Текст книги "Твои волосы пахнут ветром (СИ)"

Автор книги: Forzill

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== За теми ивами мы будем счастливыми ==========

Те, для кого небо слишком высоко, а земля слишком низка, живут здесь – в домах на деревьях, среди густых крон. Здесь вечером зажигаются миллионы, миллиарды огней. Здесь слышится музыка арф, пение сотен глоток, и задорный, сквозящий осознанием собственной правоты смех.. Здесь каждый понимает другого так, как никто. Здесь каждый принимает другого таким, какой он есть. Здесь танцуют под ливнями, и не прячутся от солнца. Здесь под звуки грозы ведут разговоры о вечном, и спят под вой урагана. Здесь свободны от добра и зла. Может быть, так жить нельзя. Но скажите это тем, в глазах которых кроется мудрость друидов и веселье сатиров. А может, во всем виноват эль, или дурманящий запах вечернего воздуха и цветущих деревьев?

Два юных эльфа бегут по лесу, у них еще пытливые до всего умы, острые уши и языки. Перебрасываясь чертопохом и дразня друг друга, они бегут по холмам и перепрыгивают упавшие деревья, весело хохоча на попадающихся кочках. В их ногах бугрится, теплится еще неизвестная им самим сила и они дают ей волю, не сдерживаясь. Начинается дождь, он стучит по лопухам и по лицам принца и эллет. Оба прячутся под сосну, падая на еще нетронутую траву… Чтобы разглядеть совсем рядом огромный суетливый муравейник. Вот и оно! Сегодня их займут муравьи. Муравьи же, совсем не смущенные таким вниманием, окружили коричневого паука, точно пастухи взбесившуюся лошадь. Они бесстрашно бросались на нее, кусали за длинные узловатые ноги и мгновенно отбегали назад, пока чудовище не перемололо их своими железными челюстями. Все больше и больше муравьев вступало в бой. Они во что бы то ни стало стремились одолеть врага и ни разу не дрогнули, не отступили, даже когда двоих неизвестный зверь поймал и съел, а несколько муравьев упали с большой высоты на землю. Это было отчаянное сражение, и ни одна из сторон не желала ни просить пощады, ни отступить хоть на пядь. Только бегство или победа могли теперь спасти маленьких бойцов от ужасной гибели. Эльфы, затаив дыхание, следил за этой схваткой, восхищенный отвагой муравьев и тем, что они продолжают сражаться, несмотря на такие увечья, которые людей уже лишили бы возможности сопротивляться. Их героическое поведение можно было бы воспевать в песнях и балладах. – Я хочу сражаться так же доблестно, как эти муравьи! Я хочу в отряд, хочу выслеживать гигантских пауков и поразить их всех до одного! – воскликнул юный принц, когда муравьи наконец стали одерживать верх, так громко, что перепутал всех птиц по соседству, и они с шумом взлетели со своих гнезд. – Хватит с нас с тобой этой поляны! – Я могла бы слушать день и ночь еще лет двадцать, но так и не узнать всего, что происходит на этой лесной поляне. Но за тобой, Лайквалассе, побегу хоть за ручей, хоть в Дол Гулдур. – вздохнула эллет. Тепло разливалось по равнинам и деревьям подобно густому сиропу. Оба вдыхали сладковатый аромат молодой травы и коры. – Спой что-нибудь – щурясь от солнца, улыбнулся принц – Спой для меня, Торувьель! – Как же отказать мне королю Лихолесскому, повелителю белок да вассалу бобров… Притворно вздохнула она. Он же покраснел до острых ушей. – Всего лишь принцу, да и просил я – не называй меня так, mellon! И она подскочила, увлекая его за собой, заводя веселенькую песенку, и отстукивая ногой по камням давно известный ритм. Они закружились, взявшись за руки, опьяненные травой в волосах, бесстрашием юности и буйными красками леса.

Ты разбуди меня, вверх уведи меня, Чтоб встретить первый луч солнца. И разгадай мои странные тайны, Как солнце во мне остается.

Дождь затих; затих шелест капель по листьям. Солнце величественно вышло из прикрывающих небо тучек, чуть скучающе зевнуло, обведя взглядом лесные угодья. Хотело было закрыться плотным серым облаком, но увидело в шепчущейся листве фигуру двух эльфов, кружившуюся по полянке, раскинув руки в стороны и задорно хохоча. Ты полетишь со мной над этой рекой До того водопада. Я знаю, он – наша награда Наш к свободе мост! Ты расспроси меня, как небо синее Нас призывает к полету. Как начинается день, открывается мир Тем, кто ищет дорогу.

Светило, приглядываясь, услышало песенку, что напевала юная эллет – почти ребенок в испачканной земляникой и травой юбке. Мотив был несложен и часто звучал тут – в Мирквуде, и солнце, само того не замечая, вдруг стало прихлопывать в такт по проплывающей туче, выбивая из нее остатки серой мути. За теми ивами мы будем счастливыми. Я точно знаю, здесь только мы и лес Мы, Духи и Лес… Тихий нежный перезвон огласил Лес, но не замер. Раскручиваясь подобно вихрю, мелодия вплетала в себя поскрипывание стволов, легкий шелест травы. На высокой ноте вступили кузнечики, их стрекот поддержал жужжащий хор. И волшебная трель разнокрылых птах влилась в песнь Леса, прославляя сей благодатный край.

Ты разузнай, где находится рай, Хотя рай нам теперь бесполезен. Мы сами создали себе этот край, Край любви, вдохновенья и песен. Здесь люди поют обо всем, чем живут, Теплый свет укрывает деревья. Тает снег и повсюду звучит звонкий смех-Никогда здесь так смело не пели! Когда оживает листва, нам с тобою пора Снова вдаль за высоким созвездьем Пробуждать миры ото сна. Дать им жизнь сможем мы только вместе!

========== Там мой дом в зеленых холмах ==========

«Тогда Мелькор страстно возжелал Сильмарилей, и даже одно воспоминание об их лучах сжигало огнем его сердце.» Леголас вздохнул, читать не хотелось совершенно. Погода была просто прекрасной, и то, что занятие проходило на открытой террасе, обвитой дивным диким лесным виноградом и дышащей запахами дубравы, сосредоточенности не способствовало. «С того самого времени, воспламененный пылким желанием, он еще настойчивее стал искать средство уничтожить Феанора и положить конец дружбе Валар и Эльфов» Еще один вздох. Эльф с тоской посмотрел в сторону бора. Если бы Учитель вышел хотя бы на минуту, можно было бы удрать, просто перепрыгнув через перила, а там уж и побежать босиком по податливой траве, еще подернутой росой, и наперегонки с ручьями лететь через лес… «Долго трудился Мелькор, и сначала его происки были бесплодными, но тот, кто сеет ложь, не будет» – Что случилось, мой принц? Вам неинтересно? – раздался суровый голос. – Нет, нет, Curuvar, – тут же ответил Леголас, принимая приличную позу. – Я просто поражаюсь коварству Мелькора. Наставник подозрительно посмотрел на него. Леголас постарался придать лицу самое заинтересованное выражение и уткнулся взглядом в книгу. Руны не складывались в слова, строки разбегались, словно нити нерадивой кружевницы, но вчерашняя жалоба его на то, что книга слишком скучная, вылилась в переписывание трех глав, которое затянулось до ночи, и серьезный разговор с Ada сегодня утром. Повторения не хотелось. Неподалеку раздался смех, и Леголас с тоской снова посмотрел на тропинку к речке. Из леса доносился тихий голос, почти мурлыкание лежащей на солнце кошки.

Мой дом в холмах зеленых, мой дом в высоких травах. Взбираются по склонам веселые дубравы. С рукава слетает сокол – к нам приехал издалека Всадник Изумрудноокий из страны лесов высоких – Там мой дом в зеленых холмах.

Значит, Торувьель уже там… Ну почему ему одному так не везет? Читает наверняка на лесной поляне, может даже те же тяжелые фолианты, что и он сейчас, но у нее они не в пример интереснее, особенно, когда поет стихи да баллады, подыгрывая себе на маленькой арфе. Но сейчас Торувьель явно читала не про злодеяния Мелькора…

Серебряные шпоры, а плащ, как лист, зеленый. В кудрях полночно-черных жемчужная корона. С рукава слетает сокол прямо в девичье оконце: Я приехал издалёка, из краев, где дремлет солнце – Там мой дом в зеленых холмах.

И что это у нее за принц с полночночерными кудрями? Уж не Линдир ли, что наведывался с донесениями к отцу? И жемчужная корона сходится – этот его пижонский венец… Леголас фыркнул себе под нос и перевернул страницу, читать оставалось еще не меньше 30 листов, а он так надеялся расправиться с учебой сегодня пораньше. – О чем вы думаете, принц Леголас? – вернул его в реальность сердитый голос. – Я думаю о… О Мелькоре, Наставник. – Что же такого веселого совершал Мелькор, что вы насвистываете песни на моем уроке? Учитель его с удовольствием наблюдал, как ученик мучительно краснеет. – Простите меня, наставник, я виноват. – О чем каждое утро говорит вам король Трандуил? – Обучение позволяет развить память, расширить кругозор, познать историю, извлечь из нее уроки и не повторять ошибки. Истинного правителя от осанистого вельможи то и отличает, что должен быть достоин он своего народа, а значит мудр, справедлив и благороден. Учитель его подошел к столу и стал собирать свитки. – Не знать что-то не стыдно, но стыдно не стремиться исправить этого, юный Принц, когда в твоем распоряжении лучшие наставники и целая библиотека. Каждое утро король вдалбливает в вашу воистину деревянную голову, что мы – ваши подданные. Что когда имеется сила приказывать – повиновение последует. Так скажите мне, что вам мешало приказать мне перенести занятие на завтра и отправиться уже на встречу с непутевой эллет, что поет баллады о принцах в лесу? Молодой эльф вздохнул, ему даже не пришло в голову отдать приказ. Он вообще никогда никому не приказывал, предпочитая обращаться с просьбами или все делать самому. – Идите уже, – махнул рукой учитель. – Перепишете всю историю о Сильмарилях без помарок и ошибок к послезавтра. – Спасибо, Наставник, а можно… – Если король спросит, я скажу, что вы справились с заданием раньше. – Спасибо, спасибо, Наставник, – Леголас подхватил лук и колчан, спрятанные под столом, и поспешил к выходу из дворца. Через минуту он уже мягко ступал по лесному ковру, вдыхая влажный воздух, полный цветочной сладости, и заслушивался голосами чащи.

Возьми янтарный перстень, жемчужную корону. Скорей поедем вместе в мой дом в холмах зеленых. Там вино в подвалах бродит, там несутся к морю кони, Виноградной спелой гроздью звезды падают в ладони. Там печаль тиха, как вечер, там легенды море шепчет. Там поёт закатный ветер о давным-давно ушедшем. Там венки сплетают девы, там играют менестрели. Там давно собрались гости, ожидая королеву – Там мой дом в зеленых холмах Мой дом в зеленых холмах…

Откуда-то вспорхнула пестрая стайка пташек и эльф обернулся, и среди юной зелени древней пущи раздался звонкий смех. Он увидел её издали, босую, в льняном платье, только переступившую грань детства и юности. Она выпорхнула на опушку точно синичка – в одной руке флейта, в другой рожок. – Все поешь о принцах и сказках, Торувьель? Рассмеялся он. – Отчего бы и не петь, мой принц. Тем более вас раньше забавляли мои песни. Она явно была смущена – осознала, что волосы ее нечесаны, на платье следы смолы, а уж босой и без камзола показаться перед лихолесским принцем было верхом бестактности. Она не ждала его сегодня на поляне, предполагая, что он будет занят с наставниками до позднего вечера. – И сейчас забавляют, Торувьель! Иначе решился бы я просить тебя спеть перед Ada на моем празднике? Одну песню… Можешь считать ее своим подарком на мой день рождения. К его удивлению Торувьель нахмурилась и отвернулась. Ее голос вдруг стал хриплым и очень тихим. – Девушки на кухне… они говорят, что на твоем празднике будут все знатные эллет Эрин Галена. И даже гостьи из Серебряных Гаваней и Имладриса. Говорят мне, что ты обязательно найдешь среди них свою невесту и в скором времени женишься. И что у тебя не будет больше времени на всякие глупости вроде песен и баек. Леголас посмотрел на Торувьель словно видел ее впервые. С чего она… И отчего эллет всегда занимают подобные глупости… Он расхохотался. – Глупышка! Глупышка-синичка! Я не собираюсь жениться, во всяком случае, пока не собираюсь. Не слушай болтовню служанок, им просто не о чем поговорить. И даже если бы я собирался жениться, ты – мой друг, и я тебя никогда не брошу. – и тут же не упустил добавить – К тому же я более чем уверен, что и твоей руки уже дожидаются десятки – только отпусти, ты влюбишься в какого-нибудь фанфарона из Ривенделла и забудешь своего старого друга. Тауриэль громко фыркнула, подобно разбуженному зверьку. – Ни в кого я не влюблюсь, и вообще самый главный фанфарон – это ты. – Спасибо за признание, – рассмеялся Леголас. И вдруг она снова стала серьезна, отбросив свои колкие замашки. – Лайквалассэ. Я всегда буду твоим другом – Вот и отлично, – ответил ей Леголас. – Может у меня и нет сокола, да и жемчужной короны. Но это я хотел подарить бы тебе. И он снял с руки перстень и протянул ей. В глазах Торувьель тут же заплясал неподдельный страх. У квенди не принято было дарить что-то просто так, тем паче украшения. – Мой принц, мой Аранен, я не могу принять. Он перехватил ее тонкую руку, прикоснулся к пальцам, сминавшим край подола. – Нет, не Аранен. Только твой Меллон, твой Лайквалассе. Прими лишь в знак дружбы и вечной привязанности. Комментарий к Там мой дом в зеленых холмах OST Иллет – Дом в зеленых холмах

========== И с легким сердцем по Дороге Сна ==========

Комментарий к И с легким сердцем по Дороге Сна OST Мельница – Дорога Сна Утро едва занималось, когда тяжелые двери замка медленно распахнулись, впуская в холл промозглую осеннюю стыть и звук тяжких капель, сыплющихся с мокрых ветвей. Леголас сбежал по лестнице, на ходу набрасывая капюшон плаща. Широкий двор, залитый вязкой рассветной полутьмой, гулко вибрировал перестуком копыт, позвякиванием оружия и негромким рокотом голосов – главное, она уже ждала его. Леголас вскочил на длинногривого гнедого жеребца: – Мой безголовый друг, я смотрю, ты продолжаешь упорствовать в своем безумии, – окликнул стоящий в карауле озябший начальник стражи, на правах друга имевший право на подобную фамильярность. – Йорвет, перестань, ты не скажешь мне ничего нового. – Возможно и не скажу, но это не значит, что перестану. Кто иначе откроет тебе глаза на твои же поступки? – Только ты, мой верный Десятник, только ты. В дорогу, с благословением Валар, – негромко скомандовал он и первым двинулся к воротам. Древние створки, утробно застонав, разомкнулись и выпустили их в огромный неизведанный мир. – Что мы делаем? Куда мы скачем? – крикнула ему она, на другом гнедом равняясь с его конем и пуская его спокойно рысить. – Мы бежим! Мы освобождаемся! Лес замер в синеватом рассветном безмолвии. Там и сям каскады капель осыпались с потревоженных всадниками обнаженных веток, лошади фыркали, встряхивая мокрыми гривами. – Вперед тогда, мой старый друг, к свободе, как бы труден не был путь и куда бы не вел! Но твой отец… Он не одобрит это! Сможем ли мы вернуться? Сможешь ли вернуться ты? Леголас резко отмахнулся от ее слов. – Отставить меланхолию! Кто не взял в поход вина – два караула вне очереди! В ответ она захохотала и кони перешли в галоп. Так чавкает под копытами чернозем, они летят по степям – два темно-зеленых плаща, два резвых коня без сбруи, два нетерпеливых духа. Она – до нескладности высокая эльфийка – длинные руки, тонкие длинные пальцы. Эльфы – они дивный народ, да только эту впору и правда дивной звать… Дешевые кирзовые сапоги шпорят коня, а тоненький дешевый кунтуш цвета лесного мха перехвачен тем не менее наручами и поясом из прекрасной оружейной кожи. Вот уж и загадка. Небогата украшениями и прической, а на левой руке печатка с крупным сапфиром, королевской подстать – да еще и обручальная, но надета-то на указательный палец. Тзящные брови вразлет, высокий упрямый лоб, и глаза… впалые, большие – зелёные глаза, в ночи становятся малахитом, при ярком свете – тёплые и мшистые, а после слёз более тусклые, иногда цвет их доходит до светло-желтого, но всегда, всегда в этих глазах азарт и тоска – два спутника обреченности. И он – галадрим, медоволосый принц, будто на лбу у которого нарисован лихолесский герб. Высок и статен был он, имел внешность авантюриста и осанку вельможи. Камзол его был весьма недурной, но истинно королевский вид придавало оружие, которое мало того, что стоило целое состояние, так и блестело словно не лежало в оружейных ни дня и вечно сопровождало владельца. Внимательный взгляд его голубых глаз упирался в горизонт, а упрямый подбородок был гордо поднят. Спешились они только в ночи, не боясь ни лесной темноты, ни остаться без крова, ни ночевать на голой земле, ведь кровавое вино отражает их юные лики. Раздаётся лёгкий звон металла и два голоса: «За нас, за свободу». Ее тонкие пальцы уже любовно касались струн, с небрежностью мастера вплетая в привычные звуки позднего вечера, легкую, незатейливую мелодию. Брусок, еще мгновение назад, методично остривший его клинок, замирает в холеных руках Леголаса.

Налей еще вина, мой венценосный брат, Смотри – восходит полная луна; В бокале плещет влага хмельного серебра, Один глоток – и нам пора Умчаться в вихре по Дороге Сна…

По Дороге Сна – пришпорь коня; здесь трава сверкнула сталью, Кровью – алый цвет на конце клинка. Это для тебя и для меня – два клинка для тех, что стали Призраками ветра на века.

Леголас делает еще глоток, слегка морщась от терпкого вкуса. Жизнь его чем-то похожа на это вино. Привлекает благородным блеском, завораживает сладким ароматом и отпугивает ужасной горечью.

Так выпьем же еще – есть время до утра, А впереди дорога так длинна; Ты мой бессмертный брат, а я тебе сестра, И ветер свеж, и ночь темна, И нами выбран путь – Дорога Сна…

По Дороге Сна – тихий звон подков, лег плащом туман на плечи, Стал короной иней на челе. Острием дождя, тенью облаков – стали мы с тобою легче, Чем перо у сокола в крыле.

Так выпьем же еще, мой молодой король, Лихая доля нам отведена; Не счастье, не любовь, не жалость и не боль – Одна луна, метель одна, И вьется впереди Дорога Сна…

– Ненавижу эту твою песню, Торувьель… – пробормотал Леголас. Достаточно громко, чтобы она услышала, но не достаточно, чтобы прервала игру.

Старая игра насмешки и задора. Оба они знали, что песнь будет окончена, а брусок ляжет на землю, чтобы не прервать игру ее лишним звуком.

По Дороге Сна – мимо мира людей; что нам до Адама и Евы, Что нам до того, как живет земля? Только никогда, мой брат-чародей, ты не найдешь себе королеву, А я не найду себе короля.

– Ненавижу, потому что она правдива.

И чтоб забыть, что кровь моя здесь холоднее льда, Прошу тебя – налей еще вина; Смотри – на дне мерцает прощальная звезда; Я осушу бокал до дна… И с легким сердцем – по Дороге Сна…

Леголас разливает последние капли северной лозы. Восток начинает светлеть. Скоро всё закончится и так же все начнется. Он и она судорожно вдыхают, как перед прыжком в холодную воду и опустошают бутыль. Сейчас… Сейчас они горды и горячи. Они жаждали приключений, справедливости и мира во всем мире. Она желала воспевать подвиги, желала изгиб лютни, желала славить его в веках. Он желал ее рядом, приключений, лихой и бесшабашной солдатской доли. И верили оба – слава им суждена среди любых земель.

========== Твои чувства станут моими первыми песнями роковыми ==========

– Надеюсь, мы правильно идем, – покачала головой Торувьель, встряхивая пустой бурдюк, – иначе плохо нам придется. Хорошо бы к вечеру до Лайква-Эрессе добраться. Но Леголас, казалось, был совершенно спокоен. С тех пор, как они вернулись к границам Мирквуда впервые за десятилетия странсквий, он был будто блаженен и с тоской посматривал в чащу. – Я этот путь хорошо знаю, – сказал он. – К вечеру точно доберемся. Торувьель с сомнением усмехнулась: – Ты, может, что-нибудь такое особенное замечаешь, чего я не вижу? Откуда тебе известно, что Лайква-Эрессе близко, если все вокруг на много миль точно такое же, как и вчера? – А я не по земле ориентируюсь, а по звездам да по солнцу. Уж они-то нам заблудиться не позволят! Деревушка показалась внезапно, собачонкой вынырнув из-за растрепанных непогодами осинок. Леголас придержал коня и широко взмахнул рукой – в такие села нельзя было влетать галопом, не рискуя затоптать неосторожную птицу. В следующее мгновение эльф рывком осадил гнедого, ошеломленно глядя перед собой: тропинки Лайква-Эрессе были совершенно пусты, лишь на одной из них они увидели хворую лису, которая тут же метнулась прочь. Эльфийские дома выглядели крайне неприветливо, темные ставни были наглухо закрыты. Зато многие двери были распахнуты настежь и, поскрипывая, болтались на сломанных петлях. Лошади заметно занервничали. И тут они выехали на центральную площадь Лайква-Эрессе, где в былую пору торговали вином и лембасом. При виде того зрелища, которое им здесь открылось, Леголас крепче сжал в руках витой лихолесский лук, побледнел и прошептал невольно: – Элберет Лучезарная! Перед ними возвышалась гора тел. Трупы уже окоченели, на мертвых юных лицах застыли ужасные гримасы лютой муки. Мягкие одежды мертвецов задубели от крови, истоптанная, вся в выбоинах некогда благословенная земля тоже была покрыта кровавыми пятнами. Зверски убитые эльфы и эллет были беспорядочно свалены в кучу – было видно, что воины из Эрин Ласгален, живущие здесь, пытались защитить жителей этой маленькой деревушки – земледельцев, хлебопашцев и бортников, от рождения не державших оружие. Из всех тел торчали черные стрелы. Убийцы не пощадили никого – ни старых, ни малых. Но страшнее всего выглядело оперенное копье, торчавшее на самой вершине этой страшной пирамиды: на копье было надето тело маленького эльфийского ребенка. Леголас часто видел войну… Видел славные битвы, видел как меч короля без устали касается чьих-то увенчанных славой голов и усталых плеч, награждая знаками рыцарской доблести. Но сейчас… Их перерезали как свиней, как люди забивают доверчивых коров так же без жалости, без чести убили безоружных квенди, его родичей, словно скот. Эльф чувствовал, как в душе ширится стылая, черная бездна. Виски заломило болью. Слезы застилали Леголасу глаза, он старался не смотреть на лица убитых, но они приковывали к себе его внимание, и он не мог оторваться от их открытых мертвых глаз, думая, как уязвима даже эльфийская бесконечная жизнь, если ее так легко заставить прерваться, если для других она не представляет ни малейшей ценности. Его охватила полная безнадежность – та самая темная бесконечная безысходность, из-за которой эльфы взывают к Элберет. Откуда-то с небес камнем упала ворона. Метнулась илисто-черная тень и села прямо на трупик младенца, пронзенный копьем. Склонив голову набок, ворона явно предвкушала будущую трапезу. – Ну уж нет! – зарычал Лихолесец, выпуская стрелу. – Амба! – Последний раз каркнула ворона, будто насмехаясь над ним. Взвилось облачко темных перьев, и ворона неловко рухнула на спину. Стрела торчала у нее аккурат из груди. Торувьель подошла сзади и негромко спросила, боясь нарушить тишину чащи, завывающей ветром и оплакивающей свои потери: – Кто же мог сотворить такое… – Слова не шли с ее языка, их приходилось выталкивать силой. Леголас скорбно ответил: – Те, кому нравится причинять другим боль и страдания. Они существуют во многих обличьях, но имя для них только одно: зло. И понять их поступки часто невозможно. Единственное, что мы в силах теперь сделать, – это пожалеть невинные жертвы и почтить их память. Он спешился и неторопливо обошел всю площадь, внимательно осматривая истоптанную множеством ног землю. – Пауки были здесь, – промолвил он, – но это злодеяние сотворили не они. Это дело рук орков – я сразу узнал их копье. Странно вот что: здесь побывал целый отряд этих чудовищ, не менее сотни, хотя известно всего несколько случаев, когда орки собирались вместе… – Леголас опустился на колени, вглядываясь в чей-то тяжелый след, потом выругался, вскочил на гнедого и прошептал сквозь зубы: – Они направились в сторону Эрин Ласгален! Но Торувьель уже не слушала его… У подножия вяза сидел на земле маленький эльф в распахнутом плаще. Золотистые волосы там и сям цеплялись за шершавую кору дерева, глаза мальчика были закрыты, а лицо уже несло отпечаток смерти, хоть грудь еще легко и трепетно вздымалась, пытаясь уцепиться за скользкую границу жизни. Торувьель подбежала к нему, и с ужасом осознала, что он уж серовато-бледен. Ничего не нужно было объяснять… Лишь провела она рукой вдоль спины этого бедного ребенка, которому жить бы еще и жить среди деревьев и трав, и нащупала торчащее из-под лопатки оперение стрелы. Он зашептал, почувствовав это прикосновение. – Мама… Маменька… Они матушку убили… Вот так… просто… убили… И меня убили… Мальчик был не жилец. Это было бы ясно любому, кто хоть раз видел уже стекленеющие глаза мертвецов, запрокинутую голову, широко открытый иссыхающий рот. Но Торувьель не хотела верить знаниям и опыту, вновь и вновь пытаясь выдернуть засевшую и распростроняющую яд орчью стрелу, лишь причиняя боль и ощущая, как бьется в ее руках чужой ребенок, чужая душа. А он лишь хныкал, словно не орчью стрелу она отнимала, а леденец. Надо было отпустить… Надо было дать смерти то, что причиталось ей. А смерть тем временем уже склонилась над ними. И хоть смерть и была страшна, особенно пришедшая так преждевременно, но здесь, вреди великанов-сосен и опадающей листвы все же была она неотьемлимой частью природы, как лес, из которого вышла она, и который лишь ей был по размерам. Торувьель не была. Но все же растирала ледяными ладонями такие же ледяные руки мальчика, понимая, что не может отогреть их ни на йоту, но боясь выпустить их, словно тем самым она отпустила бы его за последний порог.

Спи, до рассвета осталось немного времени, Кто-то сказал о войне – это ложь, мой ласковый. Глупые сказки детей из людского племени. Спи, мой совенок, Спи, мой совенок, Спи, мой совенок, пусть сны обернутся красками.

На небе засияли звезды и увидела Торувьель печальный лик Намо, смотрящего на них, и ощутила с ужасом, что приоткрывает он дверь в чертоги, жестом приглашая заглянуть за арку. Тогда взяла она хнычущего мальчика за руку, подняла с земли и повела, провожая через бесконечные галереи. И встал Мандос на их пути, забирая маленькую ручку в свою… Лишь на секунду соприкоснулись руки их – ее огрубевшая и ладная – и его, укрытая звездами и холеная, словно рука звездочета. И горечь залила все вокруг. Последний это был раз, когда укачает она и поведет за руку ребенка. Дарованный Валар миг, ибо не благословенна была ее любовь. И никогда не будет.

Только отпустила она неподатливые детские ручки, как закричал мальчик. – Темно, как же темно! Темно!! Ничего не вижу!! Руку верни, верни мне руку, мама!!! Тогда кивнул Намо, позволяя… во второй раз за все сотворение мира, преисполнился он жалости. И схватил мальчик руку Торувьель в такой нежности, в такой любви, которой не знала она никогда. Он нуждался в ней, словно в воздухе нуждаются все дети Эру Единого, как хворые нуждаются в прощении, как кормчий – в реве воды, он нуждался в ней, как гном в переливах серебра и эльф в заливающем мир лунном свете, как птица в небе и как нуждаются черви в почве. – Что же ты, вот же, не отпущу. Мы пойдем до конца, ты и я… Она присела рядом с ним и ее глаза цвета лесного мха встретились с точно такими же, тепло-зелеными. Мальчик улыбнулся и она узнала – узнала эту добрую, эту смущенную улыбку тонких губ. – Ты просто давай мне руку и пойдем с тобой по млечному пути, хорошо? Не бойся! Смотри, можно носком ботинка пинать маленькие звездочки, они как камешки, но только ярче. Давай, попробуй! Вот так! Они шли и шли, пиная маленькие угольки и сбрасывая с небес, чтобы загадывали дети Эру желания, в надежде глядя ввысь и доверяя небесам самые безумные свои чаяния. И тут зевнул мальчик, прикрывая рот рукой. Торувьель взяла его на руки, нежно укачивая и целуя мягкие светлые кудри.

Небо на звездный сменило лилово-розовый, Запах травы так манит и дурманит свежестью. Цвет твоих глаз потемнел и остался бронзовым. Ночь тебя примет, Ночь тебя примет, Ночь тебя примет к себе с материнской нежностью.

– Слишком рано, слишком рано спать, я хочу играть и обещал мне Отец поймать певчего дрозда. – Сонно бормотал мальчик. – Ты засыпай, а рано утром завтра, ты проснешься и мы поймаем не только дрозда, а настоящих жар птиц… – она указала ему на маячившее в горизонте созвездие – Смотри, ночь. Ночью всякое случается. Кто-то рисует в ночи жар-птиц и освещает небо, кто-то в ночи способен найти слова – те, что всего нужней. Чудо находит себе приют здесь – среди темноты и снега, в тех, кто старается быть сильней, ярче, светлей, нежней. И. когда, опустила она его на руки Намо, драгоценного и хрупкого… – Ты уходишь? – Прошептал он ей в спину. – Да, а ты пока слушай сказки. Тебе расскажут много хороших сказок, пока не будет меня. Про леса, теснящиеся меж бурых гор. Про крепостные стены, бастионы да стрелковые башни. Про море, что ослепительной бирюзой лежит у бахромы фьордов. Будут сказки про эльфов как ты да я, про благородных людей, про бородатых гномов, даже про маленьких полуросликов и про говорящие с тобой деревья! Будет там и много зла, но ты не бойся его, ведь, веришь мне? Защитит тебя братство самых светлых и прекрасных рыцарей во всем Средиземье, которые и на рыцарей-то не похожи. Среди них будет самый Великий эльфийский рыцарь, он будет отважен, прямо как ты, и будут у него твои кудри и твоя улыбка. – И тут ощутила Торувьель, что время ее заканчивается. Сознание путалось, будто сети моряков – А я… Я приду. Я узнаю тебя по глазам – значит, ты тоже в братстве: ведьма дорог, городской колдун, солнечный чародей… И, ощущая пробивший заводь и хлынувший по щекам водопад слез, и руки Леголаса на своих плечах, запела она, укачивая и дальше хрупкое тело на руках.

Спи, я чуть позже спою о празднике ирисов Птицы шумят – нынче ночи такие жаркие Мягкие волосы пахнут цветком амириса Что ж ты не спишь, Что ж ты не спишь, Что ж ты не спишь, слишком звезды сегодня яркие…

…Леголас не помнил, сколько он стоял вот так, опустив лук, рвано дыша, держа Торувьель за плечи и судорожно вытирая с лица ее слезы. Лес замер, и солнце снова малодушно скрылось за пеленой облаков.

Уже наступали ранние зимние сумерки, когда эльфы еще засыпали землей с трудом вырытые лезвием меча могилы и воткнул Леголас стрелу в свежий холм. Тяжело расстилая на земле плащи для ночлега, он чувствовал, что что-то в ней и нем изменилось навсегда…

***

Любому эльфу ведомо, что звездное небо не наскучит никогда, и в него можно смотреть часами. И как бы ни было обуглено сердце, бьющееся в груди эльфа, оно всегда сможет прочесть в этой необъятной книге именно ему потребные для исцеления строки.

Как и всегда, когда на долю их выпадали несчастья, Торувьель терзала свою лютню… Играла она рондо, баллады и незамысловатые песенки. Играла она ему простенькие кансоны и сирвенты, играла душещипательные альбы и даже шутовские эскондиджи. Но были во всем эти многообразии и те слова, что пела она лично ему, лишь обувая в причудливые рифмы и тональности. Пела то, о чем недозволительно было говорить…