Текст книги "Твои волосы пахнут ветром (СИ)"

Автор книги: Forzill

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

В воздухе жарко от вздохов железа. В небо уносит судьбы нашей срезы Туда, где хранится последний отрезок Самых первых времен…

Засмотревшись ввысь и заслушавшись песней, Леголас и не заметил, как отступил владевший им душевный мрак. Сердце уняло безумный бег, и подобие покоя овладело лихолесцем. Последний раз такие завораживающие звезды он видел в ту ночь, когда покидали они Мирквуд десятки лет назад, отчаянно скрывая радость. Сейчас же возвращались они и скрывал он слезы. Сам не заметив, Лихолесский принц упал в сон, тягучий и темный как водная пучина. И лишь смутно, через пелену сновидений, ловя слова словно летящие по ветру паутинки, услышал он конец песни.

У нас очень мало минут для прощанья, Просто поверь моим обещаньям. Ты скоро поймешь, что счастье-Дорога вперед… Оставь свой дом на краю Вселенной, Пусть мимо проносятся звуки созвездий. За синей тьмой горизонт событий, Он вплетает наши межзвездные струны в свои нити.

Мои мысли уведут корабли за собою, Мы будем в вечном океане сна. Наши звезды станут зернами На черноземе согретой Вселенной. Твои чувства станут моими Первыми песнями роковыми. Мы с самых разных, С самых далеких планет. Тебя нет? Оставь свой дом на краю Вселенной, Пусть мимо проносятся звуки созвездий. За синей тьмой горизонт событий, Он вплетает наши межзвездные струны в свои нити. Мимо нас проскользнули тысячелетья. Мы рвались к синеве, но затянуты сетью Наших прошлых ошибок, на исходе борьбы Раскаляется лава нашей вины! Смотри, отсюда мы видим время! Оно оставило лишь обелиски. Мы будто снова рядом с теми, Кто был когда-то так близко. Оставь свой дом на краю Вселенной, Пусть мимо проносятся звуки созвездий. За синей тьмой горизонт событий, Он вплетает наши межзвездные струны в свои нити.

Убедившись, что крепко спит Леголас, она выскользнула из его пленяющих объятий. Пусть… пусть проснется один, пусть не поймет, пусть разозлится, но только ждет его сумрачный коридор старинных дубов, ведущий к массивным воротам, ждут его развеселые лучники, с которыми он ходил в столько дозоров и стрекочущая, ухающая, звенящая на сотни голосов летняя лихолесская ночь. Да скупая улыбка в ясных глазах отца. Ждали его приключения и войны, которым не будет равных в веках и крики чаек. Ее же спутником был желтый и рогатый месяц, мелкая монета и застиранное сукно в трактирах, лютня и буквы в ряд уверенной рукой. – Ты уходишь? – вдруг раздалось из темноты, и Торувьель вздрогнула: – Ухожу, – сухо отозвалась она, – и не звала провожатых. Отойди с дороги, Аранен. – Аранен… – отозвался он с ноткой сарказма, – еще пару часов назад у меня было имя. – Твое имя остается с тобой, – нетерпеливо отрезала Торувьель, – я не беру ничего, что принадлежит тебе. Ни имени твоего, ни титула… – Разве не видишь? Я сам принадлежу тебе! – громыхнул он, выходя из тени, – а ты сбегаешь, как воровка, даже не простившись! – Не смей так говорить! Ты мне не сын! Не раб и не конь! Ты принц лихолесский… Вниз летели года, Меллон, и пелена наших иллюзий скрыла тьму. Но больше такого не повторится. А теперь пропусти меня, мне пора! Она рванулась от него, и вдруг застыла, будто впервые оглядывая взвивающийся к небу дымок от затушенных угольков. Лихолесские стяги, свисающие с балок вдали. Рассеянно провела рукой по зеленой траве и отерла оставшуюся на ладони росу о платье. Она ведь знала, что не стоит оглядываться… – Напрасно стараешься, – голос Лихолесца был так же холоден, как бугристые камни, – не станет тебе легче. Торувьель сжала зубы, перекусывая хребет готовой вырваться веренице слов, но смолчала. Костры горели в глазах ее и, стоило лишь присмотреться, чтобы увидеть в них борьбу. Рывком она перебросила через плечо истертый ремень лютни. – Прощай, Леголас, – мягко и буднично проговорила Торувьель, будто просто отлучаясь до вечера к реке. А потом пригнулась к нему со спины гнедого. К самым губам, так близко, что он уже смятенно решил, будто она готова его поцеловать. Но она лишь глубоко вдохнула, вбирая то ли его запах, то ли выдох. Выпрямилась. – Не надо, – покачала она головой, – Скачи в Эрин Ласгален с рассветом! Придут еще орки – полчища, несметные тучи вооруженное холодной сталью, закованное в латы, выстроенное в ровные легионы и возглавляемое могучими полководцами. Скачи, предупреди короля… Да скажи, чтобы не искал он звезд в блеске самоцветов. А ты. Ты, друг мой, просто будь тем, кто ты есть. Только тогда я буду знать, что все сделала правильно. Хотя я все равно где-то обмахнулась. Иначе ты не заметил бы моего ухода. И она дала коню шенкеля. – Прощай, Аранен! – крикнула она, – Прощайте!!! Прощайте!!! Прощайте!!! Ее голос звоном промчался над просыпающейся лесной землей, проникая в норки полевых мышей, в гнезда щебечущих птичек, в ходы муравьев. Ворота распахнулись, с грохотом ударив в бревна частокола. – Прощайте, – шептала она, глотая восточный попутный ветер, – прощайте… Через час езды, решилась она обернуться назад, и увидела лишь полотно, на котором был лес, в котором был дом, в котором жила она, который не спал в ожиданьи чудес. Полотно трепетало на ветру и удалялось, превращаясь в тонкую иглу горизонта в стоге сена Средиземья. И лишь выпь все еще стенала о тех, кто найти себе места во все века так и не смогли. Это были места, тех, для кого небо слишком высоко, а земля слишком низка. Здесь танцевали под ливнями, и не прятались от солнца. Здесь под звуки грозы вели разговоры о вечном, и спали под вой урагана. Здесь… Здесь забилось сердце ее, но отныне не принадлежало оно этим землям – нынче лежало оно на наковальне творца, он одевал его в металл. Звенела в броне душа и катились палящие слезы по забелевшему лицу, да – слезы были горячи, но не насколько пламенны как слова его – «Я сам принадлежу тебе». Она была коронована судьбой, но трон этот был расплавлен.

Конь летел все дальше, и она уже знала – земля близко. Пустая, холодная, неприютная. Где она снова будет невыносимо одинока. Где начнет все с начала и проживет новую жизнь.И раз за разом повторяла она пророчество, сказанное Намо. В груди сжималась тугая спираль, а ядреная брага ужаса пополам с эйфорией бурлила на самом дне души, поднимаясь к самому горлу. Ей уготовано было большее, чем она могла осмыслить, и меньшее, о насколько же меньшее, чем то, о чем тайком мечтала. Были ей уготованы все легенды земли.

Торувьель, ты птичкой славной Жизни пела каждый миг, Но сердца соединились С тем, кто чаек услышит крик.

Не родить тебе ему сына И ни века в любви не прожить. Откажись от нее ты смело, Уготовано тебе творить.

Знай, вознаграждена будешь ты За страдания все твои Жизнью, данной той самой, Несостоявшейся любви.

Пусть рождена эльфийкой – Синичкой прозовешь себя впредь, Дарован дар тебе человеческой жизни, Даруем мы тебе умереть. Комментарий к Твои чувства станут моими первыми песнями роковыми OST / Инна Пересецкая – голос / – Эльфийская колыбельная Земля Легенд – Межзвездная

========== с Зеленого Мыса – с повадкою лиса ==========

Комментарий к с Зеленого Мыса – с повадкою лиса OST 1. Мельница – Дороги 2. Тэм Гринхилл – Метка бессмертия Постоялый двор Тоби, стоящий на отшибе Марки, переживал, пожалуй, лучшие дни в году – зима, время тянется бесконечно долго, особенно длинные темные вечера, и так много народу, желая поскорее оказаться дома, отправляются путь туда и сюда, и то и дело оказываются застигнуты метелями и холодами, да и просто хотят провести ночь под крышей в тепле. А сколько бродяг, странствующих воинов, магов и – куда без них – менестрелей собирается на постоялых дворах зимой! Все они проведут здесь время до самых первых почек и еще чуть подольше, и все это время хозяевам будут сыпаться в сундуки медяки, серебро и даже золотые монеты. Давая музыкантам время на передышку от плясок и песен, трактирщик угощал подсевших поближе к помосту дымящейся гороховой похлебкой и свежими новостями. Весело потрескивали дрова в камине, по всему дому расплывались дивные ароматы утиного пирога и темного эля, как вдруг… – Здравсвуй, старый Тоби! – пропел хрипловатый, словно от простуды или долгих песен, голос со стороны только что хлопнувшей входной двери. Все недоуменно уставились на вошедшую, согнувшуюся в не почтительном, а почти что издевательском поклоне. – Вот уж не ожидали увидеть, госпожа Торувьель! – Тут же завозился кабатчик, зашевелил густыми бровями и бородой. Резко гостья развернулась и посмотрела с укором на все заведеньице. – Говорила я тебе: не смей меня этим именем величать, а то отхожу лютней по хребту! Тут же музыканты на помосте, поигрывающие до этого вялую джигу, зашикали на своего арендатора. – Молчи же, болтун эдакий! Намелешь с три короба, людям головы заморочишь только. Это, господа, Синичка. Так и зовите, если нужно будет. Улыбнулась гостья. – Не просто Синичка, а балагур и трубадур, бард и танцовщик с Мыса Доброй Надежды! – вздернула подбородок она, театрально взмахнув фретелью и изобразив на лице оскорбленное достоинство. – В прошлый раз ты сказала, что ты с Зеленого мыса с повадкою лиса, – засмеялись менестрели. – А мне, что в пыльной одежде, Перештопанной прежде… А гостья лишь покачала головой, кинула на стол шляпку и разулыбалась хитро явно старым знакомым. – Давайте, добрый господа, согласимся, что Без особого смысла я, да Без гроша за душой Теперь-то все хорошо ее разглядели, хотя и понятия о ее происхождении и звании не прибавило это. Была она тощей, с неровно подстриженными рыжеватыми волосами, не собранными ни в какую прическу и словно присыпанными пеплом, с немного рябоватым лицом, вздернутым носом и маленьким ртом с тонкими губами. Одежда на ней была пестрящая заплатками и штопками, что уж и не разобрать – эльфийский был когда-то наряд или человеческие платья. Поверх длинной холщовой рубахи была вышитая шерстяная пастушья жилетка, а кафтанчик она скинула еще на пороге. На ней были кожаные штаны, какие носят воины, слишком широкие и затянутые ремнем, а снизу обрезанные слишком коротко. Юродивая – не иначе…. Но тут быстрым, почти по-эльфийски грациозным движением, схватила она из-за спины лютню, что болталась на поясках будто колчан от стрел, и подмигнула музыкантам, хитро блестя зеленоватыми мшистыми глазами. – Подыграете мне, а? Как обычно. Лютня да тимбр! – Отчего не сыграть? – отозвался лютнист, берясь за отставленный было в сторону инструмент. Один из мальчишек ударил в свои тарелки, за ним подхватила скрипка, зазвенели лютня и бубен, вступила флейта –

Там за третьим перекрестком, И оттуда строго к югу, Всадник с золотою саблей В травы густо сеет звезды. Слышишь, гроздьями роняет небо Из прорех зерно стальное, Горные лихие тропы Покрывая пеленою.

И ни танец, ни песня не собирались останавливаться, один раз рванувшись из-под пальцев, из уст Синички, из-под восковых стоп танцоров, разливаясь весенним паводком и разлетаясь снежинками под порывом ветра:

Дороги сплелись В тугой клубок влюбленных змей, И от дыхания вулканов в туманах немеет крыло… Лукавый, смирись – Мы все равно тебя сильней, И у огней небесных стран Сегодня будет тепло. Там у третьего причала Сизый парус, парус белый, Делят небо от начала До рассвета рваной раной, Слышишь? Море омывает шрамы, Посыпает крупной солью Струпья цвета бычьей крови, Словно память древней боли.

Вторила певице толпа, и кто-то растаскивал по углам столы и скамьи, скидывались шерстяные и меховые плащи, отставлялись мечи и посохи, котомки и корзины, разгорались глаза, стучали каблуки и скрипели половицы. Умолк голос, и скрипач налег на свою скрипку так, что струны едва не сыпали искрами, на помощь ему пришли две лютни, и громче сапог танцевавших гремели барабаны.

Дороги сплелись В тугой клубок влюбленных змей, И от дыхания вулканов в туманах немеет крыло… Лукавый, смирись – Мы все равно тебя сильней, И у огней небесных стран Сегодня будет тепло.…

Вот и сама Синичка сорвалась в пляс, еще невероятнее, еще жарче, чем люди вокруг, и только замелькали рыжеватые волосы, с которых, казалось, должен осыпаться пепел, и о том, что она вообще касается пола, сообщали разве только неожиданно звонкие щелчки каблуков ее истоптанных ботинок. Как противостоять магии, магии танца, магии заливающейся скрипки, сыплющих искрами струн и высекающего огонь бубна? И весь дом ходил ходуном, и кто бы ты ни был – сгорбленный колдун, суровый солдат в зимнем мундире, торговка, зашедшая пропустить стаканчик глинтвейна после дня на рынке, – окажись ты в этом доме в тот момент, ты кружился бы там вместе с остальными, вместе с ней. – Хороша! Ох как хороша! Поразила! В сердце снова подстрелила! Счет свой прибереги до следующего раза, – трактирщик подмигнул Синичке, но та уже не слушала. Последние восемь тактов отгремели сапоги, прокружились танцующие, пропела скрипка. Прошуршал тихонько бубен, вторя последней трели флейты, и все стихло – на секунду, чтобы с новой силой разразились восхищенный рев и аплодисменты.

А двери тем временем отворились, впуская в постоялый двор немного холодного ветра и много вооруженных гондорцев при параде. Тут же старый Тоби всплеснул руками. – Вашсиятельство Боромир! С дружиной! Вот уж честь, так честь! Полковник Боромир был хорошо известен в этих краях, был знатен, отважен, вспыльчив и скор на расправу, да в трактиры заглядывал нередко, и платил щедро. Музыканты отбросили инструменты и свесились с помоста, силясь рассмотреть дружинников и самого командира. – Держу я путь на совет, в сам Последний приют.. И лишь фретель все еще зазвучала под потолком зала – зазвучала лирично и надрывно, сопровождаемая голосом Синички, смотревшей на отворившуюся дверь и гостя. Стало быть – пора….

Пламя заката проходит сквозь пряди Серебро становится темной медью Я иду к тебе в дурацком наряде Укрывая в ладонях метку бессмертья

Я иду к тебе по белым ступеням Я иду к тебе по пыльным дорогам Я иду к тебе сквозь песни и тени И я верю, что мне осталось немного

Там, куда я приду, будет только покой Будут руки твои, прикасаясь легко, Исцелять мои раны на истерзанном сердце Будет право забыться, будет право согреться У живого огня

Годы бессчетные странничьей доли Превратили память в досадную ношу Я устала жить среди долга и крови И однажды я мир этот просто брошу

Я устала видеть во сне кошмары Просыпаться в чужих городах из камня По тавернам платить осколками дара И хранить у сердца рваное знамя

Приходи в мои сны, не бросай меня здесь Дай мне светлую память о нашей звезде Сколько лет я блуждаю по тропинкам и трактам Каждый день безуспешно сражаясь со страхом Не увидеть тебя

Я называю запретное слово Я шагаю в волны великого моря И со звоном рвутся оковы былого И бессонные чайки послушно вторят

Кратковременной муке заведомой смерти Бесконечному крику иного рожденья Я иду по волнам в догорающем свете Опасаясь поверить в свое отраженье

И расступится мгла, и отступит беда Я узнаю тебя по сиянию глаз Ты меня позовешь, и сомкнутся ладони Я вернулась домой, только имя не вспомнить Только кто-то снова будит меня По велению нового дня

========== Полнолуние, вереск в цвету и немного любви ==========

Леголас улыбнулся и опустил руки в холодные воды Нимродели. Прекрасны были эти, словно слезы, чистые воды, да и такие же горькие. Леголас тут же вспомнил поверье, о возлюбленной короля Амрота, которая, хотя она тоже любила его, долгие годы не соглашалась стать его женой. О судьбе Нимродэль сложено было у квенди немало легенд. Одна из них гласила, что она, как и многие другие эльфы, отправилась к морю, чтобы уплыть в Валинор. Однако по дороге заблудилась в Белых Горах. Устав, Нимродэль заснула на берегу реки Гильраин, что напомнила ей родную реку в Лориэне. Она проспала так долго, что опоздала на встречу с возлюбленным. Так корабль Амрота унесло в море, а сам он погиб, пытаясь вернуться к берегу вплавь… Лихолесский принц нежно поглаживал бегущий поток и размышлял над печальным сказанием и приметами, гласившими, что всякий, кто увидит здесь Деву, будет вознаграждён бессмертной любовью. И ненароком эльф пробегал глазами берег, пытаясь отыскать отблеск рыжеватых волос. Но лишь искристый смех речной чаровницы был ему ответом. Леголас выпрямился во весь рост и потянулся, расправляя уставшие плечи. Пригладил выбившиеся волосы и мокрой рукой провел по лицу, стирая пыльную дремоту. И замер с устремленным в сторону взглядом. На небольшом камне около самой реки сидела она. И только увидев его, встрепенулась, и бросилась, разбрызгивая воду и нарушая тихое великолепие ее глади. Три мерных глухих удара, словно камешек о кожу эльфийских сапог, мокрые капли в лицо – и вот она уже мечется, шепчет, вглядываясь в его лицо. – Лайквалассе. Ты это? Не видение? Как же боялась, как же боялась, что больше не свидимся… – Торувьель. Кого еще встречать мне у Нимродели… Леголас помолчал секунду. Шагнул навстречу, привлек давнюю подругу к себе. Не было между ними ни жесткого камзола, ни оружейных ремней, ни лика Ada, будто отражавшегося в каждом дереве и тропинке. Запах дыма кострищ и взмыленных коней сменился терпким ароматом горьких трав. Торувьель наконец снова прижалась щекой к его груди, как будто и не было всех сотен лет между ними, как будто все еще вились те смутные судорожные ночи на перевалах, когда лежали они рядом и смотрели до поздней ночи в горизонт, не решаясь позволить себе провалиться в сны. Хотелось закрыть глаза и замереть так навека, застыть каменными статуями. Леголас вздохнул, трепетно скользнул ладонями по ее спине. Он тоже вспоминал – очерчивал ничуть не изменившийся стан пальцами, не веря, что происходит это в самом деле и пьяня себя прикосновениями, о которых уже и не решался мечтать. – Пойдем же, Синичка. Этой ночью нам не нужно прислушиваться к шорохам.

Они шли по Лориэну, когда дерево рядом вдруг ожило голосами хоббитов, которые, пресытно отужинав и позабыв былые передряги, пытались уснуть. Леголас вдруг вспомнил о Братстве и тяжелая боль утраты Митрандира вновь навалилась на упрямые плечи, выбивая весь воздух. – Странное дело… – Задумчиво сказала Торувьель, заглядываясь звездами – Когда встретила тебя, подумала, что вовсе ты не изменился за эти сотни и сотни лет. А сейчас за одну секунду постарел будто на тысячи и тысячи. Леголас не нашелся, что ответить, лишь сжал ее хрупкие пальцы крепче, и повел по резной деревянной лестнице наверх, приглашая приблизиться к звездам еще на один шаг. Леголас смотрел на нее молча, задумчивая улыбка касалась губ, а взгляд был совсем незнакомым ей. В нем не было больше обычного озорства, готовности к бою. Он был обволакивающим, родным и тяжелым. Тишина не звенела – уже молчала, устав надрывать осипшее горло. Прикорнула на ветках деревьев и сонно поглядывала по сторонам. Благодать накрыла Лес, и их встречу. Леголас улыбнулся – плащ был аккуратно расстелен с отогнутым уголком наружу – так, как обычно делала Торувьель. Сердце сладко заныло от осознания встречи и он вздрогнул, когда белые ладони бесстрашно легли Леголасу на грудь, скользнули на плечи, запутались в волосах, ласково охватывая затылок и побуждая эльфа склониться навстречу. – Позволь я помогу, – лишь прошептала она, и начала расплетать косички, едва касаясь висков. Улыбка играла на ее губах, в глазах же была беда, а на языке – соль невысказанных слов. Леголас смотрел на нее задумчиво. Когда она скинула плащ свой из серебряных волокон коры маллорнов, тут же поразили его произошедшие в ней перемены. Такая знакомая она была и между тем такая непохожая и неродная. Волосы прибраны в хвост на людской манер, простое платье из парусины, сшитое грубой нитью – совсем не похожа она была ни на прекрасных эллет в шелковистых платьях, ни на сотенных в оливково-зеленых туниках, но все еще так невероятно и неоспоримо похожа на Торувьель, которой отдал он свое сердце вместе с обручальным перстнем тысячи лет назад. Он хотел расспросить ее обо всем – о всех тех сотнях лет, которые не видел он ее, довольствуясь лишь тенями, но не время было для этого, было время лишь для молчания и тонких пальцев, огрубевших от стальных струн на висках. Он отвернулся и тут же вздрогнул – плащ Торувьель, так и не поднятый с пола, на миг неприятно показался лежащим телом убитого. И наконец он решился спросить ее о том, о чем уже и сам знал. – Торувьель, что делаешь ты в Лотлориэне? Куда направляешься? – На войну. – просто ответила она. Ее искреннесть обезоружила его, как и всегда. – Торувьель! Ты не понимаешь, о чем говоришь! Это не ребяческая авантюра. Она лишь легко отмахнулась, словно перышко сбрасывая все, что Леголасу видилось неподъемными ношами, попросту не обращая внимания на тяжесть его слов и мыслей. И заговорила почему-то она совсем о своем. – Помнишь наши первые тренировки? Я тогда меч держала, как обычную палку.. – Помню! И это лишь доказыает… Она вновь перебила его. – Помнишь ту битву, первую в которой мы участвовали? Перед ней я спросила тебя: “Боишься смерти?”. “Не боюсь!” – храбро ответил ты и пустил коня вниз. Мы победили тогда. Но какой ценой… Ты ходил между мертвецами и каждому заглядывал в лицо, узнавая тех, кто сражался с тобой рука об руку. И я была с тобою рядом. Тогда я задала тот же вопрос. И ты ответил: “Да, боюсь”. Мы юны были тогда. Любовались на звездное небо над Эрин Ласгалес, скакали по холмам и пили северную лозу. И снова была дорога. Ясная или хмурая, и дорожный туман был нам спутником. – она устало улыбнулась. – И много битв было тогда. Из каждой битвы ты выходил победителем, казалось, сама судьба хранила тебя на поле боя. Я всегда была с тобою рядом, твоей лютней и флейтой, была твоей стрелой. Так было всегда… И будет впредь. – Почему же бежала ты от меня, Торувьель? – Потому что есть у меня единственный Сеньор. Мой король. Мой великий сюзерен. И пришлось мне бежать, чтобы помогать ему зайти на престол, помочь вернуться в замок его и править. Чтобы стал достоин он своего народа, а значит мудр, справедлив и благороден. Леголас сжал кулаки. Все было ясно… – Об одном прошу… Только скажи мне – кто он? Кому в Средиземье отдала ты свой меч, лютню и сердце свое? И тут расхохоталась Торувьель, словно сотня полевых колокольчиков звучал ее смех в кронах вековых деревьев. – Кто он?… Кто он?… Он – прекраснейший синда во всем Средиземье, быстрый, сильный, храбрый. Его стрелы не знают промаха, а голос звучит нежнее трелей соловья в полночь. Он – верный друг, смелый воин, да ловкий наездник. Его волосы словно золото, что берегут гномы в своих пещерах, а глаза голубые, как весеннее небо. Он благороден, знатен и владеет моим сердцем много-много сотен лет. И Леголас перестал дышать. Остались только он, она и неистовые удары пульса, колотящегося в тонких девичьих запястьях, все еще расплетающих косы. – Торувьель… – выдохнул он… – Нет! – Тут же птичкой вскрикнула она, заставляя его замолчать снова, она боялась ответа его – так открытая рана боится крупной соли – Прошу, Леголас! Прошу, не говори ничего сегодня. Мне равно горько будет услышать как то, что прогонишь ты меня, так и слова взаимности. Я лишь хочу украсть… Хочу украсть немного. Я устала ждать. Я сделала уже так много и я просто… Но перехватил он, не смотря ни на что, ее руку, сплетая пальцы. Но лишь продолжила она расплетать косы, нежно припевая, и песня эта, спаявшая намертво две бессмертные души, говорила им больше, чем сотни и тысячи любовных признаний.

Твои волосы пахнут ветром и горячей дорожной пылью. Мои пальцы измучены сталью и блужданием по ладам. Мы когда-то знали друг друга, но за долгой войной забыли. Но сегодня я тебе память с белоснежным венком отдам.

Сила древних легенд, как вино, бродит в нашей крови. Полнолуние, вереск в цвету и немного любви.

Это время, когда всем рифмам и словам предпочту молчанье. Если хочешь нарушить тайну – я легко прочту по глазам. Тишина от чужих укроет, будем слушать её звучанье. Я позволю себе забвенье, и в ресницах замрёт слеза.

Боги свой приговор на руке начертили: живи. Запах вереска, соль на губах и немного любви.

Слышишь, травы поют нам песни о забытом нездешнем мире? Помнишь тропы чудным узором и костёр на исходе дня? Оберегом – железный перстень с тёмной руною на сапфире. Дар твой странный, что в смертных землях от напастей хранил меня.

Если призрак зимы потревожит тебя – позови. Ветку вереска я принесу и немного любви.

Сколько дней мы пробудем рядом – знает только Прядущий Судьбы. Сколько снов мы увидим вместе – мы не станем считать сейчас. Нам бы наши зрячие души от неверья и льда укрыть бы, Пока в чаше сплетённых пальцев на ветру трепещет свеча.

Капли терпкой росы нам с соцветий губами ловить. Перемирие – время забыться и просто любить. Комментарий к Полнолуние, вереск в цвету и немного любви OST Тэм Гринхилл – Твои волосы пахнут ветром

========== Не бойся душа потери, отныне потерь не будет ==========

Комментарий к Не бойся душа потери, отныне потерь не будет OST Земля Легенд – За горизонт Земля Легенд – От имени Любви Иллет – Сегодня не будет ночи – Зачем ты идёшь следом? Думаешь, спасёшь меня? – так печально и обреченно прошептал он, не обернувшись и ускоряя шаг, что сразу стало ясно – Леголас не про то, что конь ее шел следом за его, мелко рыся. А про все это – про темную сыпучую гальку под копытами, про кинжалы за поясом да наручи, годами пылившиеся в старом ее сундучке, и про тракт, ведущий к Черным Вратам. – Когда я увидел, как к тебе бегут орки на стене, думал – раскрамсаю их на съедение варгам, а если не выйдет убить хоть одного и он к тебе проберется – раскромсаю и себя следом. – Аранен… – Называй меня по имени, – на одном выдохе произнёс он, повернувшись, и его губы накрыли ее на мгновение. Это был невесомый поцелуй, даже целомудренный и отчаянный. – Не смотри на меня так, будто я сам ведаю, что творю, – еще больше мрачнея лицом, застегнул лихолесец фибулу на плаще, набросил на плечо лук и возобновил путь. Она лишь расхохоталась, будто не был это первый их поцелуй – запретный и сокрвенный. – Что ж, и ты на меня так не смотри. В битве равны перед Смертью сказитель и воин. И тут же Леголас тихо пробормотал знакомые стихи. Пусть обучали науке владенья оружием, Все же певцу не под силу воителем стать. Меч менестрелю держать тяжело и не нужно. Еще тяжелее его для убийства поднять. Но упрямо шла она за ним. На придыхании говоря. – Ты веришь в легенды, Лайквалассе? Не те, которые передаются из поколения в поколения, и не те, которые придавлены под грузом старых древных фолиантов. Я говорю о легендах, написанных шальным пером на обороте свитков. Знаешь, чем легенды эти отличаются от остальных? Почему берут за душу? Эти легенды – тех, кто когда-то, зачем-то и почему-то поступил не так… Легенды про обычных-необычных людей-нелюдей. Знаешь, почему эти легенды лучшие? Потому что защищают в них то, что всего ценнее… Защищают ту, что скитается в судьбах. Которой пели гимны. За нее боролись, гремели битвы. Она создавала и рушила мир. – Ее лики на фресках дворцов, мы боимся смотреть ей в лицо – это страх падающей звезды. Леголас пробормотал, вспоминая старую балалду, слышанную им так давно и так любимую в людских землях. Торувьель разулыбалась – такой хорошей и светлой улыбкой, что в пору было утереть слезы и тихо выбраниться. – Ну вот, ты ведь знаешь! – и тихо закончила. – Она живет в каждом моем дне… —и решительно продолжила она —Я отходила по земле слишком долго. И видела я слишком многое и пела слишком о многом, записывая и стоя в стороне. Пела я о безумцах отчаянных и безумцах фальшивых, о тронах втридорога и чести за медяк, о мертвых, верных и благородных. И знаю наверняка – не защитит никого и никогда надежная ржавчина замков. Я истончилась, Леголас, я теперь тоньше самого тонкого хрустящего пергамента, кружева или шелка. И все, что мне осталось, пока музыка слышит еще меня, я могу следовать за ней. И тихо запела она, только для него, не разрешая услышать никому больше, унося эту песню в их тайный маленький мир, куда больше никому не вероломно проникнуть и не случайно просочиться.

Мне кажется, во мне рождается музыка полей… Музыка света и тёплых огней. Там, где равнины всегда залиты солнцем, И кто-то над ними вечно в белом смеётся. Там, где в облаках отражаются реки и сны, Я слышу запах приходящей весны…

Я чувствую, меня зовут в ночи из ковылей Голоса забытых, но не сломленных людей Туда, где средь степей витают звуки и слова Сокрытых языков в небесных кружевах… Туда, где на рассвете в лучах солнца видишь ты Золотых оленей, духов древней красоты…

Я знаю, что за мной придут плетущие узор, И уведут за горизонт в край облачных озёр, Туда, где над курганами вечерняя ладья Плывет не океанами, не реками в края, Которые видны лишь только тем, кто на заре Глядит поверх холмов, припаянных к земле…

Он почувствовал горечь свежей полыни в горле.

– Стало быть, ты идешь самой краткой дорогой к смерти? – Остервенело рванул Леголас колчанный ремень, под ним в последнем порыве билось сердце лихолесца. Саднило, саднило до боли. – Я не дам, я не дам, я не пущу! – Я отходила столько дорог, что уже и не вспомнить, когда все они повернули в другую сторону. И больше никуда я не хочу, мой Король, кроме как идти по ним к тебе. Только внутри Леголаса все трепетало все предчувствием самой великой эльфийской боли…Не рискуй, не смей рисковать собой!.. Как убедить тебя, каким ветром, какой силой мысли донести до тебя эти отчаянные, больные мольбы? – Неужели не о чем ты не жалеешь? – Нет, конечно нет, в моей жизни ведь была Лориэнская ночь, был тот муравейник под сосной и была та ночь в пустой деревне, когда… – и тут она осеклась – А хотя впрочем, знаешь… Я хотела бы вернуться. Побродить еще по тропинкам Лихолесья, вновь упасть в медовую траву на нашей поляне, побегать с ручьями наперегонки. Я скучаю по Мирквуду, Леголас. В детстве мы воображали, что много путешествую, что я разделяю с тобой приключения, но всё оказалось не таким, верно? Теперь я думаю, что зря мы покинули ту поляну. И эхом повторил он за ней. – Зря я тебя тогда не слушал, зря мы покинули тогда ее.

Поднялся нездешний ветер Над городом белых башен И небо взметнул как знамя В прекрасном сиянии гнева. Не бойся душа потери, Отныне потерь не будет! Уже не будет разлуки, Лишь возвращенье и встреча.

Тучи сгущались. Ветер дул в лицо, развевал темные гривы, нес сухие листья, устрашающим шепотом шелестевшие между собой. Гул разговоров и слов, нависавший над землей подобно рою диких пчел, стих. Каждый уже молился без слов, подняв глаза на чернеющие небеса. И только разносилось тут и там, рождая надежду, призывая ее вернуться в эти края, чтобы успокоить израненные души в последний раз.