Текст книги "Убить дракона (СИ)"

Автор книги: Гексаниэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Не вижу смысла. Человек, неотличимый от других, быть может, даже похуже многих… Кто-то говорит, что он святой, а как по мне – все прочие его грехи давно вытеснены обжорством… Он толст, как отожравшийся кот, и столь же ленив. Разве стоит тратить свое время, чтобы смотреть на такого человека?

“Он еще будет указывать нам, на кого смотреть…”

“Не нам, дракон. Тебе и мне.”

– Я привыкла верить своим глазам.

– Как знаешь, – капюшон качнулся неодобрительно. – Смею надеяться, что ты навестишь нас вечером.

“Отпустить меня одну в город лишь потому, что я его ослушалась, – как по-братски,” – фыркнула Самара, уцепившись за выступ крыши – благо, здесь, рядом с храмом, дома стояли богатые, и всяких украшений на них было больше, чем соломинок в лошадиной кормушке.

“Ты недовольна? Думаю, тебе только мешал здесь этот неусыпный страж…”

“Просто я возмущена лицемерием… но тише, – толпа зашевелилась, почтительно уступая дорогу, – вот он идет.”

Кое в чем прокаженный оказался прав – на фоне изможденных жителей города герцог выделялся ростом и статью – впрочем, как и вышедшие навстречу ему священники. Но на лице его, сохранившем еще благородную красоту, читалась странная отрешенность, свойственная разве что тяжело больным и много страдавшим людям…

В последний раз Самара видела такой взгляд у своего отчима.

Отчим. Какого черта он ей вспомнился? Не только же из-за взгляда… она зажмурилась, тряхнула головой, пытаясь прогнать непрошеное воспоминание.

Первый день на Моэско – мелкий моросящий дождь, грязь под ногами. Резиновые сапоги по самый верх в грязи. Ричард Морган не отрывает внимательного взгляда от дороги. А вот маленькая Самара нет-нет и поднимает глаза на нового отца, не боясь упасть – он ведь держит ее за руку, он большой, удержит… Сейчас девочке куда интереснее, становятся ли дети с годами похожи на приемных родителей? Вот она, например, станет?..

Наивные мысли, наивные и глупые. А жаль. Быть может, отчим полюбил бы ее, будь она похожа на него – или на мамочку…

Отчим. Конечно. Гнилые зубы скрипят и крошатся между сжавшихся челюстей. Между породистым лицом герцога и острыми крысиными чертами Лорана нет никакого сходства… Конечно, возможно сходство с матерью – но люди говорят, что Ее Светлость, умершая много лет назад, была редкостной красавицей.

Сейчас парню не больше двадцати. Три года назад совсем был зеленый.

Узнать, что любимый отец – на самом деле и не отец вовсе… что он столько лет тебя обманывал… достаточно ли веская причина для мальчишки, чтобы начать пить?

“По-моему, мелковато.”

“Мне бы хватило,” – Самара перекатилась к скату крыши и съехала вниз.

Настроение было премерзким – не столько из-за увиденного, сколько из-за проснувшихся воспоминаний. Морган шла по узкой улочке, спотыкаясь и держась за стену, чувствуя себя колодцем, в котором вместо воды плещется глухая тяжелая злоба. Хотелось убить кого-нибудь… о, как хотелось убить…

Ее мутный взгляд наткнулся на что-то. На кого-то.

…Нет, все-таки на что-то.

Нечто, когда-то бывшее женщиной, вероятно, красивой. Нечто, воняющее потом и перегаром от выпитого с утра вина – скоро к этой вони добавится запах тлена.

Нежить бесцветно выругалась, разглядывая перекошенное лицо трупа.

“Что с ней делать?”

“Полагаю, ничего,” – в голосе дракона слышалась усмешка. – “Допилась до белой горячки – таким, знаешь ли, черти с мертвяками нередко мерещатся, вот и эта увидела. Вон, даже бутылку едва ополовинила…”

Утопленница пропустила комментарий о мертвяках мимо ушей – внимание ее теперь заняла початая бутылка.

“Говорят, если выпьешь – становится легче…”

Осторожно сняла мертвую руку с горлышка, поднесла ко рту, опрокинула в себя залпом.

Вино оказалось кисло-горьким, отвратительным на вкус. Но внутренности обдало колючим злым холодом – и как будто стало меньше липкой грязи на душе.*

______________

*У трупа, да еще с таким огромным стажем, от пищеварительной системы мало что осталось, и брюшная полость Самары в данный момент представляет собой именно что полость. Большую, сообщающуюся с внешней средой и тщательно искусственно нагретую. Всасываться спирту особенно негде(разве что в больших концентрациях при долгом планомерном бальзамировании), поэтому в таких малых количествах действия на ЦНС он оказать не может – поэтому основными его эффектами в данном случае будут антисептическая активность и летучесть.

========== Глава 8. ==========

Keiner weiß was hier geschah

Die Fluten rostig rot

Die Fische waren atemlos

Und alle Schwäne tot.

An den Ufern in den Wiesen

Die Tiere wurden krank

Aus den Auen in den Fluß

Trieb abscheulicher Gestank

Wo sind die Kinder?

Niemand weiß was hier geschehen

Keiner hat etwas gesehen…

Rammstein, “Donaukinder”

“Мне не нравится твое пристрастие к вину,” – в очередной раз высказался дракон. – “Смотри, сопьешься.”

“А я могу?” – нежить задумчиво крутила в ладонях пустую бутылку, любуясь отсветами темно-красного стекла. – “Мертвяки вообще спиваются?”

“Откуда я знаю!” – раздраженно откликнулась рептилия. – “Ты на моей памяти первая, кто попробовал. Нежить обычно боится спиртного, и за дело. Ты осознаешь, что просто бальзамируешь себя, как препарат в мастерской алхимика? И, пропитавшись вином насквозь, вспыхнешь, как факел, от любой искры!”

“Но ведь не вспыхнула еще… Я осторожна, не волнуйся.”

“Нужно было сделать тебя безмозглым зомби,” – выплюнул дракон, прежде чем умолкнуть.

Самара действительно начала пить – наконец-то ей было, куда тратить украденные и выпрошенные монеты. Закутавшись в плащ, шныряла она по трактирам – благо, в портовом районе их было чуть не столько же, сколько домов, можно было не бояться, что примелькаешься, – покупала бутылку чего подешевле и приговаривала ее в своем убежище. А после полуночи, когда затихали даже самые неспокойные районы города, шла незаметно к городской свалке.

Она могла бы спокойно прожить и без этого, но гналась за ощущениями, которые дарило вино – за этим злым холодом, за странным необъяснимым ощущением чистоты. Так и объяснила дракону, когда тот в очередной раз осведомился, может ли она не пить.

“А ты можешь не убивать?” – спросила она тогда.

“Смерть – моя добыча. Одной смертью можно утолить голод на несколько недель, но не на целую вечность. Тебе не понять,” – высокомерно бросила рептилия.

Намекнул, что она не нуждается в пище. Снова и снова указывал ей на ее природу – мерзкую, противоестественную. Самара ненавидела его за это… о, как ненавидела!.. И – отбрасывала увещевания, советы, оскорбления, и шла за новой бутылкой омерзительного пойла.

Она еще не потеряла головы от злости, не забыла об осторожности… не забывала, пока не заметила в одном из притонов долговязого нескладного парня – он устроился в темном углу и щурился на маленькие грязные окна, как ночной зверь; костлявые пальцы машинально поглаживали горлышко бутылки.

Видно, крепко задумался о чем-то – очнулся, только когда обмотанная бинтами ладонь коснулась его запястья. Вздрогнул и поднял глаза:

– Что ты… а, ладно… выпьешь со мной?

И Самара согласилась. Не думая ни секунды о том, какому риску себя подвергает.

– Ты вообще не закусываешь? – спросил вдруг Лоран, наблюдая, как она уже в третий раз отпивает, не притрагиваясь к копченой рыбе и маслинам на столе. К такому вопросу девушка не была готова, а выдумывать правдоподобную ложь не было времени – и ее хватило только на неуверенное:

– Не знаю, можно ли мне…

– Пить, значит, можно, а закусывать нельзя? – это прозвучало насмешливо, даже немного зло, и Самара смешалась, не зная, что ответить. К счастью, юноша истолковал ее отведенный в сторону взгляд и сжавшиеся руки по-своему: – Прости, мне не следовало… ты же больна, да?

Она кивнула, радостно хватаясь за такую простую и понятную легенду. И была безмерно благодарна Лорану за то, что он все домыслил сам и не стал расспрашивать дальше – только буркнул что-то неразборчивое и чуть склонил вихрастую черную голову.

– А где твои… друзья?

– Да какие там друзья… – вяло отмахнулся он. – С ними хорошо погулять, когда весело на душе. Или когда мутновато, но хочется врать себе и говорить, что все замечательно. А сейчас – сейчас мне паршиво.

– Почему? – и, спохватившись, поспешно добавила: – Извини… можешь не рассказывать.

– Да нет, отчего же. Пойдем, – поднялся со своего места и направился к выходу.

…Ноги у Лорана были длинные и сильные, как у аиста, и шел он этими ногами, как иной бы бежал. Нежить с трудом поспевала за ним – бинты скользили по гладким камням, да еще надо было отвлекаться на дыхание…

– Ты… можешь… идти потише? – не выдержала она уже на третьем повороте.

– Прости, – он смущенно опустил глаза. – Забыл.

И взял ее за руку, чуть сжал пальцы, извиняясь. Самара ответила легким пожатием, принимая извинения.

Идти медленно было лучше. И легче. Не надо постоянно думать о том, что можешь споткнуться и полететь кубарем… И рука мужчины, идущего рядом, снова заставляла вспомнить Моэско, но на этот раз без ненависти.

А за очередным поворотом их ждала невысокая каменная ограда, через которую нетрудно перелезть. И за оградой – невысокие усаженные цветами холмики с одинаковыми прямоугольными камнями… Кладбище.

– Зачем мы здесь?

– Знаешь, почему я начал пить? – она отрицательно покачала головой. Лоран кивнул на захоронение, прижавшееся к стене: – Эта смерть заставила.

Над камнем могильной плиты не успели как следует потрудиться дожди и ветры, и можно было бы разобрать имя… если бы она умела читать по-местному.

– Там… друг?

Вряд ли кто-то из герцогской семьи – в каждом уважающем себя замке должен быть свой фамильный склеп. А здесь, на городском кладбище, может быть похоронен друг, не имеющий титула, первая любовь… или родные отец и мать.

Юноша прикрыл глаза и едва заметно качнул головой:

– Рыбак откуда-то с побережья. Три года назад, когда на рыбу напал большой мор, ему было нечем кормить семью, и он решился стать грабителем – тогда многие так поступали. Знаешь, подкарауливали в темных переулках разных глупцов и требовали выкладывать денежки. Я в то время как раз жаждал приключений и с особенной страстью совал нос именно туда, куда не следует, – рассказ прервался долгим прерывистым вздохом. – И у меня был кинжал. От ужаса в голове помутилось, и… не помню, как это произошло. Потом я чуть не до костей стер руки, пытаясь смыть кровь; все казалось, что пятнышки еще остались…

Она понимала.

– Твой отец знает?

– Нет… Ему и без того хватает горя. Лучше ему не знать… Да и вообще, я никому не рассказывал.

– А почему – мне сейчас?..

Глаза у него бездонные, как колодцы. Взгляда не оторвать.

– Ты не осудишь.

========== Глава 9. ==========

Ich würde gern etwas zerstören

Doch es darf nicht mir gehören

Ich will ein guter Junge sein

Doch das Verlangen holt mich ein

….

Er traf ein Mädchen, das war blind

Geteiltes Leid und gleichgesinnt

Sah einen Stern vom Himmel gehen

Und wünschte sich sie könnte sehen

Rammstein, “Zerstören”

Они полюбили обедать вместе. И ужинать. И иногда завтракать – Лоран приходил почти каждый день, но в разное время. И Самара ждала его с первых лучей солнца на том месте, где уже два раза они сталкивались в первый день недели.

Еда была одна и та же – жидкая просяная каша без соли(утопленница искренне радовалась, что может обходиться и без этой гадости), белый хлеб, который так здорово было ломать руками, прозрачные ломтики копченого мяса, чуть подсушенные маслины и вино.

И если в первые несколько дней они распивали по бутылке на брата, то потом за разговорами все чаще забывали о спиртном, и даже одна бутылка к концу встречи порой оставалась едва начатой.

Как-то раз он пришел вовсе без спиртного.

– Зачем, если все равно не пьется, – пояснил в ответ на вопросительный взгляд девушки. – Зато есть сушеные яблоки и орехи, если угодно.

Угодно не было, нежить предпочла бы свежие яблоки – их хоть можно перетереть зубами в кашу – но, как пояснил молодой человек, для яблок еще время не подошло.

– А для маслин когда подойдет? – что-что, а они присутствовали при каждой трапезе, и, сколько бы их ни было, к концу не оставалось ни одной.

– Ну, их пора уже прошла, лето на дворе*… Это нынешний урожай, к слову. И вот именно эти – из нашего сада. Попробуй, вдруг понравится.

Строго говоря, это было сложновато. Для того, чтобы удалить из себя жидкую дрянь, хватало пары часов подводного плавания и нескольких глотков “чего-нибудь покрепче”, тогда как твердую пищу придется доставать разве что руками… а наносить лишние раны своему и без того пострадавшему телу Морган не была готова. Пришлось пробовать – и долго откашливаться, якобы подавившись.

– Н-нет… знаешь, я лучше обойдусь без таких экспериментов, – выговорила она, вытирая слезы.**

– Жаль, – казалось, он был искренне огорчен. – Хотелось бы поесть их вместе с тобой…

– А почему именно их? – Самара едва успела проглотить другой вопрос.

– Да просто мне они очень нравятся. Причем именно вот так, сырьем, можно сказать. Но все знакомые считают, что у меня дурной вкус, и это жуткая дрянь, – Лоран вздохнул. – Как по мне, так жуткой дрянью они становятся, полежав в бочках с маринадом…

“Очень может быть. Долго лежать и мокнуть под крышкой никому не полезно,” – мысленно усмехнулась немертвая.

– …жаль, что плоды такого дерева – и так уродуют, ну правда, жаль. Ты ведь видела оливковые деревья?

– Вряд ли. Там, откуда я родом, они не росли, ты знаешь, – она немало рассказывала о Моэско; юноше, привыкшему к яркому солнцу и теплому синему морю, рассказы о тамошней холодной сырости были явно не по сердцу. – А здесь, если и видела, не знала, что это они.

– Не могла не видеть, они по всему городу растут, – широко улыбнулся, вспомнив любимое дерево. – Я принесу тебе пару веток с листьями. Тогда узнаешь сразу.

– Хорошо.

Она никогда особенно не приглядывалась к деревьям. Разве что осенью, когда лес разноцветный. Клены любила за то, что осенью они становились огненно-красными, самыми яркими огоньками в пожарище осеннего леса. И ели любила за их стойкость и сдержанность, за то, что они не распускают пышных листьев – зато и стоят зеленые среди умирающей листвы. Другие деревья для нее не существовали. А летом исчезали даже эти.

Задумавшись, девушка не сразу заметила, что собеседник тоже молчит – и как-то странно на нее смотрит.

– Твои волосы… – чуть хрипло выдохнул наконец молодой человек. – Ты что, никогда их не причесываешь?

– Ну… – почему-то стыдно было признаться, что не только не причесывает, но вообще внимания на них не обращает много лет, – а что?

– Они слиплись и перепутались… на ветки дерева похоже.

На следующий день он пришел с парой десятков веревочек:

– Прямо руки чешутся заняться твоей копной…

– Ты умеешь заплетать косы? – Морган когда-то умела, еще при жизни, и даже могла бы вспомнить эту науку при необходимости – но от парня такого не ожидала.

– Нет, но умею подвязывать ветки, – даже отвернувшись, она почувствовала эту улыбку. – Сиди смирно и помни: ты дерево.

– А как получилось, что сын герцога знает садовничье дело? – спросило “дерево” после недолгого молчания.

– Сын герцога был тем еще сорванцом. Он не любил скучные книги, засыпал на уроках этикета, но с огромным удовольствием лазил по деревьям, нырял за сокровищами дна морского и ловил ящериц. Поначалу слуг чрезмерная любознательность ребенка раздражала, но потом они научились ее использовать – садовник, например, показывал, как ухаживать за деревьями…

– А что ребенок делал на уроках фехтования?

– А фехтованием он занялся после шестнадцати лет, и то, на занятия приходил, только когда бывал трезв, – мрачно ответил юноша. – Отец долго удивлялся, зачем мне махать тяжелыми железными палками, если под мою руку просто созданы маленькие ножики.

– Прости…

Маленький ножик – большой соблазн. Длинный меч – вроде и грозное оружие, а в неумелых руках бесполезнее палки… Самара впервые в жизни подумала, что ей, чтобы не причинять вред, стоило бы выжечь глаза. Может, помогло бы.

______________

*Маслины собирают с сентября по декабрь.

**Физиология трупа – вещь в реальном мире несуществующая, приходится гнать отсебятину. Но если исходить из того, что Самара нормально видит, не промывает постоянно глаза и склеры у нее белые, можно предположить, что слезная жидкость таки вырабатывается.

========== Глава 10. ==========

Zwei Bilder nur ein Rahmen

Ein Körper doch zwei Namen

Zwei Dochte eine Kerze

Zwei Seelen in einem Herzen

Führe mich

Halte mich

Ich fühle dich

Verlass mich nicht

Ich verlass dich nicht

Rammstein, “Führe Mich”

Глава общины задумчиво разглядывал недавно обретенную сестру, странно притихшую сегодня, и смешанные чувства бушевали в его душе.

Она, безусловно, была ему интересна, – как всегда интересует человека нечто новое в его окружении, как притягивает женщина мужчину, почти лишенного общества прекрасного пола, как манит укротителя непокорный зверь, отстаивающий свою свободу…

Но он ее и ненавидел. За сияющие глаза, за непроизвольно сквозящую в голосе улыбку, за появившуюся вдруг порывистую легкость в движениях – конечно, в пределах, доступных больной… все это напоминало, заставляя сердце кровоточить, обо всех радостях любви, о женщине, которая, возможно, уже и траур не носит по погребенному заживо мужу. И бессильная ненависть переплеталась с завистью ко всем влюбленным на свете, стоило ему нечаянно скользнуть взглядом по волосам сидящей рядом девушки.

– Кто заплел тебе косу? – спросил наконец прокаженный.

– Не все ли равно, – Самара дернула плечом, отводя волосы за спину.

Тяжелый толстый жгут, змеей спускающийся вдоль спины, ей нравился, хоть и непривычно поначалу было, что ничто не загораживает обзор. Но говорить о нем не хотелось.

А мысль, что кто-то – кто угодно – даже случайно – может коснуться ее волос, и вовсе вызывала омерзение. Эти волосы были уже не совсем ее, они хранили бережные прикосновения мужских рук; хрупкий отпечаток, который так легко разрушить… так не хотелось разрушать.

Особенно теперь.

… – Расскажи что-нибудь, – попросил Лоран.

Он только что вылез из воды и теперь отдыхал, растянувшись на теплой гальке, положив голову на нагретые солнцем колени девушки. Устал, конечно… в такие минуты он едва ли вслушивался в слова, смутно различал интонации. И все равно каждый раз просил что-то рассказывать. “Мне нравится слушать твой голос”, – словно извиняясь, пояснил в первый раз.

И Самара говорила обо всем на свете, иногда принимаясь петь. Ее голос, хриплый и неверный, не имел ничего общего с чистым голоском девочки, пророчившей когда-то смерть на восходе солнца – тем чаще хотелось улыбаться, зная, что даже это воронье карканье может нравиться.

– Я расскажу тебе сказку о драконах…

Когда-то очень давно они жили там, откуда я родом. Были среди них гиганты, чьи следы на ладонь уходили в землю, и карлики – чуть тяжелее воробья. Красивые и уродливые, добрые и злые, они так же различались меж собой, как жившие тогда же люди.

Поначалу два народа жили в мире – или, во всяком случае, не трогали друг друга. Но потом между ними вспыхнула ненависть. Людям вообще свойственно ненавидеть все непонятное. Да и среди драконов… всякие попадались.

В то время в цене была воинская доблесть. Рыцари шли на смерть и прославляли имена своих женщин, бросая им под ноги головы врагов. Были среди них и такие, кто шел на противников много более сильных и опасных – на драконов, например… Многие умирали. Но некоторым любовь давала такую силу, что они возвращались с победой… – Самара мечтательно вздохнула. – Можно тысячу лет спорить о морали и всем таком прочем, но ты представь только, с какой силой надо любить, чтобы этой силой сокрушить дракона?..

…К сожалению, они убивали лучших. Другие, мерзкие хитрые твари, не выходили в открытый бой. Они прятались, изворачивались, нападали исподтишка. Так выродился род драконий, став родом чудовищ.

И они научились жить рядом с людьми. Среди людей… в сердцах людей, – голос дрогнул и сорвался.

– Какая страшная история, – юноша легонько сжал ее пальцы. – Почему именно ее ты выбрала?

Почему… а чтоб она знала.

– Ты расстроен? Прости.

– Нет, ничего страшного, – он сел, все еще не выпуская из ладоней обмотанную тканью кисть. – Просто я пришел, чтобы отдохнуть и забыть ненадолго…

– Забыть что?

– Я уезжаю.

Нежить вспомнила, как уезжала из детского дома. И потом – с острова в холодном море. Она всегда уезжала только навсегда.

– Куда? Надолго?

– На три недели. Может, чуть больше… – молодой человек заговорил быстрее. – Я не хочу ехать, но мы… ну, наша семья, мы с отцом… должны появляться в свете хотя бы иногда. Мы и так живем очень уединенно, мало кого у себя принимаем, редко появляемся в столице… не знаю уж, кому так нужно нас видеть, меня в свете презирают, отца жалеют… знала б ты, как нас это злит. Но надо иногда показываться, чтобы не пренебрегать совсем уж правилами приличия… послушай, это же всего на три недели, ну не плачь, ну что ты… – и выпустил ее ладонь… лишь затем, чтобы погладить по голове.

Утопленница сжалась в комок, обхватив руками колени:

– Я не плачу, – право же, две влажные полоски на бинтах не следовало брать в расчет. – Ты ведь еще не уезжаешь, правда?

– Еще нет…

…Он уехал вчера на закате. Еще горели губы от короткого поцелуя, еще звенели в ушах слова прощания: “Если станет совсем-совсем грустно – посмотри на небо… оно для всех одно. Я тоже буду смотреть – и знать, что ты смотришь…”

А тут прокаженный с вопросами. Ему-то какое дело?..

========== Глава 11. ==========

Auf den Ästen in den Gräben

Ist es nun still und ohne Leben

Und das Atmen fällt mir ach so schwer

Weh mir, oh weh

Und die Vögel singen nicht mehr

Rammstein, “Ohne dich”

Небо меняло цвет. Медленно, но неуклонно в оттенках синего и алого плыло над землей само Время, не разбитое на часы и минуты.

Небо меняло цвет, отражаясь в прозрачных глазах нежити ежечасно, ежеминутно. Давно погас костер, закоптивший своды неглубокой пещеры, и кострище остыло. Рыба сгнила до костей, мазь присохла к стенкам склянки. Зачем идти куда-то, зачем что-то делать, когда можно просто смотреть на небо? И думать, что, может быть, именно сейчас это небо отражается в других глазах, огромных, как у ночного зверя.

Притворяться – зачем, для кого? Все равно ее никто не видит… и порой, засмотревшись на бескрайнее небо, утопленница даже забывала дышать.

От высыхающего тела поднимался густой винный дух, напоминая о колючем холоде, таком приятном; пожалуй, можно бы сходить в город, но пить одной – скучно.

А небо все меняло цвет, и, когда оно снова – в который раз – заалело над морем, поднял голову дракон.

– Не рано ты сегодня, – заметил прокаженный, подбрасывая хворосту в огонь. – Да и в прошлый раз не явилась.

На удивление безразлично звучал сегодня его голос, не требуя ответа, просто отмечая случившееся.

– Не хотела, – тихо, не глядя на больного, ответила девушка.

– Понимаю, – бесцветный шепот, еле слышный за треском дерева.

Некоторое время сидели молча. И странным казалось это молчание – тихое, бесконечно уставшее. Впервые не чувствовала Самара тяжелого цепкого взгляда.

– Что с тобой? – никогда раньше она не спрашивала первой.

Ответом ей послужил тихий прерывистый вздох:

– Устал…

“Да, он устал,” – просвистел в голове вкрадчивый шепот дракона. – “Устал от беспрерывной боли и ненависти, от своего одиночества, бессилия, от никчемности своего существования – такого жалкого из-за болезни… такого безнадежного, ведь ни один лекарь не сгонит струпьев с его тела, никакая сила не оживит эти мертвые скрюченные пальцы. Разве сидел бы он здесь, будь хоть один шанс из тысячи?.. Нет, лекари и снадобья здесь бессильны, но мы – мы поможем…”

А в самом деле, почему нет.

– Тебе бы отдохнуть… брат, – в голосе прорезались змеиные нотки. – Тебе нужен покой. Чтобы ничто не тревожило – ни боль, ни заботы…

И прерывистый вздох в ответ выразил согласие лучше слов.

– Тебе нужен покой, – бездумно повторила нежить, откинув капюшон и вглядываясь в изъеденное болезнью лицо мужчины. В прорези рта блестели крупные до странности белые зубы – давно изжив страх перед смертью, он улыбался ей, как дорогой гостье…

Дракон как будто утолил голод, свернулся клубком и затих. А утопленница сидела, пока не догорел костер, перебирая редкие черные волосы главы общины(бывшего главы, как бы нехотя исправилась мысль. Бывшего. А ведь ему, пожалуй, не было и сорока…) – не было сил уйти.

Он первый на ее памяти улыбнулся своей гибели. Живой мертвец… дрянное состояние, как между небом и землей подвешенный – и ни ходишь, ни летишь. Наверное, теперь, когда все определилось, он счастлив.

А вот ей пора спускаться на землю – в мечтательном забытьи прошло две недели, а это значит, что нужно привести себя в порядок за оставшееся время. И, набросив капюшон на лицо названного брата, Самара встала и побрела прочь – медленно, пока ее могли видеть, затем все убыстряя шаг.

В “колодце” при свете заново разожженного костерка она считала деньги, беззлобно бранясь на собственное транжирство – монет осталось совсем мало.

Некоторые вещи она все-таки предпочитала покупать. Например, мазь от проказы, вино… или оливковое масло.

Безразличие сменилось напряженно-радостным ожиданием, а Время никуда не торопилось – и теперь, казалось, вовсе решило передохнуть, потихоньку замедляя свою колесницу. Семь дней тянулись бесконечно долго, и каждый следующий был длиннее предыдущего.

Колесница остановилась утром восьмого дня, когда, увидев знакомую долговязую фигуру, Самара рванулась навстречу; когда Лоран легко подхватил ее на руки и закружил.

– Осторожнее, надорвешься…

– Скорее, о ребра твои порежусь, – хмыкнул он, все же опуская девушку на землю.

– Глупости говоришь… лучше расскажи, как съездили?

– Паршивее, чем обычно. Я скучал, – обнял ее, уткнулся носом в блестящие скользкие волосы. – Оливковое масло?

– Да… нравится?

А через секунду они уже целовались, жадно, торопливо, – так в пустыне утоляют жажду у единственного на сотни миль колодца. И Самара не остановила руку юноши, скользнувшую от ее талии вверх, к шнуровке на груди… замершую на полпути – там, где под тонкими ребрами не билось сердце.

Лоран отпрянул, тяжело переводя дух; его колотило. Отошел на несколько шагов, пятясь и оскальзываясь на мокрых камнях, боясь отвести взгляд от живого мертвеца, стоящего перед ним. И вдруг развернулся и бросился прочь со всех ног.

Утопленница опустилась на ближайший валун, невидяще глядя перед собой. В груди разливалась тяжелая жгучая боль. Почему-то от того места, где и болеть давно было нечему.

========== Глава 12. ==========

Die Sonne scheint mir aus den Händen

Kann verbrennen, kann euch blenden

Wenn sie aus den Fäusten bricht

Legt sich heiss auf das Gesicht

Rammstein, “Sonne”

Прошло два дня. Не было видно процессий с факелами, жаждущих очистить мир от богомерзкой нежити. На берегу вообще никто не появлялся.

Самара беспокойно металась по побережью – от своего убежища до места свиданий, – не в силах отвлечься ни делом, ни своими мыслями: за что бы она ни взялась, все валилось из рук, а все размышления сводились к одному: что с Лораном.

“Почему бы тебе не увидеть все своими глазами?” – спрашивал дракон. А она боялась.

Пугала эта непонятная настойчивость ее тирана, и страшно было увидеть…

“Что? Даже не знаешь, чего тебе бояться, только изводишь себя понапрасну. Зачем мучиться? Иди туда – и сама все увидишь…”

“Как я туда пойду – через главный вход, что ли?” – попыталась однажды отшутиться.

“Ну, не прикидывайся дурочкой, – усмехнулся змей. – Неужто забыла наши путешествия по воде? Скажи, что хочешь, – и твое новое тело пройдет в самую узкую трубу дворцовой канализации…”

На исходе второго дня, измучившись неизвестностью, она согласилась.

“Мы на месте,” – изрек дракон.

То была большая темная комната с огромной ванной в центре и какими-то шкафами у стен, громоздкими, похожими на руины древнего города. Окон не было и в помине; единственный лучик света проникал из-за неплотно закрытой двери в соседнюю комнату. Нежить ухватилась за мраморный бортик, изъеденный трещинами, и мягко ступила на пол. Отжала подол и косу, чтобы не выдать себя капаньем воды, и медленно двинулась к полоске света.

Тяжелая дверь оказалась столь изуродована вечной влажностью и своим немалым возрастом, что просто не закрывалась до конца – если сверху она почти плотно прилегала к косяку, то у самого пола отходила в сторону чуть не на два пальца. Неплохо живет правитель… Самара, хмыкнув про себя, растянулась на полу и заглянула в щель.

Желание иронизировать сразу пропало.

Лоран сидел на широкой кровати, обхватив руками колени и глядя в одну точку. Лицо его осунулось, глаза, запавшие и обведенные черными кругами, казались совсем нечеловеческими.

Сколько он так сидит? День, два? Да спал ли он хоть немного с их последней встречи?..

Скорее всего, нет. Да и Его Светлость, кажется, тоже.

Конечно же, герцог здесь. Обнимает сына за плечи, что-то тихонько говорит ему, пытаясь расшевелить…

“Тебе не кажется, что он тут лишний?” – Самара даже вздрогнула, так неожиданно по-настоящему – не отражение мыслей, но действительно свистящий шепот – прозвучал голос дракона.

“Что ты имеешь в виду?”

“То, что ты видишь… Не будь его здесь, ты уже подошла бы к своему мужчине, заговорила – и он бы, возможно, тебя услышал… Но ты не подходишь, ты растянулась на холодном камне и смотришь на него украдкой, исподтишка, как будто не имеешь права ни на что больше, – а знаешь, почему? Потому что тот, другой, для тебя опасен – и ты прекрасно это понимаешь.”

Она понимала. Понимала, что связь любимого сына с нежитью не может обрадовать никого и ни при каких обстоятельствах.

“Допустим. К чему ты клонишь?”

“Послушай, ведь Лоран знаком с тобой несколько месяцев; ты в какой-то мере спасла его репутацию, коль скоро мы сейчас здесь, а не в лагере больных; ему было с тобой интересно, ты нравилась ему…”

“Пока не выдала себя.”

“Да, но посмотри правде в глаза: этот человек глуп и безволен. Он всегда зависел и всегда будет зависеть от тех, кто рядом. Думаешь, он испугался тебя, потому что видел полчища живых мертвецов, пожирающих любого, у кого бьется сердце? Нет, нет и нет! Его страх выращен на почве религиозных догм и удобрен суевериями. А кто садовник, думаю, ты понимаешь…”

Повторяешься, тварь. В третий раз уже повторяешься. Устрани отчима, убей всех лошадей, и мамочка будет любить только тебя. Убери мальчишку, стань им, и его мать станет твоей. Прикончи герцога, чтобы занять всю душу его сына. А не пошел бы ты…

Глухая тяжелая злоба подкатила к горлу – и вылилась в стон, почти крик, слишком громкий, чтоб его не услышали.