Текст книги "Взаимная эмпатия (СИ)"

Автор книги: Frost_wind

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== Глава 1 ==========

Я всегда ненавидел мозгоправов. Психоаналитиков, как их следовало вежливо называть, задачей которых было влезть жадными, липкими пальцами в ваш разум и перекроить его под свое понимание прекрасного. Под их понимание нормальности. А что стоит считать нормальным в нашем безумном, больном мире?

Я с детства был проклят даром сочувствия. И это не та напускная жалость и желание пожалеть несчастное, страдающее существо, это – стопроцентное вживление в чужое сознание, в чужую душу. Я как будто срастался с человеком, становился им, видел его тайные желания, стремления и страхи. Знаете, как много в каждом из нас дерьма? Не думаю, что вы в состоянии себе этого представить, а я в свое время поражался, какими извращенными и испорченными могут быть внешне милые и открытые, совершенно нормальные люди.

Впервые я осознал свои способности, когда от нас с отцом ушла мать. Не мама, нет: бросив маленького ребенка и мужа, просто вычеркнув их из своей жизни, она потеряла право на мою привязанность и это обращение. Я тогда не понимал, почему она поступила так, в чем я виноват. Было чувство, что кусок моего сердца вырвали без анестезии и оставили так, ничем не обработав кровоточащую рану. Отец замкнулся и ушел в себя, лишь изредка балуя меня невеселой, кривой ухмылкой и небрежным трепанием уже изрядно отросшей к тому времени курчавой шевелюры. А мне хотелось стабильности, хотелось знать, что хоть кто-то в этом мире меня еще любит, что я нужен хоть кому-нибудь. На все мои предложения поиграть, посмотреть, что я нарисовал или сделал, ожидание ободрения и похвалы следовал быстрый рассеянный взгляд сквозь меня и просьба идти заниматься своими делами и не отвлекать папу от важных дел. И тогда, отчаявшись, я впервые взглянул на мир его глазами. Глазами раздавленного случившимся, почти сломленного человека, который безумно любил жену и переживал ее уход, как личную трагедию. Я тогда ревел в три ручья, запершись в своей комнате, и обещал себе, что никогда больше не буду думать как отец, не буду пытаться видеть мир его глазами. Но прошло несколько дней, и я попробовал снова. Потом еще раз и еще, потому что сквозь черную тоску проглядывало слабое, неуверенное стремление жить для сына, чтобы он рос здоровым и сильным и никогда не повторил его ошибок. В тот момент, когда я это осознал, я улыбался, как полный идиот: папа меня любит, я – то, что заставляет его двигаться дальше. Перестав требовать внешних проявлений любви, я довольствовался тем, что чувствовал: его забота, его гордость мной, его боязнь меня потерять.

Мы с ним жили одни долгое время и практически ни с кем не пересекались, поэтому первый поход в школу стал для меня шоком. Огромная толпа людей, шумная, бессистемная, где я, сам того не желая, сливался разумом с каждым человеком, стоило мне столкнуться с ним взглядом. Обилие ощущений и чужих эмоций чуть не довели меня до нервного срыва, но внятно объяснить приехавшему на звонок из школы отцу чем была вызвана моя истерика я так и не смог. Он бы меня просто не понял, я это знал. Меня забрали домой, и я два дня думал, как избежать повторения того кошмара. Решение было простым: не смотреть в глаза, и оно стало панацеей на все время учебы. Постепенно я нарастил некоторую броню, позволяющую абстрагироваться от эмоций окружающих, даже иногда позволял себе заглянуть в глубину зрачков, таящую под собой каждый раз новую темную бездну, и уже не выглядел таким фриком, каким был с их точки зрения. Самое смешное, что я не в обиде: сам бы так и назвал человека, который постоянно плавает взглядом, лишь бы не встретиться им с собеседником, нервно мотает головой и поводит плечами.

Всегда завидовал другим людям, которые способны дружить, потому что сам этой радости лишен. В словаре определение дружбы примерно следующее: дружба – это близкие отношения, основанные на взаимном доверии, привязанности, общности интересов. И если с последним бы проблем не было, то вопрос доверия… Все люди лицемерны. От любых отношений они ждут чего-то для себя: понимания, принятия, защиты, возможности избежать одиночества, самоутвердиться, обрести уверенность или просто хорошо проводить время. Нет, это неплохо, я сам, наверняка, жду от дружбы чего-то такого же, но подпустить к себе человека, который смотрит на тебя исключительно в товарно-денежном ключе? Нонсенс. В этом ключе замечательно подходила знаменитая песня Eurythmics, так что я решил: «кто я такой, чтобы не соглашаться?» и начал играть по этим правилам. Социализироваться все-таки худо-бедно удалось: закончил школу, университет, сейчас работаю специалистом по судебной экспертизе, преподавателем Академии ФБР и следователем по особо важным делам, профайлером. Не скажу, что последнее мне по душе, но, как говорится, «кто, если не я?» К сожалению, Джек пока так и не нашел никого лучше, и при очередном вызове на место преступления остается утешать себя тем, что я делаю действительно нужное дело. Увы, но никакие утешения от ночных кошмаров не спасают.

Настоящим агентом я так и не стал, к дичайшему раздражению Джека Кроуфорда, главы отдела психологии поведения ФБР, под началом которого я периодически работаю. Сам я ситуацией доволен, потому что в ином случае Джек сел бы на шею, постоянно таская на места преступлений, а так есть хоть призрачный шанс отвертеться от этой сомнительной радости. Хотя ради такой удобной отговорки периодически приходится проходить психологическое освидетельствование. Для психологии я представляю собой большую ценность, как говорит Алана Блум, моя коллега, профессор психологии. Она считает себя моим другом и старается не анализировать меня (из-за чего я ей очень благодарен), хотя и находит природу моего дара очень интересной и перспективной в плане исследований. Остальные психологи делятся на две категории: в первых явственно ощущается сильный интерес, желание копать-сверлить-препарировать мой разум и потом внести свой вклад в науку, основанный на этих исследованиях, а во вторых – отсутствие интереса, одно желание заработать.

Поэтому когда Джек привел мне в помощь доктора Ганнибала Лектера, я не ожидал от него ничего хорошего. Поздоровался кивком головы, по привычке отводя взгляд от собеседника, и вернулся к разложенным на столе фотографиям, мысленно готовясь отстаивать свое право на независимость: Джек наверняка посоветует мне (крайне настоятельно) еще раз пройти психологическое освидетельствование, хотя со времени предыдущего прошло не больше пары месяцев. А я совершенно не горю желанием снова отвечать на уже набившие оскомину одинаковые скучные вопросы.

Джек вводил доктора в курс дела и я задумался, прорабатывая свою линию защиты, когда меня зацепила фраза о том, что фото тела девушки появилось на totalcrimes.com. Слова сорвались с языка сами собой:

– Безвкусица.

– У вас проблемы со вкусом? – профессионально переспросил психотерапевт, от чего меня передернуло.

– В моих мыслях нет места вкусу, – тяжело вздохнув, немного резко и нарочито вежливо ответил я, поймав предупреждающий взгляд Джека. После того разноса, который я устроил предыдущему мозгососу, потоптавшись на всех его болевых точках (ну а что вы хотите: им можно, а мне нет?), Кроуфорд взял с меня слово быть вежливым с людьми этой профессии.

– Это необходимость, Уилл, – говорил он, доверительно положив руку мне на плечо. – Просто смирись и перетерпи, таковы правила. Или ты хочешь отстраниться от расследований?

Я уже не знаю, чего хочу, но знаю точно, что моя больная, гипертрофированная и щедро вскормленная Джеком совесть загрызет меня, стоит уйти из отдела. Ведь сколько жизней я мог бы спасти, сколько преступлений предотвратить… Хреново быть эмпатом, который попал в поле зрения ФБР.

– В моих тоже, – мягко согласился доктор, стараясь не обращать внимания на мой тон. – Нет эффективной защиты.

– Я возвожу форты, – не знаю почему, но его манера разговора больше не вызывала раздражения.

– А как же ассоциации? – за время нашего короткого диалога он отошел от доски, на которой были вывешены фотографии с мест похищений, и, как-то очень тихо и мягко ступая, прошел к столу, за которым мы с Джеком сидели, и занял соседнее кресло. Я инстинктивно немного отодвинулся, возвращая комфортный радиус отчуждения, после чего все-таки развил мысль:

– Форты спасают.

Доктор Лектер искусно выдержал паузу, молчаливо соглашаясь с моей фразой, после чего перевел тему:

– Не любите зрительный контакт?

Я дернулся, буквально кожей чувствовал его заинтересованный взгляд. Так и не повернув головы, ответил:

– Глаза отвлекают. Видишь слишком много и вместе с тем слишком мало, – мысленно я собирался с силами, возводя защитные стены вокруг своего разума, после чего, так же продолжая монолог, перевел взгляд сначала на подбородок сидящего рядом человека, потом на губы, нос и, наконец, заглянул ему в глаза. – И сложно сосредоточиться, когда думаешь: «какие белые белки», или «возможно у него гепатит». Или «кажется, капилляр лопнул».

Я говорил язвительно и резко, буквально провоцируя его отстать от меня и заниматься другими, более интересными вещами, но доктор Лектер вдруг расплылся в широкой улыбке, словно я выписал ему чек на миллион долларов, и покивал головой, показывая, что оценил шутку по достоинству. Он продолжал удерживать мой взгляд, явно пытаясь пробраться через защитные бастионы и узнать, что творится там, внутри. От этого пытливого, ожидающего взгляда становилось не по себе, так что я поспешил закончить:

– Да, я стараюсь не смотреть людям в глаза, – я еще раз скривил губы в усмешке и отвернулся. – Джек!

– Да, – тут же отозвался мой шеф, но его перебили:

– Все увиденное находит слишком живой отклик в вашем сознании. Ваши ассоциации шокируют вас самого, сны вызывают отвращение. Ваш мозг убивает все то, что вы любите.

Я замер, потрясенный его словами. Но как?! Как, черт побери, он умудрился попасть в яблоко всего после двух-трех небрежно оброненных фраз?

– Чей портрет вы рисуете? – голос дрожал от переполнявших меня чувств, я буквально задыхался от злости на себя, за то, что позволил себе раскрыться настолько, что меня прочитали, на Лектера, который так беспардонно влез туда, куда его не звали, и на Джека, который притащил с собой этого хмыря. Последнюю злость хотя бы можно было выплеснуть на адресата: – Чей портрет он составляет? – возмущенно спросил я Кроуфорда.

Тот промолчал, и роль миротворца взял на себя психиатр:

– Простите Уилл, мы с вами наблюдаем за миром, – мягко и ненавязчиво, будто обволакивая, прозвучал его голос. Он, наконец, отвернулся и перестал давить на меня еще и взглядом. – Я тоже не могу запретить себе смотреть.

Туше, как сказали бы французы времен Людовика четырнадцатого. Против этой фразы возразить было нечего: я и сам, как бы ни абстрагировался, все равно подмечал эмоции, чувства и желания. Например, неловкость Джека во время этого разговора просто зашкаливала, как и его надежда на то, что мы сработаемся и найдем зацепки по делу. На этом фоне небольшое охлаждение его отношений с женой, усталость от ненормированного рабочего графика и хронического недосыпа, а также тяжелый груз ответственности за судьбу пропавших девчонок почти терялись, но оставляли вязкое горьковато-кислое послевкусие. Доктора же я принципиально не собирался анализировать, но это получалось непроизвольно. С первых же минут появления в комнате, его куда больше занимала моя скромная персона, чем детали дела, из чего следовал неутешительный вывод: доктор был про меня наслышан. Возможно, это Джек, может быть какой-нибудь его коллега, вроде Аланы. У кого только я не перебывал за годы службы в нашем заведении! Интерес, симпатия, внимание, желание познакомиться поближе… Перечислять можно было еще долго. Причем он был настолько сконцентрирован на мне, что прочесть что-то о нем самом было проблематично. Не то, чтобы я к этому стремился, до его последних фраз:

– Не стоит меня анализировать, – с нажимом заметил я, предупреждая о последствиях. Именно так и начинался мой прошлый скандал с психологом. – А то я стану очень… неприятным.

– Уилл, – осадил меня напрягшийся Кроуфорд. Он, в отличие от доктора, прекрасно понимал, к чему все идет.

– А теперь, если позволите, мне нужно идти читать лекцию.

Я спешно ретировался, понимая, что как только за мной закроются двери, эти двое вдоволь перемоют мои косточки. Думать о них не хотелось, и я постарался отогнать мрачные мысли.

========== Глава 2 ==========

Следующая жертва отличалась от предыдущих всем. От одного взгляда на нее начинало противно подташнивать. Психопат явно издевался над нами, над несчастной девушкой… Было очевидно, что работал совершенно другой человек, о чем я и сообщил Кроуфорду. Все время осмотра меня не оставляло впечатление, что это тело – подарок, причем именно мне, потому что из-за бросающихся в глаза отличий я смог нарисовать профиль нашего предыдущего преступника, Сорокопута, как его окрестили в отделе, и его рабочее пространство. Придя к этим выводам, я поспешил поделиться ими с начальством.

– А что с подражателем? – остановил меня голос Джека, когда я уже собирался уходить.

Я кинул еще один взгляд на тело и с трудом сглотнул:

– Психопата с высоким уровнем интеллекта и садистскими наклонностями сложно поймать: нет схемы, которую можно отследить. Пусть доктор Лектор составит психологический портрет, вы же ему доверяете.

Возможно, последняя шпилька была лишней, но я не удержался: нервы были растревожены видом последней жертвы, и я уже предчувствовал очередную бессонную ночь, наполненную кошмарами и душным ощущением тревожности.

Утро началось с неожиданности. Открывая на требовательный стук в дверь, я совершенно был не готов увидеть на пороге своего нового знакомого.

– Доброе утро, Уилл, – поняв, что первым начинать разговор я не намерен, взял слово мой гость. – Можно войти?

– Где Кроуфорд? – вместо ответа спросил я, окидывая доктора Лектера недовольным взглядом. С утра я всегда бываю злым и не выспавшимся, а вот он буквально излучал симпатию в мой адрес и какое-то азартное предвкушение.

– Дает показания в суде. Сегодня работаем мы с вами, – доктор продолжал вежливо улыбаться и явно чего-то ждал. – Так можно войти? – не выдержав, повторил он, и я, нехотя, освободил проход.

Оказалось, Лектер пришел не с пустыми руками, и вскоре мы устроились за столом, поглощая самый восхитительный омлет на моей памяти.

– Я бы извинился за свою аналитическую западню, – между делом заметил доктор. – Но знаю, что тогда мне вскоре придется извиняться снова, так что не буду злоупотреблять извинениями.

Я хмыкнул, оценив иронию:

– Главное – профессионализм?

– Можем пообщаться, как взрослые люди, или, не дай Бог, подружиться, – невозмутимо предложил он, не смотря на меня, словно боясь спугнуть чересчур внимательным взглядом.

– Вы не настолько интересны, – покрутив в руке чашку с кофе, я отказался от этого завуалированного предложения. Дружить с типом, который буквально рвется залезть тебе в голову? Увольте!

– Пока что, – вкрадчиво, но очень многообещающе заметил доктор. В его голосе послышался вызов. – Агент Кроуфорд говорил, что вас занимают монстры.

Я вздохнул, сетуя, что к вкусному завтраку всегда прилагается какой-нибудь неприятный довесок. Например, вот этот разговор. Хотя его вполне можно было вернуть в конструктивное русло:

– Не думаю, что девушку в поле убил Сорокопут.

Я начал описывать свои ощущения, иногда отвлекаясь на вставляемые им комментарии, и с удивлением заметил, что вскользь упомянутые ассоциации с подарком пришлись доктору по душе. Его глаза блеснули азартом, а губы дрогнули в намеке на улыбку, которую он тут же поспешил скрыть за чашкой с кофе.

– Вы чувствуете Сорокопута? – помолчав, спросил он. – Какие у него проблемы?

– У него их много, – не задумываясь, ответил я. Очевидно, что просто так никто не пойдет убивать девушек, этому предшествует какой-то глубокий кризис, надлом.

– А у вас, Уилл, бывают проблемы? – как будто ступив на тонкий лед, тихо спросил доктор Лектер. Очевидно, что эта тема была ему более интересной. Он ждал ответа примерно с тем же чувством, с каким я обычно подсекаю попавшуюся на крючок рыбу. И я решил не доставлять ему радость победы.

– Нет, – усмехнувшись, с вызовом ответил я.

– Ну разумеется, – улыбнулся он, и его голос обрел новые, какие-то жутко убедительные обертоны. Он как будто пытался вложить мне в голову следующую мысль, для усиления эффекта даже наклонившись вперед, в мою сторону. – Мы с вами похожи. Беспроблемные. Нам не в чем себя укорить.

Это был первый раз, когда Лектер заговорил о себе. Я чувствовал, что эти слова имеют для него особый смысл, чувствовал его искренность, и она выбивала меня из колеи. Настолько абсурдно было ожидать ее от мозгоправа, но, тем не менее.

– Знаете, Уилл, – тяжело вздохнув и так и не дождавшись от меня какой-нибудь реакции на свои слова, Лектер продолжил. Казалось, что он изо всех сил ломится в закрытые двери, я даже слышал глухой треск воображаемых досок массивных створок. – Мне кажется, дядя Джек видит в вас хрупкую чайную чашечку. Лучший фарфор только для дорогих гостей.

Я рассмеялся этому сравнению, потому что себя доктор Лектер совершенно точно отнес к последним. Ну надо же, какое самомнение у человека! Тот тоже хмыкнул себе под нос, и снова принялся за еду, пытаясь скрыть неловкость. Ему было непривычно говорить о себе, о своих ощущениях и образах, возникающих в голове. Конечно, обычно же он находился в прямо противоположной позиции. Меня же разобрало любопытство. Хотелось разговорить его, увидеть, добраться до самых тайных закутков чужой души, которой меня так опрометчиво поманили. Поддавшись куражу, я откинулся на спинку стула и немного провокационно спросил:

– А что во мне видите вы?

Лектер окинул меня ставшим резко пронзительным взглядом и, помолчав, вынес свой вердикт:

– Мангуста, который должен защищать дом от змей.

Сказано это было так, что перед глазами сама собой встала очень яркая и живая картинка: я сидел перед огромной смертельно ядовитой змеей, которая, впрочем, не собиралась нападать. Пока что. Змея, то есть доктор Лектер, усмехнулся, отгоняя наваждение, и указал вилкой на мою тарелку с омлетом:

– Доедайте.

После завтрака я повез своего напарника проверять предполагаемое место работы Сорокопута. У нас был список строительных фирм, использующих в своей работе материалы определенного сплава. В одежде Элис Николс, одной из жертв, нашли металлическую стружку, похоже, из трубонарезного станка. Доктор Лектер был полон энтузиазма. Слабая улыбка не сходила с его лица всю дорогу, пока я занимал его деталями расследования и тонкостями работы агента. Было очевидно, что моему напарнику интересно, и меня находят приятным собеседником.

Как ни странно, но нам повезло в первой же фирме. Некто Гаррет Джейкоб Хоббс. В отличие от остальных сотрудников он не оставил адреса, только телефон, что показалось мне подозрительным. Значит, ему было что скрывать. Кроме того, он иногда по нескольку дней не появлялся на работе. Это вполне могло оказаться пустышкой, но требовало проверки.

***

В голове неприятно шумело, а воздух с трудом поступал в легкие. Я стоял, тупо глядя в одну точку, и пытался осознать произошедшее. Только что я убил человека. Да, серийного маньяка, но, учитывая мои психологические проблемы…

Я всегда боялся стать таким, как они. Сойти с ума, начать убивать. И сейчас, похоже, мой кошмар начал сбываться. Нет, это убийство было оправданно: я пытался спасти Эбигайл Хоббс, дочь Гаррета, которой тот хотел вскрыть горло. Но мне действительно понравилось это ощущение силы, победы.

Рядом суетились полицейские и агенты, работники скорой помощи. Ганнибал Лектер помог погрузить в машину носилки с девушкой, находящейся в критическом состоянии, и они уехали в больницу. Ее мать спасти не удалось, но Ганнибал смог замедлить кровопотерю Эбигайл, мягко отстранив меня от нее, и одним своим спокойным и уверенным видом немного привел меня в себя. А сейчас меня ждали Джек и отчет о случившемся.

В больнице я застал совершенно сюрреалистичную картину: Эбигайл, неподвижная, с дыхательной трубкой во рту, лежала в палате, а рядом, скорчившись в три погибели и совершенно не боясь помять свой дорогой костюм, спал Ганнибал Лектер, продолжая даже во сне держать ее за руку. Постояв, я так и не решился нарушить этот хрупкий момент безмятежности и просто сел рядом.

***

Следующие дни были наполнены Гарретом Джейкобом Хоббсом. Он снился мне в кошмарах, где я сливался с ним в одно и убивал всех этих девушек. Последней всегда была Эбигайл, доверчиво смотревшая мне в глаза, прямо в самую душу, пока я резал ее беззащитное горло. В тире, куда я пришел немного полечить нервы и отшлифовать навыки стрельбы, которые, как показал последний случай, тоже были не на высоте, вместо мишени я раз за разом спускал курок в улыбающегося маньяка. Он смотрел на меня невидящими бельмами глаз и ехидно скалился, намекая, что мне никуда от него не деться. Действительно, куда убежишь, если чудовище в твоей голове?

Алана поджидала меня после лекции, где я рисовал слушателям психологический портрет Сорокопута. Вид она имела взвинченный и виноватый. Мы успели лишь только обменяться парой фраз, как в аудиторию вошел Джек. Я должен был догадаться.

– Наблюдательный совет вынес тебе благодарность.

Мило. И что мне прикажете с ней делать? В рамочку и на стену повесить?

– И одобрил твое возвращение на службу.

Последние слова Джека заставили меня замереть. Они серьезно? Ведь невооруженным взглядом видно, что последние события не прибавили мне спокойствия. Ни один нормальный психиатр не станет выносить положительное решение, рискуя своей карьерой. Глядя на обреченное выражение моего лица, Алана справедливо усомнилась, хочу ли я вернуться.

– Я хочу, чтобы ты вернулся, – с нажимом заявил Джек, не дав мне толком задуматься над этим вопросом. – И я рекомендовал освидетельствование.

И все сразу встало на свои места: и неловкость в разговоре со мной Аланы, и надутая непреклонность Джека. Обложили, прямо как волка в лесу.

– Начнем прямо сейчас? – язвительно осведомился я, чувствуя внутренний протест. Алана беспомощно вздохнула и кинула на меня просительный взгляд, чтобы я постарался войти в ее положение. Да я и так только этим и занимаюсь!

– Думаю, Ганнибал Лектер подходит лучше, – заметил Джек, оттесняя ее плечом. – У вас нет личных отношений.

Я хотел было фыркнуть и поинтересоваться, «а предложение дружбы не является ли таковым?», но передумал.

– Если тебя больше устраиваю я… – начала Алана, явно стараясь намекнуть на то, что она может по моей просьбе провалить освидетельствование, но я не дал ей закончить:

– Меня вообще не устраивает, когда мне лезут в голову. Вопрос закрыт.

Я шел к выходу, когда Джек добил меня контрольным в спину:

– Ты ушел из убойного отдела, потому что не мог спустить курок. А сейчас выстрелил десять раз.

В его голосе стали различимы рычащие нотки, нажим стал почти ощутим. Джек считал себя полностью правым и пытался заставить меня принять нужное ему решение.

– Так что, психолог не формальность? – до последнего не хотелось верить в то, что слышал.

– Нет, – не оправдал моих надежд Джек. – Я просил только взглянуть на дело Хоббса, но ты влез в него по уши. Сколько ночей ты провел в палате Эбигайл?

Я молчал, ощущая моральный прессинг Кроуфорда. Алана самоустранилась, издалека с тревогой следя за нашим противостоянием. Я сдался первым:

– Терапия на меня не действует. Потому что я знаю все их уловки.

Я развернулся, уже зная, что пойду на прием, а Джек все не унимался:

– Ну же, Уилл! Не лишай меня здорового сна.

Легко ему говорить. Мне бы здоровый сон кто вернул.

Доктор Лектер был готов принять меня в тот же день. Оказалось, что Джек заранее обо всем договорился. Когда я вошел, мне протянули сложенный пополам лист бумаги.

– Что это?

– Психологическое освидетельствование, – с готовностью заметил доктор. – Вы полностью дееспособны и более или менее вменяемы. Поздравляю.

Он с улыбкой смотрел, как на моем лице крупными буквами проступает недоумение. Я заранее настроил себя на неприятную рутину, а его действия совершенно не вписывались ни в какие рамки.

– Фальшивый отчет? – решил не ходить вокруг да около, а сразу разобраться в ситуации.

– Да, – не стал отпираться Лектер. – Джек Кроуфорд может спать спокойно, ваша психика не пострадает, а наш с вами разговор будет куда более интересным, чем выполнение формальностей.

Я осторожно прошел вдоль книжных полок. Сценарий, предложенный доктором, выбивался из той череды однообразных сеансов, на которые я обычно попадал, так что я пока не выработал новую линию поведения.

– Думаю, Джек говорил вам, что, по его мнению, мне необходима терапия.

– Вам просто нужно избавиться от кошмаров.

– Я кое-что забрал с собой из последнего, – заметил я, думая о Гаррете Хоббсе, но ответная реплика Лектера снова поставила в тупик:

– Суррогатную дочь? – он заметил мое непонимание, и пояснил: – Вы спасли Эбигайл Хоббс, и вы же оставили ее сиротой. Это накладывает некоторые эмоциональные обязательства.

Он не давил, как Джек, ни на чем не настаивал, но я почему-то закусил удила, парировав:

– Вы были там со мной, вы тоже спасли ее. И что?

Тот посмотрел на меня и после небольшой паузы ответил:

– Да, – веско произнес он. – У меня тоже появились обязательства. Я чувствую ответственность.

Не знаю почему, но я был точно уверен, что сказал именно то, к чему меня подводил доктор Лектер. Пусть его лицо оставалось бесстрастным, но в душе он торжествовал. Не сводя с меня внимательного взгляда, он продолжил:

– Были варианты, которые привели бы к другому исходу.

Я кивнул: Эбигайл вполне могла умереть. Но Лектер явно намекал и на что-то еще. Пройдя к креслу, я сел в него и встретился взглядом с психиатром. Интересно, о чем именно он сейчас говорил?

– Джек считает, что Эбигайл помогала отцу убивать, – немного поколебавшись, решил я поделиться своими опасениями. Если Лектер тоже чувствует ответственность за судьбу девушки, то пусть подключается. Тот ушел от ответа:

– И что вы думаете?

– А что думаете вы? – усмехнулся я, давая понять, что раскрываться нараспашку без ответной любезности с его стороны не намерен.

– Думаю, это вульгарно, – отвернувшись, сдался доктор.

– Я тоже.

– И вполне реально.

– Все было не так, – покачал головой. Гаррет Хоббс любил свою дочь, он не стал бы заставлять ее сражаться со своими монстрами.

– Джек спросит ее. Или заставит спросить нас.

Доктор Лектер явно подводил меня к какой-то мысли. Ненавижу эти методы!

– Это терапия или группа поддержки? – раздраженно спросил я, решив показать, что его прием раскусили.

Доктор не смутился, наоборот, улыбнулся, и ответил, явно намекая на тот разговор за завтраком:

– Это уж как вы сами захотите.

– А если я приму ваше прошлое предложение? – усмехнувшись, принял новые правила игры.

– Я буду рад предложить вам скромный ужин, – Лектер улыбнулся, не пытаясь скрыть удовольствие от моего ответа. – Вы выглядите голодным и уставшим, Уилл. Как друг, я вполне могу себе позволить такую вольность.

– С радостью, – сдался я, все еще не понимая, чем был вызван такой сильный интерес к моей персоне.

Я чувствовал, что Ганнибал предлагает именно то, что мне нужно: поддержку и понимание. Он всего за пару встреч узнал меня даже лучше, чем мой покойный отец, и его не пугали темные пятна, ржавчиной разъедающие мой разум. Он смотрел и видел меня целиком, весь этот клубок эмоций и стремлений. Ну… насколько это вообще возможно. И я решил рискнуть, в первый раз попробовав завести отношения с кем-нибудь. Уверен, более подходящую кандидатуру, чем Ганнибал Лектер я бы не нашел.

========== Глава 3 ==========

Получив карт-бланш на дальнейшие действия, Ганнибал стал частенько заходить в гости, вроде как проезжая мимо, звонить поделиться новостями или рассказать свежий анекдот, приглашать к себе на обед или ужин. С ним оказалось ужасно интересно коротать вечера. Ганнибал был удивительно эрудирован, обладал прекрасным вкусом и чувством стиля, но, несмотря на это, я не ощущал себя рядом с ним деревенщиной. Наверно так бывает всегда, когда двое заинтересованы в обществе друг друга. Не знаю, как-то сравнивать не с чем. Когда я задал этот вопрос Ганнибалу, он удивил меня своим ответом:

– Для меня все это тоже впервые, Уилл. Поэтому просто будем делать то, что нам нравится. Не возражаешь?

Разумеется, я не возражал.

Поэтому сразу после того, как мы нашли грядки с людьми, я позвонил ему и, удостоверившись, что он не занят, приехал. Привычно проходя в гостиную, я, под его вопросительным взглядом, сразу перешел к проблеме:

– Мне кажется, что ты выдал освидетельствование преждевременно.

– Что случилось?

Ганнибал расположился рядом и, видя, что мне немного не по себе, как-то неуверенно потрепал меня по плечу. Как будто сомневаясь, есть ли у него право на этот жест. Я благодарно выдохнул, принимая его поддержку, и мы оба немного расслабились.

– Я видел Хоббса.

– Ассоциация? – помолчав, спросил Ганнибал.

Я понял, что мой ответ ему не понравился: едва заметная морщинка прорезала лоб, голос стал чуть более напряженным.

– Галлюцинация. Я видел его в могиле другого человека.

– Джеку собираешься говорить?

– Нет. Не буду же я тебя подставлять, – хмыкнул я, и он ухмыльнулся.

– Вот и ладно. Это стресс, волноваться не стоит. Твой мозг заменил жертву проекцией человека, которого можно счесть твоей жертвой.

– Я не считаю Хоббса своей жертвой, – нахмурившись, запротестовал я.

– Ты голодный? – перевел тему Ганнибал, поняв, что разговор свернул куда-то не туда.

– Что-то после всего этого аппетит пропал совершенно, – отказался от щедрого предложения, потирая разболевшуюся голову.

– Я дам тебе пенталгин, а ты за это съешь все, что я наложу в тарелку, – шутливо предложил он, правильно истолковав мой жест. – И не отнекивайся: аппетит приходит во время еды.

– Ты знаешь, что ты садист? – простонал я, но поплелся за ним на кухню.

После моих слов Ганнибал на секунду замер, после чего обернулся и, многозначительно улыбнувшись, окинул меня довольным взглядом, будто я сделал ему изысканный комплимент:

– Ты даже не представляешь какой!

– То есть у меня все еще впереди? – притворно ужаснулся я, и мы рассмеялись.

На ужин сегодня было филе с соусом Камберленд из красной смородины, салат с французским козьим сыром и полусухое красное игристое Ламбруско. По крайней мере именно так его назвал Ганнибал, и у меня не было причин ему не верить. Отдав дань прекрасно приготовленной и сервированной трапезе, мы стали убирать со стола: я сносил все к мойке, а Ганнибал мыл посуду. Справившись первым, помог ему вытирать вымытое полотенцем, попутно вводя в курс нового расследования.