Текст книги "Низкая активность солнца (СИ)"
Автор книги: Гексаниэль
Жанры:
Ироническая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
========== 1. Пробуждение. ==========
Пробуждение было… болезненным. Как, впрочем, и всегда бывает наутро после того, как выпьешь лишнего.
Вчера у него был повод и возможность выпить – впервые за много лет. Нечеловеческое желание напиться до зеленых чертей и спать. Спать. Спать… И фляжка коньяка, приговоренная в одно лицо.
Хорошо же сдетонировал адский коктейль. Вот только почему болит не только голова, но и шея?
Почему в большей степени именно шея? Как будто по ней чем-то огрели…
Почему совершенно не хочется пить, не трясутся руки, да и вообще состояние не слишком напоминает абстиненцию?
Впрочем, он мог проспать несколько суток и пережить похмелье во сне. Более чем возможно, учитывая его состояние накануне.
Хорошо, предположим. Хотя все еще непонятен характер боли в затылке и шее.
Постепенно боль утихала, позволяя оценить обстановку… “Твою мать!”
Он лежал на влажной земле посреди густого елового леса; над головой нависло серое небо, воздух был тяжел и прохладен, пропитан частым дождем. И, черт побери, окружающий пейзаж ни в чем не походил на привычные ему равнины Квинсленда… “Что ж… я один, черт знает где – надеюсь, здесь хотя бы говорят по-английски… и понятия не имею, как сюда попал. Кстати, а документы хоть какие-нибудь у меня есть? Не мог же я пересечь границу без паспорта, в конце концов…”
Документов при себе не оказалось… но что еще хуже – начав себя осматривать, он понял, что это не его руки: слишком молодые, неестественно белые и нежные, без въевшейся в пальцы за много лет никотиновой желтизны… Не его тело: слишком длинное, по-юношески нескладное. Не его лицо: слишком короткие, слишком жесткие волосы, чистый лоб без намека на морщины, безупречно выбритый (а может – и вовсе не знавший станка) подбородок. “Хотя бы мысли в голове мои…”
В общем-то, удивляться уже не приходилось. Слишком много невероятных вещей произошло с ним в последние годы, так что, пожалуй… он готов был поверить, что возможно все. Если уж существуют живые мертвецы – почему невозможен обмен телами?
“Кстати, о живых мертвецах… почему я сижу в тонкой рубашке и брюках на сырой земле, причем насквозь промок под дождем, немногочисленные лиственные деревья стоят голые, то есть на дворе отнюдь не декабрь* – и мне при всем этом не холодно? Неужели…”
Ощупывая языком зубы, он не заметил ничего странного – обычные ровные зубы, вторая пара нормальных для человека размеров… короче третьей, во всяком случае, что у вампиров в принципе не встречается…
И тем не менее, сердце в этом чужом теле не билось.
Движение воздуха принесло с собой запах крови какого-то некрупного животного – возможно, козла или оленя. Да, в общем, неважно… главное – это был именно запах крови, и организм немедленно отозвался сухой болью в горле.
Эти ощущения были даже слишком знакомы…
– Господи, – простонал он, обхватив голову руками, – ну за что мне такое наказание? Чем я провинился?..
Впрочем, подумал он, это не так уж страшно – достаточно дождаться солнечной погоды.
Но удастся ли продержаться до ясного неба? Когда он охотился в последний раз?.. Пальцы метнулись к ушам – прекрасно, обычная округлая форма. Значит, в ближайшее время помутнение рассудка от голода не грозит. Впрочем, даже если и сорвет крышу – кому какое дело? Вряд ли здесь есть люди…
Вампир отполз под ближайшее дерево, улегся на землю между корней, заложив руки за спину, и уставился в серое небо.
“А хорошо, что дождь идет – не будет пожара. Лес красивый, жаль было бы”.
Комментарий к 1. Пробуждение.
*Для уроженца Квинсленда, что в Австралии, декабрь – вполне себе летний месяц.
========== 2. Неизвестно что. ==========
Комментарий к 2. Неизвестно что.
В предыдущей части немного изменены погодные условия.
По-видимому, он действительно недавно охотился – пробудившаяся было жажда оказалась обычной рефлекторной реакцией на кровь, угасшей, как только дождь развеял запах. Ничего примечательного.
В конце концов, все это дерьмо скоро закончится. А несколько часов можно и потерпеть.
Между прочим, любопытно, кем он был, этот неизвестный бедолага? Как он оказался в лесу среди дня, без денег и документов?
Вероятно, беглый преступник – у бродяг хоть какие-то личные вещи всегда при себе. Скрывается в густом лесу, поедает местную живность и неплохо, в общем-то, себя чувствует: глухой лес лучше каменной коробки и голодного безумия или казни в перспективе (к слову, неизвестно еще, что лучше). Освоился, даже вон нервы себе решил пощекотать – в дождь прогуливается… кстати, поверье, что в пасмурную погоду вампиры могут спокойно гулять днем – полная хрень, ультрафиолету облака не помеха. Просто под проливным дождем особенно не воспламенишься. А что до сих пор не сгорел любитель острых ощущений – так лес густой, а солнце, по-видимому, не в зените – и попадания прямых солнечных лучей нет. Повезло парню.
Что он натворил, что пришлось бежать из города, интересно. Есть ли у него семья – и если есть, то где? Планировал ли он когда-нибудь вернуться к родным? “Не то чтобы это было важно – я даже имен их не знаю, да и если бы знал, что с того? Вряд ли кто-то обрадуется знакомству непонятно с кем, занявшим тело сына, брата, любовника – нужное подчеркнуть. А органы правопорядка, напротив, очень обрадуются, если разыскиваемый сам объявится. Страдать за чужое преступление – увольте”.
А дождь все лил и лил, и отчаянно хотелось закурить – под сигарету всегда лучше думалось. Однако ни сигарет, ни зажигалки под рукой, разумеется, не было. “Между прочим, я окажу парню большую услугу – если я оказался здесь, значит, он, вероятнее всего, в Квинсленде – мучается адским похмельем. И у него самое крутое убежище, которое можно себе представить – кто будет его искать-то в моем теле? А мне в его – и носа из лесу не высунуть, скрутят тут же. Да и не факт, что я найду дорогу – без компаса, карты и не зная даже приблизительно, где нахожусь. То на то и выходит, что либо сидеть мне в камере и медленно съезжать с катушек, либо быстро сдохнуть от зубов первого же крупного хищника, либо еще быстрее сдохнуть, когда немного распогодится”.
Четвертый вариант – поступить по методу неизвестного – он отверг сразу же. Обгрызенная не-жизнь ему давно опротивела хуже крысиной крови. “Ладно, парень, надеюсь, ты отплатишь мне добром и не наломаешь дров от моего имени…”
Когда дождь начал утихать, он поднялся и побрел по лесу, ища открытое место, где деревья точно не заслонили бы его от солнца.
Дождь закончился; в сплошной завесе облаков даже появились небольшие прорехи.
Выходить на поляну было немного страшно. Он помнил, как это – гореть заживо под лучами солнца…
“Прощайте, не поминайте лихом!”
И…
…На всю жизнь он запомнил адскую боль от солнечного ожога. Только тем и убедил себя выйти из тени, что все кончится совсем скоро. Или – какая сила запретит нам верить? – быть может, удастся поймать нужный момент – тот самый, когда в сердце бьет молния – и, катаясь по мокрой земле, сбить пламя?
Но боли не было. Вообще ничего не было, только приятное тепло на коже. Он рискнул открыть глаза – и в недоумении уставился на свои руки.
Кожа сияла, точно усыпанная осколками стекла. “Какого черта?! Я уже должен был вовсю гореть!” Он решил бы, что сходит с ума и видит галлюцинации от боли, но боли-то не было вовсе.
Ах ты ж черт. Не так жаль было несостоявшейся смерти, как – надежды, слабой, безумной надежды на чудо!
Со всей дури хватил кулаком по дереву, вымещая злобу. Мощный ствол в полтора обхвата покачнулся и медленно упал, пересекая поляну; часть его у основания, куда пришелся удар, просто рассыпалась в пыль. Кулак даже не саднило.
Вампир… хотя нет, вряд ли его можно было так назвать, – уселся на поверженное дерево, глядя на свои руки с ужасом и едва ли не отвращением.
Чистая белая кожа, сияющая на солнце. Сила, способная свалить вековой дуб. Мертвое сердце и жажда крови. “Что же я, мать вашу, за хрень?!”
Мутно было, словно в душу наплевали. Мало того, что он один неизвестно где, так он еще и неизвестно что, чему названия-то не придумаешь. Само существование настолько странной формы жизни выбивало землю из-под ног…
И что теперь делать? Выйти к людям? Хм, не стоит. Еще увезти куда-нибудь попытаются редкий феномен для исследования. Он, конечно, так просто не дастся – раскроит кому-нибудь череп или кишки в кашу превратит… а в него в ответ всадят автоматную очередь. Если и “посчастливится” после такого выжить и спрятаться в лесу – начнут травлю, как на зверя. Нет уж, премного благодарен.
Жить одному? Не выход. Можно свихнуться и натворить дел.
Вот если только попытаться найти себе подобных… Конечно, возможно, он единственный представитель вида, но надо же хоть что-то делать.
========== 3. Дебют телепатии. ==========
Пораскинув мозгами, он понял, что не может быть единственным представителем этого неизвестного науке вида. И сородичей организма-хозяина* найдет без труда – вряд ли их лагерь расположен далеко… вот только показываться им на глаза пока не следует. “Предположим, мыслят эти твари примерно так же, как люди. Значит, они должны стремиться к общению и сотрудничеству внутри своего вида… да, собственно, так и есть, раз я сижу на пеньке не нагишом и не кутаюсь в шкуры. От холода эти тряпки не спасут, слишком легкие, да и тело не нуждается в тепле, значит, одежда выполняет именно социальную функцию – живи тварь отшельником, вряд ли придавала бы большое значение внешнему виду. Скорее, это характерно для более или менее многочисленных и организованных общин”.
Он снял рубашку и придирчиво осмотрел. Да, теперь эта мокрая грязная тряпка годится разве что для мытья полов, но ткань хорошего качества и незаношенная… “Ничего себе! – мысленно присвистнул он, разглядев знакомую надпись на ярлычке. – А у парня губа не дура… Стало быть, я прав. Одиночкам незачем так выделываться”.
В пристрастии к хорошей и дорогой одежде как таковом не было ничего плохого – но он знал по себе, что в первую очередь о своей внешности будет тщательно заботиться тот, кому по какой-либо причине важно мнение окружения. А строгость оценки общества… есть прямой показатель степени его развития.
“И, если судить по виду одежды, это общество мало отличается от привычного мне, даже названия те же. Но у нас подобных тварей точно не водится, иначе о них давно бы знали. Жажда крови рано или поздно заставила бы их прийти в города – на поклон донорским компаниям. Параллельный мир? Возможно”.
Господи, мир, целиком населенный блестящей мерзостью! А он-то думал, что это он живет в кошмаре!
Да остались ли здесь люди?
Но гадать и поддаваться панике сейчас – последнее дело. А следует – взять себя в руки, еще раз осмотреться и отправиться на поиски… хоть кого-нибудь.
Сейчас, прислушиваясь к своему новому телу, он обратил внимание на изменения восприятия. Обострились зрение, обоняние и слух; повысилась контрастная чувствительность – теперь органы чувств различали куда больше оттенков каждого цвета, запаха, звука…
“Видовая особенность? Может быть… Но если я стал лучше видеть и слышать, то и меня заметят быстрее. И убить могут быстрее… недруги моего “хозяина” – за то, чего я не совершал, друзья – за то, что я – это я”.
В любом случае, возможный противник превосходит его опытом и количеством. Стоило найти убежище. После недолгих раздумий он счел за лучшее скрыться под землей.
Отсутствие под землей света и как следствие невозможность ориентироваться при помощи зрения новое тело легко скомпенсировало бы за счет остроты обоняния и слуха; кроме того, земля, будучи твердой средой, проводила механические колебания значительно лучше воздуха. Физиология же трупа позволяла обходиться без воздуха и движения сколь угодно долго… Во всяком случае, стоило проверить такую заманчивую теорию.
*
Он не мог сказать, сколько именно прошло времени – под землей и днем, и ночью царил непроглядный мрак. Он полз, как крот, ориентируясь на запахи, звуки и тактильные ощущения, зажмурившись, чтобы земля не попала в глаза.
И все же нашел тех, кого искал.
Эти существа двигались быстрее и легче людей – земля под их ногами отдавалась разве что легчайшими, почти неразличимыми, но слишком частыми колебаниями.
Их было двое. Молодые мужчины, судя по голосам, обоим около двадцати лет… во всяком случае, было на момент консервации.
Не стоило уходить в глухую оборону – сейчас он откроется слева, а я не смогу нанести удар…
“Что?! Нафиг комментировать свои действия вслух?”
Да еще подробно, едва ли не каждое действие… по интонациям и часто раздающемуся смеху было понятно, что дерутся парни не всерьез, но даже для дружеской потасовки это выглядело странновато. Хочешь победить – не озвучивай свою стратегию, иначе смысл теряется вовсе. Обдумывай, сколько влезет, но язык держи за зубами.
И что самое интересное – прислушиваясь, он понял, что разговаривает парочка как через стенку – то ли они друг друга не слушают, то ли… просто не слышат.
“Я сказал бы, что у этого вида сложности со слухом, когда бы сам в очередной раз не убедился в обратном. Если подумать, странно как-то выглядит это комментаторство – как мысли вслух… Дьявол!”
А что, если они не думают вслух, а просто… думают? А он слышит чужие мысли?
“Вполне возможно. В этом мире, кажется, возможно вообще все”.
Спасибо младшему брату и его недолгому – около года – школьному увлечению комиксами Марвел, где сверхспособности были у каждого, в кого ни плюнь. Иначе первой в голову пришла бы мысль не об очередной ожившей выдумке человечества, а о вполне реальном диагнозе. “Интересно, как он там. Пришел ли в сознание? По идее, уже должен… хотя черт его знает, сколько времени прошло у нас… Ладно, сейчас не время об этом думать”. О младшем позаботятся друзья. А он, находясь черт-те где, может рассчитывать только на себя – свои глаза, уши, руки и мозг; нужно как можно раньше сориентироваться в этом мире (желательно – получив при этом как можно меньше угрожающих кхм… нормальному функционированию травм) и найти способ выбраться отсюда. Нужно продолжать слежку за неизвестными тварями и быть в состоянии проанализировать результаты. Нужна свежая работающая голова, а не эмоции, диктующие неконструктивное поведение: он уже попытался лишить себя жизни в порыве отчаяния. Невероятная удача, что не вышло – иначе неизвестно, куда бы его забросило.
Честно говоря, будь он в своем мире – мог бы поверить в телепатию несколько легче, учитывая, что для дебюта шизофрении, единственной болезни, сохраняющейся после обращения, его тело уже на момент смерти было старовато.* Анамнеза же этого неизвестного юноши он не знал, к огромному сожалению. “Не уверен, но вряд ли ему стукнуло двадцать пять до консервации… будем надеяться, что шизофрению ему все-таки не ставили. Или она у местной нежити не сохраняется”.
Комментарий к 3. Дебют телепатии.
*Дефис в данном случае – не баг, а фича))
**Дебют шизофрении у мужчин чаще всего случается в 15-25 лет.
========== 4. Эдвард Каллен. ==========
Телу неплохо функционировалось без движения и кислорода – определенно, в существовании трупа есть свои плюсы, думал он, сосредоточившись на наблюдении за “объектами”. Пришлось подползти поближе к их жилью, чтобы лучше видеть и слышать. Постепенно осваиваясь с новыми способностями, он научился смотреть глазами тех, за кем следил, и слышать их ушами – в своем роде даже логичный побочный эффект, учитывая, что сигналы от всех органов чувств перерабатываются мозгом… Но, честное слово, иногда ему очень хотелось признать себя шизофреником. Потому что такого феерического бреда он раньше и представить себе не мог.
Их было шестеро. Трое мужчин, три женщины. По виду им можно было дать от пятнадцати до двадцати пяти… в своем мире он автоматически прибавил бы девять-десять лет, чтобы получить их настоящий возраст; здесь же приходилось удовлетвориться внешними данными.
Они… жили среди людей, во всяком случае, старались… Да, судя по картинкам в головах объектов слежки, в этом мире были люди; они жили своей обычной жизнью, той жизнью, которую он помнил до эпидемии две тысячи девятого года, и даже не подозревали о том, что у них под боком расположилась семейка кровопийц. Точнее, так думали сами кровопийцы. Потому что… черт возьми, да на них даже в Голд-Косте* обратили бы внимание – огромном городе, где желтыми глазами и бледной кожей обладает каждый первый! Что уж говорить о нормальных людях с нормальным зрением, если эта шестерка отличалась не то что болезненной, а прямо-таки гипсовой белизной кожи и аномально яркими глазами. И о такой прекрасной вещи, как грим… или хотя бы декоративная косметика, чуваки явно не слышали.
Кстати сказать, именно глаза, а не уши или зубы, служили местным вампирам – они сами предпочитали именовать себя так, ну что ж, пусть будут вампиры – индикатором насыщения: от голода они темнели до черных. Что происходило дальше, посмотреть не дали: кровопийцы благоразумно не доводили себя до деградации; за три дня, что он провел под землей, все члены семейства успели поохотиться; он, со своей стороны, воспользовался этим временем, чтобы поесть – и оценил возможности обострившегося нюха. Кроты и барсуки на вкус оказались неплохи, во всяком случае, лучше крыс… правда, предсказуемо почти не насыщали, но это было лучше, чем совсем ничего. А возможность голодного безумия исключать он не спешил: если тело все-таки меняется, пусть и начиная с радужки, то не факт, что оно при длительном голодании не дойдет до стадии уродливого безмозглого мутанта… и он совершенно не горел желанием проверять, как эта стадия выглядит у местной нежити. Не на себе, во всяком случае.
А местная нежить тем временем существовала так же, как существовали привычные ему Homo culicidae*. С некоторыми физиологическими отклонениями, правда; так, смерть не обрекла их на вечный целибат, позволив в полной мере получать удовольствие от секса (сама возможность эрекции и оргазма у существ, по определению лишенных кровообращения, показалась ему столь абсурдной, что огромных трудов стоило не заржать в голос).
И, в общем, это было еще терпимо…
…все было бы терпимо, живи эта семейка Аддамс где-нибудь среди себе подобных, или хоть подальше от людей. Но нет. Четыре вампира, насколько он понял, посещали школу – обычную, человеческую! И это при том, что как минимум у одного из них постоянно возникали совершенно недвусмысленные фантазии о вкусной прямоходящей пище! “Господи, ну кем надо быть, чтобы до такого додуматься, а? А если у кого-нибудь кровь носом пойдет – что тогда?” Еще один, похоже, трудился хирургом в больнице, но у него хоть мозги не съезжали. Вроде бы. “Единственный нормальный в этом сумасшедшем доме…” Его подруга тоже держалась вполне достойно, лишний раз из дома не высовывалась и на людях не показывалась. Остальные трое… несколько раздражали, но не более того.
Ближе к концу третьего дня в мыслях обитателей дома замелькал еще один упырь: семья о нем беспокоилась. На вид – лет семнадцать-восемнадцать, очень высок, лохмат, на лице если что и пробивалось, то было сбрито еще при жизни. Лицо профессионального игрока в покер – самое большее, хмурится иногда. Руки подозрительно похожи на его нынешние. Домашние называли упыря Эдвардом.
“Вот так раз. Ну что ж, логично предположить, что Эдвард – это все-таки я… забавно, черт возьми. С одной стороны, я знаю теперь, кто я, и это хорошо; также я знаю, что не чужой в этой местности и за вторжение на чужую территорию меня не убьют сразу – что тоже неплохо. Но с другой стороны, они волнуются за него… могут начать искать. А найдут меня. И я не смогу их обмануть, потому что в глаза этого Эдварда не видел, и знаю о нем только то, что он читает мысли и вечно держит морду кирпичом. Вот если бы удалось пробраться в дом и что-нибудь разнюхать…”
Такая возможность представилась в будний день, когда подруга дока, единственная, кто не работал и не учился, отлучилась за покупками. “У меня есть пара часов или чуть больше… ну, благословясь”.
Внутреннее устройство дома не отличалось от того, что он уже видел чужими глазами. “Все-таки не шизофрения”. Чем-то похоже на дом, выделенный ему корпорацией – вроде и предназначен для жизни, но как жилье не воспринимается. Даже растительности никакой нет, а жаль – с ней хоть немного поживее… “До чего же, нахрен, уродливый дом”, – сказал бы его друг.
На обыск ушло около сорока минут. Результаты не обрадовали.
Никакого оружия в доме, за исключением кухонных ножей. Ожидаемо, но печально.
До отвращения мало фотографий – это при вампирской-то страсти к фото-и видеосъемке! Впрочем, короткий взгляд в зеркало все объяснил – этим тварям нет нужды постоянно запечатлевать себя на пленке, они и без того не забудут, как выглядят. “Пожалуй, это единственное, в чем они логичнее нас – мы в плане отражения плюем на законы физики…” И все-таки жаль. Слишком мало информации… Все та же морда кирпичом, безупречно прямая спина (на заметку – не сутулиться) и, вот черт, на паре снимков он сидит за роялем. “Примерно такой же рояль стоит в холле, и у него… то есть у меня целая музыкальная библиотека. Мне бы еще часов десять – прочитать необходимый минимум обо всех этих музыкантах и композиторах, ибо девяносто пять процентов этих фамилий я вообще впервые вижу”. Об игре не могло быть и речи.
Кроме того, в комнате Эдварда нашлись ноты, явно записанные от руки – ах ты ж, он еще и сам сочиняет – и несколько толстых тетрадей стихов, не всегда на английском. По сходству отдельных слов с латынью можно было в некоторых стихотворениях предположить итальянский; третий язык поддался идентификации только после тщательного изучения дипломов, где указывалось знание испанского… и, действительно, итальянского. Латынь в рамках анатомической, клинической и фармацевтической терминологии и давно захиревшее без практики чтение по-немецки против такого багажа знаний явно проигрывали.
Куча дипломов об окончании самых разных учебных заведений – Господи, сколько же лет он учился? Вот это выдержка… – две ученых степени по медицине. Неплохо. Правда, обе диссертации были по кардиологии, но это уже не столь важно. Куча красивых сертификатов, грамот и тому подобного, но ни одна не связана с каким-либо видом спорта. Документы – паспорт, страховой полис, водительские права на имя Эдварда Энтони Каллена тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года рождения. “Так, минутку – если выгляжу я на семнадцать, и по документам мне, теоретически, тоже семнадцать, то сейчас… две тысячи пятый?.. Мне тогда был тридцать один год, и я несколько раз публиковался в Oncogene и Blood Cancer Journal*; вот сейчас и выясним, в параллельной я реальности или в другом уголке своей”.
Такие журналы здесь существовали, вот только ни своей фамилии в списках авторов, ни собственно статей он, разумеется, не нашел. Как и в поиске собственно по фамилии: атомная единица массы, период низкой солнечной активности, цветовая слепота… по его профилю – ничего. “Значит, здесь я не существую в принципе… как, наверное, и все, кого я знаю… и это еще раз доказывает – у нас таких, с позволения сказать, вампиров не водится”. Хоть что-то хорошее. Между прочим, в огромном доме всего один телевизор (который за три дня не включался ни разу) и один же компьютер; возможно, в стереоустановке есть радио, но похоже, новостями в этой семье никто особенно не интересуется.
“Итак, подведем итоги, – безрадостно думал он, вычищая историю браузера. – Меня зовут Эдвард Каллен. Я ученик старшей школы города Форкс, что в штате Вашингтон, США. Не курю, не интересуюсь новостями, ничего не знаю о цветоводстве и никогда не держал в руках оружие. Обожаю музыку, прекрасно играю на рояле, сам пишу музыку и стихи. Знаю итальянский и испанский языки. Я вампир, хотя привык справляться с жаждой крови, охотясь на животных. Не горю на солнце, необыкновенно силен и быстр и способен читать мысли. Живу в “семье” себе подобных.
Господи, дай мне не сойти с ума”.
Комментарий к 4. Эдвард Каллен.
*Город в Квинсленде. Является вторым по численности населения городом штата и шестым по численности населения городом страны.
**Человек-комар. Я не шучу, culicida – это комар.))
***Реально существующие издания.
========== 5. Театр одного актера. ==========
Когда Семья вернулась домой, Эдвард, отмытый до скрипа и вполне прилично одетый, сидел на софе в своей комнате и читал стихи, пытаясь вжиться в образ.
Основная проблема была в том, что читать стихи – так, как их полагается читать, – он не умел.
Ему глубоко импонировали короткие неровные строчки, напоминающие столбики диаграмм, четкий ритм, простая и доступная пониманию структура; выделив ее, он уже не особенно вчитывался в слова. А сейчас нужно было именно понять текст.
Рассуждения о смерти, вечном одиночестве и Идеале женской красоты нагоняли тоску. “Чем лучше я войду в роль, тем больше у меня шансов пережить сегодняшнюю ночь”, – напоминал он себе и, стиснув зубы, продолжал читать.
План действий пока рисовался ему весьма смутно. Выиграть время, немного помаячив перед глазами Семьи, добыть оружие – учитывая, что белую блестящую кожу местных кровососов не брали ножи, он возлагал надежду на огнестрел, – и попробовать выбраться. Чем скорее, тем лучше.
Однако уже на первом пункте его могли раскрыть и убить. “Чтобы этого избежать, я должен стать Калленом процентов так на восемьдесят пять… лучше на девяносто, но, будем реалистами, я не настолько хороший актер и слишком многого не знаю”.
Он прикрыл глаза, представляя себе Эдварда Каллена – томного юношу с горящим взором, этакого романтического героя… почему бы такому не терзаться какой-нибудь печалью или тревогой, внезапно пришедшими ниоткуда и непонятными ему самому? Вполне годится.
– Эдвард? – к нему заглянул сам Карлайл, глава Семьи. “Если бы случилось встретиться при других обстоятельствах, я был бы рад назвать его другом”.
Карлайл, будучи вампиром, нашел в себе силы блюсти заповедь “не убий”, уже за это следовало ему руку пожать. Да еще умудрялся работать врачом… Там, в другом мире, такой союзник был бы кстати. Но увы.
Что с тобой произошло? Элис было видение, что в лесу тебя поразила молния… Мы боялись даже предполагать худший исход, но…
Элис. Миниатюрная брюнетка, хорошенькая, хрупкая, изящная; мысли по большей части заняты ее кровожадным супругом и какими-то милыми женскими глупостями. Может предвидеть будущее? Следовало обратить на нее большее внимание. Да и остальных не стоит сбрасывать со счетов, по крайней мере, пока он безоружен. Мало ли какими талантами они обладают.
“Молния, значит…” То-то шея так разламывалась. И неудивительно, что он ничего не увидел – члены семьи очень старательно не думали о том, что могло случиться.
– Сказав, что все хорошо, я солгу. Удар молнии был очень болезнен, и… – он умолк, лихорадочно подбирая подходящие формулировки: образу томного романтичного юноши следовало соответствовать. В числе прочего, манерой речи. Как назло, в голову ничего пристойного не лезло; с тяжелым прерывистым вздохом Эдвард согнулся, запустив руки в волосы, не в силах выразить свои эмоции словами.
Несчастный! Конечно, такое повреждение не могло пройти бесследно.
– Понимаю, – вампир коснулся его плеча, извиняясь. – Мне не следовало спрашивать…
Должно быть, очень нетактично с моей стороны было бы просить тебя помочь остальным в школе. Но иного выхода я не вижу: даже несмотря на то, что охотимся мы теперь не реже раза в два дня, Джасперу с огромным трудом удается сдерживать свою жажду, и Элис тяжело удерживать его одной.
“То есть, просто оградить терзаемого жаждой упыря от контактов с людьми – не вариант?” – где-то в горле заклокотал нервный смешок, уж больно по-идиотски выглядела ситуация. А поведение Карлайла чем-то очень сильно напомнило тактику ныне покойного босса – тот любил использовать тактильное общение с теми, кто был ему нужен. Как бы выказывал тем самым особое расположение.
Ощущение дежавю усиливалось из-за схожих условий: снова один, еще и без оружия, в логове упырей… правда, сытых; снова приходится лицедействовать, и снова чертовски важен успех.
Эд все еще не отнимал руки от лица: ему действительно сложно было справиться с волнением, и еще сложнее – удержать каменную физиономию.
Как поступил бы Эдвард Каллен на его месте? Высказал бы все, что думает о клинической дегенеративности происходящего? Точно нет. Судя по вороху дипломов, эта школа у него в жизни не первая и не последняя; возможно, находит особый кайф в сидении за партой – и такие “вечные студенты” порой встречаются, сам видел; возможно, просто ищет острых ощущений, проверяя свою выдержку. В любом случае, его все устраивает.
Просто отказался бы, сославшись на перенесенную травму или вовсе без объяснения причин? Сомнительно. Если ему так нравится средняя школа, что он готов снова и снова туда возвращаться, – будет ходить на уроки, пока ноги носят…
– Я понимаю, тебе не доставляет удовольствия наблюдать за мучениями брата, – снова заговорил Карлайл, не снимая руки с его плеча, – но, пожалуйста, помоги ему. Ради него самого и Элис – они надеются на тебя.
“А вот это уже удар ниже пояса, док”.
Дело тут было не только в легенде Семьи, все члены которой, явно не будучи кровными родственниками, изображали полную идиллию; а черт их знает, может, они вполне искренне любили друг друга и были счастливы, это не суть важно – легенда была, и ей следовало соответствовать. Само воззвание к братским чувствам неприятно ударило по нервам.
По-видимому, Каллен к такому аргументу прислушался бы. Значит, некоторых членов Семьи он действительно считает родней – и просто отмахнуться от них не может. “Что вполне понятно”.
Вот только терять несколько часов в школе, контролируя мысли кровожадного сородича, Эдварду не улыбалось вовсе. Он-то рассчитывал всего на одну ночь…
“С другой стороны, определенные плюсы все же есть. Во-первых, я буду уверен, что никто не умрет; во-вторых, получу представление о городе, в котором очутился. И о том, как добраться до ближайшего крупного города, где можно разжиться оружием. В-третьих, эти несколько часов могут выиграть мне пару лишних дней: смогу сослаться на то, что уже не слишком уверен в своей адекватности и желаю уединения”.
– Хорошо, я сделаю, как ты просишь. Только, Карлайл, – доктор, уже направившийся к двери, резко развернулся, – я сейчас не слишком расположен к общению и был бы признателен, если бы меня не тревожили.
– Конечно.
Получилось. Во всяком случае, пока не слишком выбился из образа – глава Семьи неладного не заподозрил.
Когда за ним закрылась дверь, Эд развалился на софе, чувствуя себя истощенным донорским активом. А ведь предстояло пережить еще целый день “в образе”…
