Текст книги "сВободнЫе"
Автор книги: Эшли Дьюал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Что? – меня словно окатывают ледяной водой. Растерянно выпячиваю глаза и глупо переспрашиваю, – женат?
– Да. Едва Маргарита узнала о том, что Елена ждет ребенка, как тут же…
– О, Боже. – Я хватаюсь руками за лицо и с ужасом смотрю на человека, сидящего напротив. Былая легкость испаряется. Я мгновенно забываю о том, как мы шли по мосту, как смотрели на дома и молча наслаждались свежим, весенним воздухом. Теперь я вижу перед собой безответственного человека, едва не разбившего на части несколько дорогих ему жизней, – но почему ты пропал? Мог бы помогать. Хотя бы немного. Я знаю, это наивно, но… вы ведь в состоянии себе позволить подобную мелочь.
– Я пытался, правда, пытался ее найти, – горячо восклицает Константин, но я ему не верю. – Ничего не вышло. А затем, да, я опустил руки, у меня родился сын, надо было жить дальше.
– Ты не знал, что мама беременна?
– Нет. Более того, Зои, о твоем существовании я узнал относительно недавно. – Он как-то нервно пожимает плечами и горбит спину. Не знаю, что испытывать, не знаю, что ощущать. Прошлое стоит оставлять в прошлом. Однако гордость и обида – два слишком сильных чувства. Они жгут изнутри, заставляют давиться собственными мыслями. И сейчас как бы упрямо я не старалась держать себя в руках, меня тянет кричать во все горло. – Зои, ешь.
– Не хочу.
– Почему? Тебе не нравится?
– Мне просто… – запинаюсь и покачиваю головой, – просто не хочется.
– Зои, – Константин устало потирает заросший подбородок, – я знаю, тебе сложно. И мне сложно, поверь! Однако надо же как-то пережить это время, перепрыгнуть его. Мы ведь с тобой взрослые люди. Мы должны принимать взрослые решения. Обижаться – не выход.
– Я не обижаюсь. Мне просто неприятно.
– Понимаю.
– Ничего ты не понимаешь. – Хватаю салфетку и начинаю свирепо мять ее, будто именно в ней эпицентр проблем, причина неприятностей и первородное зло. Прикусываю губу и тихо спрашиваю, – ты хотя бы думал о ней? Думал о маме?
– Конечно, Зои. Я любил ее.
– И оставил.
– Да, оставил. Не всегда мы делаем то, что хотим. У нас у всех есть обязанности. И моим долгом было вернуться в семью. Но, пожалуй, главное заключается в том, что сейчас я ни о чем не жалею. У меня есть сын, жена. Теперь есть и дочь.
– Но у меня больше нет матери.
– Это не моя вина.
– Кто знает. – Понятия не имею, зачем говорю такое. Константин не причем – и идиоту ясно – но почему-то мне хочется сделать ему больно, хочется заставить его сомневаться и думать, думать, думать, ломать голову, сожалеть! Не знаю, что на меня находит. Я вдруг поднимаюсь из-за стола и говорю, – пойду на улицу.
– Сейчас?
– Да.
– Зои. Мой перерыв заканчивается через двадцать минут. Успокойся, прошу тебя, и не устраивай сцен. Мы дойдем до моей работы, и я вызову такси.
Понимаю, что он не отстанет, и потому коротко киваю. Правда, истины в моих глазах столько же, сколько денег в дырявом кошельке. И пока Константин поднимается за плащом и подзывает официанта, я пулей выбегаю из кафе. Ветер тут же ударят в лицо, смазанная пелена раннего вечера опускается на плечи, и я, изнемогая от безумного желания сбежать как можно дальше от отца, от его денег, от воспоминаний, подхожу к краю дороги и вытягиваю руку. Будь, что будет. Пусть судьба решит, что дальше.
Рядом со мной тормозит огромный, стальной байк как раз в тот момент, когда я слышу обеспокоенный голос отца.
– Зои!
Не обращаю внимания. Смотрю на толстое, опухшее лицо водителя и спрашиваю:
– Подвезешь?
– Тебя? – он обнажает желтоватые зубы и хмыкает. – Да куда угодно, детка! Запрыгивай!
И, да, я запрыгиваю. Незнакомец ударяет по газам, папина рука хватается за мое плечо, но слишком поздно. Мы срываемся с места, взрываем тихие улицы диким взвизгом и несемся вперед навстречу чему-то неизведанному. Я крепко прижимаюсь к огромной спине водителя, зажимаю глаза и чувствую себя так отвратительно, что тошнит. Что я делаю? Что творю?
– Это твой папаша? – орет мужик. Чую, как от него ужасно разит, но все же отвечаю.
– Нет.
– Куда подвезти-то, детка?
Интересный вопрос. Я оглядываюсь, вижу, как молниеносно проскальзывают то с одной, то с другой стороны фонари, дома, машины и неожиданно понимаю, что не хочу принимать решения. Больше ничего не хочу. Куда уж больше размышлений на сегодня? Я и так успела вскипятить мозги, так пусть за меня отвечает нечто нематериальное, невидимое. Пусть со мной случится то, что должно случиться.
– Я туда же, куда и ты.
– Что?
– Что слышал.
К счастью, незнакомца я подхватила себе сговорчивого. Вместо того чтобы хорошенько мне врезать за тупую навязчивость, он усмехается и лишь прибавляет газу. Я чувствую, как переднее колесо открывается от земли, как моя спина нависает над асфальтом и верещу, что есть мощи. А мужик смеется. Выравнивает байк обратно и кричит:
– Пристегните ремни, леди!
И мы едим так быстро, что я даже кричать не могу из-за буйного, прохладного ветра. Все тело сковывает судорога, я принимаю смерть, представляю, как падаю на очередном, крутом повороте и трусь лицом об асфальт, и мне от этих мыслей становится так паршиво, что живот скручивается в сотни гигантских узлов. Что я делаю? Боже, что я творю? В голове все вертятся мысли о том, как быстро несется байк, как молниеносно проскальзывают по бокам машины, как незаметно и ненавязчиво на Санкт-Петербург опускается мрачный вечер, и как истошно от боли кричат все затекшие конечности. Мне кажется, я уже никогда не сойду на землю, никогда уже не смогу стоять ровно, дышать ровно, говорить ровно, как вдруг байк тормозит, и я неуклюже ударяюсь лбом о толстое плечо незнакомца.
– Приехали, – говорит он, заглушая двигатель, и оборачивается. Лицо у него удивительно отвратительное. – Что-то еще, детка?
Говорить сложно, поэтому я лишь несколько раз дергано покачиваю головой. Спрыгиваю с сидения, разминаю ноги и оглядываюсь: где же я? Впереди узкий, грязный переулок, по бокам – огромное скопление дорогих машин, байков. А позади яркая, мигающая вывеска: «Сатурн».
– Ооо, – тяну я и не могу сдержать ядовитой усмешки. Черт подери, я доверилась судьбе, а она привела меня к порогу бара? Да, еще и с таким нелепым названием. – Дьявол.
Повсюду незнакомые люди, в основном мужчины. Они курят, говорят о чем-то, смотрят в мою сторону и лыбятся, словно я новенькое пополнение в отряде молодых стриптизерш. Блеск. Протираю пальцами ледяное лицо. В конце концов, где я и могу чувствовать себя спокойно, так это в подобных заведениях. Что лгать. Мне пришлось сделать слишком много домашних заданий не в квартире, а за барной стойкой «Золотых куколок».
Иду в бар. Распахиваю металлические двери и тут же сталкиваюсь лицом к лицу с тяжелым, знакомым запахом пота, алкоголя, сигарет, тут же слышу знакомую оглушающую музыку, этот треск колонок, чьи-то стоны, и тут же вижу этих глупых девиц, ласкающих пальцами блестящие пилоны. Ничего не меняется. Никогда. Толпа кидает меня из стороны в сторону, но я упрямо прорываюсь к барной стойке. Сажусь, лениво облокачиваюсь локтями о деревянную панель и неосознанно втягиваю глубоко-глубоко в самое сердце такие знакомые и одновременно такие чужие воспоминания. В голове тут же что-то щелкает. Я зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, ищу маму. Правда, ищу! Секунды три! Правда, вскоре порыв проходит. Реальность вновь падает ко мне на плечи и внутри неожиданно что-то ломается. Я порывисто смахиваю с глаз пелену, выпрямляюсь, говорю себе: успокойся, все хорошо, все в порядке! Но сгораю от мерзкого, ноющего чувства одиночества.
Облизываю губы и неохотно отодвигаюсь чуть в сторону. Все жутко толкаются, а мне необходимо пространство. Я будто задыхаюсь. Моргаю, облокачиваюсь головой о грязный, липкий барный столик и внезапно чувствую на себе чей-то взгляд. Не двигаясь, сканирую зал, изучаю полуголых танцовщиц, мужчин, размахивающих пачками денег прямо перед их лицами, официанток в откровенных, кружевных костюмах, и вдруг вижу его. Парня. Да, именно он испепеляет меня своим тяжелым взглядом так открыто и бесцеремонно, будто имеет на это полное право. Однако я тоже не отвожу глаз. Увлеченно рассматриваю его темные волосы, яркие глаза, широкие плечи и круглый стакан с какой-то выпивкой. Несколько девушек пытаются привлечь его внимание, улыбаются, вытягивают и скрещивают худощавые, кривые ноги на широком, белоснежном диване, но незнакомец почему-то смотрит только на меня. У него удивительные глаза. Очень красивые.
Я смущенно отворачиваюсь и подзываю к себе бармена.
– Мне водку с соком.
– Тебе? – он скептически выгибает бритые брови. – Алкоголь только после восемнадцати.
– Мы же можем решить эту проблему, – вокруг так много шума, что я не сомневаюсь в легальности сделки. Достаю последние четыре сотни и кладу на стол. – Идет?
К моему огромному удивлению женоподобный парень качает головой.
– Нет. Сначала паспорт, потом выпивка.
– Что? – я ошеломленно раскрываю рот. Что за черт? Я пью до постыдного редко, во всех клубах действует данная система, так почему же именно сегодня, именно в эту минуту, когда мне так жутко захотелось напиться, я встретила правильного бармена? Недовольно пихаю деньги обратно в сумку и рычу. Теперь-то здесь точно нечего делать.
– Позвольте угостить вас, – неожиданно кричит чей-то голос над моим ухом, и я взвинчено оборачиваюсь. Думаю, сейчас увижу того парня из VIP-сектора. Однако сталкиваюсь лицом к лицу с взрослым, симпатичным мужчиной. В правой руке он держит мутный, оранжевый коктейль. В левой – рюмку бронзового виски. Волосы у него рыжие, как огонь.
– Нет, спасибо.
– Перестань. Я ведь видел, как бармен подрезал твои крылышки. Сам был таким когда-то.
– Жалким?
– Молодым.
Он говорит и говорит. Рассказывает о своей тяжелой работе, последних годах в институте. Эмоционально размахивает руками в стороны и ведает о жизни, проблемах, философии. О том, как несправедлива судьба к бездомным, и как спятили все политики на Западе. Как безумно растут цены, и как быстро потеплело. И я ожидаю очередной истории, в стиле: прикинь, вот однажды со мной такое произошло – как вдруг он облокачивается всем телом о барную стойку и отключается. Растеряно вскидываю брови.
– Эй? – толкаю мужика в бок. – Вы как? Живы?
Но он не отвечает. Немного приоткрывает рот и дергает носом. Как же нелепо! Я усмехаюсь, прикусываю губу и неожиданно для себя вынимаю из его ладони оранжевый коктейль. Вряд ли он ему теперь пригодится. Делаю несколько глубоких глотков и мгновенно ощущаю горячую волну из спокойствия и мурашек. Расслабляю плечи, прикрываю глаза и внезапно понимаю, почему она любила пить. Нет, стоп! Она не любила пить. Иногда выпивала с друзьями, и только. Отхожу от стойки, вновь глотаю колючую, горькую жидкость, и дергаю головой: как же горячо! Ох! Поднимаю взгляд вверх, смотрю на потолок и столбенею: он кружится. Он вертится. Я поднимаю руки, двигаюсь в такт музыке и пьяно улыбаюсь, словно осушила не один стакан крепкого коктейля, а несколько десятков. Делаю еще один глоток, расстегиваю верхние пуговицы белоснежной, школьной рубашки и вновь припадаю губами к стакану. А клуб все крутится и крутится, и крутится. Я подпеваю незнакомой песне, бросаю взгляд в сторону барной стойки и вдруг понимаю, что мужчина испарился. Куда же он делся? Куда пропал? Хотя плевать. Какая разница. Допиваю коктейль, буквально слышу, как в голове что-то щелкает, и непроизвольно роняю стакан на пол. Он разбивается в замедленной для меня съемке. Касается дном паркета, трескается и тягуче рушится, как чьи-то планы или надежды. На качающихся ногах пытаюсь добраться до какого-нибудь кресла, но не могу. Только и делаю, что безвольно верчусь по кругу. Говорю: помогите, проведите меня, но никто не обращает внимания. Люди, их руки, глаза: все смазывается, смешивается, и теперь передо мной только сплошные разноцветные пятна, танцующиеся и мельтешащие из стороны в сторону.
– Помогите.
– Помочь?
А вот и тот мужчина. Сейчас он отнюдь не кажется мне пьяным.
– Вы… – язык заплетается. Я покачиваюсь назад и глупо хихикаю. – Ой!
– Ой, – повторяет он и кладет руки мне на талию. Притягивает к себе и начинает танцевать. Странно танцевать. Сначала мне нравится, но потом становится страшно. Он слишком сильно стискивает мои бедра. Так ведь нельзя, верно? Я слабо отталкиваюсь от него и мычу что-то, но мужчина не обращает внимания. Лишь грубее сдавливает мое тело и шепчет:
– Давай, ну же, давай, – его голос хриплый и томный. – Иди сюда.
Он резко тянет меня на себя, и я вскрикиваю, когда он хватается пальцами за мою шею.
– Замолкни! – Пальцы сдавливают горло с такой силой, что мне совсем нечем дышать. Я невольно оседаю в руках незнакомца. Пытаюсь сказать, нет, не надо, но вместо этого чувствую, как он приподнимает низ моей юбки, касается пальцами оголенных бедер, стонет.
– Хватит, – заторможено пытаюсь вырваться. – Отпу… отпустите!
– Давай, давай!
Он трется об меня, издевается над моим платьем, блузкой, и я откидываю назад голову, мысленно сдаваясь. Кажется, что хуже уже быть не может, как вдруг я вижу ее. Маму. На одном из пилонов. Она в блестящем боди, откровенно лапает свое тело, крутит головой, волосами, ползает по табурету и соблазнительно облизывает ярко-алые губы.
– Не надо! – вырываю руку и тяну ее в сторону матери. Чувствую, как к глазам подкатывают слезы и повторяю. – Не делай этого, пожалуйста, уйди! Перестань!
Но мама не останавливается, извивается на подмостках, и десятки мужчин касаются ее тела, десятки мужчин платят ей за то, как широко она расставляет ноги. И я уже не просто плачу, а реву, вспоминаю все дни, проведенные в барах, все сцены с ненормальными, помешенными алкоголиками, наркоманами, которые тушили об нее сигареты, которые били ее, выкидывали на улицу, и рыдаю еще сильней. Это ведь неправда, неправда! И когда рука незнакомца хищно, жадно сдавливает мою талию до такой степени, что от боли хочется заорать, кто-то резко выдергивает меня наружу.
Ничего не понимаю. Чувствую теплые руки на своих плечах, растерянно поднимаю взгляд и вижу молодое лицо. Лицо парня с голубыми, светящимися от прожекторов глазами.
– Идем.
– Я… я не могу.
– Можешь. Идем со мной.
– Эй! – возникает незнакомец, но уже через секунду падает на пол от сильнейшего удара. Не понимаю, что происходит. Моргаю, смотрю на окровавленный нос мужчины, моргаю вновь, и вдруг оказываюсь в совсем другом месте, здесь прохладно. Наверное, улица. Чувствую дикую слабость в коленях, решаю немного отдохнуть.
– Подожди! Эй! – парень с голубыми глазами подхватывает меня как раз в тот момент, когда я собираюсь развалиться на асфальте. – Ты что делаешь?
– Ничего не делаю, – язык заплетается. Я указываю в сторону бара и лепечу. – Там моя мама. Я должна ее забрать.
Делаю первый шаг и тут же спотыкаюсь. Вовремя выставляю перед собой руки, ударяюсь ими об асфальт и устало опускаю голову.
– Так, вставай. – Парень подхватывает меня за талию. Прикасается пальцами к подбородку и тянет на себя. – И кто ты такая?
У него голубые глаза, и даже без прожекторов они голубые. Скулы острые, покрытые щетиной. И я загадочно улыбаюсь, представляя, как вожу по его подбородку пальцами.
– Кто ты. – Повторяет он.
– Кто-то.
– Иди домой, слышишь?
– Слышу.
Я знаю, что не дойду, но соглашаюсь. Не хочу никому докучать, поэтому уверенно киваю, но неожиданно для себя подаюсь вперед и ударяюсь носом о мужскую твердую грудь.
– Черт подери, – выругивается незнакомец, а я ощущаю, как играют под пальцами мышцы на его руках, как неровно шевелится грудная клетка. – Тебя не учили, что нельзя пить из чужих стаканов?
Зажмуриваюсь и глубоко втягиваю сладкий, мятный запах, исходящий от его тонкого поло. Слышу, как свистит ветер, и почему-то улыбаюсь. Представляю, как несусь на горках в парке аттракционов, как закидываю за голову руки, как кричу во все горло. И меня покачивает в сторону, и земля непослушно кренится на сто восемьдесят градусов, и колени предательски подгибаются, потянув за собой все мое тело.
– Прекрати уже, – приказывает незнакомец, аккуратно сжав мою талию. Поднимаю глаза и вижу его хмурые, густые брови, вижу складочку на его лбу. Почему он на меня злится? Не хочу, чтобы он злился.
– Как-то раз я прочитала статью про оленей, про то, как их загоняют на ферму и растят на убой. С тех пор я не ем мясо.
– Что? – парень растеряно расширяет глаза. Я и сама не понимаю, что говорю. – Правда?
– Нет.
– Тогда зачем ты мне это сказала?
– Наверное, чтобы произвести впечатление.
– Обманула, чтобы заинтересовать?
– А разве не этим люди сейчас занимаются?
Теперь незнакомец и вовсе смотрит на меня так, будто я умалишенная. Он недоуменно моргает, то морщит лоб, то расслабляет, и я почему-то начинаю смеяться. Резко вздергиваю подбородок, отталкиваюсь от парня руками и порывисто взмахиваю ими вверх.
– Я приехала сюда, чтобы не упустить свой шанс, чтобы жить дальше! – кричу я в воздух, смотрю на темные, мокрые стены, пустые переулки, чьи-то машины, и невольно продолжаю слабым, хриплым голосом, – и всем плевать.
Голова гудит. Мысли несутся, несутся, и я уже ничего не понимаю, ничего не вижу. Только чувствую, как вспыхивают глаза, прикасаюсь к ним пальцами и растеряно покачиваюсь в сторону: все вокруг такое чужое, мне хочется домой.
Облокачиваюсь спиной о холодную стену и скатываюсь по ней, как по горке. Меня жутко мутит и приходится опустить голову между колен, чтобы не выблевать все, что осталось в желудке после скудного, школьного обеда. Неожиданно рядом возникает незнакомец. Он берет мою сумку, раскрывает ее, и я тут же невнятно восклицаю: «Только попробуй!» Однако парень достает мой телефон, вздыхает и набирает чей-то номер. Он говорит, тихо и коротко, а я как не пытаюсь сосредоточиться, не разбираю ни единого слова. В конце концов, через пару минут, он кладет сотовый обратно, во внутренний карман моего рюкзака, садится на корточки – рядом – и вздыхает. Наши лица совсем близко. Он находится в расплывчатом ореоле из питерского тумана и вечера, и все вокруг него смазано, абсолютно все, кроме этих любопытных, синих глаз и губ, и ровного носа. Парень кривит губы и отрезает:
– Свалилась на мою голову.
Но в его словах нет гнева. Скорее любопытство. Уже через пару секунд он поднимает меня на руки и несет куда-то. Я знаю, что должна сопротивляться, позвать на помощь, но даже не шевелюсь. Почему-то мне хочется верить в хороших людей. Вдруг этот человек, действительно, унесет меня туда, где тепло и можно успокоиться.
Не понимаю, как оказываюсь полностью прижатой к его торсу. Мои ноги крепко держатся за его туловище, руки – обрамляют шею. Мы несемся вдоль трасы на огромном, сверкающем «Харлее», и ветер жестоко избивает мою спину ледяными, сильными ударами. Почему он усадил меня перед собой? Наверное, потому что в противном случае я кубарем полечу вниз где-то посередине дороги – ворчливо отвечает та часть мозга, которая отказалась от коктейля и осталась в своем уме. Кладу голову на крепкое, широкое плечо и напеваю какую-то приевшуюся, простую мелодию. Парень смотрит на меня:
– Ты как?
Не хочу отвечать на этот глупый вопрос.
– За дорогой следи, – заплетающимся языком командую я и вижу его ухмылку. Интересно, кто этот парень? Куда мы едем? И что вообще происходит? Я задаю вопросы, но не хочу знать ответов, и потому просто бездумно плаваю в мыслях, каких-то воспоминаниях, песнях. Шепчу: стань ветром для меня – покачиваю головой в выдуманный моим воображением такт и так же тихо продолжаю – и унеси с собой. Между висков постанывает. Я морщусь, сильнее стискиваю плечи незнакомца и думаю: что же было в том коктейле? Улица кружится, кружится.
Интересно, сколько мы едем? Мне кажется – миллиард часов. Но проходит, наверняка, не больше тридцати минут. Ветер перестает хлестать спину, шум утихает, и остается только мятный, сладкий запах, исходящий от тела незнакомца. Через пару секунд и он раскалывается на части, как небо от удара хищной, яркой молнии.
– Зои! – восклицает знакомый голос, и я недоуменно оборачиваюсь. К нам несется Саша. Он хватается руками за голову и громко, протяжно рычит. – Где ты, черт подери, была?
Не отвечаю. Мутным взглядом осматриваю фонари, коттеджи, машины и вдруг понимаю, что нахожусь около дома Регнеров. Около моего дома. Незнакомец поднимается, сжимая меня в крепких объятиях, затем отпускает и говорит:
– Она под наркотой. – Ну, просто отлично. Поднимаю глаза и испепеляю парня самым ядовитым и недовольным взглядом, на который я только способна. Однако ему плевать на мою реакцию. Он смотрит на Сашу и деловито кивает. – Позаботься о ней. Она не в себе.
Еще лучше. Сжимаю руки в кулаки, собираюсь хорошенько врезать ему по лицу – ведь о лучшем представлении мечтать грех – но вдруг чувствую пальцы на своем запястье.
– Что с тобой? Где ты была? – не унимается Саша. Лицо у него смазанное, а голос жутко испуганный. Он крепко обнимает меня за плечи. – Идем домой, давай. Пошли! Папа с ума сходит. Почему ты не отвечала на звонки? Почему пропала? Хотела свести всех с ума? Ох, поверь, твоего дефиле в кружевном корсете было достаточно.
Незнакомец прыскает. Я вновь бросаю на него свирепый взгляд, но невольно отмечаю, что он чертовски привлекателен в этих темных джинсах, синем поло, и смущенно забываю о том, что намеривалась сказать. Думаю, думаю, а он, кажется, уже собирается уезжать. Садится на черный байк, игнорирует, прикрепленный к задней панели, шлем, порывисто взводит мотор, разрывая мирную тишину диким ревом.
– Эй!
Его взгляд останавливается на мне. Брови подскакивают вверх. Понятия не имею, что сказать. Пошатываюсь, переминаясь с ноги на ногу, и отрезаю:
– Шлем надень!
Парень лишь скептически морщит лоб. Затем как-то снисходительно покачивает головой и молниеносно срывается с места, оставив меня с чувством пульсирующего недоумения где-то в висках. Поджимаю губы и пьяно шатаюсь.
– Господи, – на выдохе тянет Саша и взводит руки к небу, – какое счастье!
– В смысле?
– Он уехал.
– И что… – я вальяжно пожимаю плечами, – что в этом хорошего?
Брат цокает. Недовольно хватает меня за талию и тянет к дому. Почему-то мне кажется, что я не догадываюсь о какой-то интересной и пугающей вещи, касающейся этого знойного незнакомца, его голубых глаз и черного байка.
– Так что? Я слепая, но не пьяная.
– Что ты несешь? Где вообще была?
– В баре.
– И к чему все это?
– Ты, правда, хочешь узнать, что такой клуб делал в такой монашке? – я пытаюсь придать голосу свирепые нотки, но выходит как-то слабо. Мысли путаются, и мне кажется, что несу я полнейшую чушь. Устало кладу голову на костлявое плечо Саши и мямлю. – Ничего я тебе не расскажу, пока не объяснишь, что не так с тем парнем.
– Отлично: ты – пьяная, но все равно продолжаешь ставить условия, – Саша с трудом затаскивает меня на первую ступеньку и взвывает. – Зои, просто переставляй ноги.
Но я не могу их переставлять! Они заплетаются, болят и протестуют! Они хотят оказаться в теплой постели и не двигаться. Сутки.
– Расскажи про парня.
– Он дерьмовый человек. Все. Остальное завтра утром.
– Как же так? На самом интересном месте.
– Боже, да от тебя несет, как он моих носков!
Отличное сравнение. Я вдруг непроизвольно представляю Сашины носки, и мне ничего другого не остается, как, наконец, выпустить то, что давно рвется наружу. Меня тошнит прямо на пороге этого чудесного, зеленого коттеджа моей мечты, и я вырубаюсь.
ГЛАВА 6.
Я слышу крик, вижу, как лобовое стекло превращается в сотни блестящих, безобразных осколков и вдруг падаю в ледяную воду. Она взрывается под моим телом, раскрывает объятия и тянет вниз. Все ниже и ниже – на самое дно. И сколько бы я не пыталась шевелиться, сколько бы я не пыталась кричать, делать хоть что-нибудь – все тщетно, будто связана я невидимыми силками, к ногам привязан мешок с булыжниками, и тонуть здесь, посреди темноты и холода – неминуемая участь, именно то, чего я заслуживаю. Изо рта уходит последний воздух. Грудь разрывается от ужасной боли. Все тело вспыхивает, съеживаться, а кислорода все так и нет. И тогда я все-таки кричу. Изо всех сил. Вода тут же проникает в горло, заставляет меня давиться, кашлять, и мне становится дико страшно от того, что, умирая, я ощущаю всю оттенки паники и ужаса, я ощущаю смерть. Маме было так же больно? Она мучилась? Не найдя ответа, я в ужасе распахиваю глаза и вдруг подрываюсь на кровати.
Лицо мокрое. Я прикасаюсь к нему пальцами и начинаю громко, тяжело дышать, будто только что пробежала несколько изнуряющих километров.
Мне жутко больно. Горло до сих пор сводит в судорогах, и я хватаюсь ладонями за шею, вспоминая, как давилась собственным криком. Паршивые кошмары. Даже если ты избавляешься от ужаса в реальной жизни, он продолжает преследовать тебя во снах, лукаво напоминания о том, что живет не вокруг нас, а в нас. В нашей голове.
Спускаю замерзшие ноги с кровати, откидываю в сторону покрывало и вижу два больших, корявых шрама на правом бедре. Отворачиваюсь и с силой прикусываю губу. Трудно поверить в то, что никакой аварии не было, когда напоминания повсюду. Даже на собственном теле. Мне почему-то хочется сорваться с места, подышать свежим воздухом, выпить ледяной воды, стать под теплый душ. Но едва я привстаю с постели, как тут же в голове что-то взрывается.
– О, Господи! – я хватаюсь пальцами за лоб и стыдливо распахиваю глаза. Черт! Черт! О, нет! Что я вчера натворила? Постанывая, горблюсь и неуверенно поворачиваю голову в сторону зеркала. – Господи, – вновь вырывается у меня, когда я вижу в тусклом отражении худощавое, взлохмаченное чучело. Даже в такой темноте заметно, что мое лицо смято то ли от подушки, то ли от вчерашних приключений. Во рту неприятный привкус. Я все-таки преодолеваю слабость, встаю с кровати и слабыми шажками тянусь в ванную комнату. Наверняка, я лишь подтвердила, что являюсь именно тем человеком, за которого меня здесь принимают: неуравновешенной, заядлой алкоголичкой, как и моя провинциалка – мать. Открываю кран с холодной водой. Лицо такое тяжелое, что мне хочется упасть им прямо в мойку.
– Доброе утро, пьянчуга! – орет голос прямо над моим ухом и, взвизгнув, я подпрыгиваю, ударившись головой о стеклянную полочку. – Тише, тише, так ведь и весь дом разрушишь.
Поднимаю взгляд на Сашу и обижено почесываю лоб, на котором теперь определенно появится небольшой синяк.
– Говори сразу, – хриплю я, – все очень плохо?
– Смотря, что именно ты имеешь в виду.
– Меня ненавидят?
– Прости, но тебя и до этого не особо любили. – Он начинает хохотать, а я недовольно пихаю его в бок. Отличная шутка! За такое хочется не только по животу взрезать. – Ладно-ладно, успокойся. С кем не бывает.
– Со мной, – я стыдливо закрываю руками лицо, – никогда раньше не напивалась. Никогда!
– Успокаивай себя мыслью о том, что ты не напилась, а обдолбалась…
– Замечательно.
– Тебя надули, как резиновую куклу. Ты ведь не сама наглоталась ЛСД.
– Черт, о чем я только думала? – перевожу взгляд на себя в зеркало и вижу бордовые от смущения и стыда щеки. – Все, как в тумане. Я говорила с мужчиной, он заснул, я взяла его коктейль. А дальше… дальше все закружилось, и…
– Впервые принимала?
– Принимала?
– Ну, наркоту. Никогда раньше не пробовала?
Удивленно скрещиваю на груди руки и отрезаю:
– Вообще-то нет. Что за вопрос? Думаешь, если моя мать работала в клубе, я во время школы раскуривала марихуану?
– Нет, Зои, – Саша закатывает глаза и протягивает мне две вытянутые, синие таблетки. – Выпей. Станет легче. А я имел в виду то, что сейчас практически все что-то пробовали.
– И ты пробовал?
– Я – в первую очередь.
– С чего вдруг? – глотаю таблетки, запиваю водой из-под крана и вновь перевожу взгляд на брата. – Наркота идет в приложении с богатым отцом, шелковыми простынями и элитной школой?
– Не завидуй.
– Еще бы! Ведь именно о такой жизни я мечтаю.
– Сарказм свидетельствует об отсутствии чувства юмора, – так же язвительно парирует Саша и потирает веснушчатый нос. Его волосы растрепаны, под глазами темно-синие круги. Наверняка, он не спал целую ночь. Может, еще и обо мне беспокоился? – По секрету: у меня есть зависимость куда более серьезная. По сравнению с ней, наркота – огромный пустяк.
Хмыкаю. Думаю, он шутит, но затем вижу за тенью улыбки какое-то странное волнение, будто бы Саша, действительно, не врет.
– Правда? – с любопытством пожимаю плечами. – И что за зависимость?
Брат смотрит на меня пару секунд, и, кажется, вот-вот признается в том, что влечет его и пугает. Но затем его лицо озаряет вымученная улыбка и, встряхнув плечами, он отрезает:
– Прими душ. От тебя все также жутко несет какой-то дрянью.
– Спасибо.
– А чего ты ждала? Вы, мисс-само-очарование-и-что-такой-клуб-делает-в-такой-монахине, облевали мои белые конверсы! Теперь я никогда не буду с тобой милым, уж прости.
Усмехаюсь, вновь стыдливо ворчу и облокачиваюсь спиной о дверцы душевой кабинки: больше никогда не притронусь к алкоголю. Что на меня вообще нашло? Только подумать: меня ведь могли изнасиловать. Еще чуть-чуть и.… Внезапно в моей голове вспыхивает образ голубых, любопытных глаз. Почему-то становится неловко. Я хватаюсь руками за туловище и задумчиво прикусываю губу: кто же это был? Почему помог мне? А я ведь даже не сказала спасибо. Пьяная дура. Хотя, возможно, сразил меня не алкоголь, а сильные руки, мужество, самоотверженность, с которой этот незнакомец сначала вырвал меня из объятий мужчины, а затем и довез до дома. И, конечно, глаза. Черт. Все в тумане, абсолютно все: и лицо того идиота, и сцена, и музыка, и танцы, но эти синие глаза.… Наверное, я сошла с ума.
Саша уходит, а я виновато застилаю кровать. Затем стягиваю волосы в хвост, надеваю второй комплект школьной формы: гофрированную юбку, блузку, узкий жилет, и застенчиво замираю около двери. Смотрю на нее, будто на монстра и нервно сжимаю, разжимаю пальцы: хочу ли я выходить? Хочу ли видеть осуждение и, возможно, разочарование? Нет, определенно не хочу. Но разве у меня есть варианты? Я подставила себя, конкретно подставила. Теперь надо исправиться и, главное, извиниться. Вот только простят ли меня?
Выхожу из комнаты, нерешительно вскидываю подбородок и вдруг слышу:
– Кость, мой телефон. – Голос Елены. Я недоуменно замираю и бросаю взгляд к себе за спину, в сторону их спальни. – Я забыла его на тумбочке. Слышишь?
Но вряд ли он слышит. В коридоре ни души. И тогда в моей голове внезапно вспыхивает ярко-желтая лампочка: я неожиданно понимаю, с чего могу начать свои долгие и вымученные извинения. Нахожу черный, вытянутый «Блэкберри», глубоко втягиваю в легкие воздух и иду к Елене. Надеюсь, она не накинется на меня с кулаками. Или какое там оружие у богатых женщин? Длиннющие когти? Стучусь. Не дожидаюсь ответа, открываю белоснежную дверь и застываю на пороге. Идти дальше смелости не хватает.
