы позволили держаться в конце 2000-х – начале 2010-х. И вот они какое-то время повеселились, позанимались сексом, но когда увидели все негативные импликации – что люди изменяют, предают, совершают самые ужасные поступки – они стали отчаянно искать какую-то моральную опору, которой нигде не было. И уж точно ее не было в гуманистической идее, что человек по своей природе добр. Люди до 2005 года еще принадлежали к тому времени, которое было подвержено идее абсолютной морали, и еще держались запретов старших. Они уже не верят, поняли, что не могут держаться – и очень круто делают юмор из полного отсутствия запретов, это и есть и достоинство фильма. Кто-то наконец придумал, что современные люди говорят про Гарри Поттера, подражают героям сериала «Друзья», шутят про Джорджа Клуни, и вообще – всячески взаимодействуют с реальной реальностью. Они живут цитатами, шутят, окружены всеми возможными электронными приборами, которые можно представить. И это самое интересное: фильм делает из времени, из современности, одного из героев, как не было принято ранее. В 2000-е годы все фильмы о современности создавались еще людьми, которые не знали современности, Гарри Маршалл или Айван Райтман снимали про современных людей, но таких, которые никак не взаимодействовали с современным миром в том ключе, в котором обычно было бы для «настоящих» людей. Первым это сделал Уэс Крэйвен, а этот фильм вообще дал портрет нового времени – которое режиссер чувствует просто великолепно, и весь интерэкшн персонажей с этим временем – лучшее место в фильме. Скоро из них появятся новые дети цветов, которые, не зная моральной абсолютной опоры, придумают себе и чистую идеологию. Женщина не делает за весь фильм НИЧЕГО, что каких-то полстолетия назад было характерно для белой женщины. Человек, попавший на этот фильм из 50-х, решил бы, что это женщина легкого поведения, а сам фильм принял за порнографию и ушел с него еще в самом начале. Безостановочный темп диалогов напоминает screwball комедию (первый секс у них происходит под постером фильма «Это случилось однажды ночью»). Унижение мужественности героя, шутки по поводу его гей-наклонностей и мужской сексуальной силы составляет одну из главных сторон юмора этой картины и не прекращается до конца. Хочется сразу представить для нее депрессивный поворот – при котором они приходили бы к этой затее ИЗ осознания глубокой бессмысленности какой-либо надежды на строительство нормальных отношений между полами, и постепенно открывали бы для себя эмоциональное отчуждение в результате подобного замысла, и все меньше и меньше доверяли друг другу.

ФЛЭШМОБ

Флэшмоб – это способ нового поколения вырваться из действительности; его смысл – в спонтанном начале и таком же конце, на несколько минут превратить повседневность в игровое пространство. Но главное – это его соборная природа, вернувшая танец от сексуальной стороны в народный танец, почти хороводное действо, то есть, то, откуда это все начиналось. Современный человек играющий еще не создает искусство, но тянется к нему. И смысл этого, что игровой площадкой принято делать торгово-развлекательные центры в нашей стране, на Западе это чаще улицы или вокзалы. В России это появилось не раньше второй половины 2009 года, да и на Западе еще не было так повсеместно до 2009-го. Важная часть флэшмоба – его реалити природа, такая же неотъемлемая, как его съемка на камеру и последующее выкладывание на YouTube. Он полностью подходит под теорию игрового элемента культуры. Человек ведет себя как ребенок; флэшмоб – это театрализованное действо, представление, а потому он берет начало в культуре поп-арта 60-х, когда перформанс заменил реальное, часто – переодетые и загримированные, люди разыгрывают сцены из известных фильмов; но лучшее проявление получил танцевальный флэшмоб, объединяющий несколько десятков человек. Все начинается с того, что один или небольшое количество людей начинает вести себя необычно в толпе – исполнять движения, нехарактерные для повседневности, под музыку, звучащую из громкоговорителей или колонок; затем к нему присоединяются новые и новые люди, до тех пор, пока пространство в центре улицы или помещения не превращается в игровую площадку. За пределом которой находятся непричастные, они отделены от круга невидимой чертой, но могут войти в круг, если перейдут от своего повседневного в состояние игры. Потому и кажется, что взрослые люди ведут себя как дети, обычно флэшмоб организуют молодые люди около 20–25 лет, а еще чаще – подростки, даже школьники среднего и старшего среднего возраста. Характеристика флэшмоба – его спонтанность, как-бы импровизированность, но хорошо подготовленная; они специально делают вид, что все начинается словно неожиданно; чтобы начало флэшмоба ударяло сразу же как шокирующий эффект; и подготовку к нему никто видеть не должен; актеры не должны появляться на глазах у зрителей до того момента, когда они становятся актерами и входят в игровое пространство. Кроме того, «новая новая волна» – это английский флэшмоб.

Мила Кунис продолжила impact восточной женственности на Америку, в котором уже участвовала одна украинка, и тоже Мила (Йовович), но с двумя «л» – как уступка традициям написания женского имени (Людмилла Черина – дальний прообраз). Кунис ворвалась, не делая уступок.

Клуни можно только посочувствовать: в родной для него культуре его поведение может быть воспринято как поведение любителя женщин – то есть, в полностью противоположном ключе от того, что составляет суть его характера, или характера любого мужчины, for that matter. В этом смысле его история вообще персонифицирует предельно драматическое положение американского мужчины – которому, для того, чтобы раскрыть в себе художника, нужно пойти против своей культуры, рискуя быть определенным как «злодей». Поразительно, но и в 2011 году репутацией Джорджа Клуни был «большой ловелас». И когда она говорит: «Буду, как Джордж Клуни», она понятия не имеет, что такое – быть, как Джордж Клуни, это совсем другое.

Не прошло и десяти лет, как они уже были здесь – новые люди, со всеми их айподами, айпэдами, управляться с которыми они умели с ловкостью иллюзиониста, разбрасывать картинки по экрану лишь руками. И они не заметили, что полвека мир превращался в большую деревню, где мужчине говорят, что «настоящий мужчина» – это тот, кто…

Отсюда и потеря веры в соборность, если соборность подразумевает секс и неджентльменское поведение.

Существующие формы государственности держатся на том, чтобы производство продолжалось; если оно остановится, вся экономическая система рухнет. А потому же политики заинтересованы в том, чтобы уровень культуры граждан не повышался, и препятствовать этому – в интересах государства во многих развитых странах. А это говорит о том, что люди надеются только на то, что неминуемое крушение системы случится не на их веку, и такой гнев не настигнет их за то, что они обрекли на своих граждан. Люди фактически принесены в жертву машине – потому как способов решения моральных дилемм, встающих перед человеком в обществе производства на данном этапе развития, уже давно основанном на образах секса и других способах пропаганды материального видения мира, уже давно ни у кого не осталось. 2000-е выглядели так, словно у этой системы осталось несколько лет на то, чтобы урвать последние гроши в момент полного отсутствия какой-либо вертикальной связи для поколения новых молодых людей. Так современная молодежь считает, что ее оставили на произвол, и потому она имеет право вести себя вопреки всем христианским канонам, и ее качеством было накапливать в себе грязь, зачастую мысленно, ненавидеть за это уродство себя и сверстников и переносить вину на родителей, которые их в этот мир забросили. Это замкнутый круг не может быть разорван.

Люди, не находящие абсолютных моральных ценностей вокруг себя, обращаются за ними в сверх-я, и, видя, что там все заражено порнографией, пребывают в ужасе; понятно, что советский человек, веривший в доброту в реальном мире, не нуждался в этом.

Они ничего этого никогда не изживут. Как и те стартовали с невинности и двигались в уродство, не могли себе изжить память о невинности, революция детей-уродов, которые стартовали из уродства и шли к восстановлению невинности, как и в прошлый раз, приведет к полустолетию великих и ужасных художников, которые до конца своих дней будут видеть себя как этаких гротескных creatures, какими видели себя Эйзенштейн или Орсон Уэллс.

Сегодня люди в подростковом возрасте узнают о сексуальной стороне отношений столько, сколько не узнавали до этого, и подступают к экзистенциальному кризису и отчуждению так рано, что этот фильм похож на фильм Антониони, будь он избавлен от тинейджерских проблем. Это и есть достоверный портрет человека конца первого десятилетия XXI века: сотканного из незнания нематериальной стороны жизни и знания материальной, которое раньше можно было получить, но на это требовалось много лет. Общаться с людьми стало невозможно, эмоциональное отчуждение и томление физических тел в материальном мире, про которые снимали режиссеры 50–60-х – это детский сад по сравнению с тем, что пережили дети в 2000-е. Экзистенциальный кризис 2000-х заключался в вопросе: «Почему я такой больной урод?».

Так как они продвинуты в области секса и лучше понимают подоплеку коллективных отношений, они умнее своих отцов – и ненавидят их за то, в какую реальность они заброшены по их вине, пока отцы критикуют их за то, что те прячутся в виртуальной реальности и не хотят выходить в коллективное пространство, где могли проявить доброту и человеколюбие. Естественно, они не хотят – они же прекрасно видят, что в коллективном пространство доброта и человеколюбие не является единственным завершением; они понимают, чего можно ждать от людей, и что гуманизма они сами лишены, и хотели бы его в себе найти, чтобы не быть хуже поколения отцов, но ясно, что гуманизм, к которому те их призывают, изжил себя. Основной конфликт в первом десятилетии XXI века заключался именно в этом кризисе ложного гуманизма – кризисе «гуманизма» как понятия, идущем впереди кризиса его смысла. Наконец-то онтологическая проблема очищается от наносных покровов эпохи Просвещения.

Они не поняли об этом поколении чего-то сущностного, что составляет его характер, совершенно уникальный и не имевший места в XX веке: в XX веке «хороший человек» и вера в добро и зло было для ряда людей признаком инфантильности и проходило много времени, прежде чем человек вступал в экзистенциальный кризис. Эти молодые ребята и те девчонки открывают невозможность хорошего человека еще в таком возрасте, когда не могут не быть просто и по определению инфантильными, и в страхе перед этим открытием не знают, как им взрослеть, даже если очень хочется, а чаще – закрываются от социальности в Интернете, где их уродство открывается и только в большей степени из-за того, что они узнают себя в точно таких. И вот они корят, ненавидят себя за то, какие они есть, и даже не ища виноватых специально, не могут не видеть своих родителей предшественниками, архитекторами этого мира, в который они заброшены. Вот эта их инфантильная озлобленность, ощущение экзистенциального сознания как кризисного стала очень заметной где-то на рубеже 2010–2011 года, когда вышла на экраны кинотеатров. В России это было такое поколение самых первых людей, кто уже не застал Советский Союз в осознанном возрасте: то есть, родившихся около 1988–1989 года.

После этого фильма главная тема нашего времени, времени 2011 года, стала окончательно вырисовываться. Сегодня первое поколение, которому никто – ни государство, ни общество, ни родители, ни друзья, никакая церковь – не могут дать понятий об абсолютной морали. Последним периодом таковой была Америка в 90-е годы, когда была еще вера, что человек может вести себя порядочно, несмотря ни на какое объяснение его природы до сих пор. Но так как это было вымышленным концептом, основанным на дологическом видении, сама Америка его утратила к следующему десятилетию, и ничего не осталось. Но мы-то выросли на этом, и теперь не согласны принимать этот новый мир до тех пор, пока не будет придумано другое объяснение. Нас не устраивает объяснение его через Достоевского, которое нам предлагают шестидесятники. Однако мы не можем просто сказать: порядочно можно вести себя уже потому, что когда-то было так; основывать систему морали на системе другой давности – означает жить в иллюзии, потому что материя с тех пор изменилась неоднократно. И вот это будет продолжаться до тех самых пор, пока мы не придумаем систему, адекватную нынешнему состоянию материи, а до тех пор мы не согласны с миром и говорим ему: «No fucking way».

С позиций современного общества претензии шестидесятников выглядят смешно: их претензией к старому обществу невинных людей было то, что молодежи не дают заниматься сексом, и они пришли к выводу, что если бы эти старики более свободно относились к сексу и время от времени любили курнуть травы, не было бы войн и кризиса отчужденности между людьми. Это мышление, еще проникнутое остатками послевоенного гуманизма, и вынесшее социальную соборность физических тел, продержалось почти пятьдесят лет, прежде чем ему захотели сказать пару ласковых новые молодые люди, дети детей детей цветов, чьей претензией к старому обществу виновных людей было то, что молодежь заставляют заниматься сексом. И в итоге они пришли к выводу, что если бы старики вели себя более прилично и не занимались прочей социалистической ерундой, а стремились к подлинному величию, идеализму и раскрытию художника в себе, мир не зашел бы в такое дерьмо, каким он стал, а дети с ранних лет не попадали бы в мир разврата. Одно десятилетие теряло эту невинность, другое – ее восстанавливало. Они обвиняют взрослых в том, что они заброшены в мир, который те не потрудились сделать таким, чтобы в нем дети не становились уродами, а те не понимают, почему они должны из-за этого страдать и еще выслушивать, что у них нет морали. Из этого чувства и вырастет XXI век – который скинет XX-й постепенно.

РЕВОЛЮЦИЯ ДЕТЕЙ-УРОДОВ

Взросление общества выпадает на бунт молодежной культуры, которая fails принести трансцендентный идеал, омоложение общества выпадает на бунт молодежной культуры, которая его приносит. 2000-е – конец взрослого общества, которое можно характеризовать как общество всеобщей вины по всем элементам культуры, всякого общества, которые оно приносит. То ведь были дети, вступающие во взрослое общество всеобщей вины, а это – дети, вступающие в детское общество невинности. Скоро эти дети останутся не просто заброшенными, но одними перед лицом коллапса западного мира, и никто им не объяснит, что делать.

Кинематограф говорит нам, что мир развивается циклами по 50 лет, залезающими на одно десятилетие вперед; 50-е – это конец невинности, которую свергают будущие виновные из протеста против своих отцов, утративших в нем идеализм, а 10-е – конец вины, которое свергают будущие невинные из протеста против своих отцов, утративших в нем идеализм. В 2011 году можно было уже предположить, что следующие пятьдесят лет кино будут определять новые дети, знающие о человеке и психологии больше, чем взрослые второй половины, что и принесет такие выдающиеся фильмы как «Черный лебедь» (Black Swan, 2010, Даррен Аронофски), которые будут становиться все более и более художественными и притом – более психологическими. Именно это поколение перевернет представление XX века о том, что для того, чтобы достичь психологической глубины, фильм должен быть снят с позиций реализма, показывать действительность и настоящих людей – потому что психологизм находится в реальной жизни, а в уходе от действительности – только инфантильность.

«Мы просрали свой шанс на величие, а вы, значит, не хотите трахаться и зарабатывать деньги, хотите быть художниками и спасать мир? Ах вы инфантильные негодяи». Логика их была примерно такой. Ясно, что она выгодна материализму, что за рассуждениями всех мужчин, кто дожил до этого времени из третьей четверти, всех тех из четвертой, кому помешали это сделать те первые, а также всех, кто уже в первой пошел по пути производящего, стояла узнаваемо бабская логика, кто придумывает себе всякие отговорки для недостигнутого величия и хочет непременно утянуть за собой всех, кто отказывается так жить. Это помогло нам понять, что только в культуре, где будет говориться, что мужчина, не достигший величия, – позорник, будет какое-то улучшение; а до тех пор политики будут заниматься обеспечением социальных программ и прочей ерундой. В семнадцатом году те, кто не пересмотрит своего отношения, получат от этих инфантильных негодяев по полной программе. Идея No fucking way родилась не позднее лета 2011 года. Вот об этом была картина «Восстание планеты обезьян» (Rise of the Planet of the Apes, 2011, Руперт Уайатт).

НАЧАЛО ПЛАНЕТЫ ОБЕЗЬЯН – 4–7 АВГУСТА

Молодой ученый протестировал сыворотку на обезьяне, что-то пошло не так, но она оставила детеныша, он взял его к себе домой и стал воспитывать сам, втайне от корпорации, которая хотела заработать побольше денег на достижениях генной инженерии, способных увеличивать интеллектуальный уровень человека. Детеныш первой шимпанзе, на которой протестировали генно-инженерное лекарство, поведет за собой отряд.

В какой-то момент в кадр попадает экземпляр пьесы Шекспира «Юлий Цезарь», той самой, где Марк Антоний поднял восстание, и мы понимаем, что это и есть – Марлон Брэндо, тем более что обезьяна переиграла в нем всех актеров. Под гримом обезьяны был актер Энди Серкис, в технологии захвата движения, официально ставший лидером новой школы кинематографического актера. Это отличный пример невербального исполнения, и в фильме даже несколько сцен – прямо в историю нео-немого кино: ворох листьев или проверка зеленых точек на глазах перед входом в вольер после того, как Цезарь дал сыворотку всем остальным. В фильме почти нет внешней реальности городской жизни, и только к середине упомянуто, что человек запустил первый пилотируемый полет на Марс. Эти достижения прогресса и цивилизации вряд ли сделали человека лучше – вот о чем была его основная идея, против чего он бунтует. Как и все предыдущие – раньше на месте обезьян были молодые рассерженные, он как бы говорит, что на смену этим должны сначала прийти новые беспринципные люди, потому что эти старые совсем безнадежны. И правда, люди, в том числе, молодые, в фильме озлоблены, материальны, думают только о сексе и деньгах; он думает о людях даже хуже, чем они есть на самом деле. Этот фильм депрессивный и не предназначен, чтобы развлекать. Уродством людей, показанных на экране, автор подталкивает отождествить с угнетенным шимпанзе, и отсюда революция. Дальше следует эксплуатация страха перед 2012 и уверенности, что людям конец. Цезарь произнес первое слово в фразе No fucking way, говоря, что больше он терпеть это не намерен. После этого можно заметить то, что даже главные герои отошли на второй план, ведут какую-то маленькую материальную жизнь, не важную в такое время, и целью – не рассказать какую-то жизненную историю, а что-то другое – инцидент, это было сюжетным материалом деантропоцентризма со времен Хичкока и Спилберга. И отдельные кадры, когда люди побросают свои машины, в этой сцене дают вдруг осознать, понять, что то, что происходит на экране, только в видимой стороне – обезьяны учинили дебош, а на самом деле это то, что происходит сейчас в душе у новых, преимущественно молодых людей. Потому в ключевой момент, когда обезьяна может проявить человечность, it doesn't: эти новые не знают пощады, и это самое страшное. Тема мести в мире, где на насилие человек отвечает насилием, с какой стати обезьяны должны иначе, ставит вопрос так, что необходимость выработки абсолютной морали стоит перед человеком как единственный вариант спасения не только для себя, но и для того нового человека – возможно, киборга, возможно, генетически как-то модифицированного организма, который будет заброшен в мир, где ни одного признака абсолютной морали не осталось. Это не разрастается до масштаба глобальной катастрофы, а затихает – по новостям сообщают о каких-то волнениях на мосту Золотые ворота, и несколько обезьян видели в городе, стадо возвращается в лес по другую сторону – но внимательно следит, в последнем кадре, как будто готовясь, и мы понимаем, что маленький инцидент – это предупреждение. Фильм завершается, после первых финальных титров, короткой сценой, где эпидемия (лекарство подействовало на человека совсем не так, как на обезьян, а со смертельным исходом) от летчика авиалиний распространяется из Сан-Франциско – в Нью-Йорк и дальше, в диаграмме, которая охватывает весь земной шар. Фильм мог бы называться «Начало планеты обезьян», и ему не нужен сиквел. Это миф против логоса в революции пластики против звучащей речи.

Забавно, что, гуляя в национальном парке, они проходят мимо того места с кольцами дерева, где снималась знаменитая сцена из «Головокружения» Хичкока.

Все предыдущие фильмы из серии «Планета обезьян» делали сюрприз из конца, что планета обезьян – это Земля, но не то, как она actually ею стала. Забавно еще то, что фильм стартует на земле – обычно раньше его предпосылкой было прибытие человека на другую планету; по-видимому, те космонавты, вернувшись с Марса, обнаружат Землю несколько в ином виде, чем они ее оставили.

Технология motion capture трансформировалась в performance capture, с улучшенными средствами захвата лицевых мышц: теперь вместо датчиков, которыми было усажено лицо актера, актер играет в шлеме, откуда направлены на его лицо точечные лучи. В сентябре 2010 года Энди Серкис, игравший Горлума, Кинг-Конга, а к тому времени – и у Спилберга, авторитетный актер написал статью о технологии performance capture и распространенной нападки, что она-де убьет живое актерское исполнение. Из всей статьи наибольший интерес представляла его аналогия с театром Кабуки, где носили маски, намек, что мы находимся в плену реалистической техники. Все это напоминает то, как полвека назад актеры маски возражали против революции по Станиславскому. Киноактер человеческого типа – это конец актерской игры, и если человек этого не понимает, он должен уйти. Кино не способно показать настоящих людей, и более реалистический тип исполнения – это лишь тип персонажа со сниженным характером драмы; для этих же людей кино стало восприниматься именно в таком и ключе, при котором это были как бы «настоящие» люди. Проникновение элементов настоящего человека в эту маску принесло новый тип персонажа, говоривший о характере современного человека.

НЕЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ИГРА

Конец натурализма, конец показа настоящих людей, потребность в показе человека, принесли потребность в пересмотре системы актерской игры, доминировавшей в течение многих десятилетий. Но для начала надо было оторваться от Достоевского, который, что хорошо было показано в «Темном рыцаре» (2008), держал маску от того, чтобы стать маской. Для этого не просто должны появиться новые герои, но сама идея относительной морали отойти ради того, чтобы вернулись люди с четкими категориями добра и зла, верой в невинность и принципами. Культура исполнения злодея вернулась, во всех предыдущих фильмах супергерой был сыгран в натуралистическом ключе, что было продиктовано его ревизионистской трактовкой. Теперь же в обратном ревизионизме пошла тенденция к тому, чтобы играть условно. Но вообще трудно теперь сказать: а сможет ли вообще маска вернуться к человеку, каким был человек первой половины XX века, оставаясь просто человеческой, обычной. Одно понятно: так как она отошла от Станиславского, нечеловеческая игра – это хотя бы игра. Уже хорошо. Но главное, это прорыв в актерской игре. После 2008 года кино стало отходить от настоящих людей в естественной реакции на неспособность как-либо соперничать на поле показа настоящих людей с документальной эстетикой. До этого была несовместимость между преувеличением персонажа до супергероя и его показом в натуралистическом ключе. Это первый супергерой, существующий на том уровне, на котором он должен существовать. Идея, что джентльмен – это уже сверхчеловек, вернулась спустя годы, и такое отношение к жизни сразу говорит нам, что современный человек – это английский человек, если в технике актерской игры этого еще и не было видно.

Идея глаз-члена из области фрейдистских домыслов постепенно вышла наружу. В 2011 году в Интернете можно было встретить аватар: лицо мужчины, а из одной глазницы вырастает член со зрачком вместо головки.

Понадобилось десять лет, чтобы американская культура дошла до фильма «Красный штат» (Red State, 2011), целиком построенного на элементах уродства современной культуры. Все фильмы, проскочившие мимо онтологического слома, продолжив заниматься тем же, что и до него, будут отправлены в мусор историей. Забавно, а Смит повзрослел и впал в эту манеру среднего возраста критиковать новую молодежь – как будто он сам в 90-е не делал очень многое для того, чтобы ее создавать. Но тогда это все было как бы в рамках порядочности, и никто не думал, что это будет деградировать так резко в эту сторону. Теперь он, кажется, хочет сказать, что молодые потеряли всякую боязнь божественного наказания, и дошли в своем грехопадении до такой стадии, где уже те, предыдущие, не могут себе даже представить мир.

Вся мировая культура деградировала до того, что новые люди только вступают в отрочество, а у них уже есть это осознание, что с ними что-то не так, причем, в серьезной форме, и какими бы испорченными они ни были, это все равно люди, и они понимают, что так быть не должно. Глядя на проявления уродства, человек, понимавший эти вещи, как бы заключал, что этих людей уже не спасти, и если они выбрали эту дорогу и такие проявления, это означает, что у них нет ни малейших переживаний по этому поводу.

В Венеции в первые три дня, с 1 по 4 сентября, были показаны главные: Клуни открывал фестиваль, потом сразу Кроненберг и Полянский. Фрейда должен был играть Кристоф Вальц, но он отскочил, и Кроненберг попросил Вигго помочь.

7 сентября прошла новость, что китайские астрономы обнаружили Вселенскую «ось зла» в созвездии Лисички. До этого считалось, что строение Вселенной однородно, и такое явление как анизотропия, что не все частицы распределены равномерно, угрожало поставить под сомнение теорию Большого взрыва и теорию Эйнштейна об относительности.

КОЛОМБИАНА – 8 СЕНТЯБРЯ

Она могла бы не говорить – вся ее роль на чистой пластике, и несколько реплик: «Да, папа», «Убить дона Луиса» и «Жрать» – команда, которую она дает. На реплику мужчины «Я люблю тебя» в конце она все равно ничего не отвечает.

Вопрос: откуда взялись эти фильмы – не получит более точного ответа, чем причинно-следственная связь между десятилетиями, разделенными полувеком. Коллапс белой женственности осмыслить просто – поместив человека 40–50-х годов в кинозал, где у него возникнет вопрос: «Почему эта темнокожая женщина дерется?».

Не попытка встроить темнокожую женственность в понятия белой, а извинение перед темной. Темнокожая тёлочка может быть сексуальной и надирать задницы мужчинам – как Зои Салдана, или просто сексуальной – как Бейонсе, но она не будет вести себя, как когда-то ранее вела себя женщина в западном обществе, по причине того, что глаз мужчины направлен в ее сторону.

Актрисы второй половины 90-х – Халли Берри, Дженнифер Лопес, Сальма Хайек – вели себе еще как белые женщины; слом произошел где-то на рубеже веков, не раньше того момента, когда сама белая женщина стала надирать задницы. Потом выяснилось, что темнокожая женщина и надирает задницы лучше, и сексуальнее, чем белая. Боевая темнокожая тёлочка Зои Салдана, говорящая «секс» и «насилие» в одном лице, играла балерину в фильме «Авансцена» в 2000 году, когда у белой женственности еще были какие-то хлипкие шансы. Там говорилось и что балет – это для всех социальных групп, и темнокожая девица бралась командовать учителями, кто требует от них слишком многого; и что техника это не главное.