Текст книги "Калейдоскоп (СИ)"

Автор книги: Friyana

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Как он приподнимает ее за талию и сажает на стол – не знала, что Малфой такой сильный, мелькнула машинальная и какая-то удивленная мысль – как Луна счастливо смеется, притягивая к себе его голову, отвечая на поцелуи, выгибаясь под ласками – беспорядочными, жгучими и сумбурными. Ласками, которые известный Панси Драко Малфой не мог дарить никогда. Он просто не был на них способен.

Она любит его, оцепенело подумала Панси. Мерлин, она и правда любит его… и убейте меня кто-нибудь, если Драко и впрямь равнодушен к ней. Этого просто не может быть – но это есть, почему-то – есть… Но этого же не может быть. Он не может быть нужен ей. Не может…

– Скучал по мне? – усмехнулась Луна, запрокидывая голову, позволяя рукам Малфоя разбираться с ее юбкой.

Что ответил Драко, Панси уже не услышала – хотя прекрасно увидела его не предвещающую ничего хорошего ухмылку – в основном потому, что в ту же секунду почувствовала, как кто-то с силой захлопывает ей рот ладонью, одновременно обхватывая за талию.

И направляет к выходу, до которого всего-то пара футов.

– Умница, – услышала она шепот Гарри прямо у своего уха.

Горячее дыхание опаляло шею, и руки у Поттера тоже были почему-то нестерпимо горячие, такие, что обжигали кожу прямо через ткань.

Панси только сейчас осознала, что задыхается – уже давно, наверное, все эти несколько минут, что проторчала в библиотеке, глядя на Малфоя, которого видела таким в первый раз, и Лавгуд, которую, вероятно, теперь вообще никогда не поймет.

– Ты все сделала правильно, – мягко повторил Гарри, прикрывая дверь в библиотеку. – Ты молодец, Панси.

Она стояла, уткнувшись лбом в закрытую дверь и пытаясь отдышаться, хотя горло не отпускало – то самое, от чего перехватило дыхание еще там, внутри – и хватка рук Гарри, не ослабевая, из стальной вдруг стала поддерживающей и мягкой.

Поттер гладил ее по плечу, успокаивая, дыша ей в затылок и согревая собой – и молчал. Он не отстранялся, ничего не говорил и не пытался закрыться, сделать вид, что просто проходил мимо. До Панси, наконец, дошло, что он наверняка услышал ее присутствие здесь, как и Драко с Луной, и пришел убрать ее подальше, чтобы она снова не вмешалась и не разрушила чужие «отношения». Как их назвать иначе, Панси не понимала.

Она вообще ничего больше не понимала.

Если Лавгуд и впрямь любит Драко – то зачем, зачем нужна была она, еще одна воспитанница? Если у Луны действительно есть все, что ей нужно – для чего тогда произошла инициация? За каким чертом нужно было их связывать, если Панси не может дать Лавгуд ничего из того, что могла бы, а Малфой – высокомерная, холодная скотина, не удосуживающаяся выжать из себя лишнюю каплю чувств вне секса и не понимающая собственную женщину совершенно – может дать Луне все, ничего не давая?

– Ш-ш-ш… – вдруг прошептал Гарри, обнимая ее – и Панси поняла, что еще немного – и он тоже полезет к ней с поцелуями.

Из жалости.

Он ведь не может не чувствовать сейчас, что с ней происходит – и, к тому же, он таки гриффиндорец. А, наверное, ради счастья Лавгуд и Драко – или ради покоя в доме, или ради Мерлин бы знал, чего еще – он способен обогреть даже ее, Панси Паркинсон, огрызок от собственной судьбы, вышвырнутую из небытия сюда, в эту семейку с ее нелогичными и непонятными правилами и порядками. Он способен не просто стоять вот так, рядом, вплавившись в нее, прижимая своим телом к стене, но и целовать ее виски, прикасаться к ней… Такой теплый, такой сумасшедше горячий…

Ему действительно просто – согревать других, поняла вдруг Панси, кусая губы. Он потому и Малфоя с Луной терпит – это ему не сложно. Он слишком горячий, чтобы мерзнуть без них, его хватает на всех, он действительно умеет гореть так, чтобы и светло, и тепло – просто от того, что он рядом. И плевать ему, в какой клубок тут давно все запуталось – или, наоборот, не плевать, но он уже принял решение, за них всех, Мерлин, и что ж она дура-то такая, он же ей вчера прямо сказал – это его семья. Только ему решать, как они все будут жить, только он берет на себя ответственность за их будущее. А это значит, что она должна либо подчиняться, либо уйти – в никуда. Бросить здесь Лавгуд, которую Драко просто рано или поздно доведет до ручки…

Или остаться и кусать губы от бессилия, глядя на них – и не понимая их.

А в перерывах, когда ей покажется, что она снова ошиблась, и снова будет мучиться, ища провал в собственной логике, Гарри даже снизойдет до поцелуя – ему ведь не сложно. Ему просто жаль ее, идиотку Паркинсон, не нужную здесь никому.

Панси медленно набрала в грудь воздуха, выдохнула, убеждаясь, что способна говорить ровно.

– Если тебе не с кем сбросить напряжение, можешь пойти и присоединиться к ним, – холодно сказала она, спокойно отстраняя его руки. – Тронешь меня еще раз, Поттер – убью. Я вам не Лавгуд.

И, не оглядываясь, молча обогнула его и зашагала к лестнице – наверх, в свою спальню.

Еще одна картинка.

Луна моргнула и ошеломленно уставилась в непроницаемое лицо Паркинсон.

– А… почему? – не удержалась она от вопроса.

Глаза Панси нехорошо прищурились, будто она услышала сейчас именно то, чего ожидала – но до последнего надеялась этого избежать.

– Потому что от меня будет больше толку, – сквозь зубы отчеканила она. – Грэйнджер – это еще одни неплохие мозги, которые, да будет тебе известно, в данный момент мне совершенно не помешают. Вот только ты ими воспользоваться все равно не способна. Так что – пойду я, и это не обсуждается.

Луна растерянно смотрела на нее – и молчала. Она просто не находила слов. Что за докси могли вселиться в вечно рассудительную Паркинсон? В слизеринку, всегда понимавшую ее лучше всех?

– Привет Поттеру, – отрывисто бросила Панси.

И, выдержав взгляд, быстрым шагом вышла из комнаты. Дверь звонко захлопнулась за ее спиной.

Луна сжала зубы и, застонав, рухнула на кровать.

Вот что она должна была сделать, в конце концов? Не переселяться к Гарри? Вообще к нему не ходить, оставить одного? Он и так на взводе – что, и дальше надо было провоцировать? Все же хотели, чтобы психованный Поттер, наконец, успокоился. И все поддержали идею, что идти «налаживать контакт» должна именно Лавгуд – у кого еще безрассудства хватит. Панси-то с Драко Гарри бы, наверное, с порога пришиб…

И вообще – кто во всем виноват? По чьей милости они уже который день торчат в Хогвартсе на совиных правах, кому говорить спасибо за то, что им снова приходится прятаться? Да еще и на таких идиотских условиях? Паркинсон и Малфою.

Одной – за то, что не удосужилась как следует вправить Джерри мозги, чтобы вел себя поестественней, другому – за то, что так и не осмелился заикнуться Поттеру, что выбирался за его спиной проведать собственного наставника.

Впрочем, если отбросить обиду и не кривить душой, то уж кого-кого, а Панси Луна понимала прекрасно. Слизеринка и так сделала все, что могла – и даже больше, безошибочно сумев вычислить среди множества незнакомых магов того, кто найдет общий язык с Поттером. Джерри и вправду оказался неглуп – и просто неудержимо обаятелен. Луна помнила, как сама расплывалась в улыбке каждый раз, едва видела в камине его вечно смущенную физиономию, помнила, как смотрит на него Гарри – и как едва заметно оттаивает при этом его вечно настороженный взгляд.

Джерри невозможно было не любить. Ему просто не получалось не доверять – и заслуга одной только Панси в том, что, вероятно, вся их затея выгорит. И никто – уж точно не Гарри – не поблагодарит ее, по крайней мере, сейчас, за то, что только ее мозги смогли придумать, как создать перевес в этой чертовой бойне. Как получить надежду выкарабкаться, не подставив себя.

Паркинсон тяжело, это ж и нюхлеру понятно, с тоской думала Луна. Именно теперь, когда все мы остались без собственного угла, когда оказались вынужденными положиться на слово МакГонагалл – дамы, которая нарушит его, не задумываясь, как только сможет убедить себя, что так будет лучше для всех. Именно теперь, когда Панси, в отличие от нас, впервые поняла, что это такое – жить, когда тебя преследует аврорат. Когда все зависит от состояния Гарри – и единственная, кто пока может пробиться к нему, это чокнутая Лавгуд. А, значит, у Панси не остается выбора, кроме как – жить рядом с Малфоем.

Луна вздохнула и машинально свернулась калачиком. Когда-то ей показалось, что они не уживутся никогда – но Паркинсон снова ее удивила. Неуравновешенность сменилась спокойной язвительностью, претензии – четкой, обоснованной логикой, и их отношения с Драко уже почти можно было назвать сотрудничеством. Почти – если не считать тех редких моментов, когда Малфой прикасался к Луне. Панси почему-то это просто бесило – вся ее рассудительность тут же превращалась в сдержанную, хорошо скрываемую ярость, будто Драко не обнимал свою девушку, а намеренно причинял ей боль.

Мысль заставила на мгновение позабыть, что время от времени необходимо дышать, Луна застыла, глядя куда-то в пространство – а что, если и Гарри ей неприятен тоже? Что, если Панси считает, что быть рядом с Гарри для меня так же неправильно? Может, поэтому она такая – будто у нее едва хватает сил, чтобы не закричать?

А, может, она все еще не смирилась с тем, что теперь ей приходится спать в обнимку с Малфоем – и тот видит ее сны, слышит ее страхи, тогда как она сама перед ним практически беззащитна…

Панси гордая, невольно усмехнулась Луна. Все же, много у них с Драко общего – Слизерин из прошлого так просто не вычеркнешь… как бы им этого порой ни хотелось. И оба, когда им кажется, что их гордость опять под угрозой, стремятся отталкивать от себя всех вокруг. Может, им просто там, в Слизерине этом, с детства внушают, что выжить вообще реально только в одиночку?

Обида слегка отпустила. Все скоро закончится, повторила себе Луна. Джерри разберется с магами, Снейп ему даже, наверное, поможет… мы подготовим листок… Терри и Деннис добьют министерские архивы… Гермиона с Панси высчитают координаты последующих нападений, газета выйдет, и мы расскажем Гарри все – и тогда все закончится.

Весь этот ужас. И Панси перестанет так нервничать… и срываться на меня, и убегать…

Луна всхлипнула, вжимаясь лицом в подушку. Даже если так лучше для дела, даже если так быстрее идет работа – ну почему? Почему она уходит от меня – вот так? Так демонстративно, так зло, с такой неприязнью? Ведь все же было почти хорошо…

Этот проклятый замок… Мы все здесь понемногу уже сходим с ума. Чертов Хогвартс…

* * *

– Привет, – сумрачно произнесла Панси.

Гермиона остолбенела, цепляясь за распахнутую дверь. Это что, галлюцинация? – говорил ее взгляд. Снова?..

Паркинсон отодвинула девушку и непринужденно вошла в комнату.

– Давно не виделись, Грэйнджер, – равнодушно сказала она, падая в кресло у камина и вытягивая ноги. – Неплохо выглядишь.

Гермиона судорожно втянула носом воздух и, поколебавшись и явно не найдя подходящих слов, с силой захлопнула дверь.

Человек, мрачно подумала Панси, исподлобья рассматривая девушку. Не может причину гнева словами сформулировать – значит, обязательно дверью от всей души шандарахнет… Понятно, у людей же всегда так – то вещи, то другие люди во всем виноваты. Кто угодно, но не они сами.

Такое ощущение, что и живет, и решения принимает за них тоже постоянно кто-то другой. Вот только огребаются, бедные, почему-то самостоятельно в итоге… Прямо пожалела бы. Если бы сама была человеком.

– Мне нужна твоя помощь, – сказала она вслух.

Грэйнджер заколебалась. Мерлин, да она же напугана, дошло вдруг до Панси. Так напугана, что едва лицо сохраняет…

– Это была я, – уже мягче и тише добавила Паркинсон. – Там. В больнице. Ты все правильно помнишь.

Гермиона молчала – она как-то сразу вся вдруг напряглась и остекленела, то ли ожидая удара – то ли уже пытаясь его пережить. Панси сжала зубы и мысленно застонала – черт, да ведь Грэйнджер и впрямь не понимает, что с ней произошло! А уж колдомедики рассказали многое, наверняка… Достаточно, чтобы стало страшно.

– Лавгуд попросила меня проверить, что ты помнишь о нападении, – ровно проговорила она. – Ты умирала, и мы боялись остаться без информации, так что – я отправилась к тебе. Я – плохой маг, Грэйнджер, даже просто пробиться в твою голову не смогла… Зато вот нечаянно научить тебя видеть и говорить получилось.

– Ты – маг?! – неверяще выпалила Гермиона.

Не отшатнулась, невольно отметила Панси. Хотя – ч-черт, конечно, чего ей отшатываться…

Желание быть вежливой от этой мысли почему-то испарилось в одно мгновение, оставив после себя мутный и тяжелый осадок напряженной, сдавливающей грудь неприязни.

Я пришла сюда по делу, через силу напомнила себе Панси. И все личное сейчас – к Мерлину.

– Да, – устало сказала она вслух. – Я – стихийный маг. И это я вытащила тебя из комы, хотя, честно говоря, официально полагается, что маги не способны к целительству.

– Официально про вас много чего полагается… – хмыкнула Гермиона.

Воспоминание о Малфое, лежащем на ковре бесчувственном Гарри и огромном ожоге на его груди полыхнуло в ней так ярко, что Панси едва сдержалась, чтобы не поморщиться. От удивления, конечно. Грэйнджер-то, оказывается, громко думать умеет…

– Как ты сюда попала? – спросила Гермиона.

Теперь она просто нервничала.

– Пришла, – пожала плечами Панси. – Грэйнджер, мы живем здесь, если ты не знала. Все четверо.

«Луна…» – совершенно отчетливо подумала Гермиона. Взволнованно подумала. Черт.

Черт! Панси, сцепив зубы, уставилась на переминающуюся с ноги на ногу девушку – почти с вызовом.

– У Лавгуд теперь море других забот, – медленно, с нажимом проговорила она, не отводя взгляда. – У нее Поттер на шее, с очередным его кризисом. И вообще – она опять вернулась к издательской работе. Я, собственно, поэтому и пришла, Грэйнджер. У нас есть кое-какая информация – о том, как именно происходят нападения – и я хотела посоветоваться с тобой. Об этом. Это ведь ты первой вычислила Ритуал?

Гермиона непонимающе нахмурилась.

– Ритуал? – переспросила она. – Я вычислила закономерность времени и координат. А что, это Ритуал какой-то?

В карих глазах светился напряженный интерес исследователя.

– Бумага и перо у тебя найдутся, надеюсь? – Панси вздохнула и машинально потерла лоб. – Давай сюда, я объясню. Нам просто нужно просчитать дальше, по тому же принципу – где именно ожидать следующего удара… Надолго вперед просчитать – хотя бы до конца июля. И быстро.

Гермиона рассеянно кивнула – Панси слышала, как она перебирает в голове варианты, из которых когда-то искала верный. Тот самый, что привел ее в Вустер – навстречу драконам.

Взгляд упорно цеплялся за неуверенные движения гриффиндорки, за то, как она морщится, касаясь предметов – ожоги почти наверняка должны были еще не зажить. И то, что Грэйнджер прячет их под Чарами Иллюзии, не убирает боли – как не убирает и уродующих кожу шрамов. Всего лишь делает их невидимыми. Позволяет обманываться, глядя в зеркало.

Мерлин, ну что в тебе такого – особенного?! – мысль взорвалась, не удержавшись, отчаянной горечью. Ты человек! Человек! Не могла Лавгуд броситься на первую встречную просто так, она – идиотка и курица, но – связаться с человеком… Это уж слишком! Даже для нее.

Чем ты привлекла ее, Грэйнджер? Чем вообще ты – ты! – могла привлечь Луну? Пустышка наша головастая. Ты не умнее меня, ты даже не маг – что должно было случиться, чтобы заставить ее… заставить тебя… Черт, да тебе ведь даже женщины безразличны! Тебе вообще все безразлично, кроме книг, червяк ты библиотечный – так какого Мерлина ты думаешь о ней постоянно? Вспоминаешь все это?

Так громко, что я слышу твои мысли из собственной спальни…

* * *

По прошествии пары часов Гермиона вынуждена была признать, что Паркинсон – хоть и стерва, но, как минимум, умная, практичная и напичканная полезной информацией под завязку. За любое из этих качеств можно было простить и психологию слизеринки, и не менее дурные особенности стихийного мага, которые и проявлялись-то у нее как-то странно… почти никак.

Впрочем, сама Паркинсон отмахнулась от первого же вопроса, бросив – «Грэйнджер, у тебя каша в голове, раз ты земных магов от водных и огненных не отличаешь…»

И ввела гриффиндорку в ступор минут эдак на пятнадцать. Оказывается, маги тоже бывают более или менее человечными?! И все зависит от стихии, которая их выбирает? То есть, с магом все же можно общаться, не рискуя получить удар в незащищенное место?..

Задуматься было о чем. Даже если не считать того, что Паркинсон с ходу набросала основные принципы и особенности стихийных Ритуалов – то, чего Гермиона не нашла ни в одной книге и так и не смогла вывести из имеющихся у нее крох информации самостоятельно. Набросала так запросто, как будто это было чем-то естественным и логичным – не только иметь доказанные на практике сведения о природе и характере стихийной магии, но еще и делиться ими с человеком.

Панси вообще все делала как-то просто и без этих свойственных Гарри, Малфою и временами даже Луне странных напрягов и предубеждений. Гермиона невольно вспомнила, как смотрела на осунувшуюся, исхудавшую, серьезную слизеринку, впервые открыв глаза в клинике. Как захлебывалась от бессильного, почти болезненного иррационального ощущения благодарности и доверия, сама теряясь между собственными чувствами и логикой, подсказывавшей – та, что только что вдохнула в нее жизнь, не может быть Паркинсон, они просто чем-то смутно похожи, не больше…

Но это оказалась именно Панси – четкая, рафинированная, с каким-то то ли испуганным, то ли измученным выражением глаз. Такая, какой она могла бы стать, прожив за год не меньше, чем все они. Забыв ту себя, какой была в школе – заносчивую, высокомерную, склонную к публичным истерикам.

– Грэйнджер, так нельзя считать, – терпеливо проговорила Панси. – Если мы будем учитывать каждый восходящий градус и соотносить его с каждой координатой, мы тут до Рождества не управимся.

Гермиона подавила невольную улыбку.

– Ну, Вустер же я так вычислила, – возразила она.

Паркинсон неверяще склонила голову набок и вгляделась в ее лицо – пристально, будто искала в нем что-то и никак не могла найти. Впрочем, она все время в нем что-то искала – с той самой минуты, как вошла, и ее взгляд менялся от испытующего до полного сдерживаемой досады. Гермиону это не удивляло – разве можно находить что-то странное в том, что стихийный маг, придя к почти незнакомому человеку с просьбой и информацией, взвешивает, достоин ли тот доверия?

– Либо тебе повезло, либо ты сумасшедшая, как все гриффиндорцы, – наконец медленно ответила Панси. – Бросаться в невыполнимую задачу и умудриться быстренько ее решить – это только вы на такое способны…

Гермиона задумалась, можно ли это считать похвалой. По всему выходило, что можно… и это давало возможность задать, наконец, вертящийся на языке вопрос.

– Почему ты смогла меня вылечить? – спросила она, сама слегка обмирая от собственной наглости.

Паркинсон невозмутимо пожала плечами и, швырнув на стол перо, откинулась на спинку кресла.

– Потому что очень захотела, чтобы это произошло, – спокойно пояснила она. – Осознала, что ты мне небезразлична. И прикоснулась к тебе. Объединение чувства, желания и физического контакта и делает возможным излечение – ты же сама видела, как Драко Поттера после Авады выхаживал.

Гермиона молчала – только буравила девушку напряженным тяжелым взглядом, машинально вцепившись в подлокотники. Захотела, значит? Да еще и – небезразлична?!

– Я безразлична всем, Паркинсон, – сквозь зубы проговорила она. – Не знаю, какого черта ты сейчас несешь все это, но…

– Не мели чушь, – холодно оборвала ее Панси. – Грэйнджер, я знаю, что такое – хоронить своего мужчину. Заткнись вот прямо на этом месте, если хочешь изобразить передо мной самую несчастную жертву войны.

Гермиона остолбенела. В голове ревел шум, заглушая путающиеся мысли – те будто решили вдруг выскочить наружу, все одновременно.

– Насколько я поняла, у тебя даже ухажер, вон, имеется, – ровно продолжала Панси. – Тот факт, что ты не можешь решить, нужен ли тебе ОН, еще не означает, что ты всем вокруг безразлична. Не заставляй меня разочаровываться в тебе – просто заткнись.

Гриффиндорка молчала, не отводя широко распахнутых глаз. Она шутит? Или все-таки издевается? И – ну, при чем здесь Терри?!..

– У меня БЫЛ ухажер, Паркинсон, – с нажимом сказала она наконец. – До Вустера. Так что даже думать забудь…

Панси вдруг выпрямилась и рывком наклонилась вперед, перегнувшись через стол – к самому лицу гриффиндорки. Гермиона могла бы поклясться, что в ее холодных, прищуренных глазах билась скованная коркой льда молчаливая ярость.

– Никому – запомни, Грэйнджер, – никому нет дела до твоей рожи, – прошипела Паркинсон. – Что, Крам со шрамами интересовал бы тебя чуть меньше? Ты просто используешь это, – она коротко взмахнула рукой, едва не коснувшись лба гриффиндорки, – чтобы оттолкнуть тех, кто тебе не нужен. И тебе плевать, нужна ли ты – им. Что именно они чувствуют.

– Да ты… – охнула Гермиона.

– Заткнись! Тебе нравится пользоваться теми, кто слишком глуп, чтобы избегать тебя, и находить потом причины, чтобы не отвечать за свои поступки. Да будь моя воля, к тебе бы и близко никто не подошел!

– Так именно это и называется – чувствовать, что я тебе небезразлична? – неверяще выдохнула Гермиона. Она не находила слов. – Знаешь, Паркинсон, катись ты к Мерлину со своей заботой. Вы, маги, вечно сочиняете себе, что мир без вашего внимания развалится на части, это вам плевать, что именно кто к вам чувствует! Это ты – ледышка, а не я! Ты, и твой чертов Малфой, и Гарри! А уж про Лавгуд я просто молчу!..

Панси вздрогнула, как от пощечины.

– Хоть Лавгуд оставь в покое, – поморщившись, попросила она. – Тебе хочется прятаться тут от всех? И жалеть себя за то, что теперь у тебя некоторое время будет короткая стрижка и проблемы с кожей? Если ты не забыла, ты снова можешь видеть и говорить, ты больше не валяешься в коме, Грэйнджер, ты что, вообще тут рехнуться успела? Решила, что смена прически сделает тебя инвалидом?

Гермиона долго молчала, уставившись на Панси цепким, изучающим взглядом.

– Вот так все просто, да, Паркинсон? – процедила она наконец. – То, что спрятано под этими чарами, пугает даже меня, когда я смотрюсь в зеркало – и ты хочешь убедить меня, что все это ерунда? Что я должна отнестись к этому, как к временной трудности?

Панси, хмыкнув, пожала плечами. Гермиона рывком дернула ее за плечо, не давая отстраниться.

– Если я тебе и впрямь небезразлична, что тебе мешает убрать это? – сдерживая рвущийся наружу гнев, тихо спросила она, глядя в глаза слизеринки. – Прямо сейчас. Давай, Паркинсон, маги же, кажется, всегда отвечают за свои слова? Или, по крайней мере, им нравится так о себе думать. Давай, чего тебе стоит. Думаю, прикоснуться ко мне – для тебя вообще пустяк. По сравнению с тем, к чему ты прикасалась в больнице.

Странная смесь обиды и злости была такой бешеной, что Гермиона едва не захлебывалась ею, кусая губы и не отводя взгляда. Ты не сможешь, вздрагивая от яростной волны гнева, думала она. Ты не сможешь – вы все такие, вы способны только давать надежду, обещать, предлагать, привязывать к себе – а потом демонстрировать, какие вы честные и продвинутые, бросая и сбегая в свои «дела». Все вы – такие, Паркинсон, и я была дурой, что поверила, будто ты отличаешься – хоть чем-то.

Теплая, сухая ладонь осторожно улеглась на обожженную щеку, заставив сдавленно охнуть. Панси медленно вытащила из кармана палочку и, взмахнув ею, отменила скрывающие лицо Гермионы чары.

– Мне все равно, как ты выглядишь, – с какой-то странной горечью сказала она. – И, поверь – далеко не только мне…

Что она имела в виду, Гермиона не поняла – потому что через секунду Панси коснулась ее второй ладонью и, притянув к себе, прижалась лбом к ее лбу.

Будто теплая, как вечернее солнце, волна вдруг обрушилась сверху, увлекая за собой куда-то, смывая все – гнев, раздражение, усталость, обиду, отчаяние, страх, ожидание, неуверенность, разочарование – все, чем Гермиона была переполнена все последние дни, с тех пор, как пришла в себя в клинике. Теплая, сильная, добрая – и всепрощающая волна.

К горлу подкатил комок, перебивая дыхание, и она всхлипнула, давя его – ладони тут же перехватили голову, одна легла на затылок, вторая принялась поглаживать кожу, легко, осторожно и мягко, и каждый выдох Панси почему-то пах травами и летним вечерним солнцем – как в детстве, когда ты защищен, когда тебя любят, и ждут, и ты всегда знаешь, что можешь туда вернуться…

– Да что ж в тебе такого, Грэйнджер, черт бы тебя побрал…

Голос Панси звучал глухо, будто и она едва сдерживала слезы.

А губы у нее тоже оказались теплыми. И тоже пахли солнечным лугом.