Текст книги "Песнь Любви (СИ)"

Автор книги: Eva Rouse

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Слушай сюда, умник, – Марина зло выплевывала каждое слово, жестикулируя руками. – Ты никто и звать тебя никак. Тоже мне «Королева вечера» нашлась. Лекс мой, а ты путаешься под ногами. Ещё хоть один выпад с твоей стороны, и я тебе живо глазки-то выцарапаю. Усёк?

– Ты дура? Или это имидж такой? – Тим святым всё-таки не был. – Тебе объяснили и показали, что ждать нечего. Неужели можно себя настолько не уважать?

Я чуть не выскочил из своего укрытия, когда она толкнула Тима, и он сильно приложился о дверь холодильника.

– Тварь! Ничтожество!.. – Марину несло.

На столе стояли бутылка и наполовину пустой бокал. Тим на удивление спокойно выслушивал ругательства в свой адрес. Марина замахнулась, собираясь, видимо, залепить парню пощёчину, но Тим всё так же молчал, лишь перехватил её руку за запястье. Она отмахнулась и вышла через другую дверь.

Я поднялся в спальню.

Прошло минут пятнадцать, когда Тим вернулся и лёг рядом.

– Куда ходил? – я придвинулся ближе.

Ничего не могу с собой поделать, мне нравится засыпать, прижавшись к нему.

– Пить ходил, – он перевернулся на живот, сморщив лицо при движении.

– Сними футболку, – я полез в тумбочку.

– А может спать будем? – он послушно оголился.

– Будем.

Игорь предусмотрительно оставил массажное масло в ящике. Я догадывался, что удар был сильнее, чем показалось и ему теперь больно. Выдавил немного ароматной жидкости на руки и стал разминать плечи, разогревая мышцы, спускаясь к пояснице, постепенно усиливая нажим.

– Ммм, где ты этому научился? – промурлыкал Тим.

– За границей. У меня было достаточно свободного времени, и я от нечего делать сходил на пару уроков массажа.

Он дернулся, когда я надавил на правую лопатку.

– Здесь больнее всего?

– Да… – ответил после некоторого молчания.

Уделив должное внимание этому месту, я накрыл нас одеялом и прижал клубок к себе.

– Тим, вставай, – поцеловал его в основание шеи и спустился поцелуями по позвоночнику.

В мои планы входило уехать до того, как станет известно о моей второй ночной вылазке.

– Ммм… Я умираю, – парень застонал и спрятал голову под подушкой.

– Что? Печенькой вчера отравился? Больше не будешь столько пить, поднимайся, я тебе таблеточку дам.

– А душ?

– Дома, всё дома, пошли. Игорь – ранняя пташка, сейчас скажем «пока» и в путь.

– Я не переживу дороги, – Тим попытался сесть в кровати, но повалился обратно на подушки с протяжным стоном. Я сочувствующе поцеловал его в плечо и хлопнул по попе, поторапливая.

Через двадцать минут мы всё же оделись и добрались до кухни. Тим отчаянно обнимался с холодильником, прижимаясь лбом к прохладной дверце. А потом полез в него за минералкой. Открыл дверь. Закрыл. Повторил. И ещё раз, но медленней.

– Ты это чего?

– Смотрю, куда свет из холодильника убегает, когда дверь закрываешь.

–?! – я растерялся.

– Дверь плохо закрывается, говорю. Провисла что ли…

Я закатил глаза.

– Чего вы так рано подорвались? – Игорь был недоволен.

Мы стояли у ворот и прощались.

– Прости, друг, как-нибудь компенсирую, но сейчас так надо.

– Эх, так и знал, что надо было от неё отбрехаться…

И упомянутый субъект так некстати появился на крыльце, а потом сбежал к нам, гневно сверкая глазами.

– Ты! – Маринка накинулась на Тима. – Он запер меня в кладовке! Я всю ночь проспала на полу, спины не чувствую! – голосила она на всю улицу.

– Успокойся, Марин, – я заслонил собой ничего не понимающего парня. – Это я дверь захлопнул, когда ты за вином полезла.

Тишина. Абсолютная.

Игорь заржал первым.

– Плохих девочек иногда ставят в угол, Марин, если они плохо себя ведут. Например, грубо толкают некоторых мальчиков.

Я запихнул Тима в машину и занял водительское сиденье. Помахал ухмыляющемуся Игорю и Маше. Может, конечно, и не стоило так, но ведь не мстить же по-настоящему женщине, а вот маленький урок ей преподать не повредит. У меня тоже есть предел терпению, и я очень не люблю, когда моих близких трогают. А Тим теперь один из них, очень и очень близкий человек. К тому же, мне откровенно нравилось видеть его довольную улыбку и радостный блеск в глазах.

– Слушай, – я сидел за компьютером, когда подошёл Тим.

– Что такое, маленький? – настроение было самым лучшим.

– Может, ты мне номер Игоря дашь? Я хочу извиниться, на день рождения всё-таки не очень хорошо вышло… – он уселся мне на колени.

– Не беспокойся, смотри сюда, – я открыл письмо. – Он нас благодарит за чудесный вечер, весёлое утро и избавление от общества Марины. Мне понравилась вот эта строка, где он тебя «настоящим перцем» называет.

Я укусил его за мочку уха и полез целоваться.

– Хороший у тебя друг, – он охотно ответил и расстегнул мне ремень на джинсах, забираясь ладошкой под резинку трусов.

– Отличный. А теперь иди сюда, перчинка ты моя, остренькая.

Я уложил Тима на столе и быстренько стащил с него штаны вместе с бельём.

– Резинки.

– Спокойно, я их везде распихал, когда ты только появился, – достаю презервативы и смазку с полки над столом.

Предусмотрительность – великая вещь.

Развожу ноги, спускаясь поцелуями от груди к животу. Языком прохожусь по татуировке в виде бабочки.

– А она что-нибудь значит?

– Да… – тихо отвечает он. – Память о сестре.

Обхватывает меня ногами и требовательно целует, пресекая любые дальнейшие расспросы.

========== Глава 6. Я, конечно, не Алиса, но мой мир тоже слегка того… ==========

Жизнь и сновидения – страницы одной и той же книги.

(Шопенгауэр Артур)

– Ч-чёрт, – раздалось за спиной, и я оторвался от компьютера посмотреть, чем там недовольно мое чудо. Тим сидел, забравшись с ногами в кресло, и самозабвенно вырывал собственные ресницы. Именно так это выглядело со стороны.

– Дай посмотреть, – я отнял его руку от лица. – Открой глаз.

– Не могу, мне больно.

– Потому что натёр, – я рассматривал покрасневший и сильно слезящийся глаз. – Нет в нём ничего, тебе кажется.

– Есть, – снова полез.

– Сетчатка там есть, – я перехватил его кисть. – Но ненадолго, скоро выскребешь.

– Не мешай, раз толку от тебя никакого, – он вывернулся из захвата.

– Эх, ты, – я оттянул нижнее веко и, едва касаясь, осторожно провёл языком. Не удержался и поймал губами пушистые реснички, поцеловал несколько раз многострадальное око и отстранился.

– Офигеть, – выдал Тим секунду спустя. – Где ты такому научился?

– В книжке у Набокова прочёл.

– И ведь помогло, – довольно проморгался Тим и улыбнулся. – А второй глаз осмотришь? У меня в нём начинается лёгкое покалывание, – потянул меня на себя, обхватив за шею.

Тим не перестаёт постоянно пропадать. Как-то он вернулся с разбитой губой, закрылся в ванной и не выходил, не дал даже обработать рану. Успокаивало только то, что сам прикатился ко мне под бок и уснул, уткнувшись в мой живот.

– Блин, прекрати уже хихикать и сиди спокойно, – меня стукнули по рукам.

Я честно пытался! Просто это чудо заявило, что хочет сделать мне приятное, а я не дурак от такого отказываться. Поэтому я получил возможность насладиться массажем лица… Тим смазал кожу толстым слоем крема и с несильным нажимом водил пальчиками по какой-то ему известной схеме. Я может и был бы спокоен, не сиди он на моих коленях! Меня заводило абсолютно все: прикосновения, то, как он наклоняется и прижимается к торсу, его недовольное бормотание, цветочный аромат и невозможность видеть из-за ломтиков огурца на глазах. Пожалуй, темнота возбуждала больше всего. Зато я нашёл занятие рукам и, забравшись под футболку, поглаживал его по гибкой спинке, щекотал и пощипывал бока, как бы невзначай задевал чувствительные соски… За что получал шлепки по конечностям и выслушивал порцию нелестных эпитетов в свой адрес. Думаю, он и сам был не против, только закончить массаж стало уже делом чести.

Я потянулся туда, где по моим предположениям находились желанные губы.

– Потом, – мне надавили на лоб, отталкивая. – И не морщись! – ему шёл приказной тон.

– Ну, хоть один поцелуйчик, – канючил я. – Мне надо!

– Что? Вопрос жизни и смерти? – в голосе послышалась улыбка.

– Здоровья так точно, – я поерзал под ним.

– Уговорил, – он весело хохотнул, а я шутливо сложил губы трубочкой и причмокнул. В них уткнулось что-то влажное и холодное странной формы…

– Тьфу! Что за хрень?

– Не хрень, а клубника. Кусай.

Мм, кисло-сладкий сок наполнил рот, а последовавший за ягодой язык планомерно сводил с ума. Я ухватил Тима за талию, а второй рукой держал за затылок, не позволяя отстраниться. За что получил болезненный тычок под ребра.

– Жмот, – выдал я безапелляционно.

– Потерпи чуть-чуть, – короткий поцелуй, – немного, – ещё один, – осталось, – опалил дыханием губы и продолжил массаж.

Мне вот точно чуть-чуть оставалось… Я сконцентрировался на пальцах. Они проходились по щекам, кружили вокруг глаз, разбегались в стороны от переносицы к вискам, надавливали на подбородок. Иногда он стучал по лицу подушечками пальцев и пощипывал кожу.

Когда исчезли злосчастные дольки огурца, я словно увидел мир впервые, а в нём это невозможно красивое лицо с хитрой улыбкой, смешинками в глазах и соблазнительно алеющими скулами.

– Ну как тебе? – скромно.

– Божественно, – я придвинулся вплотную и, не закрывая глаз, провёл языком по его нижней губе. – Ты просто маленький волшебник.

Вот так нежно сходить с ума от желания, касаться манящего тела, но медлить в отместку. Видеть, как расширяются зрачки, и чувствовать кожей нарастающее возбуждение, целоваться нежно и тягуче. Такое возможно только с Тимом…

Всё хорошее рано или поздно заканчивается. Я не против этой истины, она вполне логична и закономерна. Но как же хотелось, чтобы хорошее закончилось где-нибудь лет через семьдесят, когда мы стали бы дряхлыми стариками…

Я задержался на работе допоздна. В окнах квартиры не горел свет, я приобрёл привычку заглядывать в них, когда его отлучки стали чаще и продолжительнее.

В доме было темно и пахло едой… Я скинул одежду и пошёл на запах.

Моё чудо уставило гостиную свечами и накрыло ужин на журнальном столике.

– О, ты как раз вовремя, – Тим порывисто обнял меня и усадил на подушки, разбросанные по полу.

– А почему темно? Пробки выбило? Сказал бы, я могу исправить.

– Сидеть! Сегодня Час Земли, а ты не знаешь, бездарь, – щелкнул меня по носу. – Правда, он уже закончился, но не суть важно, у нас будет свой, – поднял крышку и продемонстрировал мне ужин. – Вуаля. Самая романтичная еда на всей планете, – он просто-таки светился, как новогодняя гирлянда.

– Это же макароны в томатном соусе с фрикадельками.

– Угу, я всё сам приготовил, даже соус.

Назовите меня кем хотите, но ужин при свечах – романтика. Но еда…

– Почему это самое романтичное блюдо?

– А ты вспомни мультфильм «Леди и Бродяга», – он поймал губами конец макаронины и, подмигнув, наклонился ко мне.

Это было забавно. Смотреть глаза в глаза, сокращая расстояние, а потом наслаждаться поцелуем со вкусом помидор и острого перца. Слизывать соус с мягких губ…

Конечно, поцелуем дело не ограничилось, и мы переместились в спальню. Никогда не думал, что запах еды, может действовать так возбуждающе. Казалось, той ночью я навсегда полюбил аромат и вкус помидор…

Я выцеловывал шею и грудь Тима, игнорируя просьбы ускориться. Мне нравилось упиваться его телом, проводить языком по бархатистой коже, ласкать ладонями, мять, я не мог никак насытиться им, оторваться хоть на мгновение. Подцепив из тарелки кубик льда, обвёл им сосок и сразу накрыл его ртом, согревая, чуть прикусывая и посасывая, лаская языком, чувствуя, как вздрагивают его мышцы, когда лёд прикасается к животу. В ямке пупка скопилась влага, и я, не медля, выпил её, опускаясь поцелуями ниже. Сильнее раздвинул ноги, заканчивая подготовку, прижался губами к внутренней стороне бедра, погладил его живот. Он вцепился мне в плечо, больно царапнув, когда я без предупреждения втолкнул кубик льда в его тело. Мой мальчик зашипел от такого коварства и, стянув волосы на моём затылке, укусил мою нижнюю губу. А потом облизал её, извиняясь, и нежно поцеловал. Я вошел резко, выпив стон и не дав разорвать поцелуя, не двигался, пока он сам не подался на встречу. Начал с размеренных толчков, наблюдая за его лицом. Мне нравится, как он щурится, чуть постанывает, выгибаясь и запрокидывая голову, шипит, вздрагивая, прижимается сильнее, обхватывает ногами, перекрещивая их на талии, и просит ускориться. Такой нежный, страстный, податливый, нестерпимо яркий и неповторимый, обжигающе горячий и весь мой.

Я ласкал его член, иногда поглаживая головку большим пальцем, прикусывал кожу на шее, проводил языком по ключицам. Он кончил с протяжным криком, отдающимся в голове эхом, и выгнулся, плотно обхватив меня сжавшимися мышцами, и я, двинувшись еще несколько раз, присоединился, повалившись на него от усталости.

Мне показалось, будто я ненадолго отключился в тот момент от головокружительно острого удовольствия.

Улёгшись на спину, я подтянул его ближе, не желая отпускать ни на минуту. Благодарно поцеловал его в макушку и погладил по спине. Говорить не хотелось, в словах не было необходимости. Тим тоже молчал, видимо, наслаждаясь мгновением, тишиной, спокойствием, блаженной усталостью во всем теле. Потёрся о грудь щекой и затих, иногда проводил ладошкой по животу, я гладил его по спине и коротко целовал в висок или еще куда, пока не провалился в сон.

Утром он исчез. На этот раз навсегда, прихватив свои вещи и сложив стопкой все те, что я купил ему или одолжил из своих. Было горько, жутко и невыносимо больно осознавать, что эта ночь была прощанием. Его прощанием со мной…

========== Глава 7. Радует, что выжил, огорчает, что из ума. ==========

Where – это и вопрос и ответ. Переводится как «Где», а читается как «В хере»

(автор неизвестен)

– Я тут форум один читал, – улыбнулся он. – Так вот… Ты знал, что во время минета устанавливается тесная духовная связь?

– Конечно! Когда тебя достают до гланд, то там и до души недалеко! – сдерживая смех, киваю головой.

– Пошли, – Тим игриво улыбается.

– Куда?

– В постель. Будем связи устанавливать, – тянет меня за руку.

Я распахнул полные слёз глаза. Наяву – думаю о нём, во сне – грежу им. Я проклят, навечно обречён на одинокое существование…

Говорят, что тишина убивает. Но это не совсем так, она опустошает, иссушает изнутри, не забирая жизнь, а лишая её смысла. Делает пустой, ничего не оставляя взамен. Я включал стереосистему на максимуме, распахивал окна, наполняя комнату звуками улицы, мерил шагами квартиру или без движения лежал на кровати, созерцая потолок, наивно полагая, что это поможет прийти в себя. Ничего не хотелось, даже чувство голода притупилось.

Я спихнул всю работу на персонал, за последний месяц они привыкли к моему частому отсутствию и прекрасно со всем справлялись, всё-таки не зря я тщательно подбирал людей. Документы, требующие моей личной подписи, доставлял на дом курьер.

О чём я только думал? Мог ведь нанять людей проследить за ним, выяснить, где он бывает и кем является на самом деле. Но я не сделал этого. Мне нравилась эта игра, нравилась неизвестность с того самого момента, как он предложил придумать ему имя… Тогда всё и началось… Или раньше? Когда не вышвырнул из машины незнакомого парня, повёз его домой и разрешил остаться. А может я настолько им увлёкся, что кроме человека в моих объятиях всё остальное ничего не значило. Имена нужны для указки, чтобы понимать, о чём идёт речь, но с ним не нужно было слов…

А теперь словно покинувший тело разум стал возвращаться. Где он ночевал, отсутствуя по несколько дней? Был ещё кто-то кроме меня? Хотя, нет, вряд ли… Я никогда не замечал на его теле отметин, кроме моих собственных… Куда он ушел, в конце концов? И почему? Устал от меня? Но зачем тогда прощался так страстно и почему смотрел так ласково? Благодарил. Да, наверное, благодарил за проведённое вместе время… Но факт остаётся фактом, и сколько не думай о причинах, итог уже известен. Его больше нет и не будет.

Дни текли один за другим, я не считал их, лишь отмечал наступление очередного рассвета за окном или приход сумерек. У меня вошло в привычку пить кофе, поставив Момидзи на стол. Я посмотрел перевод этого слова в Интернете. Банально, но оно означает клён. Он назвал клён клёном. Вот глупый.

Однажды, достав из стойки нож, я занёс его над несчастным деревом, прикидывая перерезать ли ствол у основания или начать с веточек. Отрезать одну за другой и любоваться их падением на стол, пока не останется пенька. А потом разбить горшок к чёртовой матери. Я ласково провёл лезвием по всему стволу дерева… и швырнул нож в раковину. Уткнулся лбом в сложенные на столе руки, пододвинув Момидзи поближе к себе…

В какой-то из дней в мою дверь позвонил Игорь.

– Господи, всё хуже, чем я думал, – вместо приветствия выдал он, отталкивая меня от входа и заходя в квартиру.

– Привет, – мне хотелось остаться одному.

Странно да? Мучиться от одиночества и желать никого не видеть одновременно.

– Мне позвонил твой менеджер, сказал, что курьер нервно вздрагивает, когда приходится к тебе в очередной раз ехать. Просил проведать, – Игорь скользнул по мне встревоженным взглядом. Я скрестил на груди руки.

– Это вообще только моё дело. Тебя это не касается.

– Это я сам решу. Ты хоть себя видел?

– Отвали.

Друг хмыкнул, и, завернув мне руки за спину, поставил перед зеркалом, заставляя в него смотреть.

– Совсем сбрендил?! А ну пусти! – брыкался я.

– Посмотри, на кого ты похож! – он крикнул с такой злобой в голосе, что я перестал вырываться от неожиданности. – Щетина, засаленные волосы, круги под глазами, бледный, одежда мятая и несвежая, – действительно, всё было именно так. Я виновато опустил голову. – И прости, но ты воняешь, – стало стыдно. – Ты когда в душе был? А ну быстро в ванную, – пихнул он меня к нужной двери. – А после мы поговорим. Буду ждать на кухне.

Нехотя я подчинился. Всё-таки он прав, запускать себя последнее дело.

Стало чуть легче, горячая вода всегда действовала успокаивающе. Побрившись и одевшись во всё чистое, я поплёлся к Игорю.

Он пододвинул ко мне чашку с чаем, посмотрел немигающим взглядом, неприкрыто изучая, высматривая что-то. Стало жутко, и я уставился в чашку, обхватив ту руками. Захотелось сбежать и плевать, что он обо мне подумает. Но ведь не даст, поймает и бока намнёт. Слабаком я не был, но с Игорем, бывшим профессиональным боксёром, никогда справиться не мог и в лучшей своей форме. А теперь…

– Давно он пропал? – спросил друг.

Я дёрнулся и посмотрел на календарь.

– Сегодня одиннадцатый день.

– Я как увидел, как ты на него смотрел на моём дне рождения, так сразу подумал, что сорвёшься, если что. После похорон Лины ты себя так же вёл: замкнулся, никого не подпускал к себе, лишь механически выполнял необходимые действия, сидел целыми днями дома. Мы боялись, впадёшь в кататонический ступор… Хочешь, я у тебя несколько дней поживу? Ты ведь, наверняка, даже не жрёшь ничего, – в голосе послышалась жалость.

Я скрипнул зубами. Только этого мне не хватало, чтобы со мной нянчились, как с маленьким. Это отрезвляло лучше всякой пощёчины. Я злобно посмотрел на Игоря, он ухмыльнулся в ответ. Сволочь. Именно такой реакции от меня и ждал.

– Не надо, я справлюсь, – буркнул ему.

Игорь прав. Люди постоянно появляются в нашей жизни и кто-то, исчезая, забирает с собой частичку другого человека, но кое-что оставляет и после себя. Например, воспоминания. В конце концов, я уже больше не ребёнок, справлюсь, переживу. Не могу же я заставлять беспокоиться и других. Нужно взять себя в руки. Просто продолжить жить дальше. Уважать его решение, раз он ушёл, значит, были причины. Насильно ведь мил не будешь… В общем, я справлюсь с этим. Попытаюсь…

Игорь потрепал меня по влажным волосам.

– Лёшка, у тебя есть полное право страдать и убиваться, только не надо доводить всё до крайности… Прозвучит жестоко, но не все живут долго и счастливо и умирают в один день в глубокой старости под большим тёплым одеялом. Я не знаю, чтобы делал, окажись на твоём месте, если Машка… – он сглотнул. – Но так изводиться – точно не выход. Это тупик, загонишь в него себя, и останется только сдохнуть. Посиди, подумай, а лучше выйди на улицу. На дворе апрель, светит солнце, и снег уже растаял. Иди, пройдись.

Игорь ушёл, оставив меня одного, но легче всё же немного стало. Я, обессилев, завалился спать. О чём только можно, давно подумал, хотелось только покоя, чтобы ничего не грызло изнутри.

========== Глава 8. Люди шлют письма счастья, а счастье шлет людей. ==========

В одном не вправе мы жаловаться на жизнь: она никого не держит.

(Сенека Л.А.)

Я просто заставил себя подняться с постели, умыться и выйти на улицу. Ничего другого по большому счёту и не оставалось. Всё как сказал Игорь: ни я первый, ни я последний, кого бросили. Возможно, меня расстроил именно такой способ ухода: секс на прощание и исчезновение на утро. Но кто сказал, что есть безболезненный способ разорвать отношения? Тим поступил, как счел нужным. Устрой он скандал и громко хлопни дверью, легче мне от этого не было бы.

Прогулка действительно приносила облегчение, ветер освежал, успокаивая навязчивые мысли и выветривая лишние, а тянущая боль в ногах от долгой ходьбы была даже приятной. Она словно удерживала в реальности, не давая уйти слишком далеко в раздумья.

Когда впереди показался газетный киоск, я решил, что неплохо бы узнать о событиях в мире. Может, стоит сходить в кино на новый фильм или посмотреть спектакль. Наверняка в Москве проходит очередная выставка, а мне как раз нужны впечатления. Набрав газет и журналов, я устроился на ближайшей скамейке и, гордый собой, начал их пролистывать.

Это была самая обычная бульварная газетёнка с ничего незначащим названием, но с отозвавшейся болью в сердце фотографией на первой полосе. Я похолодел, буквально почувствовал, как кровь отхлынула от лица, и, сжав в руках страницы, заскулил сначала тихо и протяжно, а потом сгибаясь в немом крике.

Почти ничего не видя от бегущих по лицу слёз, прочёл статью до конца. В ней рассказывалось о пожаре на заброшенном московском складе и повлекшем смерть семерых человек, и я бы не обратил на него никакого внимания, если бы не сообщение и это фото. Личности умерших устанавливались, и население просили помочь в следствии, призывая позвонить по указанному номеру тех, кто располагает какой-либо информацией по данному делу. На складе обнаружили следы хранения наркотиков и, судя по всему, все погибшие были членами банды, а их смерть явилась результатами какой-то разборки. На теле одного из трупов имелась татуировка. Да… маленькая чёрно-белая бабочка. Татуировка Тима.

Внутри всё болезненно сжалось, будто заледенело, пришлось с силой втянуть в легкие расплавленный воздух. Меня трясло как в лихорадке, мысли мельтешили, раскалывая голову на части. Самое главное, что я отчетливо понимал, насколько мне всё равно кем был Тим, чем занимался и где пропадал, принял бы его любым, лишь бы живым… Я всхлипнул, уткнувшись носом в колени. Призрачная надежда, что он пусть и ушёл, но будет счастлив где-то там – испарилась. Спазмом сдавило горло, мешая дышать. Я терялся в собственных мыслях, и лишь спустя долгое время поднялся, немного успокоившись, и отправился, куда ноги понесли. Почти ничего не видя перед собой, я и добрёл до Новоарбатского моста по Краснопресненской набережной. И вот стою теперь на нём…

А ведь я даже не смогу забрать его тело. Да, звонок в милицию с сообщением, что это мой друг, имени не знаю, но ему было двадцать лет, любил кофе, рок и сладости, вряд ли будет хорошей идеей.

Но надо выяснить, где его похоронят…

Я засмеялся, уткнувшись в ограждение лбом, вспомнив, что пожар произошел четыре дня назад и Тима, наверное, зарыли. Или нет? Экспертизы и всё такое… Надо узнать, что там с ним.

Жизнь сука. Она умеет только отбирать, и скорее удавится, чем сделает подарок. А хрен со всем, поплаваю в речке в апреле, круто же будет.

Я улыбаюсь, смотря на мутную воду.

– Привет, – вздрагиваю.

Закрываю глаза и делаю медленный вдох, потом выдох. Вот так. С ума ведь сходят постепенно, это подсознание подсовывает желаемое.

Затравлено всхлипываю, ощутив горячую ладошку на спине.

– Прости… Мне не следовало показываться, ты, наверное, злишься. Я шёл за тобой, хотел просто посмотреть издалека, но не удержался и вот… Прости, – ладошка исчезла, – я больше никогда не потревожу тебя.

Я оборачиваюсь и хватаю Тима за запястье, обнимаю, вжимая в собственное тело.

– Живой… Живой, – шепчу как помешавшийся. Да я и есть такой. Трогаю, ощупываю, наверняка причиняя боль грубыми нажатиями. Он поднимает ничего непонимающие лицо, а я смотрю на него, не веря. Но это правда он, мой мальчик. Любимый. Да, именно любимый.

– Что с тобой, Лёш? Ты словно призрака увидел. Такой бледный и глаза лихорадочно блестят. У тебя часом нет температуры? – он выпутывается из объятий и прислоняет ладонь к моему лбу. – Вроде нет.

Беру его руку в свою, начинаю целовать пальцы, а потом прислоняюсь к губам, трусь своей щекой о его, целую в нос.

– Живой.

– Да что ты всё заладил?

Я протягиваю ему смятую газету, он настороженно смотрит на меня и разворачивает страницу.

Краски вмиг исчезают с его лица.

– Я думал, что это ты. Татуировка…

Он смотрит жалостливо, с раскаянием в глазах, утыкается мне в грудь лицом, шепчет своё: «Прости». И резко отстраняется, пряча взгляд под чёлкой, горбится, становясь ниже ростом.

– Я знал этих людей. Они были виноваты в смерти сестры, и я сделал то, что счёл нужным. Один парень повторял всё за мной, он наколол такую же татуировку… Но он предал меня… Поэтому оказался на том же складе. Я ушёл от тебя всё-таки после сделанного…

– Думал, я не приму тебя?

– Да, – он выпрямляется, смотрит прямо в глаза. – Я убил их, убил семерых человек и не случайно. Я придумал план, потратил кучу времени на его реализацию, подготовку, действовал холодно и просчитывал каждый шаг. Я убийца, Лёш.

Я смотрю на него, понимая всё, что он говорит, что кроется за каждой фразой. Воображение подсовывает одну картинку за другой. Словно смотрю фильм с Тимом в главной роли, вижу, как он собирает данные, заманивает предателей на склад… Действует с холодным расчетом и каменным выражением лица. А в глазах рождается затягивающая воронка сплошной боли, и груз человеческих жизней ложится на плечи, навсегда пригибая к земле. А мне плевать. Это всё равно мой мальчик, о котором я так мало знаю. Странный, чокнутый, а теперь ещё и убийца. Да. Абсолютно всё равно. Наверное, я повредился умом. Чтобы там не должно ёкать внутри, оно молчит и лишь факт, что он есть, имеет значение. Протягиваю ему руку, ничего не говоря. Я готов принять его, пусть сам решает, готов ли он довериться и быть принятым, жить дальше с таким грузом. Но раз окликнул меня, значит не всё потеряно. Ведь так?

Смотря в глаза, ищет ответы. Хочет верить, но боится обжечься, как свои собственные чувствую метания. Но это должно быть его решением и ничьим больше, и я усилием воли не двигаюсь, уговаривая взглядом.

Он переплетает наши пальцы и возвращается на своё место – в мои объятия. Я утыкаюсь носом в его макушку, вдыхаю аромат родного человечка.

– Почему ты вернулся? – спрашиваю.

– Мне нравится быть твоим.

Тепло разливается по телу, я поднимаю его лицо за подбородок и целую, провожу языком по губам, приоткрывая, вкладываю всю нежность, на которую способен в этот поцелуй. Он отвечает страстно, тихо постанывая, и я тону в ярких ощущениях, забывая о целом мире вокруг. Ведь только мы имеем значение, а прошлое не должно вставать на пути будущего и возможного счастья. Даже если ничего не выйдет и жизнь вновь подложит свинью – неважно, главное попытаться, чтобы ни сожалеть потом о несделанном.

– Знаешь, я в тебя, наверное, влюбился, – шепчет на ухо, пряча лицо у меня на плече.

– А я вот не наверно, а точно, – заключаю в кольцо рук, желая быть как можно ближе.

Молчим.

– Теперь-то имя мне своё скажешь? – спрашиваю.

– Хм, – слышу улыбку в голосе, – да я вот тоже Алексей.

– Класс.

– Знакомых путать будем.

– Ну и пусть, – целую в ямку за ухом, прихватываю губами мочку.

– Как скажешь… – обнимает за шею и трётся кончиком носа о мой.

– Вот она какая, идиллия, – прислоняюсь лбом к его лбу.

– А ты меня так и не связал ни разу, – лукаво смотрит в глаза и подмигивает.

Я смеюсь, тиская своего Лёшку.

А мир вокруг живёт своей жизнью… Всё также вращается планета, светит солнце и дует ветер, ежеминутно встречаются и расходятся люди, мимо нас проезжают машины… А мы целуемся, стоя на Краснопресненской набережной, и нам нет дела до случайных прохожих, их наверняка презрительных взглядов и редких улыбок. Есть только мы – я и он – и лишь это имеет значение.