Текст книги "Король и Ронин (СИ)"

Автор книги: Finlot

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Лагерь орков обжигало солнце: жаровня из солнца поглощала жизненную энергию всего вокруг, в том числе и деревьев, и теперь от палящих лучей можно было скрыться лишь в шатрах, сделанных из шкур крупных животных. Шкуры пропитались жаром и немного пахли гарью от перегрева и от золы с ночных костров. Казалось, сама земля горит изнутри, и работающие орки, потеющие и дышащие тяжело, загнанно, проводили сквозь себя всю жарынь, впитывали её. Проходила стройка храма, ведь старый был разрушен варварами. Иногда люди казались еще большими зверьми, чем сами орки, и сейчас им срочно нужны были новые рабочие руки. Им нужно было больше орков. Больше кузнецов и воинов, и все ради завоевания Азии, все ради покорения этой земли. Орки, воняя, как подожженная болотная грязь, полностью мокрые от пота и уставшие, тянули изо всех сил веревки с каменным столбом-фундаментом – казалось бы, не очень удобно, но намного быстрее, чем стройка.

Наконец, столб занял свое место, и орки радостно закричали, ударяя друг друга в плечи, подбадривая. Половина дела уже сделана, и теперь можно было тащить камни – части скульптур. Орк подхватил за одну ручку повозку, за другую ухватилась еще пара орков, и они потащили ее к столбам. Точно так же орки тащили повозки с другими частями. Самые тяжелые толкали сразу двадцать орков, и к концу дня удалось поставить и зафиксировать только одну часть скульптуры – ее фундамент.

Эрран Черная Сталь вытер куском льняной ткани лицо и вылил на себя ведро воды, отряхиваясь от нее и устало вздыхая. Он откинул ведро в другой конец шатра и задул свечу, выходя под ночное небо. Орки сидели вокруг костров и жарили мясо на вертелах. Эрран тяжело опустился на свое место у костра и принял деревянную тарелку с куском бедра местной лани. Царила тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра и треском поленьев в огне, и орки были необычайно мрачны. Совсем недавно произошла битва в лесах, и после нее никто не мог найти Лертиаса. Кривой Клинок будто бы исчез посреди битвы, и не нашли ни его тела, ни топора. Даже куска брони нигде не было, даже волоса. Все спрашивали колдуна, но чародей ответить не мог. Кривой Клинок пропал.

Лертиас открыл глаза. Перед взором всё плыло и двоилось, и он смог выхватить из марева света лишь темную фигуру в пугающей маске, перед тем как вновь погрузиться во тьму. В бессознательном состоянии память выдавала ему картинки недавнего прошлого: он бьет топором противника так, что вражеская голова отлетает, а затем всё будто в замедленной съемке… На него со спины обрушивается шквал ядовитых стрел, кажется, одна едва не пронзила сердце… Он падает под лапы волкам, смотрит в полумертвом состоянии на бой снизу, а затем его резко хватают, и тело обволакивает сладкая сонная нега, сопровождаемая шорохом тела, что тащат по земле.

Окончательно он открыл глаза уже лежа на теплом полу, накрытый одним лишь набитым соломой одеялом. Рядом горел факел и стояла фарфоровая миска с водой. Лертиас изнывал от жажды, но к воде не притронулся и сразу же поднялся, оглядываясь. Ему не было знакомо это место: с веранды, на которой он лежал, открывался вид на дзен-сад, который Кривой Клинок в жизни еще не видывал, а полная луна освещала зеленый, слишком зеленый лес и деревья с розовыми листьями. Таких деревьев Лертиас тоже не видел никогда, но больше его удивили здания, находившиеся в округе: украшенные красными змеями с головами драконов, они покрывались словно чешуей из черепицы, а причудливая форма крыш и вовсе заставила его засомневаться – а где он вообще сейчас находился? Воздух был свеж и чист, неподалеку журчал ручей.

Старый увалень-японец в странной конусовидной шляпе из бамбука подошел к нему неспешным шагом и указал на миску с водой – мол, выпей. Лертиас рыкнул и попытался оттолкнуть его от себя, но тот ловко увернулся и отошел на шаг назад, вводя орка в состояние тихой ярости.

– Где я?! – чересчур громко спросил он, тяжело дыша. Всё тело отзывалось болью, хотя и было заботливо перебинтовано.

– Ты в Японии, друг, – спокойно ответил старик.

– Где именно? – с нажимом произнес Лертиас.

– Деревня в лагуне Шийко. Ты попал сюда в бессознательном состоянии, когда тебя едва не съели заживо твои же волки.

– Лжешь!

– Посмотри на свои раны, друг.

И Лертиас посмотрел, приподнимая бинты. Кроме ран от стрел были и раны как после укусов волков. Неужто волки спутали его с врагом?.. Не может такого быть.

– Где мой топор? – В ответ старик лишь указал на оружие, валявшееся недалеко от лежанки орка. Лертиас поднял его и обернулся на японца. – Я хочу выбраться отсюда.

– Это невозможно.

– Почему это?! – взревел Лертиас.

– Мы изолированы от мира. И никто не выходит отсюда.

– Мне плевать, изолированы вы или нет, я выберусь!

Лертиас с грозным видом прошел мимо старика и пошел прямиком к воротам на холме. Уже близился рассвет, и звезды тухли, а небо медленно синело, а затем голубело, покрываясь первыми лучами солнца. Лертиас шел по проселочной дороге и рычал, а после и вовсе яростно завыл, когда дорогу ему преградил человек в странных доспехах и той самой маске. Кривой Клинок почти засмеялся, когда человек обнажил тонкий длинный меч, который по сравнению с его топором казался детским ножичком.

– Прочь с дороги! – Лертиас замахнулся и тяжело опустил топор на человека, но тот не шелохнулся и просто выставил меч вперед. Секунда. Две. Часть топора с глухим стуком упала на землю, а человек всё так же не двигался. Его голова была полностью замотана в темные плотные бинты, а лицо скрыто грозной маской – мэмпо. – Ах ты сволочь!

Лертиас кинулся на противника и попытался нанести хук с левой, но неизвестный, уворачиваясь от каждого удара, в один момент вскинул меч и отсек голову противнику. Медленно и не сразу, голова съехала с тела, падая на землю вместе с тушей орка.

– Ронин, – тот обернулся на японца, – ты был вынужден.

Он кивнул и вытер о черный рукав кровь орка с катаны.

За ситуацией с другой веранды наблюдал Эдмунд О’Келли, держа миску с рисом и пытаясь совладать с палочками. Ронин изначально показался ему очень странным и опасным, а теперь он убедился в том, что это крайне грозный и профессиональный противник.

Эдмунд попал в Японию, когда, казалось бы, умер. Он правда чувствовал себя восставшим из мертвых после кораблекрушения, но затем местные сказали ему, что он жив и попал на изолированный остров, в Японию. Также ему сказали, что все в его королевстве считают, что он мертв, так что возвращаться ему нет смысла. И в свой первый же день пребывания в этой странной, но замечательной стране он заметил Ронина – тот не ел, не пил, не говорил. Он медитировал, работал и помогал всем, кто ему попадался на пути. Когда кто-то ради тренировки нападал на него, Ронин одним движением укладывал противника на лопатки, тут же помогая встать. Японцы относились к нему, как к равному, они говорили с ним и не реагировали на то, что он всегда молчит, что всегда ходит в маске и перевязи. С самого первого дня Эдмунд хотел услышать голос Ронина и увидеть его без маски. Это молодой юноша или сильный старик? Средних лет воин? Какое у него лицо: в шрамах или совершенно чистое? Почему он скрывает свое лицо? Может ли говорить? Быть может, у него просто нет языка? Вопросов было множество, и ни на один не было ответа.

Эдмунд задавал Ронину вопросы, на которые помотать головой или кивнуть было нельзя, но их воин просто игнорировал, изредка выразительно поворачивая к Эдмунду голову. И сейчас Эдмунд наблюдал, как Ронин неспешно прошел к нему на веранду и опустился рядом в позе лотоса, взяв миску с водой, но внезапно он замер, глядя на руку Эдмунда. Эдмунд коротко глянул на пальцы, спутанные с палочками, и снова поднял взгляд на Ронина.

– Не нужно так на меня смотреть. Раньше я ел вилкой, но вы её у меня отобрали.

Ронин молча (а как же еще) потянулся к неиспользованным палочкам и правильно взял их, показывая Эдмунду и свободной рукой подправляя его пальцы. Эдмунд неуверенно взял палочки верным образом и стал наблюдать, как Ронин ловко схватил небольшой шарик липкого риса из общей чаши и аккуратно положил ему в миску. Ронин пристально смотрел (какой «смотрел», у него повязка на глазах!) на то, как Эдмунд взял палочками рисовый шарик, и, удостоверившись, что у него всё получилось, поднялся, под прямым углом поклонился и ушел к холму. Эдмунд понял, что с Ронином общение легкое, но очень странное. Очень.

Ронин медитировал. Он сосредотачивался и пропускал сквозь себя энергию самого солнца, земли и воздуха, отдавая им свое время и силы и взамен получая их магию. Медитация проходила у него через ритуальные движения – медленные и неспешные, без ударов и агрессии. Ронин вообще старался подавлять в себе агрессию, ведь злость и ярость – удел людей европейских, которые не знают душевного покоя и страдают под натиском их же философии и мировоззрения. Злость мешала сражаться, она не вела вперед, она застилала трезвый взгляд, который помогал выбираться из самых трудных ситуаций, ведь лишь холодная рациональная голова способна выстраивать тактику и план, когда предыдущая стратегия пошла под откос. Гнев мешает мыслить.

Ронин поднял руку вверх и повел ею влево, наслаждаясь тишиной, слыша и чувствуя ее. Он словно стал центром мира, стал чувствовать и ощущать каждое существо, живущее в этом мире, стал его частью, стал слышать всё, всё, даже то, что находилось за многие километры отсюда. Медитация – это поиск гармонии с миром, и Ронин стал выполнять ритуальные движения и дальше, которые помогали ему сосредоточиться. Он чувствовал, как восходит солнце. Он слышал солнце, он видел его даже с закрытыми глазами, чувствовал его жар, который должен был стать лишь сильнее к середине дня. Ветер будто бы огибал Ронина, вертелся вокруг него, холил его своими дуновениями. «Ветер крепчает», – подумалось Ронину, когда он достиг почти что полной гармонии с миром.

Но тут появился Эдмунд.

– Ронин… – Эдмунд почему-то прибежал, а не пришел к нему сразу после трапезы, неожиданно. – Вы ведь никогда не снимаете маску. – Ронин, поднимая в причудливом жесте руки и приседая, кивнул. – Так как вы тогда едите? – В ответ Ронин покачал головой. – Вообще не едите? – Он кивнул. – Значит, вы что-то вроде нечисти? – Ронин покачал головой. – Обычный человек?.. – Эдмунд с сомнением посмотрел на него, и Ронин снова кивнул. – Тогда вы самый странный человек, которого я когда-либо видел.

На это заявление Ронин реагировать и вовсе не стал, продолжая медленно медитировать. Эдмунд скучающе глянул на него и сел рядом в позу лотоса, но Ронин упорно игнорировал его присутствие. Он искал гармонии со всем миром, а значит, и с Эдмундом – таким старательным, сильным и добродушным – он тоже искал гармонии. Даже если тот мешал ему искать эту самую гармонию. Эдмунд казался Ронину странным. Слишком настойчивый, разговорчивый – типичный европеец. У Ронина был друг-европеец, но тот был образован в культуре Востока и держал расстояние с Ронином, а этот… этот открытый, смелый и общительный. Для Ронина, который не открывал рта уже девять лет, это казалось дикостью.

Ронин сделал резкое движение ногой, как завершение своей медитации, и взял палку, начиная рисовать замысловатые узоры и круги на земле – ритуальные рисунки, которые помогали сосредоточиться. Он рисовал их, рисовал, кружил вокруг Эдмунда, как вдруг узор, простиравшийся от его палки, наткнулся на его ногу. Они оба замерли. Пауза в две секунды. Три. И Эдмунд уже хотел было встать, но Ронин просто обогнул его узором и продолжил рисовать. Эдмунд не понимал смысла этих рисунков, но считал их гипнотически красивыми.

Ронин в эту паузу вообще не думал ни о чем. Идея нарушить правильность узора пришла ему в голову сама, и совесть за эту идею его особо не мучила, что странно. Просто теперь в паутине ритуальных рисунков затесалась фигура сидящего в позе лотоса человека. Короля Эдмунда О’Келли, если точнее. Да, он точно теперь вошел в историю.

И затем Ронин оставил палку и сел лотосом неподалеку от Эдмунда в полном молчании. Он давно не ощущал неловкости от тишины, а вот Эдмунд никак не мог смириться с тем, что его собеседник вечно молчит. Ронин видел, как тот мечеся от желания поговорить, и ничего не предпринимал. Но Эдмунд заговорил сам.

– Когда я умер… – его взгляд был направлен куда-то вдаль, – я видел перед взором сначала поле боя, своих воинов, а затем – лицо своего сына. Я думаю, что воспитал в нем достойного правителя, и уверен, что у него получится остановить войну. Я даже в какой-то степени не беспокоюсь за будущее Шотландии, потому что полностью доверяю Даррену. Он сможет свернуть горы, я не сомневаюсь. Я лишь жалею о том, что не дал ему наставления перед тем, как попасть сюда. Возможно, он бы не был так разбит сейчас, умри я в лазарете под взглядами Уильяма и Даррена. Но вместе с тем я надеюсь и знаю, что Уильям станет ему надежным советником и другом.

Ронин слушал и молчал. Эдмунд бросил на него короткий взгляд.

– Вам, должно быть, всё равно, но примите это откровение. – Ронин кивнул, чем вызвал ухмылку Эдмунда. – Что ж, благодарю.

И молчание воцарилось вновь. И такое молчание меж ними появлялось всё чаще: Эдмунд каждый раз приходил к Ронину во время медитаций и стал почти что частью ритуала – день за днём несколько месяцев он приходил к нему и садился рядом, наблюдая за отточенными движениями, за плавностью и спокойствием. Ронин был слишком… не таким. Бойцы должны быть грубыми, двигаться резко и быстро, но Ронин стремился к внутреннему покою, который был неведом воинам севера – неотесанным и беспардонным в бою. Эдмунд понимал, что Ронин, достигая покоя, видел врага насквозь и мог убить его одним точным движением, но всё равно не мог смириться с такой разящей разницей в философии севера и востока.

Ронин привык к Эдмунду. Сначала хотелось хорошенько дать ему с правой под дых, чтобы не приходил на холм больше, но затем Ронин взял себя в руки, говоря себе, что королю просто нужна компания. И если всё остальное время Эдмунд проводил с японцами, то рассветы и закаты встречал с Ронином, который как-то незаметно для себя начал ждать, когда Эдмунд придет. И пока он не приходил, медитаций Ронин не начинал.

– Как ты видишь сквозь повязки? – спросил однажды Эдмунд.

В ответ Ронин лишь указал на свой висок. Телепат?

Так и завязалось их странное общение. Ну, как общение: Эдмунд говорил, рассказывал и спрашивал, а Ронин молчал, изредка кивая или мотая головой, но чаще, конечно, полностью игнорировал присутствие Эдмунд. И однажды случился странный разговор.

К Ронину подошел старик из поселения.

– Холм понадобится нам для колодца, – сказал он. – Есть ли место, где ты сможешь медитировать? – Ронин кивнул на дзен-сад. – Этот сад свободен, так что, думаю, да, у тебя определенно есть место для постижения гармонии, брат. Спасибо, – старик благосклонно улыбнулся и поклонился, и Ронин поспешил поклониться в ответ.

С той поры Ронин перебрался в дзен-сад. В первый рассвет, что он там медитировал, он приметил Эдмунда, поднимавшегося на холм. Ронин не стал идти к нему и тащить в сад, а решил просто понаблюдать, что же будет.

Эдмунд думал, что это будет очередной рассвет, который он проведет в компании молчаливого собеседника за наблюдением его странных движений, но когда он еще стоял в низине, заметил, что фигуры Ронина нет. Нигде нет. Ни на верандах, ни в садах, ни у колодца, ни в храмах, ни у домов местных красавиц. Но он всё равно решил подняться на холм – быть может, пришло время встретить рассвет в одиночестве? Он даже отчасти хотел этого, но, придя на холм, понял, что ему не хватает человека справа. С этой стороны стало словно холоднее, когда Ронина не оказалось рядом.

Его смятение со стороны наблюдал Ронин. Потом взбежал на холм, схватил Эдмунда за локоть и увел в сторону сада, не слушая возмущений, мол, зачем ты меня тащишь, я и сам ходить умею. Теперь Эдмунд понял, почему Ронин не появился сразу, – он сменил обстановку. Он медитировал в определенном кругу и для Эдмунда выделил такой же, что весьма ему польстило. И Эдмунд решил сделать этот день ещё более особенным, поэтому поднялся и попробовал повторить движения Ронина.

Конечно, ему было неловко. И очень стыдно за свое неумение, но он искренне старался повторить всё наиболее правдоподобно. Ронин даже замер сначала, подняв руки к небу и низко присев, и непонимающе поглядел на Эдмунда, но тот в ответ лишь повторил эту неловкую позу. И Ронин продолжил движение, уже полностью сосредоточившись на медитации, но сделал Эдмунду одолжение – стал двигаться медленнее, дабы тот успевал всё повторить.

С тех пор они начали медитировать вместе. Эдмунд этими медитациями воспитывал в себе терпение и умение правильно и глубоко дышать, успокаиваться. Особенно терпение, ведь чтобы повторить все эти движения, ему приходилось чуть ли не заставлять себя терпеть медлительность и плавность. Но затем он вошёл во вкус, погружаясь не в пучину мыслей, а в обстановку. В тишину. То, что он оказался после смерти – хотя он не умер, он всё равно считал себя покойником – в Японии, стало для него большой удачей. Ронин не был ему знаком совершенно. Эдмунд не знал, о чём он думает, не знал, что ему нравится и не нравится, кто он, откуда он, сколько ему лет, как он выглядит и даже как звучит его голос.

Ронин каждую медитацию вспоминал уроки шаолиньского мастера, у которого и научился всему тому, что знал сейчас. И уроки эти были прекрасны.

– Слышишь этот запах? – спрашивал монах, легко ступая по крупным камням, что балансировали на едва заметных камушках.

– Какой?.. – Едва способный дышать, Ронин никак не мог привести горящие легкие в порядок, что уж говорить о наслаждении окружавшими его ароматами.

– Запах риса, которым от тебя несет! – Монах резко ударил его палкой поперек живота, и Ронин согнулся в три погибели, хрипя. – Останешься без еды на три дня.

– Как скажете… – он откашлялся, – учитель…

– Посмотри на себя, – монах как ни в чем не бывало ходил вокруг него, – весь грязный, потный, от тебя несёт, как от осла! А ещё твое дыхание. Тебя слышно за милю, так громко ты дышишь, даже во сне! – Ронину почти прилетело палкой по голове, но он резво увернулся.

В глазах учителя загорелся огонек любопытства. Он перехватил палку поудобнее и стал наносить удары один за другим: в голову, в живот, под ноги, в колени, – но раз за разом промахивался, так быстро Ронин уворачивался, лишь бы не быть избитым. Конечно, последний удар в поясницу он пропустил, из-за чего упал на каменный пол и получил жесткий удар в спину, намертво пригвоздивший его к земле.

– В тебе есть задатки воина, но твои умения не смогут помочь тебе раскрыть этот потенциал. Знаешь почему? – монах остановился перед ним.

– Почему? – тяжело дыша, Ронин приподнялся на руках, снизу вверх глядя на учителя.

– Потому что ничего ты не умеешь! – И снова палкой в спину.

Да-а-а… Ронин помнил, как таскал воду по лестнице длиною в восемь километров, как балансировал на горящих углях, как держал на макушке тару с расплавленным жидким железом, пока отрабатывал удары. Прекрасное было время.

А вот у Эдмунда воспоминания были другие – совершенно другие.

Он скакал на белом шайре по долине с копьём в руке и победно улыбался, глядя, как его наставник тащится сзади.

– Я победил, Уилл! – Он спешился и обернулся на мужчину, улыбаясь ещё ярче. Учитель был всё так же неспешен и вынудил себя ждать, из-за чего хорошее настроение наследника трона слегка омрачилось ожиданием и скукой.

– Побеждает не тот, кто приходит первым, Эдмунд, а тот… – наставник остановился и точным движением бросил копьё в оленя, который тут же свалился навзничь, – кто приходит с добычей.

Эдмунд задумчиво посмотрел на убитое животное и отвёл глаза, бегло посмотрев на наставника и на траву затем.

– Ты сам снимешь с него шкуру.

– Но это не мой трофей, – уже более приземлённо произнёс он.

– Тогда завоюй свой собственный. – Уилл посмотрел на него очень выразительно и пришпорил коня, прогулочным шагом направляясь к оленю в кустах, а Эдмунд всё стоял на месте, изредка похлопывая своего жеребца по мощной мохнатой шее.

Иногда Эдмунд воображал, что у Ронина наверняка карие глаза и сдержанная улыбка. Что он на самом деле очень любит теплое саке и пересоленную острую рыбу и просто обожает белых пушистых кошек, несмотря на свой грозный вид.

Эдмунд учился у японцев их культуре, языку и традициям, постепенно перенимая их стиль жизни и нисколько об этом не жалея. И пока он у них учился, не упускал возможности спросить о Ронине.

– Почему он всегда молчит? – спросил он, глядя на чистящего лошадь Ронина.

– Мы не знаем. Когда он вошёл в нашу жизнь, уже молчал и на все вопросы отвечал либо кивками, либо тишиной.

– То есть он не здешний?

– Нет. Мы нашли его три года назад на берегу моря. Он был без сознания, но стоило нам коснуться его маски, дабы снять ее и напоить его, он тут же очнулся, так и не дав нам позаботиться о нем. Когда мы спрашивали, откуда он, он всегда показывал на небо. Я до сих пор не могу представить, что это значит, но, даже не зная о Ронине ничего, я верю ему и считаю членом нашей семьи. Таким же японцем, как и все мы. Он учит нас великому терпению и небывалой гармонии, и мы должны ценить такой подарок судьбы.

Больше Эдмунд о Ронине не спрашивал. Он продолжал вливаться в новое для себя общество и знакомиться с Ронином далее. Безусловно, знакомством с его личностью это было назвать трудно, но его движения, действия выдавали его черты характера. Он очень бережно относился к животным и любил кошек, поэтому всегда уделял им особое внимание. Очень любил лавандовые ароматические мешочки и всегда имел при себе парочку, всегда носил с собой запасные палочки, но не для себя, а для других, если кто-то забывал взять из дома. Молчаливо предлагал помощь в работе, выполнял все поручения сразу же и много читал о человеческой психологии. Эдмунд до сих пор поражался тому, как Ронин умудрялся что-то видеть через плотные повязки на глазах – они даже не просвечивали! Очередная странность странного человека по имени Ронин.

Однажды утром пришли вести: Шотландия и орки заключили союз и перемирие одновременно. Ронин сидел на закате в саду рядом с Эдмундом и медитировал, но вдруг провел по гравию рукой, стирая узоры ритуальных рисунков, и под удивленный взгляд Эдмунда взял палку, начиная писать на песке: «Ты хочешь поговорить об этом?»

Изумлению Эдмунда не было предела. Он был поражен до глубины души, он был ошеломлен! Он забыл дышать и, лишь когда ощутил удушье, сделал вдох и выдох.

– Я… – он наконец отмер, – во-первых, поражён, что ты всё же говоришь, хоть и таким образом, а во-вторых… да, я хочу, чёрт возьми, поговорить об этом. Я переживаю, – он отошел от шока, – за Даррена. Боюсь, что союз этот недолговечен и непрочен, и знать может жестоко обмануть короля. Он очень разумный и дальновидный мужчина, но хитрость знати может упустить из виду, окунаясь во внутригосударственные проблемы. Я надеюсь, что Даррен не забудет приглядывать и за знатью. А еще, – Эдмунд сделал паузу, – я надеюсь, что он постарается закрепить этот мир. Всеми правдами и неправдами он должен добиться мира, и мира крепкого, долгого, чтобы он мог продержаться долгие века. Даррену нужно будет доверие и симпатия орков, чтобы они хотели заключить с ним долгосрочный мир. Это и есть дипломатия. Если бы я только мог отправить ему весточку с содержанием всех хитростей и политических приемов… – В его голосе послышались горечь и отчаяние. – Я хочу защитить не только короля и воина, но и своего сына. Он уже сильный и взрослый мужчина, но я всё ещё его родитель и чувствую ответственность за него. И я всё ещё волнуюсь за него… – Эдмунд достал из кармана хакамы старый компас и открыл – на внутренней стороне крышки красовался портрет молодого мужчины с чёрного цвета волосами.

Ронин стёр надпись с песка и написал новую: «У него твои глаза». В ответ Эдмунд лишь улыбнулся.

Ронин слушал откровения Эдмунда очень часто и всегда молчал. Он лишь один раз ответил ему парой надписей на песке, но все равно не говорил. Упорно и упрямо молчал весь этот год – десятый год его молчания. Эдмунд притягивал своей открытостью, его хотелось слушать – Ронин чувствовал себя ребенком, настолько интересно Эдмунд рассказывал истории, а его впечатления, мысли и переживания наталкивали на собственные размышления. Ронин сочувствовал Эдмунду. По-человечески и просто сочувствовал.

Они сидели ночью у огня: Ронин с книгой, а Эдмунд с миской риса и палочками, которыми он в полной мере овладел. Теперь это тоже вошло у них в привычку – Ронин полулежал на соломенной подстилке и бесшумно листал очередную книгу о неврозах и человеческих психопатиях, а Эдмунд сидел в позе лотоса и тихо постукивал палочками, уплетая ужин.

– Ты ведь не отсюда, – начал Эдмунд. Ронин поднял на него взгляд и кивнул. – Тогда откуда? С севера острова? – Он покачал головой. – Из Токио? Может, вообще из Китая? – На всё отрицательный ответ. – Ты вообще из Азии? – И снова промах. – Но ты точно не из земель орков. – Ронин наконец кивнул. – Значит, ты из какой-то европейской страны? – И снова правильно. – Напишешь её название?

Эдмунд думал, что Ронин его проигнорирует. Так и произошло: Ронин просто вернул глаза к книге и продолжил читать. Эдмунд лишь приподнял брови и умолк, беря в руки чашу с чаем. На нет и суда нет, как говорится. И вдруг Ронин выпрямился и подсел к Эдмунду ближе, разворачивая к нему книгу и показывая на определенное слово: «Литва».

– Литва? – Эдмунд явно не ожидал такого поворота событий. – Ясно… – И этим вечером он более не мог удерживать улыбки.

Эдмунд был очень любопытным. Он интересовался Ронином, его жизнью, особенно внешностью и голосом, но не спрашивал, и Ронин был благодарен ему за это. Лишь однажды он спросил его про родину, но более не спрашивал ничего, что как-то было с ним связано и на что нельзя дать ответ кивком или мотанием головой. Эдмунд выглядел в глазах Ронина очень спокойным и рассудительным человеком, знающим этикет и чтившим чужие ценности. Это вызывало уважение и почтение.

И вместе с тем Эдмунд беспокоился о своём сыне, стране и войне. Он был истинным королём, которому было сложно смириться с тем, что он ушёл на покой, но искренне старался отпустить это. И это старание вызывало восхищение. Ронин испытывал глубокое признание по отношению к Эдмунду. Он казался ему неотесанным грубияном поначалу, но сейчас это был мудрый заботливый отец, истинный правитель своей страны и настоящий мужчина, которому не чужды переживания и волнения.

– Я хочу научиться так же, как ты… – тяжело и шумно дыша, произнёс Эдмунд, указывая мечом на его ноги. Ронин якобы непонимающе склонил голову набок, убирая дзё за спину. – Не прикидывайся, что не понимаешь! Я хочу тоже такие же финты выкручивать…

Ронин кивнул и коротким ударом ноги выбил меч из руки Эдмунда, и тот быстро извернулся и попытался ударить в живот, но Ронин ладонью отразил атаку и отбил Эдмунда в грудь, откидывая на метр от себя.

– Ты что, серьёзно? – Эдмунд стал только злее и накинулся на Ронина, но тот резко увернулся и стал отбивать быстрые удары одной ладонью, стоя на месте. – Чтоб тебя! – и сделал подсечку, как вдруг Ронин просто поднял ногу и наступил Эдмунду на колено, отчего тот взвыл.

Он попытался отобрать у Ронина дзё, но тот спрятал оружие за спиной, уворачиваясь от рук Эдмунда. А когда он сделал попытку схватить Ронина за туловище и отбросить, Ронин выкрутился из хватки, напрыгнул ему на шею и сделал сильный захват бедрами, опрокидывая Эдмунда на живот и усаживаясь в итоге ему на спину, держа ногами так, что не провернуться.

– Ладно! Ладно… Я понял… – шумно дыша, Эдмунд облизнулся, уткнувшись лбом в пол храма. Ронин поднялся и пнул Эдмунд в бок, когда тот попытался схватить его за ногу. – У-у-ух…

Солнце освещало храм, и было видно, как в воздухе парили пылинки. Храм был красив и украшен цветами, нефритом и рубинами: не слишком толстые колонны все были созданы из зелёного камня и инкрустированы драконами из алого, а зубы небесных змеев были окрашены золотом. Алтарь был создан из тех же драгоценностей, но к ним добавлялся ещё и александрит, что менял свой цвет в зависимости от времени суток.

Ронин встал в стойку и показал несколько ударов локтями. Эдмунд понял, что тренировки будут тяжёлыми.

Теперь медитации они совмещали с тренировками. На рассвете два черных силуэта отрабатывали удары мастеров Шаолиня на холме, и с каждым днём движения становились всё более согласованными и синхронными, ведь с каждым днём Эдмунд усваивал всё больше приёмов, а Ронин отдавал ему все свои умения и знания, какими только имел счастье обладать.

Жители деревни с улыбкой смотрели на то, как два совершенно разных человека двигались совершенно одинаково.

Эдмунд очень любил липкий теплый рис и из всех лакомств выбирал именно его, он любил тренировки и европейский стиль борьбы. Он всегда выбирал сон в гамаке и всегда через силу медитировал, хотя никто его не заставлял, и искренне старался научиться восточным стилям борьбы. Он любил вырезать из бамбука фигурки коней и европейских солдат и часто дарил эти игрушки детям. Он очень долгое время вырезал корабль и полировал его три дня и три ночи, только затем оставив его на столике в обеденной. Эдмунд выглядел очень гордым, когда все хвалили его работу.

Он привык к этой жизни. Привык к жизни без войны. Но однажды пришел гонец с вестью о предстоящем поединке принца Акихико и Иллиана Громовержца. Акихико не выстоит в этом бою, Эдмунд это понимал, и это ранило его сердце. На рассвете он уже снаряжал коня, облаченный в самурайский доспех и скрывающий своё лицо. И он совсем не удивился, когда к нему на полностью готовой лошади подошёл Ронин, с двумя новыми катанами за спиной.

Их путь лежал через пологие горы, полную бархан пустыню и широколиственный лес, и лишь затем следовало поле у башни Йоко – место схватки. Путь должен был быть коротким, ведь от деревни до Йоко совсем ничего – пять дней пути, и за все эти пять дней Эдмунд успеет придумать, как именно он будет убивать Иллиана Громовержца, который осмелился бросить вызов тому, кто не сможет дать отпор.

Уже как два дня их лошади без устали скакали по зелёным каменистым лугам, оббегая все скалы и горы. Эдмунд всё же решил устроить привал у высокого одинокого дерева. Он уже устроился у костра для ужина, как поднял взгляд на Ронина – тот сидел на лошади и не двигался.

– Я не понимаю, почему ты никогда не отдыхаешь. Я помню, как ты согласился с тем, что ты обычный человек, но всем обычным людям нужен отдых и пища. – Ронин не реагировал. – Меня это волнует.