Текст книги "Король и Ронин (СИ)"

Автор книги: Finlot

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Ронин обернулся, и пламя костра озарило его пугающую маску. С легким шипением песка над его головой загорелась синим фраза: «Медитации воспитали во мне выносливость».

– Я смотрю, – с легким удивлением проговорил Эдмунд, – ты и так говорить умеешь. – В ответ Ронин лишь кивнул, снова смотря куда-то вдаль.

После этого Ронин больше не применял этой способности, хотя она казалась Эдмунду очень удобной и полезной, ведь ни палки, ни песка теперь не нужно было, чтобы общаться. Странным образом, конечно, но общаться.

Следующие три дня они проскакали в полном молчании. Для Ронина это было привычное состояние, но не для Эдмунда, так что ему пришлось сдерживать себя, чтобы не начать осыпать Ронина вопросами, на которые он никогда не получит ответ. Сквозь песчаные бури пустынь и темные заросли лесов они пробирались вместе и в тишине, нарушаемой лишь стуком их собственных сердец, что бились в унисон.

И когда они увидели Акихико, их сердца зашлись в бешеном ритме: у Эдмунда от волнения, а у Ронина от восхищения ситуацией, ведь он вживую увидел сына Императора, что восседал на белом коне, в сияющих доспехах и с разящим мечом в руках. Величественен, как и его отец. Напротив Акихико в кругу стоял Иллиан Громовержец – чумазый и неотесанный орк, грубый и грязный. Разительно отличались противники друг от друга, и не было между ними ни единого сходства. Ронин и Эдмунд на лошадях подошли ближе к кругу из воинов Империи и орков, как вдруг Иллиан огласил:

– Перед тем, как сразить тебя, я хочу раздавить твоего лучшего воина. Покажи мне того, кого не стыдно выставить от лица Империи, – он захохотал, и смех прокатился по всей орочьей армии.

Акихико неуверенно посмотрел на Даико, что был по правую руку от него, но видно было, что он не хотел отправлять его биться с орком, ведь его лучший и единственный советник точно не переживет эту битву – грозный молот орка разил всех.

И только принц раскрыл рот, чтобы объявить свой выбор, как Эдмунд вышел на поле боя, обнажая меч.

– И ты собираешься одолеть меня этой зубочисткой? Что ж, как скажешь… – Иллиан хмыкнул и встал в боевую стойку, готовясь побежать навстречу противнику.

– Кто это? – прошептал Акихико едва слышно.

– Не имею понятия, – в той же манере ответил Даико.

Но было уже поздно: два воина сошлись в бою, и Эдмунд тут же увернулся от мощного удара молотом. «Ты должен пользоваться скоростью и ловкостью, мой друг, – говорил ему старик-японец, – ты уворачиваешься и бьёшь со скоростью кобры в момент яростного и смертоносного нападения». И Эдмунд воспользовался этим уроком: увернувшись, нанёс резкий удар в живот, под дикий вой пуская кровь и кишки орку, что тут же зловонно запахли тухлятиной. Эдмунд сразу отступил, держась на приличном расстоянии от Иллиана. Орк с рыком наотмашь занёс молот для удара, но и от него Эдмунд увернулся, отсекая Иллиану руку с молотом. Крик, полный ярости и боли, огласил все леса Японии, а кровь орка обагрила реки – столько её было и таким нескончаемым диким потоком она била из раны. Иллиан упал на спину, держась за отсеченную конечность и крича на орочьем проклятия. Орки, ранее подбадривавшие сородича, притихли, а Эдмунд, пнув Иллиана в лицо и опрокинув его на спину, вонзил катану прямо ему между глаз. По искаженному безумной болью и ненавистью лицу потекла струя темной крови, и Эдмунд, вынув меч, вытер лезвие о ткань рукава и поместил обратно в ножны. Он поклонился трупу орка и, подойдя к лошади, запрыгнул на неё.

– Он… он убил Иллиана до поединка с принцем! – взревел на орочьем Эрран Черная Сталь и яростно кинулся на незнакомца, как вдруг его лицо раздвоилось, и верхняя половина упала наземь вслед за телом – Ронин бросил в него чакрам, что тут же вернулся обратно ему в руку.

Всем своим видом и Эдмунд, и Ронин показывали, что убьют любого, кто осмелится встать у них на пути.

Акихико был поражён, ошеломлен: неизвестные ему воины вторглись на поле боя и успешно сразились вместо него, мастерством и спокойствием одолевая грубость и ярость. Послышался боевой клич орков, и они заняли свои исходные позиции, а войска Империи, теперь уже вместе с Ронином и Эдмундом, отошли чуть назад, готовясь к схватке. Орки были несколько потеряны и разочарованы, и их уверенность в победе чуть поугасла. И она начала стремительно угасать, когда первые огненные залпы из катапульт подожгли землю. Эта битва обещала быть славной.

Эдмунд и Ронин снова обнажили свои мечи, и катана Ронина внезапно зажглась фиолетовым светом. Он прокрутил её в руке, готовясь в любой момент начать нападение. Когда войска орков достаточно близко подбежали к войскам Империи, Акихико прокричал:

– В атаку!

И армия двинулась вперед, навстречу судьбе: гремели топоры, скрещивались мечи, свистели в воздухе стрелы и невыносимо пахло порохом, горящей землей, потом и кровью, брызги которой летели во все стороны. Магические вспышки молний и энергетических шаров пробивали саму землю, стоял ужасный гул, и крики воинов – боевые кличи и предсмертные вопли – не давали ясно мыслить. Было ужасно жарко и тесно, со всех сторон летели навстречу лезвия, что так ярко сияли в свете солнца и слепили глаза.

Ронин бил мечом, будто копьем, и пробивался вперёд, к вражеским вратам. Он не уворачивался от ударов, как обычно, он бил в ответ, отсекая головы, руки и ноги, отбирал оружие, дабы бросить его промеж глаз какому-нибудь орку, что был поблизости. Ронин был абсолютно уверен в том, что ему удастся пройти в Йоко.

Первая оборонительная стена города была уже разрушена, и армия Империи рвалась к основным стенам города. Ронин уже почти достиг их, когда его лошадь разрубили вдоль туловища на части, и в крови своего коня Ронин упал, прокатившись вперёд по земле. Он быстро вскочил на ноги и оглянулся – его окружили девять орков, которые резко сбежались для атаки. Ронин прыгнул, оттолкнувшись от лица одного, и бросил чакрам, который тут же закружил от одной головы к другой. Ронин стал быстро отбиваться, отсекая руки и головы противникам, вертясь, как волчок. Внезапно он сел на шпагат, уворачиваясь от стрелы, и бросил в стрелка топор, поднятый с земли, тут же ловя свой чакрам.

Ронин дал Эдмунду отмашку, и тот схватил два арбалета, начиная стрелять по очереди в стыки между камней стены города. Ронин тут же начал взбираться по стрелам вверх, как вдруг одна стрела едва не пронзила его руку. Он злостно посмотрел на Эдмунда, но тот быстро исправился, стреляя заново и доводя лестницу из стрел до конца. Ронин вскочил на бойницу и снова бросил чакрам, прорезавший две головы лучников и вернувшийся обратно. На Ронина бросились орки и чародеи, и он занял оборонительную позицию, постепенно выпуская противникам кишки, как вдруг на него налетел более серьезный противник – самурай Тацухито Сойоши.

Эдмунд старался держаться рядом с самураем Империи и защищать его, пользуясь своими новыми навыками – небывалой скоростью и ловкостью, каких он не знал ранее. Он небольшими порезами выводил противников из строя, повреждая жизненно важные органы, перерезая кому ни попадя горло и выпуская кишки всем, кто попадался под руку, – так он не затрачивал слишком много сил и чувствовал, что даже его дыхание оставалось ровным.

Но увидев Тацухито и Ронина на крепости, он пришпорил коня и на всей скорости полетел к стене, по примеру Ронина забрался по стрелам и даже быстрее его, и со всей силы с разворота ударил Тацухито ногой в лицо. Ронин воспользовался этим и пронзил его живот катаной, после чего Эдмунд проткнул его голову вакидзаси через отверстие в маске для глаз. Они вынули лезвия из мужчины, скинули его труп со стены крепости вниз и, переглянувшись, побежали внутрь города.

В ноге Ронина застряла стрела. Дабы не отвлекаться от самурая, норовившего за секунду отсечь ему голову, он пропустил стрелка, который перед смертью от копья воина Империи успел выстрелить Ронину в икру.

Ронин сосредотачивал своё внимание на битве, дабы отвлечься от боли. Он короткими и точными движениями резал встречных противников и кивнул Эдмунду на катапульты, которые орки уже хотели применить. Эдмунд шикнул на Ронина и утащил его в подворотню.

– Мне нужны лук и стрелы.

Ронин кивнул и ускользнул вглубь города, а Эдмунд стал продумывать план действий. На катапульте на цепи висели камни, которые по очереди опускались в чашу и запускались в небо – это была отличная возможность сорвать планы противника.

Тем временем Ронин налетел на трёх лучников и искромсал их в пару мгновений, отобрав луки и стрелы. Из трупов, что встречались по пути, он вытаскивал стрелы, подбирал их с земли, и в итоге у него было три полных колчана и ещё несколько стрел в запасе. Он прошмыгнул к Эдмунду и протянул находки, как вдруг сзади налетел орк. Эдмунд резко выставил меч и пронзил его голову насквозь – от подбородка до затылка. Они странно переглянулись и убрали мечи, возвращаясь к цели.

– Я хочу обрушить эти камни с цепей на катапульты. Понимаешь, о чём я?

Ронин кивнул, и Эдмунд натянул тетиву с лёгким звоном, прицеливаясь, но не успел он выпустить стрелу, как лучник у катапульты заметил его и быстро выстрелил. Мгновение – и Ронин разрубил стрелу пополам вместе с наконечником прямо перед носом Эдмунда.

– Что ж… мы квиты, – удивленно выдохнул тот, снова целясь и стреляя в стык колец цепи – цепь разорвалась.

Каменные шары с грохотом обрушили катапульты, щепки полетели в разные стороны, и валуны придавили нескольких орков, в том числе и тех, что стояли с факелами. Деревянный пол крепости, хворост, остальные катапульты и керосин – всё загорелось, и Ронин с Эдмундом поспешили сбежать с поля боя.

Акихико заметил пламя сразу же и понял, кто устроил этот пожар. Неизвестные помощники подожгли вражеские оборонительные позиции, убили Тацухито-перебежчика, обрушили катапульты и пробили крепость, а теперь ещё и открыли ворота в Йоко. Войско Империи без труда теснило войско орков, пробираясь в город и сметая всё на своем пути.

Уже вечерело. Закатное солнце озарило уставших воинов Страны Восходящего Солнца и их флаг, что развевался над башнями Йоко. А выживших орков даже в плен не собирались брать – сразу казнили, без разбирательств. Ронин, лишившийся своей лошади, взял чужую, лошадь покойника, и похлопал её по сильной шее, подбадривая. Животное устало не меньше воина и тоже заслуживало ласки. Эдмунд бросил последний взгляд на сына Императора, который так напоминал своим нравом Даррена, и пришпорил коня, уходя с Ронином обратно, в скрытые ото всех земли.

Их первый привал случился только в пустыне, в оазисе. Всю дорогу Ронин пытался вытащить стрелу из собственной ноги, но всё никак не получалось – засела намертво. И Эдмунд настоял на том, чтобы Ронин показал ему рану. Они сидели у костра на всё ещё тёплом песке под миллионами звезд в окружении иссушенных пальм и небольших ручейков, что уходили под землю, и Эдмунд, сняв маску и бросив короткий взгляд на Ронина, попытался вытащить стрелу резко – никак, Ронин лишь согнулся от боли.

– Держись за моё плечо.

Ронин послушался, взяв Эдмунда за плечо, и цепко ухватился за него, когда Эдмунд ещё резче вырвал стрелу из ноги. Медленно полилась из раны кровь, и Ронин потянулся к фляге, что лежала неподалеку, и стал промывать рану. А Эдмунд всё никак не мог избавиться от ощущения чужой руки на собственном плече. Он откинул стрелу в сторону и вздохнул, уходя к ручейку, дабы умыться. Эдмунд был отчасти разочарован: даже когда он потревожил свежую рану таким варварским образом, Ронин не издал ни звука.

Это была славная, но морально тяжёлая битва, потому что Эдмунду пришлось видеть своего бывшего союзника, который – на минуточку – считал короля Шотландии умершим. Так странно было чувствовать себя восставшим из мертвых, а затем снова покойником, будто ты проклят возвращаться с того света и уходить туда обратно без возможности прервать этот порочный круг.

Под доспехами запекалась кровь на новых порезах и ранах. Стыки между доспехами легко было сделать широкими, и тогда ничто не защищало тело от вражеских мечей и топоров.

Эдмунд обернулся на Ронина, но того не было на месте. Эдмунд оглянулся и обошёл их небольшой лагерь, не найдя Ронина. Внезапно услышал шорохи и стуки где-то за пальмами и бесшумно проскользнул за них. Ронин соскребал с пальмы кору и дырявил ствол, подставляя под струю сока миску.

– Что ты делаешь?

Ронин похлопал на место рядом с собой, и Эдмунд через силу присел рядом. Заткнув дырку в дереве вакидзаси, Ронин беспардонно снял с Эдмунда доспех и откинул его в сторону. Взял с набедренного ремня мешочек с лавандой и, открыв его, достал веточку. Эдмунд завороженно наблюдал, как Ронин окунул в сок растение и бережно стал втирать эту смесь в рану. Он слегка сморщился от неприятных ощущений, за что тут же получил легкий подзатыльник.

Эдмунд видел, как Ронин открывается ему всё больше и больше. И понимал, что для того, чтобы открыться кому-то, необязательно что-то говорить. Ронин втирал в каждую рану и каждый порез эту странную смесь и на каждое шипение отзывался лёгкими шлепками в плечо или щипками в колено.

В этот вечер Эдмунд впервые уснул очень быстро под действием лаванды и мысли, что с его сыном всё в порядке и что Ронин, быть может, когда-нибудь покажет ему своё лицо.

А вот Ронин не спал. Он полулежал на спящей лошади и смотрел на рождающуюся луну, думая, что Эдмунд не только прекрасный спутник, но ещё и добрый друг, готовый помочь.

Их шествие по пустыне продолжилось с первыми лучами солнца. Буря была не за горами, и стоило побыстрее выбраться на луговую местность, дабы не попасть в песчаный буран. Но ветер крепчал, и небеса затягивались тучами, а вдалеке проблескивали облака пыли.

– Я боюсь, мы не успеем, – громко заявил Эдмунд, перекрывая завывающий ветер. В лицо летели первые песчинки.

Ронин без колебаний слез с лошади и снял с крупа навес. Эдмунд же достал шест бо, который взял из храма для того, чтобы поддерживать навес. Они вместе уложили коней на песок, спрятав их головы под тканью импровизированной палатки, и сели рядом. Слишком близко. Ронин изнывал от жажды. Он ужасно хотел пить, он не мог более терпеть. Он перегнулся через колени Эдмунда, и тот приоткрыл глаза, когда Ронин достал флягу. Краем глаза Эдмунд смотрел, что же Ронин будет делать с флягой, ведь тот ранее никогда не пил.

Снаружи завывал ветер и шипел летающий во все стороны песок. Было душно и жарко. Ронин снял маску, оставляя повязки на месте, и сделал несколько глотков, откидываясь назад и держа флягу в руках. Как-то он не спешил надевать маску обратно, и ошалевший от изумления Эдмунд имел возможность разглядеть его нижнюю часть лица подробнее.

Эдмунд забыл, как дышать, во второй раз и вдохнул только через две минуты, когда лёгкие обожгло от недостатка кислорода. Эдмунд взял флягу из рук Ронина и, закрыв её, откинул в сторону и навис над Ронином. Тот тут же вскинулся, и было видно, как заходили под кожей желваки – нервничал. Эдмунд, будто зачарованный, нажал на грудь Ронина, прижимая к песку, – тот не шевелился, ожидая, что Эдмунд собирался делать. Но что никак не вписывалось во все ожидания Ронина, так это то,что Эдмунд наклонился слишком низко и поцеловал его. Осторожно, пробуя, оценивая. И каково было удивление Эдмунад, когда Ронин приоткрыл рот и поцеловал в ответ, касаясь ладонью его щеки и поглаживая.

Губы Ронина были сухими и холодными, очень умелыми и опытными. Ронин целовался неспешно и плавно, как целуются все люди Востока. Его щеки были впалыми и гладкими – растительности на лице не было вовсе, его губы были тонкими и ярко очерченными. Ронин пах лавандой и жжёным песком – так странно и приятно.

Губы Эдмунда были теплыми и мягкими, слегка сухими и с кисловатым привкусом липкого риса. Они были бледными и большими, а кожа на его лице – жёсткой, с трёхдневной колючей щетиной. Он пах порохом и сладким потом – так обыкновенно и необычно приятно.

Они лежали на песке и целовались, и в какой-то момент Ронин перекатился, оказываясь сверху, на бедрах Эдмунда. Тот принял новые правила игры, скользя ладонями от талии Ронина вниз, к ягодицам и бедрам, изучая тело такого закрытого человека. Ронин чуть подвигал тазом, притираясь, и подался вперёд, целуя вновь и держа ладони на прессе Эдмунда, под доспехом.

Эдмунд слегка приподнялся и очертил пальцами линию позвоночника Ронина, приобнимая его и прижимая ближе. Ронин терся о его бедра, двигался в такт его сердцебиения, в какой-то момент плавно отстраняясь. Поднял маску и, отряхнув от песка, надел её и слез с Эдмунда. Он вышел из палатки и вскоре и вовсе снял навес – буря кончилась. Эдмунд как-то оскорбленно поднялся, облизывая губы, на коих ещё остался вкус губ Ронина. Он помог ему свернуть полотно и сложил шест бо вдвое, убрав в дорожную сумку на седле.

Весь оставшийся до деревни путь они провели в полном молчании и абсолютно никак не соприкасаясь.

Эдмунд не мог выкинуть из головы эти губы, их едва горьковатый, но больше сладкий вкус, этот запах. Казалось, руки всё ещё помнили это сильное грациозное тело, эти изгибы и формы. Эдмунд не знал, хотел ли Ронин видеть его после этого, и всерьёз думал о том, что, наверное, не стоит являться на их утреннюю медитацию.

А вот Ронин считал, что у Эдмунда случился всплеск гормонов и что ему была необходима хоть какая-то близость. Он не видел никакой проблемы в случившемся, но очень удивился, когда Эдмунд не пришёл ни на утреннюю медитацию, ни на вечернюю. То же самое произошло и на следующий день, и Ронин стал сомневаться – а действительно ли эти поцелуи ничего не значили для Эдмунда?

Ронин на закате дня подошёл к веранде одного из домов и поклонился его хозяйке, сидевшей на стуле и гревшейся в лучах заходящего солнца. Он присел на ступени и уперся локтями в колени. Она была старой ухоженной женщиной, с седым аккуратным пучком волос, заколотым палочкой, и с очень добрым, слегка округлым подряхлевшим морщинистым лицом. Она была очень сдержанной и держалась достойно даже спустя столько лет.

– Сакура сегодня словно светится.

Ронин кивнул и перевел взгляд на деревья. И правда: сакура, пролетая сквозь лучи солнца, играла новым цветом, становилась теплее и ярче, и ветер доносил до носа её кисло-сладкий аромат.

– Что тебя беспокоит, Ронин?

«Стоит ли мне говорить с женщиной, которая после поцелуя перестала со мной общаться?» – возникла не совсем правдивая надпись над его головой.

– Это ты её поцеловал? – с доброй усмешкой спросила старуха.

«Нет».

– Тогда конечно стоит, сын. – Она всегда звала его так, и это в какой-то мере льстило Ронину. – Докажи ей, что нет ничего плохого в её чувствах.

Ронин посидел ещё минуты три и поднялся, поклонившись женщине. В ответ она лишь кивнула. Он уже развернулся, чтобы уйти, как вдруг она мягко окликнула его:

– Сын, – он обернулся, – не бойся говорить о своих чувствах. У чувств нет пола.

Он кивнул и ушёл прочь, обдумывая её слова. Она всё прознала и, поняв, мягко намекнула на истинное положение дел. Ронин решил провести закатную медитацию и только после этого идти к Эдмунду.

Эдмунд чувствовал себя не в своей тарелке. Он был убеждён в том, что после его несдержанного глупого поступка Ронин не желает его видеть. Но он так податливо отвечал на его поцелуи, так мягко двигался на бедрах… Лишь воспоминание о тепле и дыхании, о чужом теле в его руках бросало Эдмунда в жар.

В доме горели свечи и царила тишина. Эдмунд отдыхал на лежанке, поленившись развесить гамак. Он листал трактат о войне, как вдруг фусума с тихим шорохом открылась.

Эдмунд был очень напряжён и осторожен, когда Ронин неожиданно пришёл к нему в дом. Он снял обувь и аккуратно переступил через сёдзи, бесшумно ступая на татами. Задвинул за собой фусуму и снял маску, обнажая нижнюю часть лица, которой Эдмунда уже было не удивить.

– Помнишь, ты спросил меня про мою родину?

Эдмунд застыл, не в силах пошевелиться. Ронин будто бы этого не заметил и опустился рядом с ним на пол, садясь в позу лотоса и смотря на ошарашенного Эдмунда, что лежал на набитом соломой льняном одеяле. Эдмунд как-то неуверенно кивнул, желая услышать снова этот мягкий бархатный тенор, что лился из уже знакомых потрескавшихся губ.

– Ты уже знаешь, что я родом из Литвы… Это прекрасная страна, правда, и мне там нравилось, но довольно скоро мой отец-путешественник забрал меня с собой в долгий путь, что лежал в Китай. В Китае отца убили орки, и меня подобрал один шаолиньский монах, научивший меня единоборствам и языкам. Он научил меня всему: жизни, философии, чести. Я был почти счастлив, но… этот храм разрушили всё те же орки. И я остался без ничего. Один. Это натолкнуло меня на путешествие, в ходе которого я приплыл сюда на самодельной лодке. Но я был изможден и поэтому часто терял сознание в ходе плавания. По этой причине я не заметил, что… Течение было сильным, и я не успел увернуться от скалы посреди моря и ударился о неё головой. Очнулся я, когда меня уже давно вынесло на берег Японии. Там меня нашли рыбаки, и так я оказался здесь… – он говорил тихо и размеренно, иногда покусывая щёки изнутри.

– А в твоём Китае есть такие же драконы, какие здесь на стенах?

– Да.

– Я хочу услышать о них.

Ронин едва улыбнулся и медленно оседлал Эдмунда, опираясь ладонями о его торс.

– На первый взгляд море казалось спокойным и манило к себе. Когда восходящее солнце расцвечивало его своими лучами, так и хотелось покататься на лодке. Однако рыбаки окрестных островов неизменно предостерегали неопытных путешественников об опасности, таящейся в морской глубине, где в мрачной и просторной пещере поселился дракон. Увы, не из тех симпатичных и благожелательных драконов, которых так много в Японии. То был кровожадный и свирепый дракон, один вид которого внушал ужас. Над его гибким чешуйчатым телом возвышалась уродливая голова, а в огромной пасти торчали ряды острых зубов.

Повязки словно сами собой приподнялись и спали с лица Ронина, обнажая его волосы, шею, голову. Это оказался молодой мужчина с острыми чертами лица, тёплыми светло-карими глазами и каштановыми волосами. Поблескивая глазами, он продолжал рассказывать под изумлённым взглядом Эдмунда.

– Дракон охотился на людей, предпочитая нападать на маленьких детей. Увидев на поверхности моря извилистую борозду, рыбаки и крестьяне в ужасе спешили укрыться со своими семьями под спасительный домашний кров. Однако дракон плавал стремительно и быстро передвигался по суше. Поэтому он нередко пожирал замешкавшегося на берегу ребенка. – Лицо Ронина озарила лёгкая кровожадная улыбка, и Эдмунд сглотнул. – Скорбь царила на всех островах, плач и стоны несчастных доносились до небес. Отчаявшиеся люди возносили молитвы благодетельной и прекрасной богине счастья Бентен. У неё было самое большое и отзывчивое сердце во всём мире. Узнав о горестях и страданиях бедных людей, она чуть не расплакалась. Но взяла себя в руки и пообещала избавить жителей островов от угрожавшей им опасности. Затем она уединилась, чтобы обдумать, как победить дракона.

Ронин плавно двигался на бедрах Эдмунда, не переставая рассказывать. Его голос обволакивал, поглощал все звуки и мысли, и Эдмунд бессознательно водил руками по телу Ронина, когда тот вел ладонями от его пресса к груди и плечам.

– Бентен была добра, а потому ей не хотелось пускать в ход силу. Кроме того, думала она, никто не бывает злым по собственной воле, и если этот дракон так жесток, то, несомненно, потому, что ему самому очень плохо. Рассуждая таким образом, она и придумала, как пробудить в чудовище добрые чувства. Ничего не подозревавший дракон спал тяжелым сном в своей подводной пещере. Во сне его иногда мучили кошмары, да и вообще ему было не по себе: во-первых, люди научились лучше оберегать своих детей, во-вторых, он знал, что его ненавидят все, и от этого в глубине души страдал. Если бы дракон оказался вдруг на поверхности моря, странное зрелище предстало бы перед ним: на ясном небе в погожий день появились тучи. Белые, серые, а потом и чёрные, они собирались как раз над тем местом, где находилась пещера. На самом верхнем облаке сидела с улыбкой на губах Бентен. Богиня склонилась над океаном и направила всю свою волшебную силу на логово чудовища. Сначала морское дно слегка содрогнулось, потом стало колебаться всё сильнее, подземные толчки, – голос Ронина дрогнул на полустоне, – сотрясли пещеру, разбудив дракона. В изумлении он пытался понять, что происходит, но так и не успел: пещера отделилась от морского дна и стала быстро подниматься вверх. – Он ахнул на последнем слове от рук Эдмунда на его ягодицах и закусил губу, изгибаясь.

Ронин неспешно повёл пальцы к завязке на хакаме и аккуратно потянул нить, развязывая узел.

– Обезумевший, – он почти простонал это слово, – дракон спешно покинул своё убежище, вынырнул и стал издалека наблюдать за происходящим. Под ужасающий грохот среди хаоса бушующих волн показалась заросшая водорослями пещера… Дракон не отрываясь смотрел на своё жилище, ставшее островом. Он думал, что на этом всё и закончится, но Бентен припасла для него и другие сюрпризы. Каменистая почва нового острова слабо зашевелилась, вверх поднялась туча пыли. И вдруг то там, то тут образовались зелёные кочки. Они начали расти, да так быстро, что остров в мгновение ока покрылся лесами. Так по воле Бентен возник остров Эносима. – Игривая улыбка появилась на лице Ронина.

– А дальше? – шумно и жарко дыша, спросил Эдмунд, опрокидывая Ронина на спину и раздвигая его ноги.

– А дальше… Ох, здесь! – Ронин вскинулся, изогнувшись. – Он навсегда оставил даже мысль о нападении на людей. Под влиянием жены он видел в них теперь приятных соседей и был с ними любезен и услужлив. Говорят, он стал вегетарианцем… Что касается Бентен, которую боготворили на островах архипелага, она вскоре обнаружила, что за некрасивой внешностью её супруга таится золотое сердце. Так богиня, щедро раздававшая счастье другим, наконец познала его сама.

Эдмунд поцеловал Ронина. Тот ответил с пылом, зарываясь пальцами в его тёмные жёсткие волосы, и, свободной рукой проникнув под хакаму, обернул ладонью твердеющий с каждым мгновением всё сильнее член. Эдмунд по-звериному рыкнул и сильно укусил Ронина в подбородок, до крови, и тот выгнулся от боли, тяжело дыша.

– Не провоцируй меня, Ронин…

– Я… Я Коё… – произнес тот между поцелуями, ритмично двигая рукой вверх-вниз.

– Коё, – повторил Эдмунд со стоном, щелкая застёжками его брони и откидывая доспехи в сторону.

– Хочешь продолжить? – Коё-Ронин вытащил руку из хакамы Эдмунда и игриво, шаловливо улыбнулся, целуя его.

– Конечно… – шепнул Эдмунд ему в губы, даже не понимая, что это была уловка, дабы он мог сам снять с себя все доспехи.

Оставшись в одной тонкой юкате, Коё обнял Эдмунд ногами и притянул к себе ближе, и Эдмунда это подстегнуло поцеловать Коё, сжимая ягодицы больно, пошло, грубо. Коё, дабы сдержать довольный стон, до царапин сжал плечи Эдмунда, валя его на спину. Он поцеловал его глубже и поерзал на бедрах, устраиваясь чуть удобнее и аккуратно нащупывая пальцами его член.

– А ты шустрый, – влажно и жарко шепнул Эдмунд ему на ухо.

– А разве не об этом ты мечтал всё это время? – в той же манере ответил Коё, вставая на четвереньки и чуть отползая назад. Вопрос остался без ответа, ведь он был слишком очевиден – да.

Коё спустил хакаму вниз и опустил голову к паху Эдмунда, аккуратно подхватывая зубами край нижнего белья и стягивая его вниз. Положил ладонь на внушительных размеров член и стал неспешно гладить, закусывая нижнюю губу и слыша возбуждённый выдох. Нагнувшись, Коё прихватил член губами и ощутил чужие пальцы в собственных волосах. Эдмунд глядел на него жадно, блестящими от возбуждения глазами, дыша глубоко и жарко. И Коё отстранился, затем приникая вновь и облизывая у основания крупный, налитый кровью член, и на пробу провёл пару раз вверх-вниз, бросив на Эдмунда игривый взгляд.

Его язык прошёлся вверх по члену, затем Коё заглотил его на всю длину и ускорил темп. Дыхание Эдмунда сбилось окончательно, и он, хрипя, едва сдерживал постанывания, запуская пальцы в каштановые волосы. Коё выпустил член изо рта и языком медленно обвёл выступающие вены, облизнул головку, посасывая её, а затем снова взял член в рот.

– Твою мать, – рыча, ругнулся Эдмунд и резко насадил Коё ртом на член.

Тот даже не поперхнулся и поднял полный похоти взгляд на Эдмунда, лишь расслабляя в ответ горло и позволяя проникать глубже. На что Эдмунд ухмыльнулся, но все-таки прекратил давить на голову Коё.

Коё медленно брал в рот на всю длину, попутно двигая по члену языком, так ловко, что все шалавы Амстердама могли бы остаться без работы. Затем начал двигаться критично медленно, чувствуя, как Эдмунд всем телом напрягся, слыша, как он сдавленно и хрипло рычит. Медленно набирая темп, Коё почувствовал привкус предэякулята, выпустил член изо рта и продолжил ласкать его рукой, иногда облизывая и посасывая головку, а после провёл языком по стволу вниз, к яичкам, беря в рот сначала одно, а затем другое.

Эдмунд дёрнулся, а Коё открыл рот, высунул язык и подставил его под член. Еще несколько ловких движений рукой, и Эдмунд кончил, заполняя рот и горло Коё вязким семенем, которое он почти сразу же проглотил. Эдмунд бросил похотливый взгляд на лицо мужчины у своих ног, а затем резко притянул его к себе и повалил на живот, нависая над ним. Он без церемоний одной рукой схватил крепкие запястья Коё и заломал их, а второй сдернул его юкату, а затем и бельё.

Но никакое чувство желания не шло ни в какое сравнение с той волной, что прокатилась по его телу при виде скользящих между изгибами мягких ягодиц пальцев, растягивающих изнутри узкое маленькое отверстие Коё. И он был готов сойти с ума от осознания того, что Коё заранее принес с собой розовое масло, что так сладко пахло сейчас. Эдмунд заметил, как довольно и игриво улыбался Коё.

Ему показалось, что это служит достаточным оправданием тому, что он просто вытащил пальцы Коё, толкаясь внутрь, глубже, входя до самого основания в узкую влажную податливую задницу. И какое же удовольствие ему доставило наблюдать, как открывался беззвучно этот похотливый рот, как Коё закрывал глаза, когда он входил. И тут же Коё закусил нижнюю губу, изгибаясь и утыкаясь лбом в подушку – им нельзя шуметь, ни в коем случае.

Эдмунд тяжело опустил голову и уткнулся носом в каштановые волосы, закрывая глаза и толкаясь второй раз. Коё принимал его идеально: тугой, жаркий и влажный. Все остатки сдержанности спали, и Эдмунд резко подался назад и снова вперед, в податливое тепло чужого тела, и стал трахать Коё так, как тот просил: сильно и жёстко.