Текст книги "Дождливая зима (СИ)"

Автор книги: F-fiona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

F-fiona

Дождливая зима

Часть 1

Когда он изнасиловал меня в первый раз, мне было восемь. Мать уехала в командировку. Мне было страшно. Больше страшно, чем больно. Хотя я могу не помнить точно. Зато в память врезалось, как он натужно постанывал мне на ухо. Ещё от него пахло чесноком. Блять, сколько себя помню, от него пахло чесноком.

Он жил с нами лет шесть. И каждый раз, когда мать уезжала по своей грёбаной работе, он приходил в мою комнату и трахал меня. Мои крики он заглушал подушкой, однажды чуть не придушив меня.

Мне исполнилось пятнадцать лет, и я сбежал из дома. Меня поймали километрах в ста от города, в какой-то деревеньке. Так как я молчал, как партизан, меня направили в детский дом. Выглядел он хуже, чем тюрьма, и порядки там, наверное, были хуже. В первый же день меня изнасиловали ребята из старшей группы.

Тут я с лихвой оценил деликатность отчима. Хоть и насиловал, но никогда не бил, боясь синяков и увечий, которые потом как-то нужно будет объяснить матери. Этого здесь никто не боялся. Отметелили меня как следует, насиловали, глумились, трахнули даже бутылкой из-под пива. Я лежал месяц в больнице. Потом вернулся в тот же детский дом. Понял, что меня может защитить от всех только главный. Им был Данил. Поджарый коротышка, занимающийся боксом. Мозгов у него было, как у курицы. Я отсасывал ему в кабинке туалета, стоя коленями на полу, который не мыли, наверное, с моего рождения. Когда он кончил мне в глотку, сдавив мою голову в своих клешнях, я сглотнул вязкую сперму и, поборов омерзение, улыбнулся ему. Он ударил меня. Один раз, второй. Я не понял, почему. Но с того раза бил меня только он.

В восемнадцать лет всех вышвыривали из детдома. Данил к тому времени его уже покинул, но «навещал» меня периодически.

Выданная мне государством комната в коммуналке поражала своим размером. Изо всех щелей дуло, кроме ледяной вонючей воды, никаких коммуникаций не было. Также я получил направление на завод, но даже не появился там. Как идиот поперся к Дане. Попал на его свадьбу. С какой-то пышногрудой девицей. Понял по его взгляду, что лучше мне забыть о его существовании. Так и сделал. Вычеркнул очередного человека из своей жизни.

Я шел вдоль набережной, безостановочно куря, пока меня не окликнули. Неплохая тачка, ничего так мужик в ней. Без страха сажусь, сердце не екает даже тогда, когда мы оказываемся в лесополосе. Он имеет меня прямо в машине, натянув два презерватива. В салоне тесно, быстро запотевают стекла. Я, стиснув зубы, жду, когда этот хрен кончит. А он, сука, все не кончает. Виагру выпил, что ли?

Когда он отваливает, я выползаю из машины на свежий воздух и закуриваю.

– Эй, – мужик выходит следом, застегивая ширинку и поправляя одежду, разглядывает меня: – А ты ничего.

Киваю, я на комплимент не напрашивался.

– Тебе есть, где жить?

Отрицательно машу головой и сплевываю чуть желтоватую от дешевых сигарет слюну.

– Ну, могу пустить тебя переночевать в одну квартирку… – он мнется. – Там ничего нет, кроме матраса.

Снова киваю. Подойдет.

Обратно мы едем дольше. Сердце уже не так стучит. Он много болтает, рассказывает что-то про себя. Он то ли предприниматель, то ли работает на предпринимателя. Мне, в принципе, все равно. За всю дорогу я не сказал и пары слов.

Квартирка на отшибе. Сразу видно по количеству презервативов в первом ящичке комода, куда я полез в поисках полотенца, что это хрен приводит сюда своих шлюх. Ладно. Мне бы задержаться. Тут есть горячая вода и газ.

Сначала я остался на день, потом на два, затем еще на недельку, и в итоге прожил в этой квартире год. Мужика звали Александром, он не был особо назойливым, раза два в месяц приходил. Рассказывал о своей семье (у него было две дочки), давал денег. Выслушаешь его, не моргая и затаив дыхание, он проникнется, оставит больше.

Но все равно денег не хватало. Однако я нашел выход. Бары, которых в округе было великое множество. Там легко было найти клиента. Работать на улице я опасался, как и сутенеров. Старался действовать осторожно, никому не мешать. Приходилось порой платить барменам, но они подсказывали неплохих клиентов.

Я никогда их не считал. Людей, имевших меня. Приблизительно за год у меня их было около сотни. Я никогда не водил их в квартиру, мы делали все дела на улице или в машине. Старался не встречаться с одним и тем же дважды.

Через год я накопил достаточно денег и свалил от Александра по-английски. Его я больше никогда не вспоминал.

Я снимал однокомнатную квартирку в ужасном состоянии в одном из старых домов, с высокими потолками и бесконечными лестницами, зато с видом на реку. Нашу маленькую вонючую речушку. Мне доставляло удовольствие думать о том, что я мог бы утопить всех этих козлов в моей жизни в мутной черной воде.

Однако я не знал, что бывают козлы, затмевающие всех своим охрененным козлизмом.

Его звали Михаил Арефман.

Официально он занимался торговлей спиртным, а неофициально – владел порностудией.

Мы встретились на вечеринке, на которую я прокрался, будто вор, через окно на кухне. Я пил коктейль на последние деньги и стрелял глазками. Публика тут была гораздо состоятельнее и гламурнее, чем я привык, но меня это не смущало. Под этими шмотками и лоском обычные мужчины и женщины. У них, как и у меня, есть руки, ноги, члены, в конце концов. Это я не о бабах.

Поймав потенциальную жертву, я томно с ней переговаривался, думая, что вечер удался. Я ошибался. Что, в принципе, я делаю часто.

Ко мне подошел невысокий мужичок в деловом костюме, предложил отправиться на другую вечеринку. Обещал заплатить десять штук. Это были огромные деньги. Не думая, согласился. Думать бы чаще.

Ехали минут пять. Молча. Вошли в старое полуразрушенное здание. Тут бы запаниковать. Особенно, когда я увидел пятеро голых мужиков в масках, со стояками и камеры повсюду. Но я лишь взглянул с ухмылкой на своего провожатого. Умирать – так с музыкой. Я сам разделся. Не хватало ещё, чтобы одежду порвали. У меня её не так много. Сам сел на матрас на голом бетонном полу. Сглотнул и попросил того, кто там заправляет всем наверху, чтобы это быстрее кончилось.

Но это длилось бесконечно. Они драли меня с каким-то особым упоением. Члены у них были что надо – толстые, длинные, стоящие как колья. Кончив по первому кругу, они принялись за второй. Тыкались сразу двумя членами мне в рот, отпускали похабные шуточки. Когда они попытались проникнуть в меня вдвоем, то я лишь замычал. Они раздирали мою прямую кишку, буквально выворачивая её наружу. Меня жутко тошнило, но я понимал, что если заблюю тут всё, то довольных будет мало. Я сорвал горло, задницу мне порвали, а член с яйцами так сжимали и дёргали, что они опухли.

– Снято! – закричал кто-то, и мужики отвалили от меня.

Последний шлепнул по заднице и прокомментировал:

– Живучий, сучёныш.

Они заржали, совсем как эти долбоебы из детдома. Я смог сесть. На большее меня не хватило. Я почти не понимал, где нахожусь, что происходит. Но когда ко мне подошел мужик в костюме, я его сразу вспомнил:

– Деньги.

Он хмыкнул:

– А съемочная группа? Они так долго трудились.

Подошли несколько человек. С сомнением посмотрели на меня:

– Бля, да он полуживой.

– Ладно, – мужик в пиджаке с недовольством на меня посмотрел:

– Кит, отвези его домой.

– У меня что – шмаровозка?

– Кит, живо.

И этот Кит заткнулся. На меня вылили пару бутылок воды, завернули в одеяло и закинули на пол микроавтобуса. Я не хотел называть адрес, но мне не оставили выбора: или домой, или в лес. Очевидно, что я выбрал первое.

Очнулся на утро. Ни встать, ни сесть. Даже дышать было трудно. Я всё-таки встал, доковылял до окна и уставился на воду, стянутую первым льдом. На улице было хмуро, моросил дождь, вся листва уже слетела с деревьев и теперь стала головной болью для дворников.

В шкафу была доза. На кухне коньяк. Меня предупреждали, что лучше не смешивать, но было всё равно. Лучше я сдохну. Отрубаясь, я успел поймать мысль – нужно повернуть голову набок, чтобы не захлебнуться в блевотине. Так и сделал. Зачем?..

***

Арефмана я увидел через день. Не знаю, чем уж я ему так понравился. Он заявился ко мне в окружении охраны. Не морщился брезгливо при виде меня, как все, чуть прищуриваясь скользил по мне глазенками. Тогда ощущения, что он подонок, не было. Это я позже узнал, что он сделает всё, чтобы заработать как можно больше. Если надо – убьёт, если надо – покалечит. На вид он был так же отвратителен, как и внутри, наверное. Жирный боров, руки в бородавках, морда красная, будто он только что с пляжа, где пролежал весь день. Носил яркие пиджаки, которые не сходились на его пузе. С охраной не расставался. Даже спал и ходил в туалет с тремя шкафами.

– Будешь работать на меня, – говорит он.

– Сколько платишь? – дерзко спрашиваю я, кутаясь в рваное одеяло. Меня прошибало на пот, тошнило, а сил сходить за дозой не было.

– Хватит, чтобы прожить.

Он легко кивнул одному из охранников, и тот швырнул пакетик передо мной. Я прикинул – хватит на неделю.

– Через десять дней придешь по этому адресу, – второй охранник швырнул передо мной визитку. – И, Славик, советую тебе молчать.

Это я и сам понял.

***

Отлежался и пришел, куда указывали. Это было неприметное такое здание в портовом районе. Порностудия. Я подохуел, когда увидел огромную толпу мужиков. Что-то внутри затряслось. Не хотелось быть пропущенным через всех. Мужик в кепке, чинящий что-то, обратил на меня внимание:

– Новенький?

Киваю. Сухо и зажавшись.

– Иди туда, – он указывает налево. – Сделаешь там всё, что тебе нужно.

– Что?

– Долбоеб? – он критически меня разглядывает. – Клизму, смазку.

Киваю. Туалет. Душ. Доза.

Сценария нет. Просто ебля.

***

Фильмы со мной не пользовались особой популярностью. Просто очередной мальчик, чтобы подрочить на то, как его имеют во все дырки. Меня никогда не возбуждало происходящее, я почти не издавал звуков.

Через два месяца меня без слов запихали в машину и повезли к Арефману. В ресторан, где он ужинал. Сидел один за столом, уставленный кучей блюд, и придирчиво выбирал из них.

– Славик, – он кивает мне, как хорошему знакомому.

Я стою, зная, что сесть к нему мне никогда не предложат.

– Славик, ты хреновый актер.

Бля, я с трудом сдерживаю смешок. Не знал, что в том дерьме, что я снимаюсь, нужно еще и обладать каким-то талантом.

– Первое видео ничего, остальные ужасны, – он остановил свой выбор на каком-то салате. – Или ты работаешь, или ты не работаешь.

Это «не работаешь» прозвучало буднично. Но у меня душа ушла в пятки. Я давно перестал кого бы то ни было бояться, я давно перестал сетовать на судьбу. И сердце моё уже не вздрагивает. И о смерти я мечтал. Но именно в этот момент понял, что не хочу умирать.

– Исправлюсь, – обещаю я.

Арефман машет на меня рукой, ничуть не сомневаясь.

С тех пор я стал активнее. Делал всё, чтобы разнообразить картинку. Стонал, кричал, извивался, кусал губы. Особое удовольствие мне доставляло обзывать тех, кто трахал меня. Таких слов они еще не слышали. Они, правда, злились, вследствие чего мне доставалось пуще прежнего, но это стоило того.

Так я прожил еще несколько лет, увеличивая дозы, снимаясь в низкопробной порнухе.

Пока не встретил его. Пашку.

***

Пашка был медбратом. Лучше всех ставил капельницы в неврологическом отделении, мог попасть даже в мои вены. Правда, он приставал с вопросами, но я отмалчивался, строя из себя глухонемого в надежде, что парню это надоест. Не надоело. Он был настойчивый. Вытягивал из меня по слову, потом по фразе, я и сам не заметил, как разговорился. Почему? Впервые кому-то я был интересен. Всех ужасов своей жизни я Пашке рассказывать не стал, незачем ему знать, что я порностар, блин. Мы обсуждали фильмы, он рассказывал мне о книгах, которые успел прочитать. Сам я читать не любил, но слушал с интересом.

Когда меня выписали, Пашка выпросил у меня номер сотового. В первый же вечер позвонил. Мы пошли в бар. Там меня кто-то узнал. То ли бывший клиент, то ли любитель порнухи. Обозвал шлюхой. Я не обратил на это внимания, зато Пашка обратил. Заехал наглецу в челюсть, тот в ответ, когда я оттаскивал непутевого медбрата от верзилы, сам получил. Психанул, потому что завтра нужно на съемки, а физиономию мне разукрасили. Наорал на Пашку. Сам ему поддал пару раз. Вернулся домой и напился.

Утром из постели меня вытаскивал Бивис. На самом деле его звали Василий, но он был такой же тупой, как и герой популярного американского мультика. Это, кстати, была его работа. Вытаскивать меня из постели, баров или безликих номеров гостиниц.

Он никогда особо не церемонился. Но я не был на него в обиде. У чувака всегда была доза.

Бивис приволок меня на съемки в половине двенадцатого. «Актёры», курившие на ступеньках, смерили меня тяжёлыми взглядами. Я послал мысленно их на хуй и демонстративно прошёл в подсобку. Там я принял душ и растянул себя, как мог. Нежничать они не привыкли.

– Эй, пидор, что с твоей рожей? – это режиссёр. Сложил руки на потной груди, мясистые губы стиснуты.

– Упал, – отмахиваюсь я, натягивая ожидающую меня неглаженую белую рубашку и коротковатые мне брюки. По ходу, сегодня я студент, которого выебут дружки в туалете.

– Шевелись, блядь, – мужчина уходит.

Когда я выхожу на площадку, трое моих «коллег» стоят наготове. Антураж соответствующий: пара толчков, приколоченных к полу чуть ли не гвоздями, несколько разбитых зеркал, синее ведро в углу.

– Так, ребята, – режиссер утопил свой жирный зад в кресле напротив камеры. – Он ботан, вы трахаете его за то, что он не дал вам списать.

Ржач, тупые шуточки. Мне приносят круглые очки, как у Гарри Поттера, и приглаживают волосы. Кто-то маскирует синяк под глазом густым гримом. Привилегия.

– Начали! – оранул кто-то, и началось каждодневное безумие.

Сегодня у съёмок была тема. У «актёров» – злость на меня. Они удивительно быстро вжились в роль. Совсем по-настоящему заехали мне по разбитому лицу, пару раз под ребра, разодрали рубашку, поставили на колени. Я сосал их члены, думая, что с каждым разом все хуже и хуже. Грубые руки стянули мои брюки, кто-то без предупреждения толкнулся в очко. Я взвыл и едва не прикусил кому-то член. Получил по макушке, на секунду все потемнело, я потерял ориентацию и стал не способен на минет. Меня поставили раком и стали жестко драть. Голова дергалась из стороны в сторону, задница горела. Блять, он будто обмотал свой хер наждачкой. Я старался дышать и расслабиться, насколько это возможно. Кто-то кончил мне на лицо. Прямо на стекла дешевых очков. Затем приставил член к губам, я послушно облизал его. Один есть. Осталось двое. По ходу они поменялись, потому что мне снова ткнулись в рот, засовывая хер до самой глотки. Сейчас точно стошнит. Я тихо застонал. Мне заломили руки. Сильно так, специально, чтобы вырвать еще стон. Да, пожалуйста. Тому, кто трахал меня в рот, понравилась вибрация от звуков, и его сперма скатилась ниже в желудок. Я закашлялся, всего передергивало от мерзости. Тот, кто был сзади, вытащил свое орудие и кончил мне на спину.

Дальше началось привычное для таких жанров глумление, и после ощутимого удара, я оказался лежащим возле толчка. Очко горело, будто туда напихали углей, в горле саднило. Суки, твари. Мои руки дрожали. Сейчас режиссёр сделает крупный кадр моего судорожно сжимающегося ануса со следами спермы и успокоится.

– Снято! Молодцы, ребята, – он хлопает этих тварей по спинам. Каждого. – А ты что разлегся, гондон?

Это уже ко мне. Кто бы сомневался. Я, покачиваясь, встаю. Душ. Доза. Дом.

***

Пашка позвонил через три дня. Как ни в чём не бывало. Позвал на выходные в деревню съездить. А чего нет? Хоть и зима, но я согласился. Всё лучше, чем торчать тут.

Пашка был весел, смешил меня всю дорогу. Сначала мы добирались на электричке, потом на маршрутке. Деревенька была маленькая, домик крошечный, засыпанный снегом, кособокий, с закрытыми ставнями. Правда, отопление было, что немало удивило, в такую суровую зиму без него плохо. Мы покидали сумки, и тут Пашка говорит:

– Слав, иди сюда, покажу что-то.

Без задней мысли я подхожу. Он прижимает чем-то сладко пахнущий платок к моему лицу, и я отрубаюсь.

Прихожу в себя и не верю, что Пашка мог так поступить. Голова налита тяжестью, ресницы слиплись. Кое-как открываю глаза. Лежу в трусах и футболке на кровати, руки привязаны к изголовью. Что за хуйня?

– Пашка, сука, отпусти! – ору я.

Он вздрагивает. Оборачивается:

– Слав, ты прости. Но я не отпущу.

– Что ты задумал, мудак грёбаный?

– Ты убиваешь себя, я помогу тебе отказаться от наркотиков.

– Ты ебнулся? Засунь себе свою помощь, знаешь куда? Тварь! Отпусти меня!

Сколько я ни дёргаюсь, веревки лишь сильней впиваются в запястья. Кто мог ожидать этого от Пашки? Такая подстава. Тоже мне, мать Тереза! Почему меня окружают одни козлы? Я выдыхаю и решаю, что раз крики не помогут, то нужно попробовать по-другому:

– Паш, ты это, отвяжи меня, никуда я не денусь. Я и сам думал бросать.

Он хмыкает, закидывает ноги на соседний стул:

– Врешь. Да еще так неумело.

– Паш, ну хватит, прикольнулся, отпусти.

– Нет, Слав, пока не вылечишься – не отпущу. Недельку точно полежишь.

– Ты долбанутый? – взревел я. – Какую недельку? У меня… работа.

– Если будешь себя хорошо вести, то…

– Пашка, – хриплю я, – он же меня убьёт!

Перед глазами возникло лицо Арефмана. Сразу затошнило.

– Дай хоть позвоню…

– Тут не ловит, – пожимает плечами парень.

– Вот ты сволочь.

Я закрываю глаза, пытаясь придумать выход из сложившегося положения. Кричи-не кричи – никто не услышит. Домик на отшибе. По серьезному настрою Пашки понимаю, переубедить его не удастся. Тем более, он медик, знает симптомы. С этим тоже не прокатит. Ненавижу свою жизнь.

***

К полуночи мне стало ощутимо хуже. Морозило, болел живот и жутко ломило кости. Я глотал вязкую слюну и мечтал о том, как раскрашу Пашкину физиономию.

Не сомкнув за всю ночь глаз, к утру я был готов на многое:

– Паш, Пашенька, – шептал я, – ну отпусти, ну прикольнулся и хватит, уже не смешно.

Он молчал в ответ.

– Паш, – губы пересохли. – В сумке у меня… Пожалуйста. Я сейчас умру.

К моему удивлению он встает, шарит в сумке, находит шприц, наркотик и… поджигает в пепельнице. Комнату наполняет едкий, неприятный дым. Приходится открыть форточку.

Я вспомнил весь свой словарный запас. Потом, не шевелясь, кусал губы. Лучше бы меня выебали, лучше бы меня опять пустили по кругу, но дали дозу. Я свихнусь. Я не могу…

– Слав, я поставлю капельницу.

– Да пошел ты!

– Тебе станет легче.

Слышу вину в его голосе. Смотрю на него красными глазами и выплевываю:

– Пошел на хуй.

Он отходит. Садится у окна. Берет книгу, но так и не открывает.

– Славка, я помочь хочу…

Молчу. Через десять минут:

– Слав, ну пойми, ты убиваешь себя…

Он не прав. Они убивают меня. Каждый день. Наркотики – мое спасение. Лишь они помогают мне выжить, барахтаться в этом дерьме, которое вокруг меня. Почему у других нормальная жизнь? Нормальная работа? Дом, машина. У меня ничего нет. Даже друзей. Я никогда никого не любил. И меня никто никогда не любил. Почему Бог поставил на мне крест? Чем я заслужил это? Почему меня изнасиловал отчим? Почему мама не слушала меня? Почему меня никто не защитил? Я всхлипываю. Мне хреново. Безумно холодно, суставы выворачивает. Я готов на все:

– Пашечка, Пашка, – зову я, – ну хочешь, я тебе отсосу?

Да, удивление в его глазах на секунду отвлекает.

– Славик, я натурал.

Пиздец, открытие. Что ж ты с гомиком водишься?

– У тебя уже глюки, – он рядом. Протирает спиртовой салфеткой ногу и находит там вену. Укол почти неощутим. – Мне нужно поставить тебе капельницу. Я… отвяжу тебе руки. Может, тебе нужно в туалет?

Киваю. Кидаюсь на него, когда он это делает. Но я слишком слаб. Пашка успевает увернуться, схватить мою руку и закрепить ее.

– Паш, ну пусти, – я уже умоляю.

– Слав, потерпи.

Всё темнеет. Я проваливаюсь в жадную, смрадно дышащую темноту. Она живая, ядовитая, колет острием ножа в самые чувствительные точки. Я, наверное, весь в крови. Мокрый. Дрожу. Почему я не умираю?

Прихожу в себя. Влажное полотенце на лбу. Игла в руке. Пашка-таки присобачил капельницу. Не пойму, лучше мне или нет. Знаю одно – мне нужна доза. Нужна. Срочно. Зову «друга», ору, будто меня режут. Хотя, наверное, так и есть…

Очередное небытие. Очередное болезненное возвращение в реальность. Ненавижу её. Она растекается пугающей бесконечностью. Почему в моей жизни нет счастья? Почему я слабый, ни на что неспособный наркоман?

Пашка вытирает мой пот, мои слёзы. Я в бреду. Это так реально.

Мне не больно. Меня будто нет. Я пустыми глазами смотрю в потолок.

***

Прошла неделя. И я чувствовал себя будто хорошо. Относительно. Смог похлебать бульон, приготовленный Пашкой. Я уже не сердился на него. Я вообще не понимал, что чувствую. Без наркотиков появились кошмары по ночам. Или это были глюки? Все было чёрным, и их было много… Дыхание перехватывает, я захлебываюсь и прихожу в себя в объятиях Пашки. Плакать совсем не стыдно. А он шепчет:

– Славка, ты сильный, ты умничка, ты такой молодец, ты справился с наркотиками, и дальше со всем справишься. Ты сильный, Слав. Ты должен что-то сделать со своей жизнью.

Эта мысль застряла у меня в голове. Поселилась там. Выбрала самую удобную комнату. Потеснила тараканов. Угнездилась так, что я в неё поверил.

Часть 2

Через две недели мы покидали деревню. Я – незнающий, что мне делать. Пашка – уверенный, что сотворил нечто хорошее. Как быть с наркотиками, я не знал. Тянуло ли меня… Тянуло. Однако мне было жаль тех страданий, что я испытал. Получалось, что всё это зря. Постараюсь продержаться. Постараюсь… А вот «работу» мне нужно бросать… Только как? Я понятия не имел.

Мы попрощались несколько грустно на вокзале. Я сделал пару шагов по притоптанному снегу, когда меня нагнал Пашка:

– Я с тобой. Можно?

Он боялся, что дома меня ждет доза. Правильно боялся. Из еды, как обычно, не было ничего, мы зашли в супермаркет, купили макарон, молока, тушенки, хлеба. Мне было легче, что я не один. Разрядившийся сотовый камнем лежал в кармане. Я знал, что там тысяча звонков, и не торопился его включать. Мы поднялись по ступенькам, ничего не предвещало неприятностей. Я не успел повернуть ключ в замке, как дверь распахнулась. Я увидел Бивиса, который за шкирку затянул меня внутрь. Пашку схватили двое охранников Арефмана. Как я их не заметил? Но это было уже неважно, меня швырнули на пол моей же единственной комнаты. Я поднял голову и увидел самого Арефмана и незнакомого мне мужчину. Последний по комплекции был как Арнольд Шварценеггер. Огромный качок. Я был реально раза в два меньше его. Такой ударит – мало не покажется.

– Славочка, – запел Арефман. – Где же ты так долго? Мы заждались. Вот, с тобой познакомиться хотят очень.

Я сажусь, пытаясь принять как можно более независимый вид. От Арефмана ничего хорошего ожидать нельзя. Его «познакомиться» может означать только одно.

– Я больше на тебя не работаю, – твердо заявляю я и встаю. Пашка прав. Нужно кончать с этой жизнью. Сейчас или никогда. Я смогу.

Все смотрят на меня очень удивленно. Кроме незнакомца.

– Слава… – начинает Арефман, но я перебиваю:

– Убирайтесь! Пошли на фиг из моей квартиры! Я тебе не шлюха, чтобы ты меня «знакомил» с кем попало!

– Идиот, – растерянно бросает мой бывший хозяин. Я замечаю, как он побледнел. – Мурат, вы простите, он…

Но этот Мурат лишь поднимает руку. Арефман затыкается. Пристально смотрит на меня. Мне хочется отвести взгляд, но я не позволяю себе этого. Не выдерживаю, сглатываю. Страшно. Ну почему я не под кайфом?

– Поехали, – негромко говорит Мурат. Обращаясь непонятно к кому.

Ко мне подходит Бивис, но я отскакиваю в сторону.

– Не церемоньтесь.

Без эмоций. Меня хватают, как я ни пытаюсь вырваться. Затыкают рот рукой. На лестничной площадке я успеваю заметить перепуганного Пашку. Блять, и его сюда втянул… Наверное, я приношу несчастья.

Меня швыряют в огромный чёрный джип. На пол. Рядом садится Мурат и охранник, заметно проигрывающий ему в мышечной массе. Я пытаюсь подняться, но огромная клешня давит на мое плечо. Выдыхаю и замираю. Ладно, посижу и на полу.

Ехали минут двадцать. Без слов. Затем так же молча меня вышвыривают из машины, большие руки хватают меня и несут к дому. Нет, не дому, а особняку за двухметровыми воротами. На двери сенсорный кодовый замок. Сигнализация. Пароль я не запоминаю.

Коридор, гостиная, снова на полу.

– Значит, – Мурат садится в кресло, широко расставив ноги, – не шлюха?

– Что ты…

– Вы. Обращайся ко мне только на «вы».

– Да кто ты такой, чтобы я «выкал»?

– Ты под кайфом? – мужчина приподнимает бровь. – Или всегда такой придурок?

– Я завязал с наркотиками, – негромко говорю я. Даже сам в это не верю.

– Конечно.

А вот чужая насмешка раздражает. Я хотел новой жизни. Без всяких ублюдков. И как-то оказался в руках одного из них. Похоже, я сошел с ума, потому как говорю:

– Завязал. Раз и навсегда. Со старой профессией тоже. Так что отпусти меня, мудак. Сейчас же.

Он встает, медленно подходит, сдавливает горло одной своей клешней, поднимает меня в воздух. Хриплю, но умудряюсь плюнуть этому козлу в лицо. Наверное, зря я… В его глазах такая ярость, что я не удивлюсь, если буду через секунду трупом.

Мужчина швыряет меня к стене. Именно швыряет, будто я не вешу ни грамма. Ударяюсь головой о стену. Наполовину без сознания. Но реальность не отпускает меня. Как и этот Мурат. Он тащит меня к дивану. Ставит в характерную позу, то есть раком. Зажмуриваюсь. Понимаю, что у меня давно никого не было. И будет больно. Очень больно.

Мурат не торопится. Шелестит оберткой презерватива. Выдыхаю. Так будет легче. Немного, но… Похоронены мои мечты о новой жизни. Мужчина тянется куда-то, и огромный телевизор начинает показывать картинку. О, так он на меня подрачивал. Во всю красу моя рожа, члены в заднице.

– Видишь это? – от его тихого голоса по всему телу мелкие мурашки. Он прижимается ко мне, дыхание щекочет ухо. Я не дышу. Меня по-прежнему ебут на экране. Я издаю какие-то странные звуки. Камера наезжает на мое лицо. Видно пот над губой, расширенные зрачки и что-то непонятное в глубине глаз. – Ты шлюха. Потому что себя ведут так только шлюхи. Шлюха, обычная дворовая шлюха, сколько тебя переебало?

– Хочешь… – сглатываю я, – стать очередным?

Вместо ответа он вторгается в мое тело. Кажется, сразу разорвав. Как же это больно. Я не успеваю сдержать крик, слезы струятся по щекам.

– Тебе же нравится это?

Лучше молчать, молчать… Он не двигается. Чего-то ждет. Мышцы рефлекторно сжимаются. Ему, наверное, хорошо. Его руки перехватывают меня поперек груди, с силой прижимают к его телу. Беспомощно всхлипываю. Как и там, на экране. Легкое движение внутри, и я напрягаюсь. От этого лишь хуже. Член в резиновой оболочке скользит легко. Блять, его и там природа не обделила. Неожиданно он прикусывает мочку моего уха и произносит:

– Как тебе нравится больше? Когда тебя трахают сразу несколько человек? И в рот, и в задницу? Два члена, да? Ты шлюха, потому что только шлюха позволяет так обращаться с собой.

Он зажимает между зубами кожу на шее, готовый вот-вот прикусить. Невольно я дрожу. Почему я не под кайфом, ну почему? Отчего каждая его фраза проникает глубоко в мозг? Меня никогда раньше не трогали все эти обидные слова, которыми меня награждал каждый, кому не лень. А теперь… Я почти рыдаю, а он трахает меня. Без спешки, методично так. Все это хуйня – мечты о новой жизни. Нового в этой жизни только его член. Я пытаюсь вырваться из его хватки, но безуспешно. Почему он не торопится? Проникает так до упора, так медленно, так, как это делают любовники.

– Отпусти, отпусти, пожалуйста, – я сдался. Давлюсь рыданиями. Хочу дозу.

– Нет, не отпущу, ты моя шлюха. И я хочу как следует тебя отодрать. Тебе же нравится?

Мурат касается моего члена. Я бы подпрыгнул. Не то, чтобы никто никогда этого не делал. Но не для того, чтобы сделать мне приятное. А мужчина делает это очень умело. В сочетании с тем, что его хер достает простату, я едва не кончаю от каждого толчка. Только он не дает. Сжимает мой член у основания, чуть оттягивает яйца.

– Прошу тебя, пожалуйста, не нужно, не так…

Я прошу и на экране. Поливая матом своих мучителей. Я задыхаюсь, чувствую лишь его руки и член. Он сдавливает меня так, что ребра уже болят. Насаживает меня на себя все так же медленно, неспешно. Сука, он никуда не торопится. У меня сводит низ живота, я глотаю воздух, который никак не заполняет легкие, пытаюсь откинуть со лба мокрые волосы. Мои стоны окружают меня. Кажется, я в двух мирах. Здесь и на экране. Я хорошо помню тот день. Тех тварей, что трахали меня на камеру.

– Хватит…

– Это я решу. Тебе же нравится. Шлюшка.

Ровный голос. Он так на совещании где-нибудь говорит.

Я знаю его не больше часа, а уже ненавижу. В его руках я действительно шлюха. Получаю удовольствие. Как?.. Как же моя новая жизнь… Нет. Это продолжение старой. Мне не разорвать этот бесконечный круг. Мне не выбраться. Выхода нет. Что-то внутри обрывается. Мгновенно. Резко. Издаю какой-то булькающий звук, и, кажется, кончаю. Мышцы сокращаются как следует, сжимают член внутри меня, и этот Мурат кончает тоже. Сразу же отпускает меня. На экране сразу трое тварей заливают мое лицо спермой. Камера наезжает на меня. Крупный план. Сочные белесые капли. Румянец на щеках. Пустой взгляд. Загнанный.

Нет.

Выход есть.

Я слышу шум воды. Что, пошёл отмываться? Смотри, как бы не заразился чем-нибудь. Я же шлюха. Сколько меня человек перетрахали – даже и не вспомню.

Иду. Просто иду. По этому громадному дому, где мы вдвоем. Натыкаюсь на кухню. Ножи висят на специальной магнитной подставке. Они острые. Именно как нужно. Я беру самый большой и сажусь на колени. Спасибо, Бог, за шанс. Спасибо за эту черноту, которая была у меня вместо жизни. Спасибо, мудак, что поиздевался. Надеюсь, тебе было весело.

Всегда думал, что это больно. Нет, это удивительно хорошо. Кровь тёплая. В ушах уже через секунду шумит. Отпусти меня уже. Пожалуйста. Это моё последнее желание.

Врывается Мурат. Без одежды. Хватает меня, глупо зажимает ручищами мои перерезанные запястья. Но я уже не тут. Мир теряет яркость. Все чувства тоже. Душа, наконец, найдет успокоение. Пока, ублюдок. Вот так кончилась моя никчемная жизнь.

***

Он успел. Скорая тоже. Наверное, к богатым она приезжает скорее, чем к обычным людям. Меня спасли. Почти вытащили оттуда. Я не видел туннель, свет сверху. Наверное, я попаду в ад. Скорей бы. Этого Мурата я возненавидел всей душой. Пару дней меня продержали в больнице. Со скованными руками, конечно. Я молчал. Не произнес ни слова за всё время. Не брыкался, когда делали уколы. Что-то успокаивающее. Я уплывал. Расслаблялся. Улыбался, как идиот. В сущности, я и так идиот. Который даже не может себя лишить жизни.