Текст книги "Калейдоскоп (СИ)"

Автор книги: Friyana

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Последняя картинка.

Дверь захлопнулась мягко и почти бесшумно, но они вздрогнули – все трое – как от удара. Луна тупо моргала, уставившись в пространство. Панси почти физически ощущала исходящие от нее облегчение и усталость, и уже не могла отделить от них собственные чувства.

Она и сама валилась с ног от одной только мысли, что все – плохо или хорошо – но закончилось. Гарри знает. Им больше не нужно гадать и бояться, что будет дальше.

Драко оцепенело молчал, стиснув подлокотники кресла побелевшими пальцами. Панси медленно выдохнула и, опустив руку, осторожно положила ее на плечо сжавшейся в комок Луны, не отрывая глаз от застывшего, бледного, как тень, Малфоя.

– Вот видишь, – нервно усмехнувшись, негромко проговорила она. – Мы все еще живы, значит, фонтанов огня не предвидится. Всем можно расслабиться и начинать дышать полной грудью.

Луна хмыкнула, машинально накрывая ее руку ладонью, и Драко поднял на них сумрачный взгляд. Улыбки девушек мгновенно потухли.

– Фонтаны огня как первая реакция – это не самое худшее, что может устроить Поттер, – чуть слышно сказал он. – Еще неизвестно, что будет, когда до него дойдет, что все не так безоблачно и безопасно для всех, как написано в этих статейках…

Лавгуд, помрачнев, поднялась с пола и, подойдя к креслу, опустилась на корточки.

– Ты лучше просто иди к нему, – мягко попросила она, касаясь плеча Драко. – Гарри сейчас все равно надо выговориться… иди, успокой. Мы лучше тут подождем, ладно?

Малфой устало улыбнулся – одними губами – но Панси все равно едва сдержалась, чтоб не поморщиться, глядя на них двоих. Проводив взглядом его тонкую фигуру, она дождалась, пока стихнут удаляющиеся шаги в коридоре, и обернулась к все еще сидящей на полу Луне.

– Не начинай, – невыразительно обронила та, предупреждая возможную тираду. – Не сейчас.

Панси сжала губы.

– Тебе до факела, когда, Лавгуд, – зло проговорила она. – Ты все равно будешь лезть к нему, даже если он в тебе не нуждается. Что, без твоей подсказки он сам бы не догадался, куда идти и что делать?

Луна хмыкнула и устало потерла лоб, поставив локоть на подлокотник.

– Иногда нужны не подсказки, Пэнс, – глухо ответила она. – Тебе слово «поддержка» знакомо, к примеру?

– Оно вряд ли знакомо Малфою, – отчеканила та.

Лавгуд только качнула головой. Панси вмиг бросилось в глаза все, что скрывалось в присутствии мальчиков – и поникшие плечи, и тень безнадежной тоскливой утомленности на дне глаз, и неловкая сдержанность в движениях. Ты на ногах еле-еле стоишь, а снова лезешь его успокаивать! – чуть не выкрикнула Паркинсон вслух.

– Мне плевать, что ему знакомо, – тихо возразила Луна. – Мне плевать, что Гарри редко видит дальше своих желаний. Панси, это не им, а мне нужно. Мне. Перестань мешать, и всем сразу станет проще, потому что я к ним «лезть» не прекращу все равно. Никогда.

Слизеринка шумно втянула воздух, не находя слов.

– Лавгуд, – она изо всех сил старалась оставаться спокойной. – Тебе, конечно, плевать и на то, сколько еще ты протянешь, выкладываясь на благо тех, кто в тебе не нуждается?

Луна грустно фыркнула и медленно встала, отряхнув длинную юбку.

– Сколько протяну, столько и правильно, – проворчала она, поднимая взгляд на сузившую глаза Панси, и с вызовом добавила: – зато у меня будет та жизнь, в которой я чувствую себя на своем месте. Но, похоже, на это наплевать уже именно тебе, верно? Тогда держи свое мнение при себе, и я буду очень признательна.

– Если ты сойдешь с ума и растворишься, они тоже умрут, – зло парировала Панси. – Хороша забота, раз тебе без разницы, что ты этим и им тоже подписываешь приговор!

– Я же попросила – не начинай! – повысила голос Луна. – Я устала, как нюхлер, можешь ты отцепиться от меня хотя бы на пару часов?

Панси оцепенело смотрела, как она растерянно трет лицо ладонями, будто пытается сдержать слезы, а потом, словно решившись на что-то, пересекает комнату.

– Ты выматываешь меня куда больше, чем и Гарри, и Малфой, вместе взятые, – с горечью выдохнула она уже от двери, обернувшись перед тем, как взяться за ручку. – Ты и твоя чертова правильность! Если тебе так хочется вмешиваться со своими порядками и в мою жизнь тоже, может, ты уже обнаружишь, что так только приближаешь конец! – она все же не удержалась и всхлипнула, бессильно прислонившись к косяку. – Панси, что тебе вообще от меня нужно? Что ты ко мне постоянно цепляешься?..

Паркинсон поднялась, машинально подходя ближе. Злость почему-то мгновенно куда-то исчезла, прошла, вся, без остатка, осталась только боль – как всегда, когда Лавгуд начинала так плакать. Так, будто весь мир на ее плечах, давит сверху, сжимает в комок, и плевать ему, выдержит ли хрупкая светловолосая девочка его вес.

– Я не хочу, чтобы ты умерла, – прошептала Панси, быстрыми легкими движениями отбрасывая локоны с ее лица, стирая прозрачные дорожки слез, поглаживая скулы. – Я просто боюсь за тебя, дурочка…

Луна горько усмехнулась, отстраняя ее руки.

– Тоже жить очень хочется? – пробормотала она. – Не переживай, я двужильная… если уж твои сцены терплю…

Панси выразительно изогнула тонкую, четко очерченную бровь.

– Они все просто пользуются тобой, – руки с мягкой настойчивостью вернулись обратно. – Они не видят этого, Луна, никто из них… Не думают, что тебе тоже может быть сложно. Ты делаешь из них паразитов – тем, что позволяешь брать, не расплачиваясь. И ладно бы только из них, они-то хоть – маги…

Лавгуд изумленно моргнула, поднимая глаза – и Панси мысленно чертыхнулась. Рядом с ней почему-то постоянно сшибало контроль, вынуждая выбалтывать все, что настойчиво вертится в голове.

– Я не спрашиваю тебя о твоей личной жизни, – спокойно сказала Луна. – Что ты делаешь с Гермионой – это ваше с ней дело, и я…

От беспомощной обреченности в ее голосе злость вернулась почти мгновенно.

– Личная жизнь? – неверяще переспросила Панси. – Лавгуд, у тебя что, крыша уже поехала? Я не зря волновалась?

Луна безучастно пожала плечами и отвела взгляд.

– Я слышала вас… несколько раз. Извини, я же не могу просто взять и перестать слышать… ты – мой воспитанник… Но меня это не касается, правда.

Упрямая жертвенность – вот что ты такое, растерянно и зло подумала Панси. Глупая, безголовая… покорная…

Сильные пальцы вцепились в плечи, стиснули их, прижимая Луну к двери.

– У меня НЕТ личной жизни, – с нажимом проговорила Паркинсон, припечатывая девушку взглядом. – Ты не пробовала сначала спрашивать, прежде чем вбивать себе в голову всякую чушь?

– Почему, Пэнс? – с тоской выдохнула Луна, заглядывая в побелевшие от гнева глаза. – Почему она? Она умная, да? Поэтому? Почему не мы, а она? Человек?

Паркинсон долго молчала, прикусывая дрожащие губы. А потом отпустила ее, отстраняясь, борясь с желанием выкрикнуть ответ в лицо. Проорать его так, чтоб услышали все – один раз и навсегда.

– Потому что я не нужна вам, – поражаясь спокойствию в собственном голосе, сказала Панси. – Неужели ты думаешь, что я этого не вижу? Никому из вас. Я могу быть необъективной, но я не слепая, Лавгуд.

* * *

Луна оглушенно молчала, прильнув к двери и во все глаза глядя на слизеринку. На странную жесткую девушку, без спроса вломившуюся в ее жизнь, перевернувшую весь устоявшийся хаос вверх дном своим властным тоном, четкими движениями и незыблемой уверенностью – всегда и везде можно навести порядок. Сняв с ее плеч две трети забот, позволив выдохнуть и поверить – есть кто-то, кто сможет позаботиться обо всем.

Позаботиться о самой Луне, не говоря ни слова, не опускаясь до разъяснений, одним своим упорядоченным существованием воскрешая давно забытое, затоптанное где-то внутри ощущение доверия и покоя. Чувство, что рядом есть кто-то взрослый и умный, способный с легкостью видеть то, что недоступно вечно путающемуся в разброде чужих переживаний эмпату. Видеть – и организовывать, налаживать жизнь, давая Луне возможность наконец-то расслабиться и больше не пытаться быть за всех самой мудрой и самой сильной.

Мудрость – удел тех, кто видит все, а не набор мелких частностей, это Луна знала всегда. Она истосковалась, изнылась в пустоте существования, наполненного лишь теми, кто сам слишком нуждался в заботе, чтобы уметь ее возвращать. И точная, выверенная деятельность Панси, ее способность быть совершенной во всем, ее бесстрашие даже перед лицом разгневанного, вышедшего из себя Гарри, ее мягкие ладони, без слов отгоняющие любой страх, любую усталость, напоминающие – и здесь тоже возможен порядок, я сделаю все, – и задумчивая улыбка на дне ее глаз… Всего этого было так много, так отчаянно, невозможно много, что Луна не решалась поверить в реальность. Глядя на знакомый до черточки тонкий профиль, слыша спокойный, уверенный голос, утыкаясь ночью лбом в пахнущее неярким солнцем и летней листвой округлое плечо, привычно улыбаясь ноткам тревоги в глубине насмешливо-язвительных интонаций, она думала только о том, как невыразимо счастлива знать, что связь между наставником и воспитанником фактически неразрывна.

Что Панси не исчезнет невесть куда – и что Панси тоже нуждается в ней. Хотя в чем именно в ней – такой – можно было нуждаться, Луна не понимала категорически никогда.

Она просто верила, что это – есть. Способная чувствовать, как никто, она ощущала безмерное облегчение и благодарность при одной только мысли, что понимать за нее теперь может – Панси. Что сама Луна больше не обязана тащить на себе эту странную и неподъемную для водного мага часть существования.

Что она может позволить себе снова полностью стать собой. Так, как было только… при Чжоу.

Чжоу, о которой впервые начало получаться помнить, не задыхаясь от горечи. Не вспоминая ежесекундно, не ловя себя на попытке отыскать взглядом ее стройную гибкую фигуру, не цепенеть, замечая иссиня-черный блеск чьих-то волос.

Если бы Луна Лавгуд не знала наверняка, что за это на нее выльется водопад занудной язвительности, она бы молилась на Панси Паркинсон трижды в день, просто так – чтобы та представляла хоть часть того, чем является для наставницы. Чем она стала для Драко, сумевшего благодаря ей перешагнуть через еще один повод жить, давясь чувством вины. Для Гарри, которого впервые удалось выбить из его идеалистических представлений о том, что происходит вокруг и что он кому-то там за все это должен.

– Что?.. – глупо выдавила Луна наконец, не в силах отвести взгляд от бледного лица Панси.

Та нервно усмехнулась и оттолкнулась от двери, отстраняясь, снова уходя – в себя.

– Я не нужна вам, – спокойно повторила она. – Но, раз мы связаны, и надолго, я смогу не устраивать истерик по этому поводу.

Панси обхватила себя за плечи и, отойдя вглубь комнаты, машинально оперлась спиной о стол.

– Однажды я сделала глупость, предположив, что могу быть нужна тебе, – ровным голосом продолжила она, не глядя на Луну. – Что моя роль – понимать, что для тебя лучше. Я ошиблась. И сделала выводы. Все, что я могу сейчас – это стараться не переходить границы, когда вижу, как ты медленно убиваешь себя. Как ты растрачиваешься в угоду тем, кто даже не замечает тебя. Не видит, насколько ты… хрупкая… чтобы тащить все это…

Негромкий голос срывался, хотя внешне она оставалась спокойной, и Луне казалось, что она спит и видит кошмар – в котором Панси Паркинсон мертвым тоном говорит о чем-то… таком.

Говорит так, как будто действительно верит, что глупышка Лавгуд смогла бы представить себе – теперь – свою жизнь без нее. Отказаться от нее и вернуться обратно – туда, в пустоту одиночества, которое никто не сможет, даже если очень захочет, с тобой разделить. Где именно Луне положено быть сильной и мудрой – за себя и за этих мальчишек.

– Я не хрупкая, – упрямо прошептала она, подходя ближе к Панси.

Ладони легли на столешницу, по обе стороны от узких бедер девушки. Испытующий взгляд прямо в лицо. Давай, Паркинсон, ты же смелая. Ты не станешь от меня отворачиваться.

– Не смей, – тихо, но очень четко прошипела Панси.

Луна осеклась. От внезапно рванувшейся, как распрямившаяся тугая пружина, ярости слизеринки мгновенно заломило в висках, и меньше всего хотелось давить доступной эмпату силой – врываясь в чужие эмоции и поглощая, вычерпывая их.

Но и уходить, признав право Панси быть гордой и всеми покинутой, не хотелось еще больше.

– Я тебе не Грэйнджер, – добавила Паркинсон. – Жалостью довольствоваться не стану.

Луна неверяще выдохнула. Жалостью? Это что, Гермиона все так восприняла и запомнила – или Панси сама по ходу дела придумала?

– Ты умная женщина, Пэнс, – с усилием проговорила она. – Но в чужих переживаниях тебе, боюсь, не понять ни хрена. Не берись лучше, ладно?

Голова раскалывалась. Гнев, как мутное белоснежное облако, толчками пульсировал между ними, почти не рассеиваясь, застилая глаза.

– А тебе есть дело до того, что именно переживают те, кого ты мимоходом одарила вниманием? – зло уточнила Панси.

Черт, значит, все же – Гермиона…

– С ней я как-нибудь сама разберусь… – горько усмехнувшись, сказала Луна.

Рука дернулась вверх, пальцы машинально потерли мучительно ноющий лоб. Ладонь Панси тут же перехватила их, рывком привлекая девушку к себе.

– Тебе мало? – задохнулась она. – Знаешь, уж лучше на Малфое здесь тренируйся себя на своем месте чувствовать, или как ты это там называешь! А к Грэйнджер больше даже приближаться не смей. Никогда.

От злости у нее побелели губы. Луна поморщилась, отстраняясь, пытаясь выкрутить запястье, вытащить из жесткой хватки.

– Узнаю – убью, – с тихой яростью предупредила Панси.

– Меня? – устало улыбнулась в сторону Луна. – Меня нельзя, Пэнс – магов без Гарри оставишь. А ее тем более нельзя, она – человек. Не дури.

Паркинсон просто трясло – и, наверное, не будь Луне настолько плохо, она смогла бы задуматься, почему. Копнула чуть глубже, чем позволял бьющий по поверхности гнев слизеринки. Но то, что она понимала это сейчас, не меняло почти ничего.

– Да что ж ты за зверь такой, Лавгуд? – с беспомощной горечью выдохнула Панси. – Есть у твоей жалости пределы, вообще?..

Луна, отчаявшись выдернуть руку, сдалась и теперь просто устало стояла рядом – опустив голову и отвернувшись.

– Да не умею я жалеть, – чуть слышно произнесла она. – Ты все равно не поймешь, Пэнс… Я умею только отдавать. Ты кричишь, что я трачу себя на людей, на Малфоя, на Гарри, но, вообще-то, ты тоже – берешь, – она криво улыбнулась, порадовавшись про себя, что Панси не видит этой улыбки. – И от меня, и от Гермионы, да? От кого это осмысленно, теми и не побрезгуешь… И боишься, что я загнусь, и тебе придется справляться со всем самой, да еще и мою часть работы на себя взвалить. Я же все понимаю, правда… поэтому и отдаю молча… и в твою с Грэйнджер жизнь уже даже не лезу. Давай, я не знаю, договоримся, что ли, и не лезь уже и ты тогда в мою… хорошо?

Стальная хватка пальцев Панси вдруг показалась тисками – так они сжались, едва не расплющив запястье. Луна сдавленно зашипела, оборачиваясь.

На застывшее, белое лицо Паркинсон было больно смотреть.

– Ты не можешь так, – бесцветно проговорила Панси. – Относиться. К каждому.

– Я тоже не понимаю, как ты можешь мозгами щелкать, не останавливаясь! – едва не плача, выкрикнула Луна. – Как ты можешь не чувствовать ничего! Но я не ненавижу тебя за это! – она снова безуспешно попыталась выдернуть руку. – Хочешь – живи хоть с Грэйнджер, хоть с кем, Пэнс, я же ни слова тебе не говорю! Если тебе там хорошо – да ради Мерлина, я же…

В глазах Панси вдруг что-то дрогнуло. Выпустив многострадальное запястье, она рывком обхватила Луну за талию и прижала к себе, стискивая другой рукой ее плечи, поддерживая, утыкаясь лицом в волосы, не давая оттолкнуть себя.

– Дурочка моя… – она лихорадочно целовала светлую макушку. – Прости, я разозлилась… А ты терпишь, стоишь…

– И как я уйду, если ты меня держишь? – глухо буркнула ничего уже не понимающая Луна.

Руки Панси больше не сжимали тисками – теперь они снова казались просто твердыми и надежными, как всегда. Ладонь осторожно скользнула по щеке, приподнимая голову.

В глазах слизеринки было столько страха и – одновременно – столько решимости, что Луна снова едва не захлебнулась в этом сбивающем с ног потоке.

– Не надо… – почти жалобно пробормотала она.

Только не ты, Панси. Только не так… Я же – не человек. Я слышу тебя, всю твою безостановочную рассудительность – ты всегда в своих мыслях, даже, когда целуешь Гермиону, ты всегда холодна, всегда в себе, ты никогда не отпускаешь себя, ты не умеешь…

Паркинсон нервно улыбнулась.

– Я умею чувствовать, – прошептала она, наклоняясь и касаясь губами лица Лавгуд.

Луна вздрогнула и уперлась кулачками ей в грудь.

– Ш-ш-ш… – непонятно заткнула ее Панси.

Губы лихорадочно скользили по скулам, вискам, лбу быстрыми, мягкими поцелуями, и сердце под ладошкой Луны колотилось так, что, наверное, было больно ребрам.

– Маленькая моя… – шепнула Паркинсон, сгребая ее в объятия, зарываясь в волосы, не переставая целовать.

Луна всхлипнула. Мерлин, ну почему?..

– Не отталкивай меня, – чуть слышно попросила Панси, наклоняясь к ее губам. – Ну хоть один раз – не отталкивай…

– Грэйнджер… – беспомощно пискнула Луна.

Панси странно улыбнулась.

– Ей это было нужно, – мягко сказала она. – А мне и правда хотелось понять, что ты в ней такого нашла… И вообще – что можно в женщинах находить.

Луна уставилась на воспитанницу снизу вверх, остолбенев от изумления.

– Ничего я в ней не нашла, – с нажимом ответила она. – Я же говорю, я просто…

– Да поняла я уже! – усмехнувшись, оборвала ее Панси. Глаза ее мерцали, страх почти испарился, но сердце по-прежнему колотилось, как сумасшедшее. – Не отталкивай меня, – неуверенно повторила она.

Видеть Панси такой – почти растерянной, просящей и взволнованной – было так странно, чувствовать ее губы – так бесконечно невозможно, так желанно, так несбыточно, что Луна только всхлипнула, обхватывая ее лицо ладонями и закрывая глаза.

И больше всего боясь проснуться прямо сейчас.

Коллаж.

Отблески каминного пламени плясали на лице Луны, на ее волосах, причудливо переплетаясь тенями с нитками бусинок в локонах. Панси поймала себя на безумном, отчетливом ощущении, что готова лежать вот так – растянувшись на полу и закинув руки за голову, бессовестно пялясь на тонкий, почти прозрачный профиль – целую вечность. Мира не существует, пока за окнами ночь, и пламя скрадывает все, пряча изломы, стирая неловкости. Убирая заботы.

Луна задумчиво смотрела в камин, обхватив колени и улыбаясь сама себе уголками губ – будто маленькая, смешная девочка, уставшая играть и расслабленно притихшая, наконец, у огня.

Говорить не хотелось. Поттер снова умудрился обставить их всех, выдав то, чего невозможно было ожидать заранее. Панси была готова к взрыву возмущения и отказу от подарка, или к знакомой уже нотке покорности перед очередной свалившейся на него ответственностью, или к попыткам дискуссии, чтобы хоть показать свои сомнения. Она не была готова только к разделу этой ноши – на всех четверых. Поттер снова ее удивил.

За все годы в школе она неплохо изучила его и, как ей казалось, могла бы поклясться, что Гарри нуждается в формальной власти, жаждет ее – хоть и отрицает это на каждом шагу. Эдакая двуличная попытка и быть лидером всегда и во всем, и поддерживать марку положенной правильному герою скромности. Гриффиндорец…

Теперь приходилось признать, что Поттер либо обрел, наконец, мозги – то ли едва не погибнув в вечности стихийного пламени, то ли просто переобщавшись с Малфоем – либо и раньше не больно-то отличался их особым отсутствием. Возможно, он просто не знал, как вести себя иначе, пока был человеком, рассеянно подумала Панси. Пока жил рядом с людьми и был вынужден соответствовать их ожиданиям.

Неуловимое, тонкое, как ниточка, крепнущее с каждым днем иррациональное ощущение, что за Гарри – за их семью – она, наверное, смогла бы отдать даже жизнь, если так будет нужно, Панси ужасно смущало. Но время позволяло думать, что делать такой выбор ей не придется, скорее всего, никогда. Кому может прийти в голову создать ситуацию, в которой потребуется выбирать между ней и Гарри Поттером, героем и изгоем, ставшим ведущей фигурой во второй подряд за два года войне? Между ней и Драко Малфоем, первым из магов, кто выдержал расплату за собственные ошибки, выжил после этого и получил право на еще один шанс, сумев воспользоваться им и донести до своей семьи то, что видел по ту сторону истины? То, что магам позволено видеть лишь после смерти.

Между ней и Луной Лавгуд, сумевшей ценой балансирования на грани собственного разума вытащить этих двоих из стихийного шока, вернуть их им же самим – да и всем остальным, кто нуждался в единственной паре магов, способной играть по своим правилам против всех и на благо всех…

Отчаянная моя девочка, с прорывающейся горькой нежностью подумала Панси, глядя на жмурящееся от тихого удовольствия лицо Луны. Как ты выдержала все это – в одиночку? Без меня, без поддержки, даже без знания, что твои поступки – правильны? Что ты не сделаешь еще хуже, врываясь в чужую мораль и чужую тебе, в общем-то, жизнь?

– Гарри молодец, да? – вдруг тихо спросила Луна, не отрывая взгляда от камина. – Я думала, он возмущаться начнет…

Панси, не удержавшись, прыснула. Иногда было сложно понять – то ли их мысли так чудовищно совпадали, то ли они просто слышали друг друга, не всегда понимая это сознанием.

– Да уж, молодец, – сказала она вслух. – Свесил на нас всю ответственность поровну – и доволен…

Луна тихонько фыркнула и уткнулась носом в коленки. Хрупкое, беззащитное существо… Ну, или Панси просто нравилось видеть ее именно такой – она сама до конца не понимала, насколько, вообще, может быть объективной, когда дело касается Лавгуд.

Потянувшись, она выпрямилась и осторожно подобралась ближе. Ладонь тихонько коснулась струящихся по спине волос, замерла, перебирая их, пропуская между пальцами.

– Ты же знаешь, что это не так, – мягко возразила Луна, не поднимая головы. – Он не свесил, а отказался принимать больше, чем нужно. Гарри – умница…

– …Когда не пытается фехтовать с Малфоем посреди спальни, – смеясь, закончила за нее Панси.

Луна, не оборачиваясь, отмахнулась. Ее плечи содрогались от сдерживаемого смеха, и Панси поймала себя на дурацком желании схватить ее в охапку и держать, держать так до бесконечности. Закрыть ее собой ото всех, спрятаться в полумраке комнаты – и поверить, что это не закончится никогда. Вообще никогда.

– Да, уж лучше пусть в дуэльном зале упражняются, или куда они там бегают постоянно, – поддакнула Луна – и обернулась, глядя на подругу через плечо.

Смех почему-то куда-то исчез, превратившись в мягкую, неуверенную улыбку. Панси протянула руку, отводя от лица Лавгуд спадающий локон – и ловя себя на том, что машинально старается хотя бы коснуться кончиками пальцев ее кожи.

Луна хмыкнула и уткнулась в подставленную ладонь, потерлась о нее носом, как домашний котенок.

– Ничего не имею против, когда они убегают, – завороженно проговорила Панси, глядя на нее, обалдевая от тепла мягких губ, от простоты, с которой Лавгуд позволяла себе… все это.

К этому невозможно было привыкнуть. Относиться к ее ласкам, как к чему-то не только возможному, но и само собой разумеющемуся.

Луна снова отвернулась к камину и потянула за собой Панси, заставляя придвинуться ближе, прижаться к ее спине. Та, подумав, осторожно положила подбородок на плечо девушки – и, не удержавшись, потянулась к ней, легко касаясь губами шеи, обнимая ее за талию.

Чуть слышный вздох – и Луна расслабилась, она всегда была такой неуверенной, стоило прикоснуться к ней молча, без слов, без объяснений, просто притянуть к себе и скользить по щекам, по плечам, по груди губами или ладонями, она всегда так терялась, словно все еще боялась, что Панси где-то далеко от нее. Далеко – даже когда она рядом.

Это было почти пугающе – видеть, как она закрывает глаза, осознавать, что это твои руки заставляют ее коротко выдыхать, запрокидывая лицо, вцепляться в твои бедра, что это ты сейчас делаешь что-то, что можешь себе позволить – и она не оттолкнет тебя. Она будет покорной и мягкой, беспомощной – и доверчиво-беззащитной, и будет умоляюще смотреть на тебя потом, распахнув глаза, она так прекрасна в эти минуты, так отчаянно, без остатка – твоя, что хочется покрывать ее поцелуями, ее пальчики, каждый дюйм ее тела, забыв обо всем, согревая ее, купаясь – в ней…

Никогда, никому больше она не позволяет видеть себя – такой. Панси чувствовала это, знала наверняка – Луна Лавгуд не умеет брать, она создана, чтобы растрачиваться на других, и только здесь, рядом с ней, она учится этому. Только здесь она может позволить себе принимать, просто откинуть голову и закрыть глаза, сразу превращаясь в маленькую девочку – какой, наверное, и была всегда.

Ладонь бродила между пуговиц расстегнутой блузки, и Панси, не удержавшись, потянула вниз тонкую ткань, обнажая плечо, прижимаясь к нему губами.

Хорошая моя… моя… – то ли подумала, то ли выдохнула она вслух, и пальцы Луны путались в ее волосах, когда она потянула Панси к себе, поворачиваясь, приникая губами к ее рту, прильнув к ней – одновременно выгибаясь в ее руках.

К черту одежду, мелькнула обрывочная мысль где-то на периферии сознания – а, может, мелькнула уже позже, когда взгляд невольно зацепился за отброшенную в сторону блузку. Но зацепился на долю секунды, потому что Луна улыбнулась и потянула ее к себе – лежащая на ковре у камина, с распущенными волосами и шальным блеском в глазах, она даже мага могла бы с ума свести.

Даже земного, подумала Панси, целуя точеные коленки и вдыхая запах ее кожи.

* * *

– Одно я знаю точно, Малфой, – задыхаясь, проговорил Гарри. – Когда у нас снова будет свой дом, фехтовальный зал я в нем устрою наверняка. И уж точно побольше, чем этот…

Он стоял, уперев руки в колени и прислонившись к стене, и жмурился, восстанавливая дыхание. Драко молча вернул взмахом палочке первозданный вид и небрежно спрятал ее за поясом.

– И почему я думал, что тебе здесь нравится, Поттер? – насмешливо протянул он.

– В Хогвартсе? – с убийственной иронией уточнил Гарри. – Ты уверен, что это имел в виду?

Драко невозмутимо пожал плечами.

– Нет, в этом зале. Мне почему-то казалось, что на это место твоя неприязнь к школе не распространяется. Вот как на башню Астрономии, к примеру.

Дразнить Поттера, когда он такой – родной, запыхавшийся и беспечный, как обычный девятнадцатилетний мальчишка – было почти физическим удовольствием.

Взгляд Гарри медленно скользнул по фигуре Малфоя, в одно мгновение из смешливого став опаляющим и притягивающим. Драко показалось, что пол, качнувшись, уходит у него из-под ног.

– Ты планируешь провести здесь всю ночь? – со всей возможной отстраненностью поспешно поинтересовался он вслух. – Или мы все-таки возвращаемся?

Слова комкались, потому что Гарри, оттолкнувшись от стены, медленно подходил к нему – тот Гарри, под чьим взглядом пропадал голос и слабели колени, и хотелось только закрыть глаза и выдохнуть, прижимая его к себе.

– Возвращаемся, конечно, – шепнул Поттер, наклоняясь к самому лицу Драко.

Ладони уперлись в камень по обе стороны от плеч Малфоя. Он замер, борясь с желанием схватить, притянуть к себе прямо сейчас – и никуда уже отсюда не уходить. И к Мерлину все – девчонки их точно не потеряют, в крайнем случае – прислушаются и мигом отыщут…

– Поттер, не дразни меня, – чуть слышно попросил он, проводя ладонью по горячей спине – и невольно отмечая ответную дрожь.

– Ты первый начал, – хулигански ухмыльнулся Гарри, скользя губами по его лицу. – Этого добивался? Да, я ни разу не целовал тебя в этом зале. Хотя не могу утверждать, что мечтал об этом еще прошлой весной.

Драко хмыкнул, запрокидывая голову.

– Ну, ты и о башне, вроде как, не мечтал… Но в этом действительно что-то есть – каждый раз отмечать приближение твоего дня рождения… гм, целуя меня в каком-нибудь новом помещении.

Поттер тихо засмеялся, прижимаясь лбом к его плечу.

– Пойдем спать, чудовище. Нас выгнали, чтобы мы махали шпагами в специально отведенном для этого месте, а не устраивались в нем на ночь.

Его дыхание согревало кожу – даже сквозь ткань. Непослушные волосы, в которые когда-то успели зарыться ладони, упрямо щекотали кончики пальцев. Драко зажмурился, вдыхая исходящий от Поттера запах солнечного света и близости.

Путь через коридоры – короткими перебежками, будто они снова – школьники, прячущиеся от зоркого взгляда декана, но упрямо цепляющиеся за возможность очередной тайной вылазки после отбоя. Тепло тела Гарри – даже когда он всего лишь идет рядом, не касаясь Драко даже плечом, ладонью, взглядом – им давно уже не нужно прикосновений, чтобы почувствовать. Чтобы услышать, поверить, понять – он рядом, всегда. Все равно.

У двери они молча переглянулись.

– Ш-ш-ш… – сказал Гарри, прижимая палец к губам, и взмахом палочки погасил факелы в коридоре.

Он всегда делал так, возвращаясь в комнату заполночь – сонные бормотания Панси, разбуженной льющимся в распахнутую дверь светом, по степени убийственной язвительности от дневных отличались слабо, и даже до Поттера успело дойти, что улечься в кровать вполне можно и в темноте.

Тем более, что кромешного мрака рядом с ним все равно никогда не существовало. Особенно – когда рядом был Драко.

Они шагнули внутрь – осторожно, на цыпочках, мимоходом успев удивиться непогасшему камину и совершенно не сонным сознаниям девочек – и остолбенели, уставившись на ковер.

Отблески пламени на обнаженной груди и животе выгнувшейся Луны, на скользящей по коже тонкой руке Панси, на ее спине – Драко показалось, что он задыхается, потерявшись в обрушившемся на него ощущении почти запредельной нереальности. Он машинально вцепился в запястье Поттера, удерживая его за собой, не давая разрушить видение – пытаясь продлить его хоть на секунду – и едва отмечая краем сознания, что Гарри неслышно прикрыл дверь за их спинами. Они провалились в темноту, боясь пошевелиться – и не решаясь молчать, боясь обнаружить себя, и еще больше почему-то – промолчать, теряясь и от такой откровенности, и от туманящего головы ощущения случайной причастности к чему-то… настоящему.

Луна чуть слышно стонала, запрокидывая голову, перехватывая руки Панси, направляя их – Драко отчетливо видел закушенные губы, набухшие соски, видел влажные следы поцелуев на ее коже, и на короткое мгновение ему показалось, что он сошел с ума – потому что больше в окружающем мире не осталось ничего.

Только вдруг ставшие нестерпимо горячими ладони Гарри, прижимающие их друг к другу, жарко скользящие по плечам, по груди, стискивающие бедра с такой силой, что у Драко перехватило дыхание.