Текст книги "Сжигая мосты"
Автор книги: Эрин Валентайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
ПРОЛОГ
Однажды ты осознаешь, что все испытания, которые выпадали на твою долю, случались не зря. Мы набиваем шишки, ошибаемся, падаем, находим любовь и теряем ее. Я потеряла слишком многое, чтобы сейчас вновь остаться в руинах. Я чертовски долго мирилась с судьбой, принимала удары и молчала, когда хотелось кричать во все горло.
Я больше не буду молчать.
Это моя история о нем.
Это наша история о нас.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Сара
Я выбежала из здания университета и посмотрела вверх: в небе собирались черные тучи. Легкий ветерок взъерошил мои волосы и прокатился по бледной коже. Как же мне недоставало солнца. Я не хотела промокнуть, поэтому тут же метнулась к своей старенькой машине – единственному, что у меня осталось от отца.
Мой отец умер три года назад, от рака легких. Каждый раз, когда я думаю о нем, в моей груди что-то сжимается, и я не могу нормально дышать. С тех самых пор жизнь круто изменилась. Мы с мамой остались совершенно одни, но я еще ни разу не слышала, чтобы она плакала. Мама у меня сильная. А я…
Я тоже стараюсь быть сильной. Стараюсь избегать неприятностей, хорошо учиться и помогаю маме в ветеринарной клинике. Живу на автопилоте и жду… чего? Понятия не имею, просто жду, как идиотка. Наверное, надеюсь, что когда-нибудь трещины сомкнутся, раны затянутся, и я вновь задышу полной грудью.
Пока что дышать полной грудью не получалось, так что я посвящала все свое время учебникам и… Калебу.
Мы познакомились на вечеринке братства. Я не собиралась идти, – пусть и не отказалась бы от отдыха, – но мама настояла. Она считала, что я слишком много времени провожу дома и что это пагубно отразится на моей жизни. А еще мне кажется, она просто банально боялась, что в один прекрасный день я взорвусь, и мы все серьезно пострадаем.
В какой-то момент моя лучшая подруга и по совместительству соседка перебрала с виски и принялась рассказывать о том, какое белье она носит и с какими парнями спит. Так как остановить ее у меня не получалось, я приняла единственное правильное решение: решила смыться. На выходе я столкнулась с Калебом. Он пролил на мою блузку выпивку, а потом предложил подвезти до дома, и я согласилась, ведь прикончила до этого три стаканчика пива. До сих пор не понимаю, как мне удалось добраться до нашей крошечной квартиры без происшествий. Эйприл вернулась только под утро и из одежды на ней была лишь чья-то мужская футболка.
Я открыла дверцу машины и ловко забралась в салон. Бросила сумку на переднее сидение, поддела пальцем козырек, чтобы посмотреть на себя в зеркало, и завязала волосы в хвост.
Прошло три года, Сара. Три.
Отец уже никогда не вернется, но ведь я до сих пор здесь. Я жива.
Когда же станет легче?
Клиника находилась на восточной улице, рядом с серыми домами, в которых обосновались дешевые адвокатские конторы и ломбарды. Строгие здания тянулись к небу, по асфальту летали пыль и мусор, гонимые ветром. Тишина давила на виски, и я терпеть ее не могла. Заглушаешь двигатель и оказываешься в звенящей пустоте, словно в пределах нескольких миль нет ни одного живого человека. Этот район не был в почете у жителей Кингстона. Я прекрасно знала, почему, но в то же время со скрипом верила историям про опасные банды и перестрелки на причале. Раньше в моей жизни находилось место сумасшествию, прогулкам до утра, алкоголю, но ни разу я не пересекалась с компанией “Синих дьяволов”.
Дьяволы правят в аду, а не в нашем городе.
Я выбралась из машины и захлопнула дверцу. Эхо разнеслось по всей улице и вернулось ко мне гулким стоном. Мертвый городишко. Иногда мне казалось, что самый верный способ успокоиться – это уехать отсюда как можно дальше.
Я смахнула с лица первые капли дождя и поспешно направилась к клинике. На стеклянной дверце висела белая вывеска: “Открыто”. Написано маминым почерком. Почему-то она отказывалась набирать текст на компьютере. Наверное, рассчитывала привлечь внимание посетителей своими искусными завитками под каждой буквой.
– Мам? – Я переступила порог и услышала, как над головой забренчали колокольчики: еще одно ее изобретение, из-за которого у меня обострялась мигрень.
– Это ты, Сара?
– А у тебя есть еще одна дочь?
Мама вышла из смежного кабинета и с недовольным видом поставила на пояс руки.
– Очень смешно.
Моя мама была привлекательной женщиной. Раньше она часами прихорашивалась перед выходом, примеряла украшения, долго подбирала платья и накручивала светло-золотистые волосы. Вот уже несколько лет я не замечала, чтобы она носила каблуки. Теперь она носила безвкусные джинсы, бесформенные кофты, строгие лодочки, закатывала рукава, подводила глаза и не касалась помадой губ. Она уверяла меня, что траур закончился, повторяла раз за разом мантру про новую жизнь, но от истины нельзя было скрыться: в тот самый день, когда моему отцу поставили диагноз, наш мир раскололся на тысячи частей, и по сей день мы с мамой пытались собрать его воедино.
– Ты точно не против посидеть здесь вместо меня?
– Точно.
– Может, собиралась куда-то сходить или…
– Мам. – Я подошла к ресепшену, кинула сумку с учебниками на столик и протяжно выдохнула. – Иди.
– Я могу сходить к Мэнди завтра или на выходных.
– Когда это у тебя были выходные?
– Тебе назвать точную дату?
– Ты не виделась с Мэнди уже несколько недель. Поезжай. Я как-нибудь разберусь с посетителями.
Посетители – красивое слово, которое уже сто лет не залетало в наши края. Если кто-то и приходил в клинику Элеонор Бофорт, то с целью купить ошейник или мазь от блох для кошек.
С Мэнди Торн у меня были достаточно натянутые отношения. Я не особо ей доверяла. Они дружили с мамой со старшей школы – две девчонки-чирлидерши, которые умудрились выйти замуж за самых шикарных парней выпуска. Вот только Мэнди развелась и поносила бывшего при любом удобном случае, а мама слушала ее и притворялась, что их ситуации имеют хотя бы нечто общее. Впрочем, после их встреч, мама всегда возвращалась в хорошем настроении, так что я угомонила внутренний голос.
– Звони, если что-нибудь понадобится, – серьезным голосом отрезала мама, поглядев на меня так, будто мне пять лет. – Я сразу же приеду. Обещаю.
– Кажется, Мэнди против сотовых на ваших “вечеринках”.
Я выделила последнее слово кавычками и тепло улыбнулась.
– Я что-нибудь придумаю.
– Уж придумай, а то в последнее время здесь невероятная скука.
Элеонор звонко рассмеялась, но в ее глазах оставалась печаль. Она улыбалась измотанно, и я почувствовала себя такой беспомощной, что у меня перехватывало дыхание.
– Развлекайся. – Я приобняла маму. – Все будет в порядке.
– Но…
– Мам. Просто доверься мне. Я справлюсь.
Элеонор сняла белый халат, а затем поцеловала меня в щеку.
– В этом я никогда не сомневалась.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Коул
Автомастерская моего отца находилась на отшибе города – красный кирпич, стальная крыша, на стоянке десятки развалюх с покореженными капотами и сломанными покрышками. Лиам Мёрдок, мой отец, уже сорок лет являлся главарем местного мотоклуба – “Синие дьяволы”. Суровый характер проложил ему дорогу к власти, а затем сыграл злую шутку. Когда мне было семнадцать, мою мать убили – плата за золотой трон отца была слишком высока. С тех самых пор наши с ним отношения пошли на спад. И все же это не помешало мне работать с ним и на него.
Как раз в эту минуту я припарковал байк возле магазинчика хозяйственных товаров, которым заправлял старый Сэл. Закусив между зубов сигарету, я поправил кожаную жилетку и направился в здание. Когда я вошел, звякнул колокольчик, оповещая владельцев о новом клиенте.
Только я им не был. Я пришел, чтобы забрать долг.
– А, Коул, это ты, – с натянутой улыбкой проговорил толстяк.
У Сэла были длинные седые волосы, которые вечно казались грязными, и нечесаная борода, достававшая ему почти до огромного пивного пуза. Еще он носил очки – зрение в его годы было уже не ахти.
Я закурил и молча подошел к стойке, за которой он стоял. Наверное, мое выражение лица говорило само за себя, потому что Сэл нахмурился, мелкие глазки забегали, точно у поросенка, заметившего злого волка.
– Как там отец поживает? – спросил Сэл, наливая мне пива.
Я мотнул головой, отказываясь. Никогда не пил дряни хуже, чем пиво Сэла.
– Ждет своих денег, Сэл, – ответил я, выпуская струйку дыма ему в лицо. – Ты задолжал за прошлый месяц.
– Да, да, я помню, но сейчас трудное время, может передашь отцу что…– он вздохнул. – В общем, нужна отсрочка. Туго с деньгами.
– Вряд ли его это волнует. Как и меня.
– Да я знаю, знаю, но…
– Сэл. Ты же не хочешь, чтобы он прислал парней, правда? Они придут и расколотят к чертям весь твой магазин. А потом переключатся на тебя.
– Черт…
– Заложи дом, в конце концов, – улыбнулся я и сам понял, что моя улыбка была схожа с улыбкой тех ублюдков, что косят людей пачками и не испытывают никакой жалости и раскаяния по этому поводу.
Отец учил меня быть жестким, порой даже жестоким, чтобы добиться чего-то в жизни. Так я и делал, даже когда мне этого не хотелось. Сэл смотрел на меня умоляющим взглядом, будто я был его последним оплотом надежды, будто я мог бы замолвить за него словечко, и отец сжалился бы. Но мы оба знали, что Лиам Мёрдок не прощает оплошностей, не выносит, когда кто-то не держит свое слово. Сэл Марино обещал ему отдать деньги в этом месяце, и вот срок пришел. Я знал, что случится с Сэлом в случае обмана. Все знали.
– Я попробую найти деньги до завтра, – обреченно выдавил Сэл. – До завтра ведь терпит? Можешь сказать, что сегодня у меня было полно клиентов, и я не успел снять деньги? Прошу тебя, Коул. Ты хороший парень, я знаю.
Какое-то время я стоял и смотрел на него, с сигареты падал пепел, а в жалких свинячьих глазах Сэла мелькала безнадега, настоящее отчаяние, какое испытываешь в самых безвыходных ситуациях, когда нет пути к отступлению. Наконец, я докурил, бросил окурок прямо на стойку перед его носом и сказал:
– Ты ошибаешься.
Мой кулак полетел вперед и врезался в нос толстяка. Пошла кровь, Сэл выругался. Я холодно глянул на него.
– Завтра утром я приду снова. И если ты не найдешь деньги, пеняй на себя, старик.
Я вышел из магазина, дверь громко захлопнулась. Костяшки пальцев неприятно зудели от удара. Потерев их, я снова уселся на “железного друга” и поехал в сторону дома. Через несколько минут на лицо стали оседать капли дождя, который медленно, но верно превращался в приличный ливень. Я гнал с недопустимой для такой погоды скоростью, в голове мелькали образы из прошлого. Коллектором для отца я работал уже не первый год, и Сэл не был первым должником, которого приходилось “прижать”. Бывали случаи, когда я был вынужден делать отвратительные вещи. Намного более отвратительные, чем обычный джеб по носу. Мольбы, просьбы, споры – все это было привычным делом, кто-то даже лез в драку, надеясь на победу, но они всегда проигрывали. С самого детства отец тренировал меня, тренировал сам, потому что не доверял другим “слабакам”, как он любил выражаться. Технику рукопашного боя я освоил раньше, чем научился правильно писать, а стрельба из револьвера стала моим дипломным проектом.
Резко вырулив на перекресток, я съехал на другую дорогу, и тут, откуда ни возьмись, прямо под колеса моего байка выскочила псина. Затормозил я слишком поздно – собака уже валялась на асфальте, истошно скуля. Чертов дождь заливался в глаза, я остановился. Казалось бы, всего лишь собака, какая-то уличная дворняга, но остатки совести не позволили мне просто уехать, оставив ее умирать в мучениях.
Я слез с байка и подошел к черной псине. В породах я не разбирался. Пес скулил, смотрел на меня жалобными глазами, как совсем недавно Сэл, и я вдруг осознал, что животное мне было жаль, а Сэла – нет. Как это называлось? Кем я был в таком случае?
За поясом притаился “глок”. Пользовался я им нечасто, больше для запугивания, и все же он был моим незаменимым приятелем. Я достал пистолет и сжал в руке. Пристрелить пса было бы милостью, ведь он мучился от боли, но где-то в глубине души закралась та часть меня, что не смогла бы нажать на спуск.
– Чертова псина… – пробормотал я, но мой голос утонул в шуме дождя.
Пес продолжал буравить меня вполне осознанным взглядом, и я решил, что не могу так с ним поступить. В любом случае, это была моя вина, я сбил его, а не кто-то другой. Мне и нести ответственность. Я убрал пушку и, подхватив пса на руки, постоял несколько секунд, пытаясь придумать как уложить животное на байк – он был слишком большим. Оглядевшись, я заметил неподалеку несколько теснящихся друг к другу магазинов, бакалейную лавку, ломбард, а дальше по улице – я помнил это почти наверняка – располагалась ветеринарная клиника и зоомагазин. Стоило только пройти метров восемьсот.
Я поставил байк у тротуара и пошел вместе с собакой искать клинику. Я знал, что байк никто не угонит.
Так или иначе, я был Синим Дьяволом.
А Синих Дьяволов в этом городке знали абсолютно все.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Сара
Я еще раз пробежалась глазами по абзацу и откусила яблоко. Какой же муторный текст. Несмотря на то, что я неплохо разбиралась во всем, чем занималась моя мама, талантливый ветеринар, училась я на факультете психологии. Нашей первостепенной задачей являлось чтение заумной литературы с невозмутимым лицом.
“Бессознательная память – это та память, которая связана с долговременной и генетической памятью, которая также управляет мышлением, воображением, вниманием, определяя содержание мыслей человека в данный момент времени, его образы, объекты, на которые направлено внимание”.
Я закинула ноги на столик, вновь откусила яблоко и подперла ладонью подбородок.
“Бессознательное в личности любого человека – это те качества, интересы, потребности, которые человек не осознает, но которые ему присущи, и они проявляются в разнообразных непроизвольных реакциях, действиях, психических явлениях”.
Супер. То есть когда я отвожу взгляд от прохожих, это во мне говорит бессознательное. Я ведь действительно делаю это непроизвольно. Голова сама отворачивается, губы сами сжимаются в полоску. Мой мозг отрицает наличие чего-то хорошего, и я подчиняюсь его приказам: отворачиваюсь от любого, кто хотел бы иметь со мной нечто общее.
“Бессознательные явления вместе с предсознательными управляют поведением, хотя их функциональная роль различна. Сознание управляет самыми сложными формами поведения и…”
Я отложила книгу и откинула назад голову. Уставилась в потолок, такой же белый, как лист бумаги. Почему-то сегодня у меня никак не получалось сосредоточиться. Несмотря на то, что клиника приносила мало денег, мама всегда содержала ее в порядке. Я не понимала, откуда у нее столько сил и энтузиазма? Сейчас мне абсолютно ясно: она так много работала, чтобы как следует забыться.
Захлопнув учебник, я поднялась на ноги и размяла спину. Распустила хвост и прошлась пальцами по волосам, разглаживая спутавшиеся светлые локоны. Пряди почти доставали до поясницы. Я давно хотела их обрезать, но так и не добралась до парикмахерской, ведь догадывалась, что у мамы случится приступ, если однажды я переступлю порог с легкомысленным каре.
Я в последний раз откусила яблоко, остановилась напротив мусорного бака и приготовилась к меткому броску. Приподняла руку, сощурилась и уже собиралась под оркестровый марш и аплодисменты кинуть трехочковый, как вдруг дверь клиники резко распахнулась.
В помещение ворвался ледяной ветер. Капли дождя осыпались на пол, точно чьи-то слезы, и вскоре на плитке появилась широкая, черная тень. Она потянулась к моим кроссовкам, словно ядовитая змея.
Я приподняла подбородок.
На пороге стоял незнакомец. В его руках беспомощно лежала черная собака и тихонько поскуливала. Молодой человек шагнул вперед, и по еще недавно чистому полу расплескались брызги грязи. Он подошел к ресепшену и опустил пса на столешницу. С шерсти животного стекала жидкость серовато-багрового цвета.
– Вколи ему какое-нибудь обезболивающее, – резко бросил парень, отряхивая черную кожаную жилетку, над нагрудным карманом которой красовалась нашивка с надписью: “Синие дьяволы”.
Я недоверчиво осмотрела вечернего гостя. Широкие плечи. Грубый подбородок. Нос с горбинкой, точно сошедший с монет римских правителей. Тонкая линия губ. Шрам над левой бровью. И преступно холодные, такие, что пробирало до дрожи, зеленые глаза.
– Что… – Я смахнула с лица волосы. – Это…
– Так и будешь стоять без дела?
Конечно, не буду. Что за идиотский вопрос? Едва удержавшись от пары отменных ругательств, я выбросила огрызок в урну и поспешила в мамин кабинет. Дыхание перехватило. Нужно было внимательнее слушать ее наставления, а теперь придется действовать по наитию.
– Следуй за мной.
Мы прошли в небольшой светлый кабинет, где стоял невыносимый, терпкий запах лекарств и спирта. На металлическом столе отражались две светодиодные лампы. В глазах зарябило от такого яркого света, и я робко сдавила переносицу, надеясь не споткнуться на ровном месте. Парень не отставал. Через мгновение я услышала, как у меня за спиной поскуливает пес, из-за чего по коже пронесся рой острых мурашек.
Раньше мне не приходилось сталкиваться с подобным. Я выписывала таблетки, заранее прописанные мамой; продавала корм, шампуни, дорогие намордники, вроде тех, что не душат бедных питомцев и устраивают особо озабоченных жительниц пригорода. Я натирала столики, пересчитывала кассу, но не залечивала раны, не оказывала первую помощь.
– Как это произошло? – спросила я и удивилась своему спокойному тону. Парень молчал, а я не хотела его торопить. Наполнила шприц нужным лекарством и несколько раз щелкнула по нему пальцами.
– Его сбили.
– Кто сбил?
– Я.
В горле запершило. Я чувствовала, что вот-вот поддамся панике, но, к счастью, сумела сдержать бурлящее волнение. Сделала укол, вытащила иглу и, как ни в чем ни бывало, отбросила шприц в мусорное ведро. Лапы пса вытянулись. Он беспокойно заскулил, оглядываясь в поисках помощи, и я заботливо приложила ладонь к его грузно вздымающейся груди.
– Вам стоило смотреть, куда едете, – сорвалось с моих губ.
Парень хмыкнул. Облокотился спиной о дверной косяк и сплел перед собой руки. Отвечать он, по всей видимости, не собирался.
– Кажется, передняя лапа сломана.
– Кажется? – сухо переспросил незнакомец, прищурив глаза. – Разве ты не должна разбираться в том, что делаешь?
– Я здесь не работаю.
– Не работаешь?
– Я помогаю. – Парень прожег меня таким неприятным, осуждающим взглядом, что я почувствовала, как к щекам прилила краска. Мне вдруг захотелось со всей силы врезать ему по лицу. – Это клиника моей матери. Впрочем, вас это не касается.
– И правда. С какой стати меня это должно касаться? – Незнакомец отлип от стены, опустил руки и крадучись пошел на меня.
Самодовольный. Опасный.
Я чувствовала, как от него исходила холодная ненависть. Но что я ему сделала? Неожиданно меня окутала волна раздражения.
– У вас какие-то проблемы?
– Проблемы у тебя.
– Может, попробуете выражаться яснее? Я, между прочим, собираюсь помочь псу, которого вы сбили на дороге.
– И как ты ему поможешь? Еще раз погладишь по спинке?
– Без вас разберусь, что мне делать.
– Пока ты разберешься, он сдохнет от боли.
Парень небрежным движением отодвинул меня в сторону. Затем снял жилетку, кинул ее на стул, а я ошеломленно округлила глаза.
– Какого черта?
– Не мешайся.
– Не мешаться?
Я задыхалась от возмущения. Что вообще происходит? Какого черта он себе позволяет? Незнакомец притянул к себе столик с медикаментами, разорвал упаковку с бинтом и бросил в чашу с водой ватные тампоны.
– Хоть вида крови не боишься? – поинтересовался он, дернув уголком губ, за что я прожгла его убийственным взглядом.
– Не боюсь.
– Очень сомневаюсь.
Парень аккуратно приподнял лапу собаки, та громко заскулила, но он не повел бровью. Прощупал повреждения и молча потянулся за ватными тампонами. Промыл окровавленную шерсть, еще раз изучил рану.
– Перелом закрытый.
Я заправила за уши волосы и нерешительно шагнула к столику.
– Откуда тогда кровь?
– От удара.
– Ему очень больно?
Незнакомец посмотрел на меня. В его травяных глазах отражались блики от ярких ламп. Грубоватый нос отбросил тень на пол-лица. По шее тянулись переплетенные, тонкие чернила, огненные языки с заостренными концами: кусочек татуировки, которая скрывалась за белой майкой.
– А ты как думаешь? – холодно спросил он.
– Но я же вколола ему обезболивающее.
– Обезболивающее подействует не сразу.
– Тогда что еще мы можем сделать?
– Ну, ты, например, можешь сказать своей мамочке, что тебе здесь не место. Если бы у меня остались незавершенные дела в центре, я бы уехал и эта псина испустила бы дыхание у тебя прямо глазах.
– Если бы не ты, – возмутилась я, вздернув подбородок, – эта собака и вовсе бы не пострадала, ясно?
Парень вальяжно усмехнулся. Наложил шину на поврежденную лапу и вручил мне использованные бинты. Я невольно ухватилась за его руки, и мы так и прожгли друг друга острыми взглядами. Знаю, я облажалась. Но к чему столько громких слов? Разумеется, я чувствовала вину. Разумеется, я уже сотню раз прокрутила разговор с мамой! Вот только с какой стати моя неудача доставляла ему столько удовольствия?
– Выброси, – приказал он ледяным тоном.
– Выброшу.
– Хорошая девочка.
– Хорошая девочка? – не веря, переспросила я и почувствовала, как тело окатило безжалостным пожаром. Я бесстрашно шагнула вперед и едва не врезалась лбом в подбородок парня. – Не стоит так со мной разговаривать. Иначе я перестану быть хорошей девочкой и расскажу нужным людям о том, какой ты плохой мальчик.
– Вот как?
На его лице расплылась искренняя улыбка. Черт возьми, да он надо мной издевался!
– Думаешь, сбил собаку и ничего не будет?
– Именно так я и думаю.
– Ты ошибаешься.
Парень устало закатил глаза. По всей видимости, наш разговор ему наскучил. От подобной реакции у меня едва пар из ушей не повалил. Я так и застыла с горящими глазами, а он отстранился, потянулся за идиотской жилеткой и чванливо, важно, накинул ее на плечи.
– Поменьше болтай, милашка, – посоветовал он тихим голосом.
– Что прости?
– Прощаю. На этот раз. Но не все такие же добрые, как я.
Я стиснула вату с такой силой, что заныли пальцы. Не помню, чтобы кто-то разговаривал со мной в подобном тоне. Вид у меня, наверное, был чертовски “привлекательный”, потому что на его лице появилась очередная, саркастическая ухмылка.
– Не скучай, – бросил он и как ни в чем не бывало покинул кабинет.
Какое-то время я стояла без движения. Еле дышала. Не могла поверить, что так опростоволосилась, да еще и выслушала нелепые оскорбления от неизвестного кретина. Что теперь будут говорить о маме? Что она безответственный работник? Паршивый ветеринар? Что ее дочь – полная идиотка, из-за халатности которой едва не погибло животное?
Сердце камнем ухнуло вниз, плечи поникли. Я подошла к собаке и осторожно погладила ее по спине. Та потянулась ко мне носом.
– Не волнуйся, – прошептала я, – с тобой все будет в порядке.
Вот только я действительно не могла ей помочь. Стоило срочно позвонить маме. А еще стоило притвориться, что сегодня меня не унизил какой-то грубый, самодовольный ублюдок. Надеюсь, в этот раз на дороге ему попадется не безобидный пес.
А высокий, металлический фонарный столб.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Коул
Добравшись до дома, я завел байк в гараж и увидел там отца – он лежал под старым “Бьюиком” 1974 года выпуска и копался в его “внутренностях”. Услышав, что кто-то вошел, он выкатился из-под машины и, увидев меня, нахмурился.
– Забрал деньги?
Поднявшись, он еще больше вырос в размерах – ростом он был почти шесть и четыре фута и запросто мог бы играть в баскетбол или регби с его-то могучим телосложением. Он привычным движением почесал густую черную с проседью бороду и уставился на меня в упор.
– Завтра заберу, – ответил я таким же холодным тоном. Отец поиграл желваками.
– А сегодня у тебя было много неотложных дел?
– Собаку сбил. Пришлось позаботиться об этом.
– Если не умеешь ездить на мотоцикле, не берись. Завтра с утра жду деньги.
– Будут.
Холодное, отстраненное общение это все, на что я мог рассчитывать. Мой отец ценил в людях качества вроде хладнокровия, решительности, деловой хватки и не терпел обратного. С ним нельзя было играть в семью, в ее полном понимании. Особенно после смерти матери.
– Еще какие-нибудь задания будут? – спросил я, хотя на самом деле не слишком-то хотел услышать ответ. Отец нацепил форменную жилетку, подошел ко мне и посмотрел своими мутными голубыми глазами без тени участия.
– Приберись. Замени поршневые кольца на этой малышке, – он кивнул на машину, – и займись своим байком, если время останется. Потом нужно будет поехать в мастерскую, у нас собрание.
– Мне обязательно там быть?
– Ты же часть клуба, разве нет?
– Я не обязан посещать каждую вашу сходку.
– Ну, подружки у тебя все равно нет, чем тебе еще заняться? Или ты снова залез в трусы к Делайле?
– Это мое личное дело.
– Ага, как же. Только вот Тони так не считает. Они опять сошлись, так что не рыпайся. Девка она сочная, но я тебя больше отмазывать не буду.
Отец развернулся и, не сказав ни слова, двинулся по гравийной дорожке к дому. Я вздохнул, проводил его взглядом и принялся за ремонт.
***
После ремонта я направился домой. Белый особняк, построенный на крови и костях, выглядел как вычурная постройка из шестидесятых – белоснежные толстые колонны, длинная веранда и маленький балкон с видом на реку прямо над входной дверью. Я вошел в дом и почувствовал запах свежей выпечки. На кухне стряпала повариха Хельга, которую нанимала еще моя мать, а из гостиной шел затхлый аромат отцовских сигар. Я быстро проскочил на второй этаж, свернул налево по коридору и, оказавшись в комнате, закрыл дверь за замок. Под половицей лежала заначка, к которой я периодически подкладывал все новые и новые купюры. Хранить деньги здесь, а не в моей собственной квартире, было хорошим ходом, ведь особняк Лиама Мёрдока никто обворовать не осмелится. Именно поэтому в небольшой коробке лежали не только деньги, но и свернутая пополам фотография, на одной половине которой были запечатлены мы с мамой, когда-то давным-давно, когда наша семья еще была полноценной.
Я провел пальцами по ее лицу, и в голове всколыхнулись сотни воспоминаний, связанных с ней. Как мы запускали воздушного змея, как неумело рыбачили, как она улыбалась, когда рассказывала разные истории, и как ее нежные голубые глаза смотрели на меня с лаской и неведомой мне тоской. А потом она просто исчезла, в один день все это прекратилось, будто ее никогда и не существовало. Мама лежала под землей, а я был здесь, с отцом, который меня ненавидел.
Внезапно в мыслях скользнул образ той девчонки из ветеринарной клиники. Как же неумело она обращалась с раненой собакой. И какими поразительно знакомыми казались ее глаза.
Я взял немного денег и как можно скорее покинул особняк, уже давно не являвшийся мне домом.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Сара
Я захлопнула учебник по когнитивной психологии, как только преподаватель закончил лекцию, и небрежно забросила его в рюкзак. Из окон лился яркий свет: солнечные лучи прорывались сквозь пыльные окна и золотом разливались по аудитории, ослепляя глаза, согревая кожу, будто на улицах Кингстона, наконец, наступило долгожданное лето.
Однако все мы знали, что до лета еще целый месяц. Еще мы в “сладком экстазе” предвкушали экзамены. Я никогда не любила учебу, но в последнее время научилась притворяться, что занятия не вызывают во мне приступов раздражения и изжоги. Раньше мне казалось, что сходить с ума и жить сегодняшним днем – вполне правильное желание. Однако, как только умер мой отец, как только за несколько месяцев я повзрослела на много лет, я осознала – правильно жить будущим. Иначе люди рискуют ничего после себя не оставить.
– Опять в раздумьях? – внезапно прозвучал знакомый голос, и я резко обернулась. Затем протяжно выдохнула.
– Ты же знаешь: я ненавижу, когда ко мне подкрадываются.
Моя лучшая подруга закатила глаза.
Ресницы у нее были такими длинными, что взмахни она ими еще пару раз, и улетит к черту из этого университета, да и из этого города. Эйприл до сих пор не понимала, каким образом мне удается держать себя в руках, ходить на лекции, выполнять домашнее задание, расчесываться по утрам и еженедельно выстаивать смену в ветеринарной клинике мамы. Когда-то давно мы вместе тайком пробирались на студенческие вечеринки мужских братств, пили за рулем, огрызались с преподами, воровали по мелочи в магазинах и курили травку в подвале школы. Однако сейчас мы встали на путь истинный. Отрекались от старых, бесчувственных “Эс” и “Эй”.
Из-за меня, конечно.
Иногда мне кажется, что все плохое, случившееся в моей семье, как нельзя напрямую, связано с тем образом жизни, который я вела. Которым я наслаждалась. За все приходится платить. За любой проступок рано или поздно приходит счет. Я бы хотела вернуться в прошлое и исправить все те ошибки, что совершила, но, увы, это невозможно. Увы, я – всего лишь я. А Эйприл – это Эйприл. Так что мы изо всех сил стараемся жить дальше, но иногда напиваемся и признаемся друг другу, – а потом уже и самим себе, – что люди не меняются. Никогда.
У Эйприл была смуглая, бронзовая кожа и роскошные угольные волосы. Они растекались по ее худеньким плечам и спине, точно водопад с черной водой. На бедрах – джинсовая юбка. На ногах – сапожки по щиколотку. Мы ненавидели всех тупоголовых девиц, которые наряжались в школе ради мальчишек, но в какой-то момент сами принялись наряжаться, как дешевые шлюхи. Мне пришлось выбросить несколько коробок отменных тряпок, лишь бы не напялить короткий топ и шортики на лекцию по основам психологического манипулирования.
– Поедем домой вместе? – спросила Эйприл, запрыгнув на край парты и элегантно скрестив ноги.
– Сегодня без меня.
– И куда ты собралась?
– Угадай.
– Ну, разумеется. – Девушка широко улыбнулась, и в ее карих глазах заблестел задорный огонек. – Душка Калеб предложил встретиться, и ты, словно кисейная идиотка, полетишь к нему навстречу.
Я подхватила рюкзак и многозначительно уставилась на подругу.
– Мы не виделись уже несколько дней.
– Какой кошмар! Я вам крайне сочувствую.
– Вот она – ревность… – Я шутливо хлопнула Эйприл по плечу. – Все подруги боятся, что однажды их верные соратницы найдут себе классных парней и провалятся восвояси.
– Ты перепутала меня с невротическими отцами.
– Вообще-то я замечательный психолог и сразу чую, в чем дело.
– Тогда, может, расскажешь, где ты вообще откопала такого парня? Я все вечеринки обходила, но, если на меня и выливали алкоголь, то исключительно в мстительных целях.
Я искренне рассмеялась.
